Текст книги "Ночная Стража"

– Присяга, сэр, – сказал он.

– Ах, это? Кажется, она где-то у меня записана…

Ваймс набрал полную грудь воздуха. Возможно, мысль была не слишком удачная, но его несло. И он уже не мог остановиться.

– Я, запятая, квадратная скобка, имя новобранца, квадратная скобка, запятая, торжественно клянусь, квадратная скобка, имя божества, выбранного новобранцем, квадратная скобка, поддерживать Законы и Постановления города Анк-Морпорк, запятая, оправдывать доверие общества и защищать подданных Его, косая черта, Ее, скобка, зачеркните несоответствующее, скобка, величества, скобка, имя правящего монарха, скобка, без страха, запятая, упрека или мыслей о собственной безопасности преследовать злодеев и защищать невиновных, запятая, не щадя своей жизни, скобка, при необходимости, скобка, для исполнения вышеупомянутого долга, запятая, и да поможет мне, скобка, вышеуказанное божество, скобка, точка, боги, запятая, храните короля, косая черта, королеву, скобка, зачеркните несоответствующее, скобка, точка.

– Ну ничего себе, просто молодец! – воскликнул Мякиш. – Ты отлично подготовился.

– А теперь Королевский Шиллинг, сэр, – заявил Ваймс, паря на крыльях дерзости.

– Что?

– Я должен получить Королевский Шиллинг, сэр.

– Э… А у нас есть?..

– Лежит, х-на, в нижнем ящике, сэр, – подсказал Пятак. – Такой, х-на, на веревочке.

– Ах да! – просияв, воскликнул Мякиш. – Давненько мы им не пользовались…

– Правда? – спросил Ваймс.

Покопавшись в столе, Мякиш достал монетку. Это был настоящий старинный шиллинг, который благодаря содержанию в нем серебра в эти дни стоил, должно быть, добрых полдоллара, а поскольку стражники во все времена одинаковы, монетку следовало опустить на ладонь новобранца и сдернуть ее за шнурок, прежде чем тот успеет ее схватить.

Ваймс однажды уже приносил присягу. А что, если повторная присяга отменяет первую? Но никуда не денешься, нужно было по крайней мере коснуться шиллинга. Он почувствовал вес монетки ладонью и успел с недостойным чувством радости схватить ее прежде, чем капитан дернул за шнурок. Но, показав себя, Ваймс тут же разжал пальцы.

Отдав честь еще раз, Ваймс повернулся и похлопал Пятака по плечу.

– Я хотел бы поговорить с тобой на улице, с разрешения капитана, конечно.

Он вышел из кабинета.

Пятак посмотрел на Мякиша, который загипнотизированно таращился на шиллинг, раскачивающийся на шнурке как маятник.

– Хороший парень, – произнес наконец капитан. – Очень хороший… э… волевой такой…

– Тогда пойду узнаю, чего он, х-на, хочет, – сказал Пятак и вылетел из кабинета.

Он дошел почти до конца коридора, когда внезапно метнувшаяся из темноты рука схватила его за горло.

– Очень полезно водить знакомство с таким человеком, как ты, Пятак, – прошипел Ваймс.

– Так точно, сэр, – выдавил Пятак, стоя почти на цыпочках.

– Ты ведь держишь ушки востро, а?

– Так точно, сэр!

– В каждой страже, Пятак, есть человек, который всегда знает, что происходит, и может достать все, что угодно. И здесь, как мне кажется, такой человек – это ты.

– Х-на, так точно, сэр!

– Тогда слушай меня внимательно, – продолжал Ваймс. – Нужны башмаки восьмого размера, шлем семь с четвертью, хорошая кожаная накидка с капюшоном. Башмаки должны быть добротными, но изрядно поношенными. Усек?

– Поношенными?

– Да. Подошвы должны быть протертыми почти до дыр.

– Протертыми почти до дыр, усек, – кивнул Пятак.

– Нагрудник без намека на ржавчину, но можно слегка помятый. Хороший клинок – уж поверь, Пятак, когда я возьму его в руки, то сразу пойму, хорош он или нет. Что до всего остального, не сомневаюсь, такой человек, как ты, достанет самое лучшее и доставит к десяти часам в дом доктора Газона, что на Мерцающей улице. Поверь, Пятак, ты в накладе не останешься. Я тебя отблагодарю.

– И как же? – спросил Пятак, страдая в крепкой хватке Ваймса.

– Своей вечной дружбой, Пятак, – ответил Ваймс. – А это очень редкий товар в здешних местах, можешь мне поверить.

– Так точно, сержант при оружии, сэр, – отозвался Пятак. – Сэр, а колокольчик вам разве не понадобится?

– Колокольчик?

– Чтобы звенеть и кричать «Все, х-на, спокойно!», сержант, сэр.

Ваймс обдумал предложение. Колокольчик. У каждого стражника был колокольчик, потому что так было написано в уставе, но Ваймс запретил его использование, кроме как на всяких церемониях.

– Лично мне колокольчик не нужен, Пятак, – наконец сказал он. – А сам-то ты как считаешь? Все спокойно?

Пятак попытался сглотнуть.

– Это как посмотреть, сэр, – прохрипел он.

– Молодец. До встречи.

Когда Ваймс вышел на улицу, край неба уже розовел в предчувствии рассвета, но город по-прежнему оставался переплетением теней.

Карман приятно оттягивала успокаивающая тяжесть значка. А в душе пела необъятная свобода, которую дала присяга. Ни один из правителей так и не заметил, сколько в этой самой присяге лазеек…

Ваймс направился к Мерцающей улице уверенным и неспешным шагом. Пара стражников попыталась остановить его, но выручил выданный значок. И самое главное, к нему вернулся голос. Была ночь, Ваймс шагал по улицам, которые, черт возьми, снова принадлежали ему, и это сразу проявилось в его манере речи. В общем, стражники сочли за благо удалиться. Ваймс не был уверен, что ему поверили, но, по крайней мере, они сделали вид, что поверили. Голос сулил им неприятности, несоразмерно большие по сравнению с их жалованьем.

Один раз ему пришлось отойти в сторону, чтобы пропустить тощую клячу, волочившую по булыжной мостовой недоброй памяти громадную четырехколесную повозку. Испуганные лица уставились на него сквозь широкие металлические прутья повозки, но уже через мгновение унылый экипаж исчез в полумраке. Ночная жатва комендантского часа.

Ваймс попал в недобрые времена. Все знали, что лорд Ветрун просто чокнутый. Один не менее безумный юноша как-то раз попытался прикончить его и непременно преуспел бы, если бы лорд в самый последний момент не шевельнулся. Стрела попала его сиятельству в руку, и люди – люди, эти безымянные горожане, которых можно встретить в любой пивной, – начали поговаривать, что стрела была отравлена и от этого разум правителя еще больше помутнел. Лорд Ветрун стал подозревать всех и вся, в любом темном углу ему мерещились коварные наемные убийцы. По слухам, каждое утро он просыпался в поту, потому что убийцы преследовали его и во сне.

Он всюду видел шпионов и заговоры, поэтому создал специальную службу по их искоренению. Но в искоренении заговоров и шпионов во все времена и повсюду есть одна главная беда: даже если поначалу никаких заговоров и шпионов нет и в помине, стоит начать их искоренять, и вот уже в заговорах и заговорщиках нет недостатка.

Хорошо хоть, Ночная Стража не имела к этому никакого отношения. Она просто брала под стражу тех, кого велели. Зато на Цепной улице работал целый специальный отдел, карающая длань его параноидального сиятельства. Официально отдел назывался Особым, но, насколько помнил Ваймс, его сотрудники обожали, когда их звали «непоминаемыми». Это они прятались в каждой тени, подслушивая разговоры; это они заглядывали в каждое окно. Ну, то есть, наверное, они. По крайней мере, если в твою дверь посреди ночи раздавался стук, это были точно они.

Ваймс остановился. Дешевая одежда промокла до нитки, в башмаках хлюпала вода, капли дождя стекали по подбородку, и он был так далеко от дома. Впрочем, в некотором предательском смысле он был как раз дома. Бо́льшую часть своего рабочего дня он проводил ночью на улице. Шагать по мокрым улицам спящего города означало для него быть живым.

Природа ночи изменилась, но природа зверя осталась прежней.

Он сунул руку в заштопанный карман и еще раз коснулся пальцами значка.

В темноте, с которой не могли бороться редкие фонари, Ваймс постучал в дверь. В одном из окон первого этажа горел свет, значит, Газон, скорее всего, еще не спал.

