Текст книги "Ведьмы за границей"

На них упала тень. Это пришла Маграт, которая обшаривала берега.

– Кажется, я собрала почти все, – сказала она, присаживаясь. – Вот метла Матушки. А вот… ну да… палочка. Она через силу улыбнулась. – Вокруг по воде плавали маленькие тыквочки, так я ее и нашла.

– Я считаю, нам повезло, – подбодрила ее Нянюшка Ягг. – Слышишь, Эсме? Нам точно не грозит остаться без еды.

– И я нашла корзину с гномьим хлебом, – добавила Маграт. – Правда, я боюсь, он размок.

– Не может такого быть, я гарантирую, – сказала Нянюшка Ягг. – Нельзя размочить гномий хлеб. Ну что же… – добавила она, сев на место. – Миленький у нас пикничок, не правда ли… и костерочек, и есть, где присесть, и… Ручаюсь, в каком-нибудь Очудноземье бедняки все бы отдали, чтобы быть на нашем месте…

– Если не перестанешь излучать позитив, Гита Ягг, я не удержусь и заеду тебе по уху, – сказала Матушка Ветровоск.

– Ты уверена, что тебя не продуло? – спросила Нянюшка Ягг.

– Я обсыхаю, – сказала Матушка Ветровоск. – На внутреннем огне.

– Слушайте, мне правда жаль, – сказала Маграт. – Я же сказала, я извиняюсь.

Не то чтобы ей было за что извиняться, подумала она. Плыть на лодке не она предложила. Водопад тоже не она туда поставила. Она даже не могла заметить его появление. Да, она превратила лодку в тыкву, но не нарочно. Это с любым могло случиться.

– Еще мне удалось спасти записки Дезидераты, – сказала она.

– А, ну это очень кстати, – сказала Нянюшка Ягг. – Теперь узнаем, где именно мы заблудились.

Она огляделась. Самые страшные горы остались позади, но вокруг еще высились пики, а до вечных снегов тянулись горные луга. Откуда-то издали доносился звон козьих колокольчиков.

Маграт развернула карту, которая стала сморщенной и сырой, а краска потекла. Неуверенно ткнула в размытую область.

– Думаю, мы здесь, – сказала она.

– Это точно, – сказала Нянюшка Ягг, чьи познания в картографии были еще скромнее, чем у Матушки. – Поразительно, как мы все поместились на клочке бумаги.

– Думаю, сейчас разумнее всего следовать вдоль реки, – сказала Маграт. – Но ни в коем случае не по ней самой, – быстро добавила она.

– Мою сумку, я так понимаю, ты не нашла? – спросила Матушка Ветровоск. – У меня там были перциональные принадлежности.

– Наверное, утонула как камень, – сказала Нянюшка Ягг.

Матушка Ветровоск поднялась, как генерал, которому только что донесли, что его армия заняла в битве второе место.

– Пошли, – сказала она. – Итак, что у нас дальше?

Дальше у них был лес – темный и агрессивно-хвойный. Ведьмы летели над ним молча. Изредка среди деревьев выступали отдельные избушки. То тут, то там над пасмурной чащей возвышался утес, окутанный туманом даже в полдень. Разок-другой они пролетали мимо замков, если можно их так назвать: они выглядели так, будто их не построили, а изрыгнули из самой земли.

Подобной местности подходят определенного рода истории, в которых обычно есть волки, чеснок и испуганные женщины. Темные и алчные истории, хлопающие кожистыми крыльями под луной…

– Дер пердимонокль, – пробормотала Нянюшка.

– А что это? – спросила Маграт.

– Летучая мышь по-заграничному.

– Мне всегда нравились летучие мыши, – сказала Маграт. – Как таковые.

Ведьмы, не сговариваясь, решили лететь поближе друг к другу.

– Я проголодалась, – сказала Матушка Ветровоск. – И не желаю слышать ни слова про тыквы.

– У нас есть гномий хлеб, – сказала Нянюшка.

– И про гномий хлеб, – сказала Матушка. – Я предпочитаю что-нибудь испеченное в этом году, и ты, полагаю, тоже.

Они пролетели мимо очередного замка, занимавшего целиком вершину утеса.

– Нам бы не помешал милый городок или что-то такое, – сказала Маграт.

– Но сойдет и тот, что под нами, – сказала Матушка.

