Текст книги "Дейзи Джонс & The Six"

The Six
Восхождение к популярности

1966–1972

The Six начинали как блюз-рок-группа The Dunne Brothers («Братья Данн»), сложившаяся в середине 1960-х в Питтсбурге, штат Пенсильвания. Билли и Грэма Даннов вырастила мать, Марлен Данн, после того как их отец, Уильям Данн-старший, бросил семью в 1954 году.

Билли Данн (солист группы The Six): Когда отец ушел, мне было семь лет, а Грэму пять. Одно из моих первых воспоминаний детства – это как папа сообщил нам, что переезжает жить в Джорджию. Я спросил, можно ли мне поехать с ним, и он ответил «нет».

Однако он оставил после себя дешевенькую сильвертоновскую[8]8
  Silvertone – американский бренд бытовой электроники и музыкальных инструментов (1916–1972). Гитары Silvertone стали популярны среди начинающих музыкантов благодаря низкой стоимости и широкой доступности. – Прим. ред.


[Закрыть] электрогитару, и мы с Грэмом чуть не дрались из-за того, кому на ней играть. Мы тогда только и делали, что на ней играли. Никто нас этому не учил, мы сами ее осваивали.

Потом, став постарше, я порой задерживался в школе, крутясь у пианино в классе пения.

В конце концов, когда мне было где-то ближе к пятнадцати, мама скопила денег и купила нам с Грэмом на Рождество подержанный «страт»[9]9
  «Страт», или «стратокастер», – «Фендер Стратокастер» (Fender Stratocaster, Strat) – одна из наиболее распространенных моделей электрогитар, разработанных в 1954 г. – Прим. перев.


[Закрыть]. Грэму как раз такую гитару и хотелось, а потому я отдал ее брату, сам же остался при «сильвертоне».

Грэм Данн (соло-гитарист группы The Six): Теперь, когда у нас с Билли у каждого имелась своя гитара, мы вместе начали сочинять песни. Мне хотелось играть на «сильвертоновской», но я считал, что для Билли она значит намного больше. Так что взял себе «страт».

Билли: Вот с этого у нас все и пошло.

Грэм: Билли по уши втянулся в написание песен, вовсю сочинял стихи. Все, о чем он был способен тогда говорить, – это Боб Дилан. Мне лично больше по душе был Рой Орбисон. Думаю, мы оба в те годы грезили о славе – хотели сделаться вторыми The Beatles. Хотя что тут говорить – все тогда метили в The Beatles. В первую голову – в The Beatles, а потом в The Rolling Stones.

Билли: Для меня образцами были Дилан и Леннон. И их альбомы «Свободный Боб Дилан» и «Вечер трудного дня». Это нечто… Я был просто… Эти двое стали моими путеводными звездами, моими ориентирами.

В 1967 году братья Данн, музыканты еще очень молодые, пригласили к себе в группу барабанщика Уоррена Родса, бас-гитариста Пита Лавинга и ритм-гитариста Чака Уильямса.

Уоррен Родс (барабанщик группы The Six): Барабанщику без группы просто никак. Совсем не то, что быть гитаристом или певцом, – тут ты никак не можешь выступать сам по себе. И никакая девчонка не скажет тебе: «О Уоррен, дорогой, сыграй для меня партию ударных из «Эй, Джо!»[10]10
  «Эй, Джо!» (Hey, Joe!) – песня американского композитора и музыканта Билли Робертса, ставшая невероятно популярной в 1960-е гг. – Прим. перев.


[Закрыть]

Так что, разумеется, чел, я хотел быть в группе. Я постоянно слушал и The Who, и The Kinks, и The Yardbirds и иже с ними. Мне хотелось стать как Кит Мун, или как Ринго, или как Митч Митчелл.

Билли: Уоррен мне с самого начала пришелся по душе. Ну, и Пит сразу легко вошел в группу. Он учился с нами в одной школе, был бас-гитаристом в школьной группе, что играла на нашем выпускном. Когда они распались, я предложил ему: «Пит, давай-ка к нам». Он вообще круто играл, всегда готов был зажигать.

А потом к нам добавился и Чак. На несколько лет старше нас, он приехал бог знает из какой дали. Но все же Пит хорошо его знал и поручился за него. Чак выглядел таким подтянутым, видным – квадратный подбородок, блондин и все такое прочее. А когда мы его прослушали, то выяснилось, что ритм-гитарой он владеет даже лучше меня.

