Текст книги "Проживи мою жизнь"

Марта немного рассказывала о своей семье. Май – так она называла старшую сестру, была старше её лет на семь. Значит, сейчас ей, должно быть, тридцать три. С двенадцати лет она ушла в изучение принципов работы службы безопасности и к двадцати пяти годам стала директором в их фамильном банке. И как ни вглядывалась Диана в снимки, она находила мало сходства: старшая Верлен была на полголовы выше, хотя Марта была ростом метр семьдесят. Майя – высоченная, смуглая, с острыми высокими скулами, строгим царственным профилем, тогда как Марта была мягче, светлее, прозрачнее, что ли…

У Марты – золотистые волосы и зелёные глаза, чувственный рот, дерзкая асимметричная стрижка, и веселье просто плескалось в ней, по поводу и без повода. Её сестра была, по рассказам, человеком жёстким, но справедливым, одиноким, но способным быть верным другом. И сёстры последнее время постоянно спорили, но Марта, упоминая об очередной размолвке, не называла причин. Это были две разные стихии: её любовница – город, толпа, кутерьма, сумасбродство, танцы; Май – лес, бегство, личность, отсутствие страха и страстей, разговоры один на один. Объединяло их главное – честь, искренность, и, как говорила Марта, «солнечная кровь» – согревающая теплота и искрящийся талант увлечь за собой. Что ж, возможно, так оно и есть.

Ночь страдала за стеклом, маялась от скачущего блеска автомобильных фар, мстила внезапно обрушившимся дождём за громыхание подъездных дверей и швыряла прицельно, словно в яростном припадке, в лицо, в затылок, в кисти и ступни осколки воспоминаний о Марте, смешивая цвета, запахи и пронзительность забытых прикосновений, раздирая abrazo[6]6
  В танго: объятие.


[Закрыть], сбивая болео и перекручивая кольгаду[7]7
  Движения в танго.


[Закрыть]…

И саднила кожа содранных как раз в марте колен, когда, поскользнувшись на льду, коварно покрытом водой, неловко упала, а напористые жаркие пальцы, крепко взяв за кисть и обхватив за талию, буквально выдернули из лужи, и губы почувствовали гипноз, и была вспышка – глаза в глаза, и обе смеялись, не скрывая заполыхавшего румянца и ударившего по пояснице тока. И сзади кто-то ядовито отвесил:

– Вы ещё засоситесь, дряни!

А бесшабашная, гибкая, в кремовой курточке, с рваной, искусными лохмами, причёской спасительница неожиданно и задорно ответила почти никому сейчас не известной цитатой Станислава Ежи Леца:

– Всегда найдутся эскимосы, которые возьмутся советовать жителям Бельгийского Конго, как им лучше вести себя во время особенно сильной жары!

И они хохотали, как сумасшедшие, и цеплялись друг за друга, чтобы устоять на скользкой брусчатке, как чаша вина и тёмный огонь жажды, чувствуя себя бессмертными, свободными и дерзкими, какой бывает только мелодия, не люди.

Говорить – об этом? Вспоминать – так? Прожить заново ранящие и пугающие прошлым звонки, записки, охапки цветов? Выплёскивать сокровища памяти незнакомке?

«Почему, ну почему я не смогла уговорить тебя поехать тогда с нами? Ты была такая вдохновенная и нетерпеливая, когда высаживала Пашку у его офиса и отвозила меня, Костика и Володьку в клуб… Будто узнала что-то очень важное для себя… Что, что ты тогда узнала? Может, это тебя и убило?»

Диана рыдала, закусывая подушку, так, как не плакала даже тогда, когда прощалась с Мартой под полосой багрового солнца, встававшего в серебряной паутине.

Кортина

[8]8
  Кортина – это часть мелодии (обязательно не танго), которая обычно ставится между тандами и играет примерно минуту, танцоры покидают танцпол, чтобы немного отдохнуть.


