Текст книги "Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус"

Терри Пратчетт, Йен Стюарт, Джек Коэн
Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус

Terry Pratchett, Ian Stewart, Jack Cohen

THE SCIENCE OF DISCWORLD, BOOK 2. THE GLOBE

Copyright© Terry Pratchett; Ian Stewart, Jack Cohen 2002

This edition published by arrangement with Colin Smythe Limited and Synopsis Literary Agency

Cover artwork copyright © 1998 by Paul Kidby, www.paulkidby.net

© А. Агеев, перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Глава 1
Послание в бутылке

В невесомой и всепоглощающей тишине леса магия бесшумной поступью охотилась на магию.

Волшебники, если выразиться лаконично, это как огромные эго, взбирающиеся на вершину горы. Именно поэтому они не умеют маскироваться. Иначе напоминали бы других людей, а этого они совсем не желают. Волшебники – это не другие люди.

Вот почему в густом лесу, где было полно рассеянных теней, молодых деревьев и пения птиц, волшебники, которые, по идее, должны были сливаться с местностью, на самом деле ярко выделялись. Они могли понять принципы маскировки – по крайней мере, стали бы кивать головами, если бы им об этом рассказали, – но все равно бы все делали по-своему.

Если бы мы для примера взяли вот это дерево, то сказали бы, что оно было невысоким, с большими искривленными корнями, лабиринтом любопытных червоточин и блестящими зелеными листьями. С его веток свисал мох, и один ворсистый серо-зеленый виток был очень похож на бороду. Но что казалось еще страннее, выступ, находившийся над ним, здорово напоминал нос. А два пятнышка на коре вполне могли бы оказаться глазами…

Но тем не менее оно определенно было деревом. Более того, оно походило на дерево сильнее многих других деревьев. И вообще, оно было самым деревоподобным деревом в этом лесу. Оно прямо-таки вселяло ощущение користости и излучало лиственность. Голуби и белки выстраивались в очередь, чтобы обжить его ветви. На нем даже сидела сова. Остальные казались просто палками, обросшими листьями, на фоне неоспоримой зеленистости этого дерева…

…которое вдруг подняло ветки и выстрелило в другое дерево. Вращающийся оранжевый шар рассек воздух и – шлёп! – попал прямо в небольшой дубок.

После этого нечто странное произошло и с дубком. Обрывки веток, теней и коры, которые до этого натурально складывались в образ скрюченного старого дерева, теперь столь же натурально превратились в истекающее оранжевой краской лицо аркканцлера Наверна Чудакулли, магистра Незримого Университета (благодаря его чрезвычайной волшебности).

– Попал! – выкрикнул декан, спугнув сову со своей шляпы. Ей на редкость повезло: мгновением спустя шляпа была сбита шариком с голубой краской.

– Ага! Получайте, декан! – завопило древнее буковое дерево из-за его спины и, не проделав особо заметных изменений, превратилось в фигуру профессора современного руносложения.

Декан развернулся, и шар оранжевой краски ударил профессора прямо в грудь.

– Отведай правильных цветов! – прокричал возбужденный волшебник.

Декан бросил взгляд через поляну, где стояла дикая яблоня, оказавшаяся теперь заведующим кафедрой беспредметных изысканий.

– Ты чего? Я на твоей стороне, дурак ты этакий! – сказал тот.

– Быть этого не может! В тебя же так удобно целиться![1]1
  В этом коротком утверждении отражена вся сущность волшебства.


[Закрыть]

Декан поднял свой посох. В тот же миг полдюжины оранжевых и голубых шаров взорвались прямо над ним, когда остальные волшебники, скрывавшиеся до этого, дали себе волю.

Аркканцлер Чудакулли вытер краску с лица.

– Ладно, друзья, – вздохнул он. – На сегодня достаточно. Не пора ли нам выпить чайку, как думаете?

Он уже смирился с тем, что донести до волшебников смысл понятия «командный дух» неимоверно трудно. Они могли понять, скажем, если бы волшебники сражались против какой-нибудь другой команды, но не улавливали сути, когда волшебники сталкивались с волшебниками. Хотя если один волшебник противостоял другим волшебникам, то да, с этим у них тоже проблем не возникало.

