Текст книги "Лыковы"

Ночью небосвод начал очищаться от облачности, появились звезды, и наступило полное спокойствие, но было довольно тепло. С наступлением рассвета двинулись в путь, теперь уже по самому дну долины. Толстый слой снега покрывал камни, упавшие деревья, что значительно помогало двигаться и переходить с одного берега на другой в зависимости от прижима скал. Сама по себе река Еринат здесь была небольшой, шириной не более 4–6 метров. Клокочущая между камней вода во многих местах была видна, поэтому двигаться приходилось крайне осторожно.

Вскоре мы увидели на снегу свежие следы нескольких рысей. Табунок из пяти рысей, как мы определили позднее, прошел ночью вниз по долине. Шли они с характерной для рысей тактикой движения – гуськом, след в след. Для нас это не показалось чем-то необычным, однако Молоков оживился и, рассматривая следы, сказал, что ведет табунок старая, очень крупная рысь, и теперь рыси будут для нас как бы путеводителем. Нам это было не совсем понятно, и Молоков пояснил, что рыси совершают переход в верховье Абакана, где снежный покров значительно меньше, чем в соседних урочищах, и там более кормные места. Туда они и направляются, и, если рыси пройдут, значит, и мы должны пройти.

Буквально с каждым шагом двигаться становилось сложней, долина сузилась, и вот мы оказались на небольшом прилавке левого берега реки. Оба склона долины представляли собой отвесные скалы, а сама речка бурным потоком шумела и обрывалась водопадом вниз. Казалось, дальше идти некуда. Прилавок обрывался почти отвесным уступом высотой примерно 2–3 метра. Упавшее когда-то с прилавка дерево образовало своего рода мост, по которому можно было спуститься на небольшую площадку.

Внизу, в 30–40 метрах от нас, между отвесными скальными берегами, чернело тихое плесо незамерзшей воды. Ширина плеса была не более 5–7 метров. Никакого прохода не было видно. А дальше, за этой щелью, долина немного расширялась, скалы левого берега несколько отступали, образуя между скальной стеной и берегом реки крутой склон, заваленный камнями и буреломом. Долина же попрежнему круто уходила вниз.

Рыси уверенно прошли через прилавок и по упавшему дереву, покрытому толстым слоем снега, спустились вниз почти к самой воде, и их следы исчезали за поворотом скалы. Мы также спустились вниз, что далось нам значительно сложней, чем рысям. Снег, грибной шапкой покрывавший упавшее дерево, при первых наших шагах разломился по всей длине, обвалился, обнажив ствол с торчащими ежиком сучьями. Оказалось, внизу мы столпились на крохотной площадке у самой воды, и здесь стало ясно, каким образом прошли рыси. Примерно в 60–70 сантиметрах над уровнем воды мы увидели толстый ледяной козырек, как бы припаянный к скале, ширина которого была не более одного метра. Толщина козырька около тридцати сантиметров, но ближе к скале толщина увеличивалась, образуя с нижней стороны как бы кронштейн, и у самой скалы толщина достигала почти сорока сантиметров. Образовался козырек, судя по всему, в начале зимы в сильные морозы, когда уровень воды был значительно выше, но постепенно вода в реке убывала, лед под собственной тяжестью провалился, оставив на всем протяжении отвесной скальной стенки мощный козырек.

Обсуждая обстановку, мы внимательно осматривали это мрачное, опасное место, понимая, что иного пути нет. На поверхности козырька, слегка припорошенного снегом, четко просматривались следы «наших» рысей. Нам было понятно, что это единственная возможность пройти. А выдержит ли козырек под нашей тяжестью? Этот вопрос волновал всех. После короткого обсуждения – каким образом преодолевать это препятствие, Молоков, улыбаясь, сказал:

– Ну, кто первый?

И, остановив взгляд на мне, сказал, что я самый легкий, мне и начинать.

Мы уложили рюкзак на связанные лыжи, и это подобие нарт поставили на козырек. На случай, если козырек не выдержит и обломится и я окажусь в воде, то обратно мне уже не попасть, против течения не проплыть, поэтому предусмотрели, кажется, все. Карабин, топор – все было со мной, а спички положил в шапку. Козырек как с нашей, так и с противоположной стороны выходил на небольшое расстояние над сушей, но над водой надо было проползти около 8–9 метров.