[Закрыть]

В Париже ночью почти так же светло, как днём. По крайней мере, на улице Риволи, одной из самых старых улиц города. Она стелется по правому берегу Сены от площади Свободы, мимо сада Тюильри, Лувра, башни Сен-Жака, статуи Жанны д’Арк, дворца Пале Рояль и парижской мэрии. Семья Верлен владела одним из особняков с аркадами, рядом с маленькой, но очень цельной и прекрасно вписывающейся в ансамбль площадью Пирамид. Из гуляющих туристов мало кто знает, что Персье и Фонтен, архитекторы Наполеона, создали этот длиннейший ряд почти одинаковых зданий по задуманному, но не исполненному проекту времён Людовика Пятнадцатого, и строилась эта аркадная монументальность почти тридцать пять лет.

Поль Верлен, банкир и père de famille[9]9
  Père de famille (фр.) – отец семейства.


[Закрыть], статный, с ясными серыми глазами, высокий и худой, бесцельно ходил по кабинету, время от времени поглядывая в окно, и морщился от хлеставших по глазам вспышек света и резкого запаха бензина, который долетал даже до четвёртого этажа. От душившей смеси топлива и жжёных покрышек сегодня почему-то мутило, и, наверное, от этого вдруг подумалось, что даже трава, которая растёт здесь, в городе, кажется отравленной. Поль ждал Софи. Жена, вернувшись из России, вдруг стала избегать его. Она приобрела непонятную привычку поздно вечером уезжать с водителем, но, как выяснилось, не по фешенебельным проспектам, а по самым трущобам шестнадцати парижских веков. Верлен не осмеливался спросить, почему, и просто ждал и думал, думал над тем, как один шквалистый порыв страсти, разбивший небрежно запертые сердечные окна, может так изменить судьбу.

Банкир также ждал звонка Анри Шамблена, которому поручил присматривать за дочерью, осмелившейся воспротивиться отцовскому решению. Зная её въедливость, упорство, если не сказать – упрямство, а также семейную черту доводить до конца даже самые рискованные и безнадёжные дела, обращая почти неминуемое поражение в победу, Поль ни минуты не сомневался, что Майя не отступится и от расследования не откажется. Истинная дочь своего отца, она мастерски умела выглядеть безобидной, доверчивой, привлекательной, располагать к себе любого человека, но именно эти её способности и тревожили больше всего.

Он уже потерял младшую дочь, и отчётливо понимал, что вина в её смерти лежит на нём, и только на нём. И после той жуткой осени, которая уже разверзлась пропастью между отцом и любимой наследницей, страшился потерять старшую.

Танда 2

Вытащив своё длинное поджарое тело из постели, Майя сделала несколько шагов к огромному, до пола, окну и прислонилась плечом к косяку. Финский залив растекался жидким металлом, сопротивляясь хлещущим струям не по-летнему холодного дождя, который на одиннадцатом этаже казался серым душным маревом и превращал панораму города в призрачные картины, так любимые французскими импрессионистами. Всё плыло, не было ни одной точной грани, с отрывистым и гулким грохотом набрякшее небо распарывалось гнилыми полотнищами, становилось всё темнее и глуше. Далеко под ногами мокрые огни на фонарных колоннах расцветали пурпурными и оранжевыми тропическими цветами.

Ветер, штурмующий город, налетал яростным орлом, грохотал проржавевшим железом, гудел и свистел в вентиляционных трубах, швырял пригоршни острой, алмазной воды в стёкла.

Прошедших четырёх часов сна будто и не было, только вместо бокала вина – стакан рыжего апельсинового сока, много чёрного густого горького кофе, пара горячих тостов с маслом и сыром. Мысли дурманным дымом вились вокруг предстоящих встреч. Майя оборвала себя: возможно, предстоящих, потому что неизвестно, что решила для себя Диана и, если даже она согласится, то как надолго её хватит.

На сегодня было много работы. В присланных накануне отчётах засветилось несколько клиентов, которых стоило проверить дополнительно. Обязательно переговорить с Игорем Кислым: в материалах его группы последнее время отмечалась не то чтобы халтурность, но некоторая небрежность, что впоследствии могло привести к неправильному решению. Можно быть гениальным стратегом, но невозможно знать всё досконально. И малейшая ошибка станет первым камешком в лавине, которая и погребёт. Поэтому самая правильная тактика – перехватывать неточности в зародыше.