Они начали двумя командами, но вскоре настолько увлеклись и вошли во вкус, что принялись стрелять во всех без разбора. Каждый волшебник глубоко в душе понимал, что всякий другой волшебник – его противник. Если бы в их палочках не были установлены ограничения на наложение любых заклинаний, кроме шариков с красками, – а Чудакулли был крайне щепетилен на этот счет, – весь лес к этому времени, несомненно, уже пылал бы в огне.

Зато они хотя бы дышали свежим воздухом, что было для них весьма полезно. Чудакулли всегда считал, что в Университете чересчур душно. А здесь светило солнце, пели птички и дул приятный теплый ветерок…

…и холодный ветерок. Температура заметно опустилась.

Чудакулли взглянул на свой посох: на нем уже застыли ледяные кристаллики.

– Что-то резко похолодало, не правда ли? – сказал он и увидел, как у него изо рта вырвался пар и смешался с холодным воздухом.

А затем мир переменился.

Ринсвинд, широко известный и весьма знаменитый профессор жестокой и необычной географии, работал с каталогом своей коллекции камней. Теперь это стало его основным занятием, и в любую свободную минуту он начинал перебирать камни. Его предшественники на этом посту потратили многие годы на сбор миниатюрных образцов жестокой и необычной географии, но каталогизировать их не успевали – поэтому Ринсвинд видел в этом свою обязанность. Вдобавок такое занятие было немыслимо скучным, а он полагал, что миру как раз не хватало скуки.

Ринсвинд считался наименее важным членом старшего преподавательского состава. Аркканцлер однажды даже дал понять, что по университетской иерархии он стоял несколько ниже, чем существа, которые выстругивали всякие штуки из дерева. Он не получал жалованья и не имел никаких шансов на получение штатной должности. С другой стороны, ему предоставлялось право на бесплатную стирку одежды, питание и ведерко угля в день. Кроме того, Ринсвинд располагал собственным кабинетом, впрочем, туда никто никогда не заходил, и ему было строжайше запрещено пытаться кого-либо чему-либо учить. По этой причине в конце каждого семестра он чувствовал себя вполне счастливым.

Еще одним поводом для счастья было то, что ему на самом деле доставалось аж по семь ведер угля в день, а одежду ему выстирывали так основательно, что даже носки оставались накрахмаленными. И все потому, что Бланк, разносчик угля, который был слишком угрюмым, чтобы читать таблички, оставлял столько же ведер, сколько должностей было указано на дверях кабинета. Но об больше никто не знал.

То есть декан, например, получал всего одно ведерко. Как и казначей.

Ринсвинд получал семь, потому что аркканцлер счел нужным присвоить ему все звания, должности и посты, которые Университет (из-за условий старинных завещаний, соглашений и как минимум в одном случае проклятия) обязан был держать занятыми. Как правило, никто понятия не имел, что это были за звания, и никому не хотелось иметь с ними дел, особенно если они каким-либо образом были связаны со студентами, поэтому всех их и отдали Ринсвинду.

И так каждое утро Бланк неизменно приносил семь ведер угля к общей двери профессора жестокой и необычной географии, заведующего кафедрой экспериментальной серендипности, доцента динамики слуда, преподавателя по выпиливанию лобзиком[2]2
  Это, очевидно, было результатом проклятия, наложенного умирающим аркканцлером около 1200 лет тому назад. Оно звучало примерно как «Да чтоб ты всю жизнь преподавал выпиливание лобзиком!».


[Закрыть], заведующего кафедрой общественного недопонимания магии, профессора виртуальной антропологии и лектора по приблизительной точности. Ринсвинд обычно открывал дверь в одних кальсонах и радостно принимал уголь, даже если день выдавался знойным. В Незримом Университете каждый получал обеспечение за счет общего бюджета, и если кто-то не использовал в полном объеме все, что ему предоставлялось, то в следующий раз этому кому-то выдавали меньше, чем в предыдущий. Если это означало, что придется жариться все лето, чтобы провести в тепле зиму, то это было небольшой ценой, которую приходилось платить ради соблюдения всех казначейских процедур.

