Текст книги "Надломленные души"

– Ну, мужики, улыбочку, пожалуйста, для финального фото!

Те, униженные, раздавленные, смотрели на них с ужасом и ненавистью.

И тогда, при виде этой жалкой сцены, Лана наконец дала себе волю и рассмеялась. Конечно, этой невероятной авантюре не удастся изгладить из ее памяти пережитый когда-то ужас, и все же один из узелков, туго затянутый у нее внутри и долгие месяцы мешавший ей дышать полной грудью, отныне был разрушен.

КУРС: КРАВ-МАГА[7]7
  Крав-мага (контактный бой) – разработанная в Израиле военная система рукопашного боя для быстрой нейтрализации угрозы жизни.


[Закрыть]

ТЕМА: ЯСНОСТЬ МЫШЛЕНИЯ

В случае агрессии, если столкновение неизбежно, следует соблюдать три основных правила:

Правило 1. Сохраняйте ясность мышления и задайте себе следующие вопросы:

Какие предметы могут послужить мне оружием?

Как можно покинуть это место/помещение?

Куда лучше встать, чтобы на меня одновременно не напали несколько человек?

Правило 2. Атакуйте противника первым.

Заговорите с противником, чтобы он не догадался, что вы собираетесь нанести удар. Человека, начавшего говорить, остерегаются меньше.

Говоря, двигайте руками. Если руки в движении, вам потребуется меньше времени, чтобы нанести удар. Артикуляция отвлечет внимание противника, он поднимет глаза, а ваши ноги будут при этом свободны, и вы сможете нанести первый удар ими.

Правило 3. Проведите серию атак, не останавливайтесь.

Сделав первый выпад, не прерывайтесь, чтобы увидеть его результат, немедленно продолжайте. Ваша цель – сбить агрессоров с ног, а уж никак не произвести на них впечатление.

20

Лео сел рядом с Ланой и взял ее за руку.

– Расскажи, что ты чувствовала в ходе операции?

Девушка еще казалась настолько взволнованной, что явно была неспособна описать свое состояние.

– Не пытайся выражаться складно. Говори первое, что приходит в голову.

– Страх. Желание кричать, оскорблять их, бить, заставить испытать то же унижение, которому они подвергли меня. Плакать. И еще смеяться. Да…смеяться, особенно после того, как они убежали голыми. Какой-то ликующий смех, сопровождаемый печалью.

Лео кивнул, сильнее сжав руку девушки, и попросил:

– Да-да, продолжай.

Обрывки эмоций в ее мозгу словно организовались, и стали оформляться фразы.

– В последние дни столько всего случилось! Сначала весь этот ужас, что я пережила, потом ваше появление. Можно сказать, чудесное. Затем Академия и предложение там поучиться. Внезапная необходимость снова встретиться с ними… И все, что произошло потом – наказание моих обидчиков, строивших из себя рабовладельцев, даже унижение их, да еще какое! Согласитесь, мне трудно все это выдержать. Уж слишком быстро все произошло.

– Как правило, мы всегда раздумываем, прежде чем начать действовать, но в данном случае иного выхода не было.

– Знаю.

Лео немного подождал, прежде чем заговорить снова:

– Ну а на обратном пути о чем ты думала?

Его ученица пожала плечами и словно нехотя ответила:

– После того как насмеялась всласть, я подумала, что уж лучше бы я тогда выбросилась в окно.

Странный ответ девушки ничуть не удивил Лео.

– А почему ты считаешь, что смерть предпочтительнее жизни, Лана?

Она разрыдалась, положив голову ему на плечо.

– Ну, так почему, Лана?

– Потому, что мне никогда не забыть того, что они со мной сделали. Невозможно продолжать жить с такими воспоминаниями.

Пока она плакала, Лео встал и подошел к окну, повернувшись к ней спиной. Девушка решила, что ее слова рассердили наставника, что она не оправдала надежд, которые он на нее возлагал.