Что, если передвинуть Кислого с должности заместителя по аналитике финансовых документов на зама по анализу документов по учёту материальных ценностей? Пусть посидит, поворочается в накладных, соглашениях и договорах по хозяйственной части, может быть, это его встряхнёт. Или не трогать пока, обойтись внушением? Или отправить в Екатеринбург на проверку филиала? Тут, конечно, монетку не бросишь – не тот случай. А жаль. Потому что данных для решения мало.

Встряхнув мокрыми после душа кудрями, Майя снова подошла к приоткрытому окну. Стихия будоражила, заставляла нервно нюхать летучий, стылый воздух. Так настороженно, взъерошив загривок, дышит волчица перед вылазкой на охоту. И одежда сегодня – под стать погоде: рубашка цвета мокрой шерсти, с серыми жемчужными запонками, прямые чёрные брюки, чёрный, с серыми вихрями галстук-платок, строгий плащ-шинель.

Включила сигнализацию, вышла, крутанула ключ в замке. Пока ехала вниз, проверила сообщения в телефоне: от Орловой ничего. Лифт опустился прямо на подземную стоянку, где в ожидании хозяйки дремал чёрный «Ягуар».

Влажный асфальт в дрожащем мареве фонарей походил на расцвеченную шкуру потягивающегося питона. Выползающие после ночи, сонно и лениво расплёскивающие лужи автомобили тихонько взрыкивали, будто зевая.

* * *

Охранник привычно вскочил, когда распахнулась дверь, и Майя, махнув полами плаща, словно острыми крыльями, стремительно пролетела в залитый светом строгий вестибюль. Верлен едва обернулась на пост охраны, сомкнутыми в колечко пальцами подтверждая верную реакцию сигнализации на зацепленный на поясе небольшой электрошокер.

Игнорируя стеклянный лифт, перешагивая через несколько ступенек, поднялась на третий этаж, простучала отключающий код на электронной панели и отомкнула кабинет. Отметила для себя, что пора менять набор цифр: когда пароль доходит до автоматизма, легко утратить бдительность.

Щёлкнула кнопкой и, когда проснувшийся компьютер негромко загудел, прошла в закруглённую нишу, где были отдельные двери в душевую, небольшую гардеробную, а на полочках и столе – всё, что необходимо, чтобы принять гостей на рабочем месте. Кофемашина уютно заурчала, и на весь кабинет поплыл горький, дымно-древесный, с едва уловимыми нотами трубочного табака, гвоздики и чёрной смородины любимый аромат.

Подошла к рабочему столу: на чёрной гранитной столешнице разворошённые листы – неоконченные ею карандашные наброски, в которых угадываются знакомые тонкие профили, захлебнувшиеся листопадно-кинжальным ветром, сбоку – таблицы с кодами и пометками, коробочка с бумагами для коротких записок – из-за предстоящей встречи в субботний вечер всё это оказалось брошенным и пролежало, доступное кому угодно, больше суток.

Майя ругнулась на свою внезапную беспечность, пристально посмотрела на положение бумаг – уборщица не притрагивалась. Начала быстро и аккуратно разбирать. Таблицы – в уничтожитель, новые – на печать, наброски… Вот что делать с ними? За последнее время их набралась уже целая кипа, ими одними можно два вечера топить камин. Но сжигать их не поднималась рука: штрихи – лекарство от мучительных кошмаров, чёткие или едва уловимые, как явь и сон, как детская мамина присказка: у кошки боли, у собаки боли, у Майи не боли… Помогало, но плохо…

Сунула наброски к другим в большую коробку, стоявшую в бежевом шкафу, закрыла дверцу: «Забудь, хоть на час, хоть на день забудь…». Повела плечами, прогоняя иголку между лопаток, села, перебрала ещё горячие от печати листы, отмечая маркером главные моменты, о чём нужно говорить, глянула на экран телефона: до планёрки ещё полчаса, до открытия банка – полтора.

