Текст книги "Сидни Шелдон. Если наступит завтра – 2"

Глава 9

– Садитесь, пожалуйста, миссис Шмидт, миссис Карсон.

Барри Джонс, директор общеобразовательной школы Стимбоут-Спрингса, смотрел на двух матерей, сидевших по разные стороны стола напротив него, рядом со своими сыновьями.

Трейси Шмидт была неотразима: стройная фигура, блестящие каштановые волосы и поразительные зеленые глаза. Выглядела она гораздо моложе своих тридцати семи лет. Всем было известно, что миссис Шмидт вдова, и притом богатая. Но больше о ней никто ничего не знал. Она жила на ранчо со старым Блейком Картером. Леди почти ни с кем не общалась. И так было с тех пор, как она, почти десять лет назад, переехала в город. Конечно, о такой красавице ходили сплетни. Некоторые считали, что у Трейси и Блейка роман. Но директор Джонс находил, что в это трудно поверить. Другие предполагали, что она может быть лесбиянкой, но директору это казалось маловероятным.

Сын Трейси Николас сидел рядом с ней. Волосы у него были чуть темнее, но и он мог считаться настоящим красавцем. К сожалению, он был также чумой и проклятием третьего класса и то и дело влипал во всякие истории.

По другую сторону стола директора, сложив жирные руки, походившие на гигантские белые сосиски, сидела Эммелайн Карсон вместе с сыном Райаном. Райан был многообещающим хоккеистом, весьма популярным в классе. А также хулиганом, любившим запугивать тех, кто слабее. У него была квадратная голова и близко посаженные глазки, из-за которых он выглядел глупее, чем был на самом деле. Прозвищем Райана было Рок[2]2
  Rock – камень (англ.).


[Закрыть], и оно подходило ему во многих смыслах. Он также пошел в мать. Эммелайн Карсон родилась с лицом, выглядевшим странно уплощенным, хотя над ним крайне непривлекательно нависал огромный лоб, словно над лицом начал работать паровой каток, который на полпути передумал и повернул обратно.

Как жаждал директор Джонс, чтобы все было наоборот и чтобы ему приходилось читать нотации Року Карсону, а не Николасу Шмидту! Уж он точно знал, какой из матерей предпочел бы угодить.

– Ну хотя бы на этот раз вы собираетесь вышибить его из школы? – начала миссис Карсон со своим обычным обаянием. – Мой Райан все видел! Мальчишка – настоящий мошенник!

– Неправда, ма. – Николас с невинным видом смотрел на Трейси. – Уверен, что Рок, то есть Райан, действительно все видел. Но он, должно быть, ошибся!

«Он так красив, – подумала Трейси с обожанием. – И так хорошо лжет!»

Она одарила директора Джонса самой сладчайших из улыбок:

– Возможно, вы объясните, что случилось.

– Боюсь, многие дети наблюдали это своими глазами. Райан первый пришел ко мне. Инцидент произошел во время перемены: Николаса поймали у стола миссис Валковски, где он фотографировал на телефон ответы на завтрашнюю контрольную по математике. Очевидно, он предлагал продать информацию одноклассникам, включая и Райана.

– Это правда, – вставил Райан. – Он хотел десять баксов. Можно подумать, я собирался дать ему десять баксов за дурацкие ответы по математике.

– И правда, зачем они тебе? – Николас улыбнулся. – Ты так умен, Рок, что написал бы контрольную на «отлично», верно?

– Верно. – Хулиган прищурился, подозревая, что над ним издеваются, но не понимая, каким именно образом. – Так или иначе, он мошенник.

– Как я уже сказал, миссис Шмидт, это не тот случай, когда очевидцем был один ученик. Половина третьего класса подтвердила слова Райана.

Трейси, глядя на сына, понимающе кивнула, но не знала, как ему помочь. Но тут глаза Николаса загорелись:

– Проверьте мой телефон.

– Прости? – не понял директор.

Николас полез в карман и протянул директору мобильник.

– Проверьте, там ли снимки.

– Это мне кажется разумным, – кивнула Трейси.

– Прекрасно.

Директор включил телефон и стал неуклюже с ним возиться.

– Как… э… мне найти снимки?

– Я покажу вам, – с улыбкой предложил Николас.

