Текст книги "И в беде мы полюбим друг друга"

Антуан

Я был в ярости. Только что положил трубку после разговора с директрисой по безопасности рыбного консервного завода в западной Франции. Ее хамство меня взбесило. И я не сдержался. Она звонила мне два месяца тому назад, сказала, что заинтересована в моей помощи, предложила встретиться как можно скорее, чтобы изложить мне свои проблемы. Я был вынужден изменить свой рабочий график, поехал в ее городишко, чтобы встретиться, и предложил ей ряд мер, которые ее устроили. Очень довольная, она попросила прислать ей коммерческое предложение, и я ей его отправил в указанный срок. И ждал, что она мне отзвонится. Тишина. Я отправил ей письмо по электронной почте, позвонил по телефону, но она мне не ответила. А когда я дозвонился, сказала, что на совещании. Наконец мне удалось с ней связаться, и что же я услышал? «Напомните, кто вы такой?»

– Вы забыли? – заорал я. – По вашей просьбе я провел несколько часов в дороге, ночевал в какой-то тухлой гостинице, ел какую-то дрянь в ресторане, единственном, который был открыт после восьми в вашем унылом городишке! Я отправил вам предложение в указанные вами сроки, и теперь вы говорите, что не знаете, кто я?!

– У меня очень много встреч с поставщиками, – начала она защищаться.

– И что? Это освобождает вас от необходимости быть вежливой?

– По какому праву вы говорите со мной таким тоном? – оскорбилась она. – Я вам этого не позволю!

– Кто вы такая, чтобы позволять или не позволять! Я спокоен и вежлив с любым разумным человеком. Но это не про вас. Так что не удивляйтесь, если рабочие у вас на заводе не соблюдают ваших правил безопасности! Разумные люди ценят добросовестных менеджеров. Если у вас нет уважения к людям, уважать не будут и вас, хамло!

И в ярости я повесил трубку.

Я очень не любил подобных взрывов. Потерять над собой контроль – значит дать слабину. Но я и стал слабым, потому что очень устал. И во всем разочаровался.

Я ненавидел ее и всех ей подобных, неважно, женщин или мужчин, которых подстегивает доставшаяся им маленькая властишка, и они смотрят на вас свысока, нападают на вас, готовы вас уничтожить, хоть и прикрывают свою низость вежливыми улыбками и напыщенными фразочками. Но вообще-то я так киплю, потому что помню, каким был сам. Как они, я верил в свою фирму, в ее несказанную ценность, бился изо всех сил за ее победу, гордился успехами, ненавидел конкурентов. Как они, я двигался вперед, задрав голову, уверенный, что играю главную роль, что я необходим, и оставался глух к жалобам отвергнутых поставщиков, слеп к участи эксплуатируемых рабочих.

Фирма – это новый вид механизма принуждения. Диктатура, позволяющая себе самое отвратительное отношение к людям, лишь бы внешне оно укладывалось в общепринятые рамки. Тебе могут говорить самые ужасные вещи, но тон должен быть ровным, а фразы вежливыми.

Работник, мечтающий сделать карьеру, заставляет себя расстаться с критическим взглядом, своими чувствами и отношениями, чтобы служить стратегиям, продиктованным безликими инстанциями, чей интерес – только выгода. Таково мое мнение, мнение бывшего пленника этой системы. Человека озлобленного? Возможно. Но и прозревшего, ужаснувшегося лицемерию или слепоте правящих и руководящих. Я вижу, долго так продолжаться не может – нельзя бесконечно дурачить людей, продавая им мечты и вынуждая жить в кошмаре.

Может быть, именно по этой причине после увольнения я не пошел в конкурирующую фирму, а решил открыть собственное дело. Не хотел зависеть от совета директоров, передавать собственное существование в чужие руки – в руки тех, для кого меня и на свете нет, не хотел унижений, которые размывали бы мою веру в себя, подтачивали жизненный фундамент. Я хотел сам принимать решения, действовать по собственной воле, делать выбор, исходя из собственных принципов и ценностей, которые выбивали у меня из рук в тот самый момент, когда мне казалось, что они были со мной.

