Текст книги "Если однажды жизнь отнимет тебя у меня…"

Тьерри Коэн
Если однажды жизнь отнимет тебя у меня…

Thierry Cohen

Si un jour la vie t’arrache À moi

Сopyright © Editions Flammarion, Paris, 2013

Перевод с французского Е. Кожевниковой

Художественное оформление П. Петрова

Безмятежная тишина, яркая зелень.

Среди полей дорога, обсаженная тополями. Дотянувшиеся до неба деревья горды своей величавостью. Они похожи на воинов, стерегущих покой здешних мест, и снисходительны к птицам, мелькающим в светлом весеннем воздухе.

Дорога с тополями ведет в замок.

Живописный уголок. Среди тополей на обочине так и видишь художника с кистью и мольбертом. И еще влюбленных, которые резвятся, гоняясь друг за другом по зеленой траве.

Какое здесь может быть горе? Даже представить себе невозможно, что среди этой красоты может разыграться трагедия.

Нет, невозможно себе представить, что безмятежную тишину разорвет вдруг отчаянный крик.

Потому что и вы, и я, и вообще все на свете люди верят, что красота несовместима со злом, что благодать природы далека от трагедий, что жизнь не подпустит смерть.

Но…

Пять лет назад

1

Клара бросила сумку в прихожей, заглянула в столовую и поспешила в комнату младшего брата. Никого. Она вернулась обратно.

Мать, как обычно, сидела в старом кресле с прямой спинкой, уставившись в телевизор. Кое-как заколотые седые волосы, синяки под тусклыми глазами с набрякшими веками – она давно перестала следить за собой, ей ни до чего не было дела.

– Где Кевин? – спросила Клара.

Не получив ответа, взяла пульт, уменьшила звук и встала прямо перед матерью.

– На улице, наверное, – равнодушно уронила мать.

– А ты знаешь, что делается там, на улице?! – негодующе осведомилась Клара.

Вместо ответа безразличное пожатие плеч. Но Клара уже побежала к двери и с колотящимся сердцем ринулась вниз через три ступеньки.

На улице остановилась и прислушалась, стараясь понять, откуда доносятся шум и крики. Беспорядки, похоже, на парковке. Клара взглянула на небо: синеву заливало багровое зарево. Из-за угла выбежали два подростка с косынками на лицах. Клара вжалась в стену, пропуская их, слыша их частое дыхание, чувствуя их страх и гнев.

Она заспешила к пустырю, где Кевин обычно играл с приятелями в мяч. Издалека стали слышны крики. Очевидно, полиция перешла от слов к делу. Из открытых окон посыпались ругательства, добавляя смуты. Подростки, теснясь у окон, выплескивали ненависть.

Клара всячески успокаивала себя, превозмогая липкий страх.

На пустыре ни души. Она повернула обратно и услышала вдруг у себя за спиной нарастающий шум и топот. Она вздрогнула. Мчалась лавина подростков, а за ними полиция. Эта лавина неслась на нее. Если не спрятаться, сметет, опрокинет, затопчет. Клара заметалась, ища места, где бы укрыться, и тут кто-то схватил ее за руку, потянул.

– Кевин! – обрадовалась она, увидев брата, но по-прежнему чувствуя страх и не зная, куда спрятаться.

– Сюда! Быстрей! – прошипел Кевин, продолжая тянуть ее за руку. Мальчуган открыл калитку, втолкнул сестру во двор и быстро задвинул щеколду.

– Где ты был? – Клара обняла брата за плечи.

– С ребятами, на том конце квартала, – ответил мальчишка дрогнувшим голосом. – Мы издалека смотрели, как там взрослые. А когда разгорелось всерьез, мы с Хасаном решили вернуться. Тут все как побегут в разные стороны. Мы пошли подвалами и заблудились. Потом все-таки вылезли. Я уже направлялся к дому, а тут ты идешь. – Он старался изо всех сил совладать с собой, стиснул зубы, но слезы у него так и катились градом.

– Милый ты мой! Какого же ты страху натерпелся! – Сестра крепко обняла его и прижала к себе.

* * *

Шум стычек стих с наступлением ночи. Призрачный покой опустился на улицы, скованные напряженной тревогой. Тревогой, которую, казалось, можно было пощупать рукой.