– Нет. Я покажу. – Огромная белая рука миссис Карсон протянулась через стол и схватила телефон. – Он, возможно, попытается их удалить.

Наблюдать, как жирные пальцы скользят по экрану, было все равно что видеть, как пальцы Ленни из повести Стейнбека «О мышах и людях» гладят мышь.

– Вот! – Она торжествующе открыла соответствующий раздел, но лицо ее тут же омрачилось. – Эй, что это?

– Можно мне увидеть снимки? – мило спросила Трейси. – Ну и? Насколько я понимаю, здесь нет ничего, похожего на ответы по математике. – Она передала телефон директору.

– Он уже все стер! Он лгун! – завопила миссис Карсон. – Половина класса видела эти снимки!

– Любые файлы, стертые за последний час, все еще остаются в папке уничтоженных данных. Уверен, мистер Фарли будет счастлив это проверить, – заботливо предложил Николас. Крис Фарли был главой школьного IT-отдела. – Но он не найдет никаких снимков. Потому что я ничего не снимал. Это чистая правда. Я играл в «Рассерженных птиц». Просто случайно оказался рядом со столом учительницы, а Рок вроде как предположил…

«Взгляните, как хлопают эти ресницы», – подумала Трейси, поднимаясь со стула.

– Это все, мистер Джонс?

«Только посмотрите на эту фигуру», – думал директор Джонс.

– Полагаю, что все, миссис Шмидт. Должно быть, произошло недоразумение. Спасибо за то, что пришли.

Оказавшись в коридоре, Николас поцеловал мать на прощание:

– Увидимся после школы. Рад, что вся эта чушь закончилась.

– Угу. Увидимся после школы. Да, Ники!

– Что, ма?

– Не забудь принести другую карту памяти.

– Какую?

– Ту, на которой остались снимки ответов на контрольную, милый.

Николас смотрел вслед шедшей к двери матери. Она пыталась держаться, но он видел, как ее плечи трясутся от смеха. В этот момент он любил ее так сильно, что, казалось, вот-вот взорвется от этой любви.

Ведя машину по знакомым улицам городка, Трейси продолжала смеяться. Пусть Ники похож на нее, но характером удался в отца. Обаятельный, красивый, забавный и… иногда лживый, совсем как отец. Николас Шмидт во всем походил на Джефа. И некоторые его проделки были воистину возмутительны. Трейси часто приходилось неодобрительно качать головой. В конце концов, она была его матерью и перебралась в Колорадо лишь для того, чтобы Николас вырос и вел не такую жизнь, как его родители. Лучшую, более счастливую, честную жизнь. Николас не должен узнать правду о ее прошлом. Трейси не могла не любить сына, несмотря на его проделки.

«Нужно только умело его направлять, вот и все. Сделать так, чтобы он тратил свои силы на добро».

Когда Николасу было три года, он выманил у маленькой девочки в детском саду деньги, данные родителями на ленч на пять дней. К пятнице родители девочки догадались о неладном (бедняжка приходила домой ужасно голодная), и вся печальная история выплыла на свет божий.

– Как тебе удалось заставить ее отдать деньги? – мягко спросила Трейси у сына.

– Сказал, что куплю ей Бини Беби[3]3
  Игрушка, набитая мелкими пластиковыми «бобами»-шариками, придающими гибкость и подвижность.


[Закрыть]. Особенного, какого могу раздобыть только я.

– Понятно. Но почему ты это сделал, милый?

Николас ответил взглядом, говорившим: «Это какая-то уловка?»

– Почему ты сказал Норе, будто купишь что-то для нее, если это неправда? – настаивала Трейси.

– Чтобы получить деньги. – Николас удивился. Ему казалось, что сегодня мать не слишком хорошо соображает и не хочет включиться в игру. Может, она мало спала?

– Но это нечестно, солнышко, – терпеливо сказала Трейси. – Неужели не видишь? Это деньги Норы.

– Уже не ее, – расплылся в улыбке Николас. – И к тому же она злая.

– Правда?

– Очень злая. Она назвала Джулза жирнюгой и сказала, что его ленч пахнет дерьмом. Правда, от него немного пахло дерьмом, – задумчиво добавил он. – Но Джулз заплакал после ее слов.

