Текст книги "Я слежу за тобой"
Автор книги: Тереза Дрисколл
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 10
Свидетельница
– Я сам заварю чай, милая. Отдышись хоть десять минут!
Слышу голос мужа, но не оборачиваюсь. С верхней ступени лестницы гляжу, не отводя глаз, на почту на коврике перед дверью. И среди счетов и писем вижу знакомый черный конверт. Теперь адрес напечатан на кремовой наклейке.
– Я прекрасно себя чувствую. Правда. Ты же знаешь: не люблю присаживаться. – Я спускаюсь, хватаю письма с пола, сжимаю их в руках, ощущая в конверте плотную открытку, и запихиваю ее в середину, пока Тони спускается по ступенькам.
– Ты точно в порядке, Элла?
– Как насчет бутербродов с грудинкой? Скажи Люку: пятнадцать минут. Пропустит автобус, если не поторопится. – Я чувствую, как колотится в груди сердце, и специально не гляжусь в зеркало в холле – не хочу видеть улику: покрасневшие щеки.
Я действительно думала, что, обратившись к Мэтью, все прекращу; честно считала, что не придется беспокоить Тони, который и так всем этим сыт по горло.
На кухне просматриваю почту и отбираю для Тони рассылки из винного клуба и банка. Знаю, что должна рассказать ему, и уже дала себе слово, что скоро расскажу. Очень скоро. Как только поговорю с Мэтью. Но Тони снова расстроится, а он просто завален работой – его ждет повышение. И мне плохо, поскольку он ясно предупреждал меня – не ездить в Корнуолл. Господи… Я так надеялась, что Мэтью разберется с этим делом.
– Что-нибудь стоящее? – Тони смотрит на почту у меня в руках.
– Страховая компания. Скидка при страховке нескольких автомобилей.
Тони корчит гримасу и отворачивается, а я включаю печку и начинаю возиться с хлебом и грудинкой. И тут звонит телефон.
– Возьму, – говорю я. Неужели Мэтью? Я ведь, кажется, просила его звонить в магазин.
– Элла, что-то происходит, а ты не говоришь – что.
– Не сейчас, Тони. Пожалуйста. Все хорошо. – Черт. Если это не мать из Корнуолла, придется нести открытки в полицию. И рассказать Тони.
Одной рукой открывая новую упаковку грудинки, второй беру трубку, намереваясь сказать Мэтью, чтобы перезвонил позже, в магазин.
– Это мама Люка?
– Да, Элла Лонгфилд. Кто говорит?
– Ребекка Хильер, мама Эмили. Я хотела подтвердить договоренность. О встрече.
– Встрече? Боюсь, я не понимаю…
Долгое молчание.
– Люк с вами не говорил?
– Нет. Что-то произошло?
– Послушайте, я ни в коем случае не буду обсуждать это по телефону. Люку я ясно дала это понять. Так вы свободны в эту субботу или нет?
Тони одними губами спрашивает: кто это? В чем дело?
– Ну… Мой муж играет с друзьями в покер, так что…
– Значит, в субботу. Вечером, в половине восьмого. У нас. Люк знает адрес.
И вешает трубку.
– Очень странно. Даже грубо. Позовешь Люка?
– Что происходит?
– Сама не понимаю.
Я начинаю укладывать шесть кусочков грудинки на противень, поворачивая друг к другу спинками. Пока Тони топает по лестнице, быстро открываю ужасный конверт.
«Следи за собой. Я слежу…»
– Элла! По-моему, тебе лучше подняться сюда.
Боже милостивый…
В комнате Люка я сразу понимаю, что все плохо, что ужас переметнулся с открытки на моего сына. Последнюю пару недель он выходит из дому все позже и позже. Три или четыре раза опаздывал на школьный автобус. Из школы написали, что он не выполняет домашнюю работу. Предложили встретиться с наставником. Я хотела сходить, но столько всего навалилось…
– Какого черта тут творится, Люк? – Тони пока что сердится, а не переживает.
Люк свернулся под одеялом; со вчерашнего дня не раздевался. В джинсах и сине-зеленой толстовке. Потный. Вонючий.
– Ты простудился? Заболел? – Я пытаюсь говорить спокойно. Чувствую вину, что не уследила.
