Текст книги "Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус"

Даже такие предшественники Спинозы, как Декарт и Лейбниц, полагали, что Бог перемещает вещи в мире лишь силой своего голоса – магией и детским мышлением. Спиноза выдвинул идею о том, что всемогущий Господь может управлять вселенной, не будучи антропоморфным созданием. Многие его современные последователи считают воплощением такого Бога свод правил, разработанных, описанных или приписываемых наукой материальному миру. Другими словами, то, что происходит в материальном мире, происходит именно таким образом потому, что к этому их вынуждает Бог или природа материального мира. А отсюда вытекают идеи, сходные не с магией и не с исполнением желаний, а с рассказием.

Взгляды Спинозы на взросление ребенка противоположны исполнению желаний. Существуют правила, условия, которые ограничивают наши действия. Ребенок растет и учится совершенствовать свои действия, попутно вникая в правила. Сначала он может пытаться пересечь комнату, предположив, что стул этому не препятствует, но когда тот не сдвинется с его пути, это его расстроит. И тогда ребенок испытает гнев. Позднее, когда он продумает для себя путь, которому стул не будет препятствовать, его действия спокойно и мирно приведут к желаемому результату. Пока он растет и учит правила – будь то воля Господня или особенности причинно-следственной связи во вселенной, – это постепенно приводит к мирному принятию ограничений, а гнев сменяется спокойствием.

Книга Кауффмана «Дома во Вселенной» хорошо отражает взгляды Спинозы, который считал, что мы действительно сами строим свой дом, получая в награду мир и способность контролировать свой гнев, и что каждый таким образом оказывается в своей собственной вселенной. Мы идеально подходим для своей вселенной, ведь мы эволюционировали в ней, и успех нашей жизни зависит от нашего отношения к тому, как она стесняет наши планы и вознаграждает за понимание. В молитве Спинозы нет места для «пожалуйста» и «спасибо». Его точка зрения складывается из взглядов ремесленника и философа, дикарского почитания традиций и варварских добродетелей любви и чести.

Благодаря этому мы имеем историю совершенно нового типа, несущую окультуривающий посыл. Вместо варварского «Тогда он снова потер лампу… и опять возник джинн» у нас появился старший сын короля, который решил завоевать руку прекрасной принцессы… но потерпел неудачу. О чудо! У варваров никогда не случалось такого, чтобы главный герой терпел неудачу. И вообще, в дикарских или варварских сказках никто и никогда не терпит неудач, кроме злых великанов, магов и великих визирей. Однако новая история повествует о том, как средний сын короля учится на ошибках старшего, и показывает слушателю (учащемуся), какая это трудная цель. Но и тот терпит неудачу, потому что учиться не так-то просто. Зато младший сын (или третий козлик, или третий поросенок в кирпичном домике) показывает, как добиться успеха в спинозианском просвещенном мире, где все познается благодаря наблюдениям и опытам. Истории, в которых люди учатся на ошибках других, стали признаком цивилизованного общества.

Рассказий входит в наш комплект «Собери человека». Благодаря ему образуется разум, который отличается от дикарского и руководствуется суждениями вроде «делай так, потому что мы всегда так делали и у нас получалось» и «не делай так, потому что это табу, зло и мы тебя убьем, если ты так сделаешь». Отличается он и от дикарского: «этот путь ведет к славе, трофеям, богатству и куче детей (если мне только попадется джинн); я не предам себя унижению, обесчестив свои руки черной работой». А цивилизованный ребенок, напротив, учится повторять задачи, взращивая зерно своей вселенной.

Читающий сказки, придуманные и переданные при помощи рассказия, готов сделать все, что необходимо для понимания требований поставленной задачи. Возможно, в сказочной вселенной состязания ради руки и сердца принцессы не являются прерогативой среднего слоя общества, но положение младшего принца хорошо ему сослужит и в шахте, и на фондовой бирже, и на Диком Западе (судя по голливудским фильмам, крупному поставщику рассказия), и даже если он станет отцом или бароном. Мы говорим «он», потому что для «нее» все гораздо сложнее, ибо модели рассказия для девушек не существует, а форма, в которую его облекают феминистские мифы, едва ли соответствует тем же вопросам, которым отвечают модели, предназначенные для мальчиков. Но это можно исправить, если понять, что рассказий учит с помощью ограничений.