Они осмотрели его сверху. Это был не столько городок, сколько груда домиков, приютившихся среди деревьев. Выглядел он уныло, словно пустой очаг, но тени гор уже протянулись по лесу, и что-то в округе внушало мысль, что ночью тут лучше не летать.

– Что-то людей почти не видно, – сказала Матушка.

– Может, в этих краях принято рано ложиться, – сказала Нянюшка Ягг.

– Да солнце едва зашло, – сказала Маграт. – Может, нам надо было лететь в тот замок?

Все три оглянулись на замок.

– Не-е-ет, – протянула Матушка, говоря за всех. – Мы знаем, куда надо.

Так что вместо замка они приземлились на, предположительно, центральной площади городка. Где-то за домами залаяла собака. Хлопнула, закрываясь, ставня.

– Очень гостеприимно, – сказала Матушка. Она подошла к зданию повыше и с вывеской над дверью, потемневшей до нечитаемости. Пару раз грохнула в дверь.

– Открывайте! – сказала она.

– Нет-нет, так не говорят, – сказала Маграт. Она протиснулась мимо Матушки и постучала. – Извините! К вам добрые пилигримы!

– Какие это гримы мы пили? – спросила Нянюшка.

– Так надо говорить, – сказала Маграт. – Все таверны обязаны принимать пилигримов и снабжать провизией.

– Точно? – заинтересовалась Нянюшка. – Стоит это запомнить.

Дверь не открывалась.

– Дай-кось я попробую, – сказала Нянюшка. – Знаю я немножко заграничных словечек.

Она ударила в дверь.

– Отворяйтер давайт, чунга-чанга, ом-ном-ном, бистро, чтоб вас там! – сказала она.

Матушка Ветровоск внимательно выслушала.

– Это по-заграничному, да?

– Мой внучок Шейн – моряк, – сказала Нянюшка Ягг. – Ты просто не представляешь, каких слов он набрался в этих заграницах.

– Почему же, представляю, – сказала Матушка. – И надеюсь, они ему помогли больше, чем нам.

Она снова постучала в дверь. И на сей раз та открылась – очень медленно. Из нее высунулось бледное лицо.

– Извините… – начала было Маграт.

Матушка пихнула дверь. Оказалось, что обладатель лица к ней прислонялся; его ботинки скрипнули по полу, когда он мягко повалился навзничь.

– Мир вашему дому, – как бы невзначай обронила Матушка. Для ведьмы это всегда отличное приветствие. Оно заставляет людей задуматься, чего еще она могла бы принести этому дому. Люди сразу вспоминают про свежеиспеченные пироги и хлеб, и про груды старой, но еще целой одежды, про которую они могли случайно позабыть.

Но дом выглядел так, будто альтернативы миру в нем уже побывали.

В каком-то смысле это была таверна. Правда, три ведьмы в жизни еще не видели такого унылого заведения. Зато тут было людно. Более десятка бледных людей хмуро взирали на них со скамеек у стен.

Нянюшка Ягг принюхалась.

– Ого! – сказала она. – Тут уйма чеснока! – И действительно, связки чеснока висели на каждой балке. – А я всегда говорила, чеснока много не бывает. Чувствую, мне тут понравится.

Она кивнула белому как мел мужику за стойкой.

– Гутен день, майне добрый хозяин! Драй пиво нам пор фавор, живу при.

– При чем ты там живешь? – вмешалась Матушка.

– Так по-ихнему «будьте любезны».

– Ни за что не поверю, – сказала Матушка. – Ты просто выдумываешь все это на ходу.

Трактирщик, исходя из простой логики, что любой, кто к нему заходит, хочет выпить, налил три пива.

– Видали? – торжествовала Нянюшка.

– Не нравится мне, как все на нас пялятся, – сказала Маграт, пока Нянюшка бормотала с недоумевающим трактирщиком на своем неповторимом эсперанто. – А вон тот парень на меня даже ухмыляется.

Матушка Ветровоск устроилась на скамье так, чтобы как можно меньшая часть ее тела соприкасалась с сиденьем, на тот случай, если заграничностью можно заразиться.

– Я ж говорила, – сказала Нянюшка, притащив поднос, – ничего сложного. Просто ори на него, пока не поймет.

– Выглядит ужасно, – сказала Матушка.

– Чесночные колбаски с чесночным хлебом, – сказала Нянюшка. – Все как я люблю.