На видеомониторах, показывающих секторами парковку и входы, залы, кассы, коридоры, появлялись люди, терминал загорался, фиксируя время прибытия сотрудников на работу, список фамилий в углу экрана компьютера из красного постепенно становился зелёным: день начинался как обычно.

* * *

Майя вошла в переговорку, сдержанно поздоровалась с присутствующими, села на привычное место во главе овального стола, разложила таблицы и заметки перед собой и внимательно вгляделась в своих заместителей. Их было четверо, по направлениям защиты от угроз и посягательств.

Анри Шамблен, красавец-брюнет сорока лет, профессионал до мозга костей, лишённый, кажется, всех человеческих черт вроде сочувствия или понимания, однако фантастически достоверно умеющий их играть, когда это требуется, безраздельно преданный Полю Верлену и его делу, как верный пёс, возглавлял подразделение по защите персонала банка. От него зависела безопасность руководства, начальников отделов, персонала, имеющего непосредственный доступ к наличности, ценностям и хранилищам, работников внешнеэкономических служб, осведомлённых в банковской и коммерческой тайне, и других. От Анри зависела успешность, в том числе, и детективной деятельности банка. После провального расследования убийства сестры Майя никак не могла справиться с сосущим чувством лёгкого разочарования в способностях Шамблена. Они продолжали вместе работать, но в их отношениях абсолютной доверительности тончайшим волосом пролегла трещинка сомнений.

Игорь Кислый. Рафинированный, молчаливый, худощавый, в очках без оправы, руководил направлением по защите финансовых средств, валюты и драгоценностей. Финансовый аналитик, как говорится, от Бога. Цифры подчинялись ему, как великому полководцу. И до недавнего времени к его работе не было никаких претензий, только восторг от проницательности и охотничьего чутья.

Сергей Костяков. Зам по конфиденциальности. На нём – информационные ресурсы с ограниченным доступом. Он отвечает за безопасность всей конфиденциальной информации: на бумаге ли, на других носителях, за ним все массивы, базы данных и программное обеспечение, системы информатизации, технические средства и системы охраны. Невысокий, но сутулый, с бритой головой, но чёрными аккуратными усами и бородой, крепкого телосложения – к своим сорока семи годам Костяков достиг оглушительного успеха в своей среде. Программы-защиты, которыми он обеспечивал банк, при соблюдении элементарных правил были так же неприступны, как физическое хранилище золотовалютных резервов. У них с Майей было много общих тем, и ей нравились нестандартные решения. Конечно, процедуры были жёстко зарегулированы, но Костяков азартно доказывал необходимость и возможность внедрения новых, пусть рискованных, но оправдывающих себя программ. Его личные технические разработки отличались не просто высокой функциональностью, но и определённой изящностью, если так вообще можно говорить о программах защиты.

Ирина Метлякова. Заместитель по безопасности материальных средств. Смешливая, с виду мягкая и очень привлекательная, чуть полноватая, с чёрной косой и шоколадными глазами, звезда и заводила на всех корпоративных вечеринках, на непосвящённого человека производила впечатление домашней хозяйки. Однако в банке её заслуженно называли «сторукой»: Ирина была и завхозом, и сторожем, и техником. Казалось, в течение дня она находилась в десяти местах одновременно, решая вопросы транспорта и оборудования, доставки и закупок, обедов и уборки. Её направление всегда работало идеально, как часы, и сейчас уже не казалась хорошей идеей поменять Ирину с Игорем местами. Пока придётся ограничиться внушением.

Всё как обычно. Всё как всегда, согласно правилам и установленному распорядку. Давно сработавшаяся команда – стальная броня успешного дела. И сейчас этой команде предстоит проявить себя, показать, на что она способна без постоянного руководства и контроля со стороны Майи, которая впервые за восемь лет собиралась на неопределённое время освободить себе все вечера и выходные дни. Верлен бросила короткий взгляд на экран телефона, работавшего в бесшумном режиме: новых сообщений и вызовов не было, неслышно вздохнула и ровным голосом начала разбор задач, которые предстояло решить в ближайшие сутки.