В этот день Ринсвинд занес ведерца вовнутрь и высыпал уголь в кучу в углу кабинета.

Позади него что-то дзынькнуло.

Это был негромкий, едва различимый и то же время удивительно назойливый звук, и вместе с ним на полке над столом появилась бутылка пива, хотя прежде никаких бутылок там отродясь не бывало.

Ринсвинд взял ее и рассмотрел. В ней еще совсем недавно плескалась пинта «Ухмельного». Бутылка была самая обыкновенная – только голубая. Этикетка также имела непривычный цвет и содержала множество орфографических ошибок, но в остальном все было в порядке, даже надпись крошечными буковками: «Может содержать орехи»[3]3
  Лорд Витинари, патриций и верховный правитель города, очень серьезно относился к предупреждениям на этикетках продуктов. К сожалению, он обратился за советом к волшебникам Незримого Университета, задав им следующий вопрос: «Можете ли вы, принимая во внимание все многомерное фазовое пространство, метастатическую аномалию и законы вероятности, с совершенной точностью гарантировать, что ничто на свете не может содержать орехов?» После нескольких дней размышлений волшебники вынуждены были дать отрицательный ответ. Впоследствии Лорд Витинари отказался принимать формулировку «Скорее всего, не содержит орехов», сочтя ее малополезной.


[Закрыть].

Теперь в ней лежала записка.

Он осторожно извлек ее, развернул и прочитал.

Затем взглянул на предмет, который стоял позади бутылки. Это был стеклянный шар, около фута диаметром. Внутри него плавал шарик поменьше, пушисто-бело-голубого цвета.

Шарик поменьше содержал целый мир, а пространство внутри него было бесконечно огромным. Мир и вселенная, частью которого он являлся, была создана волшебниками Незримого Университета случайным – в той или иной степени – образом. А то, что шар в итоге оказался на полке в крохотном кабинете Ринсвинда, прямо свидетельствовало о том, какой невеликий интерес он у них вызывал после того, как первоначальное воодушевление сошло на нет.

Ринсвинд время от времени наблюдал за миром через омнископ. Бо́льшую часть времени в нем шли ледниковые периоды, и следить за ним было не так увлекательно, как за муравьиной фермой. Иногда он встряхивал его, чтобы посмотреть, к чему это приведет, но вроде бы это никогда не производило должного эффекта.

Он снова взглянул на записку: та казалась довольно загадочной. А в Университете был человек, который умел разбираться в подобных вещах.

Думминг Тупс, как и Ринсвинд, занимал сразу несколько должностей – и хотя он и не разрывался на семи, зато усердно трудился на трех. Долгое время Думминг работал доцентом невидимых писаний, затем ему достался пост главы кафедры нецелесообразной прикладной магии, и, наконец, он освоился в кабинете прелектора – в Университете так называли человека, которому поручали самую занудную работу.

Это означало, что в отсутствие старшего преподавательского состава он оставался за главного. И как раз сейчас, во время весенних каникул, никого из них не было. Как не было и студентов. В силу этих обстоятельств Университет работал на пике своей эффективности.

Думминг разгладил пропахшую пивом бумагу и прочитал:

СКАЖИТЕ ТУПСУ ПОСКОРЕЕ ЯВИТЬСЯ СЮДА. ВОЗЬМИТЕ БИБЛИОТЕКАРЯ. БЫЛИ В ЛЕСУ, Я В КРУГЛОМ МИРЕ. ЕДА ВКУСНАЯ, ПИВО КОШМАРНОЕ. ОТ ВОЛШЕБНИКОВ ТОЛКУ НЕТ. ЭЛЬФЫ ТОЖЕ ЗДЕСЬ БЫЛИ. ДЕЛАЮТСЯ ГРЯЗНЫЕ ДЕЛИШКИ.

ЧУДАКУЛЛИ

Он посмотрел на жужжащую, щелкающую и загруженную громадину Гекса, университетскую мыслительную машину. Затем с предельной аккуратностью положил послание в лоток, бывший частью этой беспорядочной массы.

