Текст книги "Добрые предзнаменования (пер. В. Вербицкого)"

Оба они читали ребенку большие куски из «Откровений».

Несмотря на все их старания, Колдун очень хотел совсем другого – жаль! – научиться математике. Ни один из учителей не был полностью удовлетворен его знаниями.

Когда Колдуну было десять, ему нравился бейсбол, нравились пластиковые игрушки, перевоплощающиеся в другие пластиковые игрушки, нравилась жвачка с банановым вкусом, а также комиксы, мультики и велосипед.

Кроули волновался.

Они сидели в кафетерии Британского музея, еще одном убежище для усталых солдат Холодной Войны. За столиком слева от них два прямых, как шомполы, американца тихонько передавали чемодан (полный идущих на дело революции долларов) маленькой темнокожей даме в очках, а за столиком справа заместитель главы МИ7 и резидент КГБ спорили, кто будет платить за чай и булочки.

Кроули наконец произнес то, о чем и думать себе запрещал все последние десять лет.

– По-моему, – сказал он своему противнику, – он уж слишком обычен.

Азирафаил сунул в рот еще одно порезанное яйцо и запил его кофе. Он вытер губы бумажной салфеткой.

– Это мое хорошее влияние, – улыбнулся он. – Или, вернее, – похвалу заслужившие ее да получат – моей маленькой команды.

Кроули покачал головой.

– Я не сбрасываю это со счета. Слушай, сейчас он должен пытаться подстраивать мир вокруг себя к своим желаниям, делать таким, каким его видит, и все такое. Нет, не пытаться. Он должен это делать, сам того не понимая. И что? Хоть что-нибудь такое ты видел?

– Ну, нет, но…

– У него сейчас должна быть куча сырой энергии. У него она есть?

– Ну, мне так не кажется, но…

– Он слишком обычен. – Кроули побарабанил пальцами по столу. – Мне это не нравится. Что-то здесь не так – не могу только понять, что.

Азирафаил взял кусочек ангельского торта Кроули[26]26
  Определенный вид сладкого торта. Прим.перев.


[Закрыть].

— Ну, он ведь растет. И, конечно, Небеса вмешивались в его жизнь.

Кроули вздохнул.

– Я просто боюсь, что он не сможет справиться с адской гончей, вот и все.

Азирафаил приподнял бровь.

– Гончей?

– Подарок на одиннадцатый день рождения. Прошлой ночью получил сообщение из Ада…

Сообщение пришло во время «Золотых девушек», одной из любимых телепрограмм Кроули. Потребовалось целых десять минут, чтобы сообщить то, что можно было коротко сказать и за одну, а когда, наконец, вновь начался нормальный сериал, Кроули понял, что не сможет разобраться с сюжетом.

– Они шлют ему гончую, чтобы шла рядом и охраняла его. Самую большую из имеющихся.

– А люди не удивятся – откуда, мол, вдруг возник огромный черный пес? Родители его, скажем…

Кроули неожиданно встал, наступив на ногу болгарскому культатташе, который оживленно беседовал с Хранителем Древностей Ее Величества.

– Никто не заметит ничего необычного. Это реальность, ангел мой. А с ней молодой Колдун может что угодно сделать, знает он об этом или нет.

– А когда он появится, этот пес? Имя-то у него есть?

– Я же сказал – на одиннадцатый день рождения, в три часа дня. Он как бы настроится на хозяина. И тот должен сам дать псу имя – это очень важно, имя задаст ему цель. Думаю, это должно быть что-нибудь типа Убийца, или Страх, или Крадущийся Ночью.

– И ты там будешь? – спросил ангел беззаботно.

– Ни за что не пропущу, – ответил Кроули. – Очень надеюсь, что ребенок не слишком неправилен. Ладно, посмотрим его реакцию на пса. Что-то это нам скажет… Надеюсь, он пошлет его обратно или, просто, его испугается. Если назовет как задумано в Аду, все пропало. У него будут все его силы, и Армагеддон будет за углом.

– Думаю, – бросил Азирафаил, потягивая свое вино (которое только что перестало быть «Бужоле» с небольшим привкусом уксуса и стало приятным на вкус, но очень удивленным, «Шато Лафит» 1875 года), – думаю, мы там встретимся.

Среда

В Центральном Лондоне было жарко и дымно.