– Послушай, Лана… Взгляни на горизонт, – почти прошептал он. – И представь нашу Землю, со всеми ее городами и деревушками в нашей стране и не только. Сегодня вечером множество мужчин и женщин, которые не в состоянии справиться со своими проблемами, лишат себя жизни. Но другие, при тех же самых обстоятельствах, выберут жизнь, примут решение бороться. Почему так происходит? Может, они унаследовали более сильный инстинкт самосохранения? Или речь идет об определенных жизненных ценностях и воспитании? Или способности сопротивляться страданиям, болевом пороге? Не потому ли, что смерть кого-то пугает меньше, чем непреодолимые проблемы? Или им удается преодолеть себя и увидеть что-то сверх той стены, о которую они бьются лбом? На самом деле главным является вопрос: хозяин ты своей судьбы или же ты приговорен ее влачить?

Он продолжал смотреть на огоньки, пронзавшие тьму и обозначавшие горизонт за окном, на мгновение прервав свои рассуждения, словно ждал ответа от своей протеже.

– Так вот, этот вопрос ты должна задавать себе всю жизнь, Лана.

– Не понимаю…

Покинув свой наблюдательный пост, Лео вернулся и сел рядом с девушкой.

– Иногда несчастья наваливаются на нас с силой внезапной бури. Чудовищные волны сокрушают наш дух, поглощают его, но прежде бросают его в потаенные глубины нашего существа. Нам кажется, что мы утонули. Но вот ветер успокаивается, и мало-помалу дух наш поднимается на поверхность. Он может остаться там в ожидании новой неизбежной бури, а может мобилизоваться и попытаться достичь берегов определенной ясности мышления. Образ тебе понятен?

Метафору Лана поняла, но пока не знала, как ею можно было бы воспользоваться.

– Вот что я хочу тебе сказать. Жизненная драма часто переживается нами как акт несправедливости. Мы думаем: такова судьба, невезение, это по вине других людей, их злобы, их неспособности нас любить. Есть и другой вариант: самоуничижение, чувство вины. Мы считаем себя ничтожеством, лишенным моральной силы и воли, чтобы противостоять жестокой реальности. Отсюда вытекают два варианта поведения. Первый, это принять на себя роль пассивной жертвы, замкнуться в своем состоянии и продолжать терпеть. Сквозь эту призму отныне будет восприниматься любое событие: новое поражение, очередное испытание… И так вплоть до трагического конца. Либо тебе предстоит гнить всю жизнь заживо, болтаясь на поверхности собственного сознания. Но второй вариант не таков. Чувства вины и личной ответственности настоятельно потребуют от тебя усилий, чтобы суметь достичь ясности мышления, а она состоит в том, что любая жизненная драма делает нас еще сильнее, преобразуется во внутренний огонь, который будет питать механизм наших воли и амбиций.

– Что вы хотите этим сказать?

– Каждый человек – уникален! И его неповторимый жизненный путь делает его еще более уникальным. Ты особенная, Лана. Твои страдания, страхи, сомнения, ужасы отточили твою душу, обеспечили ее исключительность, неповторимость. Шрамы, конечно, останутся. У тебя будет соблазн все время бередить старые раны и верить, что они-то и определяют твое существование. Но вместе с тем ты будешь осознавать, что это не просто стигматы былых страданий – они знаки твоей индивидуальности. Благодаря им у тебя выработается твой особый взгляд на мир, они помогут всегда быть начеку, наметить собственный путь, проложить дорогу в жизни, подняться над собой и своим состоянием, чтобы обрести способность противостоять любым испытаниям. И стать прекрасным человеком.

Он помолчал еще несколько секунд.

– Большинство тех, кому удалось достичь успеха, будь то художники, писатели, политики или бизнесмены, смогли этого добиться благодаря своей уникальности, потому что они под другим углом зрения смотрели на свое время. Эти люди имели отличное от прочих видение мира, обостренное чувство ответственности, им было свойственно ясное осознание собственной роли в происходящем. Да, зачастую им тоже приходилось испытывать боль, переживать трагедии, оставлявшие в них неизгладимый след. Я говорил об успехе и об известности, но если даже не идти так далеко, то бесчисленное множество людей сумели развеять мрак собственного мирка светом своей души, они смогли прийти на помощь ближним благодаря осознанию того, кто они и на что способны.

– Такие люди, как вы и Антон?

Лео поднял брови, словно говоря: «Да, это так».