Технически Плоский мир является миром, который живет по сказочным правилам, но значительная часть его энергии и успеха происходит благодаря тому, что эти правила постоянно оспариваются и подрываются, в основном матушкой Ветровоск, которая цинично использует их или игнорирует, если считает это нужным. Она откровенно выражает неодобрение девушкам, которые по принуждению всепоглощающих «историй» выходят замуж за прекрасных принцев, основываясь лишь на размере собственной обуви. Она считает, что истории существует для того, чтобы оспаривать их. Но сама матушка – часть более длинной истории, и в ней тоже имеются свои правила. В некотором смысле она постоянно пытается отпилить ветку, на которой сидит. А ее истории набирают силу благодаря тому, что мы с ранних лет запрограммированы верить в чудовищ, с которыми она сражается.

Глава 7
Магия культа карго

В голове у Ринсвинда вертелось выражение «культ карго».

Оно попалось ему случайно – как и большинство того, что ему попадалось, – на далеких островах в огромных океанах.

Скажем, однажды туда причалил заблудший корабль, чтобы пополнить запасы провизии и воды. Тогда услужливым местным жителям досталось несколько вещиц вроде стальных ножей, наконечников стрел и рыболовных крючков[26]26
  А также новых болезней, хотя они не очень-то годились, для того чтобы выстругивать фигурки из бамбука.


[Закрыть]. Но затем корабль уплыл, и некоторое время спустя сталь затупилась, а наконечники потерялись.

Возникла необходимость в новом корабле. Но к этим далеким островам они подходили редко. Значит, нужно было то, что сможет их привлечь. Что-то вроде приманки. И ничего, что она была сделана из бамбука и пальмовых листьев – выглядела она как настоящий корабль. Кораблей же должны привлекать другие корабли – иначе откуда берутся маленькие лодочки?

Как и во многих подобных случаях, это имело смысл – в определенных значениях слова «смысл».

Вся магия Плоского мира работала лишь на то, чтобы управлять необъятными океанами магии, разливающейся по миру. А все, что могли сделать волшебники Круглого мира, это построить что-то вроде бамбуковой приманки на берегу огромной, холодной, вращающейся вселенной, которая молила: приди, магия, приди.

– Это ужасно, – заметил он Думмингу, рисовавшему большой круг на полу, вызывая восхищение Ди. – Они верят, что живут в нашем мире. С черепахой и всем остальным!

– Да, и это странно, ведь в здешних правилах довольно легко разобраться, – произнес Думминг. – Предметы стремятся принять форму шара, а шары стремятся перемещаться кругами. Стоит это понять, и все встанет на свои места. То есть сначала проделает путь по кривой, а потом уже встанет.

Он вернулся к рисованию круга.

Волшебники жили в доме Ди. Казалось, он был этим вполне доволен, только испытывал некоторое смущение, как крестьянин, к которому нагрянули невесть откуда взявшиеся родственники из большого города, не понятно чем занимавшиеся, но богатые и очень интересные.

Ринсвинд считал, что беда заключалась в том, что волшебники твердили Ди, будто магия здесь не работает, а сами то и дело ей занимались. Хрустальный шар давал им советы. Орангутан бегал взад-вперед, опираясь на кулаки, то подышать свежим воздухом, то побродить по библиотеке Ди, возбужденно у-укал и раскладывал книги, пытаясь открыть вход в Б-пространство. Сами же волшебники по своему обыкновению тыкали во все подряд пальцами и спорили, не слушая друг друга.

А Гекс выследил эльфов. Это казалось сущей нелепицей, но, спускаясь в Круглый мир, они совершили нырок во времени и оказались в миллионе лет в прошлом.

