Текст книги "Я слежу за тобой"

Глава 14
Подруга

Сара сидит в кровати, глядя на чашку холодного чая на тумбочке. Зачем мать продолжает приносить ей чай? Саре не нравится больничный чай. Он странно пахнет.

Рука еще болит после капельницы. Сначала Сара не понимала, почему вся кутерьма тянется так долго. Она-то думала: промыть желудок, поблевать как следует. Извиниться. Пойти домой. Но нет.

И никто не говорит правду. Любой, кто прибыл с передозом, считается самоубийцей. Хуже всего, понимает Сара, все еще глядя на холодный чай, что она даже не помнит, чтобы ей всерьез хотелось умереть. Не помнит вообще, о чем думала, принимая таблетки. Просто перепугалась – что может всплыть на новом телеобращении. И всем станет известно, что случилось в поезде. Что на самом деле произошло в клубе…

Да. Просто запаниковала. Хотелось все прекратить. Но не было сознательного желания умереть. Покончить с собой. Нет. И уж точно она не хочет умирать сейчас. Поэтому так страшно сталкиваться с деталями. Беспокойство о ее печени. Анализы. Шепот. Консультант, читающий ее карту с пугающе серьезным видом.

Сара чувствует, как дрожат руки. Зря она читала столько в Интернете. Интересно, каково умирать? Это действительно больно? Ты все понимаешь?

На мгновение вспыхивает мысль об Анне, но Сара запрещает себе думать. Нет. Ее найдут. Ее должны найти. Она хочет, чтобы Анна вернулась, только не хочет, чтобы обо всем узнали…

Мать пытается говорить про анализы небрежно и своим певческим голоском повторяет, что все будет хорошо. А анализы по-прежнему на грани. Наступил четвертый день.

Саре вернули телефон, так что да, она посмотрела в Интернете. Очень многие умерли – отказала печень – на четвертый день. Получается, что выжить после передоза парацетамолом – еще не всё.

«Мам, у меня откажет печень?»

«Перестань, Сара. Все будет хорошо».

Неправда. Результаты анализов такие… пограничные, что может понадобиться пересадка. Как пойдет. С печенью не угадаешь.

Она принимала уголь, лежала под капельницей. Лекарства должны помочь печени справиться. Однако гарантий никаких. Только ждать…

Больше всего Саре нужна ее сестра. Лили. Однако мама не желает и говорить о ней. Удалось послать ей сообщение в «Фейсбук». Лили пока не ответила. И статус не обновляла веками… и последнее фото из какого-то странного йоговского убежища…

Звук сдвигаемой ширмы. Мать вернулась из магазинчика внизу.

– Вот, я тебе купила. – Она держит в руке два журнала и стандартное больничное угощение – виноград.

Сара смотрит на мать, переживая знакомые смешанные чувства. Любовь. Гнев.

– Я бы позвонила папе. Расскажи ему, как дела.

– Нет. Не буду. Я не хочу, чтобы он приходил. Хочу Лили.

– Перестань, Сара. Он имеет право знать, и если решит прийти…

– Нет. Я сказала, что не хочу. Я серьезно. Почему ты не желаешь говорить о Лили?

– Лили сделала свой выбор. У нее теперь своя жизнь. А папа… он очень переживал.

Сара отворачивается. Очень плохо, что он настоял и приехал в лондонский отель. И поговорил с полицией. И продолжает звонить. Проверяет.

Наверное, беспокоится, что она может рассказать полиции.

Мать возится с виноградом и журналами. Переставляет упаковку салфеток и капает себе сердечные капли из пузырька.

Сколько раз Сара пыталась начать разговор. Поговорить с матерью. Выдернуть чеку из гранаты. Увы, кончается всегда одинаково. Она сдается. Замолкает. Чека возвращается на место. Продолжают делать вид, что у них обычная расколотая семья. Все очень просто. Печально, но ясно. В конце концов, разводятся очень многие.

«Хотя твой папа ушел, с нами все будет в порядке. Мы оба по-прежнему тебя любим…»

Иногда Сара подумывала поделиться правдой с Анной. Но у той была совсем другая жизнь. Прекрасная Анна. И ее прекрасная жизнь.