– Давай, говори, Люк. Что за дела? – Тони раздвигает шторы.
Сын смотрит темными полуприкрытыми глазами, молчит.
– Я только что говорила с матерью Эмили по телефону. Про какую-то встречу. Похоже, она думала, что я в курсе. Что за встреча, Люк? – Я стараюсь не повышать голос.
Он по-прежнему молчит.
– Люк, в чем дело? – Я впадаю в панику. Наркотики? Воровство? Неприятности с полицией? Нет. Только не мой Люк, точно. Мой отличник, который шел прямой дорогой в Оксфорд-Кембридж, не считая этой ерунды в последнее время. Временный заскок, уверен Тони. Маленький мятеж, потому что выпускной год оказался куда сложнее, чем все представляли. Может, его уже тошнит от экзаменов? Так ведь?
– Пожалуйста, Люк. Расскажи нам, что происходит. Мы постараемся помочь. – Тони старается говорить мягче.
И тут Люк поражает нас обоих – принимается плакать. На него волнами накатывают рыдания. Детские слезы, нелепые и театральные, и в то же время такие пугающие у этого полностью одетого парня ростом шесть футов два дюйма, в синей дутой куртке.
Я сразу понимаю две вещи. Что происшествие очень серьезное и что я слишком отвлеклась на историю Анны Баллард.
Глава 11
Отец
Генри переводит трактор на задний ход. На порог дома выходит Барбара.
– Какого черта ты затеял, Генри?
– Готовлю все к твоему ночному бдению.
– Моему бдению?
– Ну уж точно не я его придумал.
Несколько минут она смотрит, как он гоняет трактор. Сердитые, резкие движения: туда-сюда.
– Все равно не понимаю, что ты делаешь.
– Раскладываю тюки соломы. Чтобы можно было сесть.
– Люди не захотят садиться. Они придут ненадолго.
– Люди всегда хотят садиться. Придут старики – им нужно присесть, Барб. Стулья лучше не выносить. Нечего устраиваться с удобством, а то мы от них в жизни не избавимся.
– Не будь смешным.
Генри вообще был против этого дурацкого ночного бдения. Прошлой ночью они снова шепотом спорили по этому поводу. Можно все устроить перед домом, сказала Барбара, когда пришел викарий. Генри совершенно определенно заявил, что не поддержит ничего церковного – ничего, напоминающего поминальную службу.
Но викарий объяснил, что идея бдения – совершенно противоположная. Люди хотят показать, что не сдались. Что продолжают поддерживать семью. Молиться за благополучное возвращение Анны. Барбара была в восторге и со всем соглашалась. Маленькое событие у дома. Люди пройдут от деревни или парка в промышленной зоне – по дороге.
– Это была твоя идея, Барбара.
– Вообще-то викария. Люди просто хотят выразить поддержку.
– Все это мерзко, Барб.
Он снова ведет трактор по двору, подвозит еще два тюка соломы.
– Вот. Теперь хватит.
Глядя на жену, Генри не понимает, как они дошли до такого. Не только после исчезновения Анны, а за все двадцать два года брака. Неужели все браки кончаются так? Или просто он плохой человек?
Когда Барбара убирает волосы за уши и задирает подбородок, по-прежнему видны полные губы, идеальные зубы и высокие скулы, которые когда-то свели Генри с ума. Хорошо бы отмотать все назад, к Балу молодых фермеров, где она пахла так божественно, где все казалось простым и многообещающим.
Он мечтает вернуться назад и предпринять еще одну попытку. И использовать ее правильно. Сделать все лучше.
Слышен голос Анны в машине. «Это отвратительно, папа».
Генри хочет, чтобы голос замолчал. Отмотался обратно – в то время, когда Анна была крошкой и любила его, собирала букетики на Аллее Примул. Когда он был ее героем.
Барбара смотрит через двор на жаровню.
– Ты хочешь зажечь огонь?
– Будет холодно. Да.
– Спасибо. Я приготовлю суп в кружках. – Молчание. – Ты правда считаешь ночное бдение ошибкой, Генри? Я не сообразила, что это так тебя расстроит. Прости.
– Все нормально, Барбара. Давай теперь сделаем все как нужно.