– Надо было заказать свежих овощей, – сказала известный диетолог Маграт.

– Я и заказала. Тут есть чеснок, – Нянюшка щедро отрезала кусок колбасы, от запаха которой накатывали слезы. – И кажется, я видела у них маринованный лук на полке.

– Правда? Тогда на ночлег нам понадобится минимум две комнаты, – проворчала Матушка.

– Три, – спешно добавила Маграт.

Она рискнула снова оглядеть зал. Молчаливые крестьяне пристально глазели на них, и в их глазах читалось нечто вроде печальной надежды. Конечно, любой, кто проводит много времени в компании Матушки Ветровоск и Нянюшки Ягг, должен привыкнуть, что на него глазеют: подобные им люди заполняют любое пространство от края до края. В этой лесной глуши наверняка нечасто бывают иностранцы. А один только вид Нянюшки Ягг, с аппетитом пожирающей колбасу, в любых краях считался бы шоу номер один, покруче ее фокуса с маринованным луком.

И все же… они так глазели…

Снаружи в чаще леса завыл волк.

Собравшиеся крестьяне поежились так синхронно, будто давно тренировались. Хозяин что-то им пробормотал. Они неохотно поднялись и вышли за дверь, стараясь держаться вместе. Старушка на миг положила руку на плечо Маграт, грустно покачала головой, вздохнула и уковыляла прочь. Но как раз к такому Маграт привыкла. Люди часто ее жалели, когда видели в компании Матушки.

Наконец к ним подошел сам хозяин с зажженным факелом и жестом позвал за собой.

– Как вам удалось объяснить ему про ночлег? – спросила Маграт.

– Я просто сказала: «Эй, сударь, шпилли-вилли престо, как обычно, номер три», – ответила Нянюшка Ягг.

Матушка Ветровоск шепотом повторила это и кивнула.

– Твой внучок Шейн, похоже, и правда немало повидал, – заметила она.

– Говорил, после этого постель обеспечена, – сказала Нянюшка Ягг.

Оказалось, тут имелось всего две комнаты, к которым вела длинная и скрипучая винтовая лестница. Одну Маграт получила себе. Даже трактирщик, похоже, на этом настаивал. Он был очень любезен.

Правда, она бы предпочла, чтобы он не запирал ставни. Маграт любила спать с открытым окном. А так в комнате стало темно и тесно.

«Ладно, – подумала она. – В конце концов, это я тут фея-крестная. Остальные меня просто сопровождают».

Она тоскливо осмотрела себя в крохотное потрескавшееся зеркальце, а затем легла и прислушалась к тому, что творилось за тонкой, как бумага, стенкой.

– Зачем отворачивать зеркало к стене, Эсме?

– Не люблю я зеркала, вечно они на меня пялятся.

– Только когда ты пялишься на них, Эсме.

После паузы раздалось:

– Так, а эта круглая штука для чего?

– Полагаю, это должна быть подушка, Эсме.

– Ха! Лично я такое не считаю подушками. Даже нормальных одеял нет. Как, говоришь, оно тут зовется?

– Полагаю, это называется дювэ, Эсме.

– Там, откуда я родом, это называется пуховым одеялом. Ха!

Снова перерыв. Затем:

– Ты зуб почистила?

И опять пауза. Затем:

– Ого, ноги у тебя ледяные, жуть, Эсме.

– А вот и нет. Удобненько и уютно.

И снова тишина. Затем:

– Башмаки! Это же башмаки! Ты же их не сняла!

– Совершенно верно, Гита Ягг, я в башмаках.

– И одежда? Ты даже не разделась!

– Нельзя быть такой беспечной в этих заграницах. Тут к тебе так и норовит залезть всякая дрянь.

Маграт устроилась поудобнее под – как его там? – дювэ и перевернулась на другой бок. Матушке Ветровоск, похоже, требовалось не больше часа сна, а вот Нянюшка Ягг могла бы захрапеть, даже сидя на заборе.

– Гита? Гита! ГИТА!

– Што-а?

– Ты не спишь?

– С-спала…

– Я слышу какой-то шум!

– Я тож…

Маграт еще поворочалась.

– Гита? Гита!

– Чо еще?..

– Я точно слышала, как кто-то бился в наши ставни!

– Не в нашем возрасте… а терь давай спааа…

Воздух в комнате с каждой минутой становился все более жарким и затхлым. Маграт встала с постели, отперла ставни и торжественно распахнула их.

