Текст книги "Пятый элефант"

– Сложный выбор, правда? – спросил он. – Тогда вот что я могу тебе предложить. Ты можешь ехать в нашей карете, но сиденье у тебя будет очень жестким. И мы время от времени будем относиться к тебе снисходительно. Ну, что скажешь?

– Боюсь, вы подшучиваете надо мной, сэр Сэмюель. Мхм-мхм.

– Я еще даже не начал смеяться. А теперь, если позволишь, мне еще нужно заскочить в Ярд, чтобы разобраться с парочкой весьма важных проблем…

Через четверть часа Ваймс вошел в дежурку Ярда. Сержант Рукисила поднял на него взгляд, отдал честь и тут же быстро пригнулся, уворачиваясь от брошенного ему прямо в голову апельсина.

– Сэр? – с изумлением вопросил он.

– Просто проверял кое-что.

– И я прошел проверку, сэр?

– О да. Апельсин можешь оставить себе. В нем много витаминов.

– А моя мама всегда говорила, что эти мелкие пакостники очень вредны для здоровья, сэр.

Моркоу терпеливо ждал в кабинете Ваймса. Ваймс покачал головой. Он знал все половицы в коридоре, на которые нельзя было наступать, знал, что ходит совершенно бесшумно, – и тем не менее ему ни разу не удалось застать Моркоу за чтением своих документов, пусть даже вверх ногами. Как приятно было бы поймать его на чем-нибудь хоть разок. Если бы этот человек был еще прямее, его можно было бы использовать в качестве доски.

Моркоу встал и отдал честь.

– Да, да, но на всю эту ерунду у нас совершенно нет времени, – отмахнулся Ваймс, располагаясь за собственным столом. – За ночь что-нибудь произошло?

– Необъяснимое убийство, сэр. Жертва – ремесленник Уоллес Сонки. Найден в одном из собственных чанов с перерезанным горлом. Никаких печатей Гильдий, никаких записок. Нам это показалось крайне подозрительным.

– Звучит в известной степени подозрительно, – согласился Ваймс. – Разве что он имел обыкновение крайне неаккуратно бриться. А что за чан?

– Э-э, с резиной, сэр.

– В чанах бывает резина? Но она же… резиновая, от нее, как правило, отскакиваешь.

– Нет, сэр. Я имел в виду варево в чане. Он делал… кое-какие резиновые штуки.

– Погоди, кажется, я что-то такое видел… Берешь нужную форму, окунаешь ее в резину и получаешь перчатки, башмаки… ну и все прочее?

– Э… Да, сэр, и прочее тоже.

Несколько смущенное поведение Моркоу заставило Ваймса задуматься. Вскоре в самой глубине памяти выдвинулся ящик картотеки и радостно помахал ему карточкой.

– Сонки, Сонки… Моркоу, мы говорим о том самом Сонки, что и на «Пачке Сонки»?

Моркоу густо покраснел от смущения.

– Так точно, сэр!

– О боги, но что именно он опускал в чан?

– Его туда сунули целиком, сэр.

– Да он же национальный герой! В смысле был.

– Сэр?

– Капитан, нехватка жилья в Анк-Морпорке ощущалась бы куда сильнее, если бы не старина Сонки и его превентативы по пенсу за пачку. Но кому он помешал?

– Не все одобрительно относились к тому, что он делал, сэр, – холодно заметил Моркоу.

«В том числе и ты, – подумал Ваймс. – Гномы косо смотрят на подобные вещи».

– Ну хорошо, выдели людей, чтобы занялись этим делом. Что-нибудь еще?

– Вчера вечером возница напал на констебля Свирса, когда тот пытался обуть его телегу.

– Напал?

– Точнее, пытался затоптать, сэр.

Ваймс представил себе констебля Свирса – лепрекона шести дюймов ростом и с кипучей агрессивностью высотой в милю.

– И как он?

– Ну, говорить возница может, но на телегу ему еще долго не садиться. Все прочее – обычная текучка.

– Ничего нового о краже Лепешки?

– Ничего. Гномы винят друг дружку, но на самом деле никто ничего не знает. Как вы выразились, сэр, когда дела пойдут совсем плохо, все само собой прояснится.