Он дает задний ход, выводит трактор со двора и загоняет на место в сарае. В полутьме сердце наконец начинает успокаиваться.
Как запасной вариант, ночное бдение могло пройти под крышей сарая – если бы погода испортилась. Однако день выдался хороший, холодно, но небо ясное, так что все состоится на улице. Да, хорошо бы холод быстро погнал всех по домам…
Генри решает посидеть здесь, в сарае, еще. Он вообще не хочет двигаться.
* * *
Так проходит целый час. Дженни заходит на кухню проведать мать, как раз когда Генри снимает сапоги в прихожей.
– Ты справишься, мама?
Барбара помешивает суп в двух больших кастрюлях.
– Все нормально. Только я же не знаю, сколько народу придет.
Генри смотрит ей в спину.
– Прости за то, что наговорил… Я на взводе.
– Все хорошо. – Она не оборачивается посмотреть на него, но касается плеча Джен, словно для поддержки. – А как дела у Сары?
Джен глубоко вздыхает.
– Жалеет, что не сможет прийти. Не хотела пропускать. И по-прежнему уверяет, что все это случайность – с таблетками. Однако нам всем очень плохо.
Что-то в ее голосе настораживает Генри.
– Что значит «нам всем»? Конечно, неприятное происшествие, но твоей вины тут нет.
Джен поворачивается к отцу.
– Вообще-то, может, и есть.
– О чем ты говоришь?
– Мы с ней повздорили перед телеобращением.
– Мы – это кто?
– Все мы. Я, Тим и Пол. – Голос Дженни дрожит. – Мы все были на нервах, с этой годовщиной. А вы без остановки ругались… Не знаю. Мы отправились к Саре – договориться, чтобы посмотреть телеобращение вместе. И погорячились. Как с цепи сорвались.
– Дальше…
– Наверное, мы все переживаем, что не поехали в Лондон. Анна не осталась бы без присмотра.
– Не надо так думать, – говорит Генри.
– Но ведь все равно думаешь, правда? И парни снова насели на Сару: почему девочки не держались в клубе вместе, из-за чего разделились, почему она темнит…
Тут Дженни начинает плакать всерьез.
– Мы не хотели обижать Сару. Мы просто сорвались. Я ведь отказалась от поездки из-за Джона и концерта – а теперь даже не встречаюсь с ним… Поверить не могу, что я так поступила. Тупого парня поставила выше собственной сестры. Мы чувствовали такую вину… за то, что не были там, в Лондоне. Но нельзя было валить все на Сару…
– И когда случился этот скандал?
– Накануне реконструкции по телевизору.
Вот почему она приняла таблетки, осознает Генри.
Барбара обхватила Джен руками.
– Понятно. Вот в чем загвоздка, милая. Но вы не должны себя винить. Обсудите все это с Сарой, объясните, что не вините ее.
– Мы не виним. Действительно не виним. Мы только…
– Расстроены. Как и все. Я поговорю с мамой Сары – узнаю, когда можно ее навестить. И все уладить. А теперь вытри слезы и надевай новое пальто. Скоро начнут собираться гости. Я помогу тебе наладить отношения с Сарой, обещаю. Все будет хорошо. Нам нужно быть сильными сейчас, сегодня – ради Анны.
Генри смотрит на жену, недоумевая, где она научилась этому фокусу. Всегда знает, какие слова найти для девочек.
Для девочек? Он сам вздрагивает от множественного числа.
– Помни, это ради Анны. Чтобы глядеть веселее, когда Анна вернется домой. Да?
Барбара утирает лицо Дженни салфеткой, и тут раздается звонок.
Генри, еще в носках, открывает дверь и обнаруживает викария в прорезиненной куртке и болотных сапогах.
– Входить я не буду. Грязь. – Священник улыбается. – Славно придумали с местами для сидения. Я зашел просто показать вам то, что собираюсь прочитать. Ничего такого церковного, как мы и договаривались. Только доброе и светлое. И еще я подумал: может, вы, Барбара, скажете несколько слов? Ну знаете – поблагодарите всех за поддержку, попросите местную прессу и дальше печатать обращения к свидетелям…
Барбара улыбается, а Генри смотрит, как Дженни исчезает наверху – взять новое пальто. И вдруг она зовет их к окну на лестничной площадке:
– Посмотрите! Посмотрите в окно!.. Поднимитесь.