Я пополз по козырьку, прижимаясь к скале, толкая впереди себя лыжи с рюкзаком. Честно говоря, я немного трусил, и страх почемуто все больше овладевал мною по мере удаления от ребят. Двигался я на четвереньках. По сторонам почти не смотрел, старался четко контролировать свои действия и как можно быстрее двигаться. Несколько раз посмотрел на воду под собой. Вода была черная – дна не видно. Жутковато. Преодолев половину пути, я успокоился, появилась уверенность, и от чувства страха не осталось и следа. Таким же путем проползали все, и каждого, кто преодолевал это жутковатое препятствие, мы встречали громкими криками радости. Самый тяжелый Молоков, его вес был за сто килограммов, шел последним. Его рюкзак и лыжи мы перетащили сами, чтобы уменьшить нагрузку на лед. Все мы сгрудились у самой воды и, затаив дыхание, молча наблюдали за каждым движением Данила Макаровича, готовые в любое мгновение придти ему на помощь. Козырек выдержал, и как только Молоков оказался над сухим берегом, вне опасности, мы его подхватили и буквально поставили на ноги под шумные возгласы всей команды. И вот мы снова все вместе.

Дело шло к вечеру. Под нависшей скалой мы нашли сухую площадку, много бурелома и огромное количество сухой травы, заготовленной пищухами-сеноставками.

К вечеру сильно потеплело. Ночью дважды слышали грохот снежных лавин где-то ниже по течению Ерината, что вызывало тревогу. А перед утром услышали звук чего-то лопнувшего и сильный всплеск воды. И только утром мы убедились, что наши предположения подтвердились. Козырек в двух местах отломился от скалы и упал в воду. Это был результат потепления. Кроме того, кто-то сказал, что лед под ним похрустывал, когда он полз, и Молоков подтвердил, что дважды под ним лед трещал, он даже думал, что лед не выдержит.

Приди мы сюда на пару дней позднее, пройти бы мы, конечно, не смогли. Теперь оставалось идти только вперед. Назад при всем желании уже не попасть. Мы оказались в тисках неведомого никому ущелья. И если впереди окажется подобное место, то мы можем оказаться в капкане, из которого выбраться будет сложно.

Раздумывать и рассуждать теперь не было смысла, и после завтрака, оговорив некоторые детали движения, двинулись вниз, внимательно просматривая местность, от чего зависели не только скорость нашего движения, но и наша жизнь. В любой момент мы могли быть погребены под снежной лавиной, если допустим какой-либо просчет, поэтому часто останавливались, определяя, где удобней пройти. Узкая долина круто уходила вниз, и нам местами приходилось снимать лыжи и по крутым скальным уступам сползать вместе со снегом. Снежные лавины, срывавшиеся с крутых склонов в самое русло реки, образовывали своего рода плотины, но вода довольно легко пробивала снег, создавая в некоторых местах кратковременные, но мощные мосты. Грохот лавин слышали несколько раз, но в стороне от нас. И только в одном месте, услышав шум сорвавшегося снега где-то над нами, мы сумели в считанные секунды укрыться под нависшей скалой. Небольшая лавина сошла буквально в нескольких метрах, обдав нас плотной снежной пылью. Говоря по существу, мы были все время в каком-то напряжении. Молоков запретил громко кричать, стрелять, чтобы строго соблюдать тишину. Мы знали, что, например, звук выстрела в таком месте почти неминуемо вызовет снежный обвал.

Еще одну ночь провели мы в каменных тисках этого ущелья, но сравнительно теплая погода, хорошая ниша под скалой и обилие бурелома позволили нормально отдохнуть. Да и вдали уже хорошо просматривалось, что долина становится шире. Указывая на дальний склон, как бы перегораживающий нашу долину, Молоков сказал, что это уже правый склон долины реки Абакан. Это успокаивало и вселяло уверенность, что теперь уже выйдем. Долина Ерината заканчивалась скальным гребнем, в котором река в крепкой породе пробила узкую щель шириной примерно метров пятнадцать, образовав как бы ворота, с отвесными стенками высотой несколько десятков метров. Подобные места у нас на Алтае называют «щеки». На этом и заканчивалась долина Ерината, и дальше начиналась, хотя и неширокая, но с ровным дном долина реки Абакан.