Сара откидывается на взбитые подушки и закрывает глаза.

– Вот так, милая. Поспи немножко. А я почитаю.

Они с Анной познакомились в третьем классе начальной школы. Тогда отец Сары был дальнобойщиком и подолгу отсутствовал. Мать всегда мечтала жить в деревне, и они купили маленький современный домик на две комнаты с террасой и с небольшим участком на краю поселка.

Сара помнит, как безмерно поразилась, когда Анна впервые пригласила ее домой к чаю. Поездка по узкой дорожке к громадному дому с его хаосом, с его собаками и рядом болотных сапог в прихожей… прихожей, которая была больше маминой кухни. Представьте, рассказывала она маме, громадная комната для обуви и для собак. С ума сойти.

После первого визита в фермерский дом Сара лежала вечером в постели ошеломленная. Для нее вечерний чай означал спагетти из банки или бутерброды с хрустящим картофелем. Только по выходным бывало разнообразие – да и то консервы.

В доме Анны все было нереально. Ее мама приготовила невероятное жаркое – богатое и вкусное, с пряными клецками – и яблочный пирог с домашним заварным кремом. Была среда, и Сара решила, что все эти сказочные приготовления ради нее, но Анна сказала: Обычный чай. А что?

С полей пришел поесть с ними отец Анны; очаровательный и веселый, он шутил, сидя за столом в толстых шерстяных носках, и предложил подругам взглянуть на новорожденных ягнят.

Оглядывая стол, обстановку, дом, Сара как будто смотрела внутрь волшебного пузыря и понимала, что это действительно их версия нормального. Вовсе не спектакль для гостя. Нормальная для Анны жизнь.

Анна отличалась и в других отношениях. Была красивой, доброй и терпеливой. Она первая подошла подружиться к Саре, которая застыла на игровой площадке – новенькая. Анна позвала ее играть в скакалки. А потом – в «два мяча», когда нужно по очереди петь стишки и жонглировать мячами, не давая им упасть.

В «два мяча» они играли лучше всех в школе. Именно так началась их дружба. Анна и Сара. Лучшие подруги на всю жизнь.

Сара не сразу осмелилась пригласить Анну в ответ. Она уже приходила в гости в фермерский дом дюжину раз или больше. Жаркое и пироги, лазанья и всяческие деликатесы – и всегда десерт. Анна больше всего любила сливовый торт – корж с начинкой из печеных слив. Запах был невероятный; она говорила, что это корица. Иногда ели пирог холодным, на перекус, когда играли в «два мяча» в саду, а иногда мама Анны разогревала пирог и подавала на десерт с топлеными сливками или заварным кремом.

К Дженни, сестре Анны, тоже часто приходили друзья, и тогда за столом собиралась шумная компания, настоящая тусовка. Неизменно приходили Тим и Пол. Саре было приятно: Тим жил в муниципальной квартире, а значит, не только у нее была совсем не похожая жизнь. Больше того, мать Тима, похоже, вообще не готовила и позволяла ему заботиться о себе самому. Поэтому миссис Баллард и баловала его, да и всех остальных, гостеприимством, жарким и кексами.

Очень скоро они превратились в шайку, а фермерский дом стал их игровой площадкой. Они устроили лагерь в кустах у амбаров. В теплые дни миссис Баллард включала разбрызгиватели на лужайке перед домом, и дети бегали в купальниках до самого чая. Мистер Баллард возил их всех в прицепе за квадроциклом, и мальчишки кричали: «Быстрее, быстрее!»

В то лето ферма стала вторым домом для Сары. Она была безмерно счастлива.

А потом вдруг, незадолго до Рождества, Анна спросила напрямик:

– Сара, а не могла бы я прийти к тебе в гости, как ты думаешь?

– Пожалуй.

Сару обуревали смешанные чувства: тревога, смущение и вина; она хотела гордиться своей семьей, но боялась представить, что может подумать Анна. Непонятно было, как кому-то, кто живет в таком прекрасном доме, захочется пойти куда-то еще. Впрочем, если Анну и поразил их крохотный домишко и разогретые готовые бобы с печеной картошкой, виду она не показала.