Что же, это меняло дело.

К сожалению, директор детского сада «Саншайн смайл» так не думала. Следующий год Николас провел дома за рисованием.

Однако не все эскапады Николаса были столь альтруистичны.

Уже в начальной школе он вынул в классе из клетки мышей Ваниль и Шоколад и спрятал их в сумочке учительницы, чтобы посмотреть, «что выйдет». Вышло так, что несчастная мисс Родерик едва не разбила свой седан на покрытом льдом участке шоссе и ее вопли были слышны даже в Боулдере.

В прошлом году семилетний Николас пропустил школу, чтобы поехать на хоккейный матч. Заметив на стадионе большую компанию, где было не менее шести ребятишек, Николас затесался между ними и успешно проскользнул через турникеты. Матч был почти окончен к тому времени, как охранник заметил, что ребенок один, и позвонил властям.

– Ты знаешь, как все тревожились? – сердясь, спросила его потом едва не рехнувшаяся от тревоги Трейси. – Школа вызвала полицию. Они решили, что тебя похитили! И я тоже!

– Потому что я пошел на хоккей? Это несколько мелодраматично, не находишь?

– Ты должен был находиться в школе! – завопила Трейси.

– Но хоккей очень познавателен.

– Каким это образом?

– Он часть школьного расписания.

– Да, если играешь, а не наблюдаешь со стороны. А ты прогуливаешь уроки, – раздраженно заметила Трейси. – Но не в этом дело. Дело в том, что ты один пошел в город! Тебе только семь лет!

– Знаю. – Николас мило улыбнулся. – Знаешь, какой наш девиз на этой неделе? «Инициатива». Не думаешь, что для своего возраста я достаточно инициативен?

Воспитывать Ники приходилось круглосуточно. Чем старше он становился, тем больше эта работа походила на старания свести к минимуму негативные последствия его выходок, а ведь ему только восемь! Но в сыне заключалась вся жизнь Трейси, и она не сменила бы эту работу ни на что на свете. Николас был ее миром, центром ее существования. Ее луной, звездами и солнцем. И она знала, что была для сына тем же самым.

Ирония заключалась в том, что ребенок сделал то, о чем говорил когда-то Джеф: заполнил пустоту, оставленную прежней жизнью. И помог Трейси справиться со своей любовью. Шрамы, оставленные супружеской жизнью и Джефом, окончательно так и не зажили. Но через девять лет немного поблекли, как остальной миллион шрамов на ее жизни, оставленных смертью матери, ужасами тюрьмы, старыми друзьями, которых она была вынуждена терять по пути.

И сейчас она считала, что жизнь хороша.

Трейси свернула на извилистую горную дорогу, ведущую к ее ранчо. Стоял апрель, и хотя кое-где еще лежал снег, таяние уже началось. Приближался сезон грязи, как называлась в этих местах поздняя весна. Но Трейси было все равно. Она любила горы во всех обличьях.

Она была счастлива оставаться миссис Трейси Шмидт. Теперь ее роль превратилась в реальность.

Этому ее научил Гюнтер Хартог: для того чтобы не провалить операцию, нужно полностью перевоплотиться в ту личность, которую выбрала.

– Недостаточно назваться графиней, нужно поверить, что ты этот человек, и стать им. Очень немногие люди способны на такое, Трейси. Но ты одна из них.

Дорогой Гюнтер. Как ей его недостает!

Мать награждала ее подобным же комплиментом, когда Трейси была девочкой, хотя совершенно по другим причинам.

«Честное слово, дочь, – повторяла Дорис, – иногда я тебя не узнаю. Ты вобрала в себя все оттенки ветра».

Быть хамелеоном – и благословение, и проклятие. Но Трейси была за это благодарна судьбе. Без этой способности она никогда бы не прижилась здесь, в Стимбоуте, в безопасном и спокойном мире вместе с любимым сыном.

Наконец-то она была дома.

Трейси убирала вымытую после ужина посуду, когда в дверь постучал Блейк Картер.

– Блейк! Что вы здесь делаете? Уже почти одиннадцать.

– Сегодня пришлось повалить много деревьев. Я обходил участок, проверял работу парней.

– При лунном свете?