Рассматривая это сложное место, мы убедились, что преодолеть гребень негде, кроме как этой щелью. Другого пути нет. Но для этого надо было спуститься в самое русло Ерината. Мы с трудом, сползая местами вместе со снегом, спустились и оказались на самом дне этого дикого ущелья. Здесь, перед входом в щель, мы остановились передохнуть и теперь уже окончательно убедились, что все трудности и опасности остались позади.

Оглядываясь назад, рассматривая ущелье, круто уходящее вверх, мы не скрывали своего удивления – как сумели пройти, как это нам удалось? Ущелье представляет собой узкую глубокую долину с крутыми скальными склонами. Особенно правый. На протяжении всей долины – это сплошные скальные стенки, зачастую стоящие почти вертикально. Левый склон также скальный, но узкая полоса склона с крутизной примерно 45 позволяла нам, соблюдая аккуратность, двигаться вперед, рискуя сорваться и со снегом уйти вниз в зловещую щель, до которой от нас было около 150–200 метров. Выше этой части склона также громоздились скалы. Примерно треть пути, начиная от верховий, мы шли руслом реки, а две трети левым склоном, почти на всем протяжении лавиноопасным.

Это было первое и единственное прохождение по долине Ерината. Молоков говорил, что он никогда не слышал ни от кого, чтобы кто-то когда-то проходил этим путем. А он верховья Большого и Малого Абакана знал с середины двадцатых годов. Я также могу с уверенностью говорить, что, начиная с сороковых годов и по сегодняшний день, там никто не был. Разговаривая с местными охотниками на горячем ключе, я спрашивал о Еринате, и всегда все говорили, что там хода нет. И когда я однажды сказал, что мы прошли зимой по Еринату, один охотник ответил:

– Не бреши, какая нелегкая вас туда понесла, жить надоело! Избу Лыковых увидели почти сразу, как только прошли этой щелью. Она была примерно в шестистах метрах от нас. Внимательно осмотрев в бинокль окружающую нас местность, мы не увидели на снегу никаких следов, подтверждающих присутствие человека. Изба находилась на невысоком прилавке у реки, с трех сторон окруженная молодой березовой рощей.

Несмотря на отсутствие следов человека, подходили, соблюдая осторожность. Мы прекрасно понимали, что ни сам Лыков, ни члены его семейства не представляют никакой опасности, но одни ли они в этих местах, этого никто не знал. Знали только, что могли быть здесь и те, кто скрывался в горах по разным причинам, для которых встреча с людьми из «мира» была бы нежелательна.

И если о нашем существовании никто не мог и подозревать, когда мы были в ущелье Ерината, то теперь мы как-то себя обнаружили. Место довольно открытое, и нас на фоне снега могли видеть с любого склона долины. Мы понимали это, поэтому были готовы ко всему.

Шел второй послевоенный год, когда еще не угасли разговоры о скрывавшихся в тайге дезертирах, и нам приходилось быть крайне внимательными.

Надо сказать, что разного рода указания, как действовать в той или иной обстановке, сводились к тому, чтобы убедить Лыкова выйти и либо пойти на службу в охрану заповедника, либо, в случае отказа, предложить ему с наступлением весны покинуть пределы заповедника. Лыковых здесь мы не обнаружили, и, судя по всему, это обжитое ими место они покинули еще до наступления зимы. Для нас это было полной неожиданностью. Даже Молоков, прекрасно знающий Лыковых, был удивлен и со свойственным ему юмором, смеясь, сказал:

– Вот стервец, ушел, поди, кальсоны замарал, как военных увидел. Видимо, Лыков, взвесив все «за» и «против», пришел к выводу, что спасение его и семьи только в одном – уйти, не оставляя следов. Мы остановились здесь на ночлег и внимательно осмотрели «усадьбу». Она состояла из маленькой избы примерно 3x4 метра, добротно срубленной, покрытой колотыми кедровыми плахами с глинобитной русской печью. Маленькое оконце примерно 10 на 15 сантиметров без стекла. Стекло, как самую дорогую вещь, переносили для установки с одного места жительства на другое. Плотно закрывающаяся дверь крепилась на искусно сделанных деревянных шарнирах, и нигде ни единого гвоздя, ни единого предмета из железа – только дерево. Из мебели, кроме широкой лежанки, стола и лавки, ничего не было. Изба теплая, строганый пол также из толстых кедровых плах. За «маткой» под потолком было воткнуто несколько веретен.

