Текст книги "Леди-плутовка"

Глава 3

Изабел никак не ожидала, что Каллум Дженкс когда-нибудь вернется в ее гостиную, и все-таки он пришел в тот же день – правда, уже ближе к вечеру.

– Я помогу вам, леди Изабел, – выдавил сыщик, – но мы сделаем это по-моему.

Дженкс выглядел помятым, по краям его рта залегли угрюмые морщины, и Изабел обеспокоенно спросила:

– Что заставило вас передумать? Впрочем, неважно: это не имеет значения. Вы сказали, что поможете мне, и я постараюсь сделать все, чтобы вы смогли сдержать слово.

– Но вы готовы делать так, как я скажу? – резко спросил Дженкс.

– Вас что-то рассердило, – заметила леди Изабел.

– Да, но вы здесь ни при чем, – признался сыщик.

– Рада слышать. Я сделаю, как вы скажете, если посчитаю это правильным. Если же нет, то сообщу вам об этом.

Мужчина прищурился. Женщина ответила тем же.

Наконец напряжение стекло с его лица, и Каллум облегченно вздохнул:

– Конечно, миледи. Это разумно.

Если бы только она говорила так же откровенно с Эндрю!.. Впрочем, это невозможно: им бы и в голову не пришло рассуждать о помощи. Собственно, каждый сам выбирает, просить ему помощи или нет. Изабел куда лучше была знакома с долгом, кузеном помощи, который послушно исполнял все возложенные на него обязанности.

– Спасибо за возвращение и согласие помочь. Хоть вы и посоветовали мне подражать действиям сыщика, я не совсем понимала, что делать дальше.

– А сейчас?

– Сейчас я покажу вам картину, от которой столько неприятностей.

– Показывайте дорогу, миледи.

Если бы только все было так просто!

– Я отведу вас к картине, но это не значит, что она просто висит где-то на стене.

– Это вряд ли было бы разумно, – согласился Дженкс, – учитывая, что она принадлежит герцогу Ардмору.

– Да, пока.

Брр… Как же она ненавидела посещать хранилище картин!

«Это все ради Люси, – твердила себе Изабел. – Ради нее одной. Чтобы помочь».

Дорогая Люси, которая целые дни корпела над бумагой и полотнами, много читала, обожала создавать предметы искусства так же, как Эндрю Морроу обожал их продавать. Она любила уединение и, случалось, неделями никого не видела, если не считать Изабел, слуг и Бринли.

Люси клялась, что ей нравится проводить целые дни дома, но Изабел считала, что это она виновата во всем, это на нее возложена ответственность за успех Люси в этом сезоне. Если девушка не получит приглашения на самые престижные балы, потому что слишком долго не выезжала…

Неважно. Сейчас это неважно.

Изабел позвонила Селби.

Дворецкий вошел в гостиную. За ним по пятам следовал Бринли. Селби сделал вид, будто не замечает, как бигль, яростно виляя хвостом, обнюхивает ковер. Маленький черный нос привел Бринли к кожаным сапогам офицера Дженкса. Песик откинул голову, взвизгнул, взвыл, после чего вернулся к прежней цели – обнюхиванию сапог гостя.

Дженкс сложил руки за спиной и выпрямился с достоинством старого служаки, но выражение, с которым он рассматривал песика, было… ласковым? Да, определенно ласковым: уголок рта приподнят в улыбке, напряженные линии вокруг губ разгладились.

Изабел сделала вид, будто ничего не заметила: этим искусством она владела не хуже дворецкого.

– Селби, мне нужен фонарь.

– Очень хорошо, миледи, – поклонился тот, не выказав ни малейшего удивления.

Впрочем, идеальный дворецкий никогда не позволит себе проявить хоть какие-то эмоции, но Изабел подозревала, что он знает истинную причину ее просьбы. После смерти Эндрю потайная комната стала самым плохо охраняемым секретом в доме, если не считать роман между убиравшей наверху горничной и лакеем Дугласом.

– Мне также нужны трутница и кремень, а еще свечи и несколько бумажных жгутов.