– Ты права. Разве были бы у нас с Антоном силы создать Институт, противостоять недоброжелателям, достойно держать дистанцию, если бы мы не познали ужас и отчаяние? Некоторые, пережившие Холокост, погрузились в молчание. Многие пришли к самоубийству. Но иные выжившие, такие, как мы, почерпнули из этой трагедии силу, позволившую осветить мир и помочь в этом другим. И ты обнаружишь такую же волю к жизни, сочувствие к себе подобным, гуманность у многих народов, столкнувшихся с геноцидом, – у армян, цыган, руандцев, тибетцев, всех тех, кто сумел преодолеть собственную трагедию не для того, чтобы спрятаться или забыть о ней, но чтобы, напитавшись ею, взглянуть на мир с жадностью выживших, желающих построить свою жизнь, помогая другим. Все, кого ты встретишь здесь, – выжившие. И мы стремимся превратить их в предтеч нового прекрасного человеческого сообщества. Задумайся об этом, Лана.

– Хорошо, я подумаю, – пробормотала Лана, сдерживая зевоту.

– Ну а теперь иди спать. Уже поздно. Подъем обычно в половине седьмого, а уроки начинаются в восемь. Но завтра утром можешь встать попозже.

– Да нет, я встану в полседьмого.

– Но… сейчас уже третий час.

– Не важно. Вряд ли я смогу уснуть.

Девушка медленно пошла в свою комнату, обдумывая слова Лео. Вдруг на ум ей пришла фраза Виктора Гюго: «Сегодня первый день моей оставшейся жизни». Она давно сделала это высказывание своим кредо, перестав надеяться на лучшее, выбрав ее среди стольких других цитат, красивых, но бесполезных.

Сегодня эти слова обрели подлинный смысл.

21

Завуч смотрел на Дилана с нескрываемым удовольствием. Вне всяких сомнений, новичок был в восторге от первых дней, проведенных в Академии. Живой взгляд подростка излучал восхищение, одного этого вполне хватало, чтобы оправдать все их с Антоном усилия, затраченные на организацию Института.

– Как прошли первые дни? – спросил Лео.

– Все было… замечательно.

– Что тебе понравилось больше всего?

– Да нет такого. То есть я хотел сказать, что все было одинаково здорово… ну там… уроки, праздник, ребята… вообще… обстановка.

Старичок закивал головой в знак удовлетворения.

– Я… и правда могу здесь остаться? – спросил паренек, внезапно чем-то обеспокоенный.

– Ну, разумеется.

– А как же… отец…

– Не волнуйся. Мы сделаем все необходимое, чтобы он больше к тебе не приблизился.

– Вы его поколотите? – спросил он, смущенный. – Или… убьете?

Лео расхохотался.

– Нет, Дилан. Устранение – это крайняя мера, а мы не убийцы. Мы предложим ему отказаться от родительских прав. В таком случае ты будешь сам решать свою судьбу.

– Нет, он ни за что не согласится.

– Непременно согласится. То, чему он тебя подвергал, уголовно наказуемо.

Дилан опустил голову.

– Даже если и за дело?

Лео нахмурил брови.

– Думаешь, ты это заслужил?

– Уверен.

– Что ты совершил, чтобы он мог с тобой так обращаться?

– Я не знаю, вернее, не помню. Скорее всего, это случилось очень давно и было настолько серьезным, что отец сильно рассердился.

– Ничто не может оправдать его поступков, мальчик мой. Какова бы ни была вина сына, отец не вправе так себя вести. А на мой взгляд, твоей вины и вовсе нет.

– Тогда почему он меня все время наказывал?

– Мы пока не знаем, но скоро выясним.

– И как?

– Пусть тебя не волнует, каким образом мы это сделаем. Но, узнав правду, мы тебе сообщим.

Это обещание взволновало подростка.

– А если правда мне не понравится?

– Любая правда, даже неприятная, все-таки лучше, чем червь сомнения, который тебя все время гложет.

В глубине души Дилан не был в этом уверен. Он предпочел бы просто поставить точку, чтобы все осталось как есть. Погрузившись без оглядки в новую прекрасную жизнь, учебу, потом работу, он быстро забудет обо всем. Но правда… она может оказаться ужасной! И у него не было желания встречаться с ней лицом к лицу. Правда была гадюкой, затаившейся в его памяти и готовой в любой момент на него накинуться и выплеснуть свой смертельный яд. И именно сейчас, когда после прибытия в Академию им овладела такая сильная жажда жизни, новой жизни.

Лицо его стало серьезным и печальным.