Но я ошибся. Я сменил поле, но правила игры остались прежними. Я зависел от тех же самых людей, от их власти и их решений. Единственное, что я получил, – это возможность посылать их куда подальше и не получать за это нагоняи. Но свобода – понятие многогранное, и в моем случае она пришла в столкновение с прагматикой: мое финансовое положение приказало моей гордости смириться. А гордость была моим единственным лекарством от депрессии.

* * *

Дорина приоткрыла дверь и заглянула ко мне в кабинет.

– И какая муха вас укусила?

Я строго взглянул на нее, давая понять, что ее шутка неуместна. Но никому не удавалось взять верх над Дориной.

– Поняла. И расслабляющий приятный массажик вам тоже не предлагать? И… Нет, нет, это тоже плохая идея.

Я взял ее на работу, безусловно, как знающего специалиста, но еще за великолепную улыбку, ямочки на щеках, оптимизм и непосредственность, благодаря которой она, не думая, выпаливала все, что приходит в голову. Качества, крайне необходимые для того, чтобы смягчить в глазах клиентов и поставщиков неприятное впечатление от моей угрюмости. И она действительно всем очень нравилась.

Дорина вошла ко мне в кабинет с чашкой кофе в руках и папкой. Папку она положила мне на стол.

– Я не просил вас приносить мне кофе.

– Я знаю, это для меня, – объявила Дорина и уселась.

Ее насмешило мое изумление, и она отпила глоток из чашки.

– Может быть, вы пойдете пить кофе к себе в кабинет? А я посмотрю бумаги немного позже, – сказал я, указав подбородком на папку.

– Нет, нам надо поговорить.

– О чем?

– О вас. О выражении, которое не сходит с вашего лица вот уже несколько месяцев. Я вовсе не хочу сказать, что знала вас раньше веселым шутником, но я никогда не видела вас таким мрачным. Поначалу, не скрою, мне показалось, что в вашей мрачности есть особый шарм. Скажем так: зрелый мужчина, все испытав, пресытился и ждет встречи с замечательной женщиной вроде меня, которая вернет ему вкус к жизни. Но время идет, и ваша угрюмость стала действовать мне на нервы.

Я нахмурился. Беда в том, что людей вроде Дорины легко возненавидеть за те же самые качества, которые поначалу вызвали у вас одобрение.

– Не лезьте не в свое дело.

– Нет, это мое дело. Во-первых, потому, что мне неприятно работать рядом с гробовщиком, а во-вторых, потому, что ваше поведение вредит делу, и все кончится тем, что мы пойдем ко дну.

– Вы все сказали?

– Да. В-третьих ничего нет.

– О’кей. Благодарю за проделанную работу. И спасибо, что освободили от своего присутствия.

Она приготовилась встать, но не встала.

– А вы не хотите провести классный вечер? Только мы вдвоем, вы и я.

Дорина ринулась в бой. Она уже не раз с обезоруживающей прямотой показывала, что интересуется мной. До сих пор я игнорировал ее выпады, но теперь надо было покончить с этим раз и навсегда. Объясниться с такой же прямотой.

– И что же это будет за вечер?

– Уж точно не вечер начальника с подчиненной в ресторане с дурацкими вопросами, вроде: «Дорина, как вы представляете свое будущее в нашей фирме через пять лет?» Нет, веселый вечерок с коктейлями. Я помогу вам выпить столько, что вы расслабитесь и предложите мне провести с вами ночь.

Все это она высказала деловитым тоном, каким говорила, готовясь к встрече с клиентами. Я чуть было не расхохотался. Если кто-то и мог меня рассмешить, то только Дорина. Но сейчас меня ошеломила ее нескромность. Неужели юное поколение настолько свободно от морали, что на самом деле представляет себе близкие отношения как обычное времяпрепровождение? Я встречал в своей жизни либертинов, но они объявляли себя поборниками эмансипации. А тут молодая девушка, недавно со школьной скамьи, была совершенно лишена стыдливости и уже обладала немалым сексуальным опытом? Я сделал рассерженное лицо, уперся руками в стол и набрал побольше воздуха.

– Дорина… Вы прекрасно знаете, что я не одобряю подобного рода разговоры.

– А я вам не верю. Быть мечтой молодой и хорошенькой девушки не может не льстить вашему эго. И потом, вам всегда нравилась моя прямота.