Викарий, захваченный возбуждением Дженни, снимает-таки сапоги и следом за Генри и Барбарой поднимается по лестнице – оттуда открывается прекрасный вид на узкую дорогу к дому. В темноте зрелище завораживает.
По дороге тянется узкая полоска огоньков: лампы, свечи и даже факелы прокладывают путь через тьму.
Генри чувствует, как задрожали его губы. Он смотрит на мерцающие огоньки – и снова видит Анну, бегущую впереди, в пальто поверх розового школьного платьица, с букетиком в руке.
Скоро придет Кэти, офицер по связям с семьей. И Генри понимает: всё, достаточно.
Ему придется поговорить с полицией.
Открыть всем правду.
Глава 12
Частный детектив
Мэтью складывает маленькие пирамидки из сахарных пакетиков, когда сержант Мелани Сандерс входит в кофейню, глядя на часы. Салли эта его привычка просто сводит с ума. Сейчас он поставил задачу построить сразу три пирамидки. Если одна рухнет, нужно сначала поставить новую, прежде чем приниматься за починку старой. Стол немного шатается, что усложняет задачу, и Мэтью так доволен собой, что обижается как ребенок, поняв, что пора остановиться.
– Прости, что беспокою тебя в воскресенье, Мел. – Он встает и чмокает ее в щечку, стараясь не замечать, как рушатся от движения стола пирамидки.
– Все нормально. Вообще-то я работаю. – Она смотрит, как расползлись по столу сахарные пакетики.
– Органы расщедрились на оплату сверхурочных? – Мэтью возвращает пакетики в сахарницу из нержавейки в центре блестящей поверхности.
– Нет. К нам из Лондона приехал детектив-инспектор Недоумок – по делу, к которому ты проявляешь такой странный интерес. А я при нем нянькой. – Она машет рукой официантке и смотрит за прилавок, прежде чем заказать капучино.
– Ты к нему неровно дышишь.
Мелани, поморщившись, высовывает язык.
Мэтью улыбается. Он рад видеть Мел. В полицейском колледже она была одной из немногих, кто тоже отказывался пить растворимый кофе. В первый же день раздобыла маленький кофейник с прессом. Над ними нещадно подтрунивали. Когда они работали вместе, Мел с помощью приложения в телефоне находила ближайшее кафе с настоящими эспрессо-машинами. Их идеальный завтрак состоял из картофельных сэндвичей и доброго итальянского кофе.
Мэтью смотрит на нее, понимая, как скучает. Не только по работе с Мел. По работе в полиции. По чувству коллектива.
– Ладно, Мэтт. Давай выкладывай, что на самом деле происходит, а то у меня мало времени. – Мел раскрывает глаза. – Инспектор намерен снова поговорить с Баллардами. Полагаю, есть какие-то новости после телеобращения. Мне, конечно, много не рассказывают, но я встречусь с офицером по связям с семьей. Мне и в самом деле нужно знать, в чем твой интерес.
Мэтью оглядывает кофейню и достает из кармана два пакета для улик – в каждом лежит открытка и конверт.
Мелани переворачивает открытки, чтобы прочитать сообщения, хмурится и снова смотрит на Мэтью, ожидая объяснений.
– Их прислали Элле Лонгфилд – свидетельнице с поезда. Хозяйке цветочного магазина. Она обратилась ко мне. Были еще две открытки – к сожалению, она их выбросила. Отправлены из разных мест – Лискерд, Дорсет и Лондон.
– И она не подумала прийти к нам?
– Поверь мне, Мел, я сказал ей то же самое. Она была уверена, что открытки от матери Анны – Барбары Баллард. И не хотела доставлять ей неприятности. Чувствует вину.
Мелани испускает долгий вздох, когда официантка приносит кофе.
– Ты не меняешься. Их нужно было отдать немедленно.
– А ты несправедлива. Я именно это и делаю, Мел. И повторю, ты не получила бы их, если б я не убедил Эллу. В любом случае мы оба понимаем, что это скорее ложный ход, чем какая-то подсказка.