Теперь волшебникам тоже нужно было попасть туда. Как объяснил Думминг, для облегчения понимания время от времени прибегая к жестикуляции, это было нетрудно. Время и пространство в круглой вселенной были полностью зависимы. Волшебники, чьи тела состояли из более высокоорганизованной материи, могли без труда перемещаться в пределах этой вселенной с помощью магии из реального мира. Имелись и дополнительные, сложные причины, большинство которых было трудно объяснить.

Волшебники не поняли почти ничего из этого, однако им льстило, что их тела состояли из более высокоорганизованной материи.

– Но ведь тогда здесь ничего не было, – сказал декан, наблюдая за тем, как Думминг рисовал круг. – Не было даже тех, кого можно было бы назвать людьми.

– Тогда были обезьяны, – заметил Ринсвинд. – Или, по крайней мере, существа, похожие на обезьян.

У него имелись собственные мысли на этот счет, хотя он и признавал принятое в Плоском мире мнение, что обезьяны были потомками людей, которые бросили эволюционировать[27]27
  Библиотекарь, со своей стороны, придерживался мнения, что люди были приматами, которые бросили эволюционировать. Ведь это людям никогда не удавалось жить в гармонии со своим окружением, создать работоспособный общественный слой и, что важнее всего, спать, удерживаясь на ветках.


[Закрыть].

– Ах, да, обезьяны, – раздраженно ответил Чудакулли. – Я их помню. Совершенно бесполезные существа. Если ты не пытаешься их съесть или заняться с ними сексом, они с тобой и знаться не захотят. Они просто валяют дурака.

– Я думаю, эти обезьяны появились уже позже, – сказал Думминг. Он встал и принялся отряхивать мел со своей мантии. – Гекс считает, что эльфы сделали что-то с… кем-то. С теми, которые потом стали людьми.

– Они вмешались? – спросил декан.

– Да, сэр. Нам известно, что они могут влиять на разум людей, когда поют…

– Ты сказал «стали людьми»? – спросил Чудакулли.

– Да, сэр. Простите, сэр. Я вовсе не хочу снова спорить об этом, сэр. В Круглом мире одни вещи становятся другими. Во всяком случае, некоторые из некоторых вещей могут становиться другими вещами. Я не говорю, что это относится и в Плоском мире, сэр, но Гекс вполне уверен, что здесь это происходит именно так. Можем ли мы хоть на мгновение представить, сэр, что это правда?

– Чтобы было о чем поспорить?

– Ну, вообще-то чтобы нам не пришлось этого делать, сэр, – сказал Думминг.

Наверн Чудакулли мог спорить об эволюции очень долго.

– Ну, допустим, – неохотно проговорил аркканцлер.

– Мы знаем, сэр, что эльфы действительно могут влиять на разум меньших созданий…

Ринсвинд пропускал их слова мимо ушей. Ему не нужно было все это слушать. Он провел гораздо больше времени в полевых условиях – в канавах, в лесу, прячась в камыше, пересекая пустыни, – и пару раз ему приходилось сталкиваться с эльфами, а потом убегать от них. Они не любили всего, что, по мнению Ринсвинда, наполняло жизнь содержанием, таких вещей, как города, стряпня и отсутствие камней, непрерывно бьющих тебя по голове. Он не знал наверняка, едят ли они вообще что-нибудь не ради развлечения. Они вели себя так, будто в самом деле питались страхом других существ.

Очевидно, когда они нашли людей, те им понравились. Люди были весьма изобретательны, когда дело доходило до испуга, и прекрасно заполняли свое будущее страхами.

Но затем они все испортили, применив свой чудесный, страхогенерирующий разум для создания всяких вещей, которые развеяли этот страх, – календарей, часов, свеч и историй. Особенно историй. Особенно тех, в которых чудовища погибали.

Пока волшебники спорили, Ринсвинд отправился посмотреть, чем был занят библиотекарь. Примат, снявший платье, но для соответствия местной моде оставивший воротник, был счастлив, как… ну, счастлив, как библиотекарь, окруженный книгами. Ди имел хорошую коллекцию. Большинство его книг было посвящено магии или числам или магии и числам. Впрочем, эти книги были не такими уж магическими: их страницы даже не умели переворачиваться сами.