Клара лежала, свернувшись клубком под одеялом, и не спала – перевозбуждение не давало уснуть. Сегодня она даже не пошла на занятия в танцевальную студию – она училась современным танцам. Уже совсем было собралась, вышла из бара, где работала, но услышала, что в квартале опять беспорядки. И тогда, зная, что на мать нельзя положиться и неизвестно, что будет с Кевином, подхватилась и побежала домой.

Сейчас она чувствовала: сил у нее больше нет и впереди одна тоска и безнадежность. Сколько ей еще надрываться и лезть из кожи? У нее на руках братишка, ей надо платить за уроки в студии! И до осуществления заветной мечты как до неба! Сколько девушек в восемнадцать лет живут, забот не зная! Учатся себе, если есть желание. Разве Клара не хотела бы тоже поступить в университет, интересоваться политикой, философией, читать книги, говорить об искусстве с подругами за чашкой кофе, танцевать на дискотеках? Но у нее нет выбора. У мамы хроническая депрессия. Конечно, она ходит по домам, убирает, но денег, которые она зарабатывает, хватает на плату за квартиру и на еду недели на две. А все остальное на ней, Кларе… Девушка закрыла глаза, и мало-помалу мечты вытеснили из ее головы заботы. Настанет день, и она отсюда уедет. Станет танцовщицей, будет заниматься делом, которое любит больше всего на свете. У нее есть талант. Но таланта мало, конкуренция жесткая, устроиться трудно. Целеустремленность, твердость, сила характера – вот подспорье ее таланту, они увеличат ее возможности во сто крат, помогут ей преодолеть препятствия. В мечтах Клара уже видела себя на сцене, перед публикой, которую завораживает пластикой.

И вдруг почувствовала: она не одна в комнате.

– Клара!

Она с трудом разглядела в потемках брата.

– Кевин? Чего тебе?

– Мне… это… не спится…

– Хочешь ко мне под бочок?

– Знаю, мне уже не три года…

– Давай устраивайся, – шепнула сестра и улыбнулась.

Кевин лег и укрылся одеялом.

– Думаешь, завтра опять начнется? – спросил он.

Клара обняла его.

– Кто знает, но ты не волнуйся, я провожу тебя в школу, потом встречу.

Она коснулась губами волос на макушке и вдохнула сладкий запах детства.

– Мама у нас сошла с ума.

Признание очевидности, да еще ночью шепотом, да еще после тяжкого дня больно задело Клару.

– Нет… Ты же знаешь… Мама, она…

– Ну да, болеет… Потому и сошла с ума, что болеет…

– Как прошел день в школе? – поспешила переменить тему Клара.

До чего же ей не хотелось увязнуть вместе с Кевином в болезни матери!

– Ничего, справляюсь, хотя ты сама знаешь, до отличника мне далеко.

– Но ты учись, Кевин. Учись, и тогда чего-нибудь да добьешься. Ты кем хочешь стать?

– Не знаю. У меня семь пятниц на неделе.

– А в эту пятницу?

– Детским врачом.

– Почему детским? – удивилась Клара.

– Ну… Мне нравится одна девчонка, а она сказала, что вырастет и будет детским врачом. Я подумал: неплохо, если мы будем учиться вместе.

Клара прыснула.

– Ты что, влюбился?

– Не знаю. Она мне нравится. Нравится, это точно. А ты? Ты в кого влюблена?

Вопрос задел Клару за живое.

– У меня нет времени влюбляться, – сердито отрезала она. – Когда будет – посмотрю! Все! Давай спать.

Мальчуган прижался к ней и вскоре засопел.

Любовь… Она мало что о ней знала. Бывало, какой-нибудь паренек из соседских казался ей симпатичным, но у них здесь не полагалось обнаруживать свои чувства. Чувства для слабаков, а слабаки всегда в проигрыше. Клара стремилась, чтобы ее уважали. Ходила, высоко подняв голову, с ледяным, гордым видом. Научилась быть резкой. Смотрела всегда сурово, держала дистанцию. Она была красавицей и никого к себе не подпускала.

