Текст книги "Крутая парочка"

Тэми ХОУГ
КРУТАЯ ПАРОЧКА

ПРОЛОГ

Поразительно, насколько быстро это происходит. Как мало времени отделяет неприятность от трагедии. Всего лишь несколько секунд без воздуха – и мозг начинает отказывать. Нет времени для сопротивления и даже для паники.

Петля сжимает горло все сильнее, как удав, душащий свою жертву. Неважно, какие мысли роятся в голове. “Двигайся! Хватай веревку! Пытайся дышать!” Но координация нарушена, и мышцы рук не слушаются приказов.

Веревка трещит под весом тела. Балка издает скрип.

Это напоминает кошмарный танец марионетки. Тело вращается в разные стороны, руки дергаются туда-сюда, пальцы сгибаются и разгибаются, колени также пытаются согнуться, затем выпрямляются вновь. Это признаки повреждения мозга.

Жуткие конвульсии продолжаются. Секунды кажутся часами во время этой пляски смерти. Одна минута… две… четыре… Единственные звуки в безмолвном помещении – скрип веревки и балки. Глаза открыты, но они ничего не видят. Последние секунды жизни – самые драгоценные и самые мучительные, последний удар сердца…

Наконец все кончено.

Ослепительно белая вспышка – и все погружается во мрак.

Глава 1

– Следовало бы повесить сукиного сына, который придумал эту хреновину, – ворчал Сэм Ковач, пытаясь выудить никотиновую жевательную резинку из пакетика.

– Жвачку или обертку?

– То и другое. Я не могу вскрыть эту чертову пачку. Уж лучше жевать кошачье дерьмо.

– А по вкусу эта жвачка сильно отличается от сигареты? – спросила Никки Лиска.

Они шли по широкому белому коридору здания муниципалитета Миннеаполиса, пробираясь сквозь небольшую толпу. Копы, направляющиеся к ларьку у лестницы за сигаретами и возвращающиеся оттуда с добычей; простые граждане, рассчитывающие что-то получить за уплачиваемые ими налоги…

Ковач сердито покосился на спутницу. Лиска добивалась всего исключительно силой воли. Ему всегда казалось, что бог нарочно сделал ее миниатюрной, так как она подчинила бы себе весь мир, если бы обладала большими габаритами. Энергии у нее было хоть отбавляй.

– Что ты понимаешь в сигаретах? – осведомился он.

– Мой бывший муж курил. Иногда даже докуривал бычки из пепельницы. Потому мы и развелись – с ним было противно целоваться.

– Господи, Динь, можно подумать, что мне это интересно!

Ковач дал ей прозвище Динь-Динь [1]1
  Динь-Динь – фея из сказки “Питер Пэн” английского писателя Джеймса Мэтгью Барри (1860 – 1937). (Здесь и далее прим. пер.)


[Закрыть]: светлые “нордические” волосы Лиски были подстрижены в стиле Питера Пэна, голубые глаза напоминали озеро в солнечный день. Фигура была женственной и в то же время атлетической. За годы, проведенные в полиции, она арестовала куда больше громил и головорезов, чем любой из известных Ковачу парней. Лиска пришла в отдел расследования убийств пять или шесть лет назад – Ковач точно не помнил. Впрочем, он толком не помнил, сколько лет сам там прослужил. Во всяком случае, большую часть своего двадцатитрехлетнего стажа. Через семь лет стаж станет тридцатилетним, он уйдет на пенсию и следующие десять лет будет отсыпаться, наверстывая упущенное. Иногда Ковач спрашивал себя, почему он не перешел куда-нибудь по истечении двадцатилетнего срока. Очевидно, потому, что переходить было решительно некуда…

Лиска проскользнула между двумя полицейскими, стоявшими у двери комнаты 126 – бюро внутрислужебных дел.

– Курево – еще не самое худшее, – сказала она. – Меня больше беспокоило то, с кем он трахался.

Ковач брезгливо поморщился.

– Ее звали Бренди! – с озорной усмешкой добавила Лиска.