– Тут тепло, – сказала Анна, когда они уселись перед телевизором под покрывалом, которое предложила им мать Сары. – Твой дом такой теплый, Сара… Наш всегда промерзает зимой.

Они оставались лучшими подругами и в средней школе, где Сара открыла о себе нечто неожиданное – что она гораздо мудрее, чем думала. В начальной деревенской школе Сара всегда была первой в диктантах, ее сочинения вывешивали на стене, и по математике она неизменно получала «отлично». В средней школе ее звезда вспыхнула куда ярче. Высшие отметки по всем предметам, даже по математике, которая Анне давалась с трудом.

И Сара получила новую роль в их дружбе; она ощущала гордость и собственную важность и могла предложить что-то полезное в ответ семье, которая была так добра к ней. Она помогала Анне с домашними заданиями по математике. С сочинениями.

Пол тоже блистал, и в шутку их с Сарой прозвали знатоками. Пол был сыном друзей миссис Баллард, и когда он вдруг вытянулся и похорошел, Сара ждала его визитов с еще большим нетерпением. Мама и папа Анны продолжали держать двери нараспашку, даже когда дети подросли. И ели больше. И шумно гонялись друг за дружкой, лазали по деревьям, играли в прятки среди амбаров. У других родители жаловались на шум, на непомерный аппетит, на музыку и беспорядок, и только миссис Баллард, похоже, нисколько не беспокоилась.

Шло время, Сара и Пол помогали остальным делать домашнюю работу над тарелками с пиццей, пирожными и лепешками. Все было чудесно. Они делились чем могли. Счастливые и довольные.

Да. Сара вспоминала этот период, первый год средней школы, как самое счастливое в жизни время.

Не считая самого окончания года. Летний семестр. Саре двенадцать – скоро тринадцать. Мать уехала в гости к старой школьной подруге, а тут, как гром среди ясного неба, у Сары начались месячные.

Сестра Лили отправилась к подруге с ночевкой, так что Сара принялась рыскать по ящикам сестры, пытаясь отыскать прокладки. В память запали «с крылышками», виденные в рекламе, – вроде бы очень простые в использовании.

Удалось найти только коробочку маленьких тампонов. В ужасе Сара начала читать инструкцию, пытаясь разобраться. И тут пришел отец.

Очень быстро Сара залилась слезами, смущенная и совершенно растерянная. Он уговаривал ее не глупить: совершенно не о чем беспокоиться и нечего смущаться. Все совершенно нормально. Конечно, будут некоторые неудобства. И ему очень жаль, что мать уехала на ночь, но не нужно бояться и расстраиваться. Просто девочка взрослеет.

Он приобнял ее, и на мгновение Сара почувствовала радость и облегчение, оттого что у нее такой отец, который не впал в панику, который может поговорить о таких вещах, не делая из них кошмара. А потом он взял у нее из рук инструкцию к тампонам. И сказал: дело в том, что они предназначены для девушек постарше, а для нее, возможно, пока не годятся. Сара собиралась попросить его отвезти ее в аптеку, чтобы купить липучие прокладки, когда отец сказал, что необходимо проверить. «Чтобы не нанести вреда».

«Извини?»

«Ну, мне нужно посмотреть. Насколько ты взрослая. Знаешь, там, внизу. Нужно выяснить, можно ли тебе сейчас пользоваться тампонами».

«Ладно. Я подожду, пока мама вернется».

«Не глупи. Совершенно нечего стыдиться. Все нормально».

Теперь-то Сара понимает – да в глубине души и тогда чувствовала, – что ничего нормального не было. Но она впала в ступор. И не было времени разобраться.

Она совершила ужасную вещь – позволила ему посмотреть. Проверить, достаточно ли она выросла. И он сказал – нет, тампоны еще рано. Он смотается в магазин и привезет что-нибудь другое. «И незачем стесняться».