* * *

Спустя час Майя снова сидела за своим компьютером, анализируя почту, просматривая документы. Звякнул индикатор нового сообщения: от Костякова пришёл отчёт с пометкой «важно». Обычно Сергей не использовал дополнительные сигналы, это могло означать лишь одно: дело срочное. Так и оказалось: в течение последних двух часов система зафиксировала более восьмидесяти попыток доступа к сети с различных серверов. Костяков, обожавший адреналиновые всплески, оживлённо бросал то насмешливые, то уважительные матерки в адрес неизвестных взломщиков: пока его программы держали удар. Но судя по критическим звоночкам, это не просто сетевая разведка, а массированная атака с попытками различных инъекций кодов не только для вывода конфиденциальной информации, но и изменения имеющихся данных.

Такое напряжение в их системе в последний раз было почти год назад, поэтому Верлен разослала принятый сигнал тревоги по подразделениям и активировала дополнительную защиту, специально разработанную для подобных случаев.

Понимая, что в этой ситуации больше ничего не может сделать, только ждать результатов, Майя стала просматривать камеры. В вестибюле несколько сотрудников растерянно озирались. Заметив в руках операционистки стакан воды, Майя встревожилась, вышла из кабинета и быстро спустилась вниз.

На удобном кремовом диване горько рыдала маленькая женщина лет сорока. В руках она сжимала банковский договор, паспорт, трудовую книжку и промокший бумажный платок. Кивком головы Верлен велела сотрудникам исчезнуть, затем присела рядом с посетительницей и мягко проговорила:

– Здравствуйте. Пожалуйста, успокойтесь. Чем я могу Вам помочь?

Женщина подняла опухшие от слёз глаза, доверчиво протянула свои бумаги и, всхлипывая, стала рассказывать:

– Я плачу в банк ипотеку. Уже двенадцать лет я плачу день в день. Мне осталось всего три года. Но меня уволили с работы. Мне очень нужна отсрочка. Или уменьшение ежемесячного платежа. И дополнительно несколько лет. Я всю жизнь работала, чтобы у меня было жильё. А мне в кредитном отделе отказали, потому что я не прошла какую-то проверку. Пожалуйста, что нужно показать, что нужно предоставить? Я не знаю, что случилось…

Клиентка опять в отчаянии разрыдалась. Майя молча подала ей стоявший рядом стакан с водой и нахмурилась: это епархия Кислого. Отказ пришёл либо от него, либо от его подчинённых. Конечно, бывает всякое, и «артистов» в банке Верлен уже повидала немало, да и доброй она себя не считала нисколько, но в голосе этой женщины звенела такая безнадёжность, что Майя решила провести дополнительную проверку, в том числе визуальную.

В подобных щекотливых ситуациях лучшим решением всегда был Шамблен. Майя поднялась, нажала на телефоне вызов Анри. По привычке избегать разговоров при посторонних двинулась в сторону, но притормозила: безутешная женщина тоже вскинулась за ней. Верлен успокаивающе повела ладонью, отвернулась и тихо прошептала в трубку:

– Анри, нужно кое-кого проводить домой.

За годы работы между ними сложилась своя система общения, и Шамблен только уточнил:

– До подъезда?

Код «до подъезда» означал доставить клиента домой и осмотреться в районе: где живёт, какой двор, какое окружение.

– До дверей.

Значит, «зайти на чай» и оценить обстановку: с кем живёт, чем занимается, как обставлена квартира, предметы роскоши, признаки расточительности или излишней экономии.

– Понял. Выхожу.

Майя вернулась к притихшей женщине и всё так же мягко проговорила:

– Возможно, произошло недоразумение. Оставьте мне копии документов, мы посмотрим и уже завтра попробуем решить Вашу проблему.

Женщина тут же протянула все бумаги и посмотрела на Верлен с такой детской признательностью, что директору стало не по себе от вылетевших обнадёживающих слов. Но отступать было некуда. Кивком подозвала операционистку, передала ей растрёпанную пачку и коротко подчеркнула: «Сделайте это сейчас». Присела рядом на край дивана:

– Скоро Вам вернут документы, и наш сотрудник проводит Вас.

