Текст книги "Дейзи Джонс & The Six"

А потом, когда они представили нам окончательный вариант, я был поражен до глубины души.

Эдди: Никого, кроме Билли и Тедди, в студию не допускали. И они работали не один месяц кряду. И вот наконец нам дали прослушать то, что получилось.

Это был просто динамит! Я еще сказал тогда Питу:

– Охренеть, как здорово!

Билли: Свою работу мы представили Ричу Палентино, дав ему прослушать альбом в зале совещаний в офисе Runner Records. Я все постукивал ногой под столом, весь на нервах. Ведь это был наш единственный шанс! Если Ричу не понравится, то, как мне казалось, я просто взорвусь.

Уоррен: Рич нам тогда виделся эдаким стариканом в костюме да при галстуке. Я еще подумал: «И этот корпоративный дятел будет судить о моей игре?» Он выглядел скорее даже как чей-нибудь агент.

Грэм: Я все же заставил себя перестать следить за реакцией Рича, а просто закрыть глаза и слушать. И подумал тогда: «Да быть того не может, чтобы этому чуваку альбом наш не зашел».

Билли: Наконец отзвучали последние ноты «Когда на тебя светит солнце», и я во все глаза уставился на Рича. Грэм и Тедди тоже вперились в него взглядом. Да мы все дружно поедали его глазами. И вот Рич изображает на лице еле заметную улыбку и выдает:

– Ну что, отличный получился альбом.

И когда Рич одобрил – это было нечто! С меня словно скатилась последняя частичка, притягивавшая к земле, как будто кто-то дернул вытяжной трос парашюта, и я воспарил в небо.

Ник Харрис (музыкальный критик): Их дебют стал вполне достойным выходом на рок-сцену. Это был довольно благонравный, скромный и экономичный, без каких-либо особых излишеств, сборник композиций в стиле блюз-рок от группы, которая умела создавать добротные песни о любви и чуть ли не до совершенства отточила искусство подтекста. Немного позаимствовавшие от фольклора, мгновенно цепляющиеся в памяти, полные самоуверенности и ухарства композиции с яркими гитарными риффами, с замечательными ударными – и этим потрясающим бархатным рыком Билли Данна.

Это стало весьма многообещающим началом.

* * *

После того как были отсняты фотографии для обложки диска, устроены разные, принятые в музыкальной индустрии, мероприятия, после интервью для журнала Creem и хороших первых отзывов на альбом, Runner Records и Род Рейес начали планировать гастрольный тур группы по тридцати городам Штатов.

Билли: Все это закрутилось слишком быстро, и я… Представляешь, ты долго оставался никому не известным аутсайдером – и вдруг однажды перестал им быть. И когда ты начинаешь проникаться настоящим успехом, когда начинаешь жить на широкую ногу и все такое прочее – то должен остановиться и подумать: а действительно ли я заслуживаю всего этого?

И любой человек, если он не полный кретин, конечно же, ответит на это «нет». Потому что, естественно, ты не заслуживаешь! В то время как ребята, с которыми ты бок о бок вырос, работают на трех работах. Или пропадают безвозвратно за океаном – как мы потеряли Чака. Разумеется, ты ничего такого не заслуживаешь! Ты должен научиться примирять в себе эти две вещи: иметь что-то и понимать, что не заслужил этого. Или же просто жить, как жил я, напрочь отказываясь думать на эту тему.

Вот почему мне так не терпелось поскорее отправиться в гастроли, начать наш долгий тур. Потому что в дороге ты можешь на некоторое время оторваться от реальной жизни. Это почти как нажать для себя кнопку «пауза».

Эдди: Мы отправлялись в грандиозное турне. Ну, понимаете, что я имею в виду? Когда у нас был собственный большой автобус, когда у нас брали интервью в самых что ни на есть крутых местах. Это было здорово! Просто очумело!

Билли: Уже ночью, перед тем как нам предстояло утром погрузиться в автобус, мы с Камиллой лежали в постели, тесно сплетясь телами среди простыней. Она тогда отрастила волосы еще длиннее. Господи, я мог прямо зарыться в ее чудных волосах!