– Да, миледи.

Дворецкий опять поклонился и вышел, едва слышно щелкнув пальцами. Голова пса дернулась, он коротко взвыл, но послушно направился к двери.

Дженкс сменил позу.

– Сегодня я обошел пешком едва ли не весь город. Похоже, ваш пес обожает лондонские запахи.

– Просто вы ему понравились, офицер Дженкс.

– Повезло мне.

Их глаза встретились, и под его прямым взглядом в желудке Изабел что-то затрепетало. Господи, как глупо! Наверное, она просто отвыкла от мужских взглядов.

Дженкс повернулся к окну.

– Еще совсем светло. Зачем нужны фонари и лампы? Разве мы не идем исследовать эту вашу картину?

– «Исследовать» – слишком помпезное слово для предстоящих нам занятий. И, пожалуйста, не называйте эту картину моей: она никогда не была таковой и не должна быть.

Он согласно кивнул. В комнату вернулся Селби, на этот раз без собаки, зато со всем необходимым, и даже вместо одного фонаря принес два.

– Поскольку на этот раз вы не одна, – пояснил дворецкий, – я взял на себя смелость принести дополнительный фонарь.

– Спасибо, Селби.

Фонари уже были зажжены, и Изабел взяла оба, а Дженкс рассовал по многочисленным карманам трутницу, свечи и бумажные жгуты.

После ухода дворецкого он заметил:

– Не знаю, что у вас на уме, но подготовились вы хорошо.

Изабел сжала ручки фонарей.

– Если тебя хотя бы однажды запирали в темноте, вряд ли ты захочешь, чтобы это случилось снова.

– Не желаете рассказать подробнее?

– Кроме этого, рассказывать почти нечего.

Фонари из перфорированного олова отбрасывали на залитый солнцем ковер смутно различимые пятна света. Изабел протянула один фонарь Дженксу:

– Прошу следовать за мной, офицер.

Они вошли в спальню, где уже бывали раньше, хотя довольно давно. Когда в прошлый раз Дженкс сюда заходил, на полу в луже крови лежал труп. Для Изабел тот день был настолько странным и пугающим, что все происходящее казалось ей нереальным, и впечатление не развеялось даже со временем. Комната в ее сегодняшнем виде практически не отличалась от той, какой была при жизни усопшего мистера Морроу. Из обновок здесь был только аксминстерский ковер, заменивший тот, что был запачкан содержимым головы хозяина.

– Я узнаю комнату, – заметил Дженкс, когда Изабел подошла к дальней стене и поставила фонарь у ног. – Вы больше не пользуетесь ею как спальней?

Рука Изабел замерла в дюйме от стены.

– Прошу прощения? – пробормотала она оглянувшись.

– Видно, что комната нежилая, – пояснил он, показывая на холодный камин и стол, с которого были убраны все принадлежности для письма.

В воздухе стоял запах плесени, который не могла изгнать даже самая добросовестная горничная.

– И я понимаю почему, леди Изабел.

Он намеревался быть добрым и даже, возможно, галантным.

– Вы ошибаетесь, офицер. Эта спальня никогда не была моей – или нашей, – поэтому нет, она не используется.

Изабел вновь повернулась к стене, не заботясь о том, что слова прозвучали сдержанно и сухо. Многие богатые пары спали в разных комнатах и старались пореже видеться днем. У большинства, вероятно, для этого были другие причины, нежели у Морроу, но Дженксу знать это ни к чему.

Она принялась ощупывать щели в темных дубовых панелях: нужное место было где-то здесь. Может, чуть выше?

– Раньше я не знала о потайной комнате, – пояснила Изабел, продолжая шарить по панели. – Но вскоре после того, как мы с Морроу вернулись с Сицилии, где жили во время войны, я как-то зашла сюда за бумагой для письма, хранившейся в его столе, и увидела открытую стенную панель.

– Весьма неожиданно, – донесся до нее голос Дженкса.

– Согласна. Видите ли, я считала эту стену внешней и не подозревала, что здесь может быть что-то еще, кроме дерева и кирпича.