Хрустальная сфера стояла на полке, чтобы Гекс мог наблюдать.

– Аркканцлер желает, чтобы мы все вернулись и остановили эльфов, – сказал Ринсвинд, присаживаясь на стопку из книг. – Он считает, мы можем напасть на них из засады, прежде чем они успеют что-либо сделать. Как по мне, я не думаю, что это сработает.

– У-ук? – спросил библиотекарь, обнюхав бестиарий и отложив его в сторону.

– Да потому что такое обычно не срабатывает, вот почему. Самые блестящие планы – и те не срабатывают. А этот вовсе не блестящий. «Давайте вернемся туда и забьем этих чертей до смерти железными палками» – это, по моему мнению, вовсе не блестящий план. Что тут смешного?

Плечи библиотекаря затряслись. Он передал Ринсвинду книгу, и тот прочитал отрывок, на который он ему указал.

Ринсвинд прекратил читать и посмотрел на библиотекаря.

Это было воодушевляюще. О, как это было воодушевляюще. Ринсвинду никогда не приходилось такого читать. Но…

Он провел в этом городе день. Там были собачьи бои и медвежьи ямы – но и это было не самым худшим. Над воротами он видел головы на пиках. Разумеется, Анк-Морпорк был плох, но Анк-Морпорк за тысячи лет своего существования стал более… утонченным в своих грехах. А это место сильно напоминало скотный двор.

Человек, написавший это, каждое утро просыпался в городе, где людей сжигали живьем. Но он все равно это написал.

«…какое чудо природы человек… как благородно рассуждает… с какими безграничными способностями… как точен и поразителен по складу и движеньям…»[28]28
  Перевод Бориса Пастернака (прим. переводчика).


[Закрыть]

Библиотекарь чуть ли не рыдал от смеха.

– Смеяться тут нечего, это точка зрения тоже имеет право на жизнь, – заметил Ринсвинд и перелистнул страницы.

– Кто это написал? – спросил он.

– Согласно данным из Б-пространства, автор считается одним из величайших драматургов всех времен, – ответил Гекс со своей полки.

– Как его звали?

– Его собственное написание своего имени противоречиво, – сказал Гекс, – но по общепринятому мнению, его звали Уильям Шекспир.

– Он существует в этом мире?

– Да. В одной из многих альтернативных историй.

– Значит, не совсем здесь, верно?

– Да. Ведущего драматурга в этом городе зовут Артур Дж. Соловей.

– И что, он хорош?

– Он лучший из тех, что здесь есть. На самом же деле он ужасен. Его пьеса «Король Руфус III» считается худшей из когда-либо написанных.

– Ох.

– Ринсвинд! – проревел аркканцлер.

Волшебники собирались в кругу. Они привязали к своим посохам подковы и куски железа, приняв вид высокоорганизованных мужчин, готовых надирать низкоорганизованные задницы. Ринсвинд спрятал книгу в мантию, захватил Гекса и поспешил к ним.

– Я просто… – начал он.

– Ты тоже идешь. И никаких споров. Сундук тоже с нами, – отрезал Чудакулли.

– Но…

– В противном случае нам придется поговорить о семи ведерках угля, – продолжил аркканцлер.

Он знал о ведерках. Ринсвинд проглотил комок в горле.

– Ты же оставишь Гекса с библиотекарем? – спросил Думминг. – Он сможет присмотреть за доктором Ди.

– А разве Гекс не с нами? – сказал Ринсвинд, встревоженный перспективой потерять единственное существо из Незримого Университета, которое, судя по всему, понимало, что происходит.

– Там не будет подходящих аватаров, – сказал Гекс.

– Он имеет в виду, там не будет ни волшебных зеркал, ни хрустальных шаров, – объяснил Думминг. – Ничего такого, что люди могли бы посчитать магическим. Да и людей там не будет, куда мы отправляемся. Поставь Гекса на место. Мы все равно тут же вернемся. Гекс, ты готов?