– Я одобряю вашу прямоту, когда мы с вами работаем, но мне нет никакого дела до ваших, как вы выразились, мечтаний. И я не собираюсь их с вами обсуждать. Выбросите свои мечтания из головы.

– Такие мечтания рождаются не в голове.

– Замечательно. Не забывайте, я ваш начальник, вы моя подчиненная.

– Да, я знаю, на работе – работай, но…

– Дорина! – я повысил голос. – Даже если бы вы работали не у меня, меня бы не заинтересовали такого рода… планы! Вы девчонка, а я не сплю с девчонками. И вообще вы не в моем вкусе. Теперь все понятно?

Разумеется, я солгал. У меня были встречи с молоденькими девушками, и Дорину я находил очень привлекательной и сексуальной. Но я не хотел рисковать благополучием своей фирмы, заведя шашни с секретаршей.

Я подумал, не был ли я слишком суров. А что, если я ее обидел? Но Дорина, похоже, была далека от подобных переживаний.

– Скажете тоже, девчонка! Конечно, я моложе вас, тут вам не возразишь. Ну и что из этого? Лет на двадцать? Или немного больше. И что такое двадцать пять лет по сравнению с целой жизнью? Треть. Или даже четверть, если будете жить как киприоты. Ясно? Так что это не довод. А планы не потому, что вы мой патрон, я совсем не маньячу насчет отношений патрона и секретарши, но я нахожу вас классным. И знаю, что я вам нравлюсь. Вообще-то я знаю, что нравлюсь всем мужчинам.

Голос ее звучал ровно, как будто она сообщала данные о состоянии рынка, уверенная, что хорошо все проработала.

– Идите.

– Ок, ухожу, но вы еще подумаете о нашем разговоре, я знаю. И если решитесь, не робейте.

– Вон! – прорычал я.

Дорина насмешливо скривила губы, встала и направилась к двери.

– Да я телом чувствую ваш аппетит, – бросила она на ходу. – Чувствую, как вы мнете мне попку.

И она мигом выскочила за дверь, чтобы не дать мне ответить.

Я усмехнулся. Вообще-то я робел перед этой зеленью. Она безудержно демонстрировала свою сексуальность и, казалось, хотела испробовать все, что только возможно, как будто секс был компьютерной игрой со многими уровнями. Уровень первый: расстаться с девственностью. Уровень второй: попробовать все, что можно, с ровесником. Уровень третий: попробовать секс с девушкой. Уровень четвертый: попробовать секс втроем и т. д. Переспать со «стариком», очевидно, было уже каким-то запредельным уровнем. Так что девочки меня пугали. Наиграются и что тогда? Чего будут ждать? Откуда возьмут романтичность, чтобы надеяться встретить однажды свою великую любовь? Вопрос старика, согласен. Да и не мне их учить морали. Но мне кажется, что сексуальная свобода должна быть достоянием людей зрелых, которые могут жить полной жизнью, не впадая в извращения. Еще одно мнение старика, опять согласен.

* * *

Зазвонил телефон. Дорина.

– Из-за всех этих разговоров я забыла сказать, что соискатель уже пришел, – сообщила она. – Резюме у вас на столе.

Вошедший Самир выглядел лихим парнем, какими часто стараются выглядеть ребята из неблагополучных кварталов. Парни из предместий часто идут в службу безопасности и работают охранниками. Профессия не требует особой квалификации, мы за несколько дней обучаем всему, что необходимо. Моя задача состоит в том, чтобы определить, может ли парень владеть собой, способен ли держать под контролем сложную ситуацию, с которой, возможно, придется столкнуться, будет ли соблюдать правила.

Высокий, стройный Самир был довольно красив, ему исполнилось тридцать. Он протянул мне руку, крепко пожал мою и обвел взглядом кабинет. Я еще раз пробежался по его резюме: мелкие недолговременные работы, большинство из которых выдумка.

– Вам рассказали, в чем состоит работа?

– Да.

– Вы считаете, что способны ее выполнять?

– Надо быть дебилом, чтобы не суметь сидеть у дверей или следить за камерой наблюдения.