22

Наверное, Лана проспала не больше трех часов. Стоило только лечь, как ее начали преследовать картины недавних событий, а в голове крутились обрывки мыслей. Она испугалась, что захватит их с собой в сон, а уж там они превратятся в кошмар, однако, вопреки ожиданию, скоро веки ее сомкнулись, и она погрузилась в крепкое, благотворное забытье без всяких сновидений. Поэтому, вновь открыв глаза, Лана почувствовала себя посвежевшей и более сильной. А солнце, пробивавшееся сквозь занавески, сделало ее пробуждение еще более радостным.

Первый день ее «оставшейся жизни»?

Неужели действительно возможно начать все с чистого листа? И у нее появилась возможность достичь иных берегов, благожелательных и светлых, открывающих новое прекрасное будущее? Прежде постоянное чувство страха не позволяло ей видеть сколько-нибудь отдаленное будущее. Девушка была способна думать только о нескольких грядущих часах или, в крайнем случае, представить лишь завтрашний день. Но здесь она вдруг получила способность нарисовать себе дни, что ждут ее впереди, недели, даже месяцы. Она могла мечтать, как она многому научится, повзрослеет. Станет взрослой женщиной.

К сожалению, ей не удастся стереть из памяти отвратительные образы прошлого, грязные воспоминания никуда не уйдут. Но, по меньшей мере, они перестанут полностью занимать ее ум, прекратят высасывать из нее энергию. Наоборот, они дадут ей дополнительные силы, как сказал Лео.

Тут Лана услышала, что кто-то выругался, и быстро встала.

– Вот черт! Будь ты проклято!

Ее соседка по комнате, Романа, принимала душ. Лео предупредил Лану заранее о своеобразном характере этой девушки. Как он там сказал: «Я уверен, что вы отлично поладите». Лана еще тогда засомневалась, она точно предпочла бы иметь под боком кого-нибудь со вполне заурядным характером.

Когда ночью Лана вернулась в спальню, Романы в постели не было. Она невольно задала себе вопрос, где могла находиться соседка в третьем часу утра, удивленная тем, что воспитанникам разрешали отсутствовать по ночам. Однако она обрадовалась, поскольку не была расположена с кем-то разговаривать, знакомиться, а еще меньше рассказывать о событиях этого вечера. Но теперь ей придется выносить присутствие девушки, которая, судя по ее высказыванию, была довольно… эксцентричной.

Дверь в ванную резко открылась, и перед Ланой появилась Романа, абсолютно голая и дрожащая.

– Привет! Я уронила в поддон полотенце, и оно промокло. Можно взять твое?

– Конечно, возьми, – ответила Лана, еще не знавшая, что у нее имеется полотенце.

– Круто!

Через несколько секунд соседка появилась вновь – сухая, но все еще голая.

– Меня обнаженка не смущает, но если тебе не нравится…

– Да нет, мне все равно.

На самом деле Лане было вовсе не по нутру знакомиться с девушкой, стоявшей перед ней в костюме Евы.

– Если честно, не совсем все равно, – уточнила Лана.

– Тогда почему сразу не сказала?

– Может, из-за твоей записки? – ответила Лана, указывая на листочек бумаги, где было написано несколько слов, содержавших угрозу.

Романа рассмеялась.

– А ты еще та штучка! Отлично, я таких люблю. Эта фигня сохранилась еще с моих первых дней пребывания в Академии. С тех пор я здорово остепенилась.

– Надеюсь.

– И тем не менее угроза остается в силе, – добавила она, надевая брюки и футболку. – Терпеть не могу, когда меня достают.

– Договорились, я буду держаться подальше, – шутливо заметила Лана.

– О, это не касается членов Академии, здесь все просто супер.

Пока девушка втискивала длинные ноги в джинсы, Лана украдкой ее разглядывала. Высокая, привлекательная, может, немного слишком монументальная, чтобы выглядеть голливудской красоткой, Романа была обладательницей длинных белокурых волос, обрамлявших ее лицо золотыми прядями. Небольшие карие глаза с пронизывающим взглядом, возможно, придавали бы ее облику суровость, если бы не длинные ресницы и не пухлые губки, сообщавшие ему нежную женственность. От Романы исходило ощущение диковатой силы, как от героини одного шведского, а может, датского фильма, который она когда-то посмотрела в кинозале лицея.

Одевшись, девушка запрыгнула на кровать Ланы и упала перед ней на колени.

– Итак, Госпожа Целомудрие, я при параде. Давай познакомимся: я – Романа, – сказала она, награждая Лану двумя звучными поцелуями в щеки.

– Лана.

– Знаю. Ведь я одна из старожил. Пришла сюда совсем маленькой, да так и осталась. Так что не сомневайся, я в курсе всего, что здесь происходит.

– Всего-всего?

– Да, с тех пор как мне поручили роль твоей опекунши. Ну или почти всего… Кроме, пожалуй, того, что ты делала вчера вечером.

– Я… Если честно, мы… – проговорила Лана, не уверенная в том, во-первых, что она могла разглашать тайну операции, но абсолютно уверенная в том, что лично она предпочла бы этого не делать.

– Да не вопрос. Я же сказала «почти всего». Мне этого достаточно.

Лана вдруг заметила на шее своей «крестной матери» медальон, или подвеску. Черный шнурок с чем-то вроде звездочки с необычными, словно слегка изломанными лучами. Она ее уже видела, но вот где?

– Что это за звезда?

– Символ Академии. Нам дают такой медальон после двухмесячного срока. Все воспитанники их носят: кто на шее, кто на запястье. Это наш опознавательный знак, так сказать. Но у него есть и другие функции. Ну а сейчас – подъем! Сначала мы отправимся в столовую завтракать, потом я познакомлю тебя с расписанием занятий, а уж после провожу на урок поведенческого анализа.

– Занятия проводятся индивидуально?

– Первые два месяца с новичками занимаются либо индивидуально, либо объединив в мелкие группы. Но это касается специальных предметов. Общие, напротив, проводятся коллективно, в классах.

– Математика, например, или французский?

– Да, да, история с географией, иностранные языки и все такое прочее.

– А что это за специальные предметы?

– Я как раз именно их и предпочитаю. Они учат тому, как выбираться из дерьма, как справиться с той или иной ситуацией: поведенческое общение, самовыражение, духовное развитие, боевые искусства, навыки по выживанию в экстремальных условиях… все в таком роде.

Лана попробовала представить, что значат все эти термины.

– Ну? Что ты застыла? Знаешь, с открытым ртом вид у тебя прямо-таки дурацкий!

– Ладно, уже бегу в душ! – сказала Лана, бросаясь в ванную комнату.

Да, этим утром она чувствовала себя хорошо. По-настоящему хорошо.

23

– Вот наш «тронный зал», или Зал Клятв, где воспитанники приносят своего рода присягу.

Романа показала на тяжелую дверь со створками из ценных пород дерева, которая была не просто выложена декоративными пластинами, но еще и отделана изящным кованым орнаментом.

– Здесь мы клянемся в верности принципам нашего заведения, в том, что будем уважать его ценности и следовать им, – с деланой торжественностью возвестила Романа. – Короче, по истечении испытательного срока я представлю тебя здесь руководству и сообщу, согласна ты или нет остаться в нашем центре и соблюдать все его заповеди.

Войдя в «тронный зал», они застали там Димитрия и Дилана. Последний смущенно поздоровался с ними, и было заметно, что он в восторге от встречи с Ланой.

Димитрий тоже пристально смотрел на новенькую, но в его взоре содержалось скорее желание узнать, что это за птица, хотя он также явно испытывал удовольствие.

Такая уверенность в себе и настойчивость юноши произвели на нее впечатление, однако Лана, хотя и была смущена, стойко выдержала этот взгляд. Впрочем, волновала не только его манера поведения – красота тоже. Он был очень хорош, отличаясь будто бы небрежной и слегка будоражащей привлекательностью, так как идеально правильные черты лица сразу выделяли его из остальных.

– Представляю тебе Димитрия, – сказала Романа. – Поздравляю, он адресовал тебе взгляд, известный под названием «соблазн и тайна».

Парень рассмеялся:

– Ты прямо-таки делаешь все возможное, чтобы я тебя возненавидел, дорогая.

– Ну, в общем, ты уже поняла, что он здесь главный сердцеед, – продолжила Романа. – По моему личному наблюдению, пятьдесят процентов девчонок влюблены в него, а сорок борются с собой, чтобы не влюбиться.

– А остальные десять процентов?

– Семь процентов пока еще не отошли от пережитого в прошлом, им не до амурных дел, а три процента предпочитают других девчонок.