Круг мгновенно вспыхнул, и волшебники исчезли.

Доктор Ди повернулся к библиотекарю.

– Работает! – воскликнул он. – Великая печать работает! Теперь я могу…

Он исчез. И пол. И дом. И город. И библиотекарь оказался на болоте.

Глава 8
Планета обезьян

«Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! Поступками как близок к ангелам! Почти равен богу – разуменьем!»

Но смотреть вблизи, как он ест, вы не захотите…

Уильям Шекспир был одной из ключевых фигур, оказавших влияние на переход от средневекового мистицизма к рационализму пост-Ренессанса. Мы и так собирались его упомянуть, но хотелось дождаться его появления в Круглом мире.

Шекспировские пьесы стали краеугольным камнем нынешней западной цивилизации[29]29
  Во время его первого визита в Англию в 1930 году Махатму Ганди спросили: «Что вы думаете о западной цивилизации?» Говорят, он ответил: «Думаю, это была бы неплохая идея».


[Закрыть]. Они провели нас от противостояния между аристократическим варварством и помешанного на традициях племенного строя к настоящей цивилизации, которую мы сейчас знаем. Но здесь, кажется, присутствует некоторое противоречие, а именно наличие воодушевленной сентиментальности в варварский век. Так получилось потому, что Шекспир жил в критический момент истории. Эльфы искали что-то, способное превратиться в людей, и вмешались в развитие Круглого мира, чтобы наверняка добиться делаемого. Люди суеверны. Но человеческая среда может породить и Шекспира. Пусть и не в этой версии истории.

Эльфы не были единственными плоскомирскими обитателями, которые вмешались в происходящее на Круглом мире: волшебники тоже пытались осуществить «возвышение», как у Дэвида Брина, используя при этом метод Артура Кларка. Ближе к концу «Науки Плоского мира» приматы из Круглого мира сидят в своей пещере, наблюдая за материализацией загадочной черной прямоугольной плиты из другого измерения… Декан Незримого Университета стучит по ней указательным пальцем, чтобы привлечь внимание, и пишет мелом слово «КАМЕНЬ». «Камень. Кто-нибудь из вас может сказать мне, что это такое?» Но приматов интересует только СЕКС.

В следующее свое появление в Круглом мире волшебники наблюдали крушение космического лифта. Обитатели планеты улетали во вселенские просторы на огромных кораблях, построенных из ядер комет.

Между приматами и космическим лифтом случилось нечто чрезвычайно драматичное. Что это было? Волшебники не имели ни малейшего понятия. Они сильно сомневались, что это имело какое-либо отношение к приматам, явно представлявшим собой плохой материал.

В первом томе «Науки Плоского мира» мы не стали заходить дальше и оставили пробел. По меркам геологии, охватывающей весь этот период, это лишь крошечная частичка истории, но если судить по изменениям на планете, пробел получился достаточно длинным. Зато теперь даже волшебники понимали, что приматы, несмотря на свою бесперспективность, действительно эволюционировали до созданий, построивших космический лифт и улетевших со своей крайне опасной планеты искать, как сказал бы Ринсвинд, место, где не было бы камней, непрерывно бьющих тебя по голове. И по-видимому, ключевым моментом в их эволюции стало вмешательство эльфов.

Как же это на самом деле случилось в Круглом мире? Весь процесс занял порядка пяти миллиардов лет. Сто тысяч дедов[30]30
  Это единицу времени мы придумали в «Науке Плоского мира» как «человеческий» способ измерения больших временных величин. Она составляет пятьдесят лет, что является приблизительной разницей в возрасте между дедами и внуками. Бо́льшая часть наиболее интересных событий в развитии человечества произошла в течение последних 150 дедов. Но помните: объекты в зеркале заднего вида ближе, чем кажутся.


[Закрыть] тому назад у нас с шимпанзе был общий предок. Шимпанзеподобный предок человека также был человекоподобным предком шимпанзе. Нам он показался бы удивительно похожим на шимпанзе, но те посчитали бы его удивительно похожим на человека.

Анализ ДНК не оставляет и тени сомнения в том, что шимпанзе приходятся нам ближайшими родственниками из ныне живущих: обыкновенные («робастные») шимпанзе, Pan troglodytes, и более худощавые («грацильные») бонобо, Pan paniscus, которых часто неполиткорректно называют карликовыми. Наши геномы на 98 % совпадают – и это позволило Джареду Даймонду назвать человека «третьим шимпанзе» в своей одноименной книге.

Результаты того же анализа ДНК подтверждают, что мы и современные шимпанзе разделились на разные виды около пяти миллионов лет (100 000 дедов) назад. С этим можно поспорить, но в любом случае данное число недалеко от истины. Также незадолго до этого отпочковались гориллы. Самые ранние окаменелые останки наших предков-гоминид были обнаружены в Африке, а гораздо более поздние встречались в других частях мира, таких как Китай или остров Ява. Старейшими из известных нам являются два вида австралопитеков (Australopithecus) – каждому из них по 4–4,5 миллиона лет. Австралопитеки просуществовали порядочное количество времени и исчезли примерно 1–1,5 миллиона лет назад, уступив место представителям рода Homo: Homo rudolfensis («человек рудольфский»), Homo habilis («человек умелый»), Homo erectus («человек прямоходящий»), Homo ergaster («человек работающий»), Homo heidelbergensis («человек гейдельбергский»), Homo neanderthalensis («человек неандертальский») и, наконец, нам – Homo sapiens («человек разумный»). Другой вид австралопитеков неким образом оказался среди всех этих Homo. На самом же деле чем больше окаменелостей мы находим, тем более сложной становится наша предполагаемая родословная, и сейчас нам все сильнее кажется, будто бо́льшую часть последних пяти миллионов лет на африканских равнинах сосуществовало несколько видов гоминид.

Нынешние шимпанзе – достаточно смышленые приматы, пожалуй, гораздо более смышленые, чем те, которых декан пытался научить правописанию. Некоторые поразительные эксперименты показали, что шимпанзе способны понимать простой язык, если его представить им в символических образах. Они даже могут формулировать простые понятия и абстрактные ассоциации – причем все в языковых рамках. Построить космический лифт они не могут и не смогут, пока не эволюционируют настолько, чтобы не становиться добычей охотников.

Мы тоже не можем его построить, но не исключено, не пройдет и одной-двух сотен лет, как лифты будут стоять вдоль всего экватора. Нужно лишь создать достаточно прочный материал, например какой-нибудь композит с углеродными нанотрубками. Затем с геостационарных спутников будут спущены тросы, на них подвесят кабины лифта, оборудованные подходящей для космоса музыкой… И покинуть планету станет совсем просто. Затраты энергии, а значит, и предельные финансовые затраты будут близки к нулю, потому что, для того чтобы что-то поднять наверх, что-то нужно опустить. Вероятно, это будет лунный камень или платина, добытая на каком-нибудь астероидном поясе, а может, космонавт, которого пора сменить с дежурства. Правда, капитальные вложения в такой проект должны быть огромными – поэтому мы и не очень торопимся этим заниматься.

Здесь возникает серьезный научный вопрос: как эволюции удалось так быстро превратить приматов, не способных тягаться по умственному развитию с шимпанзе, в богоподобных существ, которые пишут шекспировские стихи? Как им удалось за такой срок продвинуться настолько далеко, что вот-вот будет воздвигнут (или обрушен) космический лифт? Не похоже, чтобы 100 000 дедов было для этого достаточно, если учесть, что из бактерий в первых шимпанзе они превращались 50 миллионов дедов[31]31
  Только учтите, что бо́льшая часть этих дедов являлась бактериями. Да, неудачная метафора.


[Закрыть].

Для столь резкого скачка была необходима какая-то новая уловка. И ей стало изобретение культуры. Именно благодаря ей каждый примат получил возможность использовать идеи и открытия тысяч других приматов. Она же позволила накапливать коллективные знания и не терять информацию со смертью ее носителя. В «Вымыслах реальности» мы ввели термин «экстеллект» для уловки подобного рода, и сейчас это слово уже начинает входить в оборот. Экстеллект похож на наш индивидуальный интеллект, но находится не внутри, а вне нас. Интеллект ограничен рамками, а экстеллект может расширяться до бесконечности. Экстеллект позволяет нам тянуться вверх всем коллективом, мысленно ухватившись за шнурки собственных ботинок.

Противоречие между благородными чувствами Шекспира и культурной среды, допускающей выставлять головы на пиках, в которой он жил, вытекает из того, что его очень интеллектуальный интеллект оказался среди не очень экстеллектуального экстеллекта. В то время немало людей обладали благородством, достойным восхваления Шекспиром, но их слаборазвитый экстеллект еще не успел передать это благородство в общую культуру. Культура была (или считалась) благородной в принципе – короли принимали власть от самого Господа, – но благородство это было варварским. При этом ее разбавляла варварская жестокость, служившая для королей средством самосохранения.

Можно придумать много способов создать существ, обладающих интеллектом, и гораздо больше способов объединить их в культуру, обладающую экстеллектом. У цивилизации крабов из «Науки Плоского мира» все шло хорошо, пока ее Большой скачок вбок не был нивелирован вернувшейся кометой. Мы сами все это придумали, но кто знает, что могло происходить здесь сто миллионов лет назад? Все, что нам известно наверняка – или в определенной степени «наверняка», ведь даже сейчас наши знания основаны на догадках, – это то, что некие существа, похожие на приматов, превратились в нас. И нужно обладать особым высокомерием и безрассудством, чтобы применить эту историю к остальной части вселенной, не приняв во внимание альтернативные варианты.

Важной составляющей нашей истории являются мозги. В отношении к массе тела люди обладают гораздо более крупным мозгом, чем любые другие животные на планете. Объем человеческого мозга в среднем составляет порядка 1350 кубических сантиметров, что примерно в три раза превышает объем мозга примата с аналогичными габаритами тела. Мозг кита крупнее нашего, но они гораздо крупнее нас, поэтому объем самого кита на одну клетку мозга больше, чем аналогичный показатель у человека. Но если речь идет о мозге, то, конечно, количество не столь важно, как качество. Однако мозг, способный выполнять действительно сложные задачи вроде разработки углеродных нанотрубок или починки посудомоечных машин, должен быть довольно крупным, так как возможности маленького мозга были бы ограничены из-за нехватки места для информации, необходимой для решения столь интересных вопросов.

Вскоре мы увидим, что одних только мозгов для этого недостаточно. И все же без них или адекватной им замены далеко вы не уедете.

Существует две основные теории происхождения человека. Одна довольно скучная и, скорее всего, верная, а вторая – увлекательная, но, по всей видимости, ошибочная. Тем не менее вторая лучше как история, поэтому рассмотрим обе.

Согласно скучной общепринятой теории мы эволюционировали в саваннах. Кочующие группы ранних приматов прокладывали себе путь в высокой траве, собирая любую доступную пищу – семена, ящериц, насекомых, – подобно современным бабуинам[32]32
  Хотя они и не человекообразные обезьяны.


[Закрыть]. А львы и леопарды тем временем охотились на обезьян в этой высокой траве. И эти обезьяны или приматы, которые лучше замечали сигнал в виде колыхающегося хвоста больших кошечек и умели достаточно быстро находить деревья, выживали и оставляли потомство. А те, кому это плохо удавалось, – нет. Дети наследовали навыки выживания и передавали их своим детям.