Женщина замотала головой:

– Что Вы! Не нужно! Совсем не нужно! Тем более что я живу на Нарвской, это же очень далеко!

– Сейчас Вы не в том состоянии, чтобы добираться домой в одиночестве, – возразила Майя. – Позвольте нам о Вас позаботиться, а завтра мы с вами свяжемся – либо я сама, либо мой заместитель.

Маленькая женщина совершенно растерялась от этого щедрого предложения и в ответ сумела только кивнуть, казалось, совершенно механически. И вдруг глаза её вспыхнули, она уставилась куда-то вбок, за спину директора, словно перед ней из-под земли выросла телезвезда. Майя усмехнулась про себя: Анри Шамблен неизменно производил впечатление на всех женщин в возрасте от десяти до девяноста лет. Его природное обаяние, исключительный шарм, негромкий низкий голос очаровывали и утешали. Этими его свойствами служба безопасности пользовалась без зазрения совести, тем более в тех ситуациях, когда при проверке требовалась особая деликатность.

Майя и Анри лишь незаметно кивнули друг другу – и вот Шамблен уже знакомился с клиенткой, что-то негромко успокаивающе урчал и уводил её к дверям. Верлен проводила парочку долгим взглядом и решила лично проверить возможные риски при пролонгации договора. Случай был не то чтобы из ряда вон выходящий, но от него остался какой-то странный осадок, будто в отлаженный механизм попала микроскопическая песчинка. Этого допускать было нельзя. И если Кислый или его сотрудники допустили ошибку или даже небрежность, они должны быть наказаны. Незамедлительно. И беспощадно.

Майя снова взглянула на телефон. От Дианы так ничего и не пришло. Хотя ведь было ещё только десять утра – может, просто рано? Пожав плечами в ответ на свои же мысли, Верлен поднялась в кабинет и снова погрузилась в аналитику.

Одиннадцать. Ещё кофе. За окном льёт, не переставая. Обычные звонки, переговоры, почта. Костяков напряжён, его специалисты в кабинетах воюют с неизвестным врагом.

Двенадцать тридцать. Перегрузка основных серверов, запустили резерв, Сергей с подчинёнными отбивают атаки одну за другой. В банке обед, сотрудники в большинстве своём разошлись по окрестным кафе. От Орловой ничего. От этого молчания потихоньку, как провода под большим напряжением, начинают гудеть нервы. Как странно… Ещё, кажется, год назад – как в прошлой жизни – Верлен не знала, что это такое – трудные минуты ожидания, взбухающие осенней чёрной водой, взлетающие сизым коптящим дымом к стелющемуся небу, будто вскользь, но беспрерывно цепляющие за эти провода. Как оказалось впоследствии, не знала она и многого другого. «Так. Не думать. Не думать. Просто ждать».

Апельсиновый сок. Горячий круассан с сыром. Снова отчёты. Подписать документы, согласовать график переговоров на завтра.

За окном расстроенные от пронизывающей сырости крыши да низкие, глухие тучи. Окна окружающих домов, кто ревниво, кто терпеливо изучают прохожих, бегущих под зонтами всех цветов от безмолвия пустынных комнат в электрическую суету города.

Пятнадцать. Вернулся Шамблен. Коротко резюмировал:

– Надо дать отсрочку: живёт одна, пустых бутылок нет, роскоши не наблюдается, но и не в заплатках. С достоинством. Два высших образования, архитектор и финансист. Работу найдёт, рассчитается.

Кивнула:

– Хорошо, дай отмашку Кислому, пусть готовит документы и зайдёт ко мне.

Шамблену не было жаль Кислого: он терпеть не мог халтуру и показушную горделивую самоуверенность. Однако при мысли о предстоящей взбучке он даже поёжился. Отповедь Верленов – это стыдно, страшно и унизительно. И президент банка, и Майя отличались особым умением так подкрутить температуру в голосе, что от этой морозной жёсткости тяжело горело лицо и дрожали руки. Шамблен называл такие встряски – пояснение на пальцах, детальный разбор ошибок и исключительно вежливое предложение найти способ всё исправить – «джентльменским набором верленовского унижения».