– Твое чутье, Мэтт? Лонгфилд изрядно потрепали в социальных сетях, когда ее имя выплыло наружу.
– Ага, нехорошо вышло, да? – Мэтью следит за лицом Мелани, которая переворачивает пакеты, чтобы прочесть то, что на обратной стороне.
– Мы вправду не знаем, как такое получилось, Мэтт. Честно. Наверху по этому поводу был большой шум. Пресс-служба в ярости. И мы потратили немало времени, расследуя утечку. Чтобы успокоить Эллу. Попытаться все исправить. Однако тогда мы считали, что это, скорее всего, тролли или дети достают Эллу в Интернете. Может, одноклассники Анны. Неприятно, но ничего важного или связанного с расследованием. Или с двумя парнями с поезда.
– Так ты думаешь, продолжается то же самое? Какой-то придурок пытается ее напугать?
– Не знаю. Слишком много усилий. – Она рассматривает открытки внимательней. – Вряд ли найдем какие-то отпечатки, но попробуем. Пробьем по системе. Возможно, просто случайный псих… Ладно, говори. Почему Элла решила, что открытки от матери?
Мэтью рассказывает о поездке Эллы в Корнуолл. О скандале.
– И об этом она тоже не подумала сообщить нам… Великолепно.
– Не думаю, что это мать. Я с ней беседовал, Мел.
– Господи, Мэтт, идет расследование…
– Еще раз повторяю, у тебя ничего этого вообще не было бы без меня.
Мелани макает палец в кофейную пенку.
– А мне объяснять все это инспектору Недоумку… Ты прав. Скорее всего, тролль. Только инспектору не понравится, что его не поставили в известность.
– Непохоже, чтобы он серьезно продвинулся.
– Заносчивый зануда. Выглядит лет на двенадцать. Хорошо бы, хоть вполсилы работал – так он, похоже, отвлекся на какое-то убийство в Сохо. И считает меня своим персональным водителем, когда приезжает сюда. По счастью, не часто.
– Ты могла бы не вдаваться в подробности, когда будешь передавать открытки? Отмазать меня.
– То есть не упоминать твое имя?
Мэтью наклоняет голову и строит щенячьи глазки.
– В сотый раз повторяю: ты должен был остаться в органах.
Мэтью не отвечает. Мелани – одна из немногих, кто знает, почему он на самом деле ушел из полиции.
– Ну, колись. Что ты нарыл на эту мать, Мэтт? Офицер по связям с семьей считает, что она чиста.
– Я тоже. Вряд ли это ее работа. Я говорил о злобных посланиях, и она называла их письмами, а не открытками. И все же что-то здесь не так, Мел.
– О чем ты?
– Она делала вид, что хочет позвонить мужу, а по языку ее тела я читал, что она вовсе не хочет, чтобы он приходил. Немного странно…
Мелани снова щурится.
– Так что с родителями? – спрашивает Мэтью. – Они оба чисты? И что дало телеобращение? Есть польза?
– Давай лучше обсудим, каким ты станешь отцом. Это куда интереснее.
Глава 13
Свидетельница
С Люком-младенцем мне необычайно везло, хотя сначала я этого не понимала: не с чем было сравнивать.
Честно говоря, я ожидала, что не смогу продолжать работать. Когда беременность близилась к завершению, меня засы́пали страшными предостережениями.
«Готовься, – говорили мне. – На себя времени не останется. Некогда будет даже ванну спокойно принять».
И так далее.
«А когда станет легче?» – донимала я, как сейчас помню, подругу – мать трех девчонок. До появления Люка оставалось недели две, и ответ подруги я никогда не забуду: «Ах, Элла, легче не станет никогда. Вот подожди подросткового возраста…»
В тот день, вернувшись домой, я ревела и ревела, накручивая себя, что цветочный магазин придется продать.
Но знаете что?
Все предсказания и близко не были похожи на правду.
Отлично помню, какая паника охватила нас за порогом роддома. Я поразилась, что нам всерьез позволяют забрать этот крошечный сверток, хотя мы ни малейшего понятия не имеем, что творим. И помню, как в первые недели просыпалась по ночам в перерыве между кормлениями, в испуге, что забыла положить сына в переноску и он свалился с кровати.