Механический глаз футового диаметра медленно спустился с потолка. Думминг не знал, как Гекс работал, – ему было известно лишь то, что внутри него находилось огромное количество маленьких тоненьких проводков. Думминг помнил, как однажды ночью Гекс составил чертежи и он отнес их гномам-ювелирам. Он уже давным-давно перестал понимать, чем занимался Гекс. Машина менялась чуть ли не каждый день.

Пишущее устройство загромыхало и выдало сообщение:

«+++ Эльфы попали в Круглый мир. Этого и следовало ожидать. +++»

– Следовало ожидать? – изумился Думминг.

«+++ Их мир – это вселенная-паразит. Ему нужен хозяин. +++»

Думминг повернулся к Ринсвинду и спросил:

– Ты что-нибудь понял?

– Нет, – ответил Ринсвинд, – но мне приходилось сталкиваться с эльфами.

– И?

– Я убежал от них. К ним лучше вообще не приближаться. Я с ними никаких дел не веду, если только они не выпиливают что-нибудь лобзиком. А вообще, на Круглом мире сейчас ничего нет.

– Но мне казалось, ты писал в своем отчете, что там появляются разнообразные формы жизни.

– Ты что, это читал?

– Я читаю все бумаги, которые находятся в обращении по Университету, – ответил Думминг.

– Да неужели?

– Ты сказал, что время от времени там появляется какой-то вид разумной жизни, существует несколько миллионов лет, а затем вымирает от того, что замерзает воздух или взрываются континенты, или в море падает гигантский камень.

– Это так, – сказал Ринсвинд. – Но сейчас шарик снова превратился в снежок.

– Тогда чем там сейчас занимается наш преподавательский состав?

– Очевидно, пьет пиво.

– Так весь мир же замерз!

– По-видимому, они пьют светлое.

– Но они должны бегать по лесу, работать в командах, решать всякие проблемы и стрелять друг в друга заклинаниями с красками, – сказал Думминг.

– Зачем?

– Ты разве не читал памятку, которую разослал аркканцлер?

Ринсвинд содрогнулся.

– О, я никогда их не читаю, – ответил он.

– Он повел всех в лес, чтобы развить командный дух, – сказал Думминг. – Это одна из Больших Идей аркканцлера. Он говорит, что если преподавательский состав узнает друг друга получше, то они станут более счастливой и эффективной командой.

– Но они и так хорошо знают друг друга. Они знакомы много веков и именно поэтому так друг друга ненавидят! Они не захотят становиться счастливой и эффективной командой.

– Особенно на ледяном шаре, – заметил Думминг. – Они должны находиться в лесу в пятидесяти милях отсюда, а не на стеклянном шаре в твоем кабинете! В Круглый мир нельзя попасть без значительного количества магии, а аркканцлер запретил мне запускать чудо-реактор на полную мощность.

Ринсвинд снова взглянул на послание из бутылки.

– А откуда взялась бутылка? – спросил он.

Гекс напечатал в ответ:

«+++ Это я сделал. Я продолжаю наблюдать за Круглым миром. Я также веду разработку нескольких интересных алгоритмов. Для меня не представляет труда произвести артефакт в реальном мире. +++»

– Почему ты не сказал нам, что аркканцлеру нужна помощь? – ахнул Думминг.

«+++ Они получили массу удовольствия, пока пытались отправить бутылку. +++»

– А можешь вернуть их обратно?

«+++ Да. +++»

– В таком случае…

– Погоди, – сказал Ринсвинд, вспомнив о голубой бутылке и орфографических ошибках: – Ты можешь вернуть их обратно живыми?

Гекс, как им показалось, обиделся:

«+++ Разумеется. С вероятностью 94,37 %».

– Это не такой уж высокий шанс, – заметил Думминг. – Но, наверное…

– Нет, погоди, – сказал Ринсвинд, все еще думая о бутылке: – Люди же не бутылки. Ты сможешь вернуть их живыми, с полностью функционирующими органами, мозгом и неперепутанными конечностями?

Гекс выдержал подозрительную паузу, прежде чем ответить.