– Когда я начал, луны еще не было. Кроме того, у меня фонарик. – Он похлопал по карману.

– Вам следует пойти домой и лечь спать. – Трейси покачала головой, вытирая руки кухонным полотенцем. – Или вы что-то хотели сказать?

Блейк неловко переминался с ноги на ногу.

– В общем нет. Я слышал, что у Николаса снова неприятности в школе, вот и все.

– Новости разлетаются быстро, – пробормотала Трейси, нахмурившись.

Она не сердилась на Блейка Картера. За эти годы он очень подружился с Николасом. Мальчик нуждался в позитивном мужском влиянии, и Трейси не могла бы найти на эту роль никого лучше Блейка. Но одним из недостатков жизни в маленьком городке была склонность его обитателей посплетничать.

– Что случилось? – спросил Блейк.

Трейси рассказала.

– Видели бы вы лицо той мамаши, – рассмеялась она. – Потрясающе! Она знала, что ее надули, но не понимала, как именно. Не слишком приятная семейка, – добавила она, отламывая несколько квадратиков от плитки шоколада, лежавшей на стойке, и предлагая Блейку.

– Так какие последствия ждут Ники?

– Последствия? – удивилась Трейси.

– Он пытался обманом получить результаты, а потом еще и солгал вам, – сурово напомнил Блейк. – Не считаете, что нужно его наказать за это?

– Я… то есть я не… Мы не говорили об этом, – пролепетала Трейси. Красноречиво поднятые брови Блейка стоили тысячи слов. – О, бросьте. Никакого вреда он никому не причинил. А этот Рок Карсон такой мерзкий мальчишка!

– Не в этом дело, и вы прекрасно понимаете. Вы слишком балуете его, Трейси. Будете продолжать в этом духе, к тринадцати годам он станет абсолютно неуправляем.

После ухода Блейка Трейси прокралась в спальню сына.

Николас крепко спал. Темные кудри рассыпались по подушке, руки широко раскинуты. Настоящий ангелочек.

«Блейк прав. Я слишком его балую. Но как его не баловать? Он само совершенство».

Она пыталась не думать о Джефе Стивенсе, но это было не в ее силах. Спит ли сейчас Джеф? Здоров ли? Счастлив? Женат на другой? Да жив ли он?

Если бы решилась, возможно, она нашла бы ответы на все свои вопросы. Но за эти годы она научилась сдержанности. Джеф существовал только в ее памяти и сердце.

Она снова вспомнила о последней работе, которую они выполнили вместе, – похищении бриллианта в Голландии за несколько месяцев до их свадьбы.

Трейси вспомнила также Дэниела Купера, странного маленького детектива страхового агентства, который упрямо преследовал их по всей Европе, но так и не смог повесить на них ни одно преступление. Он следил за ней и в тот день, когда она покидала Амстердам. Она видела его. Видела неимоверное разочарование на его лице. И тогда даже пожалела его.

Где он сейчас?

Где все те люди из давнего прошлого?

Для нее и Джефа грабеж, мошенничество и афера были игрой. Но для Купера все это было явно чем-то большим, чем нарушение закона.

«Неужели тогда мы вредили людям тем, что творили?»

Она никогда не жалела о прежней жизни. Но, возможно, следовало бы?

Глядя с любовью на спящего сына, она вдруг подумала: а вдруг ее моральный компас дает сбои? Блейк Картер олицетворял собой доброту, порядочность и честность, к чему она стремилась, но никогда не распознавала в себе. Или в Ники.

«Я должна стать лучшей матерью ради Ники».

Трейси поцеловала сына и пошла спать.

Глава 10

Лайза Лим взглянула на мужчину, вставлявшего запонки в манжеты. Как проститутка высокого класса, обслуживавшая сингапурскую элиту, она привыкла к разным клиентам: толстым и тощим, старым и молодым, нормальным и извращенцам, женатым и холостым, наглым и застенчивым. Лишь бы они соглашались платить требуемые пятьсот долларов за час и надевать презерватив. Лайза обслуживала всех. И делала это за деньги. Исключительно за деньги. Все же для нее было приятным сюрпризом встретить клиента, которого она находила не только привлекательным, но и способным ей понравиться. Томаc Боуэрс соответствовал этим критериям.