На одиннадцатый день рождения Колдуна собралась куча народа.

Было двадцать маленьких мальчиков и семнадцать маленьких девочек. Была куча светловолосых мужчин с одинаковой короткой стрижкой, темными костюмами и кобурами на плечах. Была команда поставщиков, привезших желе, торты и пакетики чипсов. Во главе их автомобильной колонны был старый «Бентли».

Великолепных Харви и Ванду (специальность – Детские Вечеринки) свалила с ног неожиданная желудочная инфекция, но, к счастью (и по плану кое-кого), буквально из ниоткуда появилась замена. Иллюзионист.

У каждого свое хобби. Несмотря на все предупреждения Кроули, Азирафаил решил использовать свое.

Азирафаил гордился своими магическими способностями. В 1870-х он посещал класс Джона Маскелайна, провел почти год, изучая ловкость рук, игры с монетами и вынимание кроликов из шляп. Причем, хотя Азирафаил мог делать вещи, которые заставили бы весь Круг Магов бросить их жезлы, во время выполнения фокусов он никогда не применял те свои способности, которые называл прирожденными. Это было серьезным недостатком. Теперь ему казалось, что он слишком мало практиковался.

«Хотя, – думал он, – это похоже на езду на велосипеде. Навыки никогда не забываются». Его куртка иллюзиониста была несколько пыльной, но как только он ее надел, почувствовал себя уверенней. И скороговорка к нему возвращалась…

Но дети смотрели на него с откровенно презрительным непониманием. За буфетом Кроули, в своем белом костюме официанта, съежился от смущения.

– А теперь, молодые господа и дамы, видите мою старую, драную шляпу? Какая шокирующе плохая шляпа, как вы – молодежь – говорите. Видите, в ней ничего нет. Но, взгляните-ка, кто это заглянул к нам в гости? Ой, это же старый знакомый, кролик Гарри!

– Он у вас в кармане был, – буркнул Колдун. Остальные дети согласно закивали. Они что, малышня, по его мнению?

Азирафаил вспомнил, что ему говорил Маскелайн насчет того, как насмешников ублажить.

– Обратите все в шутку, пудингоголовые, – я вас имею в виду, мистер Фелл, – так тогда назвался Азирафаил. – Рассмешите их, и они вам все простят!

– Хо, раскусили мой шляпный фокус, – хихикнул он. Судя по взглядам, детям вовсе не было смешно.

– Да, ерунда, – вздохнул Колдун. – К тому же, я ничего такого не хотел – хотел мультики смотреть…

– Он прав, знаете ли, – согласилась маленькая девочка с косичкой. – Это все, точно, ерунда. Вы, небось, еще и неряха.

Азирафаил отчаянно глянул на Кроули. Ему уже было совершенно ясно, что молодой Колдун запятнан адом, и чем скорее появится Черный Пес, и можно будет отсюда убраться, тем лучше.

– А у вас – молодежи – ни у кого нет трехпенсовика? Нет, молодой господин? А что это у вас за ухом…?

– У меня на дне рождения мультики были, – объявила маленькая девочка. – И я получил трансформера, ищо моюмалюткупонни, ищо большойстрэбитель, ищо громотанк, ищо…

Кроули застонал. Детские вечеринки – явно то место, куда любой ангел, у которого есть хоть унция здравого смысла, должен бояться ступать. Гудящие детские голоса громко выражали циничное веселье, когда Азирафаил уронил три связанных металлических кольца.

Кроули отвернулся, и его взгляд упал на заваленный подарками стол. Из высокой пластиковой штуки на него бросили ответный взгляд два маленьких круглых глаза.

Кроули внимательно проверил их – не блестят ли красным огнем? Когда имеешь дело с адскими бюрократами, ни в чем нельзя быть уверенным. Очень даже могли вместо пса послать песчанку. Нет, совершенно нормальная была песчанка. Похоже, она жила в замечательной конструкции из цилиндров, сфер и моторчиков (с ней в качестве энергии) – Испанская Инквизиция такую бы тоже обязательно изобрела, если бы имела доступ к прессу.

Кроули взглянул на часы. Он ни разу не подумал о том, что надо бы сменить им батарейку – три года назад старая полностью разрядилась, но часы все равно показывали точное время. Было без двух минут три.

Азирафаил все больше и больше волновался.

– У кого-нибудь из собравшихся здесь господ при себе есть носовой платок? Нет? – В викторианскую эпоху невозможно было встретить человека без платка, и фокус, который состоял в магическом возникновении голубя, что сейчас раздраженно клевал запястье Азирафаила, не мог быть произведен без платка. Ангел попытался привлечь внимание Кроули, не смог и в отчаянии махнул рукой одному из охранников, который встревоженно повернулся.

– Ты, славный человек, подойди-ка, пожалуйста сюда. Теперь взгляни-ка в свой нагрудный карман, думаю, там ты найдешь отличный шелковый носовой платок.

– Нет, сэр. Боюсь, что нет, сэр, – отозвался охранник, смотря прямо перед собой.

Азирафаил отчаянно мигнул.

– Нет, милый мальчик, все же посмотри, прошу тебя.

Охранник засунул руку во внутренний карман, удивленно раскрыл глаза и выдернул платок (голубой, с кружевами по краям). Азирафаил почти сразу понял, что кружева были ошибкой – задели за пистолет, и тот, кружась, пролетел над лужайкой и тяжело плюхнулся в миску с желе.

Дети спазматически зааплодировали.

– Эй, уже неплохо! – выкрикнула девочка с косичками.

Колдун к этому моменту успел покрыть разделяющее компанию и оружие расстояние и подхватить пистолет.

– Руки вверх, смердящие псы! – весело проорал он.

Охранники встретились с затруднением.

Некоторые из них потянулись за своими пистолетами, другие стали пробираться к – или от – мальчика. Другие дети стали ворчать, что тоже хотят пистолеты, некоторые из более развязных стали пытаться отнять их у охранников, которые были настолько безрассудны, что их достали.

Потом кто-то бросил в Колдуна кусок желе.

Мальчик взвизгнул и нажал на курок своего пистолета. Это был «Магнум» 32-го калибра, стандартное оружие агента ЦРУ, серое, подлое, тяжелое, способное с тридцати шагов разнести человека на куски, оставив лишь красный туман, ужасную кучу мусора и некоторое количество бумажной работы.

Азирафаил моргнул.

Тонкая струйка воды вылетела из дула и намочила Кроули, который выглядывал из окна, оглядывая сад – вдруг там появился большой черный пес.

Азирафаил выглядел смущенным.

Потом его в лицо ударил кремовый торт.

Было почти пять минут четвертого.

Махнув рукой, Азирафаил превратил остальные пистолеты в игрушечные и пошел прочь.

Кроули нашел его снаружи, за оградой, где ангел пытался выпутать сильно помятого голубя из рукава своей куртки.

– Да что… – вздохнул Азирафаил.

– Вижу, – ответил Кроули. – Зря в рукаве спрятал!

Он протянул руку, вытащил из куртки Азирафаила безжизненную птицу и вдохнул в нее жизнь. Голубь благодарно курлыкнул и улетел, осторожно помахивая крыльями.

– Ты не понял, – продолжил ангел, как только демон стал вновь способен слушать. – Я не про голубя, а про пса – где он, а?

Кроули задумчиво покачал головой.

– Разберемся.

Он открыл дверь машины и включил радио.

– Я-буду-так-счастлив-счастлив-счастлив-счастлив-счастлив, я-буду-так-счастлив-в – ЗДРАВСТВУЙ-КРОУЛИ.

– Здравствуйте. А, э, кто это?

– ДАГОН, ПОВЕЛИТЕЛЬ ПАПОК, ХОЗЯИН СУМАСШЕСТВИЯ, ПОДГЕРЦОГ СЕДЬМОГО МУЧЕНИЯ. ЧТО МОГУ ДЛЯ ТЕБЯ СДЕЛАТЬ?

– Гончая. Я, э, просто проверяю, нормально ли она отбыла…

– ДЕСЯТЬ МИНУТ НАЗАД ОТПРАВИЛИ. А ЧТО? ОНА ЕЩЕ НЕ ПРИБЫЛА? ЧТО-ТО НЕ ТАК?

– О, нет. Все отлично. Замечательно… О, вижу теперь ее. Хороший пес. Чудесный пес. Все грандиозно. Отлично работаете внизу, ребята. Ну, хорошо поговорили, Дагон. Скоро увидимся, да?

Он выключил радио.

Они поглядели друг на друга. Из дома донесся громкий звук, и одно из окон разбилось.

– Ой, – пробормотал Азирафаил, легко не ругаясь – как-никак, шесть тысяч лет провел, тренируясь не ругаться, с чего бы теперь начинать. – «Один», видно, пропустили…

– Никакого пса, – бросил Кроули.

– Никакого пса, – эхом откликнулся Азирафаил.

Демон вздохнул.

– Залезай в машину, – велел он. – Нам надо об этом переговорить. Да, Азирафаил…

– Что?

– Перед тем, как залезать, счисти с себя этот проклятый кремовый торт.

Далеко от Центрального Лондона стояла жаркая, солнечная погода – август… По бокам дороги в Тадфилд пыль пригибала к земле кусты амброзии. В кустах жужжали пчелы. Воздух казался перегретым, застоявшимся.

Раздался звук – словно тысяча голосов разом закричала: «Славься, господин!» – и крик неожиданно оборвался.

А потом на дороге появился пес.

Это должен был быть пес. Форма была правильная.

Некоторые собаки, когда вы их встречаете, напоминают вам, что, несмотря на тысячи лет эволюции, творимой человеком, каждая собака всего на расстоянии двух обедов от возвращения к волку. Эти собаки шагают обдуманно, их форма подходит для жизни в глуши, зубы желтые, дыхание смердит, а вдалеке их хозяева бормочут: «Он ведь на самом деле добродушен, если он пристает, просто его оттолкните», – в глубине глаз этих собак, между тем, горят и мерцают костры Плейстоцена…

Но появившийся пес даже такую собаку заставит без промедления забежать за диван и притвориться, что она очень занята – грызет резиновую кость.

Он уже рычал, и рык этот был тихим, громыхающим рыком ярости, свернувшейся пружиной, рык, что начинается в одном горле, а заканчивается в чьем-то другом.

С его клыков капала слюна и шипела, падая на дорогу.

Он сделал пару шагов и понюхал застоявшийся воздух.

Его уши приподнялись.

Слышны были голоса – далеко-далеко… Вот. Голос. Тот голос. Мальчишеский голос, но пес был создан, чтобы ему повиноваться, безоговорочно повиноваться. Когда голос скажет «За мной» – пойдет, скажет «Убей» – убьет. Голос его хозяина.

Пес перепрыгнул через изгородь и побежал по лежащему за ней полю. Пасущийся бык секунду на него поглядел, взвесил свои шансы и быстро ушел к противоположной изгороди.

Голоса доносились из редкой рощицы деревьев. Черная гончая стала к ней приближаться, выставив вперед клыки.

Один из других голосов сказал:

– Никогда он этого не сделает. Ты всегда так говоришь, и ни разу не оказался прав. Подарит тебе папочка зверя, как же! Если когда-то и решится, так выберет самого неинтересного… По его мнению, всего интереснее жуки.

Последовал собачий эквивалент пожатия плечами, но гончая мгновенно забыла о другом голосе – ибо теперь говорил ее Господин, Центр Вселенной.

– Он мне подарит пса, – проговорил его голос.

– Ну-ну… Ты не знаешь, будет ли это пес. Никто не сказал, что это будет пес. Откуда знаешь, что будет пес, если никто не сказал? Твой папа будет жаловаться – мол, чего он все время ест?

– Бирючину.

Этот голос был намного чопорнее двух предыдущих. Хозяин такого голоса – наверняка человек, который перед сборкой модели не только разделит и пересчитает все куски, прежде чем начать, как велят инструкции, а еще и покрасит те части, что нужно, и оставит их подсохнуть до сборки. Этот голос лишь время отделяло от бухгалтерской работы.

– Не едят псы траву, Венсли… Никогда ты такого не видел.

– Я жуков имел в виду. Они такие интересные, вообще-то. И когда спариваются, друг друга съедают.

Последовала задумчивая пауза. Гончая подобралась поближе и поняла, что звуки доносятся из ямы в земле.

На самом деле деревья скрывали древний карьер, где раньше добывался мел, теперь же он наполовину зарос колючками и лианами. Карьер был древний, но явно не заброшенный. Все вокруг было истоптано; гладкие части склона показывали, что его регулярно используют, чтобы покататься на роликах и поиграть в Стену Смерти (или, по крайней мере, в Стену Сильно Драной Коленки). Кое-где с более доступной зелени свисали старые куски опасно обтрепанной веревки. Тут и там меж веток висели листы рифленого железа и старые доски. Виднелся полуобгорелый, ржавый знак «Владения Триумф Герольд» (наполовину он был скрыт в куче крапивы).

В одном углу путаница колес и проволоки ясно обозначали место знаменитого Потерянного Кладбища – места смерти тележек из супермаркетов.

Для детей это был рай. Местные подростки обозвали это место Ямой.

Гончая продралась через крапиву и увидела в центре карьера четыре фигуры, сидящие на том, на чем всегда сидят члены приличных секретных компаний – на обычных ящиках из-под молока.

– Врешь!

– Нет.

– Спорим, что врешь, – проговорил первым заговоривший голос. Его звук ясно обозначал, что хозяин его – некто молодой женского пола; сейчас тон голоса был тоном потрясенного интереса.

– Так и делают, точно. У меня их шесть было, а потом мы куда-то уехали, я еще траву им поменять забыл, вернулись – увидел только одного, толстого такого…

– Не-е. Это не жуки, это богомолы. Я по телику видел – там большая самка другого богомола съела и даже не заметила.

Последовала еще одна заполненная мыслями пауза.

– О чем они молятся-то? – спросил голос Хозяина пса.

– Не знаю… Наверное, просят бога, чтобы жениться никогда не пришлось.

Гончая ухитрилась поместить один огромный глаз напротив дыры в сломанной ограде карьера и взглянула вниз.

– Вообще, это как с великами, – важно бросил говоривший первым. – Думал, подарят мне велик с семью скоростями и с таким сиденьем-бритвой, пурпурной цвета и все такое, а мне легкий голубой всучили. С корзинкой. Для девочек.

– Ну. Ты ж и есть девочка, – ответил какой-то из других голосов.

– Это половая дискриминация, вот что это такое. Давать девочкам девчачьи подарки только из-за того, что они девочки.

– Мне подарят пса, – бросил его Хозяин твердо. Хозяин стоял к псу спиной, и тот не мог его хорошенько разглядеть.

– Ага, одного из этих огромных ротвейлеров, да? – отозвалась девочка, и голос ее был полон вялого сарказма.

– Нет, это будет пес, с которым можно повеселиться, – сказал голос Хозяина. – Не большой…

Глаз в крапиве внезапно исчез – вниз.

– …один из этих умненьких псов, что могут залезать в кроличьи норы, а еще одно ухо у них смешное, наружу все время смотрит. Настоящая дворняга. Чистокровная.

Неслышимый для находящихся внизу, на краю карьера тихонько громыхнул гром. Он мог быть вызван неожиданным убеганием воздуха в вакуум, а этому причиной могло быть, к примеру, превращение большого пса в маленького.

Тихий хлопающий звук, что последовал за этим, мог быть вызван только одним – выворачиванием одного из ушей наизнанку.

– И назову я его… – продолжал Хозяин. – Назову…

– Да? Как? – поинтересовалась девочка.

Гончая ждала. Вот он, момент которого она ждала. Называние. То, что даст ей цель, ее назначение, ее «я». Ее глаза засветились тусклым красным светом (будучи теперь гораздо ближе к земле), и она продвинулась вперед по крапиве.

– Я назову его Пес, – решительно закончил Хозяин. – Меньше проблем будет с таким именем.

Адская гончая остановилась. Глубоко в своем дьявольском собачьем мозгу она знала, что тут что-то не так, но ее послушание и ее неожиданная сильнейшая любовь к Хозяину справились со всеми опасениями. Да и потом, не ей решать, какого она должна быть размера, так ведь?

Она побежала вниз по склону навстречу судьбе.

Вообще-то, странно. Выпрыгивать на людей ей всегда хотелось, а теперь – что совершенно неожиданно – гончая поняла, что еще и хвостом хочется повилять.

– Ты сказал, что это он! – простонал Азирафаил, рассеянно подбирая последний кусок с торта с отворота костюма. Он облизал свои пальцы.

– Это и был он, – ответил Кроули. – В смысле, я-то ведь должен это знать, верно?

– Тогда, должно быть, кто-то вмешался.

– Никого больше нет! Только мы, верно? Добро и Зло. Одна сторона или другая.

Он ударил кулаком по рулю.

– Ты не представляешь, что они могут со мной сделать, там, внизу, – простонал он.

– Должно быть, что-то очень похожее на то, что творят вверху, – ответил Азирафаил.

– Кончай, а? У ваших есть милосердие – основы мира, – выкрикнул Кроули сердито.

– Да? Ты в Гоморре бывал?

– Конечно, – отозвался демон. – Там была чудесная маленькая таверна, где можно было купить эти отличные коктейли из сброженных фиников с мускусными орехами и давленной лимонной травкой…

– Я имел в виду после.

– А.

Азирафаил проговорил:

– Что-то должно быть произошло в больнице.

– Не могло! Там всюду были наши люди!

– Чьи люди? – холодно переспросил Азирафаил.

– Мои люди, – поправился Кроули. – Ну, не совсем мои. Ты ж понимаешь – сатанисты.

Он попытался сказать это спокойно.

Кроме, того факта, что мир был замечательным и интересным местом, которым оба хотели наслаждаться подольше, было мало вещей, на счет которых они соглашались – к примеру, решили ничего не делать с теми, кто, по той или другой причине, решил поклоняться Князю Тьмы. Кроули они всегда смущали. С ними нельзя было быть по-настоящему грубым, но невозможно было не чувствовать по отношению к ним того, что, скажем, ветеран Вьетнама чувствует по отношению к тем, кто приходит на ежегодные встречи ветеранов, до зубов обвешавшись оружием.

Да и к тому же, так утомлял их вечный энтузиазм. Взять хоть эту возню с перевернутыми крестами, пентаграммами и петухами. Большинство демонов она просто изумляла и была совершенно не нужна. Все, что нужно для того, чтобы стать сатанистом – небольшое усилие сознания. Можно быть им всю жизнь, совершенно не зная, что такое пентаграмма и не увидев мертвых петухов нигде, кроме куриного супа.

А кое-кто из сатанистов старой школы и вообще был неплохим человеком. Он совершал все ритуалы, точно так же как те, кого он считал своими врагами, а потом уходил домой и жил остаток недели кроткой, не выделяющейся ничем жизнью посредственности, ни разу не подумав истинно злобной мысли.

А остальные…

Кое-кто из, так называемых, сатанистов не раз заставлял Кроули ежиться. Дело было даже не в том, что они делали, а в том, что всю вину за сделанное они возлагали на Ад. Придумают какую-нибудь жуткую идею – демон до такой и за тысячу лет не дойдет – темную, бессердечную гадость, что может придумать лишь человеческий мозг, а затем орут: «Дьявол Заставил Меня Это Сделать», – и симпатии судей уже на их стороне, при том, что Дьявол почти никогда не заставлял людей что-то делать. Не надо было. Только почему-то кое-кто из людей не мог этого понять. По мнению Кроули, Ад не был основным хранилищем зла, как и Небо – хранилищем добра; они были просто сторонами в огромной космической шахматной игре. Настоящий источник всего – настоящее добро и настоящее великое зло – был в человеческом мозгу.

– А, – кивнул Азирафаил. – Сатанисты.

– Не понимаю, как они могли все перепутать, – взволнованно говорил Кроули. – В смысле, двух детей. Не такая уж трудная задача у них была, ведь так…?

Он умолк. Туман памяти расступился, и он вспомнил маленькую монашку, что ему тогда показалась слишком сумасшедшей даже для сатанистски. И кто-то еще там был. Кроули смутно припомнил трубку и свитер с рисунком-зигзагом, вышедшим из моды еще в 1938-м. На человеке было ясно написано «ожидающий отец».

Должен был быть третий ребенок.

Он поведал это Азирафаилу.

– Зацепок мало, – отозвался ангел.

– Мы знаем, что ребенок жив, – продолжил Кроули задумчиво, – так что…

– Откуда мы это знаем?

– Если бы он опять очутился Внизу, разве я бы здесь сидел?

– Верно.

– Так что для того, чтобы его найти, – закончил Кроули, – надо всего лишь проглядеть больничные журналы.

Мотор «Бентли» надсадно закашлялся и взвыл, вдавив Азирафаила в кресло.

– И что потом? – спросил ангел.

– Найдем ребенка.

– А потом что?

Ангел закрыл глаза, когда машина проезжала поворот.

– Не знаю.

– О горе.

– Думаю, – Уберись с дороги, клоун! – твои не согласятся – И то, на чем едешь, убери! – мне убежище предоставить?

– Я у тебя хотел о том же спросить – осторожно, пешеход!

– Он на улице, знает, что рискует, – ответил Кроули, на дикой скорости протискивая «Бентли» между такси и припаркованной машиной, оставив между машинами щель, которой не хватило бы даже для кредитки.

– Следи за дорогой! Следи за дорогой! Где эта больница-то?

– Где-то к югу от Оксфорда!

Азирафаил вцепился в приборную панель.

– Нельзя гнать на скорости девяносто миль в час по Центральному Лондону!

Кроули глянул на спидометр.

– Почему это? – спросил он.

– Ты нас убьешь! – Азирафаил смешался. – Неудобно разберешь, – неубедительно поправился он, немного расслабившись. – Но других-то можешь и убить.

Кроули пожал плечами. Ангел так и не привык к двадцатому веку, и посему не понимал, что вполне можно ехать со скоростью девяносто миль в час вниз по Оксфорд-стрит. Просто нужно сделать так, чтобы никто не попадался на пути. И раз все знали, что невозможно ехать с такой скоростью, никто ее и не замечал.

Машины, по крайней мере, были лучше лошадей. Двигатель внутреннего сгорания был бо… бла… удачей для Кроули. Раньше он мог разъезжать по делам только на огромных черных зверях с огненными глазами и высекающими искры копытами. Это было рискованно для демона. Обычно Кроули с них падал. Он не умел обращаться с животными.

Где-то возле Чезвика Азирафаил стал задумчиво копаться в куче кассет скопившихся в отделении для перчаток.

– Что такое Бархатный Андеграунд? – спросил он.

– Тебе он не понравится, – отозвался Кроули.

– А, – кивнул ангел разочарованно. – Би-боп.

– Знаешь, Азирафаил, думаю, если бы миллион человек попросили описать современную музыку, они бы слово «би-боп» и не вспомнили, – заметил Кроули

– А, вот это для меня. Чайковский, – улыбнулся Азирафаил, открыл коробку и вставил кассету в проигрыватель.

– Не понравится, – вздохнул Кроули. – Она больше двух недель в машине пролежала.

Тяжелый низкий ритм заполнил «Бентли», проезжающий уже мимо Хитроу.

Азирафаил нахмурил брови.

– Этого я что-то не помню, – пробормотал он. – Что это?

– Это «Еще Один Мертвец» Чайковского, – пояснил Кроули, – прикрывая глаза. Они в этот момент проезжали через Слау.

Чтобы время бежало быстрее, пока они пересекают спящие Чилтерны, они послушали также «Мы Чемпионы» Уильяма Бирда, «Я Хочу Вырваться На Свободу» Бетховена. Но лучше всех была «Толстозадые Девки» Вогана Уильямса.

Говорят, что у Дьявола все лучшие мелодии.

Это точно.

Но на Небесах все лучшие хореографы.

Оксфордширская равнина простиралась далеко на запад; разбросанные там и сям огни указывали на дремлющие деревни, где честные йомены укладывались спать, устав после долгого дня редактирования, выдачи финансовых советов или создания программного обеспечения.

Вверху, на холме, зажгли свои огни несколько светлячков.

Геодезический теодолит – один из страшнейших символов двадцатого века. Поставленный где-нибудь в сельской местности, он говорит: «Пора Расширять Дороги», – или: «Надо построить пару тысяч домов, чтобы поддержать Репутацию Деревни». А затем следуют Улучшения…

Но даже самый добросовестный геодезист не работает в полночь. Однако, прибор – вот он – был ясно виден на вершине холма, ножки его глубоко утопали в дерне. Правда, у большинства теодолитов, не прикреплена к верхушке веточка орешника, с них не свисают хрустальные маятники, и на ножках не вырезаны кельтские руны.

Слабый ветерок колыхал плащ, надетый на тощую фигуру, двигающую ручки прибора. Толстый был плащ, водонепроницаемый, с теплой подкладкой.

Большинство книг про ведьм скажут вам, что ведьмы работают нагишом. Ничего удивительного – большинство книг про ведьм написали мужчины.

Молодую женщину звали Анафема Приббор. Она не была очень красивой. Каждая черта ее лица, рассмотренная по отдельности, несомненно была прекрасной, но при взгляде на все лицо создавалось впечатление, что собрано оно было без всякого плана, из того, что оказалось под рукой. Самым подходящим словом для описания этой женщины было бы, пожалуй, «привлекательная», но это для тех, кто это слово знал и помнил, как его произнести, можно было бы еще добавить «живая», хотя, может, и не стоило – от этого слова так и несет пятидесятыми.

Молодые женщины темными ночами не должны быть одни, даже в Оксфордшире. Но любой маньяк потерял бы не только работу, если бы напал на Анафему Приббор. Она же, все-таки, была ведьмой. И именно потому, что она была ей – а значит, была разумной женщиной, – она не верила в защитные амулеты и заклинания; главным ее оружием был хлебный нож длиной в фут, что она хранила за ремнем.

Она взглянула в окуляр и в очередной раз повернула ручку.

Она тихонько забормотала.

Геодезисты часто тихонько бормочут. Фразы типа: «Скоро здесь будет славная дорога – вы и „Джек Робинсон“ произнести не успеете», – или: «Так, три и пять десятых метра, плюс-минус комариный усик».

Это было совершенно другое бормотание.

– Темная ночь… И светит Луна, – бормотала Анафема, – от Востока на Юг… От Запада на юго-запад… запад-юго-запад… есть…

Она подняла с земли свернутую Официальную Географическую Карту и поднесла к ней фонарик. Потом она достала прозрачную линейку и карандаш и аккуратно провела на карте линию. Она пересекла другую линию.

Анафема улыбнулась, не потому, что это было забавно, а потому, что хорошо сделала трудную работу.

Потом она собрала странный теодолит, привязала его к багажнику черного велосипеда «сядь-и-молись», прислоненного к изгороди, убедилась, что Книга лежит в корзинке, и покатила по туманной дорожке.

Это был древний велосипед, с рамой, сделанной, похоже, из водопроводных труб. Он был сделан явно до изобретения велосипедных переключателей скоростей, скорее всего, вскоре после изобретения колеса.

Но почти все дорогу до деревни надо будет ехать под гору. Волосы взлохматил ветер, плащ раздулся за спиной, когда она позволила своему двухколесному джаггернауту задумчиво понестись сквозь теплый ночной воздух. По крайней мере, в это время нет никакого движения.

Мотор «Бентли», издавая звук «трр, трр, трр», охлаждался. А вот Кроули, наоборот, разгорячился.

– Ты сказал, видел знак, – проревел он.

– Ну, мы так быстро проскочили. И вообще, я думал, ты здесь уже был.

– Одиннадцать лет назад!

Кроули бросил карту обратно на заднее сиденье и снова завел мотор.

– Может, кого спросим? – предложил Азирафаил.

– О, конечно, – саркастично отозвался Кроули. – Остановится, спросим первого идущего по дороге в середине ночи, да?

Сказав это, он повел машину по дорожке, заросшей по краям буками.

– Что-то в этом месте странно, – пробормотал Азирафаил. – Неужто не чувствуешь.

– Что?

– Замедли машину, ненадолго.

«Бентли» опять замедлил ход.

– Странно, – бормотал ангел. – Вспышки, все время. Вспышки…

– Чего? Чего? – взволновался Кроули.

Азирафаил уставился на него.

– Любви, – бросил он. – Кто-то это место по-настоящему любит.

– Прости?

– Такая большая арена любви. Не могу я это лучше объяснить, во всяком случае, тебе.

– Ты имеешь в виду, типа… – начал Кроули.

Послышалось жужжание, потом звяканье, крик, и, наконец, звук удара. Машина остановилась.

Азирафаил мигнул, опустил руки и осторожно открыл дверь.

– Ты в кого-то врезался, – проговорил он.

– Нет, – возразил Кроули, – в меня кто-то врезался.

Они вылезли. За «Бентли» на дороге лежал велосипед, переднее его колесо было свернуто в ленту Мебиуса, заднее зловеще стучало по земле, останавливаясь.

– Да будет свет, – приказал Азирафаил, и дорожку заполнило бледно-голубое сияние.

Из канавы позади них кто-то спросил:

– Как это вы ухитрились такое сделать?