«+++ Мелкие изменения будут неизбежны. +++»

– Насколько мелкие?

«+++ Я не могу гарантировать возврат более чем одного экземпляра каждого органа. +++»

Наступило продолжительное ледяное молчание.

«+++ Вас это не устраивает? +++»

– Может быть, есть другой способ? – спросил Ринсвинд.

– Почему ты так считаешь?

– В записке они просили привести библиотекаря.

Душной ночью магия передвигалась бесшумной поступью.

Одна сторона горизонта окрасилась красным от заходящего солнца. Мир вращался вокруг центральной звезды. Эльфы этого не знали, а если бы и знали, едва ли это их волновало бы. Их никогда не волновали подобные вещи. Во многих странных уголках Вселенной существовала жизнь, но эльфам и это не было интересно.

В этом мире возникло много форм жизни, но ни одну из них до настоящего времени эльфы не считали достаточно сильной. Но в этот раз появилось нечто весьма многообещающее.

У них тоже была сталь. Эльфы ненавидели сталь. Но в этот раз игра стоила свеч. В этот раз…

Один из них подал знак. Добыча уже была совсем рядом. Наконец ее заметили – та кучковалась у деревьев вокруг поляны, напоминая темные шары на фоне заката.

Эльфы собирались вместе. А затем они начали петь, причем так странно, что звуки попадали напрямую в мозг, минуя уши.

Глава 2
Энный элемент

Плоский мир живет благодаря магии, Круглый мир живет по правилам, и хотя даже магии необходимы правила, а некоторые люди считают, что в правилах тоже заключена магия, это абсолютно разные вещи. По крайней мере, до тех пор, пока в дело не вмешиваются волшебники. В этом заключалась главная научная мысль нашей последней книги, носящей название «Наука Плоского мира». Там мы привели историю вселенной от Большого взрыва к созданию Земли и эволюции не подающих особо больших надежд обезьян. В конце истории мы перенеслись вперед к крушению космического лифта, позволившего представителям загадочной расы (представители которой никак не могли произойти от обезьян, интересовавшихся лишь сексом и дуракавалянием) покинуть планету. Они оставили Землю, потому что она оказалась слишком опасной для жизни, и стали бороздить галактические просторы в поисках безопасного уголка и возможности спокойно выпить добрую пинту пива.

Волшебники Плоского мира так никогда и не узнали, кто построил космический лифт в Круглом мире. Но нам-то с вами известно, что это были мы, потомки тех самых обезьян, которые привели секс и дуракаваляние к наивысшей степени совершенства. Волшебники упустили этот факт, хотя их можно оправдать тем, что Земля просуществовала четыре миллиарда лет, а обезьяны и люди – лишь крошечную часть этого времени. Если сжать всю историю вселенной до одних суток, то получится, что мы охватили только последние двадцать секунд.

За то время, что волшебники перемотали вперед, в Круглом мире произошло немало интересных событий, и теперь, в настоящей книге, они попытаются узнать, что это были за события. Разумеется, они собираются вмешаться и совершенно случайно создать мир, в котором мы живем, точно так же, как вмешались в проект «Круглый мир» и совершенно случайно создали нашу вселенную. Ведь именно так все и происходит, верно?

Именно так и случаются истории.

Если смотреть на человеческую вселенную снаружи, то она представляет собой лишь маленькую сферу в кабинете Ринсвинда. Для ее изготовления понадобилось огромное количество магии, и это парадоксальным образом обусловило ее наиболее любопытное свойство, а именно то, что Круглый мир оказался единственным местом в Плоском мире, в котором магия не может действовать. Сильное магическое поле предохраняет его от всей энергии чуда, бурлящей вокруг. События Круглого мира не происходят только потому, что этого хотят люди. Не происходят они и просто ради хорошей истории. Они происходят потому, что так велят правила вселенной. Они подчиняются так называемым «законам природы».