Из подсобных строений имелся довольно просторный навес из кедровых плах, под которым мы обнаружили разных размеров обувь в виде ичигов, изношенную и непригодную для носки. Вся обувь была из неплохо выделанной маральей кожи. Здесь же хранилась разная хозяйственная утварь. Много бересты и заготовок для туесков, заготовки для чашек, ложек и другой посуды из кедра, старенькие лыжи, прялка и еще многое, что в другом месте сошло бы за ненужный хлам. Все было аккуратно уложено. На нескольких полках в берестяных коробках было понемногу семян ржи и ячменя и коробка с остатками сушеных ягод.

Метрах в десяти от избы на двух кедровых пнях со стесанной корой на высоте около двух метров был сооружен небольшой амбар-лабаз, в котором было немного черных, как смола, сухих лепешек, немного сушеных овощей, ягод, кедровых орехов и семена конопли.

Осматривая усадьбу Лыковых, все удивлялись, как можно жить в таких условиях, не имея ничего, кроме того, что удавалось добыть в тайге, в реке и на огороде. Никакого общения с «миром» на протяжении многих лет.

Молоков рассказал нам, что Лыковы умеют читать и писать, чему мы были удивлены, во всяком случае, я, – и не только они сами, но и учат подрастающих детей.

Мы провели несколько дней на усадьбе Лыковых и в ее окрестностях, совершая ежедневные радиальные выходы в разных направлениях, ведя постоянные наблюдения с рассвета и до наступления темноты, но ни разу нигде не увидели ни дыма, ни огонька, не обнаружили никаких, даже старых следов на снегу. Было ясно, что Лыковы топили печь только ночью и, видимо, далеко от жилья не ходили, если, конечно, находились где-то поблизости и не ушли вниз по Абакану на старое место жительства.

Уходя с усадьбы Лыковых, автор этих строк под общую диктовку написал письмо ровными печатными буквами, чтобы Лыковы могли, не затрудняясь, прочесть. В письме, которое оставили в его избе, мы изложили цель нашего прихода, сообщили еще раз, что закончилась война, что жизнь теперь будет хорошей, и еще раз предложили спуститься по Абакану на кордон и пойти на службу в заповедник, делая упор на будущее их детей. В письме также сообщили, кто был и сколько человек, указав фамилии, имена, отчества полностью всех нас. Письмо мы закрепили на противоположной от двери стене с таким расчетом, что при любых условиях Лыковы могли его увидеть. В письме также определили время встречи с представителями заповедника на кордоне, куда его приглашали до войны. Это было с 15 июня по 25 сентября, т. е. то время, когда на кордоне безвыездно будут работники заповедника. А то, что Лыковы еще придут сюда, если они остались где-то здесь в тайге, мы не сомневались, так как многое из того, что необходимо в хозяйстве, тем более в таких экстремальных условиях, было аккуратно прибрано и приготовлено к переноске.

Природа верховий Бол. Абакана отличается от соседних мест тем, что здесь снежный покров несколько меньше, поэтому в эти места собираются копытные, в частности маралы, на зимовку, и их следы были повсюду. А в некоторых местах встречали большие участки поверхности снега, где не было ни одного квадратного метра без следов этих грациозных животных.