Раздался рык, а затем далекий удар чего-то о землю.

В комнату полился свет полной луны. От этого ей стало намного легче, и она вернулась в постель.

Но не прошло и нескольких минут, как голоса из соседней комнаты ее разбудили.

– Гита Ягг, что ты творишь?

– Ночной перекус.

– Чего ты не спишь?

– Да что-то не спится, Эсме, – сказала Нянюшка Ягг. – Понять не могу, в чем дело.

– Так, ты что, чесночную колбасу там ешь? Я сплю в одной постели с человеком, который ест чесночную колбасу!

– Эй, это мое! Отдай…

Маграт услышала во мгле ночи стук башмаков и звук открываемых ставней в соседней комнате.

Затем ей послышался сдавленый «уфф» и еще один приглушенный звук падения.

– Мне казалось, тебе нравился чеснок, Эсме, – обиженно протянула Нянюшка Ягг.

– Колбаса хороша на своем месте, а место это – не в постели. И все, хватит болтать. Подвинься-ка. Опять перетянула на себя все дювэ.

Вскоре бархатную тишину нарушил глубокий и раскатистый храп Матушки. Затем к нему присоединилось более нежное похрапывание Нянюшки, которая куда чаще, чем Матушка, спала не одна и научилась сдерживать свой носовой оркестр. Храпом Матушки можно было колоть дрова.

Маграт натянула ужасную жесткую круглую подушку себе на уши и зарылась в постель.

Где-то внизу огромная летучая мышь пыталась снова взлететь с холодной земли. Ее уже дважды сбивали – сначала внезапным открытием ставней, а потом прямым попаданием баллистической чесночной колбасы – так что ей сейчас было весьма нехорошо. Еще одна такая неприятность, подумалось ей, и лечу обратно в замок. Все равно уже скоро рассвет.

Красные глаза блеснули, заглянув в открытое окно Маграт. Мышь изготовилась…

Ей на спину легла лапа.

Мышь обернулась.

Ночка для Грибо не задалась. Он обыскал весь дом в поисках кисок и не нашел ни одной. Он поискал грызунов – и остался с носом. В этом городе люди не выбрасывали мусор. Они его съедали.

Он пробежался по лесу, встретил пару волков, сел и скалился на них, пока они не засмущались и не сбежали.

Да, ночь выдавалась скучнейшая. До этого момента.

Летучая мышь запищала в его когтях. Маленькому мозгу Грибо показалось, что добыча попыталась во что-то превратиться, но он не терпел таких фокусов от каких-то хомяков с крыльями.

Особенно теперь, когда ему нашлось, с кем поиграть.

Орлея – город сказочный. Люди тут улыбались и радовались круглый год с утра до ночи. По крайней мере, если собирались дожить до следующего утра.

Лилит за этим следила. Конечно, люди наверняка считали, что бывали счастливы и до того, как она заменила старого барона на дожа, но то было случайное, неорганизованное счастье. Потому-то ей оказалось так легко захватить власть.

Но счастье не было образом жизни. В нем не было порядка.

Когда-нибудь они скажут ей спасибо.

Конечно, бывали и отдельные упрямцы. Иногда люди просто не понимали, как должны себя вести. Делаешь для них все возможное, правишь их городом справедливо, следишь, чтобы их жизни были наполнены смыслом и счастьем ежедневно и ежечасно, а они ни с того ни с сего бунтуют против тебя.

Вдоль стен в приемном зале стояли стражники. А еще тут были зрители. Конечно, технически именно правителю полагалось присматривать за народом, но Лилит любила, когда народ смотрит. Ложка наглядного примера стоит целой бочки наказаний.

В Орлее теперь совершалось мало преступлений. По крайней мере, того, что считалось бы преступлениями в других краях. С мелочами типа воровства тут справлялись легко, это не требовало целого судебного процесса. Куда более серьезными Лилит считала преступления против сюжетных ожиданий. Некоторые люди просто не понимали, как полагается себя вести.

Лилит держала зеркало у лица Жизни и откалывала все частицы, которые ей не подходили…

Дож развалился на троне, как куль, закинув одну ногу на подлокотник. Он так и не научился обращаться с креслами.

– А что этот натворил? – сказал он и зевнул. По крайней мере, открывать рот пошире он был мастер.

Между двух стражников скорчился щуплый старичок.