– Как ты доберешься до дома? – спросил он, добавив к ее гонорару щедрые чаевые в конверт с логотипом отеля. Он остановился в «Мандарин ориентал», в люксе «Восточный» и снял Лайзу в вестибюле. – Может, вызвать такси?

– Нет, спасибо. У меня своя машина. – Она взяла конверт. – Сегодня мне было хорошо.

– Мне тоже.

Томас Боуэрс притянул ее к себе и поцеловал. От него пахло дорогим одеколоном, а щетина казалась восхитительно мужественной и приятно щекотала мягкую кожу Лайзы. Его поцелуй был таким же, как и занятия любовью: страстным, нежным, уверенным. Томас был редчайшим экземпляром – клиентом, который действительно любил женщин.

– Если захотите снова увидеть меня, пока вы в городе, я найду время.

– Я бы с радостью. Но, к сожалению, уезжаю завтра.

Боуэрс проводил ее до двери.

– Уезжаю на Восточном экспрессе в Бангкок. Жду не дождусь этой поездки.

– Как чудесно, – улыбнулась Лайза. – Я слышала, это удивительное путешествие через джунгли. Вы по делу или для развлечения?

Томас, немного подумав, широко улыбнулся.

– И то и другое, полагаю. Встреча с другом. Но скажем так: я намерен и поразвлечься.

Томас Боуэрс – урожденный Джеф Стивенс – взялся за работу в Сингапуре по трем причинам.

Во-первых, он любил Азию. Еда была восхитительной, климат – теплым, а женщины – просто тигрицами в постели. Во-вторых, ему всегда хотелось проехаться в сингапуро-бангкокском варианте знаменитого европейского Восточного экспресса. По мнению Джефа, в путешествии на старомодным поезде крылась некая романтика, которой не могло быть даже в самом роскошном частном самолете. Третьей, и наиболее важной, причиной был предмет, который он собирался украсть, едва ли не самый редкий на свете, – одна из первых шумерских статуэток царя Эанатума в идеальном состоянии. Гюнтер Хартог сказал Джефу, что сейчас статуэтка находится у генерала Алана Макфи.

– У американского героя войны?

– Точно. Генерал будет в Восточном экспрессе. Уезжает из Сингапура двадцать четвертого апреля в три часа. Повезет статуэтку к покупателю в Бангкок. Встреча назначена на двадцать восьмое. Твоя работа – позаботиться о том, чтобы этого не случилось.

Джеф прибыл в Сингапур на четыре дня раньше, чтобы дать себе время отдохнуть и оправиться от смены часовых поясов. Город ему понравился. Особенно прошлая ночь с Лайзой. Теперь Джеф спал только с проститутками. Они знали свое дело, не скрывали своих мотивов и не ожидали от Джефа ничего, кроме денег, которых у него было много. Он больше не испытывал острой, мучительной боли при воспоминании о Трейси, как в первый год после ее исчезновения. Он знал, что больше никого не полюбит так, как ее. Мимолетные связи с такими, как Лайза, удовлетворяли его сексуально и защищали эмоционально. Последнее время Джеф берег все более глубокие чувства для работы. Он специализировался на редкостном антиквариате. И добывал только те предметы, которые искренне его интересовали.

– Мне не нужны деньги, – говорил он Гюнтеру. – Я работаю только из любви к делу или не работаю вообще. Считайте меня художником.

– О, я считаю, дорогой мальчик, считаю.

– Мне требуется вдохновение.

Сингапур был прекрасен, но не подарил вдохновения. Джеф пообедал в «Льюк» на Клаб-стрит, заказав устрицы. Наслаждался коктейлями в «Типплинг-клаб» на Дэмпси-хилл, в которые входило ракетное топливо. Коктейли разносили роскошные официантки. Город ужасно напоминал азиатскую Женеву: чистый, приятный, но после нескольких дней пребывания – невыносимо скучный.

Ему не терпелось сесть в поезд.

«Пусть битва начинается».

– Конечно, Ирак – прекрасная страна. Пожалуй, больше всего я горжусь тем, что принес свободу этим людям. Но не знаю, вернусь ли туда еще раз. Слишком много горьких воспоминаний… – Голос генерала Алана Макфи разносился по вагону-ресторану, как у произносившего монолог актера.