Она сидела на кровати; салфетки в трусах пропитались кровью – спекшейся. Не могла шевелиться. Просто сидела в ужасной тишине. Казалось, вся жизнь съежилась до маленького тугого комочка, пронизанного болью.

И проблема в том, что она до сих пор не знает, что делать и даже что думать. Она так и не рассказала матери. Вообще никому не рассказала. Даже Анне. Никому.

Чека до сих пор в гранате.

Когда родители внезапно разошлись, она отказалась навещать отца.

* * *

– Ты не пила чай. – Мать переставляет чашку на тумбочке, чтобы освободить место для винограда, с которого сняла целлофан.

Сара смотрит на маму, на чашку остывшего чая в ее руке. Не может выбросить из головы, как ее отец без устали повторял, какая Анна красивая. На школьных концертах. На родительских собраниях. Честно говоря, так говорили все, но за долгие часы, проведенные в больнице, где нечем было заняться, Сара поняла, что он говорил это чаще, чем следовало бы.

«Она очаровательна, твоя подруга Анна. Очаровательная девочка».

– Звонила мама Анны, Барбара; хотела узнать, как у тебя дела. Все шлют приветы. Похоже, ночное бдение прошло хорошо. Показывали в местных новостях. И вся шайка спрашивает, могут ли они навестить тебя. Подбодрить.

– Шайка?

– Да. Дженни, Тим и Пол. Они явно очень беспокоятся и хотели бы прийти.

– Нет. Пока – нет.

– Ясно. Хорошо. Раз ты еще не готова… Хотя, возможно, тебе это пошло бы на пользу. Барбара все время спрашивает. Ты же знаешь, как она тебя любит.

– Пока нет. Всё. Может, когда буду дома.

Сара не хочет сейчас об этом думать. Она думает о множестве других более важных и тревожных вещей.

О том, что не сказала полиции правду о случившемся с Анной в клубе.

И никому не рассказала о сообщении от своего отца в ту ночь.

Глава 15
Свидетельница

Иногда меня спрашивают: Элла, почему цветы?

Честно говоря, я не могу припомнить, когда в моей жизни не было цветов. С самого младенчества я любила собирать цветы. Гуляла с бабулей, зачарованная цветами, запахами и тем, как можно изменить настроение, по-разному составив букет. Берешь простое веселое солнечное пятно примул, а потом смягчаешь эффект, добавив несколько колокольчиков для контраста. Смесь голубого и желтого – намек на Средиземноморье.

Я очень любила, когда мама разрешала мне выбирать в супермаркете цветы – чтобы дома расставить их по вазам и наблюдать, как они вянут. Узнавать, что тюльпаны смотрятся лучше всего в вазе нужной высоты, когда головки склоняются через край.

Мне не забыть, какой восторг я ощутила, научившись оживлять розы, меняя воду и подрезая стебель очень острым ножом под углом. И как розы чудесным образом вновь задирали головки, словно говоря «спасибо».

Неудивительно, что когда пришла пора выбирать, где подрабатывать по субботам, я уже знала, чем займусь. В моем родном городке был маленький цветочный магазин. Каждый день, проходя мимо по дороге в школу, я останавливалась проверить ведерки нарциссов на витрине. Честно говоря, выглядело все не слишком вдохновенно: стандартные букеты, стандартные витрины и слишком много гвоздик. Но никогда я не испытывала такой гордости, как когда мне предложили постоянную шестичасовую смену по субботам. Приходила я ранним утром, чтобы разобрать новое поступление, вдыхая божественные ароматы. Сверкающие ленты, шуршание целлофана. Я быстро привыкла мириться с традиционными вкусами – все те же ужасные гвоздики и уродливый папоротник. Я очень старалась никого не обидеть. Однако по мере того, как накапливала опыт и знания, я начала делать предложения постоянным покупателям. Хотите подсолнухи? Лилии? Что-нибудь новенькое для разнообразия?

И вскоре менеджер Сью разрешила мне заказывать новые цветы и самой составлять готовые букеты.

«У тебя острый глаз, Элла. Тебе надо учиться».