По крайней мере, такое объяснение представлялось вполне приемлемым… до того как эволюционировало человечество. На этом этапе с Круглым миром приключилось нечто чрезвычайно странное. Он во многом стал походить на Плоский мир. Обезьяны поумнели, и их умы начали вмешиваться в нормальное течение жизни во вселенной. События стали происходить потому, что этого хотели люди. Законы природы, которые до этого момента были слепыми и бессмысленными, вдруг приобрели цели и намерения. События стали происходить по определенным причинам, и некоторые из них начали сами себе придумывать причины. Причем эта поразительная перемена произошла без единого нарушения правил, по которым вселенная бесцельно существовала до этого момента. Каковой она – на уровне этих же правил – и остается до сих пор.

Эта похоже на парадокс. Основным содержанием нашего научного комментария, расположенного между двумя последовательными эпизодами истории о Плоском мире, станет решение следующего парадокса: как Разум (в метафизическом смысле и с прописной Р) сумел зародиться на этой планете? Как бессмысленная вселенная смогла создать собственный Разум? Как увязать свободу воли человека (или ее видимость) с непреклонностью законов природы? Какова связь между «внутренним миром» разума и, как утверждают, объективным «внешним миром» физической реальности?

Философ Рене Декарт полагал, что разум должен состоять из особого вида материи – «мыслящего вещества», которое отлично от обычной материи и не может быть обнаружено с ее помощью. Разум считали невидимой бесплотной сущностью, которая оживляла иную, неразумную материю. Это была красивая идея, поскольку она одним махом объясняла, почему Разум так необычен, и долгое время эта точка зрения считалась общепринятой. Тем не менее сегодня эта концепция картезианского дуализма сдала свои позиции. В наше время только специалистам по космологии и физике элементарных частиц дозволено изобретать новые виды материи, когда им захочется объяснить, почему их теории не соотносятся с исследуемой реальностью. Когда космологи замечают, что галактики вращаются не с той скоростью и не там, где они думали, они не отбрасывают прочь свои теории гравитации. Вместо этого они изобретают «холодную темную материю», чтобы заполнить недостающие девяносто процентов массы вселенной. Если бы таким же образом поступали любые другие ученые, люди вскинули бы руки в ужасе и осудили бы их за такое «спасение теории». Но космологам, как водится, такие вещи сходят с рук.

Отчасти это происходит благодаря многочисленным преимуществам данной идеи. Холодная темная материя холодна, темна и материальна. Холодна потому, что ее нельзя обнаружить по тепловому излучению – ведь она им не обладает. Темна потому, что ее нельзя обнаружить по свету – им она тоже не обладает. И материальна потому, что является совершенно обычной материальной вещью (а не какой-то нелепой выдумкой вроде декартового «мыслящего вещества»). При этом, разумеется, холодная темная материя абсолютно невидима и, несомненно, отлична от обычной материи, которая и не холодная, и не темная…

К чести космологов, необходимо заметить, что они весьма усердно занимаются поиском способа, который позволил бы выявить холодную темную материю. Им уже удалось выяснить, что она преломляет свет, благодаря чему сгустки этой холодной темной материи можно «видеть» по эффекту, который она производит на изображения более отдаленных галактик. Она искажает их свет, смазывая его так, чтобы получались похожие на мираж тонкие дуги со сгустком недостающей массы в центре. По этим искажениям астрономы могут воссоздавать расположение невидимой холодной темной материи. Первые результаты появляются уже сейчас, а всего через несколько лет у нас будет возможность исследовать вселенную и выяснить, действительно ли эти недостающие девяносто процентов материи такие холодные и темные, как считается, или вся эта идея лишена всякого смысла.

Декартово «мыслящее вещество», столь же невидимое и не поддающееся обнаружению, имело совершенно иную историю. Сначала его существование казалось очевидным, потому что разум явно ведет себя не так, как остальной материальный мир. Затем оно стало казаться столь же очевидным вздором, ведь мозг можно разрезать на кусочки – желательно перед этим убедившись, что его владелец уже покинул этот мир, – и рассмотреть его материальные составляющие. Однако, проделав это, вы не обнаружите там ничего необычного. Он содержит много сложных белков, расположенных по очень хитрой системе, но не найдете ни единого атома «мыслящего вещества»[4]4
  А еще вы почувствуете себя на месте ужасных Аудиторов Плоского мира, антропоморфных воплощений правил вселенной, которые в романе «Вор времени» вели безуспешные поиски «красоты», расщепляя картины и статуи на атомы.