Мне всегда хотелось стать солистом рок-группы, и теперь, когда у нас собралась полноценная команда из пяти человек, я вполне мог попытаться воплотить свою мечту.

Грэм: Все мы стали намного лучше играть, причем довольно скоро. То есть теперь мы только тем и занимались, что упражнялись да репетировали.

Уоррен: День за днем, день за днем. Я утром вставал, хватал свои палочки и отправлялся в гараж Билла и Грэма. И если, когда я шел спать, большие пальцы ныли и саднили – значит, день выдался удачным.

Грэм: Так, а чем еще-то нам было заниматься? Подружек ни у кого из нас не было. За исключением разве что Билли. Все девчонки в округе мечтали с ним встречаться! И могу поклясться, он чуть не каждую неделю влюблялся в новую девушку. Он вообще всегда таким был, влюбчивым.

Помню, в начальной школе, во втором классе, он пригласил на свидание свою учительницу. Мама всегда говорила, что он родился юбочником. Частенько шутила, что рано или поздно это его и доконает.

Уоррен: Мы играли на вечеринках по виллам, играли в барах там и сям. Так продолжалось где-то с полгода. Ну, может, чуть больше. Платили нам обычно пивом. Что для несовершеннолетних не так уж и плохо.

Грэм: В те годы мы чаще клубились не в самых первоклассных заведениях. Не раз бывало, что из-за чего-то вспыхивала драка, и ты боялся попасть, так сказать, под перекрестный огонь. Однажды у нас был небольшой гиг в одном дайверском баре, и там мужик за передним столиком явно перебрал и принялся на всех кидаться с кулаками. Я сижу себе, никого не трогаю, играю свои риффы[11]11
  Гитарный рифф – мелодическая фраза или последовательность нот, аккордов, которая может повторяться в песне (во вступлении, после куплетов и припевов) или прозвучать только один раз, например между частями музыкального произведения. – Прим. ред.


[Закрыть] – и вдруг он подступает ко мне!

Дальше все произошло с молниеносной быстротой. Бумс! – и мужик на полу. Билли его вырубил.

У нас один раз такое уже случилось – еще когда мы были детьми. Я шел в ближнюю лавку «Все по пять и десять центов», и какой-то пацан на меня кинулся, пытаясь отобрать пару пятаков. Билли мигом к нам примчался и уложил того на землю.

Уоррен: Мы быстро смекнули, что не стоит плохо говорить о Грэме, если это может услышать Билли. Знаешь, когда мы только начали играть вместе, Грэм не был таким уж классным гитаристом. Помню, как-то раз мы с Питом предложили Билли:

– Может, имеет смысл заменить Грэма?

На что Билли сказал:

– Еще раз это скажете, и мы с Грэмом заменим вас. [Смеется.]

Если честно, мне это даже понравилось. Классный ответ! «Ну и ладно, – подумал я тогда, – не буду и вмешиваться». Меня, кстати, никогда не напрягало то, что Билли с Грэмом считали группу своей собственной. Мне вообще нравилось ощущать себя в ней всего лишь наемным барабанщиком. Я просто играл в свое удовольствие во вполне приличной группе.

Грэм: Мы в ту пору уже достаточно много где играли, чтобы о нас знали в нашем городке. А Билли как раз начал входить в роль солиста. Он, знаешь, так потрясно выглядел! Да мы все, на самом деле, смотрелись офигенно. Мы тогда вообще перестали стричься.

Билли: Я везде и всюду носил джинсы, обожал ремни с большими пряжками.

Уоррен: Грэм с Питом начали тогда носить тесные, в облипочку, футболки. Я говорил им: «Да у вас же соски в них проступают». Но им это казалось крутым.

Билли: И вот нас наняли однажды играть на свадьбе: очень важное в то время для нас предложение. Играть на свадьбе означало, что нас будет слушать, прикинь, по меньшей мере сотня людей. А мне тогда, кажется, было всего еще девятнадцать.

На прослушивании мы представили перед будущими новобрачными свою наилучшую вещь. Это была самая медленная песня из всего, мною написанного, скорее даже похожая на народную, – песня «Уже никогда». До сих пор содрогаюсь при одной мысли об этом. Честное слово! Писал-то я ее про «Кэтонсвилльскую девятку»[12]12
  «Кэтонсвилльская девятка» – группа из девяти католиков, активистов движения против войны во Вьетнаме. В мае 1968 г. они пришли в военкомат Кэтонсвилла, штат Мэриленд, свалили в проволочные корзины 378 призывных карточек и с молитвами сожгли их невдалеке на парковке, облив самодельным напалмом (той зажигательной смесью, что широко использовалась американскими военными во Вьетнаме). – Прим. перев.