Это была вторая ночь в Восточном экспрессе, и Макфи правил бал, как и в первую ночь. Джеф Стивенс наблюдал, с каким жадным вниманием его слушают люди. На женщин он производил особенное впечатление. Сегодня за столом находилось несколько женщин и мужчин. Две престарелые японки вместе с мужьями были частью большой группы японских туристов, которые сели на поезд на станции Вудлендз в Сингапуре. Рядом с ними сидела элегантная француженка, путешествующая в одиночестве, и американская богиня с рыжими волосами до талии, шикарной фигурой и янтарными глазами, представившаяся как Тиффани Джой. Джеф под именем Томас Боуэрс познакомился с мисс Джой во время вчерашнего обеда. Несколько осторожных вопросов подтвердили его подозрения: она была любовницей генерала и путешествовала в соседнем купе как его секретарь.

– Поразительно, мистер Боуэрс, путешествовать с настоящим героем, не так ли?

– Совершенно верно.

Джеф улыбнулся миссис Марджори Грэм, вдове-англичанке лет шестидесяти, ехавшей вместе с сестрой. Начальство Восточного экспресса, и в особенности главный проводник Гельмут Кранц, на удивление чопорный немец, поощряли общение пассажиров за обедом. Прошлой ночью Джеф пытался прожевать пережаренную утку в апельсиновом соусе в компании невероятно утомительной шведской пары из Мальмё. Сегодня приходилось выносить двух мисс Марпл – Марджори Грэм и ее сестра Одри, обе в твидовых юбках, жакетах и жемчугах, выглядели так, словно сошли прямо со страниц романа Агаты Кристи.

– Мы все время слышим о том, что на этих рейсах можно встретить знаменитостей, – сообщила Марджори. – Я почти ожидала увидеть очередную мерзкую поп-звезду. Но генерал Макфи – совершенно иное дело.

– Не могу не согласиться. – Джеф кивнул. – Поверьте, никто не был взволнован больше меня, узнав, что мы едем с генералом.

– Потому что вы американец?

– Разумеется.

Он рассеянно кивнул. Тиффани Джой поднялась из-за стола, якобы для того, чтобы воспользоваться туалетной комнатой в следующем вагоне. Проходя мимо, она улыбнулась Джефу, который ответил улыбкой и легонько коснулся ее руки. Краем глаза он заметил, что генерал ревниво наблюдает за ними.

В конце обеда, весьма среднего – поставить немца во главе проводников уже было большой ошибкой, но Джеф сильно подозревал, что один из соотечественников Гельмута наверняка занимал должность шеф-повара, что вообще было непростительно, – он направился к бару с живой музыкой, а когда проходил мимо стола генерала, резкий толчок поезда снова столкнул его с прелестной мисс Джой.

– Мне очень жаль, – ухмыльнулся он с далеким от покаяния видом. – Эти узкоколейные пути просто кошмарны, верно?

– Ужасны! – хихикнула рыжая красавица. – Прошлой ночью меня болтало на полке, как монетку в кувшине. Видели бы вы мои синяки!

– Я покажу вам свои, если покажете ваши, – пошутил Джеф.

– Вряд ли мы знакомы, – процедил генерал, взирая на Джефа со всем теплом ядерной зимы.

– Вряд ли. Томас Боуэрс. – Джеф протянул руку.

– Мистер Боуэрс – эксперт в области антиков, – пояснила Тиффани.

– Антиквариата, – поправил Джеф. – И я бы не назвал себя экспертом. Я дилер.

– Это действительно так? – Выражение лица генерала изменилось. – Что же, мистер Боуэрс, нам бы стоило вместе выпить. В моем купе найдется то, что может вас заинтересовать.

Джеф позволил взгляду задержаться на весьма впечатляющей груди Тиффани Джой.

– Уверен, так и есть, генерал.

– Это не продается, – отрезал Макфи. – Не то чтобы вы могли купить ее, даже если бы это продавалось. Вещь бесценна.

– О, я вам верю, сэр.

Тиффани и Джеф по-прежнему не сводили глаз друг с друга.