Офисы уголовного розыска недавно отремонтировали, и теперь их стены приобрели цвет засохшей крови. Ковача интересовало, случайно это получилось или намеренно. Если намеренно, то это было единственным указанием на то, что помещения предназначены для полицейских. В узких каморках, рассчитанных на двух человек, с таким же успехом могли работать счетоводы.

Ковач предпочитал временные комнаты, которые им выделяли во время ремонта, – грязные обшарпанные помещения с такими же грязными обшарпанными столами, где усталые копы зарабатывали себе мигрень под яркими лампами дневного света. Отдел убийств запихнули в одну комнату, отдел ограблений – в другую, а половину ребят из отдела сексуальных преступлений – в кладовку. Но там была подходящая атмосфера.

– Как идет расследование нападения на Никсона?

При звуке этого голоса Ковач застыл, словно его ухватили крюком за ворот, и стиснул зубами жвачку.

Лиска двинулась дальше.

Новые офисы, новый лейтенант, новая колючка в заднице! Кабинет начальника отдела расследования убийств или, выражаясь фигурально, быстро вращающуюся дверь. Он служил лишь недолгой остановкой на пути вверх для умеющих быстро делать карьеру. Теперешний его обитатель по крайней мере относился к сотрудникам как к партнерам по работе, в отличие от своего предшественника, который истязал подчиненных мудреными концепциями о высококвалифицированной команде и скользящим графиком, лишавший их сна.

К сожалению, это не означало, что нынешний лейтенант не был таким же занудой.

– Разбираемся, – ответил Ковач. – Кстати, Элвуд только что привел парня, который, кажется, замешан в убийстве Трумена [2]2
  Никсон Ричард Милхаус (1913 – 1994) – 37-й президент США (1969-1974); Трумэн Гарри (1884-1972) – 33-й президент США (1945-1953)


[Закрыть].

Леонард порозовел. У него была подходящая для этого очень светлая кожа и коротко стриженные волосы серовагого оттенка, похожие на пух.

– Какого черта вы до сих пор копаетесь с убийством Трумена? Оно произошло неделю назад. За это время у нас накопилось по горло нераскрытых дел о нападениях.

Лиска вернулась к ним:

– Мы думаем, что этот парень замешан и в том и в другом, лейтенант. Похоже, нация открывает охоту на мертвых президентов.

Ковач коротко усмехнулся:

– Kaк будто эти тупицы могут узнать президента, даже если бы он помочился на них!

Лиска бросила на него выразительный взгляд.

– Элвуд привел его в “комнату для гостей”. Пойдем побеседуем с ним.

Леонард нахмурился. Губы у него отсутствовали, а уши торчали перпендикулярно голове, как у шимпанзе. Ковач прозвал его “медной обезьяной”. Лейтенант выглядел так, словно раскрытие убийства испортит ему весь день.

– Не беспокойтесь, – сказал Ковач. – Разбойных нападений на ваш век хватит.

Он повернулся, прежде чем Леонард успел отреагировать, и направился вместе с Лиской к комнате для допросов.

– Ты в самом деле думаешь, что этот парень замешан и в нападении на Никсона?

– Понятия не имею. Но Леонарду это понравилось.

– Чертов болван! – выругался Ковач. – Кто-нибудь должен показать ему табличку на двери. Там ведь все еще написано “Отдел расследования убийств”, верно?

– Да. Во всяком случае, было написано, когда я в последний раз видела табличку.

– А он хочет, чтобы мы копались в разбойных нападениях.

– Сегодня нападение – завтра убийство, – философически заметила Лиска.

– Пускай он вытатуирует эту фразу у себя на члене!

– Тогда понадобится микроскоп, чтобы ее прочитать. Подарю его тебе на Рождество.

Лиска открыла дверь, и Ковач проследовал за ней в комнату размером со стенной шкаф для пальто. Архитектор, очевидно, считал, что это должно создавать интимную атмосферу. В соответствии с новейшими теориями проведения допросов преступников стол был маленьким и круглым. Таким образом, сидящему за ним могло казаться, что он беседует с приятелем.

Но в данный момент за столом никто не сидел. Элвуд Кнутсон стоял возле двери, похожий на медведя в черной шляпе-котелке из диснеевского мультфильма. Джамал Джексон занимал противоположный угол возле пустой и бесполезной книжной полки под вмонтированной в стену видеокамерой. Согласно законам штата Миннесота, камера была необходима для доказательства, что полиция не выбивает признания из подозреваемых.

Джинсы, которые пришлись бы впору Элвуду, соскальзывали с тощей задницы Джамала. Просторная куртка, раскрашенная в цвета американского флага, болталась на костлявой фигуре. Сам он выглядел не лучше, чем его одежда. Нижняя губа у него была толщиной с садовый шланг, и он воинственно выпятил ее, глядя на Ковача.

– Все это вранье. Я никого и пальцем не трогал.

Ковач поднял брови:

– В самом деле? Должно быть, произошла ошибка. – Он повернулся к Элвуду и развел руками: – Кажется, ты говорил, Элвуд, что это именно тот парень. А он утверждает, что это не так.

– Наверно, я ошибся, – сказал Элвуд. – Примите мои глубочайшие извинения, мистер Джексон.

– Мы отвезем тебя домой в полицейской машине, – продолжал Ковач, – и объявим через мегафон, что не собираемся тебя арестовывать. Пусть все соседи знают, что это ошибка.

Джамал уставился на него, шевеля губой.

– Мы можем даже объявить, что ты не имеешь никакого отношения к убийству Джона Трумена. Таким образом, все поймут, что тебя привели в полицию совсем не из-за этого. Мы не хотим, чтобы из-за нас о тебе распространялись скверные слухи.

– Да пошли вы! – заорал Джамал, повысив голос на целую октаву. – Вам нужно, чтобы меня прикончили?

Ковач рассмеялся.

– Ты же говоришь, что не делал этого. Отлично – я отправлю тебя домой.

– Чтобы братишки подумали, будто я вам настучал. Нет уж!

Джамал прошелся по комнате, дергая себя руками, скованными наручниками, за торчащие в разные стороны на голове косички.

– Сажайте меня в тюрьму! – заявил он.

– Не могу.

– Я под арестом, – настаивал Джамал.

– Нет, если ты ничего не сделал.

– Я много чего сделал.

– Значит, вы признаетесь? – спросила Лиска. Джамал озадаченно уставился на нее:

– А это еще кто? Твоя подружка?

– Не оскорбляй леди, – сказал ему Ковач. – Ты признаешь, что убил Джона Трумена?

– Черта с два!

– Тогда кто?

– Понятия не имею.

– Элвуд, проследи, чтобы этого человека отправили домой с шиком.

– Но я под арестом! – взвыл Джамал. – Сажайте, меня в тюрьму!

– Тюрьма переполнена, – покачал головой Ковач. – Это тебе не отель. За что ты его задержал, Элвуд?

– По-моему, за бродяжничество.

– Ну, это мелкое правонарушение.

Джамал выругался и ткнул в сторону Элвуда указательными пальцами скованных рук.

– Ты же видел, как я продавал кокаин на углу Чикаго-авеню и Двадцать шестой улицы!

– При нем был кокаин, когда ты его арестовал? – спросил Ковач.

– Нет, сэр. У него была нюхательная трубка.

– Обладание принадлежностями для употребления наркотиков? – Лиска поморщилась. – Пустяки. Отпусти его. Он не стоит нашего времени.

– Да пошла ты, сука! – рявкнул Джамал, повернувшись к ней. – Я бы не дал тебе сосать свой член! – Я бы скорее выковыряла себе глаза ржавым гвоздем. – Голубые глаза Лиски устремились на него, словно пара лазеров. – Держи свой член в штанах, Джамал. Если ты проживешь достаточно долго, то, может быть, найдешь в тюрьме какого-нибудь симпатичного парня, который окажет тебе эту услугу.

– Сегодня он не пойдет в тюрьму, – решительно заявил Ковач. – Давайте с этим кончать. У меня есть другие дела.

Ковач двинулся к двери, но Джамал внезапно схватил одну из пустых книжных полок и бросился на него сзади. Элвуд с проклятием прыгнул вперед, но не успел его остановить. Ковач резко повернулся и ухватился рукой за полку, но угол доски срезал ему кусок кожи над левой бровью.

– Черт!

У Ковача потемнело в глазах. Чувствуя, что пол под ним шатается, он опустился на колени.

Элвуд схватил Джамала за запястья и рванул их вверх. Полка отлетела в сторону, ударившись о недавно покрашенную стену. Джамал с визгом пригнулся и ткнул локтем Элвуда с такой силой, что тот отскочил с выпученными от боли глазами. В следующую секунду. Лиска прыгнула на Джамала сзади, повалила его на пол и уперлась коленями ему в спину.

Дверь распахнулась. На пороге возникли полдюжины детективов с револьверами в руках.

С видом простодушного удивления Лиска помахала короткой черной дубинкой.

– Посмотрите, что я нашла у себя в кармане куртки! – Склонившись к Джексону, она шепнула ему на ухо с соблазнительной улыбкой: – Похоже, мне придется выполнить одно из твоих пожеланий, Джамал. Ты арестован.

* * *

– С этой штукой Ковач выглядит как педик.

– У тебя большой опыт общения с педиками, Типпен?

– Скорее с тобой.

– Это означает “нет” или стремление выдать желаемое за действительное?

За столом послышался громкий хохот – так смеются люди, которым каждый день приходится видеть слишком много мерзостей. Юмор копов был грубым и резким, как мир, в котором они существовали. У них не было ни времени, ни терпения для изящных острот.

Группа занимала угловой стол в “Патрике” – баре, который, несмотря на ирландское наименование, принадлежал шведам. Расположенный на полпути между полицейским управлением Миннеаполиса и офисом шерифа округа Хеннепин, бар бывал в это время дня битком набит полицейскими. Сюда заходили копы дневной смены, чтобы расслабиться после работы, отставные копы, обнаружившие после ухода на пенсию, что не могут общаться с обычными людьми, ночные патрульные, убивающие время перед выходом на дежурство.

Но сегодняшний день был необычным. Помимо обычных клиентов, в баре присутствовало полицейское начальство, городские политиканы и просто любопытные. Группа журналистов с одной из местных радиостанций расположилась у переднего окна. Все это создавало напряжение в воздухе, насыщенном табачным дымом и крепкими словечками.

– Нужно было настоять на обыкновенных старомодных швах, – продолжал Типпен.

Стряхнув пепел, он поднес сигарету к губам и затянулся. Его лицо походило на морду ирландского волкодава – некрасивое, продолговатое, с серыми колючими усами и смышлеными темными глазами. Детектив из офиса шерифа, Типпен состоял в оперативной группе, которая более года тому назад занималась убийствами, совершенными человеком по кличке Сжига-тель. Некоторые члены группы подружились с копами из управления, которые раскрыли это дело, – встречались с ними в баре, вместе выпивали, болтали и подкалывали друг друга.

– Тогда бы у него остался большой безобразный шрам, как у Франкенштейна, – сказала Лиска. – А от скобки-бабочки останется только маленький аккуратный шрамик – из тех, которые женщины считают сексуальными.

– Женщины-садистки, – уточнил Элвуд.

– А разве бывают другие? – усмехнулся Типпен.

– Конечно, – отозвалась Лиска. – Например, те, которые имеют дело с тобой, – мазохистки.

Типпен швырнул в нее чипе.

Ковач критически рассматривал себя в зеркале пудреницы Лиски. Рану на лбу прочистила и подлатала усталая ординаторша в кабинете неотложной помощи медцентра округа Хеннепин, где постоянно штопали раны местным громилам или упаковывали их трупы в мешки. Ковачу было неловко являться туда с царапиной, а не с огнестрельной раной – к тому же обслуживающая его молодая, но не отличавшаяся сексуальной привлекательностью женщина ясно давала понять, что эта работа ниже ее достоинства.

Из зеркала на него смотрело квадратное, испещренное морщинами и шрамами лицо с ястребиным носом и ртом, словно навечно скривившимся в сардонической усмешке. Некогда каштановые волосы стали серыми и торчали ежиком – благодаря десяти баксам, которые он раз в месяц платил старому парикмахеру-норвежцу.

Ковач никогда не блистал красотой в общепринятом смысле слова, но женщины от него не шарахались – во всяком случае, по причине его внешности. Так что лишний шрам едва ли имел значение. Лиска разглядывала его, потягивая пиво.

– Этот шрам придает тебе индивидуальность, Сэм.

– У меня и без него достаточно индивидуальности, – проворчал он, возвращая ей пудреницу. – Если он что-то и придает, так это головную боль.

– Тогда давай я поцелую его, и тебе станет легче. Впрочем, я уже сбила с ног парня, который тебя изукрасил, так что свои обязанности я выполнила.

– И ты еще удивляешься, почему у тебя никого нет! – ухмыльнулся Типпен.

Лиска послала ему воздушный поцелуй:

– Можешь в ответ поцеловать мою дубинку, Тип.

Входная дверь распахнулась, и в помещение ворвался холодный воздух вместе с новой порцией клиентов. Напряжение в зале сразу достигло высшей точки.

– Герой дня, – заметил Элвуд, услышав приветственные крики. – Пришел пообщаться с низами перед очередным восхождением.

Ковач промолчал. Эйс Уайетт стоял на пороге в двубортном пальто из верблюжьей шерсти, похожий на Капитана Америка [3]3
  Персонаж телесериалов, мультфильмов и комиксов.


[Закрыть]. Квадратная челюсть, белозубая улыбка, весь напомажен, как распорядитель шоу.

– Неужели Эйс действительно пользуется косметикой? – сквозь зубы процедил Типпен. – Я слышал, что он красит ресницы.

– Вот что случается, когда попадаешь в Голливуд, – заметил Элвуд.

– Я бы согласилась на такое унижение, – ехидно сказала Лиска. – Тебе известно, сколько денег он огреб за этот фильм?

Типпен затянулся сигаретой и выпустил дым. Ковач посмотрел на капитана Эйса Уайетта сквозь голубоватую пелену. Какое-то время они работали в одной бригаде. Казалось, это было сто лет назад. Он как раз перешел из отдела ограблений в отдел убийств, а Уайетт уже тогда стал легендой и метил в звезды. Сделав карьеру в полицейском департаменте и оставаясь капитаном в отделе убийств, он стал сниматься на телевидении в полудокументальном сериале “Время преступления”, имевшем общенациональный успех.

– Ненавижу этого типа. – Ковач взял стакан бренди и выпил залпом, забыв, что его нельзя смешивать с болеутоляющим.

– Завидуешь? – усмехнулась Лиска.

– Кому? Этому мудаку?

– Не пыжься, Коджак [4]4
  Бесстрашный полицейский, герой популярной телесериала, в роли которого снимался актер Телли Савалас.


[Закрыть]. Ты такой же мудак, как любой из здесь присутствующих.

Ковачу внезапно захотелось очутиться где угодно, только не здесь. Какого черта он сюда пришел? Он едва не заполучил сотрясение мозга и имел отличный предлог для того, чтобы пойти домой. А впрочем, что ему делать в пустом доме с пустым аквариумом в гостиной? Все рыбы погибли от голода, когда Ковач семьдесят два часа подряд занимался делом Сжигателя, а новыми он обзавестись не успел.

Присутствовать на вечеринке в честь Эйса Уайетта означало быть таким же мазохистом, как те женщины, с которыми встречался Типпен. “Когда компания Эйса освободит дверь, – подумал Ковач, – можно будет? пробраться сквозь толпу, выскользнуть потихоньку и пойти в бар, где тусуются копы из пятого участка. Им наплевать на Эйса Уайетта”.

Как только он принял это решение, Уайетт заметил его, приветствовал ослепительной улыбкой и направился к нему в сопровождении квартета прихлебателей. По пути он пожимал руки, хлопал кого-то по плечу и был похож на папу, раздающего благословения;

– Коджак, старый боевой конь! – заорал он, перекрывая шум, и стиснул руку Сэма.

Ковач поднялся со стула. Пол закачался у него под ногами – следствие недавнего удара доской или смеси алкоголя с лекарством, но только не радости по случаю проявленного Уайеттом внимания. Кретин назвал его Коджаком, а он ненавидел это прозвище. Те, кто знал Сэма, называли его так специально, чтобы позлить.

Один из прихлебателей подкрался с “Полароидом”, и вспышка едва не ослепила Ковача.

– Для альбома, – объяснил фотограф – субъект лет тридцати с лоснящимися черными волосами и ярко-голубыми глазами, похожий на персонажа мыльной оперы.

– Я слышал, у тебя новый трофей, – с усмешкой продолжал Уайетт, кивнув на злосчастную скобку-бабочку. – Завязывай, пока ты в чести и пока у тебя еще есть голова на плечах.

– Завяжу через семь лет, – отозвался Ковач. – Меня ведь не ждут в Голливуде. Кстати, прими мои поздравления.

– Спасибо. Успех в общенациональном сериале меняет многое.

“Особенно в банковском счете”, – подумал Ковач, но промолчал. У него не было пристрастия к сшитым на заказ костюмам и еженедельному маникюру. Он был простым копом и хотел всегда им оставаться. В отличие от Эйса, который всегда был готов положить глаз на то, что блестит ярче, и не упускал ни единого шанса за это ухватиться.

– Рад, что ты смог прийти на вечеринку, Сэм.

– Я – коп и всегда рад бесплатной жратве и выпивке.

Уайетт уже рыскал глазами в поисках более значительного объекта для рукопожатия. Прихлебатель привлек его внимание к телекамере, и улыбка Эйса стала ярче на пару сотен ватт.

Лиска вскочила со стула, как чертик из табакерки, и протянула руку, прежде чем Уайетт успел двинуться с места.

– Никки Лиска, отдел убийств, – представилась она. – Рада с вами познакомиться. Я наслаждаюсь вашим фильмом.

Ковач покосился на нее.

– Моя напарница, – объяснил он. – Блондинка с непомерными амбициями.

– Везучий ты, старый черт, – добродушно ухмыльнулся Уайетт.

– По-моему, ваша идея усиления связи между населением и полицией с помощью телевидения и Интернета просто блестяща, – заявила Лиска.

Уайетт просиял.

– Американская культура – мультимедийна, – громко произнес он, когда брюнетка-тележурналистка в красном блейзере подошла к нему с микрофоном. Ковач неодобрительно посмотрел на Лиску.

– Может быть, он даст мне работу технического консультанта, – с озорной усмешкой сказала она. – А потом, глядишь, я стану консультантом в фильмах Мела Гибсона.

– Ладно, я схожу в сортир.

Ковач стал пробираться сквозь толпу пришедших выпить и закусить куриными крылышками и жареным сыром за счет Эйса Уайетта. Половина присутствующих никогда с ним не встречались и тем более не работали, но с радостью праздновали его уход в отставку. Впрочем, за бесплатную выпивку они бы праздновали даже день рождения сатаны.

Остановившись у задней стены, Ковач окинул взглядом сцену, которой придавали сюрреалистический облик рождественские украшения в свете ламп тележурналистов. Море людей, причем большая часть лиц ему знакома – и все же он ощущал одиночество и пустоту. Пожалуй, лучше уйти, а то с таким настроением недолго нарваться на драку.

Лиска не отходила от компании Уайетта, пытаясь завести знакомство с главным прихлебателем. Уайетт отошел, чтобы пожать руку привлекательной, серьезной на вид блондинке, чье лицо показалось Ковачу смутно знакомым. Уайетт положил ей руку на плечо и что-то говорил на ухо. Элвуд подчищал буфетную стойку. Типпен пытался флиртовать с официанткой, которая смотрела на него так, словно вступила ногой в нечистоты.

Это была последняя возможность сбежать, пока его не хватились. Потом они смогут только подумать:

“Где Ковач? Ушел? Вот чудак – упустил бесплатное пиво!”

Он направился к двери, но его остановил знаковый пьяный голос:

– Эйс был лучшим копом из всех, кого я знал! Тот, кто так не думает, пускай выйдет и поговорит со мной! Я бы с радостью отдал Эйсу Уайетту мои чертовы ноги!

Пьяница сидел в инвалидном кресле на колесах, стоящем на верхней из трех узких ступенек к бару. Он смело мог бы пожертвовать своими ногами, так как они были бесполезны уже двадцать лет. От них остались только кости и атрофированные мышцы. Зато туловище старика было достаточно плотным, а лицо – красным и одутловатым.

Ковач покачал головой и шагнул к креслу.

– Никто с тобой не спорит, Майки, – сказал он. Майк Фэллон посмотрел на него, не узнавая. В его глазах блестели слезы.

– Эйс – герой! Не вздумай мне возражать! – Он сердито указал рукой в сторону Уайетта. – Мне нравится этот парень! Я люблю его, как сына!

На последнем слове голос старика дрогнул, а лицо исказилось от внутренней боли, которая не имела отношения к количеству виски, поглощенного им за последние несколько часов.

Ослепительная улыбка сбежала с лица Уайетта, когда левая рука Майка легла на колесо кресла. Ковач прыгнул, но опоздал на какую-то долю секунды.

Кресло покатилось по ступенькам, и Майк Фэллон рухнул на пол, как мешок с картошкой.

Ковач оттолкнул какого-то пьяного и подбежал к старику. Толпа изумленно следила да происходящим. Уайетт стоял футах в десяти и, нахмурившись, смотрел на Майка Фэллона.

Ковач опустился на одно колено.

– Ну-ка, Майки, перевернись. Ты опять перепутал свое лицо с задницей.

Кто-то поставил кресло на колеса. Старик перевернулся на спину и сделал жалкую попытку сесть, напоминая при этом вылезшего на берег тюленя. По его Щекам текли слезы. Парень из отдела ограблений подхватил его с одной стороны, а Ковач – с другой; вдвоем они усадили Фэллона в кресло.

Зрители отвернулись, чтобы не смущать старика. Ковач тоже опустил голову, он предпочел бы не видеть его унижения.

Сэм знал Майка Фэллона с первого дня службы.

Впрочем, тогда все копы в Миннеаполисе знали Железного Майка. Они следовали его примеру и его приказаниям; когда его ранили и он остался калекой, многие из них плакали как дети. Но видеть Майка сломленным душевно было невыносимо. Ковач положил руку на плечо Фэллона:

– Пошли, Майк. Уже поздно. Я отвезу тебя домой.

– С тобой все в порядке, Майк? – осведомился Эйс Уайетт, наконец подойдя к ним.

Фэллон протянул ему дрожащую руку, но не смог поднять взгляд, даже когда Уайетт взял ее.

– Я люблю тебя, как брата, Эйс, – заговорил он хриплым голосом. – Как сына. Даже еще сильнее. Ты знаешь, я не слишком боек на язык…

– Тебе не нужно ничего говорить, Майк.

Старик прикрыл лицо дрожащей рукой. Брюки его были мокрыми.

Краем глаза Ковач увидел, как к ним, словно стервятники, подкрадываются репортеры.

– Я прослежу, чтобы Майк добрался домой, – сказал он Уайетту. Тот кивнул:

– Спасибо, Сэм. Ты хороший парень.

– Я обычный придурок, которому некуда девать свое время.

Блондинка исчезла, но брюнетка с телевидения снова подошла к Уайетту.

– Это тот самый Фэллон, который стал инвалидом после убийства Торна в семидесятых?

Черноволосый прихлебатель появился, как джинн из бутылки, и отвел брюнетку в сторону, с серьезным видом шепча ей что-то на ухо. Уайетт повернулся к репортерам и махнул рукой:

– Всего лишь неприятный инцидент, ребята. Продолжим веселье.

Ковач посмотрел на плачущего старика в инвалидном кресле.

“Продолжим веселье…”