[Закрыть].

И пока мы не научились анатомировать галактику, космологам сходят с рук их абсурдные попытки спасти репутацию своей новой материи. Однако нейробиологи не имеют такой роскоши, а пытаются объяснить природу разума: гораздо проще кромсать мозги, нежели галактики.

Несмотря на изменение общепринятого мнения, все еще остается несколько убежденных дуалистов, которые до сих пор верят в особое «мыслящее вещество». Впрочем, подавляющее большинство современных нейробиологов полагают, что тайна Разума сокрыта в структуре мозга и, что еще более важно, в процессах, которые в нем протекают. Читая эти строки, вы явственно ощущаете свое Я. Именно ваше Я читает и думает над словами и заключенными в них мыслями. Ни одному ученому не удалось вырезать кусочек мозга, который содержал бы чье-нибудь Я. Большинство подозревает, что такого кусочка и не существует вовсе, а свое Я вы ощущаете благодаря общей деятельности всего мозга, а также подсоединенных к нему нервных волокон, доводящих до него ощущения из окружающего мира и позволяющих управлять руками, ногами и пальцами. Вы ощущаете свое Я, потому что усердно стараетесь быть своим Я.

Разум – это процесс, происходящий в мозгу, состоящем из самой обычной материи в соответствии с законами физики. Однако это весьма необычный процесс. В нем заключается некий дуализм, только это дуализм восприятия, а не физической природы. Когда вы думаете о чем-либо – скажем, о пятом слоне, соскользнувшем со спины Великого А’Туина, пролетевшего по дуге и врезавшегося в поверхность Плоского мира, – один и тот же физический процесс мышления имеет два разных смысла.

Первый – это простая физика. В вашем мозгу различные электроны перемещаются туда и обратно по различным нервным волокнам. Молекулы соединяются вместе и отделяются друг от друга, чтобы создавать новые. Современное измерительное оборудование, такое как ПЭТ-сканнер[5]5
  ПЭТ (позитронно-эмиссионная томография) подразумевает, что данное устройство улавливает мелкие частицы, выделяемые тканями мозга, и создает карту того, что происходит внутри него.


[Закрыть], выстраивает трехмерное изображение мозга, показывая, какие его участки активны в момент, когда вы думаете об этом слоне. Фактически ваш мозг гудит, причем очень сложным образом. Наука способна показать, как он гудит, но не может (пока) извлечь из него слона.

Но есть и еще одно восприятие. Изнутри, если можно так выразиться, вы не ощущаете всех этих гудящих электронов и взаимодействующих молекул. Вместо этого вы живо представляете себе огромное серое существо с отвислыми ушами и хоботом, которое неправдоподобным образом плывет сквозь космическое пространство и трагически обрушивается на землю. Разум – это то, чем мозг сам ощущает себя. Одни и те же физические явления обретают совершенно иной смысл, если на них смотреть изнутри. Одна из задач науки состоит в том, чтобы пытаться создать связь между этими двумя восприятиями. Первый шаг к этому – выяснить, какие участки мозга задействуются, когда вы думаете о чем-то определенном. Пока это невозможно, но с каждым днем мы к этому приближаемся. Правда, даже если ученым это удастся, скорее всего, будет невозможно объяснить, почему ваше представление слона получается таким ярким или почему он принимает именно такую форму, которую вы видите.

В науке о сознании есть технический термин, определяющий то, чем мы кажемся себе изнутри. Называется он «квалиа» и является выдумкой нашего разума, которую тот рисует на своей модели вселенной, подобно художнику, пишущему на холсте. Эти квалиа раскрашивают мир в яркие цвета, чтобы мы быстрее могли реагировать на признаки опасности, пищу, вероятных сексуальных партнеров… Наука не может объяснить, почему квалиа воспринимаются именно так, и даже не имеет никаких предположений по этому поводу. Впрочем, тут нет ничего постыдного – ведь физики способны объяснить, как работают электроны, но не знают, каково это быть электроном. Некоторые вопросы остаются за пределами науки. И, как нам кажется, вообще за пределами чего бы то ни было: достаточно легко объяснить эти метафизические проблемы, но практически невозможно доказать справедливость своих теорий. Наука признает, что это ей не по силам, так что она, по крайней мере, поступает честно.