Томас Боуэрс был на редкость хорош собой. Тиффани знала, что не должна с ним флиртовать, поскольку это расстроит Алана. Женатый или нет, он чудесный человек. Благородный, храбрый, с сердцем льва. Именно его внутренняя сила и цельность привлекли Тиффани с самого начала. Это и, если быть до конца честной, – власть. И она не может изменить ему только потому, что незнакомый красавец уделил ей внимание.

Она покраснела.

– Завтра утром и выпьем, генерал, если не возражаете, – весело предложил Томас. – К сожалению, сегодня вечером у меня есть кое-какая работа. Простите за вторжение, мисс Джой. – Он галантно вздохнул, прежде чем уйти.

Тиффани покраснела еще гуще.

– Мистер Боуэрс… – пролепетала она ему вслед.

«Что же, – подумал Джеф, ухмыляясь по пути в купе, – лису запустили в курятник. Первый шаг сделан».

Купе Джефа было очаровательным, но очень маленьким. Однажды Трейси совершила блестящую операцию по краже драгоценностей в Восточном экспрессе, идущем из Лондона в Стамбул, и сравнивала свое купе с коробкой из-под конфет.

Здесь тоже было нечто подобное: изобилие красного бархата и парчи, единственное кресло, крошечный столик и откидная полка, которая, как подозревал Джеф, была доставлена прямо из тюрьмы Гуантанамо, поскольку спать на ней было почти невозможно. Декор был, несомненно, ностальгическим и обладал неким гламуром в стиле ар-деко. Стремление Джефа к романтике пульмановского вагона исчезало почти так же быстро, как и аппетит. Поскорее бы Бангкок!

Попытавшись вымыться в душевой кабинке, такой тесной, что сам Гудини подумал бы дважды, прежде чем туда войти, Джеф лег на кровать и стал перечитывать зашифрованное досье Гюнтера на генерала Алана Макфи.

«В 2007 году генерал командовал военными силами США в ста шестидесяти километрах к юго-востоку от Багдада, между реками Тигр и Евфрат. В апреле 2003 года силам коалиции приказали воспрепятствовать грабежам в археологических районах, таких как Ниппур, сокровищнице досаргонических, аккадских и старовавилонских артефактов. Статуэтка месопотамского царя Эанатума, правившего приблизительно в XXIV веке до нашей эры, подобная украденной из Национального музея Ирака и равной стоимости, была обнаружена французскими войсками в захоронении Ниппура. За несколько дней до того, как ее должны были перевезти в Лувр, она исчезла из охраняемого хранилища сил коалиции. Дорогостоящие розыски в Ниппуре не дали результатов, хотя ряд улик указывал на местного жителя – мелкого воришку по имени Аахил Хафиз. Хафиза арестовали, но прежде чем успели допросить, он был похищен и повешен разгневанной толпой, хотя поклялся, что невиновен. Статуэтку больше никто не видел.

Надежные источники предполагают, что ее похитил сам генерал. Увенчанный наградами национальный герой много лет вел прибыльный бизнес, торгуя украденными сокровищами и военными трофеями, хотя среди них не было такой богатой добычи, как эта. Откупившись от местных сообщников, генерал мудро выждал несколько лет, перед тем как начать поиски подходящего покупателя на статуэтку Эанатума. Он согласился продать ее за два миллиона американских долларов тайскому наркобарону по имени Чао-Так Чао, исключительно продажному и бессовестному типу, ответственному за многочисленные похищения, убийства и пытки неугодных ему людей. Неграмотный, необразованный человек, он тем не менее является известным коллекционером скульптур.

Генерал путешествует морским и железнодорожным транспортом, чтобы избежать встречи с дотошными таможенниками азиатских аэропортов. Кроме того, он в большой степени защищен своим статусом, как в США, так и за границей, поскольку является военным героем, многократно награжденным за храбрость и почитаемым за щедрые пожертвования на благотворительность».

Джеф подумал, что, оказывается, все любят генерала. Почти так же сильно, как он любит себя. Но он мошенник. Фальшивый человек. Хуже того – убийца.

Джеф закрыл глаза и попытался представить ужас молодого иракца, которого соотечественники волокли на импровизированную виселицу. Его связали, как животное, и повесили за преступление, о котором он ничего не знал. Генерал Макфи мог вступиться и спасти его. Он не нуждался в козле отпущения. Преступление могло остаться нераскрытым, как много других в хаосе погруженной в войну страны. Но для того, чтобы надежнее замести следы, этот влиятельный преступник позволил беспомощному, невинному человеку умереть страшной смертью.