Так я и поступила. Курс для начинающих, потом второй – продвинутый курс по оформлению свадеб, третий – по современному дизайну. Затем я приняла участие в конкурсе и попала в местную прессу, получив региональную награду. Призом стала неделя работы у главного флориста Лондона. Цветочные рынки на рассвете. Ужасно. Изнуряюще. Возбуждающе. Божественно…

А дальше – невероятно! Окончив среднюю школу, я год проучилась в колледже: флористика и бизнес. Умерла бабушка; неожиданное наследство поделили между пятью внуками.

Поехали путешествовать, говорили друзья. Потрать на автомобиль. Или на круиз.

Нет. Лежа ночью в постели, я сияла. Я точно знала, чего хочу.

Я сумела договориться об аренде. Мой собственный магазин. Родители считали, что я сошла с ума. «Ты представляешь, сколько маленьких предприятий прогорают в первый год?»

В каком-то смысле они оказались правы. Чтобы встать на ноги, потребовалось гораздо больше времени, чем я полагала. В первый год после всех выплат мне оставалось чуть больше минимальной зарплаты, не говоря уже о том, сколько приходилось пахать. Но я не прогорела.

Я научилась зарабатывать на хлеб с маслом со свадеб и праздников. День матери. День святого Валентина. Но дьявол точно кроется в деталях. Чтобы конкурировать с супермаркетами, нужно было предлагать что-то особое. Моей фишкой стал неформальный стиль «потертый шик» с ручными самоделками. Я начала готовить связанные вручную букеты еще до того, как их стали делать все. Я использовала необычные шнурки и изготовленные вручную этикетки, украшенные прессованными цветами. Я научилась работать без отходов. Уценивала букетики, если заказала больше, чем нужно, остатки пускала под пресс. Вскоре я начала продавать маленькие открытки и этикетки не только с букетами. Очень полезный дополнительный источник прибыли.

Здесь, в моем магазине, я ощущаю себя на вершине блаженства. Это мое творение.

Здесь, в магазине, я не слишком беспокоюсь, что обо мне думают – мол, я старомодная или что на юных плечах старая голова.

Здесь – в шесть утра, пока весь мир только начинает ворочаться, – я в своем мире, наедине с заказами, которые нужно приготовить до разговора с полицией. В реальном мире, где Анну пока не нашли и где открытки начали пугать не только меня, но и Тони.

Я работаю аккуратно. Букет на день рождения должны забрать в полдень. Шесть украшений на стол для местного отеля. Две чашки кофе. Три.

Работаю своим любимым секатором: ярко-красные ручки и самые острые на рынке лезвия. Супер.

А потом происходит что-то странное. Примерно в шесть тридцать или в шесть сорок пять я ставлю на прилавок последнее столовое украшение, почти законченное, и иду в туалет – крохотную пристройку позади здания. Когда возвращаюсь к рабочему столу, секатора нет.

На улице – шум автомобильного мотора, и, признаюсь, я в ужасе. Я ведь всегда так аккуратно обращаюсь с секатором – не только потому, что он опасен, но и из-за его дороговизны. Не хочу, чтобы он падал на пол. Ручка может расколоться. И потом, секатор – это как любимый нож шеф-повара. Талисман. У меня есть в шкафу два запасных секатора, но с другими я чувствую себя не так уютно. Они хуже ложатся в руку.

Подхожу к передней двери и смотрю на парковку. У единственной машины включен дальний свет фар; кто внутри, не видно. Проверяю дверь. Не заперта. Обычно я об этом не беспокоюсь. Раз я здесь, я считаю магазин открытым. Если кто-то явится спозаранку, я готова принять заказ. Но сегодня, только сегодня, я запираю задвижку. Стою неподвижно, чувствуя, как колотится сердце. Жду. Две минуты. Больше.

«Не глупи, Элла. Не накручивай себя».

Наконец машина уезжает, и я чувствую, как расслабляются плечи; напоминаю себе, что над соседними магазинами есть квартиры, так что удивляться нечему. Просто человек уехал на работу.