Ее волосы и руки всегда отдавали каким-то напоминающим запах земли травяным духом. Камилла частенько срывала веточки розмарина, растирала их в руках и потом ладонями проводила по волосам. Всякий раз, как я чую запах розмарина – даже сейчас! – я мгновенно переношусь туда, где я, еще молодой и глупый, живу в старом домике в каньоне вместе со своей группой и любимой девушкой.

И вот в ту ночь накануне нашего отъезда я лежал, вдыхая запах розмарина от волос Камиллы. И как раз перед моим утренним отправлением в турне она и сообщила мне об этом.

Камилла: Срок у меня был семь недель.

Карен: Камилла хотела детей. Я-то всегда считала, что дети – совершенно не мое. Мне кажется, такое сам в себе изначально ощущаешь. Либо это есть в твоем сердце – либо нет.

Невозможно навязать своему сердцу то, чего там нет.

И невозможно вырвать из сердца, если оно там есть.

Вот у Камиллы в сердце это было.

Билли: Поначалу я был просто счастлив. Мне так кажется… Или… [Долгая пауза. ] Я изо всех сил старался почувствовать себя счастливым. Думаю, я просто понимал… Я действительно был счастлив… Просто, боюсь, это единственное, что я тогда способен был понимать.

Я начал лихорадочно думать, что могу сделать. Решил, что нам необходимо немедленно пожениться. Мы вообще-то планировали сыграть свадьбу после тура, но теперь я решил, что это надо устроить немедленно. Не знаю, почему для меня это так было важно… но… [Долгая пауза. ] Когда я узнал, что Камилла беременна, я исполнился уверенности в том, что мы должны сделать все, чтобы стать нормальной семьей.

Камилла: У Карен среди знакомых был настоящий священник. От подруги она узнала номер его телефона, и мы ему прямо поздней ночью и позвонили. И он сразу же к нам приехал.

Эдди: В четыре утра.

Камилла: Карен наскоро украсила тогда крыльцо.

Карен: Я развесила по деревьям полоски алюминиевой фольги. [Смеется. ] Сейчас, в контексте всеобщей борьбы за окружающую среду, меня бы за это не сильно похвалили. Хотя в свою защиту могу сказать, что смотрелись они очень симпатично. Они раскачивались на ветру и посверкивали бликами в свете луны.

Грэм: У Уоррена при барабанной установке имелась рождественская гирлянда, потому что ему очень нравилось подсвечивать ею свои томы[16]16
  Tom-tom (том-том) – подвесные или напольные барабаны. Как правило, чем больше размер, тем ниже звук барабана. – Прим. ред.


[Закрыть]. Я спросил, можно ли ее взять, а он понес какую-то пургу насчет того, что он уже все как следует упаковал. И я сказал ему:

– Уоррен, давай сюда гирлянду, пока я не рассказал всем, какой ты жадюга.

Уоррен: Меня-то каким боком колыхало, что Билли с Камиллой решили вдруг посередь ночи пожениться?!

Карен: Когда мы с Грэмом все украсили, получилось просто изумительно. Прямо как специально подготовленное для свадьбы местечко – как будто у нас была целая вечность, чтобы все спланировать.

Билли: Пока Камилла одевалась, я пошел в ванную и уставился на себя в зеркало. Я то и дело повторял себе, что у меня все получится. «Я справлюсь. Я справлюсь», – внушал я своему отражению. Наконец я вышел во внутренний дворик, и тут же туда спустилась Камилла в белой футболке и джинсах.

Карен: На ней была желтая вязанная крючком кофточка. Камилла в ней была такая красивая!

Камилла: Я нисколечко не волновалась тогда.

Эдди: У меня в «Полароиде» еще оставался один кадр, и я их сфотографировал. Так случилось, что я «отрезал» головы, а потому на фото видны были ноги Камиллы и ее длинные, ниже пояса, волосы. Ну, и немного виднелся Билли. На снимке они держались за руки, повернувшись друг к другу. Я так расстроился, что не сумел сфоткать их лица! Но я тогда тоже был в изрядном шоке.