Свет фонаря танцевал на деревянной стене, и вот она, трещина, скрытая рисунком дерева.

– Нашла!

Она нажала на это место ладонью. Послышались щелчок и треск, и в стене открылась дверь, за которой виднелось крошечное пространство с узкой лестницей, идущей параллельно стене спальни.

– Впечатляющее открытие, – заметил Дженкс.

– «Впечатляющее» не то слово, которым можно выразить мои чувства при виде этого. Я бы предпочла найти в стене крыс, – рассмеялась Изабел. – Но это не помешало мне войти. Любопытство часто приводит ко многим бедам.

– Совершенно верно. Впрочем, как и сомнения.

Даже сейчас, с фонарем в руке, она колебалась, боясь переступить порог. Когда она впервые вошла сюда, панель за спиной задвинулась. Пришлось долго ждать в непроглядной тьме, нажимая на каждый дюйм панели в поисках скрытого замка, пока не стерла кончики пальцев до крови. Когда, наконец, высоко над головой вспыхнул свет и появился Эндрю, она бросилась к нему с облегчением, смутившим обоих.

«Ну-ну, – приговаривал он, поглаживая ее по спине. – Забавная старая нора. Верно? Я как раз просматривал кое-какие фамильные документы».

Изабел поверила мужу и больше не стремилась подняться в потайную комнату, но уже после смерти Эндрю, когда прочитала письма Батлера, в которых он ссылался на картины, хранящиеся в «укромном месте», у нее появились кое-какие вопросы и она отправилась туда. И нашла доказательства, которые лучше было бы вообще не видеть.

В тот вечер она поехала в Воксхолл, пытаясь отвлечься, и, видит Бог, нашла «средство» в лице Каллума Дженкса.

Это было почти год назад. Странно, как это она тогда нашла в себе мужество для всего: поисков, связи с Дженксом, – то есть мужество сделать то, чего она всегда хотела.

Интересно, наберется ли она храбрости повторить тот опыт?

– Полагаю, – заметил Дженкс, – нам придется подняться по лестнице. Предпочитаете, чтобы я шел впереди, или мне следовать за вами?

– Идите первым, – решила Изабел.

Он обошел ее и вытянул руку с фонарем. Ступеньки были до того узкими, что приходилось идти боком, то и дело задевая плечом о стены. Лестница была винтовой и напоминала те, что обычно строили в башнях замков: сплошь повороты и грубо высеченные ступеньки. Изабел шагала за ним следом, сметая юбками пыль со стен.

– Вашему мужу было нелегко здесь продвигаться, – буркнул Дженкс, когда шершавое дерево перил зацепилось за сюртук.

– Все неудобства окупались с лихвой.

После этого они поднимались молча: сначала на один этаж, потом на второй. Доски ступенек скрипели под ногами, в воздухе пахло пылью и сыростью. Свет фонаря был слабым, и хотя россыпь световых точек украшала стены, этого было недостаточно.

Наконец, на уровне чердака, перед ними показалась дверь, из-под которой струился приглушенный свет.

Ну вот они и пришли.

Изабел со вздохом протянула Дженксу ключ:

– Откройте, пожалуйста, офицер.

Они вошли в узкую комнату. Угасающий дневной свет проникал сюда сквозь стеклянную крышу. Изабел стояла под ней и смотрела на небо, словно впитывая свет, которого они были лишены во время подъема по тайной лестнице, запасаясь им для спуска.

Она поставила фонарь на пол, наблюдая, как Дженкс сосредоточенно рассматривает окружающее – так же, как ранее письма Батлера.

Потайная комната шла по всей ширине дома. Десятки картин в рамах стояли у стен, закрытые тканью, из-под которой выглядывали позолота и дерево рам. Напротив стены помещался небольшой диван, с которого можно было рассматривать полотна. Тесное помещение пропахло пылью и старым деревом. Здесь было тепло, даже жарко.

– Умно, не так ли? – Изабел понимала, что вопрос прозвучал иронично. – Здесь нет окон, так что с улицы или из конюшни ничего не видно. Мало того: слуги спали на чердаке и не подозревали о ее существовании.