Уже выходя за дверь, подумал: «Кислый расслабился или, наоборот, слишком придавил своих контролем? Придётся разбираться в этой ситуации и, похоже, всё-таки придётся докладывать господину президенту».

Майя негромко, лишённым эмоций голосом делала Кислому внушение, заставляя его догадываться о грозящих неприятностях по прямой, неуступчивой спине, и вглядывалась в окно. За пуленепробиваемыми стёклами серыми мокрыми крыльями пластались дороги, город тёк дождём, фонари хмуро глядели себе под ноги, стараясь не замечать ищущих брода автомобильных фар, летящих грязных брызг из-под колёс, плевков редких прохожих, и угрюмо рассматривали впечатанные множеством ног в брусчатку листья – содранные афиши вчерашнего лета. Отпустила Игоря: оправдания всегда были для неё пустым звуком. Она дождётся, когда он всё исправит, а там уже решит, как его наказать.

Шестнадцать сорок семь. Телефон чирикнул. Майя хищно прищурилась: есть!

Рыбка клюнула, теперь подсечь и вытащить! На экране мобильника – короткое сообщение:

– Если удобно, то в 19. 00 в Street, Английский пр., 39.

Верлен тут же уткнулась в карту. Покровский остров, через Покровский сквер от дома Дианы. Ехать с Невского, от банка, – десять минут, если без пробок.

«Ну что ж, Street, значит, Street. Не отказала – вот что главное. „Угодно ль вам охотиться сегодня?“[10]10
  У. Шекспир. «Двенадцатая ночь, или Что угодно».


[Закрыть] Нам угодно».

Верлен быстро набрала подтверждающее сообщение, отправила. Задумалась, прокручивая в длинных пальцах карандаш. Взъерошила кудри. Рывком встала, подошла к зеркалу, придирчиво оглядела себя с ног до головы: рабочий день к концу, рубашка уже несвежая, да и вообще вид несколько потрёпанный. «Надо бы переодеться, но… Добраться бы вовремя, вечером-то, да по дождю… Посмотрим, что имеется в запасе».

Распахнула шкаф, в котором всегда хранились несколько рубашек, пара пиджаков и отутюженных брюк, а также – на всякий случай – висело чёрное коктейльное платье с открытой спиной и стояло несколько пар обуви (штиблеты и туфли на каблуке). Никогда не знаешь, куда придётся отправиться прямо из офиса.

Майя приняла душ и сменила рубашку на угольно-чёрную с высоким воротником, подчёркивающим её длинную шею и висевшую на цепочке белого золота бриллиантовую каплю, брюки же, наоборот, с чёрных строгих заменила на широкие, в крупную серо-серую клетку. Стиль из делового тут же изменился на повседневный. В голове промелькнуло: «Будь проще, и к тебе люди потянутся. Официоз пугает, а мы не гордые, нам лишь бы всё получилось». Снятую одежду, как обычно, в пакет, потом увезут в прачечную. Капля духов: лимон, кедр, скошенная трава, сломанные ветки и осенние горящие листья. Ещё один пристальный, неулыбчивый взгляд в зеркало – стричься пора, а так, в целом, вроде нормально.

Глянула на часы: семнадцать тридцать. Неслышно вздохнула: «Что ж, начинаем. Доверие доверием, а одна не вытащу…». Вызвала Шамблена.

Анри явился незамедлительно, склонил голову набок, цокнул языком, выражая восхищение директору. Верлен внутренне поморщилась, приглашающе махнула рукой на стул, сама отошла к окну, повернулась к заместителю и сухо сказала:

– Через полтора часа я встречаюсь с Орловой. Она согласилась говорить.

Взгляд Шамблена похолодел:

– Не сочти за резкость, конечно, но господин президент этого не одобряет. Он считает…

Плечи директора едва заметно дрогнули:

– Его аргументы мне известны: деньги, время, люди, целесообразность. И никуда не ходить в одиночку. Давай сверим, что у нас есть на настоящий момент. Ты готов?

Анри отрывисто спросил:

– К чему?