– Ах так, значит? Считай, ты своего добилась, я – твой личный враг! – пошутил Димитрий.

Лана была вынуждена причислить себя к тем семи процентам, что еще не отошли от своего потрясения, ибо, даже находя юношу необычайно красивым, она не испытывала к нему никакого влечения. Может, именно потому, что тот был уж слишком совершенен?

Но это не могло ей помешать проанализировать все составляющие его очарования. Главное заключалось в контрасте признаков мужественности и юношеской нежности, что нередко сочетается в представителях сильного пола в стадии взросления. С одной стороны – большие темные глаза с длинными ресницами и чувственные пухлые губы, придававшие ему почти девичью обворожительность, а с другой – резкие линии скул, четкий подбородок и мускулистый торс были безусловными признаками мужественности, подобными тем, что она видела в Микаэле. Несомненно, Димитрий сочетал в себе физическое совершенство и харизму, но мозг Ланы был еще занят воспоминаниями о недавних событиях и мог рассматривать привлекательность юноши лишь с точки зрения стороннего наблюдателя.

С тех пор как на нее напали в подвале, в ней что-то сломалось. И это «что-то» касалось чувств, романтики, чистоты и девических мечтаний.

Романа озорно подмигнула Дилану.

– Привет, Дилан! Как спалось?

– Мало удалось поспать, но ничего, и так сойдет.

Они обменялись заговорщическими взглядами, чтобы не выдать себя, вспоминая о вчерашней вечеринке, иначе сюрприз, который ожидал этим вечером Лану, был бы испорчен.

Лана немного прошла вперед, любуясь «тронным залом». Три стены были сплошь покрыты книжными полками, уставленными тысячами изданий. Большинство книг были старинные, с толстыми переплетами без каких-либо опознавательных знаков, в которых, очевидно, имена авторов и названия читались на срезах, написанные золотыми буквами. Лана подумала, что такая библиотека не побуждает к чтению, а носит чисто декоративный, показушный характер.

В центре комнаты находился огромный стол орехового дерева, окруженный удобными кожаными креслами; все это придавало залу официальный вид в отличие от остальных помещений, где на всем лежал отпечаток непринужденности.

– Здесь учителя проводят собрания? – спросила она с удивлением.

До сих пор все, что она видела в Академии, олицетворяло в ее глазах жизнь, активную деятельность, приятное общение, а эта холодная комната вызывала чувство скованности.

– Нет, преподаватели обычно собираются в более уютной обстановке, в кабинете Антона, а сюда приходят только на церемонию клятвы. Когда-то в этом зале велись страстные дискуссии между философами начала прошлого века, заседали всякого рода сообщества, пытавшиеся продвигать свои идеи, чтобы достигнуть полного взаимопонимания между различными народами и религиозными верованиями.

– Да что все это значит? Эта церемония, принципы заведения? – вмешался Дилан.

– Как раз об этом мы сейчас и поговорим, – ответила Романа.

– Да, – поддержал ее Димитрий. – Мы – ваши гиды, а значит, нам выпадает честь ознакомить вас с «основополагающими принципами» Академии. И в процессе принесения клятвы вы будете обязаны их придерживаться, прежде чем вас допустят в другой зал для церемонии вступления в наши ряды.

– Деталей мы не будем пока касаться. На сегодня для вас главное – прочесть этот текст, – сказала Романа, показывая на рамку, висевшую на стене, единственной, не покрытой книжными полками.

Когда они приблизились, Дилан смущенно сделал шаг назад.

– Давайте я прочту вслух, – сказал Димитрий, догадавшись о затруднении своего подопечного.

Десять основополагающих принципов Института Воли

Мы представляем собой братство, объединенное сердечной привязанностью, общностью судеб, пройденными испытаниями и желанием действовать сообща, чтобы изменить мир.

У нас есть твердое намерение вести бескомпромиссную борьбу за строительство новой жизни, полной высокого смысла, основанной на ценностях, которые мы разделяем и которыми руководствуемся.

Воля – ценность, которая побуждает нас осуществлять наши намерения; способность сочувствовать – ценность, позволяющая нам открыть себя другим людям; дисциплина – то, что необходимо для упорядочивания наших действий.

Мы трезво смотрим на окружающий мир: радуемся всему положительному, остаемся снисходительными к недостаткам и непримиримыми к антигуманным проявлениям.