Река в верховьях не полностью покрывается льдом, на протяжении всей зимы остаются незамерзающие участки. Это подтверждается тем, что мы наблюдали нырковых уток-гоголей и даже одну пару крякв, всего около двух десятков особей, оставшихся здесь на зимовку, и, по-видимому, это была небольшая популяция оседлых уток. Следы выдр встречали повсюду. Самих выдр, спокойно выныривающих и бегающих вдоль открытых участков воды, видели несколько раз. Они совершенно не боялись нас. К одной из них, сидящей на льду около воды, мы решили подойти как можно ближе. Она занималась собой, чистила мордочку, словом, «прихорашивалась» и не обращала на нас никакого внимания. Мы вдвоем, не делая резких движений, не спеша, стали подходить и, как принято в таких случаях, шли не прямо на нее, а как бы чуть в сторону, чтоб не вызвать у нее раньше времени подозрений. Нам удалось подойти вначале метров на десять, но она не проявила никакого волнения и продолжала заниматься собой. И когда оставалось до нее метров 5–6, она забеспокоилась, стала рассматривать нас. Пришлось остановиться. Она успокоилась, и мы двинулись к ней, и тут она мгновенно нырнула в воду, но почти сразу высунула мордочку из воды и, видимо, не усмотрев ничего угрожающего, вновь выскочила на лед, продолжая нас рассматривать. Подходить ближе мы не стали; я тихим голосом начал что-то ей говорить. Она слегка наклонила головку, шевельнула ушками и, немного послушав, бесшумно исчезла в воде.

Примерно в 10–15 километрах от Ерината река была уже полностью покрыта льдом и завалена снегом. И чем ниже мы уходили по Абакану, тем снежный покров становился глубже. В одном месте увидели бегущую по берегу росомаху, что даже в таких глухих местах событие редкое. Это таинственное животное, которое слабо изучено, не обращало на нас никакого внимания или не замечало нас до тех пор, пока мы не попытались его добыть. Дело в том, что такие животные, как волк, рысь, росомаха и медведь, относились к числу опасных хищников и в те годы согласно положению подлежали отстрелу круглый год, даже в заповеднике. Пробегала она от нас примерно в 150 метрах, и, несмотря на то, что стреляли четверо из нас, росомаха ушла невредимой. Оправдывая свои промахи, мы громко смеялись друг над другом, зато ушла она от нас живой и здоровой, так ей, видимо, «на роду написано».

Не обнаружив никаких следов пребывания Лыковых, мы ушли вниз по Абакану, как и предусматривалось планом. Зашли в покинутый в 1935 году поселок – Верхнюю кержакскую заимку. В отличие от других покинутых старообрядцами мест жительства, в поселке Каир-су все шесть домов сохранились целыми. Но и здесь мы не обнаружили никаких следов пребывания человека. Побывали и на прилавке, где Лыковы жили до ухода на Еринат, и здесь никого и никаких следов.

Таким образом, Лыковых мы не обнаружили нигде. Видимо, они ушли вниз по Абакану в какой-нибудь поселок к людям; так, во всяком случае, мы думали. Продукты у нас были на исходе, да и усталость ощущалась с каждым днем все заметнее. Места по долине Абакана везде довольно сложные для ходьбы на лыжах, и каждый километр доставался нам с ощутимым трудом, тем более что находились мы в сложных условиях уже более десяти дней. К тому же мы изрядно поизносились, наша одежда сильно страдала у костра, и угольки, постоянно отскакивающие от горящих бревен, несмотря на дежурство, прожигали в ватной одежде дыры.

При виде кордона заповедника радости нашей не было границ. Хотя здесь никто не жил, нас ждали завезенные с осени продукты и теплый просторный дом. Продукты завезли на вьючных лошадях наблюдатели заповедника Вениамин Санаров и я. Тайник мы устроили под полом в одной из комнат двухквартирного дома. После двухдневного отдыха в тепле вышли, теперь уже в сторону дома. Впереди оставалось шестьдесят километров горной тайги. Перевалив вновь Абаканский хребет, возвратились мы в свой поселок на семнадцатый день со дня выхода в поход.

О результатах было подробно доложено руководству заповедника, которое в свою очередь доложило вышестоящему начальству области. Мы высказали свои соображения, что, судя по всему, можно согласиться с тем, что Лыковы действительно ушли вниз по Абакану.

Администрация заповедника не уделяла бы столько внимания Лыковым. Было просто не до них. Однако поступившие из области документы, в которых говорилось в категорической форме о незаконности проживания Лыковых на территори и заповедника, заставляли принимать определенные меры. Поэтому было решено летом этого года направить на Еринат группу наблюдателей и попытаться уточнить, ушел ли Лыков в какой-нибудь поселок или скрылся в тайге, и потом решить, что делать дальше.