«Тони, где ребенок? Куда я дела ребенка?»
И поразительно быстро все улеглось.
Люк оказался спокойным улыбчивым младенцем. Легким ребенком. Моя мама приезжала посидеть; я пользовалась ее помощью, чтобы как-то держать магазин на плаву, а к десятой неделе Люк привык спать всю ночь.
Он относился к тем детям, которые, если сыты и умыты, прекрасненько занимают сами себя. Я могла положить его на циновку, под детский мобиль-карусельку, и он улыбался и агукал.
– Ты была другой, – говорила мама. – Это у него от отца.
Благодаря невозмутимости Люка я начала работать в магазине гораздо раньше, чем собиралась. Мы укрепили на потолке крючок, и я купила сыну прыгучее креслице. Он часами сидел в своих маленьких качелях, качался вверх-вниз, наблюдал, как я собираю заказы, гукая на всех покупателей. Качнулся. Гукнул. Качнулся. Улыбнулся…
Мой прекрасный Люк прошел через ад, а я и понятия не имела. Я так отвлеклась, думая об Анне, о ее семье, о чертовых открытках, что не замечала того, что творится под носом. Не видела, как рушится жизнь моего бедного сына.
Я была потрясена, когда он наконец вывалил все. Опять же, какая наивность! Я даже не подозревала, что у них был секс…
– Ты готова, милая? – Тони стоит на пороге комнаты. – Люк внизу.
– Да. Конечно.
В гостиной я снова повторяю Люку то, что говорила столько раз за последние двадцать четыре часа. Что время сожалений и всяких «ах, если бы» прошло и пора смотреть правде в лицо. Напомнила ему, что теперь он не один. Если она захочет родить, мы окажем поддержку. Как семья. Люк не должен чувствовать, что они обязаны жить парой. Или остепениться. Они чересчур юны. Но он должен участвовать в жизни малыша. Оказать поддержку. Принять то, что произошло. А мы поддержим его. Их. Ребенка.
Люк бледен. Тони бледен. Интересно, только одна я думаю, насколько тяжелее сейчас родителям Эмили? Ей шестнадцать…
Мы едем в молчании. Двадцать минут. На последней миле Люк показывает дорогу. То, что мы даже не знаем, где живет его подружка, много говорит о ситуации. Я подвозила его до кинотеатра. Они встречались в городе. Ехали на автобусе.
Интересно, где они занимались сексом…
Эта мысль возвращает меня в поезд. К Саре и тому парню. Как они могли. В туалете поезда. Какая ирония – особенно если вспомнить мою высокомерность…
Я включаю радио, но Люк просит выключить.
– За почтовым ящиком налево. Второй поворот направо. Вон там. Особняк в конце тупика.
Славный дом. Красный кирпич, крыльцо увито растениями. Рамы на окнах свежеокрашены, перед домом безукоризненный садик. Аккуратно постриженная лужайка, клумбы с розами и море садовой герани. Не знаю, почему я так долго все это рассматриваю. Наверное, просто не хочу выходить из машины.
– Ну, готов, сын? – Тони первый открывает дверцу.
Люк пожимает плечами. Я смотрю на него в водительское зеркало и вижу, что мальчик так и не пришел в себя. Он постоянно повторяет, что они предохранялись.
«Мы пользовались презервативом. Я не понимаю».
– Я уже говорила, милый. Что есть, то есть. Мы здесь ради тебя. А теперь пошли.
Родители Эмили представляются, но рук мы друг другу не пожимаем.
Эмили сидит, сжавшись, в широком кресле, прижав к животу подушку, бледная, как Люк.
– Эмили не хотела этой встречи, но мы решили – с учетом их возраста, – что встретиться нужно. – Ребекка словно отрепетировала эту речь.
Я замечаю, что ее муж уперся взглядом в Люка. Могу только представить, что происходит у него в голове.
Он ведь хороший парень, мой Люк. Ну да, он напортачил, но ведь и она тоже. Жаль, что мне не хватает духу сказать ее отцу, чтобы прекратил так пялиться на моего сына.
– Нам нужно определиться, в каком положении сейчас две семьи. И куда мы движемся. – Ребекка глядит на меня.