Мы – творцы собственной жизни и не позволим никому оказать на нас давление, манипулировать нами или проявлять агрессию.

Мы не приемлем насилия и умеем направить его против тех, для кого оно является единственным способом самовыражения.

Мы всегда будем признательны тем, кто нам помог и поможет впоследствии.

Мы простим тех, кто причинил нам зло, в тех случаях, если они в этом раскаются. Но мы никогда не забудем о том, на что они были способны.

Мы будем гордиться лишь тем, чего достигнем с помощью нашей воли, и будем обладать лишь тем, что приобретем праведным путем.

Каждый из нас является носителем некоего таланта, который мы обязаны развивать, чтобы придать жизни смысл и максимальную полноту. А это в свою очередь позволит нам повести за собой мир по пути истины и справедливости.

Закончив, Димитрий дал время новичкам осмыслить услышанное.

– До чего же пафосно! – заключила Лана.

– Так может показаться лишь на первый взгляд, – ответил Димитрий, которого искренность замечания позабавила. – Но эти принципы полны смысла. Возможно, некоторые из них созвучны и вашим взглядам. Остальные докажут свою правоту позже.

Лана зациклилась на восьмом принципе. Простить? Разве можно простить тех, кто сделал тебе больно и подверг унижению? Сама-то она вряд ли на это способна.

– Каждый из этих тезисов достоин того, чтобы его анализировали, комментировали, разъясняли. Для нас, старожилов, они несут в себе очень глубокий смысл. Можно сказать… они встроены в нашу ДНК, – пояснил Димитрий.

– Да неужели? – поразилась Лана.

– Тебя что-то настораживает? – спросила Романа.

– Да все. Уж слишком они… правильны. Мне хотелось бы им верить, но не получается. Во всяком случае, на данный момент эти принципы мне кажутся чересчур…

– Идеалистическими?

– Да.

– Концепция Института Воли и заключается в стремлении к идеалу. Гуманистический взгляд на общество и вера, что усилиями людей можно его преобразовать. А главное, создать такие условия, при которых это возможно. Институт к этому и стремится.

Лана обратилась к Романе:

– А я-то думала, что вы нас познакомите с некими правилами внутреннего распорядка.

– Да никакого такого регламента в письменном виде не существует. Все правила жизни существуют лишь в устной форме, и они проистекают из этих основополагающих принципов, или проще – умения вести себя в сообществе.

– Ну, может, ты познакомишь нас с некоторыми из этих устных правил, чтобы мы не попали впросак?

– Хорошо. Никаких мобильников, планшетов, вайфая, спиртного и сигарет.

– Однако! – воскликнула девушка.

– Мы должны избегать любой формы зависимости, чтобы остаться самими собой. Зависимость – это рабство, потеря свободы, шоры, влияющие на способность мыслить, – со знанием дела проговорила ее соседка по комнате.

– Какая примерная ученица! – рассмеялся Димитрий.

– Не слишком ли примитивный подход? – с иронией произнесла Лана. – Можно подумать, что речь идет о пансионе девятнадцатого века.

– Не беспокойся, мы идем в ногу со временем, – парировала Романа. – Изучаем современные технологии на занятиях, изучаем в деталях, и, поверь, знаем об интернете и современных средствах связи больше, чем любой гик. По окончании учебы некоторые способны взломать любой компьютер.

– Ну, если точнее, у нас есть возможность пользоваться всем этим по выходным, – заметил Димитрий. – Но в течение рабочей недели ничто не должно нас отвлекать от учебы, коллективного творчества и живого общения.

– У меня никогда не было ни мобильника, ни компьютера, – объяснил Дилан. – Так что меня это не смущает. А вот выпивка и сигареты… Признаюсь, мне хотелось бы… попробовать… если честно.

– В выходные и это не возбраняется, – пошутил его наставник. – Но начнешь изучать виды зависимости, и желание пропадет само собой.

– А еще что запрещено?

– Да на самом деле все то, что запрещено в обычных школах. Разница в том, что здесь наказывают всегда только за дело и по справедливости, а к угрозам и длительным санкциям вообще не прибегают.

– Сами все со временем узнаете, – подытожила Романа, взглянув на часы, – а сейчас пора идти. До уроков осталось меньше пяти минут.