– Не так все просто. Эта работа требует определенных качеств.

– Не беспокойтесь. Справлюсь.

Я продолжал листать его резюме.

– Я не вижу сведений о судимостях.

Самир передернул плечами.

– Нам они необходимы, – настаивал я. – Большинство клиентов требуют охранника без судимостей.

Он уставился мне в глаза.

– У вас ведь есть судимости, не так ли? – продолжал я.

– Ладно, о’кей, – проронил Самир и встал. – Я все понял.

У двери он обернулся. В глазах у него загорелся недобрый огонек.

– Мне смешно вас всех слушать. Болтаете о социальной реадаптации, втором шансе и при этом требуете отсутствия судимостей! Да, в молодости я делал глупости. Но с тех пор успел набраться ума. Я остепенился, у меня жена, маленький сын! Хорошо, о’кей, может, я и не стал таким уж паинькой, но вы бы хоть поспрашивали меня, узнали, что я за человек. Немного внимания, и вы бы поняли, что я нормальный. Что я как раз ищу работу, чтобы соскочить с поезда. Но нет, вам нужен чистый листок без судимостей! А он о чем-нибудь говорит, этот чистый листок? У министров и депутатов, которые проштрафились, присвоив денежки или приставая к секретаршам, небось все листки чистые! Не наделай я глупостей по молодости, не выпрашивал бы сейчас работу. Учился бы, получил профессию…

Он говорил, едва сдерживая гнев, и, возможно, этим меня тронул.

– С чего вы решили, что я вам отказываю?

– Бросьте, я же вас насквозь вижу. Вы все одинаковые.

– Вернитесь, пожалуйста.

Он засомневался, удивленный моим приказным тоном, потом подчинился.

– Видите ли, не ваше прошлое заставило меня задуматься, а ваша вспыльчивость. Нам нужны люди, способные держать себя в руках.

– Ладно, согласен. Очко в вашу пользу. Но… Мне обидно, когда со мной так обращаются.

– Так – это как? Что я сделал, кроме того, что задал вопрос и сообщил о требованиях отдельных клиентов? Все остальное вы вообразили без моей помощи.

– Два.

– Что «два»?

– Два очка в вашу пользу. А теперь скажите, есть у вас для меня работа или нет?

– На данный момент нет. Но я вам сообщу, как только у меня что-то появится.

Он посмотрел мне в глаза, ему нужна была искренность, он ее увидел.

– Ладно.

Мне понравился этот парень и то, что он сказал. Мне захотелось найти для него место. В этом случае стоило постараться. Мне ведь и самому нужен был смысл в жизни, хотелось быть полезным. Я решил, что появившаяся у меня новая мотивация говорит о том, что я хочу справиться со своими проблемами.

Я никогда не верил в судьбу. Но теперь, уже зная, что было дальше, появление Самира именно в эту минуту моей жизни и ту роль, какую он сыграет во всей истории, нельзя не счесть особым знаком. Возможно, все же существует сила, способная создать оркестр из самых разных инструментов.

И событий, которые должны произойти.

Дорина

Шеф у меня был ну просто улет. Все при нем – умница! А походка какая! А взгляд! Так и пронизывал. И внешность до того мужественная – квадратный подбородок, прямые брови, фигура как у регбиста. Костюмы пускай не с иголочки, но на нем сидели как влитые. В общем, мне очень, очень хотелось, чтобы мы с ним провели вместе вечерок.

Вовсе не для приобретения опыта по системе: «хочу поиметь старичка, узнать, как бывает с ними». Такое у меня уже было пару раз. Ладно, трижды. И мне понравилось. Когда тебе надоедает дурацкая роль фигурантки из бездарного ремейка порнофильма с мелкими поганцами, которые набрались всего, что только можно, на Ю-порн, и практикуются, повторяя все, что умеют, со всеми подряд, начинаешь понимать ценность мужчины, который успел задуть уже сорок свечек, а то и больше. Он тебя ласкает, словно узнает женское тело впервые, погружает взгляд в твои глаза, чтобы узнать, чего ты хочешь, умеет подождать, чтобы тебя возбудить, и… Пардон, меня занесло в сторону.

Ладно, может, я преувеличиваю и не все старики такие. Но мне кажется, им нравится заниматься любовью с молоденькими. Наверное, это возвращает их в молодость, погружает в ностальгию, и они испытывают чувство нескончаемой благодарности за невольное путешествие в прошлое. На них действует успокоительно, что молоденькая девушка может их хотеть, это избавляет их от экзистенциальной тревоги. Вообще-то я, конечно, понятия не имею, что там делается у них в голове, но тело их говорит… какое же это счастье! – как выражаются придурки из реалити-шоу в телевизоре.

Не буду скрывать тот факт, что мой патрон заводил меня сильнее остальных. Но не это главное. Самое привлекательное, что в нем было, – это его грусть, его отстраненность. Я всегда пасовала перед мужественными мужчинами, которые не скрывают своей слабости. Почему? Понятия не имею. Вот так – и все.

И облом. Напрасно я надевала свои самые-самые откровенные блузочки, расточала соблазнительные улыбки, разумеется в пределах дозволенного при служебных отношениях, старалась выглядеть хрупкой девочкой, которая так нуждается в защите… Или, наоборот, решалась на прямые выпады… Он меня либо вообще игнорировал, либо сухо отшивал. Что, в свою очередь, сильно задевало мое самолюбие и подливало масла в огонь. Да как он смеет мне не поддаваться?

А когда случилась вся эта кутерьма, о которой вы меня расспрашиваете, то я только тогда и поняла, что меня заставило так его добиваться, почему после всех уловок, о которых я уже упоминала, тогда в кабинете я ему высказала все в открытую. Меня покорила его внутренняя сила. Когда я увидела, на что он способен ради любви, я сказала себе: «Не случайно я на него запала». Каждая женщина мечтает о мужчине, который сделает все, все принесет в жертву, лишь бы ее спасти.

Вау! Я знаю, на меня не похожи излияния в подобном духе. Но я же тоже полна романтики.

Антуан

В тот день я познакомился с Алисой.

Я просматривал кое-какие брошюры, и вдруг мне позвонил Эдди и предложил вместе пообедать.

– Нет, у меня работа, – отказался я.

– Не дури мне голову. Мы с тобой друзья, я в курсе твоих дел и знаю, что ты не перегружен. Будь готов через десять минут.

И, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

В ресторане в ответ на мои вопросы: «Как дела? Что нового?», которые предполагали стандартный ответ: «Да, знаешь… все как всегда» или «все по-старому», Эдди во всех подробностях расписал мне, что творится у него в семействе. Сын сдает вступительные по французскому на бакалавриат и весь на нервах, дочка требует, чтобы ей купили лифчик, а до лифчиков ей еще как до звезд, жена надумала вернуться в профессию после того, как пятнадцать лет воспитывала детей, и ночей не спит, думает, хватит ли ей профессиональных знаний, чтобы работать архитектором. И о своих собственных делах тоже доложил: кризис кризисом, но он держится на плаву. В общем, я увидел перед собой картину их семейного счастья. Эдди не постеснялся и с добродушной улыбкой подсунул этот фотоальбом человеку, чья жизнь представляет собой негатив их идиллии. Но как настоящий друг он прочитал мои мысли.

– Я рассказал тебе все это, Тони, вовсе не для того, чтобы показать, что моя жизнь конфетка, а твоя дерьмо, потому что мы оба это и так знаем. Мне хотелось, чтобы ты увидел, какое разное у всех счастье, и что при этом оно существует. Для меня счастье – это моя жена, она любит меня и достает по полной, это мои дети, лучше их нет, но они еще те засранцы, моя работа, она меня жрет, но приносит достаточно денег, чтобы все мои спиногрызы были довольны.

– Я весьма ценю твое семейство, но тебе стоило поискать другую пружину, чтобы соблазнить меня твоей, так сказать, моделью счастья.

– Я хочу сказать другое: сил, чтобы протоптать свою дорогу, у тебя хватит. Но вот если будешь ждать удачи, сидя на обочине, ничего не дождешься.

– А я ничего и не жду.

– Я тебе не верю.

– И не верь. Лучше скажи, что ты называешь удачей? Необыкновенное дело, которое меня возродит? Женщину, в которую я влюблюсь с первого взгляда?

– Удачей я называю ту удивительную минуту, когда жизнь дарит тебе шанс понять, что тебе на самом деле надо. Такой шанс может подарить профессия, и ты выйдешь на дорогу, где пригодятся все твои знания и умения. Или в самом деле ты встретишь женщину, и тебе очень захочется быть рядом с ней, и у тебя появится семья.

Я понял, что он хочет мне сказать и что надеется во мне расшевелить, но его пожелания только усилили мою тоскливую безнадежность. Никаких удач не существует. Счастливых случаев и подарков судьбы – тоже. Это все выдумки, которыми нас тешат, чтобы мы, рабочие лошадки, впряглись и тащили свое ярмо. А нашу покорность, нашу самоотверженность подпитывают иллюзией, что лошадь в один прекрасный день наденет капитанскую фуражку и встанет у руля этой адской машины. А любовь…

Официант прервал наш разговор, расставив перед нами дымящиеся тарелки. Он ушел, и разговор возобновился.

– Тебе сорок пять, Тони. Если ты не возьмешься за ум, через несколько лет ты будешь одиноким, озлобленным и несчастным, и единственной твоей отрадой будет безлимитный проездной, но тебе некуда будет ехать.

– У тебя просто талант поднимать мне настроение.

– Мы друзья, я с тобой искренен, я хочу любыми средствами сдвинуть тебя с мертвой точки. Вспомни, каким ты был в молодости. Ты пылал энтузиазмом. Сколько было планов! Какие амбиции!

– И вот куда они привели.

– Черт бы тебя побрал! Хватит жаловаться! Ты всего-навсего ошибся дорогой, но все твои достоинства при тебе. Вместо того чтобы сидеть и считать неудачи, повернись к будущему и начни искать правильные решения.

– Значит, к будущему? А ты в курсе, что мы с тобой без пяти минут старики…

– Да, ты почти что старик. Потому что старость – это жизнь, в которой нет ничего, кроме ностальгии, сожалений и раскаяния. А у меня каждый день переполнен желаниями, планами, мечтами. Я по-прежнему молодой.

– Однако поседел ты, а не я.

– Знаю. Генетическая несправедливость, с которой ничего не поделаешь.

– Можешь начать краситься, – не без ехидства посоветовал я.

– Я подумывал об этом. Но жена сказала, что седина мне идет.

– Разумеется, большинство женщин считает, что седина прибавляет шарма.

– Ну, в общем… Да.

– Твоя жена привела в пример Ричарда Гира и Джорджа Клуни, двух зрелых мужчин, чья деградирующая пигментация сделала их еще привлекательнее. Так?

– Да… Она упомянула Гира… И Клуни тоже… – промямлил он. – А ты откуда знаешь?

– Оттуда. Всем женщинам прекрасно известно, что время снисходительнее к мужчинам, чем к ним. И, опасаясь, как бы в один прекрасный день половинка не сбежала с молоденькой хищницей, они принимают превентивные меры, восхищаются лысинами и сединой своих спутников, считая их тормозами на пути к измене. Седина пока еще никого не уподобила ни Клуни, ни Гиру. Обаяние и внешность, как у них, – большая редкость. На самом деле седина говорит только об одном – о старости, но наше время – время лжи, подстановок и мистификаций, так что все верят во все!

Эдди посмотрел на меня с интересом.

– А знаешь, я понял, в чем твоя проблема, – объявил он. – Еще в молодости у тебя появилась привычка все рационализировать, но тогда ты выдавал позитивные конструкции, а теперь тратишь мозги на негативные. И какой результат? Ты никогда не живешь настоящим и не получаешь удовольствия. Ты постоянно ждешь неприятностей, делаешь из мухи слона и скатился до пораженчества. Вообще-то ты всегда чувствовал себя богом. В молодости ты был добрым богом-творцом, который надеялся создать лучший мир. А теперь ты стал суровым богом, который судит и карает. Ты отказался от своих же собственных ценностей, а какие-то уродливые псевдозаконы объявил главными во всей Вселенной. Впрочем, сам ты не собираешься им подчиняться.

– Примерно то же самое мне сказал психолог, но не в такой агрессивной форме, – отозвался я небрежно, не желая показать, как глубоко меня задели его слова.