– О чем еще не знают слуги?

– О комнате они уже знают, о том, что здесь хранится, понятия не имеют. Это хранилище для картин, которые Морроу хотел оставить себе. Официально он все это продал, но на самом деле проданы копии, а оригиналы остались здесь.

– Вижу, наш друг Батлер трудился в поте лица.

Дженкс приподнял край прикрывавшей картины ткани и заглянул под нее. Целые шеренги картин: лицо за лицом, силуэт за силуэтом.

Он стал перебирать их, медленными, осторожными движениями, помня, как они хрупки. Изабел знала, что он видит: яркие, как драгоценности, краски и золотые фиговые листочки; чувственные обнаженные тела, теплые, дышащие жизнью краски и оттенки. Романтические современные портреты молодых женщин под грозовыми небесами. Глаза воздеты к тучам, волосы в беспорядке.

– Так мистер Морроу собирал только изображения женщин? – уточнил Дженкс.

Жаль, что она не задала этот вопрос Эндрю до свадьбы. Правда, тогда она понятия не имела ни о потайной комнате, ни о подделках.

– Он покупал и продавал картины самых разных жанров, – выдавила она наконец. – Здесь те, которые ему больше всего нравились.

Эти слова были очень близки к правде, и на мгновение Изабел показалось, что Дженкс станет расспрашивать о подробностях, но нет, на его лице опять появилось знакомое выражение, словно он хотел было что-то прояснить, но в последний момент сдержался.

Сыщик неспешно обратил свой взор на картины.

Одна, особенно большая, была повернута к стене. Отодвинув ее на несколько дюймов, Дженкс прищурился и тихо свистнул:

– Эту я видел. В картинной галерее на Пэлл-Мэлл.

– Подлинник вы не могли видеть до этой минуты.

Дженкс осторожно придвинул картину к стене.

– Мне и в голову не приходило, что Батлер так талантлив.

– Да. Подделки до сих пор сходят за оригинал, и коллекционеры и художники, настоящие эксперты в этом деле, ничего не замечают. – Изабел поколебалась, прежде чем продолжить: – Поэтому возникает еще одна проблема. На кону не только репутация Морроу, моя и мисс Уоллес, но и всех, кто покупал или оценивал картины Батлера, считая их подлинным антиквариатом. Если правда выйдет наружу, очень многие будут опозорены и унижены.

– Поведение этих людей от вас не зависит, леди Изабел, – заметил Дженкс. – И поступки тоже.

– Спасибо, офицер. Я это понимаю. И все же… – Она потерла предплечья. Шелк длинных рукавов казался шершавым в душной комнате. – Поступки этих людей все еще способны ранить: меня или мисс Уоллес, и если я не предприму необходимых шагов, чтобы защититься, не уверена, что кто-то возьмется сделать это за меня.

– Хмм…

Он абсолютно непроницаем! Изабел так и не поняла, готов ли он по-прежнему помогать ей или еще одно предложение заставит его с негодующим видом устремиться прочь из дома.

– Вы же не знали, что ваш муж торгует подделками. Как по-вашему, каков был источник его дохода?

– Я, – невесело рассмеялась Изабел. – Возможно, мне стоит радоваться, что у него были другие источники дохода, пусть и незаконные? Он казался богачом, вел себя как богач, и мой отец предположил, что так и есть на самом деле. Мужчина может далеко пойти, если обладает уверенностью в себе и обаянием, готов лгать или не договаривать всей правды.

– Так ваша семья посчитала его хорошей партией?

Каллум опять принялся перебирать картины, но она чувствовала, что его внимание сосредоточено на ее словах.

– Это имеет какое-то отношение к его плану подменять картины?

Каллум поднял изображение обнаженной Венеры, нахмурился и поставил на место.

– Кто знает… При расследовании необходимо собрать как можно больше информации.

Ха!

– Это действительно так?

– Я бы никогда не стал вводить вас в заблуждение относительно роли следователя.

Когда он повернулся к ней, взгляд его был серьезным, но на губах все же играла легкая улыбка.

Невидимый, не замечаемый до сих пор груз, лежавший на ее плечах, стал ослабевать.

– Это вряд ли может считаться секретом, особенно по прошествии всех лет. Мой отец был прагматиком и заботился только об одном: чтобы мой старший брат, его наследник, выгодно женился и в браке родились дети. Я гораздо младше брата, и мое замужество отца не слишком интересовало. Пока Эндрю был хорошо принят в обществе и имел тугой кошелек, он был доволен.

– Был? Ваш отец скончался?

– Нет, жив, но очень болен. Мама умерла, рожая меня. Мой брат, лорд Мартиндейл, несет на себе бремя титула маркиза. Что-то вроде регентства в нашей семье.

Разумеется, ее отец, маркиз Гринфилд, не был безумен, как несчастный король, а просто отсутствовал. Его разум постепенно таял, год за годом. Возможно, это началось десять лет назад, когда он впервые увидел Эндрю. Ни Гринфилд, ни Изабел не задали вопросов, которые следовало бы задать: оба оказались слишком доверчивы.

– Понятно, – кивнул Каллум и сменил тему. – Так какая картина должна принадлежать герцогу Ардмору?

Все верно: пора было перейти к причине, по которой они сейчас находятся в этой тесной комнате.

– Эта.

Изабел вытащила картину из стопки и вытянула руки наподобие мольберта, хотя полотно было не слишком большим: фута два на три.

Дженкс изучал полотно с таким же вниманием, как страницы писем. Взгляд его скользил слева направо, потом сверху вниз, но в лице его, в отличие от Эндрю, не было ни малейших признаков похоти. Слава богу!

Изабел и не подозревала, что все это время задерживала дыхание, и что наклонила голову, чтобы видеть то же, на что смотрит Дженкс, хотя прекрасно знала каждую деталь. Три молодые женщины в прозрачных одеяниях стояли кружком. Одна – спиной к художнику – или зрителю? – демонстрируя впечатляюще округлые ягодицы. Руки женщин были подняты и переплетены, словно в сложном танце, длинные распущенные волосы струятся по плечам, однако лица оставляют открытыми.

Для Изабел их лица были куда привлекательнее, чем грациозная нагота: резко обрисованные черты, взгляды отведены друг от друга. У той, чье лицо было видно лучше всего, уголки губ слегка опущены. Несмотря на затейливый танец, эти прелестные женщины из прошлых веков были одиноки и несчастны.

А может, она читает на их лицах собственные чувства? Эти женщины на картинах, которые хранил Эндрю, напоминали всех остальных – гологрудые, без волос на интимных местах, поразительно выписанными фигурами, бледной, как мрамор, кожей. Они были почти реальными и все же решительно неземными.

– Не могу представить, кто способен заинтересоваться подобными вещами, – заметил Дженкс. – Но что я знаю? Я скромный офицер полиции.

– То, как вы это сказали, вовсе не прозвучало слишком уж скромно.

Дженкс пожал плечами. Изабел поставила картину на пол и повернула изображением к стене.

– Видите ли, это этюд к гораздо большей картине. Итальянцы называют ее «La Primavera» – «Весна».

– Эти три женщины тоже символизируют весну?

– Нет, это младшие богини. Три грации. Вывезти огромную законченную картину из Италии было невозможно, но Морроу твердо решил купить этот этюд. Считал, что сначала был написан он, а уж потом «Весна».

Она снова натянула ткань на картины.

– Но почему художник пишет одно и то же несколько раз? Помимо финансовой выгоды, конечно.

Прежде чем повернуться к Дженксу, Изабел откашлялась:

– Думаю, что это фрагмент, который больше всего может заинтересовать джентльменов.

– Боже, спаси меня от джентльменов, – пробормотал Дженкс. – Ну хорошо. Значит, эта картина у вас, а другая – у герцога Ардмора.

Изабел кивнула.