В любом случае, наука о разуме (теперь со строчной буквы, так как уже говорим не в метафизическом смысле) изучает то, как он работает, как эволюционирует, но не то, каково им быть. И даже с учетом такого ограничения это далеко не вся наука о мозге. Существует еще одна важная сторона вопроса Разума. Не как он работает и чем занимается, а как он таким стал.

Как получилось, что в Круглом мире Разум эволюционировал у неразумных созданий?

Бо́льшая часть ответа лежит не в самом мозгу, а в его взаимодействии с окружающим миром. Особенно с другими мозгами. Люди – существа социальные, и они взаимодействуют друг с другом. Эта особенность и обусловила громадное, качественное изменение мозга и его способности вместить в себя разум. Это ускорило процесс эволюции, так как передача идей происходит гораздо быстрее, чем передача генов.

Как мы сообщаемся? Мы рассказываем истории. И мы вынуждены признать, это и есть настоящая тайна Разума. Она возвращает нас обратно в Плоский мир, потому что именно там вещи случаются так, как, по мнению людей, они происходят в Круглом мире. Особенно когда дело доходит до историй.

Плоский мир живет благодаря магии, а магия неразрывно связана с повествовательной причинностью, то есть силой истории. Заклинание – это история о том, чего человек хочет, и магия воплощает ее в реальность. В Плоском мире вещи случаются потому, что от них этого ожидают. Солнце восходит каждый день, потому что у него такая работа: оно должно давать людям свет, чтобы они могли видеть, и оно светит целый день, пока в нем есть необходимость. Этим солнце и занимается, этого от него и хотят. И оно делает свое дело очень продуманно: небольшой огонек облетает диск сверху и снизу, периодически заставляя одного из слонов поднимать ногу, чтобы пролететь под ней. Это не наше глупое и жалкое солнце, которое имеет гигантские размеры и адскую температуру и находится примерно в ста миллионах миль, так как его близость для нас убийственна. И вдобавок не само вращается вокруг нас, а заставляет нас вращаться вокруг него, что является совершенным безумием, поскольку все люди на планете, разве что за исключением слабовидящих, наблюдают абсолютно противоположную картину. Таким образом, на элементарное создание дневного света ресурсы страшно перерасходуются.

В Плоском мире восьмой сын восьмого сына должен стать волшебником. От силы истории нельзя сбежать: результат заведомо предрешен. Даже если восьмым сыном восьмого сына, как в романе «Творцы заклинаний», оказывается девочка. Великий А’Туин должен плавать по космическому пространству с четырьмя слонами на спине, держащими на себе Плоский мир, потому что так положено вести себя черепахам, несущим на себе миры. Этого требует структура повествования. Более того, все, что существует[6]6
  И многое из того, что не существует. Тьма, например.


[Закрыть] в Плоском мире, существует в материальном виде. Говоря языком философов, идеи материализуются, то есть становятся реальностью. Смерть – это не просто процесс отключения и увядания, это еще и субъект, представляющий собой скелет в плаще и с косой, который РАЗГОВАРИВАЕТ. В Плоском мире повествовательный императив воплощается в некое вещество – рассказий. Это такой же элемент, как сера, водород или уран. Его символом должно было быть что-то вроде Na (от «narrativium»), но благодаря кучке старых итальянцев он уже занят натрием. Поэтому рассказию, наверное, дали символ Nv, а то и вовсе какой-нибудь Zq, учитывая то, как они обошлись с другими элементами. Но, что бы там ни было, в Плоском мире рассказий является химическим элементом и обитает где-то в тамошнем аналоге периодической таблицы Менделеева. Где именно? Казначей Незримого Университета, единственный волшебник, достаточно свихнувшийся, чтобы разобраться во всех выдуманных числах, мог бы решительно нам заявить, что ответа на этот вопрос не существует, ибо он является энным элементом.