Майя осторожно отошла от окна, контролируя каждый шаг. Чувствовала себя призраком, окутанным угольной тьмой. Опустилась в кресло. Задумчиво вгляделась в Шамблена. Кивнула:

– Всё к тому же. Марта. Я должна знать всё. Итак?

Анри дёрнулся, словно по его бесстрастно выпрямленной спине неожиданно провели когтями, и ответил:

– Если бы что-то изменилось, ты бы узнала об этом первой. Пока всё то же, всё так же. Аналитики парижского офиса погрязли в цифрах, данных, сверках, ищут след. Нанятые детективы следят за основными конкурентами, на которых указал господин президент. Всё, что получено, к Марте не ведёт и к банку не относится.

Верлен двинула бровью:

– Атака на наши серверы. Кто и почему? Атака такая же, как и в начале сентября, перед убийством Марты. А мы опять ничего не знаем?

Шамблен сцепил кисти рук:

– Даже не стану с тобой спорить, потому что вот здесь ты совершенно права. Мы, конечно, отбиваемся, но источник до сих пор неизвестен.

Верлен встала, обошла кабинет, снова остановилась у окна, стала монотонно перечислять:

– Плохо. Итак, снова место преступления. Неизвестный двор. Навигатор украден. Не найден. Из улик: размытый след возле помойки от обуви, размер не установлен, но не менее 45, неотчётливо, предположительно, бахилы. В машине: частицы ткани из одежды, скорее всего, новой. Распечатанный логотип нашего банка, в котором след от рукояти ножа. Отпечатки пальцев четырёх человек, кто был в «Тойоте» в последний день. Все допрошены. У всех алиби. Поверх некоторых отпечатков есть следы матерчатых перчаток. Обувь можно надеть и большего размера. Одежду утопить или сжечь. Несколько волосков, предположительно, накладные усы-борода, парик.

Рана на переносице, видимо, от того, что тот, кто сидел сзади, толкнул Марту, и она от неожиданности зацепила бампером бетонный блок. По характеру раны под грудью предположительно нож автоматический, фронтального выброса, не найден. Таким ножом может убить и женщина. Убийство произошло в период от трёх до трёх тридцати. Тело обнаружено в семь утра. Всё это время шёл дождь. Помойка окружена деревьями. Новостройки, никто никого не знает, никто никого не видел. Как ушёл, непонятно. Или – ушла… Такси к тому месту не вызывали. Мы так и не знаем, какова была цель: убийство ради мести банку или под видом мести убийство? Мотив неизвестен. У нас только один путь: узнаем мотив, узнаем, кто убийца.

Зам медленно поднялся, подошёл, встал рядом, тоже уставился на улицу:

– Я, конечно, всегда против упаднических настроений, но если мы до сих пор ничего не узнали, то как это у тебя получится сейчас?

Верлен покосилась на часы: пора. Подумала: «Потому и не узнали, что не в ту дверь ломимся. Или я просто не могу смириться с тем, что убийца оказался умнее нас».

Буркнула:

– Марта – это не мы. Если ты помнишь, Марта к банку отношения не имела. Да и к родителям в последние годы тоже. Кстати, сопоставь: до этого дня наши серверы больше не щупали. Если это те, кто имеет отношение к убийству, то их наживка, что конечная цель – банк, уже слишком залежалась, чтобы мы могли её проглотить. Они для этого чересчур долго ждали. Думай, Анри. Выйди из стереотипов и думай. И ищите с Костяковым, кто атакует.

Шамблен остановил её на полпути к выходу:

– Зачем тебе это нужно?

Не обернулась, но замерла:

– Что – это?

Зам догнал, взглянул искоса, сказал тихо:

– Самой заниматься, встречаться, копаться в этом? Ссориться с отцом?

Помолчала, невидяще глядя в стену: «Потому что теперь я не могу ему верить. Потому что теперь я даже под разумными объяснениями подозреваю подвох. Потому что его волнует банк и только банк. Не Марта. Потому что уверена, что Орлова знает больше, чем говорит. И, думаю, знакомы они гораздо дольше, чем полгода». Качнула головой, не ответила: