Текст книги "Химера"

– Но его состояние – повод для эвакуации?

Вопрос был задан руководителем полетных операций шаттла. Он был не в восторге от подобной перспективы. Первоначально задача «Дискавери» заключалась в нахождении и починке секретного спутника-шпиона «Козерог». А теперь полет придется посвятить сложной ситуации на МКС.

– Вашингтону не слишком нравится отсрочка в ремонте спутника. Вы отбираете у них запуск, чтобы «Дискавери» сыграл роль летающей «скорой помощи». Это действительно необходимо? Разве Хираи нельзя вылечить на станции?

– Мы не можем ничего предсказать. Мы не знаем, что с ним, – ответил Тодд.

– Господи боже, на станции же есть врач. Разве она не в состоянии оценить ситуацию?

Джек напрягся. Это был наезд на Эмму.

– Она не рентгеновская установка, – возразил он.

– У нее есть практически все, что нужно. Как вы называли станцию, доктор Катлер? «Хорошо оснащенное медицинское учреждение»?

– Астронавта Хираи нужно вернуть на Землю, и как можно скорее, – вмешался Тодд. – Это наша позиция. Если вы подвергаете сомнению оценки врачей, ваше право. Со своей стороны скажу, что я никогда не сомневался в суждениях операторов инженерной системы или системы ракетных двигателей.

Это заявление тут же прекратило споры.

– Еще есть какие-нибудь соображения? – спросил заместитель директора НКТС.

– Погода, – отозвался метеоролог НАСА. – Стоит упомянуть о том, что к западу от Гваделупы формируется шторм, который очень медленно движется на запад. Это не затронет старта. Но в зависимости от пути могут возникнуть проблемы в Кеннеди на следующей неделе.

– Спасибо за внимание. – Заместитель директора оглядел комнату: вопросов больше не было. – Значит, запуск остается в силе, в пять утра по центральному дневному времени. Увидимся на запуске.

10

Пунта-Арена, Мексика

Калифорнийский залив блестел в сумерках, как расплющенное серебро. Сидя за столиком уличного кафе «Три девы», Хелен Кёниг смотрела на рыболовецкие лодки, направляющиеся в Пунта-Колорада. Это время дня она любила больше всего: прохлада вечернего бриза на ее загорелой коже, мышцы приятно утомлены полуденным плаванием. Официант принес ей «Маргариту» и поставил на стол.

– Gracias, señor,[19]19
  Спасибо, сеньор (исп.).


[Закрыть] – пробормотала она.

На мгновение они встретились взглядами. Она увидела спокойного горделивого мужчину с усталыми глазами и посеребренными сединой волосами, и ей почему-то стало неуютно.

«Это все наша вина янки», – подумала она, наблюдая, как мужчина удаляется в бар. Подобное чувство она испытывала всякий раз, когда приезжала на полуостров Баха. Потягивая «Маргариту», она любовалась морем под завывания ансамбля мариачи где-то на пляже.

Этот прекрасный день она почти целиком провела в море. Утром погружалась с аквалангом, днем поныряла на мелководье. А перед ужином Хелен просто поплавала в позолоченных закатом водах. Море – ее утешение, ее святилище. Так было всегда. В отличие от мужской любви море было постоянным и никогда не разочаровывало. Оно всегда готово принять ее, утешить, и в сложные моменты жизни она бросалась в его распростертые объятия.

Потому Хелен и приехала на полуостров Баха. Чтобы поплавать в теплой воде и побыть в одиночестве, чтобы никто не дергал ее. Даже Палмер Габриэль.

Ее губы обожгла ледяная «Маргарита». Хелен выпила один бокал и заказала второй. Она уже слегка плыла от алкоголя. Не важно, теперь она свободная женщина. Проект закончен, прекращен. Культуры уничтожены. Даже если Палмер будет рвать и метать, она знает, что поступила правильно. Чтобы никому не угрожала опасность. Завтра она выспится и закажет на завтрак горячий шоколад и яичницу по-деревенски. Затем отправится понырять, на очередную встречу со своим возлюбленным цвета морской волны.

Ее внимание привлек женский смех. Хелен посмотрела в сторону бара, где флиртовала какая-то парочка: стройная и загорелая женщина и мужчина с накачанными мышцами. Курортный роман в самом разгаре. Возможно, они поужинают вместе, прогуляются по пляжу, держась за руки. Затем – поцелуй, объятия и ритуал совокупления. Хелен наблюдала за ними и как ученый, и как ревнивая женщина. Она знала, что для нее все это невозможно. Ей сорок девять, и она выглядит на свой возраст. Ее талию нельзя было назвать стройной, а волосы почти совсем поседели; в ее самом обычном лице привлекали только умные глаза. Она не из тех, кто притягивает взоры Адонисов с бронзовой кожей.

Хелен осушила вторую «Маргариту». Опьяняющее воздействие алкоголя уже ощущалось во всем теле – она поняла: пора поесть. И открыла меню. «Кафе „Три девы“». Три девы. Подходящее место, чтобы перекусить. Она вполне могла бы оказаться одной из этих дев.

Официант подошел принять заказ. Она попросила жареную дорадо, затем ее взгляд привлек телевизор над баром, на экране которого мелькнул шаттл на стартовой площадке.

– Что происходит? – спросила она, указывая на телевизор.

Официант пожал плечами.

– Включите звук, – попросила она бармена. – Пожалуйста, мне нужно послушать!

Бармен потянулся к регулировке звука; вещание шло на английском. Американский канал. Хелен подошла к стойке бара и уставилась в экран.

– …эвакуация астронавта Кеничи Хираи по медицинским показаниям. НАСА не дает более подробной информации, но есть сообщения, что врачи по-прежнему не могут диагностировать его заболевание. Основываясь на последних анализах крови, они считают, что необходим запуск шаттла для эвакуации больного. Как ожидается, «Дискавери» стартует завтра в шесть часов утра по восточному времени.

– Сеньора! – позвал официант.

Хелен повернулась и увидела, что он все еще стоит с блокнотом для заказов.

– Не желаете заказать напиток?

– Нет. Я должна уйти.

– Но ваш заказ…

– Отмените его. Пожалуйста.

Она открыла кошелек, сунула ему пятнадцать долларов и поспешила к выходу из кафе.

Из номера отеля она попыталась дозвониться Палмеру Габриэлю в Сан-Диего. После пяти-шести попыток ей удалось связаться с международным оператором, но, дозвонившись Палмеру, Хелен услышала автоответчик.

– На МКС заболел астронавт, – сказала она. – Палмер, это то, чего я опасалась. То, о чем предупреждала. Если все подтвердится, мы должны действовать быстро. Прежде… – Она замолчала, глядя на часы.

«К черту, – подумала она и повесила трубку. – Я должна попасть домой в Сан-Диего. Только я и знаю, что делать с этим. Я им нужна».

Она бросила одежду в чемодан, сдала номер и прыгнула в такси. Ей предстояло проехать двадцать пять километров до небольшой взлетно-посадочной полосы в Буэна-Висте. Там ее будет ждать небольшой самолет, который перенесет ее в Ла-Пас, где можно купить билеты на рейс до Сан-Диего.

Поездка в такси была не слишком комфортной: дорога оказалась ухабистой и извилистой, в открытое окно залетала пыль. Но самое страшное – полет на маленьком самолете. Хелен боялась летать на таких. Если бы ей не нужно было так срочно домой, она поехала бы дальним путем, вглубь полуострова Баха, и на своей машине, которую оставила на курорте. Потными ладонями она вцепилась в подлокотник, воображая грядущую авиакатастрофу.

Затем она посмотрела в ночное небо, ясное и бархатно-черное, и подумала о людях на борту космической станции, о том, как рискуют другие, более смелые люди. Полет на маленьком самолете – ничто по сравнению с опасностью, с которой столкнулись астронавты.

Сейчас нельзя трусить. Жизнь этих людей, возможно, висит на волоске. И только она знает, как отвратить беду.

Тряска утихла. Слава богу, теперь они ехали по мощеной дороге, и до Буэна-Висты оставалось всего несколько километров.

Водитель, словно почувствовав, что она торопится, надавил на газ, и ветер ударил в открытые окна, бросая песчинки в лицо Хелен. Она решила поднять стекло и вдруг почувствовала, что такси начинает крениться влево, обходя медленно движущуюся машину. Она посмотрела на дорогу и, к своему ужасу, поняла, что их заносит.

– Señor! Más despacio![20]20
  Сеньор! Осторожно! (исп.)


[Закрыть] – крикнула Хелен.

Они поравнялись с другой машиной, такси рвануло вперед, но соперник не желал уступать первенство. Дорога сворачивала влево и скрывалась из виду.

– Не обгоняйте! – крикнула она. – Пожалуйста, не…

Ее взгляд метнулся вперед и замер, ослепленный светом фар встречной машины.

Она подняла руки, прикрывая лицо, пытаясь спрятаться от слепящего света, но раздался скрип тормозов, потом ее собственный крик, и яркие фары рванули прямо на них.

3 августа

Со своего места, из-за прозрачной перегородки, отделявшей переполненный гостевой балкон, Джек отлично видел ЦУП – там за пультами сидели операторы, парадно одетые по случаю телесъемки. Работавшие внизу мужчины и женщины были сосредоточены на своих обязанностях, но всегда помнили, что на них смотрят, что к ним прикованы взоры зрителей и каждый жест, каждое нервное движение головой видны сквозь прозрачную перегородку за их спинами. Еще год назад Джек сам сидел за пультом врача во время запуска шаттла и ощущал чужие взгляды на своем затылке как нечто смутное и неприятно-теплое. Он знал, что сидящие внизу люди чувствуют сейчас то же самое.

Атмосфера в зале казалась равнодушно-спокойной, как и голоса, раздававшиеся по каналу связи. Этот образ старалось поддерживать НАСА – образ профессионалов, выполняющих свою работу, и выполняющих ее отлично. Чего почти не видела рядовая публика, так это сложных моментов, возникавших во втором зале, ситуаций, близких к катастрофе, когда все идет кувырком и хаос правит бал.

«Только не сегодня, – подумал Джек. – У руля Карпентер. Все будет хорошо».

Руководитель полета Рэнди Карпентер был начальником команды запуска. За годы своей работы он повидал множество кризисных ситуаций. И был убежден: катастрофы космических кораблей происходят не в результате отказа какого-нибудь одного главного механизма, а в результате возникновения целой серии мелких проблем. По этой причине он с большим вниманием относился к деталям, для Карпентера любая проблема – потенциальная катастрофа. Его команда смотрела на него буквально снизу вверх, потому что Карпентер был гигантом, ростом два метра и весом сто тридцать пять килограммов.

Гретхен Лиу, сотрудник по связям с общественностью, сидела с левого края за последним рядом пультов. Джек видел, как она, повернувшись к гостевому балкону, радостно улыбнулась. По случаю телесъемок Гретхен надела свой лучший наряд: темно-синий костюм и серый шелковый шарфик. Этот полет привлечет внимание мировой общественности, и, хотя бо́льшая часть прессы собралась на месте пуска на мысе Канаверал, здесь, в ЦУП Космического центра имени Джонсона, гостевая галерея тоже была заполнена журналистами.

Десятиминутная задержка обратного отсчета подошла к концу. По радио объявили, что синоптики дают добро, затем обратный отсчет продолжился. Джек подался вперед – взлет приближался, и все его тело застыло в напряжении. И снова это забытое возбуждение перед запуском. Год назад, когда он перестал участвовать в космической программе, Джек решил, что все это осталось в прошлом. Но это волнение – вот оно, тут как тут. И мечта. Он вообразил пристегнутый к креслам экипаж, вибрацию корпуса корабля, когда в отсеках, наполненных жидким кислородом и водородом, поднимается давление. Подумал о клаустрофобии, которую испытывают астронавты, закрывая шлемы. Шипение кислорода. Учащение пульса.

– Включение РДТТ, – произнесла сотрудница по связям с общественностью в ЦУПе Космического центра Кеннеди. – Старт! У нас старт! Управление полетом передается Космическому центру Джонсона в Хьюстоне…

Пересекая центральный экран, курс полета шаттла шел по дуге согласно запланированному маршруту. Джек был по-прежнему напряжен, его сердце учащенно билось. На установленные в гостевой галерее телеэкраны из Кеннеди передавалось изображение шаттла. Разговор между Капкомом и командиром Киттреджем был слышен по громкой связи. «Дискавери», медленно поворачиваясь вокруг вертикальной оси, начал подниматься в верхние слои атмосферы, где, темнея, небесная голубизна превращается в черноту космоса.

– Хорошо смотримся, – произнесла Гретхен по каналу связи для прессы.

В ее голосе слышалось торжество, какое ощущаешь во время идеального запуска. Он действительно был идеальным. И когда корабль проходил фазу максимального скоростного напора, и когда отделились РДТТ, и когда отключился главный двигатель.

Карпентер, не двигаясь, стоял в ЦУПе, его взгляд не отрывался от центрального экрана.

– «Дискавери», разрешаю отделение ВТБ,[21]21
  ВТБ – внешний топливный бак.


[Закрыть] – произнес Капком.

– Вас понял, Хьюстон, – отозвался Киттредж. – Отделение ВТБ.

Массивная голова Карпентера вдруг дернулась, и Джек понял: что-то произошло. Все операторы ЦУПа одновременно оживились. Некоторые взглянули на Карпентера, его обычно сутулые плечи теперь распрямились. Гретхен прижала руку к наушнику, внимательно слушая то, что говорилось по ее каналу связи.

«Что-то случилось», – решил Джек.

Громкая связь на гостевой галерее по-прежнему была подключена к каналу Борт – Земля.

– «Дискавери», – сказал Капком, – ТО[22]22
  ТО – техническое обслуживание; здесь имеется в виду сообщение центрального диспетчерского пункта оперативного технического обслуживания.


[Закрыть] сообщает, что люки разъемов не закрылись. Пожалуйста, подтвердите.

– Вас понял, подтверждаем. Люки разъемов не закрыты.

– Предлагаю перейти на ручное управление.

Повисла зловещая тишина. Затем послышался голос Киттреджа:

– Хьюстон, у нас все в порядке. Люки только что закрылись.

Резко выдохнув, Джек понял, что до этого сидел, не дыша. Пока это единственное затруднение. Все остальное, думал он, прошло идеально. Но действие внезапного адреналинового всплеска еще не закончилось, и у него вспотели ладони. Им только что напомнили о том, как много всего может случиться, и тревожное ощущение вновь овладело Джеком.

Он смотрел в ЦУП и думал: а вдруг Рэнди Карпентера, лучшего из лучших, тоже мучит дурное предчувствие?

4 августа

Его внутренние часы автоматически перестроились, сдвинув суточные ритмы таким образом, что Джек внезапно просыпался ровно в час ночи. Он лежал в постели с широко раскрытыми глазами, разглядывая светящиеся цифры часов, которые стояли на тумбочке, и цифры тоже будто бы пялились на него. «Я словно челнок „Дискавери“, – думал он. – Я спешу догнать МКС. И Эмму». Его организм уже начал настраиваться на ее режим. Через час Эмма проснется и начнет работу. И Джек уже не спит, их суточные циклы почти параллельны.

Он не пытался заснуть снова, а просто поднялся и оделся.

В час тридцать ночи Центр управления полетами мерно гудел, продолжая работу. Сначала Джек заглянул в зал, где сидели операторы, следившие за полетом шаттла. На борту «Дискавери» все по-прежнему было спокойно.

Джек спустился в зал специальных полетов, откуда осуществлялось управление МКС. Он был намного меньше ЦУПа; здесь стояли свои пульты и размещался собственный персонал. Джек направился к пульту врача и уселся в кресло рядом с дежурным Роем Блумфилдом. Тот удивился его появлению:

– Привет, Джек. Похоже, ты действительно вернулся.

– Не смог остаться в стороне.

– Из-за денег – вряд ли, значит ради экстрима. – Рой откинулся на спинку кресла, зевая. – Сегодня особого экстрима не было.

– Пациент стабилен?

– Последние двенадцать часов – да. – Блумфилд кивнул на данные биотелеметрии, отображенные на пульте. На мониторе высвечивались электрокардиограмма Кеничи Хираи и график кровяного давления. – Ритм ровный, как стол.

– Больше ничего не происходило?

– Последние данные пришли четыре часа назад. Головная боль усилилась, его продолжает лихорадить. Антибиотики не слишком помогают. Мы все гадаем, что с ним.

– У Эммы есть предположения?

– Сейчас она, скорее всего, слишком устала, у нее нет сил думать. Я попросил ее поспать – мы ведь все равно следим за монитором. Так что пока все довольно скучно. – Блумфилд снова зевнул. – Послушай, мне нужно отлить. Не последишь за пультом пару минут?

– Конечно.

Блумфилд вышел, а Джек надел наушники. Знакомое ощущение – он был рад снова очутиться перед пультом управления, слушать приглушенные разговоры других операторов, следить за главным экраном, где орбитальная траектория станции синусоидой накладывалась на карту. Конечно, это не кресло в шаттле, но ближе к космическому кораблю Джек уже не сможет подобраться. «Я не могу дотянуться до звезд, но могу быть здесь и смотреть, что делают другие». Джек сделал удивительное открытие, – оказывается, он может принять этот горький поворот в своей жизни. Он может оставаться на периферии былой мечты и с удовольствием смотреть на нее издалека.

Его взгляд вдруг привлекла электрокардиограмма Кеничи Хираи, и он подался вперед. Сердечная кривая начала резко колебаться вниз-вверх. Затем стала абсолютно прямой линией в верхней части экрана.

Джек успокоился. Ничего страшного: скорее всего, это аномалия электрического характера – возможно, отсоединились электроды. График кровяного давления не изменился. Наверно, пациент пошевелился и случайно сорвал электрод. А может, Эмма отсоединила его от аппарата, чтобы Кеничи сходил в туалет. Теперь и данные о давлении перестали поступать – еще одно подтверждение, что Кеничи отсоединен от аппарата. Джек еще несколько секунд понаблюдал за экраном, ожидая, что передача данных возобновится.

Когда этого не произошло, он подключился к внутренней переговорной сети:

– Капком, это Врач. Пациент отключен от ЭКГ.

– Отключен?

– Похоже, отсоединились электроды. Сердечная кривая отсутствует. Вы не могли бы выяснить у Эммы, в чем дело, и подтвердить?

– Вас понял, Врач. Сейчас я с ней свяжусь.

Тихое завывание вывело Эмму из забытья – она проснулась от прикосновения чего-то влажного и холодного к ее лицу. Она не собиралась дремать. Центр управления полетами постоянно следил за ЭКГ Кеничи по системе биотелеметрии и предупредил бы об изменениях в его состоянии, но Эмма все равно собиралась подежурить возле пациента, пока другие члены экипажа отдыхали. Но за последние два дня она спала лишь урывками, ее часто будили, чтобы спросить о состоянии пациента. Усталость и полное расслабление в условиях невесомости наконец настигли и ее. Перед тем как заснуть, она смотрела на сердечный ритм Кеничи, который завораживающими извилистыми линиями высвечивался на мониторе, вскоре они слились в зеленое пятно, а затем растворились в черноте.

Почувствовав холод и влагу на своей щеке, она открыла глаза и увидела плывущий к ней водяной шарик – он вращался и переливался всеми цветами радуги. Она не сразу поняла, что это, а еще через несколько секунд увидела: вокруг нее пляшет еще с десяток таких же шариков, похожих на елочные украшения.

Эмма услышала помехи, затем в ее наушниках раздался голос:

– Уотсон, это Капком. Нам очень не хотелось будить вас, но необходимо подтвердить состояние электродов ЭКГ пациента.

Охрипшая от усталости, Эмма ответила:

– Я не сплю, Капком. Я думаю.

– Биотелеметрия показывает аномалию в данных ЭКГ вашего пациента. Врач полагает, что отсоединился электрод.

Пока Эмма спала, она переместилась в пространстве, и теперь, заново сориентировавшись, она повернулась туда, где должен был находиться пациент.

Спальный мешок Кеничи был пуст. Трубка капельницы свободно плавала в воздухе, а из нее выделялись блестящие капли физраствора и разлетались в воздухе. Электроды висели спутанным клубком.

Эмма сразу же отключила инфузионный насос и быстро огляделась:

– Капком, его здесь нет. Он вышел из модуля! Оставайтесь на связи.

Она оттолкнулась от стены и метнулась в Нод-2, соединенный с европейской и японской лабораториями. Заглянув в люк, она поняла, что Кеничи там нет.

– Вы нашли его? – спросил Капком.

– Никак нет. Продолжаю искать.

Может, он заблудился и уплыл, сам не зная куда? Возвращаясь через американскую лабораторию, Эмма нырнула в проем люка. Ей на лицо что-то капнуло. Смахнув жидкость, она с изумлением увидела, что ее пальцы испачканы кровью.

– Капком, он прошел через Нод-1. Я обнаружила кровь, из места присоединения капельницы.

– Советую перекрыть воздухообмен между модулями.

– Вас поняла.

Она скользнула через люк жилого модуля. Свет был приглушен, и в полумраке она видела Григгса и Лютера – оба крепко спали в застегнутых спальных мешках. Кеничи там не было.

«Не паникуй, – подумала она, когда перекрывала воздухообмен между модулями. – Думай. Куда он мог направиться?»

Обратно в свой спальный отсек, в российскую часть МКС.

Решив не будить Григгса или Лютера, Эмма выплыла из жилого модуля и быстро двинулась в гермоадаптер,[23]23
  Гермоадаптер – герметичный стыковочный переходник, предназначенный для соединения между собой модулей МКС и для обеспечения стыковок шаттлов.


[Закрыть] соединяющий модули, оглядываясь по сторонам в поисках сбежавшего пациента.

– Капком, я до сих пор его не нашла. Двигаюсь через «Зарю» и направляюсь в российский служебный модуль.

Она скользнула в российский модуль, где обычно спал Кеничи. В полумраке виднелись Диана и Николай, они спали, плавая и раскинув руки, словно утопленники. Спальный отсек Кеничи был пуст.

Ее тревога переросла в настоящий страх.

Она попыталась разбудить Николая. Космонавт просыпался медленно, а когда наконец открыл глаза, только через некоторое время понял, чего она хочет.

– Я не могу найти Кеничи, – повторила она. – Мы должны обыскать все модули.

– Уотсон, – раздался голос Капкома в наушниках, – ТО сообщает о периодической аномалии в шлюзе Нода-1. Пожалуйста, проверьте состояние шлюза.

– Характер аномалии?

– То и дело идут сигналы, что люк между шлюзовым и узловым модулями не закрыт.

«Кеничи. Он в шлюзовом модуле».

Вместе с Николаем, следовавшим за ней по пятам, Эмма, словно птица, метнулась по станции и нырнула в Нод-1. Бросив лихорадочный взгляд в открытый люк шлюзового модуля, Эмма увидела то, что показалось ей тремя человеческими телами. Два из них были скафандрами для выхода в открытый космос – их твердые панцири особым образом закреплены на стенах шлюза, чтобы легче было надевать.

В центре висело тело, изогнутое в конвульсии. Тело Кеничи.

– Помоги мне вытащить его отсюда! – попросила Эмма.

Она подплыла к японцу со спины, уперлась ногами во внешний люк и толкнула Кеничи к Николаю, тот в свою очередь вытащил его из шлюзового модуля. Вместе они принялись толкать Кеничи по направлению к лабораторному модулю, где находилось медицинское оборудование.

– Капком, мы нашли пациента, – доложила Эмма. – Похоже, у него приступ. Мне нужен Врач!

– Оставайтесь на связи, Уотсон. Врач, говорите.

В наушниках Эмма услышала странно знакомый голос.

– Привет, Эм. Слышал, у тебя неприятности.

– Джек? Что ты там делаешь?!

– Как твой пациент?

Еще не придя в себя от удивления, Эмма снова сосредоточилась на Кеничи. Но даже поставив японцу капельницу и присоединив электроды ЭКГ, она продолжала гадать, что Джек делает в Центре управления полетами. Он год не сидел за пультом врача и теперь вдруг вышел на связь; когда он спрашивал о состоянии Кеничи, его голос звучал спокойно, даже расслабленно.

– Приступ продолжается?

– Нет. Сейчас он действует вполне сознательно… он отбивается от нас…

– Основные показатели?

– Пульс учащенный: сто двадцать – сто тридцать. Он дышит.

– Хорошо. Значит, дыхание есть.

– Мы только что подключили ЭКГ. – Эмма взглянула на монитор, на сердечный ритм на экране. – Синусовая тахикардия, пульс – сто двадцать четыре. Периодическая асистолия желудочков.

– Я вижу это на биотелеметрии.

– Измеряю давление… – Она накачала манжет и, слушая плечевой пульс, медленно выпустила воздух из манжеты. – Девяносто пять на шестьдесят. Незначительно…

Удар застал ее врасплох. Она издала резкий крик боли, когда Кеничи наотмашь ударил ее по лицу. Толчок отбросил ее на другой конец модуля, Эмма натолкнулась на противоположную стену.

– Эмма! – позвал Джек. – Эмма!

Она ошеломленно дотронулась до разбитой губы.

– У тебя кровь! – заметил Николай.

– Что, черт возьми, у вас происходит? – отчаянно кричал Джек ей в наушник.

– Со мной все в порядке, – пробормотала она. И раздраженно повторила: – Джек, со мной все в порядке. Не переживай.

Но голова все еще гудела от удара. Николай привязывал Кеничи к койке, а Эмма ждала, когда пройдет головокружение. И поэтому сначала не слышала, что сказал Николай.

Затем заметила его недоуменный взгляд.

– Посмотрите на его живот, – прошептал Николай. – Посмотрите!

Эмма приблизилась к больному.

– Что за черт! – прошептала она.

– Эмма, не молчи, – произнес Джек. – Рассказывай, что происходит.

Она неотрывно смотрела на живот Кеничи – казалось, его кожа пульсирует, словно под ней что-то вскипает.

– Какое-то движение… у него под кожей…

– Что значит «движение»?

– Похоже на фасцикуляцию. Но она… движется по животу…

– Это не перистальтика?

– Нет, нет. Она движется вверх. Не по кишечному тракту.

Эмма замолчала. Пульсация вдруг прекратилась, и кожа на животе Кеничи снова стала гладкой.

«Фасцикуляция», – подумала она. Непроизвольные сокращения мышечных волокон. Это наиболее вероятное объяснение, но вот в чем проблема: фасцикуляция не может выглядеть как волнообразные перемещения.

Вдруг Кеничи открыл глаза и уставился на Эмму.

Кардиомонитор издал сигнал тревоги. Обернувшись, Эмма увидела, что линия электрокардиограммы мечется вверх-вниз по экрану.

– Желудочковая тахикардия! – крикнул Джек.

– Вижу-вижу!

Она включила дефибриллятор, затем пощупала пульс сонной артерии.

Вот он. Слабый, едва ощутимый.

Глаза Кеничи закатились, были видны лишь кроваво-красные склеры. Он все еще дышал.

Эмма смазала электроды дефибриллятора, приложила их к грудной клетке и дала разряд. Сто джоулей встряхнули тело Кеничи.

Его мышцы одновременно скрутил сильнейший спазм. Ноги принялись молотить по койке. Если бы не сдерживающие ремни, он бы метался по всему модулю.

– Желудочковая тахикардия продолжается! – воскликнула Эмма.

В модуль влетела Диана.

– Чем я могу помочь? – спросила она.

– Подготовьте лидокаин! – велела Эмма. – Ящик с пометкой CDK,[24]24
  CDK (cyclin-dependent kinases) – циклин-зависимые протеинкиназы.


[Закрыть] справа!

– Нашла.

– Он не дышит! – крикнул Николай.

Эмма схватила ручной респиратор и крикнула:

– Николай, придержи меня!

Он укрепил ноги на противоположной стене, подперши Эмму спиной, чтобы той было удобнее накладывать кислородную маску. Провести сердечно-легочную реанимацию непросто и на Земле, а в условиях микрогравитации это просто кошмар: серия сложных акробатических трюков, постоянно уплывающее оборудование, спутывающиеся в воздухе трубки, выскальзывающие из рук шприцы, наполненные драгоценными препаратами. Даже надавить на грудь пациента и то сложно – вас может отбросить к противоположной стене. Экипаж практиковался в выполнении этих действий, но никакая тренировка не способна подготовить к беспорядочному движению людей в замкнутом пространстве, к лихорадочной попытке спасти умирающее сердце.

Закрыв рот и нос Кеничи маской, Эмма сжала грушу ручного респиратора, подавая кислород в легкие. Линия ЭКГ продолжала метаться по экрану.

– Ввожу внутривенно одну ампулу лидокаина, – объявила Диана.

– Николай, еще разряд! – крикнула Эмма.

Немного поколебавшись, космонавт потянулся за дефибриллятором, приложил его к грудной клетке Кеничи и пропустил разряд. На этот раз сердце Кеничи пронзили двести джоулей.

Эмма бросила взгляд на монитор:

– У него фибрилляция желудочков! Николай, начинай массаж сердца. Я буду интубировать!

Николай отпустил дефибриллятор, и тот уплыл прочь, покачивая проводами. Укрепив ноги на противоположной стене модуля, он собрался надавить ладонями на грудину Кеничи, но внезапно отдернул руки.

Эмма посмотрела на него:

– Что случилось?

– Грудная клетка. Посмотрите!

Кожа на груди Кеничи пульсировала и извивалась. Там, где с ней контактировали электроды дефибриллятора, образовались две выпуклые окружности, от которых расходились круги, как бывает, если бросить в воду камень.

– Асистолия! – раздался голос Джека у Эммы в наушниках.

Николай продолжал потрясенно смотреть на грудную клетку пациента.

Эмма заняла место Николая, опершись о его спину.

«Асистолия. Остановка сердца. Если не сделать массаж сердца, он умрет».

Эмма не чувствовала ничего необычного, никакого движения. Просто кожа, обтягивающая анатомические ориентиры грудины. «Фасцикуляция, – пронеслось у нее в голове. – Это она. Другого объяснения нет». Закрепившись, Эмма начала надавливать на грудь пациента; ее руки заменили сердце Кеничи, качая кровь к жизненно важным органам.

– Диана, ампулу эпинефрина внутривенно! – приказала Эмма.

Диана впрыснула лекарство в капельницу.

Они посмотрели на монитор в безумной надежде увидеть там световое пятно.