Всегда найдутся желающие служить в страже, даже в таких местах, как Орлея. Помимо прочего, за это дают шикарную форму с синими штанами, красным камзолом и высокой черной шапкой с кокардой.

– Но я… я не умею свистеть, – проблеял старик. – Я… я не знал, что это обязательно…

– Но ты же игрушечных дел мастер, – сказал дож. – А игрушечники насвистывают и напевают целыми днями. – Он покосился на Лилит. Та кивнула.

– Я не знаю ни одной… пе-песни, – сказал игрушечник. – Ме-меня не учили пе-песням. Только делать игрушки. Я обучался игрушечному делу. Семь лет был подмастерьем, пока не заслужил собственный молоточек…

– Тут написано, – заявил дож, убедительно изображая, будто читает лежащий перед ним свиток, – что ты не рассказываешь детям сказки.

– Но мне никто не говорил, что надо рассказывать… с-сказки, – сказал игрушечник. – Слушайте, я делаю игрушки. Игрушки! Только это я и умею. Игрушки. Делаю хорошие иг-грушки. Я простой иг-грушечник.

– Нельзя быть хорошим игрушечником, если не рассказываешь детям сказки, – сказала Лилит, подавшись вперед.

Игрушечных дел мастер поглядел ей в лицо сквозь вуаль.

– Но я их не знаю, – сказал он.

– Ни одной не знаешь?

– Я м-могу рассказать им, как делать игрушки, – пролепетал старик.

Лилит откинулась. Вуаль скрывала выражение ее лица.

– Думаю, будет разумно, если Народная Стража уведет тебя, – сказала она, – в такое место, где ты точно научишься петь. А может, через некоторое время, и насвистывать. Разве не замечательно?

Темницы старого барона были ужасны. Лилит велела их перекрасить и получше обставить. И побольше зеркал.

Когда аудиенция окончилась, одна зрительница из толпы прошмыгнула в дворцовую кухню. Стражники у боковых ворот не пытались ее остановить. На маленьком компасе их жизней она считалась очень важным человеком.

– Здравствуйте, тетушка Приятка.

Она остановилась, сунула руку в корзину и достала пару жареных куриных ножек.

– Я тут попробовала новый ореховый кляр, – сказала она. – Хочу знать ваше мнение, ребятки.

Они с радостью приняли гостинец. Тетушка Приятка всем нравилась. Она умела делать с курятиной такое, что куры, казалось, сами были рады зарезаться.

– А теперь мне нужно забрать кое-какие приправы, – сказала она.

Они проводили ее глазами – словно пухлая упорная стрела, она припустила в сторону рынка, раскинувшегося прямо на берегу реки. Затем съели куриные ножки.

Тетушка Приятка суетилась между прилавками, и суетилась со всем возможным тщанием. Даже в Орлее всегда найдутся длинные языки. Особенно в Орлее. Раз она кухарка, значит, должна суетиться. Она старалась оставаться пухлой и, к счастью, была от природы веселой. Следила, чтобы руки у нее всегда были в муке. Если ей казалось, что на нее пало подозрение, она восклицала что-нибудь вроде «Охо-хонюшки!» Пока ей удавалось этим отделываться.

Она поискала вывеску. А вот и она. Под навесом прилавка, загруженного клетками с курами, утками, гусями и прочей дичью, висел знак с черным петухом. Шаманка вуду вела прием.

И стоило кухарке найти глазами петушка, тот повернул голову и посмотрел на нее в ответ.

В стороне от остальных прилавков стоял небольшой шатер, ничем не отличавшийся от прочих на рынке. Перед ним на жарких углях кипел котел. Рядом стояли плошки и половник, а неподалеку – тарелка с монетами. Монет было немало; люди платили за стряпню госпожи Гоголь столько, сколько считали нужным, но тарелка все равно была переполнена.

В котле кипело густое варево противного бурого цвета. Тетушка Приятка налила себе плошку и стала ждать. У госпожи Гоголь был особый дар.

Через некоторое время из шатра раздался голос:

– Что новенького, тетушка Приятка?

– Она схватила игрушечника, – сказала кухарка в пустоту. – А вчера – старого трактирщика Деверо за то, что он недостаточно толстый и морда у него недостаточно красная. Это уже четвертый за месяц.

– Заходите, тетушка.