Грэм: Камилла произнесла речь насчет того, что будет любить Билли, чем бы он там ни занимался, что-то насчет того, что они вдвоем, плюс их дитя, будут всегда одной командой. Говорила так, словно речь шла о настоящей спортивной команде. Я взглянул на остальных – и увидел, что Пит плачет. Он, естественно, пытался это скрыть, но все равно было заметно. Кажется, я даже посмотрел на него выразительно, типа: «Ты серьезно?!» А он только пожал плечами.

Уоррен: Пит всю эту, с позволения сказать, церемонию проплакал. [Усмехается. ] Я чуть живот не надорвал с этого парня!

Билли: Камилла сказала – я как сейчас помню ее слова, – так вот, она сказала: «Мы с тобой на веки вечные одна команда. И я всегда буду болеть за нас». Но в голове у меня постоянно слышался этакий гнусный предательский голосок, говорящий, что я не способен стать чьим-то отцом. И мне никак не получалось его заглушить. Он просто… без конца реверберировал у меня в мозгу: «Все равно ты облажаешься. Облажаешься…»

Грэм: Понимаешь, если ты вырос без отца, то даже примерно не представляешь, что в такой ситуации должен делать, и спросить не у кого.

Я понял это уже намного позже, когда у меня самого появились дети. Как будто ты первым идешь в цепочке и, крепко держа мачете, прорубаешь перед собой тропу. Для нас ведь «папа» было лишь пустым звуком. Причем он ассоциировался у нас с такими словами, как «проходимец», «алкоголик», «говнюк». А теперь это понятие относилось и к Билли. И ему еще только предстояло найти способ применить его к себе. Когда мне понадобилось через это пройти, то передо мной, по крайней мере, имелся пример Билли. А вот перед Билли тогда не было вообще никого.

Билли: Внутренний голос мне все твердил: «Если у тебя самого не было отца, то как ты собираешься им быть?»

Так вот, тот голос… [Долгая пауза. ] В общем, с него и началась очень тяжелая пора моей жизни. Когда я не был самим собой… Хотя, конечно же, это на самом деле не так. Мне не нравится обозначать это таким образом – ведь невозможно не быть самим собой. Ты – это всегда ты. Ты всегда остаешься собой. Просто иногда бывает так, что тот, кем ты становишься… прямо скажем, дерьмовый человек.

Карен: Они поцеловали друг друга, и я заметила, что Камилла прослезилась. Билли поднял ее на руки, взбежал с нею по лестнице, и мы все рассмеялись. Потом я расплатилась со священником, потому как Билли с Камиллой об этом напрочь позабыли.

Билли: Помню, как сразу после нашего бракосочетания я лежал все в той же постели рядом с Камиллой, и мне не терпелось скорее уехать. Я не мог дождаться того момента, когда пора будет сесть в автобус, потому что я просто… не мог посмотреть ей в глаза. Я знал: стоит ей хорошенько вглядеться в мое лицо, и она сразу поймет, что происходит у меня в голове.

Мне вообще никогда не удавалось ей лгать. Не знаю даже, хорошо это или плохо. Обычно считается, что лгать – это плохо, но… признаться, не уверен. Ложь порой способна защитить.

И вот я пролежал в постели, пока не взошло солнце. Потом услышал, как подъехал автобус, вскочил с кровати и поцеловал ее на прощанье.

Камилла: Мне не хотелось, чтобы он уезжал. Но в то же время я ни за что не позволила бы ему остаться.

Грэм: Когда я утром встал, Билли уже маячил возле автобуса, разговаривая с Родом.

Билли: Мы все быстро погрузились, водитель повел автобус по подъездной дороге прочь. И тут Камилла выскочила на крыльцо в одной ночной рубашке. Выбежала помахать нам на прощание. Я тоже помахал ей в ответ, но… мне было тяжело на нее глядеть.

Грэм: Трудно было понять, что с ним происходило в то утро.

Билли: Вечером мы приехали в Санта-Розу и сразу начали готовиться к концерту в гостинице The Beginning. Но я был совершенно не в себе.

Эдди: Первый концерт нашего тура прошел не лучшим образом. И все бы, знаешь, не было так плохо, если бы мы хотя бы просто играли синхронно, как полагается. К тому же Билли вдруг переделал два куплета в «Рожденных разбитыми». А потом еще и Грэм опоздал со своим проигрышем.

Карен: Я не слишком из-за этого переживала. А вот Билли с Грэмом ужасно расстроились из-за того, как все прошло.

Билли: Потом мы отправились в отель. В номер сразу стали просачиваться девицы. Там для нас бар загрузили под завязку. И я выпил намного больше, чем следовало бы. В одной руке у меня был высокий коктейльный стакан, в другой – бутылка текилы. И я то и дело наливал себе новый стакан. Один за другим.

Помню, как Грэм сказал мне, что пора притормозить. Но во мне слишком много чего бушевало тогда. Я собирался стать отцом и уже сделался мужем, и Камилла осталась в Лос-Анджелесе, и мы только что дали ужаснейший концерт. К тому же наш альбом только успел выйти, и мы еще не знали, как его примут.

Текила все это во мне малость пригасила. Так что, когда Грэм посоветовал остановиться, я и не думал его слушать. А потом кто-то еще принес метаквалон, и я закинулся несколькими «колесами».

Уоррен: У нас там в мотеле были смежные комнаты, и вот я пристроился в уголке одной из комнат с девчонкой. Клевая была штучка – у нее вместо юбки был намотан шарф. И тут вдруг она как подскочит – мол, где моя сестра? Я даже не знал, что она там с сестрой.

– Наверно, с Билли, – отозвался кто-то.

Билли: Где-то около трех-четырех часов утра я полностью вырубился. А когда пришел в себя, то оказался в ванной отеля… причем не один. [Долгая пауза. ] Там была… молоденькая блондинка, лежавшая прямо на мне… Мне очень неловко тебе это рассказывать, но это правда.

Как только я поднялся, меня жестоко вырвало.

Грэм: Поднявшись утром, я увидел, что Билли толчется на парковке, раскуривая сигарету. Он бродил туда-сюда, что-то бормоча себе под нос, и выглядел порядком обозленным. Я вышел к нему, и Билли сказал мне:

– Я облажался. Я просто все испортил.

Я уже знал, что произошло. Я, конечно же, пытался его остановить – но разве его остановишь!

– Просто больше так не делай, чел. Только и всего, – посоветовал я. – Просто не надо больше так делать.

– Ну да, – кивнул он.

Билли: Я позвонил Камилле – просто чтобы услышать ее голос. Понятно, я ни за что бы не смог рассказать ей о том, что сделал. Но себе я твердо сказал, что больше никогда подобного не натворю, и это мне казалось самым важным.

Камилла: Ты спрашиваешь меня, понимала ли я, что он будет мне неверен, – как будто такое можно знать наверняка. Как будто это так же однозначно, как черное и белое. Но это совсем не так. Сперва ты подозреваешь это, потом подозрения рассеиваются. А потом снова начинаешь подозревать. И говоришь уже себе, что просто сходишь с ума. А потом спрашиваешь сама себя: неужто эта супружеская верность и есть то, что для тебя ценнее всего?

Дай-ка объясню это иначе: я повидала множество браков, в которых каждый из супругов сохранял верность другому – но ни один не был счастлив.

Билли: В конце разговора Камилла сказала, что ей надо идти. И я ответил:

– Ладно, хорошо.

И, помнится, она сказала:

– Счастливо, милый. Мы тебя любим.

– Мы? – не понял я.

– Я и наше дитя.

Это было для меня просто… Кажется, я повесил трубку, даже толком не попрощавшись.

Карен: Я подружилась с Камиллой. И готова была убить Билли из-за того, что он ставил меня в такое положение: говорить Камилле правду о том, что он без нее творит, или лгать ей.

Билли: Постоянная выпивка, раскованные тусовки, секс с кем попало – все это одного поля ягоды.

Есть границы, которые никак не следует пересекать. Но вот однажды их пересекаешь. И внезапно тебе открывается крайне опасная информация: оказывается, ты можешь нарушить правила – и мир при этом ничуть не рухнет.

Вот была перед тобой изначально толстая, жирная, черная запретная линия – и ты сделал ее чуточку бледнее. И теперь всякий раз, когда ты пересекаешь ее снова, она становится все бледнее и бледнее, пока однажды не оглядишься вокруг себя и не скажешь: а ведь здесь, поди, была какая-то черта?

Грэм: Это уже вошло в привычный ритм: приезд в новый город, саундчек, концерт, пирушка, автобус. И чем лучше мы выступали, тем круче праздновали. Отели, девочки, выпивка. И так снова, и снова, и снова – по кругу. Отели, девочки, выпивка. Все мы так жили на гастролях. Но в особенности Билли.

Уоррен: Мы придумали тогда такое правило: у каждого из нас было по пять спичек. Так мы приглашали кого-то к себе на вечеринку после концерта. Если у кого-то была спичка, его впускали. Мы вольны были дать их кому угодно, любой девушке в толпе, что нам понравится. Хотя, разумеется, старались держаться подальше от психичек и разных извращенцев.

Род: С вашего позволения, я объясню, что означает быть менеджером рок-группы. Мы разъезжали повсюду, по всем городам, долам и весям – включая и техников, и роуди, и разный персонал, и черта в ступе. И никому – ни единому человеку из всей группы – не приходило даже в голову задаться вопросом: а как это мы всегда при полных баках?

В конце семьдесят третьего случился топливный кризис, и повсюду не хватало бензина. Мы вдвоем с тур-менеджером обихаживали работников автозаправок так, будто от этого зависела вся наша жизнь. Я даже подменял, бывало, номерные знаки.

И никто из группы ничего не замечал, потому что все напропалую трахались, бухали и хронически были под кайфом.

Карен: Билли в том туре превратился в совершенно неузнаваемую для меня личность. Он постоянно вырубался в автобусе с какой-нибудь девахой в обнимку, возил с нами девиц из одного города в другой.

Эдди: Взять хотя бы то, что у него был свой парень из роуди, который в любое время ночи доставлял ему текилу и «колеса».

Карен: Альбом приняли очень хорошо, и наши гастроли становились все более популярными. Как-то я обмолвилась об этом Камилле, и она спросила:

– Как думаешь, Карен, может, мне стоит к вам присоединиться?

Я не смогла быстро подобрать нужные слова, а потому сказала:

– Нет, оставайся лучше дома.

Уоррен: Сейчас вкратце опишу, как выглядел наш первый гастрольный тур: я ходил по девочкам, Грэм накуривался, Эдди вечно надирался в стельку, Пит постоянно трындел по телефону со своей девушкой, Карен злилась, поскольку ее уже все достало. Ну, а Билли все эти пять пунктов исполнял одновременно.

Эдди: После выступления в Ottawa я сидел за кулисами, распивал пиво с ребятами из The Midnight Dawn, Грэмом и Карен. А Пит ждал свою девушку, которая как раз должна была приехать к нам из Бостона. Прежде я никогда ее не видел. А все потому, что Пит был всегда очень скрытным. Представляешь, он даже не познакомил родителей со своей девушкой из старшей школы! Так что мне, естественно, не терпелось поскорее увидеть эту Дженни, посмотреть, из-за чего он так, собственно, колготится-то.

И тут входит она. Высоченная блондинка с длинными волосами, в коротеньком таком платье и на офигенных каблуках. Ноги от ушей. И я подумал: «Да уж, неудивительно, что Пит на ней так сбрендил».

И тут прямо за ее спиной я вижу Камиллу.

Камилла: Мне хотелось сделать ему сюрприз. Я стосковалась по нему. Мне наскучило быть одной. И я уже… меня стало охватывать беспокойство. В смысле, я была замужем, на седьмом месяце беременности – и притом бо́льшую часть времени я проводила одна в огромном старом доме в каньоне Топанга. Так что у меня образовалось много причин к нему поехать.

Ну да, верно, одной из причин было желание убедиться, что все в порядке. Узнать, как он там. Разумеется, не без этого.

Карен: Я ведь сказала ей не приезжать. Но она меня не послушала. Ей, видишь ли, хотелось преподнести Билли сюрприз!

У Камиллы как раз начал показываться живот. Наверно, был уже шестой месяц, что-то около того. Она надела огромное длинное платье, а волосы стянула на затылке.

Грэм: Я заметил Камиллу. «О нет!» – мелькнуло в голове. А я как раз вышел на улицу вроде как проветриться. Поскольку меня не заметили, то я быстро сделал ноги. Прикинул, что Билли либо в автобусе, либо в отеле. Но поскольку точно знать не мог, решил действовать наугад. И рванул через два квартала к отелю.

Лучше бы я выбрал автобус.

Карен: Билли она нашла в автобусе. С одной стороны, мне очень хотелось ее остановить, но другая часть моей души даже радовалась, что все наконец откроется.

Эдди: Самого меня там не было, но я слышал, она застукала его за… как бы это приличнее сказать… за оральным сексом. Девица из групи делала ему минет.

Билли: Понятное дело, что я играл с огнем. Но все же я был откровенно изумлен, когда спалился.

Помню лицо Камиллы. Не злое, не обиженное – она выглядела скорее шокированной. Камилла словно застыла, никак не реагируя, и во все глаза глядела на меня, а я пытался как-то привести себя в порядок.

Девчонка, с которой я был, мигом сдернула – ей не хотелось оказаться посреди разборок.

Когда дверь автобуса закрылась, я посмотрел на Камиллу и сказал: «Прости». Это было первое, что я сказал. Да и на самом деле единственное. И в тот момент Камилла, похоже, начала понимать, что произошло. Вернее, что происходит.

Камилла: Все, что я говорила, для меня звучало глухо, точно мне заткнули уши.

– Ты что о себе, черт возьми, возомнил, что изменяешь мне? – сказала я ему, насколько помню. – Или ты думаешь, на свете найдется женщина лучше той, что у тебя уже есть?

Уоррен: Я болтал с ребятами из техперсонала на улице и застал самый конец сцены. Что-то я видел через лобовое стекло. И мне показалось, она его ударила. Кажется, у нее была какая-то сумка, и вот ею она ему, похоже, и вметелила. А потом они вышли из автобуса.

Камилла: Я заставила его принять душ, прежде чем мы сможем говорить о чем-то дальше.

Билли: Мне хотелось, чтобы она меня бросила. [Долгая пауза. ] Я много об этом думал, и… К этому я, наверное, и стремился. Надеялся, что она отпустит меня на все четыре стороны.

В тот вечер – после того как я принял душ – мы с Камиллой сидели в моем номере отеля. Я чувствовал, что с каждой минутой все больше трезвею, и мне это совсем не нравилось. Я вытащил, чтобы занюхать, дозу кокса, и, помню, Камилла внимательно посмотрела на меня:

– И чего ты пытаешься добиться?

Причем сказала она это безо всякого возмущения. Она на самом деле меня спрашивала: чего я добиваюсь? И я не знал, что ответить. Я только пожал плечами. И помню, как глупо себя тогда почувствовал, пожимая плечами. Эта женщина носила мое дитя – а я, стоя перед ней, пожимал плечами, точно десятилетний мальчонка.

Некоторое время она пристально глядела на меня, ожидая ответа, но я так ничего и не сказал.

– Если ты думаешь, что я позволю тебе испоганить нам обоим всю жизнь, – произнесла она тогда, – то ты просто сумасшедший.

И вышла из номера.

Грэм: Камилла нашла меня и сообщила, что собирается вернуться домой. Мол, не намерена разбираться во всей этой мерзопакости. И попросила меня присмотреть за Билли до утра. А я и так уже задолбался присматривать за Билли! Но разве ответишь отказом такой женщине, как Камилла, тем более беременной! Поэтому я сказал ей «ладно».

– Когда он проснется, передай ему это письмо, – велела она тогда.

Билли: И вот я просыпаюсь – в животе мутит, голова раскалывается. В глазах такое ощущение, будто сосуды полопались. А надо мною стоит Карен с листком бумаги в руках. И лицо такое злое. Я выхватил листочек, прочитал. Написано было рукой Камиллы. «У тебя есть время до 30 ноября. И после этого ты всю оставшуюся жизнь будешь достойным человеком. Ты меня понял?»

Ребенок должен был появиться на свет 1 декабря.

Камилла: Думаю, я просто отказывалась признавать, что он действительно пал настолько низко, как пытался мне это показать.

Я не хочу сказать, что не верила в реальность того, что он вытворял. О, это было даже очень реально! Более чем реально. И я никогда еще не испытывала такого смятения и страха. Я очень переживала, мучилась от этих мыслей каждый день. И даже не могу сказать, какая часть меня страдала больше. Сердце ныло, в животе будто все переворачивалось, в висках пульсировало, в голове гудело. Да уж, реальнее и не бывает.

Но это все равно не означало, что я должна принять.

Род: Я не знал Камиллу близко, но ее решение несмотря ни на что остаться с Билли не так уж трудно и понять. Она связала с ним свою жизнь, когда он был хорошим, приличным парнем. А когда поняла, что он как личность трещит по швам, то зашла уже слишком далеко.

И если она хотела, чтобы у ее ребенка был отец, ей требовалось во что бы то ни стало исправить Билли. Что тут непонятного?

Билли: Как полный идиот, я сказал себе: «Ладно, оттянусь еще до 30 ноября, а потом возьму и разом выкину все это из своей жизни. Оторвусь на всю катушку – чтоб потом уже больше никогда этим не заниматься».

Порой я удивляюсь, что наркоманы вроде бы не так уж сильно отличаются от других людей. Просто у них гораздо лучше получается лгать самим себе. Лично я был великим мастером себя обманывать.

Карен: Естественно, он не прекратил заниматься всей этой хренью.

Род: Наш гастрольный тур в очередной раз расширился, поскольку мы подвизались играть на разогреве у Рика Ейтса. Для нас это была отличная новость. Это сулило широчайшую аудиторию. Наш альбом получил вполне достойный старт. «Сеньора» поднималась на верхние позиции чартов.

Но Билли точно сорвался с резьбы. После того как Камилла его застукала, он стал гудеть вдвое больше. Кокаин, девочки, постоянные пьянки и все в подобном духе.

Впрочем, если честно, мне казалось, что все это вполне контролируемо. Конечно же, не очень хорошо – но все-таки в рамках допустимого.

И пока он не взялся еще и за сильнодействующие транквилизаторы – бензодиазепины и героин, – я считал, что у Билли наверняка все как-то само собой утрясется.

Грэм: Я прямо не знал, что делать. Не представлял, как ему помочь, и не знал, могу ли я верить его словам. По правде сказать, я чувствовал себя по-дурацки. Я думал про себя: «Ведь я же его брат и должен знать, что ему на самом деле нужно. Я всегда должен различать, под кайфом он или нет, даже когда он врет мне».

Но я ничего не знал точно. И мне было… стыдно оттого, что я не умел вовремя угадывать, что у него на уме.

Эдди: Мы все дружно вели обратный отсчет дням. Ну, понимаешь: шестьдесят дней до того, как Билли «завяжет». Потом сорок дней. Потом двадцать.

Билли: Мы тогда были в Далласе, работали на разогреве у Рика Ейтса. А Рик уже не на шутку употреблял героин. И я подумал: «Ну, хоть раз в жизни-то мне надо попробовать».

Мне казалось вполне логичным, что будет куда проще завязать, если я попробую еще и героин. Причем мне вовсе не хотелось прибегать к игле, я собирался нюхнуть. У меня уже имелся опыт с опиумом. Все мы через это прошли. Короче, когда мы с Риком оказались вместе за кулисами в Texas Hall и он предложил мне нюхнуть дозу… я с готовностью согласился и принял это дело.

Род: Своим людям я всегда твержу: держитесь подальше от бензосов и героина. От них не умрешь на ногах – от них отбросишь коньки, когда ляжешь спать. Вспомните хотя бы Дженис Джоплин, Джимми Хендрикса или Джима Моррисона. Эти транквилизаторы вас убьют.

Грэм: И с этого понеслось. Чем дальше, тем хуже. С тех пор как Билли на пару с Ейтсом начали нюхать «эйч», я жил с леденящим ужасом внутри. Я пытался получше приглядывать за ним. Постоянно старался его остановить.

Род: Когда я обнаружил, что он якшается с Ейтсом, то сразу позвонил Тедди. Мол, у нас тут ходит живой труп. Тедди пообещал, что разрулит это дело.

Грэм: Сколько ни давай советов, ни читай нотаций, сколько ни пытайся кого-то приструнить или ограничить – его ничто не остановит, ежели он сам не желает останавливаться.

Эдди: Когда до назначенного срока осталось всего десять дней и Билли начал забывать слова на сцене, я подумал, что он никогда не завяжет с наркотой.

Билли: 28 ноября Тедди вдруг явился на наш концерт в Хартфорде. Когда выступление закончилось, он ждал меня за сценой.

– А что ты тут делаешь? – спрашиваю.

– Ты едешь домой, – заявляет Тедди и, крепко прихватив меня под руку, уводит. Причем цепко держит практически до самого самолета.

Оказывается, у Камиллы начались схватки.

Мы приземляемся, и Тедди сразу тащит меня в свою машину и везет в больницу. Там паркуется во втором ряду в особой красной зоне прямо напротив вестибюля.

– Двигай туда, Билли, – говорит он мне.

И вот, представляешь… Мы проделали такой долгий путь, и все, что мне осталось, – только зайти в эти широкие двери… Но… я не смог этого сделать. Я не посмел в таком виде предстать перед своим ребенком.

Тогда Тедди вышел из машины и пошел туда сам, вместо меня.

Камилла: Представь, схватки длились восемнадцать часов, и рядом со мной была только мама. Я все ждала, что в дверь войдет мой муж, что он меня поддержит. Это сейчас я понимаю, что невозможно вдруг взять и самого себя исправить. В жизни так не получается. Но тогда я ожидала, что у него получится. Я многого еще не понимала.

И вот дверь открывается… но входит в палату не Билли… а Тедди Прайс.

Я к тому моменту уже так устала, так измучилась, буквально обливалась потом от играющих в крови гормонов. И вот я держала в руках это малюсенькое создание, которое только что увидела впервые. Крохотную девочку, удивительно похожую на Билли. Я решила назвать ее Джулией.

Мама готова была увезти нас обеих к себе домой, в Пенсильванию. И для меня, признаться, это был очень заманчивый вариант. В тот момент поставить крест на Билли казалось намного легче, нежели верить в него и дальше. Меня так и подмывало сказать: «Передай ему, что ребенка я выращу сама». Но все же я должна была сделать еще одну попытку добиться того, чего хотела для себя и своей девочки. И поэтому сказала Тедди:

– Передайте ему, что либо он с этого момента становится нормальным отцом – либо едет лечиться в наркоцентр. Немедленно.

Тедди кивнул и вышел из палаты.

Билли: Я прождал перед вестибюлем, казалось, несколько часов, теребя ручку дверцы в машине. Наконец Тедди вышел из больницы и сказал:

– У тебя девочка. Прямо вылитая ты. Ее назвали Джулией.

Я даже не нашелся что ответить.

– Камилла говорит, у тебя два варианта на выбор, – продолжил тогда Тедди. – Или ты сейчас же поднимаешь свою задницу, идешь туда, к ней, и становишься нормальным мужем и отцом – или я везу тебя в лечебницу. Выбирай одно из двух.

Я взялся за дверную ручку и… Представляешь, вдруг подумал: «А ведь я могу просто убежать».

Но, похоже, Тедди понял, что мне пришло в голову, и сказал:

– Других вариантов, Билли, тебе Камилла не оставила. У тебя нет иного выбора. Быть может, есть люди, которые способны сами завязать и с выпивкой, и с наркотой, но ты этого не можешь. Так что для тебя теперь эта тема закрыта.

Это напомнило мне, что, когда я был ребенком лет шести-семи, то не на шутку, до одержимости, увлекся коллекционированием моделек автомобилей. Но у мамы не было денег, чтобы покупать нам эти машинки. И я стал высматривать их на тротуаре – вдруг кто-то из детишек потерял. И несколько даже так нашел. А потом, играя с другими мальчиками, жившими по соседству, стал иногда незаметно прикарманивать себе одну-другую из их моделек. Несколько раз даже тырил машинку прямо из магазина. А потом матушка обнаружила мой схрон, усадила меня рядом с собой и сказала:

– Почему ты не можешь удовольствоваться несколькими машинками и просто играть с ними, как все другие дети?