[Закрыть] и прочее в том же духе. Возомнил себя Бобом Диланом! Но тем не менее нас с этой песней утвердили.

И вот где-то на середине нашего выступления на той свадьбе я вижу в зале мужика, уже за полтинник, танцующего с девчонкой, которой едва пробило двадцать, и думаю: «Интересно, а этот чувак вообще понимает, что выглядит как старый потаскун?»

И вдруг до меня доходит, что это мой отец.

Грэм: Папаша оказался там, на этой свадьбе, с девахой примерно нашего возраста. Мне кажется, я понял это раньше Билли. Узнал его по фотографиям, что матушка хранила в обувной коробке у себя под кроватью.

Билли: Я просто не мог поверить своим глазам! К тому моменту он уже лет десять как нас бросил. И вроде предполагалось, что он живет в Джорджии. И вот этот козел топчется прямо напротив нас, посреди танцевального зала, даже не представляя, что на сцене – его сыновья! Он уже так давно нас не видел, что совершенно не узнал. Ни наших лиц, ни голосов – вообще никак!

Когда мы кончили играть, я проводил его взглядом с танцпола. Он даже не посмотрел на нас. Это ж каким надо быть социопатом, чтобы даже не заметить собственных сыновей, когда они прямо у тебя перед глазами! Как вообще такое возможно?

По моему личному опыту, биология все же должна брать свое. Ты видишь перед собой ребенка – и просто знаешь, что это твое дитя, и не можешь его не любить. Именно так это работает.

Грэм: Билли порасспрашивал о нем кое-кого на свадьбе. Выяснилось, что отец живет от нас всего через пару городков. Дружит с семьей невесты, что-то типа того. Билли аж кипел от злости, все повторяя: «Он ведь нас даже не узнал». А я считал, что он как раз, наверное, узнал нас – просто не знал, что нам сказать.

Билли: Не передать, какая берет злость, когда твоему отцу настолько на тебя начхать, что он не хочет с тобой даже поздороваться! Не могу сказать, что я тогда испытывал какую-то жалость к себе. Я не сидел там, стеная: «Ах, почему же он меня не любит?» Это было нечто другое – более глубокое, обобщающее, что ли. Типа: «Вот, оказывается, каким мрачным бывает этот мир. Находятся такие отцы, что не любят своих сыновей».

И вот что я тебе скажу. Для меня это был урок того, чего ну никак не должно быть.

Грэм: Похоже, он все равно был тем еще алконавтом. Так что скатертью дорога.

Билли: Когда свадьба закончилась и все наши стали паковаться, как выяснилось, я выпил слишком много пива… И вот, проходя мимо бара, я увидел такую женщину! [Расплывается в улыбке. ] Она работала официанткой в баре отеля. Восхитительная красотка! Обалденно длинные каштановые волосы – аж до самой талии – и большие карие глаза. А у меня вообще слабость к карим глазам. Помню, на ней тогда было такое голубое мини-платье. Росточка она была совсем небольшого, и мне это тоже понравилось.

И вот я застыл в вестибюле отеля по пути к своему фургону. А она между тем обслуживала за стойкой очередного посетителя. Знаешь, скажу так, что даже просто немного понаблюдав за ней, можно было сразу сказать, что она ни от кого бы не потерпела никаких сальностей.

Камилла Данн (жена Билли Данна): О мой бог, как же он был хорош собой!.. Стройный и вместе с тем мускулистый, что всегда было в моем вкусе. А еще у него потрясающе густые ресницы. И столько уверенности в себе! И широченная улыбка. Когда я увидела его первый раз в вестибюле, то, помнится, подумала: «Почему же мне-то никак не встретится такой парень?»

Билли: Я прямиком двинул к ней, к самой стойке бара. Можешь себе представить: в одной руке гитара, в другой – усилитель. И сказал: «Мисс, мне б хотелось узнать номер вашего телефона. Пожалуйста». Она выпрямилась за кассой, уперев руку в бок. Смешливо так фыркнула и посмотрела на меня искоса. Не помню, что именно она мне ответила, но что-то вроде: «А вдруг вы совсем не в моем вкусе?»

Тогда я пригнулся к барной стойке и сказал:

– Меня зовут Билли Данн. Я – солист группы The Dunne Brothers. И если вы дадите мне свой номерочек, я напишу о вас песню.

Это возымело действие. Не всякую, скажем, женщину проймешь подобным, но на хороших действует однозначно.

Камилла: Вернувшись домой, я сказала маме, что познакомилась кое с кем. И она спросила:

– Он приличный молодой человек?

А я ответила:

– Вот уж этого пока не знаю.

[Усмехается. ] Приличия как-то никогда для меня не были особо важны.

Летом и осенью 1969 года The Dunne Brothers стали получать больше приглашений на выступления в Питтсбурге и окрестных городках.

Грэм: Когда Камилла начала появляться в нашей компании, я, признаюсь, не думал, что она продержится с Биллом намного дольше остальных. Хотя я с самого начала должен был просечь, что она совсем не такая, как другие. В том смысле, что, когда мы встретились с ней в первый раз, она пришла на наш концерт в футболке с Томми Джеймсом. То есть знала толк в хорошей музыке.

Уоррен: Остальные наши ребята, чел, уже вовсю гуляли по девкам. А Билли вдруг начал выпадать из обоймы. Мы все были с девчонками – а он тихо сидел в сторонке, раскуривая косячок и попивая пиво, дабы хоть чем-то себя занять.

Как-то раз я вышел из дамской уборной, застегивая на штанах молнию, а Билли сидел в холле на диване, смотря по телику «Шоу Дика Каветта». Я сказал ему:

– Чувак, пора бы тебе сменить уже эту девушку.

То есть Камилла всем нам, конечно, нравилась. Она была очень привлекательной и умела говорить все без выкрутасов, прямо в лицо, что мне обычно по душе. Но, видишь ли… Ладно, проехали.

Билли: Прежде я не раз влюблялся чуть не до безумия, называя это любовью. Но когда я встретил Камиллу, это было нечто совершенно иное. Знаешь, она… наполнила для меня мир смыслом. Она даже заставила меня чуть больше полюбить самого себя.

Она частенько приходила на наши репетиции, слушала мои новые вещи – и высказывала порой очень дельные замечания. И в ней присутствовало какое-то удивительное спокойствие, как ни у кого другого. У меня было такое чувство, что пока я с ней рядом, то все у меня будет замечательно. Я словно держал путь на Полярную звезду. Знаешь, мне кажется, Камилле была свойственна какая-то врожденная самоудовлетворенность, согласие с самой собой. Она не родилась с какими-то саднящими кожу осколками на плечах, как многие из нас. Про себя я обычно говорю, что родился разбитым и разломанным. А вот она явилась на свет цельной. Отсюда и появилось мое стихотворение «Разбитые отроду».

Камилла. Когда Билли пришел знакомиться с моими родителями, я немного нервничала. Ведь у тебя есть только один шанс, чтобы создать первое впечатление. А уж тем более с моими родителями. Я сама выбирала ему одежду для выхода, вплоть до носков. Заставила его надеть единственный имевшийся у него галстук.

Родителям он понравился. Сказали, что он обаятельный. И все же мама очень беспокоилась, что я готова вверить себя какому-то пареньку из музыкального ансамбля.

Билли: Пит был, похоже, единственным, кто понимал, зачем мне нужна постоянная девушка.

Чак однажды, когда мы распаковывались перед концертом, посоветовал:

– Скажи ей просто, что ты не однолюб. Девчонки обычно это понимают.

[Смеется. ] С Камиллой такое бы не прокатило!

Уоррен: Чак был реально классным парнем. Умел резать правду-матку от души. С виду вроде бы ничего такого примечательного в нем не было, никаких интересных мыслей в себе не носил. Однако он умел внезапно удивить. Именно он открыл для меня Status Quo. До сих пор их все время слушаю.

1 декабря 1969 года Служба воинского учета США провела жеребьевку по дате рождения, чтобы определить порядок призыва на 1970 год. Билли и Грэм Данны, родившиеся в декабре, получили несказанно большие порядковые числа. Уоррен вообще успел выйти из призывного возраста. Пит Лавинг оказался где-то в середине. А вот Чаку Уильямсу, родившемуся в апреле 1949-го, присвоен был тогда номер 2.

Грэм: Чака призвали в армию. Помню, как мы сидели у Чака на кухне, и он сказал нам, что поедет во Вьетнам. Мы с Билли все пытались придумать, как бы его от этого отмазать. А Чак говорил, что он не трус. Последний раз, когда я его видел, мы играли в баре возле универа Дюкейн. И я сказал ему:

– Как отслужишь, сразу возвращайся в группу.

Уоррен: Какое-то время Билли исполнял партии Чака, но потом мы прослышали, что младший брат Пита, Эдди Лавинг, уже неплохо играет на гитаре. И мы пригласили его на прослушивание.

Билли: Чака никто не мог заменить. Но в то время нас все чаще приглашали выступать, а мне не хотелось постоянно играть на ритм-гитаре. Поэтому мы пригласили Эдди. Решили, что он на какое-то время поможет заткнуть брешь.

Эдди Лавинг (ритм-гитарист группы The Six): Я в принципе неплохо со всеми сыгрался, но знаете, скажу я, Билли с Грэмом хотели лишь, чтобы я просто тупо вписывался в ту форму, которую они для меня заготовили. Мол, играй то, делай это.

Грэм: А спустя три-четыре месяца от одного из давних соседей Чака пришла весть.

Билли: Чак погиб в Камбодже. Не пробыл там, кажется, и полугода.

Так вот сидишь иногда и думаешь: а почему это случилось не с тобой? Что в тебе такого особенного, что ты можешь оставаться в безопасности? Все же в мире много малопонятного, лишенного смысла.

В конце 1970 года The Dunne Brothers выступали с концертом в баре «Pint» в Балтиморе, где присутствовал Рик Марс, солист The Winters. Впечатленный их ярким, необузданным звучанием и попросту симпатизируя Билли, он пригласил парней сыграть на разогреве перед его группой в нескольких концертах гастрольного тура в северо-восточных штатах.

Так The Dunne Brothers примкнули к The Winters, быстро оказавшись под влиянием их игры, а также весьма заинтересовавшись клавишницей этой группы Карен Карен.

Карен Карен (клавишница группы The Six): Когда я впервые встретилась с The Dunne Brothers, Грэм спросил:

– Тебя как зовут?

– Карен, – ответила я.

– А фамилия-то?

Но мне показалось, он спросил опять про мое имя, как будто не совсем расслышав. И я ответила:

– Карен.

Тогда он рассмеялся и сказал:

– Карен Карен?

И с тех пор все меня так и звали: «Карен Карен». Полностью меня зовут Карен Сирко – так указывалось на пластинках. Но «Карен Карен» ко мне прилипло накрепко.

Билли: Ко всему тому, что делали на сцене The Winters, Карен добавляла этакий дополнительный слой, как бы придавала их игре насыщенности, большей сочности. И я начал подумывать, а не надо ли и нам чего-нибудь такого же.

Грэм: Мы с Билли начали даже задумываться… что, может, нам нужно не что-то типа того, а что нам нужна сама Карен.

Карен: Я ушла из The Winters, потому что меня уже по горло достало то, что все до единого в группе подумывают со мною переспать. Я-то хотела лишь оставаться музыкантом!

А еще мне понравилась Камилла. Она временами тусила с нами после концертов, когда приезжала повидаться с Билли. Понимаю, почему он хотел, чтобы она была с ним рядом, и почему постоянно созванивался с ней по телефону. От нее исходила какая-то очень хорошая энергия.

Камилла: Когда они отправились в тур с The Winters, я приезжала к каждому их концерту в выходные и тусовалась с ребятами за кулисами. Проведя четыре часа в машине, я добиралась наконец к нужному месту (причем обычно в этих заведениях все кругом было облеплено жвачкой, так что обувь прилипала к полу), называла на входе свое имя, меня провожали в закулисье – и я разом становилась частью всего происходящего.

Стоило мне войти – и тут же Грэм, Эдди и все остальные громко восклицали: «О, Камилла!», – и Билли немедленно устремлялся ко мне, приобнимал. А когда к ним добавилась и Карен… это лишний раз укрепило мой настрой. Вроде как: «Да, мое место здесь».

Грэм: Карен Карен стала для нашей группы просто изумительным пополнением. Все сразу зазвучало как-то лучше. К тому же она была красавицей! В смысле, в дополнение к своему таланту. Мне всегда казалось, что она немного похожа на актрису Эли Макгроу.

Карен: Когда я говорила, что ребята из The Dunne Brothers не пытались узнать меня поближе, это совсем не относилось к Грэму Данну. Впрочем, я понимала, что нравлюсь ему в равной степени и из-за моей внешности, и из-за таланта, так что его внимание меня не сильно напрягало. На самом деле это было даже очень мило. К тому же Грэм был очень сексапильным парнем, особенно тогда, в семидесятых.

Мне вообще всегда было непонятно, почему все говорили: «Билли – секс-символ поколения». Ну да, у него были темные волосы, темные глаза и высокие скулы. Но мужчины в моем лично вкусе – не такие красавчики. Мне нравится, когда они выглядят немножко брутально, но в душе очень добрые и нежные. Грэм как раз таким и был. С широкими плечами, волосатой грудью, с взлохмаченными каштановыми волосами. Он был симпатичным – и в то же время внешне грубоватым.

Хотя не могу не признать: Билли знал толк в том, как надо носить джинсы.

Билли: Карен оказалась просто классным музыкантом. И этим все сказано. Я всегда говорю, что мне неважно, кто ты – мужчина или женщина, белый или черный, гей или гетеросексуал, или хоть кто угодно. Если ты хорошо играешь – значит, играешь хорошо. Музыка в этом смысле отлично всех уравнивает.

Карен: Мужчины часто думают, будто заслуживают почетной таблички за то, что обращаются с женщинами как с людьми.

Уоррен: Примерно в ту пору Билли начал попивать немножко больше меры. Гудел вроде бы со всеми на равных – но когда все расходились кто куда с девчонками, которых только что подцепили, Билли оставался пить дальше. Хотя по утрам он всегда выглядел как огурчик, а мы все были как очумелые. За исключением разве что Пита. В Бостоне он встретил свою любовь, Дженни, и теперь постоянно переговаривался с ней по телефону.

Грэм: Чем бы Билли ни занимался, он все в своей жизни делает на пределе возможного. Крепко любит, крепко пьет. Даже то, как он тратит деньги – они будто дыру у него в кармане прожигают! И это было, кстати, одной из причин того, почему в отношении Камиллы я посоветовал ему все же не торопиться.

Билли: Камилла иногда куда-то выбиралась вместе с нами, но большей частью ждала меня дома. Она по-прежнему жила с родителями, и я каждый вечер непременно звонил ей с дороги.

Камилла: Когда у него не оказывалось десятицентовика, чтобы позвонить, то он звонил за счет абонента, а когда я брала трубку, быстрым речитативом говорил: «Билли Данн любит Камиллу Мартинес!» – после чего сразу сбрасывал звонок, пока не включился счетчик. [Смеется. ] Мама всякий раз недоуменно закатывала глаза, а мне это казалось очень трогательным.

Карен: Спустя несколько недель после того, как я влилась в их группу, я решительно заявила ребятам:

– Нам нужно новое название.

The Dunne Brothers уже никак нам не подходило.

Эдди: Я давно уже говорил, что нужно новое название.

Билли: С этим названием нас узнавали, у нас было много поклонников. И мне совершенно не хотелось его менять.

Уоррен: Нам никак было не решить, как себя назвать. Кто-то даже, кажется, предложил The Dipsticks. А мне, например, хотелось называться Shaggin’[13]13
  Предложенное название The Dipsticks в данном контексте примерно означает «Раздолбаи», а The Shaggin’ – «Перепих». – Прим. перев.


[Закрыть].

Эдди: Наконец Пит сказал:

– Шестерым очень трудно сойтись на чем-то одном.

И тут меня осенило:

– А как вам насчет «шестеро» – The Six?

Карен: Мне позвонил один концертный менеджер из Филадельфии, откуда я родом. Сказал, что The Winters отказались участвовать в местном фестивале. И поинтересовался, не хотим ли мы без них сыграть там.

– Еще как хотим! – ответила я. – Только вот называемся мы теперь не The Dunne Brothers.

– И как вас указать на флайере? – уточнил он.

– Пока точно не знаю, но мы вшестером однозначно к вам закатимся.

И мне очень понравилось, как это прозвучало: «вшестером» – The Six.

Уоррен: Прелесть такого названия отчасти заключалась в том, что оно звучало почти как The Sex. Но не припомню, чтобы кто-то из нас когда-то заикался на эту тему. Это было настолько очевидно, что не было надобности как-то заострять на ней внимание.

Карен: Мне и в голову не приходило, что это может звучать как что-то еще.

Билли: The Sex? Да ну! Не, ничего подобного там не звучало.

Грэм: На слух оно воспринималось как seх. По большей части – да.

Билли: В Филадельфии мы тогда впервые выступили как The Six – и сразу же получили предложение дать в городе еще один концерт. А еще один – в Гаррисберге, другой – в Аллентауне. А еще нас пригласили играть в новогоднюю ночь в одном знакомом баре в Хартфорде.

Зарабатывали мы тогда не слишком много. Но я готов был потратить последний доллар, чтобы, пока я дома, сводить куда-нибудь Камиллу. Мы частенько ходили в пиццерию в нескольких кварталах от дома ее предков, а иногда я занимал денег у Грэма или Уоррена, чтобы пригласить ее в местечко получше. Она всякий раз говорила, чтобы я заканчивал с этой ерундой.

– Если бы мне хотелось быть рядом с богачом, я бы не дала свой номер телефона какому-то певцу на свадьбе.

Камилла: Билли обладал удивительной харизмой. И я купилась на это. Я всегда была к такому слаба. Этот его задумчивый, чарующий взгляд, способный растопить душу. Большинство моих подружек выискивали себе парней, что в состоянии преподнести богатое кольцо. А я всегда ждала человека удивительного… способного заворожить.

Грэм: Году в семьдесят первом мы подписались сразу на несколько концертов в Нью-Йорке.

Эдди: Нью-Йорк – это… Это когда начинаешь понимать, что ты что-то все-таки да значишь.

Грэм: Как-то вечером мы играли в баре отеля Bowery, а рядом на улице покуривал сигарету знакомый чувак по имени Род Рейес.

Род Рейес (менеджер группы The Six): Билли Данн был настоящей рок-звездой. Это было сразу по нему видно. Исключительно самоуверенный, он всегда отлично знал, на кого именно в толпе играть, и его песни неизменно заводили аудиторию.

Такая харизматичность – вообще особое качество, присущее лишь исключительным людям. Возьмите, к примеру, девять человек и Мика Джаггера, выставьте их шеренгой – и любой человек, в жизни не слышавший о The Rolling Stones, тут же ткнет пальцем в Мика и скажет: «Вот этот – рок-звезда».

Вот и у Билли такое было. Да и вообще играла группа классно.

Билли: Когда Род подошел к нам после концерта в Wreckage… Это стало для нас поворотным моментом.

Род: Когда я начал работать с их группой, у меня сразу появились кое-какие соображения. Некоторые из них были восприняты хорошо, некоторые… скажем, не очень.

Грэм: Род сказал, что мне следует наполовину урезать свои гитарные соло. Дескать, они интересны лишь тем, кто тащится от самой техники игры на гитаре, а для всех остальных это одна скука.

– Зачем же мне играть для тех, кому плевать на хорошую игру? – не понял я.

– Если хочешь стать мегапопулярным, – сказал Род, – ты должен выкладываться для всех.

Билли: Род мне посоветовал, чтобы я перестал сочинять песни о том, чего я знать не знаю.

– Не надо заново изобретать колесо, – сказал он. – Пиши о своей девушке.

О своей девушке? Легко!

Это был лучший совет во всей моей карьере.

Карен: Мне Род посоветовал носить блузы с глубоким вырезом, а я ему ответила типа: «Ага, мечтай!» На этом все и кончилось.

Эдди: Род начал организовывать для нас концерты по всему Восточному побережью. От Флориды до Канады.

Уоррен: Вот я сейчас скажу тебе, когда для рок-музыканта самая приятная, самая излюбленная пора. Все думают – когда ты уже на самом верху. Ан нет! Вовсе не так. Это когда ты живешь под напряжением и весь кипишь ожиданиями. Классно, когда все видят, что ты куда-то целеустремленно мчишься, что у тебя немерено потенциала и масса перспектив. Потенциал и перспектива – это вообще офигенный драйв!

Грэм: Чем дольше мы мотались по гастролям, тем необузданнее становились. А Билли был не совсем, знаешь… Видишь ли, Билли любил внимание. Особенно со стороны женщин. Впрочем – по крайней мере, на тот момент, – этим все и заканчивалось. Всего лишь вниманием.

Билли: Мне нелегко было держаться равновесия, этакой золотой середины. Любить кого-то, оставшегося далеко дома – и разъезжать по гастролям. Девчонки постоянно пробирались за кулисы, причем познакомиться они желали именно со мной. И я был… я не знал, какими у нас должны быть отношения.

Камилла: Между нами с Билли стали вспыхивать ссоры. Теперь я понимаю, что тогда я добивалась чего-то неосуществимого. Мне хотелось встречаться с рок-звездой – и в то же время я желала, чтобы он в любой момент был для меня в пределах доступа. И ужасно бесилась, когда он не мог делать то, что мне хотелось. Что ж, я была еще молода. Равно как и он.

Порой размолвки заходили так далеко, что мы не разговаривали по несколько дней. А потом кто-нибудь из нас звонил другому, просил прощения – и все между нами возвращалось в прежнее русло. Я любила его и знала, что он тоже меня любит. Хотя это было далеко не просто. Но, как частенько напоминала мне мама: «То, что легко, тебя никогда не привлекало».

Грэм: Как-то вечером мы с Билли были еще у себя дома и грузились в фургончик, собираясь то ли в Кентукки, то ли в Теннесси, то ли еще куда. Камилла пришла нас проводить. И когда Род подъехал к нашему фургону, Билли стал с ней прощаться.

Он отвел волосы с лица Камиллы и приник губами к ее лбу. Помню, он даже и не поцеловал-то ее толком, лишь прижался ко лбу губами. И я тогда подумал про себя: «А я ведь никогда и никем еще так не дорожил».

Билли: Я написал в честь Камиллы свою «Сеньору», и, скажу тебе, публике эта песня очень пришлась по душе. Довольно скоро даже на самых крупных наших концертах народ вставал с мест, принимаясь танцевать и подпевать нам.

Камилла: У меня как-то не хватило духу сказать ему, что формально я все-таки еще «сеньорита». В смысле, не это было главное. К тому же стоило мне один раз ее услышать…

 
Дай понесу тебя с собою на плечах.
И пусть дорога длинна, а ночь черным-черна,
Мы два отважных путника в неведомых краях —
Я и ты, моя бесценная сеньора.
 

Мне она понравилась. Я очень полюбила эту песню.

Билли: Мы тогда сделали демозапись «Сеньоры» и «Когда на тебя светит солнце».

Род: Фактически все мои контакты на ту пору были в Лос-Анджелесе. И я сказал группе… Было это, если не ошибаюсь, году в семьдесят втором… Я сказал им:

– Надо нам, ребята, двигать на Запад.

Эдди: Все самое клёвое творилось именно в Калифорнии.

Билли: Я лишь подумал: «Что-то сидит во мне такое, что неудержимо тянет туда».

Уоррен: Я готов был махнуть хоть сразу. Сказал:

– Дык, грузимся тогда в фургон!

Билли: Я пошел к Камилле, в дом ее родителей, сел к ней на край постели.

– Хочешь отправиться с нами?

– А что я там буду делать? – спросила она.

– Не знаю.

– Ты хочешь, чтобы я просто повсюду болталась за тобой?

– Можно и так сказать.

Она выждала мгновение, потом ответила:

– Нет, спасибо.

Тогда я спросил ее, останемся ли мы с ней вместе.

– А ты сюда вернешься? – уточнила она.

И я ответил, что не знаю.

– Тогда нет, – ответила Камилла.

То есть дала мне отставку.

Камилла: Я была очень зла тогда. Оттого, что он уезжает. И вспылила. Я не знала, как реагировать на его слова.

Карен: Камилла позвонила мне перед самым нашим отъездом. Сказала, что она порвала с Билли.

– Мне казалось, ты его любишь, – заметила я.

– Но он даже не попытался меня убедить! – вскричала она.

– Если ты его любишь, надо было сказать ему об этом.

– Это ведь он уезжает! – возразила она. – Это он должен как-то улаживать ситуацию.

Камилла: Любовь и гордость – вещи разные.

Билли: А что я мог поделать? Она не пожелала со мной ехать, а я… я просто не мог остаться.

Грэм: И вот мы сложили вещички, сказали маме «до свиданья». Она тогда уже вышла замуж за почтальона. То есть я знал, что его зовут Дейв, но до самой его смерти так и называл его почтальоном. Он ведь доставлял к ней в офис почту. Что тут скажешь – почтальон.

В общем, оставили мы матушку с ее почтальоном и забрались в фургон.

Карен: Мы давали концерты на всем нашем пути от Пенсильвании до Калифорнии.