– Что слышно на улицах?

– Скорее видно, сэр. Слово «стой», сэр. Крупными буквами. Сержант Колон написал его на мостовой в самом начале Нижнего Брода. Теперь возницы ведут себя более внимательно, сэр. Правда, каждый час приходится убирать навоз.

– Вся эта регулировка уличного движения не добавляет нам популярности, капитан.

– Абсолютно согласен, сэр. Но мы и так не больно-то популярны. И по крайней мере, она приносит деньги в городскую казну. Кстати, сэр, вот еще что…

– Да?

– Вы, случаем, не видели сержанта Ангву?

– Я? Нет. Вообще-то я думал увидеть ее здесь. – Потом Ваймс наконец обратил внимание на нотки озабоченности в голосе Моркоу. – Что-нибудь случилось?

– Вчера она не вышла на дежурство. Полнолуние еще не наступило, и это показалось мне немного… странным. И Шнобби сказал, что на прошлом дежурстве она была чем-то весьма озабочена.

Ваймс понимающе кивнул. Совсем не удивительно. Дежурство со Шнобби – такое дело, есть чем озаботиться. Дежуря с капралом Шноббсом, люди очень часто поглядывали на часы.

– Ты к ней домой заходил?

– Постель застелена, в ней никто не спал, – сказал Моркоу. – И в корзине тоже.

– Ну, здесь я ничем не могу тебе помочь, Моркоу. Она – твоя подружка.

– Последнее время она была очень обеспокоена… будущим, – сообщил Моркоу.

– Гм… То есть ты… она… и эта, как ее, вервольфность?.. – Чувствуя себя крайне неудобно, Ваймс замолк.

– Это буквально поедом ее ело, – кивнул Моркоу.

– А может, она просто ушла куда-нибудь, чтобы хорошенько все обдумать? – предположил Ваймс.

«Да как вообще она могла встречаться с молодым человеком, который, каким бы идеальным он ни был, краснеет от одной мысли о “Пачке Сонки”?»

– Очень на это надеюсь, сэр, – сказал Моркоу. – Иногда с ней такое случается. Очень тяжело быть вервольфом в большом городе. Знаю, нам наверняка сообщили бы, если бы она попала в беду, но…

С улицы донесся грохот колес по мостовой, и призывно брякнула упряжь. Ваймс был спасен. Вид обеспокоенного Моркоу был настолько необычным, что, по сути дела, приравнивался к природному катаклизму.

– Ну что ж, придется ехать без Ангвы, – подвел итог Ваймс. – Держи меня в курсе, капитан. Кража поддельной Лепешки за неделю или две до важной гномьей коронации – не верю я в подобные совпадения, и мне почему-то кажется, что это дело может касаться меня лично. И кстати, распорядись, чтобы мне сообщали буквально всю информацию по делу Сонки. Терпеть не могу загадок. Насколько мне известно, клик-башни уже докликались до Убервальда?

Моркоу мгновенно оживился.

– Просто чудесно, сэр, не так ли? Говорят, буквально через несколько месяцев мы сможем передавать сообщения из Анк-Морпорка в саму Орлею меньше чем за день!

– Ага, настоящее чудо. Надеюсь, к тому времени мы сможем сказать друг другу хоть что-то разумное.

Лорд Витинари стоял у окна и смотрел на клик-башню на другом берегу реки. Все восемь заслонок, направленные на него, отчаянно мигали – черное, белое, белое, черное, белое…

Информация летела по воздуху. В двадцати милях за его спиной, на другой клик-башне в Сто Лате, кто-то смотрел в телескоп и выкрикивал числа.

«Как быстро навалилось на нас будущее», – подумал патриций.

Поэты описывают время как нескончаемый поток, но лично он, лорд Витинари, всегда с некоторым недоверием относился к данному постулату. Согласно его личному опыту, время больше походило на скалы, ползущие друг к другу, сталкивающиеся, накапливающие силы под землей, чтобы потом одним мощным рывком, от которого задребезжит посуда на полках, целое поле турнепса перескочило в сторону на целых шесть футов.

Принцип семафора был известен на протяжении многих веков, все знали, что знание имеет свою цену, знали, что экспорт товара – это способ делать деньги. А потом, в один прекрасный день, кто-то сложил два и два и понял, сколько деньжищ можно заработать, если экспортировать в Орлею информацию, которая известна в Анк-Морпорке уже сегодня. Некий смышленый молодой человек с улицы Искусных Умельцев проявил необычайную искусность.

Знание, информация, власть, слова… Невидимые, они летели по воздуху…

И вдруг весь мир принялся отбивать чечетку на зыбучем песке.

А кто лучше танцует, того и приз.

Лорд Витинари отвернулся от окна, достал кое-какие бумаги из ящика письменного стола, подошел к стене, прикоснулся к ней в определенном месте и быстро скользнул в бесшумно открывшуюся потайную дверь.

Находившийся за дверью коридор озарялся светом, позаимствованным у высоких окон, и был вымощен небольшими по размеру каменными плитками. Патриций сделал шаг вперед, помедлил, пробормотал: «Нет, сегодня вторник», – и перенес уже готовую опуститься ступню на другую плитку, которая буквально ничем не отличалась от своих сестер[9]9
  За единственным исключением: на них не стоило наступать во вторник.


[Закрыть].

Человек, случайно подслушавший перемещение патриция по коридору и лестницам, расслышал бы странные фразы типа «Луна нарастает…» и «Ах да, полдень еще не наступил». А действительно чуткий слушатель мог уловить едва слышное жужжание и тиканье механизмов, расположенных внутри стен.

А по-настоящему чуткий и параноидальный слушатель пришел бы к выводу, что не всему произнесенному лордом Витинари вслух даже наедине с самим собой следует верить. И это был бы очень правильный вывод.

Наконец патриций добрался до некой дверцы и отпер ее.

За ней оказалось просторное мансардное помещение, неожиданно полное воздуха и ярко освещенное солнечным светом, что струился сюда сквозь врезанные в крышу окна. По большому счету мансарда была чем-то средним между мастерской и складом. С потолка свисали скелетики птиц, на верстаках были разложены чьи-то косточки, а также валялись мотки проволоки, металлические пружинки, тюбики с краской и большое количество всевозможных, самых невероятных и уникальных инструментов. И лишь узкая койка, втиснутая между каким-то устройством, похожим на ткацкий станок с крыльями, и большой бронзовой статуей, свидетельствовала о том, что в этой комнате кто-то еще и жил. Судя по обстановке, местный жилец страдал остроманиакальным интересом буквально ко всему на свете.

Что же касается лорда Витинари, то в данный момент его интерес обратился на прибор, стоявший на столе в центре комнаты. Механизм был похож на несколько поставленных друг на друга медных шаров. Пар с шипением вырывался из-под заклепок, и периодически прибор издавал громкий «бульк»…

– Ваша светлость!

Витинари оглянулся. Из-за перевернутой скамейки ему отчаянно махала чья-то рука.

Что-то заставило его обратить взгляд вверх. Потолок над головой был выпачкан каким-то коричневым веществом, свисавшим на манер сталактитов.

«Бульк».

С поразительной скоростью Витинари метнулся к скамье и спрятался за ней. Леонард Щеботанский радостно улыбнулся ему из-под самодельного защитного шлема.

– Приношу свои извинения, – сказал он. – Боюсь, я не ждал посетителей. Тем не менее я точно знаю: на сей раз все получится.

«Бульк».

– Что это такое? – спросил Витинари.

«Бульк».

– Я не совсем уверен, но надеюсь, что это…

Вдруг стало слишком шумно для разговоров.

Леонард Щеботанский ни в коем разе не мнил себя заключенным. Скорее он был благодарен Витинари за то, что патриций предоставил ему для работы это просторное помещение, регулярно кормил, обеспечивал стирку белья и защищал от тех людей, которые по каким-то немыслимым причинам всегда хотели использовать в своих низких целях его невинные изобретения, предназначенные исключительно для улучшения жизни человечества. Просто поразительно, как много их было – и людей, и изобретений. Словно вся гениальность цивилизации сосредоточилась в одной голове, которая посему пребывала в состоянии постоянной изобретательской горячки. «Интересно, – периодически думал Витинари, – как повернулась бы судьба человечества, если бы Леонард Щеботанский уделил какой-нибудь одной теме чуть больше своего внимания? К примеру, час или два?»

Оглушительный шум стих так же внезапно, как и возник. «Бульк».

Леонард осторожно выглянул из-за скамьи и широко улыбнулся.

– Ага! К счастью, нам, кажется, удалось выделить кофе.

– Кофе?!

Леонард подошел к столу и потянул за маленький рычажок на механизме. С шумом, больше похожим на звук засорившейся канализации, в подставленную чашку потекла светло-коричневая пена.

– Иной кофе, – пояснил он. – Очень быстрый. Думаю, он вам понравится. Я называю это Очень Быстрой Кофейной Машиной.

– Сегодняшнее изобретение, да? – спросил Витинари.

– Ага. Я собирался сделать макет устройства для достижения луны и прочих небесных тел, но вдруг ощутил страшную жажду.

– Как удачно. – Лорд Витинари аккуратно снял со стула экспериментальную педальную машину для чистки башмаков и сел. – Я принес тебе несколько коротких… сообщений.

Леонард едва не захлопал в ладоши.

– Здорово! Я как раз закончил работу над теми, что вы доставили мне вчера.

Лорд Витинари осторожно слизнул с верхней губы усики из кофейной пенки.

– Прошу прощения… Ты обработал все сообщения? Сумел разгадать все убервальдские шифры?

– О, это было совсем просто, особенно после того, как я закончил свое новое изобретение, – откликнулся Леонард. Он покопался в пачке бумаг на верстаке и передал патрицию несколько исписанных мелким почерком листков. – Главное – понять, что у человека может быть лишь ограниченное число дат рождения и что люди, как правило, думают одинаково. И разгадать любой шифр будет совсем не сложно.

– Ты упомянул какое-то новое изобретение, – сказал патриций.

– О да. Это такая… штуковина. Конструкция еще совсем сырая, но для примитивных кодов вполне сойдет.

Леонард достал нечто, своей формой напоминающее грубый тонкий прямоугольник. Механизм состоял из огромного количества деревянных колесиков и планок, которые, как, приглядевшись, увидел патриций, были испещрены буквами и цифрами. Некоторые колесики были не круглыми, а овальными, или даже сердцевидными, или вообще имели самую странную, замысловатую форму. Когда Леонард повернул ручку, внутренности прибора пришли в движение. Почему-то эта поразительная для простого механического устройства плавность немного тревожила.

– И как ты это назвал?

– О, вы же знаете, милорд, какие трудности я испытываю с названиями. Про себя я называю сей механизм Эрудитом для Нейтрализации Информации через Генерирование Миазматических Алфавитов. Хотя согласен, это немного длинновато. Э-э…

– Да, Леонард?

– Э… А разве это правильно, читать сообщения других людей?

Витинари вздохнул. Этот человек, глядевший на него с неприкрытым беспокойством и настолько трепетно относившийся к жизни, что аккуратно вытирал пыль вокруг пауков, – так вот, этот самый человек однажды изобрел устройство, которое метало свинцовые дробины с потрясающей скоростью и силой. Причем Леонард Щеботанский искренне считал, что данное его изобретение весьма пригодится в борьбе с опасными животными. А еще он изобрел машину, способную разрушать сами горы. Очень полезный для горного дела механизм…

Перед патрицием сидел человек, который, прервавшись на чашку чая, мог между делом набросать чертеж инструмента для массового и абсолютного уничтожения людей. С подробным списком пронумерованных деталей. И все это на полях рисунка, изображавшего хрупкую красоту человеческой улыбки. А в ответ на ваш упрек Леонард лишь изумился бы: «Но такое устройство сделает войну совершенно невозможной, понимаете? Потому что никто не посмеет использовать его!»

Вдруг в голову изобретателя пришла некая мысль, и Леонард сразу приободрился.

– Но с другой стороны, чем больше мы узнаем друг о друге, тем лучше научимся друг друга понимать. Также вы просили придумать для вас новые шифры. Прошу прощения, мой господин, но я, очевидно, не так понял ваши требования. А чем вас не устраивают те, что я уже придумал?

Витинари опять вздохнул.

– К сожалению, Леонард, их совершенно невозможно разгадать.

– Само собой разумеется…

– Как бы тебе объяснить? – продолжал патриций, прекрасно понимая: в мутных течениях политики, где он, Витинари, чувствовал себя как рыба в воде, Леонард Щеботанский камнем пошел бы ко дну. – Эти твои новые шифры, которые ты, вижу, уже разработал… они всего лишь… дьявольски сложны?

– Когда вы излагали свои требования, милорд, вы сказали, что шифры должны быть «чертовски» сложными, – поправил явно обеспокоенный Леонард.

– Ну да, конечно.

– Так вот, как оказалось, общепринятого стандарта чертей не существует, милорд, но я тщательно изучил все доступные оккультные тексты и пришел к выводу, что мои шифры будут считаться сложными примерно девяносто шестью процентами чертей.

– Отлично.

– И даже некоторым процентом дьяво…

– Да, спасибо, я понял. Ты прекрасно справился с заданием.

Однако Леонарду не давала покоя какая-то мысль.

– Причем мне будет совсем не трудно сделать их архидемонически слож…

– Не надо, Леонард, – перебил его Витинари. – Чертовски сложные шифры вполне подойдут.

– Но, милорд, – Леонард едва не рыдал, – я не могу гарантировать, что достаточно умный человек не прочтет ваши сообщения!

– Вот и славно.

– Почему?! Он ведь узнает то, о чем вы думаете, все ваши мысли!

Витинари похлопал изобретателя по плечу.

– Нет, Леонард, он узнает всего лишь то, что будет написано в моих сообщениях.

– Я действительно вас не понимаю, милорд.

– Это нормально. А я не умею делать взрывчатый кофе. Во что превратился бы мир, если бы все люди были похожи друг на друга?

Лицо Леонарда на мгновение омрачилось.

– Гм, я не совсем уверен… – пробормотал он. – Но если вы хотите, чтобы я поработал над этой проблемой, вероятно, я смогу изобрести прибор…

– Это просто фигура речи, Леонард, успокойся.

Витинари с сожалением покачал головой. Зачастую ему казалось, что Леонард, которому удалось поднять человеческий интеллект на неизведанные высоты, нашел там, на самой вершине, богатейшие залежи особого вида глупости. Ну какой смысл шифровать донесения, если умный противник не сможет разгадать твой шифр? В итоге ты сам не будешь знать, что твой противник думает о том, что ты думаешь, что он думает.

– Да, чуть не забыл, милорд, – спохватился Леонард. – Одно из убервальдских сообщений, из тех, что вы принесли мне вчера утром, было довольно-таки странным.

– И чем же?

– Оно не было зашифровано.

– Что, совсем? Я думал, все используют те или иные коды.

– О, разумеется, отправитель и получатель прибегли к кодовым именам, но само сообщение было совершенно понятным. В нем запрашивалась информация относительно командора Ваймса, о котором вы так часто рассказывали мне.

Лорд Витинари замер.

– И ответное сообщение тоже было достаточно понятным. В нем содержалось некоторое количество… сплетен.

– И все о Ваймсе? Вчера утром? До того как я…

– Милорд?

– Скажи, – промолвил патриций, – а в сообщении из Убервальда… не было ли в нем какого-либо намека на личность отправителя?

Периодически у Леонарда все же случались приступы проницательности, походившие на пробившийся сквозь густые облака луч солнечного света.

– Вы считаете, что отправитель может оказаться вашим знакомым, милорд?

– В юности некоторое время я жил в Убервальде, – признался патриций. – В те времена у богатых молодых людей из Анк-Морпорка было одно любимое развлечение. Оно называлось «гранд-глумеж». Мы отправлялись в далекие страны и города, чтобы лично убедиться в том, насколько они ущербны по сравнению с нами. По крайней мере, нам так казалось, что они ущербны. Да, я бывал в Убервальде.

Леонард Щеботанский крайне редко обращал внимание на окружающих его людей, но сейчас он заметил мечтательный взгляд лорда Витинари.

– Вы вспомнили о чем-то приятном, милорд? – предположил он.

– Гм-м? О, она была очень… необычной женщиной, но, увы, много старше меня, – откликнулся Витинари. – Гораздо старше, смею подчеркнуть. И это было так давно. Жизнь подбрасывает нам уроки, после чего мы продолжаем жить дальше. – Его лицо снова обрело мечтательное выражение. – Так, так, так…

– Но эта женщина наверняка уже умерла, – заметил Леонард, плохо умеющий поддерживать разговоры подобного рода.

– О, лично я в этом сомневаюсь, – покачал головой Витинари. – Вернее, наоборот. Даже не сомневаюсь в том, что она сейчас процветает. – Он улыбнулся. Мир вдруг стал намного… интереснее. – А скажи, Леонард, – продолжил он, – тебе не приходила в голову мысль, что когда-нибудь войны будут вестись не посредством оружия, а посредством человеческих мозгов?

Леонард взял с верстака чашку с кофе.

– Неужели? Ну и грязища тогда начнется.

Витинари снова вздохнул.

– Возможно. Хотя существуют и куда более грязные методы, – сказал он и сделал глоток кофе.

Напиток был действительно хорош.

Герцогская карета, миновав последние, стоявшие на отшибе дома, выкатилась на бескрайние просторы равнины Сто. Шелли и Детрит тактично решили провести утро на крыше кареты, оставив герцога и герцогиню наедине. Иниго Сепаратор из какой-то непонятной классовой солидарности решил часть пути проделать вместе со слугами.

– Кажется, Ангва предпочла на некоторое время спрятаться, – сказал Ваймс, глядя на унылые капустные поля, тянущиеся вдоль дороги.

– Бедняжка, – откликнулась Сибилла. – Ей так неудобно жить в городе.

– А Моркоу не выковырять из Анк-Морпорка даже большой булавкой, – хмыкнул Ваймс. – В этом и проблема, как мне кажется.

– Часть проблемы, – возразила Сибилла.

Ваймс кивнул. Другой частью, о которой никто никогда не говорил, были дети.

Иногда Ваймсу казалось, что буквально все знают об этом. Моркоу являлся единственным законным наследником пустующего городского трона. Просто так уж случилось, что он не захотел этот трон занимать, а предпочел стать стражником, и всем эта идея понравилась. Однако королевский сан – это все равно что рояль: его можно укрыть покрывалом, но все сразу догадаются, что́ под этим покрывалом прячется.

«Интересно, что получится, если человек и вервольф решат завести детей?» – порой гадал Ваймс. Возможно, в итоге на свет появится существо, которому в полнолуние придется бриться два раза в день и у которого периодически будет возникать непреодолимое желание погоняться за телегами. Хотя, если припомнить отдельных правителей Анк-Морпорка, идея о вервольфе на троне казалась не такой уж кошмарной. Куда больше проблем создают всякие сволочи, которые постоянно выглядят людьми. Впрочем, это была его личная точка зрения. Кое-кто мог с ним не согласиться. Не удивительно, что Ангва предпочла спрятаться, чтобы все обдумать.

Ваймс вдруг понял, что смотрит в окно, но ничего не видит.

Чтобы немного отвлечься, он принялся просматривать бумаги, переданные Сепаратором прямо перед отъездом. «Справочные материалы», как он их назвал. Судя по всему, Сепаратор был настоящим экспертом по Убервальду. Интересно, сколько еще таких чиновников вкалывает во дворце патриция, становясь экспертами? Выбросив из головы мрачные мысли, Ваймс принялся за чтение.

На первой странице был изображен герб Пренесвятой империи, которая когда-то правила большей частью этой огромной страны. Ваймс мало что помнил об этом, за исключением того, что один из тамошних императоров как-то раз приколотил к голове одного из подданных шляпу – так, чисто ради шутки. Убервальд был большой, холодной и унылой страной; возможно, ее жители готовы были на все, только бы лишний раз посмеяться.

Герб, венчаемый двухголовой летучей мышью, тоже был чересчур вычурным – с точки зрения Ваймса.

Название первого документа гласило: «Жироносные Залежи Шмальцбергского Региона (он же – Страна Пятого Слона)».

Разумеется, Ваймс знал эту легенду. Когда-то на панцире Великого А’Туина стояли пятеро, а не четверо слонов, но один то ли оступился, то ли был стряхнут в результате некоего катаклизма. В общем, заложив кривую орбиту, он грянулся о Диск всей своей миллиарднотонной разъяренной толстокожестью, да так, что весь мир содрогнулся и разделился на известные сейчас людям континенты. Ссыпавшиеся в глубокую дыру валуны похоронили слоновью тушу глубоко под землей. Дальше потянулись тысячелетия, а там, в глубине, что-то варилось и растапливалось. Такова история происхождения жира земли. Кстати, согласно легенде, золото, железо и все прочие металлы тоже произошли от упавшего слона. В конце концов, если слон настолько силен, чтобы удержать на спине целый мир, то из чего у него сделаны кости?

Записи перед глазами Ваймса заслуживали несколько большего доверия. В них говорилось о неизвестной катастрофе, в результате которой погибли миллионы мамонтов, бизонов и гигантских землероек, сгинув под земными толщами, как и останки легендарного Пятого Слона. Некоторые заметки касались древних тролльих саг и гномьих легенд. Возможно, в случившемся был замешан лед. Или потоп. Тролли считались первым видом, возникшим на Плоском мире, – быть может, они и в самом деле были там и видели отчаянно трубившего, падавшего с неба слона.

Так или иначе, результат был один и тот же. Все (то есть все, за исключением Ваймса) знали, что лучший жир добывается в шахтах и скважинах Шмальцберга. Из него изготавливались самые белые, самые яркие свечи, самое жирное мыло, самое жаркое и чистое осветительное масло. Желтое сало, поставляемое из салотопок Анк-Морпорка, даже рядом не стояло.

Ваймс непонимающе нахмурился. Что за ерунда? Золото… золото имеет значение. Люди ради него готовы умирать. Железо… Анк-Морпорк нуждался в железе. И в лесе. Даже в камне. Что же касается серебра…

Он вернулся к странице, озаглавленной «Природные ресурсы», и в подглавке «Серебро» прочел: «Серебро не добывается в Убервальде со времен Клопского конвента (1880 г.), и владение данным металлом официально считается незаконным».

Никаких объяснений приведено не было. Ваймс сделал пометку, что надо бы расспросить об этом Иниго. Когда живешь рядом с вервольфами, серебро очень даже не помешает. Но дела, видимо, обстояли совсем плохо, раз уж там, в Убервальде, даже клопы устраивают свои конвенты.

Так или иначе, серебру тоже можно было найти применение, но жир… это ведь не более чем жир. Он относился к тому, что, как правило, хранится в буфете. Рядом с печеньем, чаем и сахаром. В нем нет ни стиля, ни романтики. Обычный продукт, распространяется в горшках.

К следующей странице была прикреплена записка. Она гласила: «Как метамфора Пятый Слон присутствует во многих убервальдских языках. В зависимости от контекста существуют следующие значения: “нечто несуществующее” (аналог нашего “напустить клатчского тумана”), «нечто, не соответствующее первому впечатлению» и «нечто, невидимо контролирующее события» (аналог нашего “серого кардинала”)».

«Вашего, – подумал Ваймс. – Вашего, а не нашего. Я подобными словами не пользуюсь».

– Констебль Башмак, – представился констебль Башмак, когда открылась дверь сапожной фабрики. – Убойный отдел.

– Ты по поводу господина Сонки? – осведомился открывший дверь тролль.

На улицу вырвался теплый влажный воздух, пахнувший серой и страдающими моченедержанием кошками.

– Хочу лишь предупредить: я – зомби, – продолжил Редж Башмак. – Я уже давно понял: если сообщить об этом сразу, избежишь массы нежелательных недоразумений. Но о, какое совпадение! Мы действительно пришли по поводу вышеупомянутого покойного.

– Мы? – удивился тролль, ничего не сказав по поводу серой кожи и швов Реджа.

– Опусти морду, верзила!

Тролль опустил голову. Жители Анк-Морпорка крайне неохотно смотрят вниз – порой лучше не знать, в чем ты стоишь.

– О, – удивился тролль и сделал несколько шагов назад.

Некоторые люди считают, что лепреконы не более агрессивны, чем представители других видов, и тут есть большая доля истины. Но агрессивность лепреконов сжата в теле шесть дюймов ростом, а потому, подобно большинству других сжатых материй, так и стремится взорваться. Констебль Свирс служил в Страже всего несколько месяцев, но слухи о нем распространились быстро – он уже вызывал уважение, ну, или вызывающий дрожь в мочевом пузыре ужас, который во многих случаях успешно заменяет уважение.

– Хватит пучить бельма! Где мертвяк? – спросил Свирс, уверенно входя в помещение фабрики.

– В подвал перенесли, – сказал тролль. – У нас полтонны жидкой резины пропадает. Он очень рассердился бы… если бы был жив, конечно.

– Почему пропадает? – поинтересовался Редж.

– Загустела и стала комковатой, вот почему. Придется сливать ее куда, а енто дело непростое. Сегодня мы должны были окунать партию Ребристо-Сказочных Услад, но дамочки едва в обморок не хряпнулись, когда я выудил его из чана, ну и разбежались по домам.

Редж Башмак был шокирован. Сам он по различным причинам не являлся пользователем выпускаемых господином Сонки изделий – жизнь после смерти не особо располагает к романтическим отношениям, – но должны же соблюдаться хоть какие-то приличия в мире живых?!

– У вас тут работают женщины? – спросил он.

Тролль явно удивился.

– Ага. А как же? Хорошая постоянная работа. И работают они хорошо. Всегда смеются, шутят, когда занимаются окунанием и упаковкой. Особливо если идет партия Больших Ухажеров. – Тролль фыркнул. – Но лично я ентих ихних шуточек не понимаю.

– Эти Ухажеры стоят тех денег, что за них просят, – вдруг сказал Сварли Свирс.

Редж Башмак уставился на своего крошечного напарника. Нет, никто и ничто не заставит его задать этот вопрос… Но Свирс уже обратил внимание на выражение его лица.

– Немного поработать ножницами, и лучшего макинтоша днем с огнем не сыщешь, – сказал лепрекон и премерзко захихикал.

Констебль Башмак лишь вздохнул. Он знал, что командор Ваймс придерживается неофициальной политики приема в Стражу представителей этнических меньшинств[10]10
  Как член мертвого сообщества, Редж Башмак, разумеется, причислял себя к этническому большинству.


[Закрыть], но лично Редж не был уверен, что такое решение правильно по отношению к лепреконам, хотя меньшую этническую группу невозможно было даже представить. Дело в том, что лепреконы питали врожденную ненависть к любого рода правилам. Это относилось не только к закону, но и ко всем неписаным правилам, которые почти все люди, не задумываясь, соблюдают, к примеру: «Не пытайся съесть этого жирафа» или «Не пинай людей в лодыжки только потому, что они тебя ничем не угостили». Но констебль Свирс представлял собой этакое мелкое автономное оружие.

– Что ж, пойдем глянем на тр… лицо, недавно лишенное жизни, – обратился к троллю Редж.

Их провели по лестнице в подвал. При виде того, что свисало с балки, любой живой человек легко мог присоединиться к рядам зомби.

– Звиняйте, – сказал тролль, стаскивая с балки жуткое нечто и швыряя в угол, где оно опало бесформенной резиновой кучей.

– А это еще чё за хрень? – осведомился констебль Свирс.

– Ну, мы ж должны были снять с него резину, – объяснил тролль. – На воздухе она быстро затвердевает, понимашь?

– Эгей, такого большого «сонки» я еще не видывал, – с гнусным смешком произнес Свирс. – «Сонки», защитися весь! Наверное, именно так он и мечтал уйти из этой жизни, а, чё скажешь?

Редж осмотрел труп. Он ничуточки не возражал, когда его посылали расследовать убийства, пусть даже самые грязные. Умереть – это ведь все равно что сменить карьеру. Был, делал, упокоился… Потом ты восстаешь и продолжаешь спокойненько жить дальше. Да, разумеется, такое случалось далеко не со всеми, но Редж искренне считал, что те, кому не повезло, просто плохо старались.