Быть твердой, решительной, волевой, безупречной – в этом ее спасение. Только так она вырвется из предместья. Только так осуществит свою мечту.

Другой она была только с младшим братом. От него она не прятала нежное сердце, ласково смотрела, заботилась, возилась, тормошила, потому что и вправду любила малыша и хотела скрасить ему отсутствие матери. Но Кевин рос, и Клара делалась все сдержаннее: пора и мальчику набираться твердости.

Иногда посреди ночи, когда сквозняки забот выдували сон, а глухая тишина притворялась надежной защитницей, Клара позволяла истомленному усталостью мозгу покачаться на волнах иллюзий. И тогда, заглянув за черту горизонта, проведенную стыдливостью, она решалась поверить, что однажды встретит мужчину, который ее полюбит. Мужчину, с которым она захочет жить семьей. И семья у них будет надежной и настоящей.

2

Габриэль вскочил, опрокинув стул, и потряс в воздухе сжатыми кулаками. Есть! Горящие глаза не отрывались от экрана. Допущен к экзаменам! В магистратуру одного из самых престижных экономических вузов Франции!

Он помчался вниз по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Матери в гостиной не оказалось, он выглянул в сад. Так и есть, нервно расхаживает по аллее, обсаженной розами. Ждет результатов. Взглянула на сына с тревогой, увидела его сияющую улыбку и сразу успокоилась.

– Допущен к устному! – закричал он, подбегая.

Ему хотелось подхватить мать на руки, закружить, расцеловать, но сдержал шаг, умерив порыв восторга, и просто взял ее протянутые к нему руки.

– Я горжусь тобой.

– Сказочное везение, не находишь? – Его опять захлестнула волна восторга.

– Ну еще бы! И куда же ты прошел?

– В Высшую коммерческую.

Тень пробежала по улыбающемуся лицу матери, и Габриэль ее заметил.

– До Высшей парижской не хватило одного балла, но ведь Высшая коммерческая…

– Это просто отлично, – закончила за него мать, извиняясь за невольное свое огорчение.

– Сейчас позвоню отцу. – Габриэль набрал номер на мобильном телефоне. – Папа! – начал он радостно.

– Собрание. Позвоню позже, – отрубил отец.

– Но я… Я хотел… Насчет конкурса, – запинаясь, произнес Габриэль.

– Извини. И что же?

– Прошел. В Высшую коммерческую…

– Ах, в коммерческую? Ну, хорошо, хорошо!

Габриэль снова уловил нотку разочарования, и радость сразу улетучилась. Отец, как всегда, ждал большего.

– Пока. Извини, что побеспокоил, – закончил разговор Габриэль.

– Ничего страшного. Я очень рад, – с нажимом произнес Дени Сансье, сообразив, что допустил бестактность. – Вечером увидимся.

Габриэль отключился, глядя в пустоту, еще тая в себе эхо разговора. Мать внимательно посмотрела на сына.

– Я думаю, отец доволен. – В ее утверждении скорее прозвучал вопрос.

– Он бы предпочел, чтобы я пошел по его стопам и поступил в Парижскую.

Лоррен Сансье повела плечами.

– Вряд ли. Я уверена, он тобой гордится.

– Но я же его знаю!

– Я знаю его лучше. Вечером мы отпразднуем.

– Нет. Вечером я праздную с друзьями, – возразил Габриэль, не в силах скрыть захлестнувшее его раздражение.

– Значит, завтра.

Он кивнул в знак согласия и ушел.

Его душила обида. Гнев против собственных родителей. Он делал все, что мог, из кожи вон лез, а им всегда было мало. На «отлично» учился в школе, был блестящим студентом, но от него всегда ждали большего. И он всегда обманывал их надежды. Должен был сдать бакалавриат на «отлично», а получил «хорошо». И сейчас он снова разочаровал их, потому что, видите ли, не дотянул одного балла до самой престижной из французских школ бизнеса.

Любые родители были бы довольны такими результатами, как у него, но только не его собственные. «Для тебя я хотел бы лучшего, потому что ты на это способен» – таким было кредо его отца. Дени Сансье видел сына главой их семейной фирмы и хотел, чтобы этот пост Габриэль занял исключительно благодаря знаниям и опыту. «Конечно, родня тебя обожает. Но однажды тебе придется стать главным в деле, и надо, чтобы ты главенствовал по заслугам, а не по наследству».

Никто и никогда не спросил самого Габриэля, хочет он этого главенства или нет.

Габриэль иногда отпускал себя на волю и воображал совсем другое будущее – будущее, которое он построит сам, по собственному желанию, без гнетущей воли близких.

Габриэль распахнул окно, сел на подоконник и закурил. Солнце, лучший из осветителей, искусно направило свои лучи, подчеркнув красоту сада. Медленно выпуская дым, Габриэль постарался расслабиться. Залюбовался панорамой сада, отвлекся и почувствовал вдруг, что на него снизошло озарение.

Он все преувеличил. Ему не за что обижаться на родителей. Требовательность – это выражение их любви. Откуда она взялась? Разгадка в прошлом. Отец выбился из низов, получил благодаря воле и упорству блестящее образование. Женой его стала Лоррен Дюмон, наследница старинного рода, с приданым в виде длинной родословной знатной семьи и небольшого земельного участка. Дени сумел уговорить многочисленную родню Лоррен вложить скудные остатки сбережений в покупку фабрики нетканых материалов на базе углеродного волокна. Вложение себя оправдало. Дени удалось сделать предприятие процветающим, и теперь он выглядел в глазах всей семьи героем. Габриэль прекрасно понимал, что ему повезло: он принадлежит кругу избранных. Родители дали ему возможность быть успешным, они его настраивали, подталкивали, поощряли. Конечно, ему бы хотелось еще и тепла, ласковых слов… Но в общем-то он давно привык к любви на расстоянии.

Габриэль успокоился, понял, что обижаться ему не на что. Ему двадцать лет, у него множество преимуществ, он готов к завоеванию делового мира. Все его недовольства – пустой каприз. А капризы не в его вкусе.

Сегодня вечером они с друзьями повеселятся – с вином и девушками.

* * *

Габриэль сидел в компании друзей – таких же студентов, как он, из того же вуза, из того же квартала.

Музыка гремела, заглушая голоса, и молодые люди, расположившись за столиком, общались улыбками, жестами, условными знаками. Стаканы наполнялись, опустошались, наполнялись вновь. Габриэль смотрел на девушек, танцующих на площадке, и наслаждался ощущением всемогущества. У него было все – молодость, красота, ореол успеха. Одна из девушек за столом предложила ему нюхнуть в туалете кокса. Он взглянул на нее: хорошенькая, соблазнительная, готовая на все. Легкая добыча, похожая на множество других, с которыми он набрал немалый донжуанский опыт. Она возбудила в нем желание и пренебрежение.

С такими девушками он умел общаться, легко включался в игру, но в душе их презирал. Они достигали своих целей, используя умение зажигать мужчин, гасить, впрочем, тоже, но сосредоточены были на себе, говорили одно, а думать могли совершенно противоположное. Кокаин помогал им справляться с остатками гордости. Они странствовали по модным барам, ресторанам, дискотекам, казались себе глубокими и свободными, но были пустышками.

Габриэль скрыл за улыбкой презрение и принял предложение. Эта, другая – все равно. В эту ночь он не собирался спать один.

Годом раньше

3

Габриэль рассеянно поглядывал на сцену. Вокруг него все – кто успешно, кто безуспешно – притворялись, что наслаждаются представлением. С недавних пор стало хорошим тоном камуфлировать деловую сторону благотворительных акций культурной программой. Если бы на эту вечеринку не были приглашены клиенты его отдела, он бы, конечно, никуда не пошел. Но участие в презентациях тоже было его работой. Надо было быть на виду, пожимать руки, обмениваться любезными фразами, поддерживать и завязывать знакомства, необходимые для успешного продвижения биржевых бумаг.

Он уже окончательно изнемог от скуки, когда объявили очередной многообещающий талант.

Танцовщица привлекла его внимание своей изысканностью, фигурой, и он стал следить за танцем. Чем же эта молодая женщина отличалась от остальной труппы? Красотой лица? Тонкостью черт? Нет. Хотя наметанный глаз Габриэля сразу распознал красавицу, и все же она находилась слишком далеко, чтобы он мог оценить всерьез достоинства ее внешности. Нет, дело было не в лице – особенными были ее движения, они завораживали, заставляли следить за собой. Грациозность и сила, точнее, плавность и необузданность боролись в этом гибком теле, то выплескиваясь, то сплетаясь. Ритм был органикой танцовщицы, и она вплетала в музыку свои отточенные движения.

Все остальные танцоры, участвовавшие в спектакле, хотели понравиться зрителям, искали в их глазах интерес или одобрение, ради которых старались, и только эта девушка жила в собственном мире, вне времени и пространства, хотя двигалась со всеми вместе. Казалось, она танцует ради собственного удовольствия, из внутренней настоятельной необходимости. Отличие было разительным, оно поражало. Так изумляют чудо и благодать.

* * *

Выступление закончилось, Клара переоделась и через зал пошла к выходу. Она устала, ничего не видела, смотрела в пол. Огонь погас, она снова была печальной и неуверенной.

Габриэля тронула беззащитность хрупкой фигурки, он невольно встал и поспешил за ней.

– Добрый вечер, – начал он негромко, – я хотел вам сказать, что… Вы произвели магическое впечатление… Колдовское…

Клара подняла на него глаза, холодно посмотрела. Она привыкла к заигрываниям после спектакля, к пошлостям выпивших мужчин и ответила с вежливой улыбкой:

– Благодарю, вы очень любезны. – И направилась к выходу.

Габриэль на секунду замер в нерешительности. Впечатление произвела не холодность танцовщицы, а собственное странное ощущение – сродни боли, почти физической. Ничего подобного он никогда не испытывал, и ощущение это было ему неприятно. Оно походило на страх, холодок предчувствия, предвещавший потрясение. Или драму.

Но он не стал копаться в себе, поспешил за девушкой и догнал, когда она уже взялась за ручку двери. Заговорил, стараясь, чтобы торопливые слова, которые он произносил, складывались в фразы, хоть как-то выражавшие его восхищение.

– Знаете, я не большой поклонник танца. Если совсем честно, на представлении я скучал. Но появились вы, и что-то изменилось. Вы особенная. Танцуя, говорите о другом, не о том, о чем ваши партнеры. В каждом вашем движении таится огонь. Вы глубоко меня тронули. Просто потрясли. – Габриэль торопился, он хотел успеть.

Кларе стало любопытно, с ней еще так не говорили. Но ей хотелось, чтобы с ней говорили так. Воплощать и передавать чувства – ради этого она танцевала. И вот…

Словно очнувшись ото сна, она снова взглянула на юношу и вдруг поняла, что он очень хорош собой. Очень. И знает об этом, и держится поэтому с особой уверенностью.

Жаркая волна вспыхнула у нее в груди, поднялась к лицу и окрасила румянцем щеки. Клара улыбнулась, пытаясь за улыбкой спрятать растерянность.

Габриэлю она показалась еще красивее.

Он воспользовался ее смущением и пригласил куда-нибудь сходить выпить. Клара замерла в нерешительности. Тогда он взял ее под руку. Его обаяние, его чувство юмора должны были ему помочь. Теперь он старался говорить как можно веселее, шутливее.

– Я устала. – Клара все еще не сдавалась.

В другое время ей не составило бы труда отделаться от молодого человека, отправить восвояси любого назойливого приставалу. Но в этом юноше что-то ее привлекло. Самоуверенность служила щитом чувствительности, и это неожиданное сочетание подкупало.

– Отдохнем в соседнем баре. Выпьем за знакомство!

Он смотрел ей прямо в глаза, и Клара почувствовала, что не так уж он в себе уверен.

– Хорошо, зайдем ненадолго. У меня час, не больше. Мне завтра очень рано вставать.

– Отлично. Меня зовут Габриэль. – Он протянул руку.

– Клара.

Ей понравилось прикосновение его руки, теплое, дружеское.

Они прошли немного вперед, и Габриэль толкнул дверь паба. Он хорошо его знал. Спокойное, достойное место. Оформлено со вкусом, изысканная публика, хороший джаз. Что может быть лучше для первой встречи?

Усевшись за столик, Клара огляделась, оценила обстановку, публику, и насмешливая улыбка тронула ее губы.

– Что ты нашла смешного?

– Думаю, зачем я пришла в заведение, предназначенное для легких знакомств, с незнакомым мне человеком?

Брови Габриэля взлетели вверх, он подумал: с этой девушкой надо вести себя предельно осторожно.

– Только чтобы познакомиться, ни для чего больше. Паб мне нравится. Мне кажется, тут красиво, и музыка никогда не грохочет, так что нам не помешают поговорить. Я люблю места, где можно позабыть о реальности, почувствовать себя другим, поверить, что все возможно.

– Все возможно, – повторила Клара и подумала: «Жаль, очень жаль, что он играет пошлую роль донжуана и говорит банальности. Обаяние сразу пропадает».

Габриэль заказал себе ликер «Южный комфорт», Клара – бокал белого вина.

Он попытался вывести разговор на ее жизнь, но она его не поддержала – молчала и рассматривала нового знакомого. Желая избежать тягостного молчания, Габриэль стал рассказывать о себе: о работе, планах на будущее, вкусах в области искусства. Клара его слушала, и взгляд ее становился все пристальнее, словно она старалась рассмотреть что-то очень важное.

Она с интересом слушала Габриэля, но с каждым его словом пропасть между ними росла. Он принадлежал другому миру, работал консультантом в сфере стратегического консалтинга – он объяснил в нескольких словах, в чем состоит его работа. Сообщил, что любит живопись, литературу, и сделал несколько дельных замечаний. Но лучше от этого в глазах Клары не стал. Ну да, она глупее. И что дальше? Будет слушать и кивать?

Габриэль мгновенно ощутил ее отчуждение. Девушка словно бы замкнулась, захлопнулась.

Что же он такого сказал? Растерявшись, не зная, как сделать разговор более доверительным, Габриэль судорожно искал выход.

Он хотел заказать еще вина, но Клара отказалась.

– Мне уже пора. Я скоро пойду, – извинилась она.

– Час еще не прошел.

Клара взглянула на часы.

Неужели ей так с ним скучно?

Габриэль, услышав первые такты песни Фила Коллинза, замолчал и сделал жест рукой, приглашая послушать и Клару:

 
I can feel it coming in the air tonight, oh Lord
And I’ve been waiting for this moment for all my life[1]1
«Я чувствую, как это появляется в воздухенынче вечером, о господи, Всю жизнь я ждал этого момента» (англ.).

[Закрыть].
 

Промурлыкав, подражая интонациям певца, знакомые строчки, Габриэль прибавил:

– Знаешь, забавно, что в песне иной раз звучат слова, которые ты сам хотел бы сказать.

Голос у него при этом был доверительно-проникновенный. Он улыбнулся, но собеседница смотрела холодно и по-прежнему недоверчиво. Она словно бы корила себя за то, что пошла на поводу пошлого записного донжуана. С Габриэля будто сорвали маску, он почувствовал себя смешным. И в этот самый миг, когда он явственно ощутил ее отрицательное о себе мнение, ему захотелось, чтобы их знакомство не закончилось этим вечером.

Перед этой девушкой он был как на ладони, она сразу увидела его насквозь. В ее взгляде была проницательность взрослой женщины – женщины с немалым опытом неудач и разочарований за плечами. Но она была слишком молода, чтобы нажить такую мудрость и трезвость.

Кларе хотелось встать и уйти. За кого этот хлыщ ее принимает? За молоденькую идиотку, которой достаточно бокала вина, пары комплиментов и напетой песенки, чтобы отправиться к нему в постель? Но лицо молодого человека говорило о растерянности. Он смутился, стал застенчивым от ее холодности. Клара вновь почувствовала, что лоск обольстителя наносной, что перед ней живой, чувствительный человек.

– Да, это хорошая песня, – сказала она, решив помочь смутившемуся собеседнику. – Ритм придает особую напряженность чувству, выраженному в словах. – И едва уловимым движением плеч и рук подчеркнула этот ритм, как это может сделать только танцовщица.

– А ты какую музыку слушаешь? – спросил Габриэль, с благодарностью подхватывая тему разговора.

– Разную. Одну слушаю, другую напеваю, под третью люблю танцевать, – сказала она и снова ушла в себя. Помолчала и добавила: – Да и день на день не приходится. Слушаю чаще всего соул и поп-музыку. А танцевать люблю под фанк и ритм-н-блюз, да мало ли еще подо что.

– А что напеваешь?

– Французские песенки. Или то, что слышу по радио.

– Да что ты? – переспросил он, будто встретил какую-то неожиданность.

– А чему ты так удивился?

– Да нет, – замялся он. – Не удивился, скорее растрогался.

– Растрогался? – Нотка снисходительности вывела Клару из себя. – Ты, как я понимаю, слушаешь классику и оперы?

– Я? Нет… То есть да, слушаю. Но поп-музыка мне тоже нравится.

– Я бы тоже не отказалась разбираться в классике. Но образования не хватает. Я училась только танцам.

– Да. Я понимаю, но… – забормотал Габриэль.

– А как может быть иначе? – продолжала Клара не без нотки агрессии. – Как ты успел заметить, мы с тобой живем на разных этажах. У меня не было возможности учиться в университете, я не получила образования, не разбираюсь в живописи и в классической музыке.

Обескураженный, Габриэль не знал, как перекинуть мост через возникшую пропасть.

– Мне в самом деле повезло, очень повезло. Но я не считаю, что на вещи нужно смотреть так антиномично!

– Антиномично? – переспросила Клара.

– Ну да, как на несовместимости, – пробормотал Габриэль.

– Какая может быть совместимость? Ты говоришь, а я тебя не понимаю.

– Извини, я не хотел… Я хотел совсем другого…

– А ты не переживай, я же знаю, что я без образования.

– С образованием, без образования – какая разница! – вспыхнул Габриэль. – Ты мне нравишься, вот в чем дело. Но ты сидишь и молчишь, а я терпеть не могу сидеть молча, вот и понес всякую чушь.

Искренность признания пробила брешь в Клариной обороне.

Желая избежать опасных тем, Габриэль вновь стал расспрашивать Клару о ее жизни, но она опять, обходя его вопросы, говорила только о танце, словно танцем исчерпывалась вся ее жизнь. Он внимательно ее слушал, согласно кивал, задавал вопросы по существу, вживаясь в новый для него мир.

Но при этом, когда она говорила, он не мог не смотреть на ее губы, не замечать, как они выговаривают слова. Сколько мужчин у нее было? Он испытывал ревность к неведомым незнакомцам и почему-то считал, что их было много. Он никогда не испытывал ревности. Новое чувство его удивляло.

Ему хотелось сохранить контроль над ситуацией. Но что он мог предложить этой девушке? И каким образом? Большинство девушек, с которыми он знакомился после нескольких рюмок и пустых льстивых слов, помогавших установить иллюзию понимания, принимали его приглашение и ехали к нему. Иногда заставляли его ждать несколько дней, давая понять, что он должен уважать существующие моральные принципы. Но Габриэль знал, что это всего лишь лицемерный маневр и дальше все пойдет по обычной схеме. Но вот он сидел напротив Клары и не знал, что ему сказать, что сделать, чувствовал себя растерянным и уж никак не способным ни на какие стратегии.

Он понимал, что она гордая, самостоятельная, что у нее есть свои твердые правила и никакому вину и никаким вкрадчивым речам с ними не справиться. Лучше было постараться ее не сердить.

Клара вновь взглянула на часы.

– Я понял, отведенный час истек, – сказал он. – Можно я тебя провожу?

– Нет, спасибо, я вызову такси.

– Не может быть и речи! Я не отпущу тебя одну в такой поздний час!

Когда Клара увидела роскошный лимузин Габриэля, ироническая усмешка тронула ее губы. Они точно были противоположностями. Он выставлял напоказ свои познания, свое богатство, играл на своем обаянии, своей красоте. Она мало что знала, была бедна как церковная мышь и к своей красоте старалась привлекать как можно меньше внимания. Габриэль ее скорее раздражал, и, несмотря на это, ее влекло к нему, и она на себя сердилась. Она привыкла быть себе хозяйкой, справляться со всеми своими чувствами, и собственная овечья покорность ей очень не нравилась. В машине она сидела молча и следила за пробегающими мимо улицами.

Габриэль расценил молчание Клары как свой провал. Он девушке не понравился, и этим все сказано.

Он довез ее туда, куда она сказала, и остановил машину неподалеку от большого, мрачного, строгого дома. Вышел из машины и проводил ее до асфальтовой дорожки к подъезду.

– Извини меня, пожалуйста, – сказал он.

– За что?

– За поведение. У меня единственное оправдание: я еще никогда не встречал такую девушку, как ты.

– Не сомневаюсь, – язвительно усмехнулась Клара.

– О чем ты подумала?

– Такую малообразованную, – продолжала усмехаться она.

– Хватит издеваться! Я имел в виду совсем другое – твою манеру держаться, взгляд, вообще тебя…

– Поняла! Довольно! – Она подняла руку, прерывая поток.

– Но я говорю правду! Я такую никогда не встречал! Ты естественная, незащищенная, чувствительная, уязвимая. Я привык иметь дело с доступными девушками. Видишь, я все говорю как есть.

– Им достаточно промурлыкать две строчки из песенки?

– Представь себе! – засмеялся он. – Ты сочла, что я самонадеянный болван и пошляк.

Кларе хотелось возразить. Сказать, что и она догадалась о его уязвимости, но почему-то промолчала.

– Я не такой, каким показался тебе сегодня вечером. Мне кажется, я вообще-то лучше.

Последняя надежда. Утопающий схватился за соломинку. По дрогнувшим губам, по напряженному взгляду Клара поняла, что Габриэль не рисуется, и он понравился ей еще больше.

– Не сомневаюсь. Думаю, в следующий раз я познакомлюсь с настоящим Габриэлем.

– В следующий раз? Ты… не против меня еще раз увидеть?

– Если ты не против.

Лицо Габриэля осветилось счастливой улыбкой.

– Созвонимся? – предложила Клара.

Они обменялись телефонами, и Габриэль поцеловал ее в щечку.

– Честное слово, я просто счастлив, что тебя встретил.

– А какой песней ты прощаешься?

– Не смейся надо мной, пожалуйста!

Она ответила лукавой улыбкой, помахала на прощание рукой и побежала по дорожке.

* * *

Габриэль был так взволнован, что не мог уснуть, прокручивая в памяти каждую минуту встречи и кляня себя за промахи. Потом стал придумывать, что мог бы сказать или сделать, чтобы понравиться Кларе. Но теперь уже ничего не поправишь. Провал. Полный провал. Хотя нет, не полный, она же согласилась с ним еще раз увидеться.

Он налил себе виски, снова сел на канапе, закурил и впервые отдал себе отчет в своей странной лихорадке. Никогда ни от одной девушки его так не лихорадило. Одного часа с Кларой хватило, чтобы он перестал себя узнавать.

Ему очень захотелось позвонить ей, сказать что-то такое, что сгладило бы негативное впечатление, попросить о новой встрече. Но он не решился. Побоялся. Потому что явно был не в себе и опять мог ляпнуть что-то несуразное, и тогда Клара лишила бы его выданного авансом доверия.

И тут ему пришла в голову замечательная мысль. Внутренний голос возражал и удерживал, но Габриэль все-таки взял мобильник и написал:

Готов на все, лишь бы и дальше тобой восхищаться.

4

И было первое свидание, первый поцелуй, первая ночь – события, свидетельствующие о рождающейся любви, вехи, отмечающие серьезность их истории.

Обычно у Габриэля память об этапах любовных встреч испарялась сразу после прощания. Радужные мыльные пузыри, которым он умел радоваться, исчезали без следа. Но с Кларой он дорожил каждой минутой, хотел сберечь драгоценные мгновения, запечатлеть их в душе и в памяти навсегда. Они были мигами творения, и время не имело над ними власти.

Когда Габриэль осознал это, то понял, что полюбил.

Они были актерами, для которых пробил их час, героями романа, который станет их жизнью.

Как-то вечером Габриэль, немало выпив за ужином, впал в несвойственную ему романтическую экзальтацию и торжественно провозгласил: