Текст книги "Проблема дня"

– Спасибо, что вы не забываете и ее, – с улыбкой сказала я. – Как поживает ваша настоящая мать?

– Спасибо, хорошо. Вот увидите, несмотря на свои проблемы, она еще всех нас переживет.

– Наверняка. Она необыкновенная женщина – передайте ей мой привет, хорошо?

– И мой, – подхватила леди Хардкасл, незаметно вошедшая в кухню.

– Спасибо вам обеим, – ответила мисс Джонс.

– Извините, что я вторглась в ваши владения, – сказала леди Хардкасл, – но я хотела узнать, не найдется ли у вас что-нибудь поесть.

– Я как раз говорила мисс Армстронг, что приготовила маленько супа.

– В самом деле? Как чудесно. Я буду ждать в столовой и пускать слюнки.

– Вы нарисовали такую привлекательную картину, – заметила я. – Дайте нам пару минут, и я принесу суп в столовую.

Она уже подошла к двери.

– Да, будь добра, – крикнула она из холла. – И не забудь полотенце для слюнок.

* * *

За обедом мы с аппетитом уплетали суп, время от времени отвлекаясь от утоления голода, чтобы пройтись по деталям наших утренних встреч. Удостоверившись, что наши воспоминания совпадают, моя хозяйка отправила меня в гостиную, дабы отобразить полученные сведения на «доске расследований», а сама удалилась в свой кабинет, чтобы поразмышлять над загадкой блокнота Брукфилда.

Я начала записывать на доске хронологию событий – леди Хардкасл с большим успехом использовала этот прием, когда вскоре после нашего приезда в деревню мы с ней расследовали убийство Фрэнка Пикеринга[29]29
  События изложены в первой книге Кинси из этой серии «Тихая сельская жизнь».


[Закрыть].

Нам было известно, что завсегдатай паба на Томас-стрит Билл Придди пошел домой примерно без четверти полночь. Огонь к тому времени уже разгорелся вовсю, стало быть, поджог был устроен где-то в предшествующие полчаса. И я отметила на доске, что пожар начался в четверть двенадцатого – если поступят какие-то иные сведения, можно будет изменить это время, подумала я. После того, как к ним поступил вызов, пожарные и полиция прибыли быстро, и я записала, что это произошло не позднее четверти первого. А те свидетели, которых удалось найти, были опрошены, наверное, к часу.

Затем ничего не происходило, пока детектив, расследующий дело, не явился в находящийся в магазине штаб ЖСПС, когда тот открылся в девять часов утра. Там он немедля арестовал Лиззи Уоррел. Выгоревшее здание было обследовано «в середине утра», значит, это произошло приблизительно в одиннадцать часов.

Пока что нам было известно только это.

Сведения о возрасте и семье покойного Кристиана Брукфилда я записала рядом с его схематичным изображением, приколотым к доске, после чего уселась в кресло, обдумывая дело. Похвастаться нам пока что было нечем. Я уже собиралась встать и пойти к леди Хардкасл, чтобы справиться, продвинулась ли она в разгадке шифра Брукфилда, но тут в гостиную ворвалась она сама.

– Эврика! – воскликнула она.

– В теплый день от вас порой тоже пахнет[30]30
  Игра слов: «eureka» (англ.) произносится очень похоже на «you reek», то есть «ты воняешь».


[Закрыть], – заметила я.

– Очень смешно. Но знаешь, кажется, я поняла, какими приемами пользовался Брукфилд. Право же, все просто, прямо-таки по-детски. Этого и следовало ожидать, не так ли? Суть заключалась в том, чтобы чужаку было трудно прочесть записи. Однако при этом метод шифрования должен был быть достаточно незамысловат, чтобы самому Брукфилду не приходилось тратить всю ночь на то, чтобы применять его на деле и чтобы он мог без особых усилий прочесть то, что написал. Я подступалась к расшифровке и так, и этак, перепробовала все возможные хитрые методы, а разгадка, можно сказать, все это время была у меня под самым носом. Она была очевидна уже тогда, когда мы разговаривали с Джорджи и этой самой Коудл, но в то время я была слишком поглощена мыслями о сложностях, которые навоображала себе сама, чтобы увидеть, что все проще простого.

Она стояла передо мной и молча ухмылялась.

– Ну? – спросила я наконец.

– Что? Ах, да. Разгадка. Давай возьмем тот отрывок, который ты зачитала в штабе ЖСПС.

Подойдя к доске, она написала: «Половины лсёкоб эпопея».

– Итак, когда я пыталась объяснить Джорджи, что к чему… она чудная девушка, ты не находишь? Намного моложе, чем можно было бы ожидать, когда речь идет о жене известного хирурга, но такая умница.

Я улыбнулась и кивнула.

– Да, она очаровательная молодая женщина.

– Ах, да, извини. Я говорила о коде, да? – Она стояла у аспидной доски и с видом школьной учительницы показывала на то, что только что написала. – Как видишь, тут есть два обычных слова и между ними бессмысленный набор букв. Набор букв – это шифр. Попробуй сдвинуть буквы на одну позицию ближе к началу алфавита.

– Л – С – Ё – К – О – Б, – медленно проговорила я. – К – Р – Е – Й – Н – А.

Под бессмысленным набором букв она написала: «Крейн».

– Да, если сочетать это со стенографией, получается довольно умно, – сказала я. – И отвечает всем вашим требованиям – и писать можно быстро, и читать легко. А как насчет двух обычных слов? Что означают они?

– Это немного сложнее. Или же еще проще, чем использование шифра Цезаря – в зависимости от того, с какой стороны смотреть. Это что-то вроде игры. Я исходила из предположения, что, будучи журналистом, Брукфилд мог легко оперировать синонимами и играть словами вообще. Итак, возьмем слово «Половины». Синонимом какого слова является «половина»? Что приходит тебе на ум?

– Жена? – предположила я.

– Вот именно. – Она написала слово «Жены» под словом «Половины». – А как насчет слова «эпопея»?

– Эпопея. Эпопея… – проговорила я. – Эпос? Одиссея? Похождения? Роман?

– Давай возьмем «роман». – Она написала слово на доске. Теперь под закодированной строчкой было написано: «Жены Крейна роман».

– У жены Крейна роман? – сказала я.

– Точно. В этой части заметок упомянуто множество доказательств того, что у миссис Крейн есть любовник, но, к сожалению, Брукфилд не успел разобраться в том, с кем она крутит роман, до того, как сделал запись о наличии у нее связи на стороне. Нам нужна расшифровка всех записей в его блокноте.

– А там говорится, кто такая эта миссис Крейн? – спросила я. – Не могла ли она захотеть заткнуть ему рот? А может, мистер Крейн боялся скандальной огласки и пятна на репутации?

– Да, нет и да. Именно в этом порядке. Из записей Брукфилда следует, что мистер Крейн, чья жена хорошо проводит время с чужим мужчиной, есть ни кто иной, как Освальд Крейн, крупный импортер кофе и владелец нескольких бристольских кофеен. Одну из которых мы, между прочим, посетили сегодня утром. В своих заметках Брукфилд написал, что, если разразится скандал, миссис Крейн пострадает от него не слишком, а вот ее мужу огласка может очень и очень повредить. Судя по всему, он на всех углах трубит о том, сколь важна супружеская верность, и заявил во всеуслышание, что, если жены заводят шашни на стороне, в этом виноваты их мужья.

– Тогда нам нужно встретиться с этим самым Освальдом Крейном и потолковать, – сказала я.

– Непременно. Эту встречу придется организовать нашей мисс Коудл. Я протелефонирую ей сей же час.

Глава 5

На устройство нашей встречи с Освальдом Крейном Дине Коудл понадобилось всего два дня, так что она должна была состояться утром в четверг. В качестве предлога для беседы мисс Коудл сказала ему, что хочет написать о нем статью, а чтобы на встрече могли присутствовать и мы с леди Хардкасл, попросила его разрешить ей привести с собой свою практикантку. Мистер Крейн был против участия «практикантки», пока ему не было объяснено, что это титулованная дама «средних лет», которая хочет писать заметки для раздела светской хроники. Стоило ему поверить, что его имя может быть упомянуто в разделе новостей светской жизни, как он преисполнился энтузиазма и желания сделать буквально все, лишь бы заполучить нас к себе.

– К счастью, – сказала леди Хардкасл, когда мы шли по Хай-стрит, направляясь к месту встречи на Корн-стрит, – делать ставку на снобизм тех, кто подвизается на поприще коммерции, можно почти всегда. Коммерсанты готовы лезть из кожи вон, лишь бы их сочли частью светского общества.

– Видала я это самое высшее общество, наблюдала его вблизи, – заметила я. – И я вам вот что скажу – лучше уж якшаться с головорезами и уличными девками. – Я, разумеется, не имею в виду присутствующих.

– Разумеется. Не могу сказать, что я с тобой не согласна, но нынче нам придется сыграть именно в эту игру. Я буду изображать из себя самую что ни на есть изысканную и пустоголовую даму из бомонда, несущую этому самому Крейну признание света, которого он, по его мнению, был достоин всегда.

– Изысканную? – повторила я.

– Помолчи. Мы уже выбрали, каким именем мы назовем тебя, Фло?

Мы приняли во внимание, что существует некоторый риск того, что Крейн слыхал о леди Хардкасл. Нет, она вовсе не была так тщеславна, чтобы думать, будто ее имя знают все, но за последние два года оно было несколько раз упомянуто в газетах, так что нельзя было исключать, что, услышав его, Крейн насторожится. А посему мы решили, что нынче она будет зваться леди Саммерфорд. Что до меня, подумала я, то вряд ли я буду представлена по имени, а потому можно не заморачиваться, придумывая себе псевдоним.

– Не-а, – ответила я. – Я, стало быть, простая служанка, вот с мальства и живу без имени, потому как нам оно было не по карману. И коплю пенс к пенсу, чтобы им обзавестись.

– Ты будешь Нелли Мейби, – сказала она.

– Это можно развить, – предложила я. – Вы взяли меня к себе с самого дна жизни – из трущоб Кардиффа, где я промышляла мелкими преступлениями. Да и, быть может, в те поры я не так уж строго блюла мою девичью честь.

Она только хмыкнула. Мы много раз ввязывались в куда более опасные авантюры, и она знала меня достаточно хорошо, чтобы понимать – я не заиграюсь и не поставлю нашу комбинацию под удар. Однако на сей раз я подозревала, что такой записной сноб, как Крейн, сделает вид, что он просто не заметил меня, а потому можно позволить себе немного позабавиться, придумав для моего персонажа занимательный жизненный путь. Ведь эту захватывающую историю буду знать только я сама.

Я ожидала, что наша встреча будет проходить в зале заседаний совета директоров с роскошными дубовыми панелями на стенах, и зал этот будет находиться в величественном здании в самом сердце деловой части города. Я представляла себе, что висящие на тамошних стенах портреты прежних председателей совета директоров будут сурово и неодобрительно взирать на нас, пока мы будем сидеть за столом из сверкающего красного дерева. И я была весьма разочарована, узнав, что нам предстоит встретиться с мистером Крейном в одной из его кофеен. Надо признать, что это была самая первая из них, жемчужина его империи кофеен, но все же это была всего лишь кофейня.

Когда мы зашли внутрь, Дина Коудл уже сидела за столом в компании низенького господина, похожего на шар. Она поздоровалась с леди Хардкасл, а шарообразный господин вскочил на ноги. Но выше не стал.

– Полагаю, вы леди Саммерфорд, – сказал он. Манера держаться у него была такая же напыщенная, как и нелепые усики, украшающие его верхнюю губу.

– Леди Саммерфорд, – сказала мисс Коудл, – позвольте мне представить вам мистера Освальда Крейна, импортера кофе и хозяина этой великолепной кофейни. Мистер Крейн, это леди Саммерфорд, ставшая с недавних пор внештатным репортером светской хроники «Бристольских известий».

– Здравствуйте, приятно познакомиться, – хором сказали они оба.

Мистер Крейн демонстративно выдвинул стул для «леди Саммерфорд» и столь же демонстративно проигнорировал меня. Я села за соседний стол, достаточно близко для того, чтобы все слышать, но достаточно далеко для того, чтобы обо мне можно было забыть. При мне имелась книга, и я сделала вид, будто читаю ее, одновременно подслушивая их разговор и мысленно разукрашивая жизнеописание Нелли Мейби.

Хорошо, что мне было, чем занять ум – рассуждения мистера Крейна были отчаянно скучны и не могли вызвать у меня интерес. Он был одновременно занудой и невежей, хотя и обладал необычайно обширными познаниями в вопросах выращивания, уборки, транспортировки, обжарки, сбыта и приготовления кофе. Хорошо разбирался он также и в его рекламе и упаковке и недавно приобрел типографию как раз для этих целей.

Все это стало мне известно потому, что он был готов ужасающе пространно делиться этими познаниями и, похоже, ему было совершенно невдомек, насколько скучно это звучит. Все было бы не так уж плохо – ведь настоящие энтузиасты, говоря о предметах своих увлечений, часто бывают обаятельными и занятными – если бы не тупая самодовольная безапелляционность, из-за которой можно было только порадоваться тому, что никто из нас не вооружен.

Во всяком случае, я полагала, что леди Хардкасл не вооружена. Сегодня на ней была шляпа, которую я подарила ей на Рождество и в тулье которой имелся хитро спрятанный карман для «дерринджера»[31]31
  Тип карманного пистолета.


[Закрыть] – как-то раз она пошутила насчет шляпы-кобуры, вот я и подумала, что будет забавно и, возможно, полезно, если у нее появится такой головной убор. Однако надо сказать, что она имела опасную склонность класть в сумочку свой карманный браунинг, «поскольку никогда не знаешь, когда тебе может пригодиться пистолет», так что нельзя было быть до конца уверенной в том, что она действительно не вооружена. Думаю, будь у нее пистолет, высказывания мистера Крейна о туземцах, которые выращивали его кофе в Африке и обеих Америках, его мнения о бедных и малоимущих в нашей стране и особенно его суждения относительно женщин непременно привели бы его в могилу. Признаюсь, что я и сама пару раз пощупала мой собственный левый рукав на тот случай, если я сунула туда метательный нож, а потом забыла о нем.

Леди Хардкасл успешно делала вид, будто внимает каждому его слову и, следуя примеру мисс Коудл, подробно записывала все, что он вещал.

– … и это еще одно основание для того, чтобы не давать женщинам избирательных прав, – изрек он, прервав мои фантазии о том, как Нелли Мейби шарила по карманам. – Слишком развитая интуиция, понимаете? Все это шестое чувство, все эти инстинкты – все это отлично, если ты ведешь хозяйство или воспитываешь детей. Для таких вещей это превосходные качества, но политика, как и коммерция, требует другого – для них нужен здравый смысл. Чтобы заниматься политикой, нужно отбросить чувства и фантазии и заменить их трезвым рассудком. Боюсь, женщины просто не обладают способностью к мышлению, основанному на логике и лишенному сантиментов.

К тому времени, когда Крейн обратил взгляд на мисс Коудл, она, прежде смотревшая на него волком, заставила себя сменить выражение лица на жеманную улыбку.

– Вы совершенно правы, – сказала она. – Женщинам это просто не дано. Думаю, если бы нам дали право голоса, для страны это стало бы катастрофой. Ведь что такие, как я, знают о международных делах?

Между тем леди Хардкасл, похоже, надоело гладить его по шерстке, и вместо этого она перешла к настоящей причине беседы.

– А вы слышали о пожаре, который произошел на прошлой неделе на Томас-стрит? – спросила она.

– Да, слышал. Это ужасно. Кажется, в нем погиб один из ваших журналистов?

– Да, – ответила она. – Кристиан Брукфилд.

– Ужас. Ужас. Магазин подожгла суфражетка, не так ли? Это доказывает мою правоту, вы не находите? В мозгу женщины роится слишком много сильных чувств. И никаких мыслей о последствиях ее действий, понятно? Человек погиб только потому, что она хотела привлечь внимание к своему «делу».

– А вы знали Кристиана Брукфилда? – спросила леди Хардкасл, проигнорировав его последние слова.

– Нет, не могу сказать, что он был мне знаком.

– Странно. Он вас знал. Или, во всяком случае, знал о ваших делах.

– Обо мне знают многие, моя дорогая. Ведь у меня есть кофейни по всему городу. – И он с чувством взмахнул руками, дабы показать, сколь обширна и великолепна его империя.

– Возможно, это все и объясняет. Но он также знал и о делах вашей жены.

– О моей очаровательной жене знают многие, – уже с некоторым неудовольствием сказал он.

Судя по выражению лица мисс Коудл, ей не очень-то нравилось то, какой оборот принял разговор. И она попыталась сменить тему.

– Скажите, каково ваше мнение о растущей роли порта Эйвонмута? – поспешно спросила она. – Помогает ли вашей коммерции появившаяся теперь возможность принимать более крупные суда, или же расстояние от Эйвонмута до Бристоля все равно доставляет вам слишком много неудобств?

– Что ж, я скажу вам вот что… – начал Крейн, но леди Хардкасл продолжила гнуть свое.

– Видите ли, – сказала она, глядя в свой блокнот, словно там имелось подтверждение ее слов, – мистер Брукфилд работал над материалом, который должен был довести до сведения публики, что ваша очаровательная жена состоит… полагаю, это называется «в близких отношениях» с мужчиной, и этот мужчина, попросту говоря, отнюдь не вы.

Последовало молчание, и я начала опасаться, что если кто и вытащит пистолет, то это будет мистер Крейн. Его лицо побагровело, приобретя весьма занятный оттенок – это стало первой по-настоящему интересной вещью, которую он сделал с момента начала нашей встречи, – а костяшки его пальцев побелели, когда он вцепился в край стола.

– Беседа закончена, – сказал он, стиснув зубы. – Мисс Коудл, выведите эту женщину из моей кофейни. Я пожалуюсь вашему издателю.

Мисс Коудл встала, но леди Хардкасл осталась сидеть.

– Значит, вы его не убивали? Чтобы помешать ему опубликовать этот материал? А может быть, вы наняли кого-то еще, чтобы он сделал это за вас?

– Вон! – взревел он, наконец выйдя из себя.

Пытаясь сдержать смех, я вышла из кофейни вслед за ней, загораживая ее спину из опасений, что ему захочется наброситься на нее. Немногочисленные посетители кофейни смотрели на нас, кто шокированно, кто с нескрываемым любопытством. На заднем плане съежились официантки, явно опасаясь, как бы их генеральный директор не выместил свою ярость на них.

Когда мы вышли на тротуар, там нас встретила не менее разгневанная мисс Коудл.

– Какого черта вы это сделали? – резко спросила она.

– Сделала что, дорогая?

– Вы отлично понимаете, о чем я. Теперь мы никогда не вытащим из него правду. И нам еще повезет, если он не подаст на нас в суд за клевету.

– Подаст в суд на меня, дорогая. Вы были образцом журналистского профессионализма. Это я и только я выдвинула против него голословные обвинения в преступлении, порочащие его честь.

Мисс Коудл была явно не в восторге, но ничего не сказала.

– Я понимаю, что в вашей работе никогда не стоит выбивать людей из колеи до такой степени, чтобы они закрывали ставни и переставали с тобой говорить, – продолжила леди Хардкасл. – Да, я понимаю, что вам нужно пускать в ход льстивые речи и шарм, дабы заставить их потерять бдительность и открыть вам то, что при иных обстоятельствах они предпочли бы скрыть. Но мой собственный опыт – опыт обширный и неприятный – говорит о том, что убийцы не очень-то падки на лесть. И иногда результат можно получить, только разворошив осиное гнездо с помощью хорошей толстой палки, дабы посмотреть, что произойдет.

– А произойдет то, что разозленные осы вас искусают.

– Возможно, дорогая, но такой риск неизбежен. Тут есть и положительная сторона – во всяком случае, с нашей точки зрения, и она состоит в том, что, если людей как следует разозлить, они начинают допускать ошибки. Когда выбиваешь преступника из колеи, особенно если речь идет о таком человеке, как Крейн, он может впасть в панику и попытаться замести следы. Тогда-то и удается его подловить.

– О таком человеке, как Крейн?

– Да, о таком человеке, как Крейн. Ему нравится изображать из себя этакого капитана индустрии или хотя бы коммерции, но на самом деле он всего лишь нудный и докучный человечек, одержимый кофе. Он только и способен, что суетиться и пускать пыль в глаза, и вероятность того, что он доставит кому-то из нас неприятности, так же мала, как вероятность того, что он сможет, махая руками, перелететь в Южную Америку, дабы лично проинспектировать свои драгоценные кофейные плантации.

Мисс Коудл немного успокоилась и ответила не сразу.

– Вынуждена признаться, – сказала она наконец, – что, быть может, вы и правы. Я тут проделала кое-какую изыскательскую работу, и оказалось, что ваши подвиги в качестве тайного агента Его величества не такая уж тайна – это дело вовсе не так шито-крыто, как пытались представить его вы. Во всяком случае, говоря с другими людьми, вы не так скрытничали, как, беседуя со мной. Я признаю, что вы куда лучше меня разбираетесь в особенностях поведения тех, кто склонен преступать закон, и оценка, которую вы дали мистеру Крейну, также весьма точна – он и в самом деле нудный и докучный человечек. Но, если вы собираетесь выкидывать подобные фортели и впредь, то, пожалуйста, предупреждайте меня заранее.

– Вы правы, дорогая, – бодро сказала леди Хардкасл. – Не желаете ли с нами отобедать?

– Думаю, это самое малое из того, что вы должны мне, – ответствовала мисс Коудл. – Пошли. Я знаю подходящий ресторан. И надеюсь, вы прихватили с собой кучу денег.

* * *

Оказалось, что для обеда мисс Коудл выбрала тот самый гостиничный ресторан, который порекомендовала нам леди Фарли-Страуд, когда мы только что переехали в западную часть страны. Метрдотель, старательно делая вид, будто помнит леди Хардкасл лучше, чем помнил ее на самом деле, проводил нас к столику, стоящему у большого окна, из которого можно было видеть городскую суету.

– Скажите мне, мисс Коудл, – начала леди Хардкасл, когда мы все уселись, – как вы стали частью темного мира журналистики?

Мисс Коудл холодно посмотрела на нее, словно пытаясь решить, стоит ли вступать в беседу о таких сугубо личных материях с особой, которая не очень-то ей знакома.

– В моей семье я младшая из четырех детей и единственная дочь. Вы знаете, как это бывает – старший сын наследует семейное состояние, средний идет в армию, младший подвизается в церкви, а, если на шее у вас есть еще и дочери, то таковых следует как можно скорее сбыть с рук, выдав их замуж, притом желательно за чьих-то старших сыновей, чтобы не надо было их содержать.

– А вам такая перспектива была не по вкусу?

– Вообще-то нет. И я предложила моим родителям сделку – если я смогу заработать себе на жизнь, они перестанут приставать ко мне с требованиями выскочить замуж за первого же попавшегося бесхарактерного великосветского болвана и предоставят мне самой определять, как я буду жить.

– И какова же была их реакция?

– Отец рассмеялся мне в лицо, а матушка принялась лить непритворные слезы, оплакивая свою пропащую дочь. И я высказала им все, что я о них думала, и отправилась в Бристоль, чтобы попытать счастья.

– Молодец, – одобрила леди Хардкасл. – Но почему именно газета?

– Я работала официанткой – кстати, это было как раз здесь – и жила на съемной квартире вместе с секретаршей «Бристольских известий». Как-то раз она рассказала мне, что они ищут человека для освещения жизни света. Кого-то, говорящего на том же языке, знающего нескольких нужных людей и понимающего, какую обувь следует надеть, если ты берешь интервью у герцогини. Короче говоря – как мне ни жаль, сейчас не время вдаваться в детали – эта работа досталась мне.

– А как к этому отнеслись ваши родители?

– Они сгорают со стыда. Правда, надо признаться, что мои братья тоже дали им немало поводов для разочарования. Мой брат номер один – легковерный пьяница, который ухитрился потерять кучу денег, сделав невероятно глупые капиталовложения. Брат номер два был изгнан из армии после битвы за Спион-Коп[32]32
  Известное сражение, имевшее место в январе 1900 года во время Второй англо-бурской войны; англичане были разбиты.


[Закрыть] «по причинам, о которых мы не говорим» и сейчас работает заместителем управляющего в каком-то отчаянно скучном банке. Брата номер три услали миссионером в Бирму после того, как стало известно, что он завел интрижку с женой главы приходского совета. Поговаривали также, что он присваивал деньги с блюда для пожертвований, но это доказать не смогли. Можно было бы предположить, что наши родители могли бы порадоваться, что моя собственная жизнь не омрачена тенью скандалов, но, похоже ничто так не позорит приличную семью, как наличие в ней незамужней двадцатисемилетней дочери, которая зарабатывает на жизнь своим трудом.

– Однако на своем поприще вы, судя по всему, добились немалых успехов, – заметила леди Хардкасл. – Как там говорится? «Доброе житье – это лучшая месть». В конце концов, в прошлом году вы проделали великолепную работу, рассказав в вашей газете о нашей фильме и тех неприятных событиях, которые сопутствовали ее выходу на экран. Нельзя сказать, что вы застряли на колонке светской хроники и не пишете ни о чем другом.

– Это верно. Всякий раз, когда появляется такая возможность, я стараюсь заниматься чем-то более важным, чем новости светской жизни. Мне не раз указывали на то, что кинематограф и представления в мюзик-холле – это такие же пустяки, как жизнь, матримониальные дела и шашни поместного дворянства, но я убеждена, что это куда более занимательные темы, представляющие интерес для гораздо большего количества людей. А если я смогу рассказать о том, как арестовали и судили настоящего убийцу Брукфилда, им просто придется обратить на меня внимание.

– В таком случае наши краткосрочные цели, похоже, совпадают, – резюмировала леди Хардкасл. – Мы тоже хотим докопаться до истины. Как, по-вашему, мы можем заключить союз? Достичь соглашения?

– Я и вы? – Мисс Коудл фыркнула, всем своим видом явив сарказм, граничащий с издевкой. – Вы предлагаете, чтобы мы работали вдвоем?

– Втроем, дорогая. Мы с Армстронг работаем единой командой.

Мисс Коудл устремила на меня оценивающий взгляд.

– Ах, да, грозная Флоренс Армстронг. В газетах вас упоминают не так часто, но вы всегда маячите на заднем плане. Я все еще не совсем понимаю, в чем именно заключается ваша роль, но уверена, что вы можете пригодиться, если кому-то из нас надо будет починить одежду.

Я положила в рот еще кусочек фазана, но ничего не сказала.

– Когда приспеет нужда, вы это поймете, – сказала леди Хардкасл, – и будете рады, что она оказалась рядом. А до тех пор правильно ли я поняла, что вы готовы переписать заметки в блокноте Брукфилда, переведя стенографическое письмо в обычный текст? Об остальном мы позаботимся сами – полагаю, мы уже продемонстрировали, чего стоим.

– Вам определенно нет равных в умении выводить людей из себя, что-что, а это несомненно. Однако даже из того немногого, что о вас знаю я, можно сделать вывод, что, не обладай вы кое-какими способностями, вас давно посадили бы в тюрьму, повесили или же прикончили и оставили ваш труп в темном переулке. Скажите, что из рассказов о ваших похождениях правда?

– Не знаю, что именно слыхали вы, моя дорогая, но я бы сказала, что истине соответствует не более половины этих историй.

– Думаю, вы просто обязаны дать мне намного, намного более подробный отчет, – сказала мисс Коудл. – Я откровенно поведала вам о позоре моей семьи, и вы могли бы как минимум рассказать мне побольше о вашем прошлом.

– Возможно, вы правы. Ну что ж, слушайте. Мой покойный муж был дипломатом, а я работала бок о бок с ним в качестве… в качестве агента разведки, полагаю, это можно назвать именно так. Он являл собой респектабельный фасад британской внешней политики, а я потихоньку шарила во всяких темных углах, добывая те сведения, которые наши враги предпочитали скрывать. А также нередко и наши друзья. Для выполнения этих задач мне требовалась помощница, и я завербовала свою камеристку. Такова суть дела.

– А когда умер ваш муж? – спросила мисс Коудл. – Простите за прямоту.

– В девяносто девятом году в Шанхае. Его убил германский шпион, сочтя, что из нас двоих шпионом является он. Мы с Армстронг бежали вглубь страны и прошли пешком через весь Китай. По дороге мы свели знакомство с монахом из монастыря Шаолинь, и он обучил Армстронг кое-каким весьма действенным приемам рукопашного боя, которые дополнили уже имевшийся у нее навык метания ножей – ее отец был циркачом. Мы добрались до Бирмы, выменяли оставшиеся у нас ценные вещи на лодку и по реке Иравади доплыли до Рангуна. А там мы сели на корабль, отправились в Калькутту и прибыли туда, кажется, весной 1901 года, да?

– Да, это было в 1901 году, – подтвердила я.

– Точно. Королева тогда только что умерла, и мы стали агентами нового короля. Следующие два года мы провели в Индии, где работали с моим старым другом майором Джорджем Долишем. Он такой замечательный. Друг семьи. Я знаю его с тех пор, когда мы оба были детьми.

– А какой работой вы там занимались? – спросила мисс Коудл, в которой проснулся журналистский инстинкт.

– Да так, разными делами, то одним, то другим. Например, мы разоблачили одного южноамериканского торговца, который на самом деле был диверсантом. Кажется, пресса называла эту историю «делом об отравленном банановом дереве».

Я молча кивнула.

– Мы сорвали попытку убить одного из русских великих князей, находившегося в Калькутте с визитом. В этой истории все решили последние минуты. К тому времени, когда мы наконец выяснили, как именно будет осуществлено это покушение, наемный убийца уже успел залечь на крыше здания с мощным духовым ружьем, нацеленным на то место, где должна была остановиться карета великого князя. Оттуда, где я находилась, невозможно было сделать прицельный выстрел, и заняться им пришлось Армстронг. Она взбежала по лестнице и прикончила его с помощью ножа, не так ли?

– Да, метнула с десяти ярдов[33]33
  Чуть больше 9 метров.


[Закрыть], – подтвердила я. – Попала в затылок. И убила наповал.

Дина Коудл натянуто улыбнулась, и я подумала: надеюсь, что она начинает жалеть о своем замечании насчет починки одежды.

– Чем еще мы занимались в Калькутте? – спросила леди Хардкасл.

– Да взять хотя бы того австро-венгерского шпиона, который пытался похитить военные планы из резиденции генерал-губернатора, – вспомнила я.

– Вот-вот. Того, который называл себя «Der Mungo», то есть Мангуст.

– Он убрался из Индии с пустыми руками, – сказала я.

– Не только с пустыми руками, но и без пары пальцев. Это что касается Индии. В Англию мы вернулись в 1903 году и поселились в Лондоне. Там мы продолжили нашу работу, но, после того как в течение пяти лет в нас стреляли и пытались нас задушить, то есть пытались задушить меня, ибо Армстронг вряд ли хоть кто-то смог застать врасплох, я решила, что всему есть предел, и мы переехали в Глостершир. Остальное, я полагаю, вам известно.

– Если хотя бы половина из этого правда, то с моей стороны было бы просто глупо отказаться от вашей помощи, – сказала мисс Коудл. – А ведь ко всему этому надо добавить еще и то, что я узнала о вас сама.

– Значит, у нас будет равное партнерство, – подытожила леди Хардкасл. – Мы будем делиться друг с другом всем, что раскопаем, и работать сообща, дабы освободить Лиззи Уоррел и добиться осуждения настоящего преступника.