Именно в эту минуту Джеф решил: «Украсть статуэтку недостаточно. Этот ублюдок заслуживает отведать лекарства, которым «лечил» других».

Томас немедля устроил следующую встречу с мисс Тиффани Джой.

Он заметил, что генерал всегда завтракал раньше, чем его «секретарь», и в одиночестве. Как только он уходил в ресторан, мисс Джой старалась незаметно проскользнуть в свое купе, где сминала постель, чтобы она выглядела так, будто в ней спали. Потом принимала душ, одевалась и после приличествующего перерыва присоединялась к боссу. Было легче легкого наткнуться на нее, когда она выходила в коридор.

– Мисс Джой! Вы прелестно выглядите. Впрочем, как всегда.

– Мистер Боуэрс!

Тиффани невольно покраснела. Жаль, что она так наслаждается встречами с арт-дилером, но ничего не может с собой поделать. Ведь Томас Боуэрс так молод и красив. А Алан, благослови его бог, так стар. Сам настоящий антиквариат, если уж на то пошло.

– Вас что-то рассмешило? Вы выглядите пугающе хорошенькой, когда улыбаетесь.

– Вы явный любитель пофлиртовать.

– Я раздавлен. Всегда считал себя прекрасным любителем пофлиртовать.

Тиффани рассмеялась:

– Нет. Я не шучу. Алан… генерал Макфи был не слишком доволен вчера вечером. Он сказал, что вы специально на меня налетели.

– Он совершенно прав. – Джеф подвинулся ближе. Коридор был таким узким, что их носы почти соприкасались. – Правда, я считаю, что это не его дело. Разве где-то не существует миссис Макфи? Поддерживает огонь в домашнем очаге и все такое.

– Ну… да, – признала Тиффани. – Хотя я не уверена насчет огня в домашнем очаге. Теперь уже нет.

– Как насчет вашего огня, мисс Джой?

Руки Джефа обвились вокруг ее талии, скользнули по восхитительной попке.

– О, мистер Боуэрс!

– Томас.

– Томас. Я хочу, но… мы не можем. Он мой босс.

– Вы знаете поговорку насчет круглосуточной работы и полного отсутствия веселья?

Утомительная шведская пара вышла из купе. Джеф неохотно отпустил секретаря генерала и позволил им пройти.

– Прошлой ночью ваш босс хвастался тем, что в его купе есть что-то бесценное, – небрежно заметил он, когда они снова остались одни. – Он имел в виду не только вас. Верно?

– Верно. Но я не могу об этом говорить, – чопорно произнесла Тиффани.

– Почему нет?

Он вдруг шагнул вперед и страстно поцеловал ее в губы.

– Томас!

– Очевидно, он хотел, чтобы я узнал. Бросьте, я никому не скажу. Что он там хранит? Самый большой в мире пузырек с виагрой?

– Не будьте таким злым.

– Парик, свитый из нитей чистой платины?

– Прекратите! – Тиффани хихикнула. – Если хотите знать, это нечто вроде статуэтки. Между нами говоря, довольно уродливой. Это подарок от благодарного иракского джентльмена после освобождения. Очевидно, она очень старая и редкая.

– Совсем как эрекция Алана, – не выдержал Джеф. – Послушайте, сегодня днем устраивается лодочная экскурсия по реке Квай.

– Знаю, – сказала Тиффани, вздохнув. – Генерал – эксперт по истории Второй мировой войны. Я с самого Сингапура только об этом и слышу. Он действительно очень образован и умен…

– Откажитесь от экскурсии. Скажите, что неважно себя чувствуете.

– Но он знает, что я…

– Притворитесь. Ну же, мисс Джой, живите на всю катушку! Я постараюсь, чтобы мы с вашим боссом сели в разные лодки. Потом я удеру пораньше и приду, чтобы посмотреть на бесценное сокровище генерала.

– Полагаю, вы имеете в виду статуэтку, мистер Боуэрс? – Тиффани кокетливо отбросила волосы.