Через некоторое время в двери открылось маленькое окошко, и он услышал голос:

– А… Это ты.

Загромыхали отодвигаемые засовы.

Лекарь распахнул дверь. В руке он держал очень длинный шприц. Ваймс невольно уставился на это орудие. Капля лиловой жидкости упала с кончика иголки на пол.

– Ты что, собирался заколоть меня насмерть? – спросил он.

– Мм? – Газон посмотрел на шприц так, словно только сейчас вспомнил о нем. – А… Да нет, помогаю кое-кому решить небольшую проблему. Пациенты приходят в любое время.

– Не сомневаюсь. Э… Рози говорила, у тебя есть свободная комната, – сказал Ваймс. – Я заплачу, – добавил он быстро. – Нашел работу. Пять долларов в месяц, идет? Мне ненадолго.

– Вверх по лестнице, налево, – кивнул Газон. – Утром поговорим.

– Я не какой-нибудь чокнутый головорез, – добавил Ваймс.

Он сам не знал, зачем сказал это и кого пытался убедить.

– Ничего страшного, скоро приживешься, – успокоил его Газон. Из дверей его кабинета донесся жалобный стон. – Постель не просушена, но вряд ли это тебя волнует. А теперь, если позволишь…

Постель действительно не была просушена, и это ничуть не волновало Ваймса. Он не помнил, как лег на нее.

Один раз он проснулся в панике, когда под окнами прогрохотал огромный черный фургон. Этот звук органично вписался в его кошмар.

В десять часов утра Ваймс увидел чашку холодного чая у кровати и аккуратно сложенные стопкой доспехи и одежду на полу у двери. Он стал пить чай и разглядывать доставленное.

Он не ошибся в Пятаке. Тот выжил именно благодаря умению чуять, откуда ветер дует, и мигом поворачиваться, точно флюгер. Сейчас ветер дул в сторону Ваймса. Пятак приложил даже пару чистых носков и кальсоны, хотя они не входили в заказ. Весьма заботливо с его стороны. Вряд ли ему пришлось за них заплатить. Скорее, он их просто «достал». Старая добрая Ночная Стража…

Но, черт возьми, кальсонами этот мелкий подхалим не ограничился. На каждой из нашивок над тремя сержантскими лычками красовалась маленькая золотая корона. Ваймс питал инстинктивное отвращение к коронам, но этой он даже обрадовался.

Затягивая пояс, он спустился вниз, где столкнулся с Газоном, выходившим из кабинета. Лекарь рассеянно улыбнулся, вытирая руки тряпицей, потом заметил форму. Улыбка не столько поблекла, сколько стекла с его лица.

– Шокирован? – спросил Ваймс.

– Удивлен, – ответил доктор. – Зато не удивлюсь, если Рози воспримет все как должное. Кстати сказать, я абсолютно чист. Ничего противозаконного.

– Значит, тебе нечего бояться, – пожал плечами Ваймс.

– Правда? Это только еще раз доказывает, что ты не местный, – хмыкнул Газон. – Позавтракать не хочешь? Есть почки.

На этот раз улыбка стекла с лица Ваймса.

– Ягненка, – добавил доктор.

В крохотной кухне он снял крышку с высокого глиняного горшка и достал оттуда банку. Из горшка повалил пар.

– Лед, – пояснил лекарь. – Беру напротив. Зато еда всегда свежая.

Ваймс нахмурился.

– Напротив? В покойницкой, то бишь?

– Не волнуйся, его не использовали, – успокоил Газон, ставя на плиту сковороду. – Один из моих пациентов, господин Гарнир, оставляет мне несколько раз в неделю по куску примерно того же размера, что его опухоль.

– Но в основном ты пользуешь дамочек, работающих, скажем так, на договорной основе? – уточнил Ваймс.

Газон резко посмотрел на него, словно проверяя, шутит ли он, но выражение лица Ваймса нисколько не изменилось.

– Не только их, – ответил лекарь. – Есть и другие.

– Люди, которые входят через заднюю дверь, – подсказал Ваймс, окидывая взглядом тесную кухню. – Люди, которые по той или иной причине не могут обратиться… к более известным докторам?

– Или не могут себе этого позволить, – уточнил Газон. – Люди, которые вдруг лишились документов. Куда ты клонишь… Джон?

– Просто спрашиваю, – ответил Ваймс, проклиная себя за то, что попался в ловушку. – Просто мне стало интересно, где тебя учили.

– С чего бы это?

– Те, кто входит через заднюю дверь, обычно относятся к категории людей, которым нужны результаты.

– Ха. Я учился в Клатче. У них там много новаторских идей в области медицины. Например, они считают, что в результате лечения пациентам должно становиться лучше. – Он перевернул почку вилкой. – Честно говоря, сержант, ты мне нравишься. Мы оба делаем то, что должны, работу нашу трудно назвать, э-э, популярной, и думаю, у тебя, как и у меня, есть черта. Я не мясник. Рози уверяет, что ты тоже. Ты… Ты делаешь работу, которая прямо перед тобой; в противном случае кто-то умрет.

– Я это запомню, – сказал Ваймс.

– В конечном счете, – добавил Газон, – на свете существуют и куда более неприятные занятия, чем щупать пульс у женщин.

После завтрака сержант при оружии Джон Киль вышел на улицу в первый день оставшейся ему жизни.

Постояв неподвижно, он закрыл глаза и слегка крутнулся туда-сюда на пятках, словно пытаясь погасить два окурка одновременно. Широкая улыбка медленно расплылась на его лице. Пятак нашел-таки правильные башмаки. В последние… то есть в грядущие годы Вилликинс и Сибилла вошли в тайный сговор с целью помешать Ваймсу носить старые, хорошо изношенные башмаки – тайком похищали их и отдавали башмачнику сменить подошвы. Как же приятно снова ощущать улицу под ногами, да еще и когда в башмаках ничего не хлюпает. Проведя целую жизнь в дозоре, он научился чувствовать улицы. Взять, к примеру, булыжник – он бывает множества видов: «кошачьи головы», «тролльи головы», «буханки», длинная и короткая брусчатка, «кругляки», «морпоркские шестерики», восемьдесят семь типов дорожных кирпичей и четырнадцать типов каменных плит, а еще двенадцать типов камня, не предназначенного для мощения, но тем не менее использованного для него, и все со своими узорами износа, а еще щебень и гравий, и следы ремонта, и тринадцать разных типов подвальных люков, и двадцать типов сливных лю…

Ваймс попрыгал, словно проверяя твердость земли под ногами.

– Улица Вязов, – сказал он и подпрыгнул еще раз. – На пересечении с Мерцающей. Точно.

Он вернулся!

От улицы Паточной Шахты его отделяло не так много шагов, и когда Ваймс свернул к зданию Стражи, его взгляд привлекло яркое пятно.

Да, вот она, торчит из-за садовой ограды. В городе было много сирени. Она живучая, ее так просто не изведешь, и это правильно. Бутоны уже набухли, готовые вот-вот раскрыться.

Он стоял и смотрел, как ветеран на поле старой битвы.

…поднимают руки и летят, и летят, и летят…

«И что дальше? Думай о событиях так, словно они происходят по порядку. Не делай вид, будто ты знаешь, что произойдет, потому что этого может и не произойти. Будь самим собой. Будь верен себе».

Верный себе, Ваймс сделал несколько мелких покупок в лавках, приткнувшихся в темных переулках, и направился на службу.

Днем в здании Ночной Стражи на улице Паточной Шахты обычно никого не было, но Ваймс был уверен, что застанет по крайней мере Пятака. Тот был Бессменной Сменой, как Шнобби, Колон и Моркоу и, если разобраться, сам Ваймс. Пребывание на службе было их постоянным состоянием. Они оставались торчать в караулке, даже когда сменялись с дежурства, потому что именно здесь проходила их жизнь. Настоящий стражник не вешает службу на крюк у двери, отправляясь домой.

«Но я научусь этому, обещаю, – подумал Ваймс. – Когда я вернусь, все будет иначе».

Он обошел штаб-квартиру и вошел во двор со стороны конюшен. Дверь даже не заперта. Это тоже запишем вам в минус, ребята.

Железная громадина фургона стояла пустой.

А позади находилось то, что теперь называли конюшнями. На самом же деле это был редкий образец первичного промышленного наследия Анк-Морпорка, хотя вряд ли кто-то считал его таковым. В действительности все относились к нему как к мусору, слишком тяжелому, чтобы увезти его прочь и выбросить. Это была часть подъемного механизма давно заброшенной паточной шахты. Одна из бадей намертво приклеилась к полу остатками последнего груза – густой, липкой, неочищенной патоки, которая после застывания держала крепче цемента и защищала от воды лучше, чем смола. Ваймс помнил, как пацаном выпрашивал у шахтеров кусочки свиной патоки: всего один комочек, сочащийся сладостью доисторического тростника, заставлял замолчать на неделю самого говорливого ребенка[6]6
  Подобно тому как древние леса превращаются в уголь, древние заросли дикого сахарного тростника под гнетом тысячелетий превратились в то, что в разных частях Диска называют хоки-поки, свиной патокой или каменной мелассой. Но для того чтобы получить густой золотистый сироп, который горожане считают медом, эту массу приходится очень долго кипятить и очищать, так что в последнее время сироп доставляют в Анк-Морпорк из более богатых и доступных залежей ирисочной массы в окрестностях Щеботана.


[Закрыть].

Под залитой патокой крышей конюшни лошадь уныло жевала клочок исключительно скверного сена.

Ваймс понял, что это лошадь, потому что у нее было все, что положено иметь лошади: четыре копыта, хвост, голова с гривой, потрепанная гнедая шкура. Хотя вообще-то кляча больше напоминала полтонны костей, связанных вместе конским волосом.

Ваймс с опаской похлопал ее по шее – как прирожденный горожанин, он всегда чувствовал себя неловко в присутствии лошадей. Затем снял с гвоздя засаленную папку и перелистал страницы. Потом еще раз окинул взглядом двор. Мякиш никогда этого не делал. Ваймс увидел хлев в углу, где Тук держал свою свинью, загон для кур, голубятню и кривобокие клетки для кроликов и кое-что прикинул в уме.

Старая штаб-квартира! Все здесь было так, как в тот день, когда он впервые сюда пришел. Когда-то на этом месте стояли два дома, один из которых был конторой паточной шахты. Любое здание в городе когда-то было чем-то иным. Поэтому штаб-квартира представляла собой лабиринт из заложенных кирпичом дверей, древних окон и убогих комнатенок.

Он бродил по двору, как по музею. Посмотрите направо, этот шлем на палке – мишень для стрельбы из лука! А теперь слева вы можете полюбоваться на вылезшие сквозь дыры в обивке пружины кресла, в котором сержант Тук так любил коротать солнечные дни!

А внутри запахи: запах мастики для полов, застарелого пота, политуры для доспехов, нестираной одежды, чернил, жареной рыбы и, конечно, всепроникающий запах патоки.

Ночная Стража. Он вернулся.

Когда первые стражники пришли на дежурство, они увидели незнакомца, непринужденно развалившегося в кресле, закинувшего ноги на стол и лениво перебиравшего документы. На плечах у него были сержантские нашивки, и всем своим видом он напоминал взведенный капкан. Новичок не обратил ни малейшего внимания на пришедших. И особое внимание он не обратил на нескладного младшего констебля, который еще был очень и очень зелен, судя по попытке начистить нагрудник…

Недовольно ворча, стражники разошлись по караулке и расселись за столами.

Ваймс видел их насквозь. Они оказались в Ночной Страже, потому что были слишком неряшливыми, уродливыми, неумелыми, неуклюжими или жестокими, чтобы служить в Дневной. Они были честны в особом, стражническом смысле. То есть не крали то, что слишком тяжело тащить. Их совесть напоминала черствый имбирный пряник.

Прошлой ночью он размышлял о том, а не произнести ли перед ними какую-нибудь зажигательную речь, чтобы представиться, но потом передумал. Может, они и скверные люди, но они стражники, а стражники не любят заигрываний типа: «Мы все – большая дружная семья» или: «Привет, парни, зовите меня просто Кристофер, моя дверь всегда открыта для вас. Уверен, если будем действовать сообща, все у нас получится и мы станем одной большой счастливой семьей». Они видели слишком много семей, чтобы поверить в подобную чушь.

Рядом раздалось злобное покашливание. Ваймс поднял взгляд на сержанта Тука по прозвищу Затык и поймал себя на желании отдать честь. Затем он вспомнил, кем был Тук.

– Что?

– Ты сидишь за моим столом, сержант, – сказал Тук.

Ваймс вздохнул и показал на крошечную корону на рукаве.

– Это видишь, сержант? – спросил он. – Это обычно называют «шапкой власти».

Бегающий взгляд Тука остановился на короне, потом снова переполз на лицо Ваймса. И похоже, на сержанта снизошло понимание, поскольку глаза его полезли на лоб.

– Будь я проклят, – прошептал Тук.

– «Будь я проклят, сэр», – поправил Ваймс. – Впрочем, можешь называть меня «сержант». Бо́льшую часть времени. Это твои парни, да? Ну и ну. Ладно, начнем.

Он скинул ноги со стола и встал.

– Я просмотрел счета на корм для Мэрилин, – сказал он. – Занятное чтение, ребята. По моим грубым расчетам, лошадь, которая столько жрет, должна быть круглой, как шарик. Она же, напротив, настолько тощая, что, если вы дадите мне две палочки и ноты, я сыграю вам на ней веселую мелодию.

Ваймс бросил бумаги на стол.

– Не думайте, будто я не знаю, куда девается зерно. Спорим, я запросто догадаюсь, кто держит кур, кроликов и голубей. И свинью. И готов побиться об заклад, капитан уверен, будто вся эта живность жиреет на объедках.

– Да, но… – произнес чей-то неуверенный голос.

Ваймс ударил кулаком по столу.

– Вы морите голодом бедную лошадь! – закричал он. – Это прекратится немедленно! Как и многое другое. Я все понимаю. Лакать пиво и жрать пончики на халяву – ничего не имею против, это часть службы. И кто знает, быть может, в этом городишке найдется пара грязных забегаловок, где будут так счастливы увидеть стражника, что на радостях накормят его задаром. И не такое случалось. Но вы немедленно прекратите воровать овес у Мэрилин. И вот еще что. Здесь говорится, что прошлой ночью в фургоне было восемь пассажиров. О двоих я знаю, потому что одним был я, а второй мне знаком. А утром камеры оказались пустыми. Куда делись остальные шестеро? Сержант Тук?

Сержант нервно облизал губы.

– Куда-куда, ясно дело, выгрузили на Цепной для допроса, – сказал он. – Согласно инструкции.

– Расписку взяли?

– Что?

– Твои люди арестовали шесть человек, которые не успели домой дотемна, и передали их «непоминаемым», – произнес Ваймс с тем абсолютным спокойствием, которое, как правило, предвещает бурю. – А те за них расписались? Вы хотя бы их имена позаботились узнать?

– Согласно приказу мы должны просто сдавать их, – с робким вызовом ответил Тук. – Сдал и свободен.

Ваймс запомнил это на будущее.

– Меня отвезли сюда, а не туда, потому что мы немного… недопоняли друг друга, – продолжил он. – А теперь, как видишь, выясняется, что мы друг друга крепко не поняли. Ты думал, я уже в Танти, считаю тараканов? Ни в коем случае. – Он сделал несколько шагов вперед. – Я стою здесь, перед тобой. Видишь меня?

– Так точно, сержант, – пробормотал Тук, побледнев от страха и злости.

– Так точно, сержант… – эхом повторил Ваймс. – Но в камере был еще один человек, и он исчез. Я хочу знать, сколько и кому. И нечего смотреть на меня с херувимской невинностью. Никаких мне «не-понимаю-что-вы-имеете-в-виду-сэр». Сколько? И кому?

Обиженная солидарность красным облаком заволокла лица стоявших перед ним стражников. Но Ваймс и так все знал. Он помнил. Капрал Квирк всегда жил тем, что брал на лапу. Он смахивал на Шнобби Шноббса, только без добродушной некомпетентности последнего. Представьте себе успешного Шнобби и добавьте склонность к запугиванию, подхалимажу и мелким пакостям.

Взгляд Ваймса упал на Квирка и остановился на нем.

– Капрал, я знаю, что прошлой ночью ты управлял фургоном, – заявил он. – Здесь сказано, что твоим напарником был младший констебль, э… Ваймс.

– Тех, что приличные, мы особо не беспокоим. Иначе потом проблем не оберешься, – сказал Квирк.

А он спросил:

– И как же узнать, приличные они или нет, капрал?

– А ты прикидывай, сколько они могут себе позволить.

– То есть тех, у кого водятся деньги, мы отпускаем?

– Так устроен мир, юноша, так устроен мир. Не вижу причин не получить свою долю. Видишь его кошелек? Думаю, пяти долларов будет достаточно. Четыре – мне, один – тебе, потому что ты еще учишься. Почти трехдневное жалованье, порадуешь свою старую мамулю, и кому от этого плохо?

– Но, капрал, что, если он украл эти деньги?

– А что, если луна сделана из сыра? Откажешься от ломтика?

– Думаю, ты взял с него пять долларов, капрал, – предположил Ваймс.

Скользкий взгляд капрала украдкой метнулся к юному младшему констеблю.

– Это арестованный проболтался, – соврал Ваймс. – Сказал, мол, я идиот, если не смог откупиться. Вот так, господин Квирк. В Дневной Страже очень не хватает достойных людей – может, тебя и возьмут, только не становись слишком близко к свету, когда придешь проситься. А теперь проваливай!

– Но ведь все так делают! – выпалил Квирк. – Обычный навар!

– Все? – переспросил Ваймс и обвел взглядом стражников. – Кто-нибудь еще берет взятки?

Его свирепый взгляд переходил с лица на лицо, и почти все стражники разом превратились в Объединенную Исследовательскую Группу По Изучению Пола и Потолка. Только трое посмотрели ему в глаза.

Одним был младший констебль Колон, никогда не отличавшийся сообразительностью. Вторым – знакомый младший констебль с искаженным от ужаса лицом. И еще темноволосый круглолицый констебль – он выглядел озадаченным, словно отчаянно пытался что-то вспомнить, но тем не менее смотрел прямо в глаза спокойным взглядом настоящего враля.

– Похоже, что нет, – хмыкнул Ваймс.

Квирк вытянул руку, тыча дрожащим пальцем в сторону молодого Сэма Ваймса.

– Он взял долю! Долю взял! – завопил он. – Спроси у него!

Ваймс почувствовал, как волна отвращения прокатилась по стражникам. Квирк только что совершил самоубийство. Не выдавать друг друга офицерам – это было честно, но, когда игры кончены, Нельзя Толкать Товарища В Дерьмо. Да, слова «честь стражника» давно стали поводом для насмешек, но свой кодекс чести у них все же был, пусть и извращенный. Нельзя Толкать Товарищей В Дерьмо. Особенно зеленых, толком еще не успевших ничего понять новобранцев.

Ваймс первый раз повернулся к молодому человеку, на которого до этой минуты старался особо не смотреть.

«О боги, неужели я был таким тощим? – подумал он. – Неужели у меня был такой огромный кадык? И неужели я действительно пытался счистить ржавчину с нагрудника?»

Глаза юноши закатились, были видны только белки.

– Младший констебль Ваймс, не так ли? – тихим голосом спросил Ваймс.

– Так точно, сэр! – прохрипел Сэм.

– Вольно, младший констебль. Ты действительно взял свою долю?

– Так точно, сэр. Один доллар, сэр.

– По наущению капрала Квирка?

– Э… сэр?

– Он сам тебе предложил? – перевел Ваймс.

Он спокойно наблюдал за собственными мучениями. Нельзя Толкать В Дерьмо Своего Товарища.

– Хорошо, – промолвил он наконец. – С тобой я поговорю позже. Ты еще здесь, Квирк? Хочешь пожаловаться капитану – я не против. Но если через десять минут ты не заберешь из шкафчика свои пожитки, будешь платить аренду!

Квирк затравленно оглянулся в поисках аморальной поддержки, но так и не обрел ее. Он зашел слишком далеко. Кроме того, стражники всегда чуют, когда над головой сгущаются тучи дерьма, и никому не хотелось лезть под ливень ради такого человека, как Квирк.

– А я и пожалуюсь, – пообещал он. – Пожалуюсь капитану. Вот увидишь. Сам увидишь. Четыре года беспорочной службы, и я…

– Четыре года неловленной службы, – возразил Ваймс. – Пшел вон.

Когда шаги Квирка стихли, Ваймс обвел стражников испепеляющим взглядом.

– Добрый день, парни, я – Джон Киль, – представился он. – Нам лучше ладить. А теперь приведите себя в порядок, капитанский смотр через две минуты… Разойдись! Сержант Тук, можно тебя на пару слов?

Стражники поспешно разошлись. Тук подошел ближе, с трудом скрывая волнение. В конце концов, его непосредственным начальником стал человек, которому он прошлой ночью врезал ногой по яйцам. За такое ведь можно и злобу затаить. Кроме того, у сержанта Тука было время все взвесить.

– Я просто хотел сказать, сэр, прошлой ночью… – начал он.

– Меня не интересует прошлая ночь, – перебил его Ваймс.

– Правда?

– Ты рекомендовал бы произвести Фреда Колона в капралы? Мне было бы интересно твое мнение.

– Правда?

– Определенно. Он производит впечатление надежного парня.

– Он? Да, конечно. Очень дотошный. – Облегчение валило от Тука волнами, словно клубы пара. – Никогда не спешит. Хочет вступить в один из полков.

– Стало быть, проверим его, пока он служит у нас. Это значит, что нам потребуется другой младший капрал. Что за парень стоял рядом с Колоном?

– Тренч, сэр. Нед Тренч. Смышленый парень, иногда думает, что умнее всех, но все мы были такими, верно?

Ваймс кивнул. Выражение его лица ничем не выдавало тот факт, что, по его мнению, некоторые существа, цепляющиеся за верхние ветви деревьев, прогрессировали куда дальше сержанта Тука.

– Значит, ему не повредит почувствовать некоторую ответственность, – сказал он.

Тук кивнул. В эту минуту он готов был согласиться абсолютно со всем. Даже его поза явственно говорила: «Мы, сержанты, должны держаться вместе, верно? Мы тут толкуем о своих, сержантских вещах. Нас не волнует, что кто-то кому-то заехал ногой прям в расселину. Только не нас! Потому что мы – сержанты».

Тут в комнату вошел Мякиш, Тук выпучил глаза и отдал честь. Другие стражники как-то нерешительно последовали его примеру. Капитан церемонно ответил на приветствия и с некоторым беспокойством посмотрел на Ваймса.

– А, сержант, – сказал он. – Осваиваешься?

– Так точно, сэр. Никаких проблем.

– Молодец. Так держать.

Когда командир поднялся по скрипящим ступеням, Ваймс снова повернулся к Туку.

– Сержант, мы не отдаем своих задержанных без расписки, понятно? Никогда! Что с ними происходит потом? Ты знаешь?

– Их допрашивают, – ответил Тук. – Мы доставляем их туда на допрос.

– А какие вопросы им задают? Сколько времени требуется двум мужчинам, чтобы выкопать половину ямы? Типа того?

– Что? – Тук озадаченно сдвинул брови.

– Начиная с сегодняшнего дня кто-нибудь на Цепной улице будет расписываться за арестованных, или мы будем привозить их сюда, – заявил Ваймс. – Чертовски элементарно, сержант. Передаешь арестованных, получаешь квитанцию. Разве в Танти ты поступаешь иначе?

– Да, конечно, но… Цепная улица… То есть, сэр, вы, конечно, не знаете, что там происходит, но с «непоминаемыми» с Цепной лучше не…

– Послушай, я же не приказываю тебе вышибать там двери и орать: «А ну-ка, все, резко бросили тиски для пальцев!» – пояснил Ваймс. – Я говорю, что мы должны следить за судьбой арестованных. Когда ты арестовываешь человека, то передаешь его под расписку Пятаку, верно? Когда он уходит, Пятак или дневальный отмечают это в журнале, не так ли? Обычная процедура содержания под стражей! Таким образом, если передаешь арестованного в контору на Цепной, кто-то должен расписаться в получении. Понятно? Нельзя, чтобы человек просто исчезал.

Выражение лица Тука выдавало тяжелые раздумья о его, Тука, ближайшем будущем. Точнее, о том, что возможностей подзаработать теперь станет гораздо меньше, зато риск получить выволочку – куда больше.

– И чтобы не было никаких сомнений в том, что все меня правильно поняли, сегодня я сам поеду на фургоне, – сказал Ваймс. – Но сначала прогуляюсь с этим пареньком Ваймсом. Хочу немного встряхнуть его.

– Это ему не помешает, – одобрил Тук. – Никак не может настроиться. Руками работает хорошо, но всё ему приходится повторять дважды.

– Тогда я буду говорить один раз, но громко, – ответил Ваймс. – Ваймс!

Младший констебль Ваймс задрожал и вытянулся по стойке «смирно».