Возвращаюсь в мастерскую в задней части магазина, где озадаченно застываю. Секатор лежит на кассе. Честное слово, не помню, чтобы я его туда положила. Я вообще никогда его туда не кладу – верх кассы покатый, и секатор может сползти.

Оглядываю магазин – так оглядываешь кухню, когда потерялся ингредиент, который точно уже достала из холодильника.

«Ты устала и зря себя накручиваешь, Элла. Тони был прав: следовало остаться дома». Слишком много мыслей роятся в моем мозгу. Я быстро заканчиваю работу и убираю все в кулер в задней комнате – своего рода холодильник для цветов.

* * *

Тони в халате сидит на кухне.

– Я беспокоился. Надо было взять меня.

– Всё в порядке. Я хотела, чтобы ты остался дома и поговорил с Люком.

Муж уже спокойнее, хотя по его позе и теням под глазами я вижу, что он тоже плохо спал. Тони отреагировал так, как я и ожидала: больше переживал, чем сердился. «Элла, почему ты мне не рассказала? Больше ничего от меня не скрывай».

И я чувствую себя ужасно. Открытки-то я ему показала, а про Мэтью еще не говорила…

– Не знаю, что теперь думать по поводу твоей работы в одиночку. Пока не разберемся в точности, что происходит… Лучше бы ты меня послушала: осталась дома или взяла с собой.

– Нужно было выполнить заказы, Тони. Да и, скорее всего, это какой-нибудь дурачок. Прыщавый подросток, который не нашел занятия получше. – Получается не слишком убедительно; ведь я уже сама не знаю, во что верить. И чего бояться.

– Они были у дома, Элла. Кто бы ни писал эти открытки, он был здесь, у дома.

– Да. Ты прав – это все меняет. Мне следовало рассказать тебе все в самом начале, прости. Полиция будет здесь через полчаса; я сделаю все, что они скажут, Тони. Я не слишком беспокоилась, потому что честно считала, что открытки от ее матери.

– А можно сделать так, чтобы тебе не работать с раннего утра?

– Если тебе станет легче, я попробую что-то придумать. – Смотрю ему прямо в лицо. – Так ты поговорил с Люком?

Вчера ночью именно Тони поднял эту тему. «Ты не сочтешь меня психом, если я скажу, что ребенка должны усыновить мы?» Я заплакала и крепко обняла мужа за то, что он думал в точности как я. Мы согласились, что уже немолоды и что все это чистейшее безумие, но мы никому не можем доверить растить ребенка Люка, если у семьи Эмили не хватит сил.

– Он ответил, что поговорит с Эмили позже. У нее срок всего десять недель, еще рано принимать решения. – Тони кладет ладонь мне на щеку. – Мне показалось, что он испытал облегчение… Впрочем, трудно сказать. Парень слишком потрясен.

Тони добавляет, что Люк хотел бы больше не помогать в магазине. Для него это чересчур, со всеми заботами. Найти замену будет непросто – мало кто хочет начинать работу в такую рань. Но Люк – прежде всего, так что придется что-нибудь придумать.

– Хорошо. Тогда послушаем, что скажет полиция, да? А потом уже поговорим и про Люка, и про магазин. – Я беру его ладонь со своей щеки и целую.

Честно говоря, я удивлена, что к нам пожаловал инспектор из Лондона. Видимо, он ездил к Баллардам в Корнуолл, а нас посетил на обратном пути.

Мэтью сообщил мне новости. Он передал подруге из полиции две предыдущие открытки. Эксперты ничего не нашли, никаких отпечатков. Но они хотят посмотреть и последнюю. Мне предоставят настоящие пакеты для улик и специальные перчатки – на случай, если появятся новые открытки. Мэтью просил не называть его имя. Чтобы подразумевалось, что открытки я передала Мелани сама.

Тони ищет что-то под раковиной – думаю, спрей от насекомых; у кухонного окна жужжит навозная муха. В конце концов он сдается и, открыв окно, выгоняет муху прочь кухонным полотенцем; потом снова поворачивается ко мне и наклоняет голову.

– У тебя усталый вид, Элла. Все хорошо, милая?

– Хорошо. Я рада, что теперь ты знаешь про открытки.