– И я хочу поменять их местами. Понимаю, что Анджелес, возможно, и не распознает подделки, но если распознает…

– Возможность, которую надежно устранит ваш умный план, – закончил Дженкс. – Если герцог отдаст Анджелесу подлинник, нежелательных вопросов не возникнет.

– Я тоже так думаю.

Неужели фонарь мигает? Изабел надеялась, что нет. Хотя у них был запасной фонарь плюс бумажные жгуты и свечи, тошнотворные воспоминания о тех минутах, когда она была заперта в темноте, заставили ее вздрогнуть.

– Видите, с чем нам приходится работать! Но, может, вернемся в ту часть дома, в которой не так жарко и которая не скрыта за фальшивой стеной?

– Через минуту.

Комната была невелика, и когда он шагнул к ней, оказался слишком близко.

– Я сказал, что помогу вам, и сдержу слово, но должен предупредить, что не проигнорирую все те свидетельства, которые удастся найти.

Ясный взгляд его карих глаз и плотно сжатые губы выражали решимость.

Изабел непонимающе уставилась на него.

– Свидетельства чего?

– Улики, касающиеся смерти вашего мужа.

– Они еще могут отыскаться?

– Не знаю, но если найдутся, я… намерен обратить на них самое пристальное внимание и даже специально их поискать.

Они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец, Изабел отвела взгляд и оглядела потайную комнату. Здесь находится что-то вроде доказательства, а она наткнулась на него только через полгода после смерти Эндрю.

– Что же, это справедливо. Даю вам свое благословение, офицер Дженкс.

– Есть вероятность, что мы обнаружили нежелательные улики об обстоятельствах смерти вашего мужа.

– Что может быть нежелательнее, чем сама смерть?

Дженкс вскинул брови, а Изабел вздохнула.

– Нет, я не ожидаю ответа, хотя, должно быть, у вас на кончике языка вертится не менее двадцати.

– О, не более полудюжины.

Изабел присела, чтобы поднять фонарь, который поставила у двери, и, еще не успев взять его в руки, успокоилась. Ручка была теплой, неяркое пламя мигало в темно-синем свете раннего вечера.

– Дело было закрыто, – выговорила она медленно. – Этого не следовало делать?

– А вы как думаете?

Изабел проглотила отрицательный ответ и попыталась получше подобрать слова. Дженкса в отличие от остальных знакомых ничуть не тревожило ее молчание. Он просто ждал, когда она заговорит, наблюдая за ней с бесконечным терпением.

Нет, она не знала, стоило закрывать дело или нет. Будь Мартиндейл менее решительно настроен защитить свою сестру любой ценой, вероятно, судья вынес бы заключение, что Эндрю покончил с собой. И тогда ее мужа похоронили бы в неосвященной земле, все его доходы заморозили бы на год, а для Изабел это означало позор и бедность, пусть и временную.

Вместо этого вердикт тактично провозгласил смерть по неосторожности. Должно быть, Морроу чистил свой пистолет, бедняга, и заглянул в ствол проверить, не осталось ли нагара.

Закон был соблюден. Но нет, если быть честной, правосудие не свершилось, хотя и не ради Эндрю, ради нее. А может, для семьи это был самый легкий способ положить конец этому подобию брака.

– Думаю, – вздохнула Изабел, – в этом вопросе вы должны следовать своему суждению. Давайте договоримся: вы примените свое искусство сыщика и чутье на необычные факты. Что я могу привнести в партнерство?

Он искренне улыбнулся: впервые за весь день, – но выражение лица стало опасным, а взгляд – хищным и острым.

– Вы вращаетесь в обществе. От вас требуется проникнуть в дом герцога и найти картину. Если мы собираемся подменить ее на настоящую, нам нужно знать точное место, где она находится.

Его улыбка померкла.

– Вы можете навестить Ардмора? У вас найдется предлог?

– Попытаюсь изобрести таковой. – Изабел отдала ему свой фонарь и взяла второй. – Много битв происходило под прикрытием хороших манер, офицер Дженкс. Завтра я пойду во вражеский лагерь и постараюсь все разведать за чаем с пирожными.