– Так он хотя бы зарплату получает за то, что тебя терпит.

– Если я буду тебе платить, ты станешь снисходительнее?

– Интересно, он дал тебе совет, как тебе сойти с твоего небесного трона?

– Он посоветовал мне внимательнее вглядываться в людей, которые меня окружают, в тех, с кем я сталкиваюсь. Пробовать их понять, представлять себе их жизнь, их историю, их заботы. Стараться разбудить в себе самые лучше чувства, а в людях искать то, что меня взволнует и растрогает.

– Ну и как? Получается? – спросил Эдди и отпил глоток вина.

– Если честно, не очень. В общем, пока нет. Я забываю, что нужно практиковаться.

– Ну так к делу. Воспользуемся нашей малой толикой времени и потратим ее на окружающих незнакомцев. Огляди сидящих вокруг нас в зале и расскажи, что ты в них заметил.

– Да брось ты, – отказался я, сосредоточив взгляд на собственной тарелке.

– Давай, давай, не отлынивай.

Я тяжело вздохнул и принялся рассматривать сидящих за столиками и увидел компанию молодых женщин, они сидели отдельно в дальнем уголке ресторана. Я задержался взглядом на одной из них.

– Видишь, молодую женщину с длинными каштановыми волосами? – шепотом спросил я. – Она обедает с двумя приятельницами и, разговаривая, помогает себе руками?

– Ты выбрал не самую невзрачную, – усмехнулся Эдди. – И что же ты о ней скажешь?

– Она гордится своей красотой.

– Есть чем… Будь иначе, была бы дурочкой.

– Думаю, она работает в сфере связей. Амбициозна, пойдет на все, чтобы преуспеть. Живет одна, без комплексов и без обиняков заговаривает с мужчиной, который ей понравился.

– Напоминаю, что ты должен смотреть на людей с позитивной точки зрения.

– Я не сказал ничего плохого. Более того, я уверен, что я в ее вкусе.

– Однако самоуверенности тебе не занимать!

Я расхохотался.

– Извини, я дурю тебе голову. Вообще-то мы с ней знакомы, – признался я.

– Бывшая?

– Да. Приключение на одну ночь.

– А ты не промах, – признал мой друг, разглядывая мою знакомую. – А почему на одну ночь? Она сразу поняла, что ты идиот, каких мало?

– Это мой принцип. Мы мило провели вечер, и ночь была не из худших. Но с тех пор я ей ни разу не позвонил, чтобы она не подумала, что у меня к ней особенный интерес.

– И очень глупо.

Я ознакомил Эдди со своей теорией.

В тех редких случаях, когда я нарушал правило одной-единственной встречи, девушки непременно старались предстать передо мной в каком-то совсем другом виде, они были не похожи на тех, какими мне запомнились после страстной ночи. В первый раз они предавались фантазиям, не заботясь о сдержанности, им не было дела до мнения, какое могло возникнуть у их случайного партнера. Но когда я проявлял интерес как бы вне сексуальной сферы, они считали это шансом, который позволит им произвести на меня хорошее впечатление. Во время второго свидания они предлагали мне совершенно другую девушку, благовоспитанную, разумную, ту самую, которая готова к серьезной любовной связи с мужчиной. Конец экстазам, сексуальным фантазиям, только серьезные разговоры о смысле жизни, о литературных пристрастиях, о вкусах в области кинематографа. И если вдруг я с подковыркой напоминал о наших ночных безрассудствах, они в ответ пожимали плечами, отметая их как несущественную случайность, списывая все на налетевшую тоску или влияние алкоголя. Я слушал их, и мне было смешно и грустно, потому что они отсекали то, что меня в них привлекало, и предлагали то, что меня совершенно не интересовало.

– Ну у тебя и высокомерие! – невольно изумился Эдди. – У тебя на все есть правила, причем самые дурацкие. Циничные и совершенно неуместные!

– Возможно. Но я не нашел ничего лучше, чтобы обезопасить себя от затруднительных историй.

– Значит… ты трус? Ты изобретаешь правила, классифицируешь, раскладываешь все по полочкам, лишь бы не встретиться с жизнью лицом к лицу?