Для выполнения таких задач требовались вычислительные способности. Чтобы замечать хвосты и находить деревья, нужно уметь распознавать образы. Мозг должен распознать хвост на фоне камней и грязи похожего желтого цвета; он должен выбрать достаточно высокое дерево, пригодное для лазанья, но не слишком пригодное. И делать все это нужно очень быстро. Вместительный мозг с большим объемом памяти (запоминающий случаи, когда из-за камней выпрыгивало нечто мохнатое, а также расположение подходящих деревьев) способен распознавать визуальные следы львов гораздо эффективнее, чем маленький мозг. А мозг, чьи нервные клетки быстрее передают сигналы друг другу, может более эффективно анализировать входящие данные органов чувств и выявлять присутствие льва быстрее, чем медлительный мозг. Таким образом, на ранних приматов и обезьян оказывалось давление для развития более крупных и быстрых мозгов. Оказывалось оно и на львов, которым нужно было лучше маскироваться, чтобы крупные и быстрые обезьяньи мозги не могли их замечать. И так «гонка вооружений» хищника и жертвы продолжалась, благодаря чему и львы, и приматы стали гораздо эффективнее исполнять свои экологические роли.

Такова общепринятая история эволюции человека. Но есть и другая, менее традиционная и имеющая два основных источника.

Люди – очень странные приматы и вообще очень странные животные. У них на редкость короткий и, как правило, очень мягкий мех. Они ходят прямо лишь на двух конечностях. Имеют слой жира круглый год. Спариваются лицом к лицу (как правило). Превосходно контролируют дыхание – достаточно превосходно, чтобы говорить. Способны плакать и потеть. Обожают воду и могут плавать на длинные расстояния. Новорожденный ребенок, брошенный в водоем, может держаться на плаву: способность плавать у людей инстинктивна. Основываясь на всех этих особенностях, Элен Морган в 1982 году написала книгу «Водная обезьяна», в которой предложила радикальную теорию: что люди эволюционировали не в саваннах, в окружении свирепых хищников, а на побережье. Этим объясняется и плавание, и прямое хождение (когда вас вытесняет морская вода, удобнее эволюционировать на двух ногах), и недостаток шерсти (которая мешает при плавании, и желание от нее избавиться могло быть причиной для эволюции). Хотя если начистоту, можно поспорить с тем, что этим объясняются все особенности человека, которые мы перечислили выше. Первоначальное научное обоснование этой теории было разработано Алистером Харди.

В 1991 году Майкл Кроуфорд и Дэвид Марш в своей книге «Движущая сила» зашли еще дальше, добавив один дополнительный ингредиент. В буквальном смысле. Самое важное на побережье – это морепродукты. А самое важное в морепродуктах – это незаменимые жирные кислоты, жизненно важные для мозга. Фактически примерно две трети мозга состоит из них. Жирные кислоты нужны для образования мембран, через которые мозг передает электрические сигналы, чтобы обрабатывать информацию. Миелин, окружающий нервные клетки в мембранной оболочке, ускоряет передачу сигналов нервной системы приблизительно в пять раз. Так что, для того чтобы получился большой и быстрый человеческий мозг, нужно много незаменимых жирных кислот. И почти столько же было нужно нашему далекому предку-примату. Наш организм, как ни странно, не умеет вырабатывать эти кислоты из более простых веществ, хотя мы синтезируем куда более сложные биохимические вещества, которые нам необходимы. Поэтому нам приходится получать жирные кислоты в готовом виде из нашей пищи – по этой же причине их и называют «незаменимыми». Но что еще более странно, в саваннах они встречаются крайне редко. Там их можно обнаружить только внутри живых существ, но и там их очень мало. Наиболее богатым источником незаменимых жирных кислот являются морепродукты.

Не исключено, что именно поэтому нам хочется проводить больше времени на море. Но что бы ни являлось тому причиной, увеличение размеров мозга стало ключевым шагом в нашей эволюции из волосатого, четвероногого, сто тысяч раз прадеда.

Крупного мозга, однако же, тоже недостаточно. Намного важнее то, как мы его используем. И что нам всегда удавалось, так это стравливать их друг с другом, отчего за многие тысячи лет они научились лучше конкурировать и общаться между собой.

Соревнования обезьяньих мозгов с львиными превратились в гонку вооружений, которая хорошо сказалась на обоих, но гонка эта проходила слишком медленно, потому что они использовали свои мозги только для конкретных целей. А когда идет соревнование одних обезьяньих мозгов с такими же обезьяньими, они работают на полную мощность, причем непрерывно, в результате чего скорость эволюции значительно возрастает.