В шатре было жарко и темно. Тут горел еще один очаг, а на нем – другой котел. Над ним склонилась госпожа Гоголь, помешивая в нем. Она указала поварихе на пару кузнечных мехов.

– Раздуйте-ка угли немного, и поглядим, что да как, – сказала она.

Тетушка Приятка послушалась. Сама она магией не пользовалась, не считая той, что заставляет сметану свернуться, а хлеб запечься, но чужие чары уважала. Особенно чары госпожи Гоголь.

Угли вспыхнули белым. Густая жижа в котле вспенилась. Госпожа Гоголь вгляделась в ее поверхность.

– Что вы делаете, госпожа Гоголь? – нетерпеливо спросила повариха.

– Пытаюсь увидеть то, что грядет, – сказала гадалка. Ее голос понизился до раскатистого рыка, как бывает у медиумов.

Тетушка Приятка, прищурившись, вгляделась в кипящее варево.

– Похоже, у кого-то на обед креветки? – попыталась она подсказать.

– Зрите ли сию частицу окры? – спросила госпожа Гоголь. – Зрите ли, как крабовы лапы всплывают вот здесь?

– Да уж, на крабов вы не поскупились, – сказала тетушка Приятка.

– Видите ли, как пузыри густы у листьев оки? Видите ли, как все вращается вокруг лиловой луковицы?

– Вижу! Вижу! – сказала тетушка Приятка.

– А знаете ли, что это значит?

– Значит, на вкус будет объеденье!

– Верно, – мягко сказала госпожа Гоголь. – А еще, что кое-кто идет сюда.

– Ого! Много народу?

Госпожа Гоголь окунула ложку в бурлящее варево и попробовала его на вкус.

– Трое, – сказала она. Затем задумчиво пожевала губами: – Женщины.

Она снова окунула ложку.

– Вот, попробуйте, – сказала она. – Будет еще кот. О нем гласит нотка сассафраса, – она почмокала губами. – Серый. Одноглазый, – языком она поковыряла дупло в зубе. – Глаз у него… левый.

У тетушки Приятки отвисла челюсть.

– Они разыщут сперва вас, а потом меня, – сказала госпожа Гоголь. – Вы приведете их сюда.

Тетушка Приятка поглядела на мрачную ухмылку госпожи Гоголь, а затем снова на варево в котле.

– И они приедут в такую даль ради стряпни? – спросила она.

– Конечно, – госпожа Гоголь присела. – Вы заходите к девушке в белом доме?

Тетушка Приятка кивнула.

– К юной Саженьке? – сказала она. – Да. Когда есть возможность. Когда Сестры уходят во дворец. Они ее совсем зашугали, госпожа Гоголь.

Она снова поглядела в котел, затем снова на госпожу Гоголь.

– А вы правда видите?..

– Кажется, вы собирались кое-что замариновать? – спросила госпожа Гоголь.

– Да. Да, – тетушка Приятка неохотно попятилась. Затем взяла себя в руки. Ее нелегко было поколебать, если только она сама того не хотела.

– Эта тетка, Лилит, говорит, что может увидеть весь мир в зеркалах, – сказала она слегка неодобрительно.

Госпожа Гоголь покачала головой.

– В зеркале любой увидит лишь себя, – сказала она. – А в хорошем супе гамбо можно найти что угодно.

Тетушка Приятка кивнула. Общеизвестный факт. С этим не поспоришь.

Госпожа Гоголь печально покачала головой, когда кухарка ушла. Гадалка прибегала ко всякого рода приемам, чтобы казаться знающей, но ей все-таки было немного неловко обманывать честную женщину, заставляя ее думать, что можно увидеть будущее в котле с супом гамбо. Ведь единственное, что можно увидеть в гамбо госпожи Гоголь, – это что в будущем ее ждет сытный обед.

На самом деле она все это увидела в рагу джамбалая, которое приготовила ранее.

Маграт лежала с палочкой под подушкой. Ее бросало то в сон, то в явь.

Ну конечно, она лучше всего подходила для палочки. В этом не могло быть сомнений. Порой – хоть она и редко дерзала давать этой мысли ход, особенно находясь под одной крышей с Матушкой Ветровоск, – она сомневалась, занимаются ли ведьмовством ее спутницы. Большую часть времени им, похоже, было наплевать.

