Текст книги "Проживи мою жизнь"

Терри Блик
Проживи мою жизнь

Любые совпадения с реальной жизнью – случайность и художественный вымысел.

* * *

«Мир из трёх слогов – ни-ко-гда…»

Группа «СуХие»

Кабесео

[1]1
  Кабесео (исп. cabeceo – кивок, от cabeza – голова) – в танго: приглашение взглядом; ритуал дистанционного приглашения на танец.


[Закрыть]

Майя Верлен, директор службы безопасности российского филиала французского банка «Кредит Верлен», обычно не имеющая ни одной свободной минуты даже по воскресеньям, уже больше часа почти неподвижно стояла в узкой нише Монплезира, чувствуя лопатками древнюю шершавость красного кирпича и вслушиваясь в себя, будто в океан, гудящий перед началом шторма. Словно поднятая со дна подсознания надвигающейся бурей, всплыла фраза, услышанная в одном из документальных фильмов о тайнах Петергофа: Монплезир – один из немногих дворцов, где душа императора не рядится в царские одежды, а может быть самой собой. Крики чаек, плещущие волны, посвистывающий ветер в этот жаркий и солнечный июньский полдень легко вплетались в летящие звуки аргентинского танго.

Острые иглы неровной, вспыльчивой, опустошающей музыки загоняли память в прозрачный сентябрь, в засыпанный мокрой жёлто-красной листвой, открытый всем жадным взглядам двор среди недавно построенных безликих многоэтажек. И в этом дворе, почти рядом с помойкой, стояла золотистая «Тойота», с помятым об ограждающий бетонный блок бампером, разбитой фарой, включённым двигателем, а на бежевом сиденье водителя… немыслимо об этом думать. Немыслимо – представлять. И слава Богу, что никто из родных не увидел Марту с разбитой о руль переносицей и глубокой раной под сердцем, остановившимся в вечной, неизбывной муке взглядом, не увидел её сжатых перед смертью кулаков, растрёпанной и беззащитно юной. Равнодушные полицейские ходили вокруг машины, что-то бормотали, строили идиотские предположения вроде самоубийства: «Ну и что, что ножа не нашли? Ну и что, что в сердце? Да ладно, хорош заливать! Ну-ну, „любила жизнь“, да „как никто другой“, ну надо же. Знаем мы таких. А Вы, собственно, кто ей будете? Ах, сестра. Она же дочка известного банкира? Двойного гражданства? „Золотая“ девочка? Так что насчёт наркоты? Или водочки? Руки, руки держи при себе, мать твою! Слышь, Серёга, не пускай её близко, а то мало ли…»

И долго-долго длился вонючий, ядовитый скандал с инсинуациями, подозрениями, оскорблениями и поисками, поисками, поисками: кто? Зачем? За что???

Марту удочерили, когда ей было не больше двух месяцев от роду. И двадцать пять лет она была для Майи младшей, любимой, своенравной. Она была талантливой и дерзкой. Путешественницей и танцовщицей. Марта – была… Не проходит и дня, чтобы потеря не раздирала сердце острыми когтями. И до сих пор, когда память, обойдя запреты, жёстким крылом задевает то страшное утро сентября, в кончиках нервов вспыхивает страшный крик матери, раньше никогда даже не повышавшей мягкого голоса, рванувшийся вверх и лопнувший, как перезревший гранат. Теперь Софи, если и говорит, то очень тихо.

Прошло уже десять месяцев, но результаты расследования оставались отрицательными, несмотря на то, что искать убийцу были наняты лучшие сыщики. И детективы, и аналитики разрабатывали изначально три версии убийства: бытовую, случайное нападение и наиболее серьёзную – как месть семье банкиров. Первая версия отпала, потому что как такового быта у Марты не оказалось, слишком мало времени прошло с момента возвращения из Парижа. Любовница и основной круг приятелей допрошен, все имеют алиби, врагов не выявлено. Случайное нападение (из-за того, что Марта работала в такси, подозревали и последних пассажиров) тоже было сразу отброшено: диспетчеры сообщили, что в ту ночь она не работала, рядом с телом был найден распечатанный на обычном принтере логотип банка, улики (точнее, практически их полное отсутствие) указывали на то, что убийство было тщательно спланировано. Поэтому по требованию отца все усилия сосредоточились на третьей версии, но дело так и не сдвинулось с места.

Майе же казалось, что тайна трагедии всё-таки кроется в самой жизни сестры. У кромки волос на затылке, между лопаток ерошилось острое, колючее ощущение, что, сосредотачиваясь на версии мести банку, они будто ступают на каменистую осыпь, делая неверные шаги, один за другим. И если не вернуться на исчезающую тропинку, камешки сдвинутся и, превращаясь в лавину, погребут и едва различимый путь, и самих искателей. Именно поэтому она высказалась резко против, когда детективы сосредоточились на конкурентах и недовольных клиентах. Однако её предчувствие было отброшено президентом банка как нечто совершенно несущественное. Старший Верлен саркастически заметил: «Неубедительно. Где факты? Их нет. Тебе что-то там чудится, и что? Мы не нашли ничего веского. И я не могу позволить тебе бездарно тратить наше время».

Как и ожидала Майя, расследование завершилось полным провалом: следственные действия полицейских, предписанные протоколом в подобных случаях, оказались безрезультатны, и дело об убийстве Марты уже пылилось на полицейской полке «до появления новых улик». После выматывающих бесед и экспертиз, обнаживших глубоко запрятанные семейные тайны, родители покинули Россию, в которой прожили три десятилетия, а братья вернулись к своей обычной рабоче-разгульной жизни богатых, успешных и независимых мачо. Ничего не дали и тщательные проверки, проведённые службой безопасности банка, ничего, кроме одной, крохотной зацепки, призрачной возможности понять, почему это произошло, а главное – найти убийцу.

Прошло девять месяцев. Девять! Но раскинутые отцом сети не выловили абсолютно ничего. Майя отчётливо понимала, что обыденные дела тяжёлыми каплями дождя прибивали ещё вспыхивающие огоньки когда-то яростного азарта её службы и самолюбия нанятых детективов. Чувствуя удушливую невыносимость от засасывающих в болото рутины отцовских запретов на собственные поиски, пролистывая день за днём бесполезные, бессмысленные отчёты, Майя внезапно осознала, что надо рвать эту вязкую паутину. И начинать нужно как раз с царапающих нёбо незаданных вопросов к женщине, которая была рядом с Мартой в её последний день. Нужно начать всё сначала, но совершенно с другой стороны, и слой за слоем, реставрируя прошлое, соскрести с истинного мотива преступления ложные следы.

Ранним утром, после долгих споров, вопреки каменному упрямству отца в раскалённой телефонной трубке, Майя приняла решение: Fais се que doit, advienne que pourra[2]2
  С фр.: делай что должно, и будь что будет.


[Закрыть]. Всмотрелась долгим взглядом в старую фотографию, найденную в вещах Марты, всунула её в пачку других и убрала в стол. Спустилась на стоянку, вывела из спячки свой байк BMV и на малой скорости выехала со стоянки в сторону Петергофа. Странная уверенность в верном пути цепляла холодком под левой лопаткой.

Спрятав глаза под тёмными узкими очками, стянув непослушные кудри серым платком, чувствуя себя непривычно в любимых, но давно не ношенных старых джинсах, футболке и затёртом вельветовом пиджаке, девушка оставила байк на стоянке, прошла сквозь верхний сад и спустилась на площадку возле похожего на крепость, одного из самых красивых творений Петра I. Спустилась туда, где между заливом и огромными окнами дворца под нескромными, восхищёнными или просто заинтересованными взглядами туристов в тревожном ритме оттачивали своё мастерство для грядущего фестиваля четыре пары. Юбки трепетали и ласкались к стройным икрам, каблучки отстукивали акценты, лаковые штиблеты ловко проворачивались на месте, переплетающиеся ноги будто охотились друг за другом или сбегали от опасных подсечек.

Стремительные шаги и молниями вспыхивающие синие взгляды из-под копны кудрявых чёрных волос, в плавном женственном теле и в длинных пальцах – натянутая струна безысходности и разделённой страсти, в чувственной улыбке – искры магии. Всё это была Диана Орлова, владелица первой, известнейшей школы квир-танго в Петербурге, знаменитая тангера и, как оказалось, последняя любовница её сестры.

И пошёл второй час, и танго утихло, и нужно было отлипать от стены и начинать говорить. Говорить с тем человеком, кто, возможно, напрямую виноват в смерти Марты. От этой красоты и физически ощущаемой свободы танцовщицы предубеждение и подозрительность Майи только усиливались, как будто посвистывающий ветер незримой плетью, обжигая, подхлёстывал гнев.

* * *

Диана всё чаще отвлекалась от своего партнёра и посматривала на неподвижную девушку, будто из музея восковых фигур мадам Тюссо. Что-то в очертаниях, то ли в повороте головы, то ли в небрежности позы казалось смутно знакомым, и это знакомое беспокоило всё сильнее, отчего удовольствие от танго понемногу улетучивалось. Серые джинсы с карманами, нашитыми словно наоборот, обтягивали длинные мускулистые бёдра, дымчатая мягкая футболка с треугольным вырезом и короткими рукавами только подчёркивала красивые руки с рельефными, но не перекачанными мышцами. Изящная кисть небрежно придерживала перекинутый через плечо пиджак, и под тканью отчётливо проступала небольшая, высокая грудь, а между приподнявшимся краем футболки и низким поясом джинсов виднелся живот, даже с расстояния трёх метров казавшийся твёрдым, как доска.

Тангера отметила про себя острые скулы, узкое смуглое лицо, твёрдые губы: жёсткий характер. Но при этом в чеканном лице не было и следа надменности или презрения.

Диана встревожилась. Она великолепно улавливала даже поверхностное внимание, но здесь это мастерство не требовалось. Потаённый взгляд под тёмными очками, пристально-изучающий, обжигал и словно пробирался под кожу. Пугающе неподвижная незнакомка казалась ей больной пантерой, загнанной, изнурённой, но от этого ничуть не менее опасной в своей свирепой силе. В отличие от привычных: восхищённых, пылких, флиртующих, этот взгляд был угрожающим, и Диана едва дождалась, пока стихнет музыка. Репетиция завершилась, и, пока партнёры собирали аппаратуру, перебрасываясь весёлыми и признательными фразами, тангера отбросила внезапное трусливое желание сбежать и решительно направилась к загадочной наблюдательнице.

Но, сделав несколько шагов, она замерла. Воздух стал плотным, густым, и тревога, как это бывало и раньше, вспыхнув, превратилась в обычную бесшабашную весёлую дерзость – Диана ненавидела бояться. Она склонила голову, так же пристально оглядела молчаливую незнакомку, улыбнулась и вопросительно посмотрела на очки. Но в ответ на её демонстративный взгляд на бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул. Тогда тангера внутренне собралась, будто выполняя сложное ганчо[3]3
  В танго: крюк, мах ногой под колено партнёру(-ше).


[Закрыть], и негромко спросила:

– Здравствуйте. Прошу прощения, что вторгаюсь в Ваши размышления, но обычно всё-таки нас так долго не рассматривают. Вас привлекает музыка, или Вы хотели поговорить со мной?

Танда 1

[4]4
  Танда – это сет из нескольких мелодий танго, милонги или вальса. Обычно состоит из четырёх мелодий одного оркестра и определённого времени.


[Закрыть]

Огромный новый дом в стиле лофт, с рестораном и конференц-залом, химчисткой и прачечной, подземными стоянками и лобби-барами надменно возвышался на Васильевском острове, на набережной Малой Невы и Финского залива. Прозрачные стеклянные стены вспыхивали и гасли, а Майя всё ещё то стремительно ходила по дубовому полу громадного зала на одиннадцатом этаже, то бесцельно замирала у панорамных окон, сквозь которые виднелось желтоватое пространство вечернего Петербурга с его гранитными парапетами, шпилями и куполами соборов, причудливо изломанными крышами и – далеко внизу – ленивой маслянистой тёмной водой залива.

Компьютер исправно звякал, оповещая об очередной порции электронных сообщений, телефон жужжал, сообщая всем стремившимся дозвониться странную фразу: «Я имею право хранить молчание. Перезвоню». Но директор безопасности, которая традиционно всегда была на связи, уже больше двух часов игнорировала любые попытки внешнего мира пробиться к ней. Майя поглядывала на экран телефона, но отвечать ей не хотелось. Отец после утреннего скандала звонить не будет минимум неделю, с матерью и братьями в последнее время даже короткие разговоры стали большой редкостью, а остальной мир, в общем-то, переживёт её отсутствие.

Верлен потирала предплечья, царапала ногтями загривок, тёрла глаза, и всё пыталась понять, что это было, там, у Монплезира. Ответ никак не приходил. Вместо него по коже каскадами шёлка струились воспоминания.

Там, на древних камнях, от мягкого контральто, произносившего простые фразы, тысячи колибри внезапно вспорхнули от ступней, пролетели сквозь всё тело и ринулись в разные стороны. Майя даже невольно осмотрелась по сторонам: на долю секунды ей показалось, что она попала в какую-то аномалию. Но нет. Перед ней всё так же стояла Диана и бесстрашно рассматривала её непроницаемые очки, да так внимательно, что зачесался узкий шрам на виске, полученный в прошлом году. Позвоночник превратился в мёд, и несколько птиц, видимо, в нём застряли, отчаянно трепеща крыльями, – иначе как объяснить, что спустя уже – сколько? пять часов? шесть? – щекотный холодок где-то в пояснице и под сердцем так и не прошёл, а воздух так и остался терпко-ватным.

«Чушь несусветная!» – от того, что никогда в жизни подобные ощущения не обрушивались на неё, Майя нервничала, и это откровенно мешало спокойно оценить тот разговор. Она уже десятки раз воспроизводила его в голове, но так и не смогла найти логическое объяснение своей реакции. Пытаясь разобраться, усадила себя за стол, чтобы отстранённо зафиксировать: кто, где, что делать дальше. Достала лист бумаги, взяла карандаш, покрутила в пальцах, постучала блестящим наконечником по зубам, а потом всё бросила, поднялась и снова стала стремительно кружить по комнате, вспоминая каждое слово Дианы, каждый жест, каждое движение…

* * *

Когда молчание затянулось и превратилось в уже неприличную паузу, Орлова уже настойчивее спросила:

– Вы делаете мне изысканный комплимент, теряя дар речи от танго. Соглашусь с Вами, что музыка завораживает. Но всё же буду рада, если Вы назовёте мне своё имя.

Всё так же неподвижно стоящая перед ней незнакомка, наконец, медленным движением, словно сдирая дужками очков присохшую плёнку непроницаемости, сняла очки и негромко представилась:

– Майя Верлен.

Тангера дёрнулась. На её открытое, улыбчивое лицо упала маска отрешённости, глаза потухли, будто кто-то задул свечи. Полуобернувшись и нарочито внимательно рассматривая отошедших от них партнёров по танго, пробормотала:

– Так, значит, Вы и есть – Май… Это весьма необычно – называть детей по месяцам рождения: Март, Май, Юл и Август.

Диана запнулась:

– Прошу прощения, кажется, в другом порядке.

– Май, Юл, Август и… – Верлен сделала горлом странное движение, будто проглотила короткий всхлип, – Март. Марта.

– Конечно, Марта же самая младшая…

Диана всмотрелась в зеленовато-песочную холодность глаз Верлен:

– То, что Вы здесь, вряд ли может быть случайностью. Что привело Вас ко мне?

– Мне надо поговорить.

Орлова отступила на шаг, бросила на собеседницу быстрый взгляд, будто дала пощёчину. Это ощущение было таким чётким, что Майя едва не вскинула руку в защитном жесте. Совсем плохой признак: за десять минут её тело уже дважды ошиблось. Père[5]5
  Père (фр.) – отец.


[Закрыть] был прав, не стоило затевать такую длинную игру, когда она не готова. И будет ли она когда-нибудь к ней готова? Да и после любой игры король и пешка падают в одну коробку… Ведь всё можно было решить проще. Жёстче. Быстрее. Но вернее ли?..

– Мне сложно будет сообщить Вам что-то новое, после всех допросов и унижений. Я очень надеюсь, что Вы меня понимаете. Всё, что я знала, можно прочесть в протоколах, – холодно бросила тангера.

Пугать Диану было нельзя. Напротив, нужно было приложить все силы, чтобы завоевать её доверие. «Чёрт, да встряхнись ты, мешок с костями! Города надо брать обаянием!»

Верлен плавно шагнула вперёд. Она вроде и не улыбнулась, но в её миндалевидных глазах цвета осеннего кленового листа будто вспыхнули золотистые брызги, голос неожиданно потеплел, а исходящий от неё едва уловимый аромат лимона, кедра и осеннего дыма вдруг показался странно манящим:

– Мне нужны не протокольные сведения, Диана. Мне нужна Ваша помощь. Я не сумею справиться без Вас, в одиночку.

Это неожиданное превращение из ледяной статуи в притягательную женщину поразило и заинтриговало Диану. Чтобы собраться с мыслями, она медленно двинулась через площадку к белеющей балюстраде, не удивляясь тому, что Верлен мягко ступает за ней, словно перетекая в её следы. Ласковые и сердитые волны, целующиеся и дерущиеся с гранитными валунами, завораживали и утешали. Эта поддержка залива, как и стоящего за спиной похожего на крепость дворца, обычно дарящего ей защиту и удовольствие, оказалась очень нужна именно сейчас: «Единственное, что могу предположить, это то, что мы будем говорить о Марте. Вряд ли у нас найдутся другие темы для разговора. Но вот о какой помощи меня будут просить? Да и хочу ли я этого? Я могу сбежать, отказаться, согласиться. Да что угодно, она не будет преследовать меня. Наверное, не будет… Но…».

Сделав несколько шагов, девушки остановились у балюстрады, на самом краю мыса. Верлен, будто про себя, вымолвила:

– Вы знаете, что Пётр Первый говорил об этом дворце?

Танцовщица бросила острый взгляд:

– Я не претендую на лавры интеллектуала: я очень люблю Монплезир, но в памяти моей всплывает лишь одна связанная с ним фраза: «Здесь и сердце бьётся по-особенному, и у мыслей крылья распахиваются»…

Верлен незаметно вздрогнула, словно задула вспыхнувшую искорку удивления от неожиданной созвучности. Повернулась и, рассматривая мягкий профиль Дианы, бесстрастно кивнула:

– Это я и имела в виду. Что ж, так совпало, что мы встретились именно здесь. Возможно, Монплезир принесёт нам удачу.

– Прошу прощения, но Вы говорите загадками, и я не совсем понимаю Вас. О какой удаче Вы говорите?

Майя молча отвернулась от залива и глянула на окна, высокие, от потолка до пола, в которых отражалось солнце, а потом внезапно спросила:

– Вас ждут. Может, скажете, что немного задержитесь?

Диана раздражённо дёрнула плечом, начиная уставать от недомолвок:

– Вы настойчивы. Я ещё не решила, что задержусь. Нам нужно ехать. Я была бы признательна, если бы Вы объяснили мне, в чём видите мою помощь.

Верлен понимающе кивнула:

– Я знаю, у вас через неделю фестиваль. И Вы там и танцуете, и ведёте, и организуете, и встречаете гостей… – остановилась, мысленно добавив: «и всё такое прочее, богемное».

Диане показалось, что она с размаху наступила на сгнивший скользкий мох: её захлестнула брезгливость к людям, копающимся в частной жизни других, и к той, что стояла перед ней, она ощутила почти презрение. Орлова обхватила локти так, что побелели ее пальцы и вскинула бровь:

– Интересно, что ещё Вы знаете?

Майя безразлично повела плечами:

– Мне неизвестно, что рассказывала Вам Марта о нашей семье. О Вас же я знаю всё, что только возможно.

Эта бесцеремонность и явное равнодушие взбесили Диану:

– Ах да! – выпалила она. – Вы же директор по безопасности этого склепа традиций, фамильного банка! Так чем может простая танцовщица служить могущественным финансистам?

Верлен на мгновение замерла от откровенной издёвки в адрес её семьи и озадаченно вгляделась в глаза, полыхнувшие штормовой яростью. В этот миг вдруг резче проявились едва слышные прежде нотки миндаля и мускуса, сопровождавшие тангеру, и от этой тонкой пряности, словно скользнувшей по нёбу, сбилось с ровного шага сердце. Майе понадобилось полсекунды, чтобы сообразить, что причиной этой язвительности явилась она сама. Точнее, её абсолютная, как раз теми поминаемыми танцовщицей правилами и традициями вскормленная уверенность в том, что дело и безопасность превыше всего, превыше личных тайн, сокровенного, задушевного и что там ещё составляет внутренний мир людей искусства? Понимая, что ещё мгновение, и Диана ускользнёт, а вся затея пойдёт насмарку, Майя подняла ладони вверх в успокаивающем жесте, изобразила сожаление и примирительно произнесла:

– Прошу простить за вторжение в Вашу жизнь! Покаяться никогда не поздно, а вот согрешить можно и опоздать. Что ж, каюсь, знание – это мой грех, тут я не опаздываю, – и, посерьёзнев, продолжила: – Думаю, что Марта меня бы помиловала.

Диана вздрогнула, будто по коже провели пёрышком: «Ради тебя, Марта… Ради той лёгкости и света, что ты мне дарила». Оглянулась, заметила, что ребята с деланной беспечностью придвигаются всё ближе, махнула им рукой и, словно накрыв непроницаемым медным колпаком удушливо вспыхнувшую память, громко и беззаботно сказала:

– Пожалуйста, поднимайтесь к машине, подождите меня там. Я скоро!

Обернувшись к Верлен, вполголоса уточнила:

– Нам хватит двадцати минут?

Майя кивнула, а про себя поставила галочку, словно отметив выполненный пункт плана: «Для первого раза более чем».

Один из ребят, светловолосый парнишка, обладатель ладного гибкого тела и трёх серёжек в ухе, покачал над головой трубкой её телефона, который подхватил возле колонки:

– Тебе спонсор звонит!

Диана отрицательно мотнула головой:

– Поняла. Я перезвоню.

Дождавшись, пока ребята отойдут, Орлова нахмурилась и продолжила:

– Прошу Вас, у меня совсем немного времени, это правда. Чем я могу помочь?

Её собеседница потёрла правый висок, на котором смуглую нежную кожу едва заметно пересекала короткая белая линия, повернулась лицом к заливу, вдохнула острый балтийский ветер и негромко, сдержанно, словно сливаясь с гулом прибоя, начала тщательно отрепетированную речь:

– На самом деле нам нужно минут пять. Вы только скажите, согласны или нет. Поиски полиции и нашей службы безопасности ничего не дали. Но я отчётливо понимаю, что у Марты есть… – тут она запнулась и поправилась, – у Марты была та часть жизни, о которой я ничего не знаю. Мне нужны её секреты, которые связаны с Вами.

При этих словах Орлова впилась пальцами в балюстраду, да так, что под ногтями проявились белые полукружия, но промолчала. Её собеседница сделала вид, что ничего не заметила:

– Начиная с первого дня знакомства и до последнего. Предлагаю встречаться и просто говорить. Говорить, вспоминая каждую минуту. Понимаю, что просьба более чем странная. Понимаю, что это будет болезненно, но…

Диана практически полностью отвернулась от Верлен, и теперь ровную линию скулы и лихорадочно заблестевшие глаза закрывали тёмные кудри. Майя отрешённо разглядывала нежные завитки, стараясь ничем не выдать колотивший изнутри озноб: «Провал, полный, окончательный провал», но продолжала говорить:

– Кажется, помочь мне сможете только Вы. С Вашей помощью я надеюсь проникнуть в ту тайну, которая привела к её убийству. Даже если Вы думаете, что не знаете ничего. Мы просто обязаны попробовать.

То, что мучило Майю много месяцев, наконец, обрело форму и вылилось в слова. Но эта идея, высказанная вслух внезапно показалась такой абсурдной, что девушка, пытаясь избавиться от изматывающего напряжения разговора, незаметно потянулась плечами, перевела взгляд на залив и про себя признала: «Бессмысленно. Бесполезно. Да попросту глупо».

И в этот миг сбоку послышалось сдавленное тихое «да». Изумлённая Верлен резко обернулась – и рухнула в яркую от сдерживаемых слёз пронзительную синеву Дианиных глаз. От неправдоподобности всего происходящего в немыслимом сочетании с внутренней уверенностью в том, что этот странный уговор – единственно правильный, где-то в шее и затылке зябко загудел ветер.

Майя неловко кивнула и, пошарив в кармане пиджака, достала свою визитку со всеми номерами телефонов, адресом электронной почты, домашним и рабочим адресами, которую взяла, практически не веря в согласие Орловой. В голове шумело: «Père, вот тут ты оказался неправ! За тридцать лет ты так и не понял, как уговаривать русских! Получилось! Мать твою, она согласилась! И это оказалось так просто! Чуть-чуть доброты, признайся в своей беспомощности – и вот, бери и допрашивай, тащи свою ниточку. Посмотрим теперь, куда она приведёт. А уж мои люди тебя услышат и увидят, куда бы ты ни помчалась».

Договорились перейти на «ты» и условились, что Диана позвонит завтра, когда разберётся с расписанием занятий и встреч перед фестивалем. Вежливо попрощались. Тщетно пытаясь задавить в себе ликование от неожиданной удачи, Верлен легкомысленно отмахнулась от предчувствия надвигающейся опасности, даже не понимая, почему оно возникло.

* * *

Между тем, это странное чувство усиливалось. Пробежка по берегу залива, невнятный ужин бутербродами, несколько десятков километров трассы, пролетевших под скоростным байком, – не помогало ничего. Впервые не находя себе места, Верлен задумалась: она – кто? Безопасник с пятнадцатилетним стажем. За всё это время ни единого прокола. И себя, и все свои службы всегда держала под неусыпным и жёстким контролем. Всему и всегда находились объяснения. Но теперь, неприкаянно бродя по своему лофту, Майя пыталась осознать, откуда это ледяное дуновение беды? Или это что-то иное? Но тогда почему ей так тревожно? Почему не покидает ощущение незащищённости и странной пустоты?

Какая-то невнятная тоска, гулкая и неутихающая, металась в душе, опустевшей именно сегодня. Вроде бы Майя уже давно перестала искать и ценить в себе и в других призрачную безупречность, позволяя себе только ощущать строгость и красоту и видеть – немного – чёрно-белых снов. Но тонкая щекотная пряность, мраморные арки длинных пальцев, застывшие на балюстраде в немом крике от пережитой боли, и безоглядная доверчивость танцовщицы – от всего этого сводило лопатки и где-то под сердцем, как под готическим куполом, дышала и взъерошивалась гулкая тишина.

Поёжившись от застрявших при встрече в Петергофе и всё ещё бьющихся в позвоночнике птиц, Верлен решительно села за компьютер. Она привыкла работать до двух – трёх ночи, вставать в шесть и снова и снова, семь дней в неделю, постоянно проверяла улов своей команды в тонкой сети технологий, чтобы не давать ни малейшего шанса никому навредить ей, её семье или клиентам семейного банка. Верлен кликала по приходящим отчётам, фиксировала придуманные и внедрённые ею специальные коды – от нуля до ста – благонадёжности клиентов, безопасности персонала, материальных ресурсов, информации по всему жизненному циклу – от создания до уничтожения, режимов охраны, подбора и расстановки кадров от аналитиков до детективов. Проверяя данные, тщательно заносила коды в специальную программу «Метка», доступную – в отдельных секторах – разным подразделениям, а в целом – только ей, братьям и отцу.

Программа объединяла множество метаданных: о взаимодействиях клиентов – бывших, нынешних и будущих – в финансовых операциях, территории проживания, контактах и кредитных историях родственников, поручителей, деловых партнёров. В «Метке» также фиксировались различные детали, вплоть до особенностей покупок и путешествий. Данные добывались её группой из открытых источников, а также покупались, перехватывались, иногда для их получения использовались программы взлома или специальные наблюдения и исследования. Безусловно, наличие некоторой информации нарушало законы, но такие сведения позволяли обеспечивать максимальную безопасность банковского дела.

Майя не страдала угрызениями совести из-за способов получения нужной ей информации, однако обращалась с данными очень бережно. Именно её вердикты на основании множества компонентов влияли на выдачу кредитов, приобретение оборудования, приём на работу, внешнее наблюдение или немедленное увольнение.

Это была неограниченная власть над судьбами людей и состояний. Человек непосвящённый, наблюдая со стороны, мог бы подумать, что Верлен давно стала или машиной, или Богом: невероятная скорость пальцев и абсолютно спокойное лицо при перечёркивании чьих-то надежд или, наоборот, одобрении неограниченного доступа в хранилище банка были похожи на жонглирование россыпью звёзд, сдерживание солнечных бурь и сдувание одним выдохом метеорных потоков. И только сама Майя, ежеминутно принимая решения, чувствовала себя воздухом, скользящим сквозь щёлкающие паруса, канаты, над палубой и вокруг киля, тщательно контролируя силу движения, зная, что в любой момент может превратиться в гибельный шторм или в не менее смертельный штиль.

Ночь притулилась на широком подоконнике, который раз уже наблюдая, как длинные пальцы порхают над клавишами, приводят в беспорядок тёмные кудри с золотистым отливом или поднимают бокал, в котором чёрным тюльпаном дышало красное вино.

* * *

Диана тихонько, чтобы не будить домашних, пробралась в свою комнату уже далеко за полночь. День выдался сумасшедшим: сначала отработка номеров, потом – сплошным потоком организационные вопросы, которые, казалось, не закончатся никогда. Визы, трансферы, гостиницы, площадки, гости, участники, костюмы, приглашения, операторы, фотографы…

Калейдоскоп дел закручивал в тугую спираль, не давал сосредоточиться, остановиться, подумать о странной встрече. Эта встреча грозила опять, как почти год назад, выставить её частную жизнь на всеобщее обозрение прямо так, в исподнем, или вообще нагишом. И от этого ужасающего ощущения тангера буквально стервенела и была готова сорваться на первого, кто сунется с неподходящим вопросом. Сегодня некоторым уже досталось, и от этого становилось мерзко внутри. Особенно попало Костику: пока девушки стояли у балюстрады, он поймал их в объектив и выложил на страницах сетей школы с провокационной подписью: «Танго как смертельное оружие Дианы-охотницы. Очередная жертва». И пошло-поехало, комментарии, смски, поздравления с новым романом… Конечно, Костик так и не понял, из-за чего взъярилась Орлова, но пост удалил. Да и себе она толком объяснить не сумела, почему именно в этот раз его обычная шутка так хлестнула по нервам.

Молоточком стучал нерешённый вопрос: как проверить, что эта больная пантера (никакой другой образ так и не пришёл на ум) и есть сестра Марты? Ни паспорта, ни удостоверения, вот так, за здорово живёшь, подошла, опутала колдовским голосом, покорила осенними глазами – и вот уже идёт себе Диана под звуки дудочки Гамельнского крысолова непонятно на какие сделки. За каким чёртом согласилась-то? Мысли цеплялись одна за другую: «А что, если она из тех, кто убил Марту и теперь подбирается к ней? Да ну, это уже паранойя какая-то. Хотели бы – давно убили. А может, они выжидали? Или я и вправду знаю что-то важное, что нужно выяснить, а потом убить? Господи, ночь и так жутковатая, так теперь ещё и не заснуть, а завтра рано вставать и снова бежать, решать, договариваться, улыбаться. И обещала чуть разгрузить плотный график и дать знать, когда и как они будут встречаться и где разговаривать».

За таким невразумительным диалогом и вялым спором с самой собой Диана приняла душ и, обнажённая, расстелилась под мягкой простынёй. Сон не шёл никак. Проворочавшись в тягостных мыслях больше часа, девушка включила ноутбук, свернулась клубочком и стала пересматривать фотографии, в которых отпечатались полгода веселья, фейерверков, приключений, путешествий, танго и страсти – полгода с Мартой.