– Думаю, вы правы. Важно поговорить. И прежде всего хочу сказать: мы безмерно сожалеем, как, наверное, и вы – несомненно, куда больше, – что они очутились в таком положении в столь юном возрасте. – Чувствую на себе взгляд Тони; он чуть склоняет голову – поддерживает меня знаком, прежде чем заговорить.
– Как я понял, они пытались проявлять благоразумие. – Тони поворачивается к отцу Эмили, однако встречает ледяной взгляд.
– Ей шестнадцать.
– Папа, пожалуйста… – Эмили искоса смотрит на все еще бледного Люка, который уставился в пол.
– Что хотелось бы прояснить… – Я обращаюсь к родителям Эмили. – Мы готовы сделать все возможное для поддержки Эмили.
– Эмили отказалась от аборта. Но возможно, она решит отдать ребенка на усыновление.
Меня словно под дых ударили. Наш внук…
Ребекка смотрит дочери в глаза.
– Это мы всё еще обсуждаем. Нужно о многом подумать. Выпускные. Колледж… – Голос Ребекки прерывается, а я чувствую ужасную бурю в животе.
– А не удастся ее отговорить? – Тони пришлось прочистить горло.
– Эмили самой решать. – Теперь Ребекка глядит на своего мужа. – Она, конечно, посоветуется с Люком. Нам же надо определить, чего мы все хотим. С точки зрения поддержки.
– Я уже сказал Эмили, что поддержу ее. – Люк смотрит прямо на Эмили. – Я ей говорил.
– Тебе бы стоило подумать о последствиях до того…
– Папа! Пожалуйста, не надо. Пожалуйста. – Голос Эмили еле слышен.
– Вы ожидаете услышать от нас что-то еще? Помимо того, что Эмили и Люк получат нашу полную поддержку? – Я чувствую, как сжался от напряжения левый кулак.
– Нет. – Ребекка задирает подбородок. – Я… Просто было необходимо убедиться, что всем понятно, какая сложилась ситуация.
Она встает, намекая нам, что пора уходить. И что вся эта встреча – только проверка, что Люк во всем нам признался.
Я протягиваю Ребекке карточку с моим личным адресом электронной почты.
– Спасибо.
Мы расстаемся в молчании. Рук не пожимаем. Говорить больше не о чем.
Домой едем тоже молча. В свои семнадцать лет Люк станет отцом. Я хочу высказаться, сказать, что выращу внука. Они ни в коем случае не должны отказываться от ребенка. От ребенка Люка…
А когда мы въезжаем на дорожку перед домом, меня поджидает еще один сюрприз. Из почтового ящика торчит новая открытка. На сей раз без конверта. Черная, с яркими буквами.
Сейчас восемь вечера. А значит, тот, кто этим занимается, был у нашего дома.
Я ошарашенно стою у крыльца, представляя, как на этом же самом месте стоял чужой человек, и боюсь представить, что это значит. Для меня и для моей семьи. Понимаю, что должна была с самого начала отправиться в полицию. Рассказать Тони. А еще понимаю, что сегодняшняя ночь – не обо мне, не об Анне и не о том, что значат, а чего не значат эти открытки.
Сегодняшняя ночь – о Люке.
Я слежу…
09:00
Мне нравится, что ее грызут сомнения.
Вот почему мне нравится следить за людьми. Вот почему я должен это делать.
Даже не помню, как все началось. Только знаю, что это важно. Нужно следить, потому что это крайне важно – понять разницу в поведении человека, знающего, что за ним следят, и не знающего о том.
Понимаете, некоторые люди почти не меняются, следят за ними или нет. Однако большинство – совсем иные. Этого не поймешь, пока не последишь продолжительное время.
Иногда – и это тоже важно – многого и не требуется. Люди просто начинают понимать. Выдают себя. Тогда следить становится еще интереснее, потому что они вдруг поворачиваются. К окну. Закрывают ставни или шторы. Включают свет. Проверяют дверь.
А иногда приходится немного им помочь. Взбаламутить. Чтобы появился взгляд, который я научился понимать и который, пожалуй, нравится мне больше всего.
Когда человек чувствует, что за ним следят, но уверенности в этом у него нет.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?