– Это не трусость, это предусмотрительность.

– Но, может быть, этой девушке тоже хочется пережить с тобой только несколько счастливых моментов? Кто тебе сказал, что это не так? За кого ты себя принимаешь, считая, что против тебя выставляется мощное оружие соблазнения, чтобы заманить тебя в ловушку? Это, знаешь ли, большая самовлюбленность.

– Возможно, ты прав. Но я в этом сомневаюсь и остаюсь при своем сомнении.

Одна из стайки, сидящей за столом с моей знакомой, поняла, что мы говорим о ком-то из них, и, неправильно истолковав наши намерения, посмотрела ледяным взглядом, призванным заморозить любую инициативу. Она шепнула что-то своим подругам, и все они обернулись. Моя разовая любовь сразу же меня узнала и помахала мне рукой. Я нехотя ей ответил. Она наклонилась к подругам, наверное объясняя, кто я такой.

– Слушай, кончай свои глупости и подойди к ней, – распорядился Эдди. – После партии ноги вверх тебе, скорее всего, полегчает.

Почему они все считают, что секс – лучшее лекарство от моей депрессии? Они что, правда думают, что он обладает целительной силой? Если бы это было так, я был бы самым веселым человеком на планете, потому что некоторое время разыгрывал из себя ненасытного охотника.

Когда жена меня бросила, мне, возможно, захотелось, чтобы мое обаяние, совершенно бесполезное в профессиональной сфере, все-таки поработало, привлекая и покоряя женщин. На какое-то время я счет потерял свиданиям-однодневкам. Мне нравились вечера, которые начинались с едва уловимой чувственности двух ничего не знающих друг о друге людей. Свои желания они приносят в жертву ритуалу, который велит скрывать их как можно тщательней.

Мне нравилось выбирать незнакомок, мне было по вкусу легкое возбуждение. Я приходил в бар или ресторан, мои хорошие манеры всегда действовали успокаивающе, я затевал разговор, и за ширмой серьезной темы разгорались наши истинные желания, намеками, завуалированно мы давали друг другу знать о них, и потом, в гостиничном номере или дома в спальне, давали волю любым потаенным фантазиям.

Профессия – вторая натура, я разработал схему, сформировал таблицу, объекты целевого назначения – то бишь женщин – разделил на две основные категории: достойные интереса и прилипалы. Схема, возможно, сексистская, но весьма практичная. От феминисток, и от Эдди тоже, если бы я с ним поделился, мне бы здорово досталось. Но мне она позволяла выиграть время и избежать неприятностей.

В категории «прилипал» к подгруппе «наиболее опасных в смысле неприятностей» я отнес: 1. Романтично настроенных. 2. Женщин в поисках папика. При взгляде на мужчину в свободном полете они сразу прикидывают его возможности, то есть толщину бумажника. 3. Разведенок на почве измены мужа. Новый партнер для них – это бывший муж, они не сомневаются, что все мужики сволочи, и торопятся свести счеты; 4. Отчаявшихся – то есть тех, что пойдут на любую уловку, лишь бы не остаться одной.

Моей любимой подгруппой были 1. Юные женщины; 2. Замужние женщины; 3. Жрицы свободной любви. Молоденькие женщины не связывали свое будущее с мужчиной много старше себя, и я представлял для них интерес экспериментального характера. Замужним, утомленным домашней рутиной, хотелось проверить, сохранился ли у них сексуальный потенциал, или они воплощали свои несбывшиеся сексуальные мечты, которые пробудило в них чтение «Пятидесяти оттенков серого» и всяких других романов. Им было нужно короткое приключение, они не хотели рисковать своей семейной жизнью. Но самыми желанными для меня были жрицы. Их взгляды на сексуальную любовь предполагали полную независимость, они самостоятельно распоряжались своей жизнью, своими желаниями и отношениями с мужчинами. Они не ждали проявлений чувств, не были сентиментальными, не навязывали никаких правил. Зачем тратить время на бессмысленные лживые игры, когда дело кончится тем, что мы будем бесстыдно трахаться, а потом никогда больше не увидимся? Да, в то время я не хотел больше заниматься любовью, а хотел именно трахаться и в механическом удовольствии забываться.