Взять, к примеру, знахарство. Маграт не сомневалась, что разбирается в травах куда лучше, чем они. Она унаследовала несколько толстых книг по этой теме от Душеньки Вемпер, ее предшественницы по хижине, и сама составила несколько подробных перечней. Она могла столько интересного рассказать о применении Дьяволовой Чесотки, что слушатель не удержался бы и сбежал – видимо, чтобы пересказать другим. Она умела проводить перегонку и двойную перегонку и делать всякие штуки, для которых нужно было всю ночь следить за цветом пламени под колбой. Она над этим работала.

А тем временем Нянюшка просто клала на все горячие припарки и советовала пациенту выпить большую кружечку его любимого напитка. Дескать, если все равно будешь болеть, то почему бы не получать от этого удовольствие. (Маграт запрещала пациентам алкоголь, поскольку он дурно влиял на печень; если же они не знали, что он делает с печенью, она подробно объясняла им.)

А Матушка… она просто давала людям бутылочку подкрашенной воды и говорила, что им становится лучше.

И что самое возмутительное, им и правда становилось лучше.

Но какое же это ведьмовство?

Что ж, теперь у нее есть палочка, и дела пойдут по-другому. С палочкой можно больше помогать людям. Магия нужна, чтобы облегчать жизнь. Маграт верила в это в глубине трепетного розового будуара своего сердца.

Она снова погрузилась в объятья сна.

А сон был весьма необычным. Она никогда не рассказывала никому о нем, потому что, знаете, о таких вещах не говорят.

Но ей показалось, что среди ночи она проснулась от тишины и встала, чтобы подышать свежим воздухом. И, проходя мимо зеркала, заметила в нем движение.

Там было не ее лицо. Оно, скорее, походило на лицо Матушки Ветровоск. Лицо ей улыбнулось – гораздо любезнее и дружелюбнее, чем когда-либо улыбалась Матушка, как отметила Маграт, – а затем исчезло, и серебристая поверхность сомкнулась за ним.

Она метнулась обратно в постель и проснулась от рева звукового оркестра, игравшего триумфальный марш. Люди кричали и смеялись.

Маграт поспешно оделась, вышла в коридор и постучалась к старшим ведьмам. Ответа не было. Она дернула ручку.

Подергав ее несколько раз, она услышала грохот – это рухнул стул, подсунутый под ручку с той стороны и призванный остановить разбойников, воров и прочих незваных ночных гостей.

Башмаки Матушки Ветровоск торчали из-под одеял с одного края постели. Босые ноги Нянюшки Ягг высовывались из-под них – Нянюшка много ворочалась во сне. От глухого похрапывания дрожала крышка на умывальнике; то был уже не рев во всю мощь ноздрей для легкой получасовой дремоты, а размеренный рокот, рассчитанный на целую ночь.

Маграт постучала по подошве Матушки.

– Эй, просыпайтесь! Что-то происходит.

Пробуждение Матушки Ветровоск было зрелищем впечатляющим, которое мало кто видел.

Большинство людей, просыпаясь, в панике проводят быструю проверку перед приходом в сознание: кто я, где я, кто он/она, господи, почему я обнимаю каску полицейского, что мы делали прошлой ночью?

Все потому, что людей терзают Сомнения. Это двигатель, который тянет их по жизни, как пружина – модельку самолета, и они подолгу заводят эту пружину, пока она не запутается. Сильнее всего сомнения ранним утром – в тот краткий миг паники, когда вы пытаетесь понять, не унесло ли вас за ночь и не занял ли ваше место кто-то другой. Но с Матушкой Ветровоск такого не бывало. Она сразу переходила от глубокого сна к работе на всех парах. Ей никогда не приходилось искать себя, поскольку она всегда знала, кто занимается этими поисками.

Она принюхалась.

– Что-то жгут, – сказала она.

– У них там еще и костер, – сказала Маграт.

Матушка снова принюхалась.

– Они жгут чеснок? – спросила она.

– Ага. Не представляю зачем. А еще они срывают с окон ставни, жгут их на площади и пляшут вокруг огня.

Матушка Ветровоск резко ткнула Нянюшку Ягг локтем.

– Просыпайся давай!

– Мм… шта?

– Я глаз не сомкнула всю ночь, – проворчала Матушка, – из-за ее храпа.

Нянюшка Ягг осторожно приоткрыла веки.

– Слишком раннее утро даже для раннего утра, – сказала она.

– Давай-давай, – сказала Матушка. – Нам нужны твои познания в языках.

Трактирщик сперва махал руками вверх-вниз и бегал кругами. Затем он указал на замок, нависавший над лесом. Затем яростно присосался к своему запястью. Затем упал навзничь. А затем выжидательно посмотрел на Нянюшку Ягг. За его спиной весело пылал костер из чеснока, кольев и тяжелых оконных ставней.

– Нет, – подумав, сказала Нянюшка. – Все равно донт андыстенд, майный хер.

Тот поднялся и стряхнул пыль с кожаных штанов.

– Думаю, он хочет сказать, что кто-то умер, – сказала Маграт. – В этом замке.

– Ну, должна заметить, похоже, что все этому только рады, – процедила Матушка Ветровоск.

В свете новогодняя деревня выглядела куда веселее. Все вокруг радостно кивали ведьмам.

– Небось там жил домовладелец, у которого они все арендовали жилье, – сказала Нянюшка Ягг. – Вот они и говорят: мол, тот еще был кровосос.

– Ага. Тогда все логично. – Матушка потерла руки и с интересом оглядела стол для завтрака, который вытащили на свежий воздух. – Ну, главное, что еда стала получше. Передай-ка мне хлеб, Маграт.

– Все улыбаются и машут нам, – заметила Маграт. – И только поглядите на еду!

– Этого следовало ожидать, – сказала Матушка с набитым ртом. – Мы у них всего одну ночь, а они уже понимают, как полезно угодить ведьмам. А помоги-ка мне открыть банку с медом.

Под столом сидел Грибо и умывался. Время от времени он сыто рыгал.

Вампиры могут восстать из мертвых, из могил и из склепов, но никто еще не восставал из кота.

Дорогому Джейсону и всем из дома № 21, № 34, № 15, № 85 и № 61, но не из № 18 пока она не вернет таз который брала а теперь не признаетца.

Ну шо же, далеко мы задрались, тока не спрашивай МЕНЯ про тыквы, все ровно никто не пострадал. Я тут рисую на картинке где мы давеча ночевали и ставлю Х на той комнате, где наша комната. Погода…

– Что ты тут копаешься, Гита? Нам пора двигаться дальше.

Нянюшка Ягг подняла голову, ее лицо все еще морщилось от мук сочинения.

– Думаю, здорово будет отправить что-нибудь нашему Джейсону. Знаешь, ну чтобы не волновался. Так что я нарисовала это заведение на карточке, а этот Майный Хер отдаст ее кому-нибудь, кто едет в наши края. Кто знает, вдруг она даже доберется!

…все так же Хорошая.

Нянюшка Ягг сунула в рот кончик карандаша. Уже не в первый раз в истории вселенной та, кому обычное общение давалось легче легкого, лишалась вдохновения, когда нужно написать пару слов на открытке.

Ну и на этом все пока, еще снова надпишу скоро МАМА. P. S. Кот выглядит очень Грусным, наверно он скучает по Дому.

– Ты идешь, Гита? Маграт уже заводит мою метлу.

P.P.S. Матушка передавала шо вас любит.

Нянюшка Ягг откинулась на скамейке, довольная своей работой[13]13
  Нянюшка Ягг отправила немало открыток своей семье, но ни одна из них не опередила ее на обратном пути. Это обычное дело – такая традиция поддерживается во всей вселенной.


[Закрыть].

Маграт добежала до края центральной площади и остановилась передохнуть.

Поглазеть на женщину с ногами собралась целая толпа. Они были весьма вежливы. Почему-то от этого было только хуже.

– Эта штука не взлетает, пока не разбежишься, – объяснила она, понимая при этом, как глупо звучит, особенно для публики, не понимающей ее языка. – Думаю, это называется старт с забега.

Она глубоко вдохнула, сосредоточенно нахмурилась и снова бросилась бежать.

На сей раз метла завелась. Ручка дернулась у нее в руках. Прутья хрустнули. Она успела переключиться на нейтралку, прежде чем метла унесла ее от земли. Такая уж была проблема с метлой Матушки Ветровоск. То была очень старомодная метла, созданная во времена, когда метлы делали на совесть, чтобы не разваливались от короедов лет через десять. Заводить ее приходилось подолгу, зато когда заведешь, то не удержишь.

Маграт одно время хотела объяснить Матушке Ветровоск символизм ведьминых метел, но решила воздержаться. Они бы поссорились хуже, чем после истории с символизмом майских шестов.