Текст книги "Стекло"

Мы спустились. Несколько деревянных ступеней и небольшая дверь, похоже композитная. Изначальная герметизация давно рассыпалась, по бокам дверь была законопачена первобытными методами – смолой, мхом, каким-то странным тягучим веществом, напоминающим жевательную резинку. Проводник взрезал всё это ножом и рывком открыл дверь. За ней была ещё одна.

«Тут шлюз, – сказал он. – Допускать попадание нефильтрованного воздуха внутрь нельзя. Поэтому входить будем по трое. После каждой тройки надо герметизировать внешнюю дверь, хотя бы условно. Первые – со мной».

Я ждал своей очереди снаружи. Это было долго – мы входили около сорока минут. Проще было бы разложить палатку-столовую. По крайней мере, я так думал сначала. Но, оказавшись наконец внутри, передумал.

Это была просторная комната, раза в три больше нашей столовой. Тут были две лежанки, несколько лавок и камин. Когда я вошёл, он уже горел. Около камина стоял мешок топливных пеллетов.

«Снимайте, можно».

Тепло от настоящего огня не сравнить ни с чем. Никакая цивилизация, никакое отопление не сумело превзойти это чудо природы, это волшебное ощущение. Даже сидя в третьем ряду, я чувствовал эти всполохи и исходящий от них жар – настоящий, живой, что особенно удивительно среди снежной пустыни.

Мы сидели и молчали. Никто не просил Проводника рассказать очередную притчу, прочесть проповедь, поделиться мудростью. Огонь был важнее любого человека.

К моему удивлению, Проводник устроился не у самого пламени, а, наоборот, в дальнем конце комнаты, куда тепло практически не доходило, оседая на наших осоловевших лицах. Я обернулся, чтобы посмотреть на него, а он сделал мне знак: подойди. Мне не хотелось уходить от огня, я и так сидел далековато, но я послушался.

Я сел рядом. Он наклонился ко мне.

– У тебя есть вопрос, Барт.

Я кивнул.

– Задай его.

– Я не знаю какой.

И в самом деле, у меня была тысяча вопросов. Миллион вопросов.

– Почему ты не взял Алярин?

– Да, – усмехнулся он. – Этот вопрос у тебя тоже есть.

Он помолчал.

– Алярин очень важна для меня, – сказал он наконец. – Но в таких предприятиях, как это, нет места личному. Мы должны дойти. И дойти в согласии. А если бы я взял её с собой, вы бы ревновали.

– Никто бы не посмел тебе перечить.

– Не посмел бы. Но я не имею в виду ревность ко мне. Я имею в виду ревность к ней.

– Я тоже.

Мы помолчали.

– Есть ещё причина, – сказал я.

Мне показалось, что во взгляде Проводника мелькнуло удивление. Некоторое время он молчал.

– Ты прав. Ты знаешь, если когда-либо кого-либо любил.

Я любил. Это было так давно, что казалось неправдой, но да – я любил и был любим.

– Назови её.

Внезапно я почувствовал себя мудрее него. Это казалось невозможным, но да – он не поймал момента, когда многозначительное молчание перестало работать. Какое-то время он молчал, но потом прошептал едва слышно:

– Я боюсь.

– Если ты боишься, – сказал я, – то какого чёрта ты вообще пошёл?

Проводник помедлил.

– Я не знаю, – ответил он.

За сегодняшний день я слышал от него эту фразу чаще, чем за всё время нашего знакомства.

7. Ка

Аз есмь Ка, Хранитель спокойствия. Имя моё начертано на древних машинах, мне тысяча лет, и тысячу лет я оберегаю мир от Хаоса. Тысячу лет я стою на страже невидимой двери, тысячу лет бьются в неё змеи и прочие гады, тысячу лет я твёрже камня, прочнее стали, горячее огня, холоднее льда. Нет никого за мной и передо мной, я един и одинок, я всесилен и безгрешен, я вышел из коацервата и останусь последним до Большого разрыва, я – основа жизни и её же предел.

И сегодня я расскажу вам историю. Историю о том, как Хаос пытался проникнуть в наш мир через человека. Как он поглотил его душу, и вырвал сердце, и заполнил его изнутри, и начал вытекать наружу, изменяя ход времён и ломая пространство. Сегодня я расскажу вам о том, чего нельзя предотвратить, но можно исправить, и о том, что нельзя исправить, но можно предотвратить. Я направлю вас, я покажу вам единственно верный путь, который приведёт вас к истине.

Глупец, пытающийся заполнить Великую Впадину с помощью обычной лопаты, вызывает лишь смех и презрение. Но не потому, что орудует лопатой, а потому, что никто не сможет совершить подобное даже с армией бульдозеров. Он пытается совершить невозможное, и все, кроме него, понимают, что это невозможно. Мы смотрим на него как на изгоя, выродка, чужого.

Но суть в том, что таковы все мы. Мы ничем не отличаемся от него. Много лет назад я красил стены своего дома новой краской, которую рекламировали как быстросохнущую, водостойкую и сохраняющую яркость на протяжении многих лет. Конечно, ничего подобного не было и в помине: она сохла неделю, а облезла меньше чем за год. Но кто виноват? Производитель краски? Или я, не прочитавший инструкцию и решивший делать всё по собственному усмотрению, без шпатлёвки и выравнивания поверхностей?

Наша вера полна пробелов. Огромны разрывы между тем, что написано в Книге, и тем, как мы поступаем на самом деле. Между нашей истинной жизнью и тем, как нам кажется, мы живём, пропасть, и с каждым мгновением, с каждым днём, с каждым годом она расширяется. Мы так же далеки от веры, как тысячи лет назад, когда никакого Стекла не было и в помине.

Значит, нужно меняться. Но прежде стоит задать себе вопрос: хотим ли мы подлинной реформации? Действительно ли мы стремимся уйти от нашей привычной, уютной веры, которая кажется нам правильной? Действительно ли мы хотим стать другими – возможно, непонятными себе же самим, но более близкими к Стеклу?

То, о чём я говорю, – не путь к тому, чтобы поставить нашу веру на ноги. Она и так прочно стоит на ногах.

Моя цель – поставить её на колени, потому что только на коленях возможна истинная вера.

Первое препятствие на пути к духовному выздоровлению – это цена упрёка.

Станьте другими, сделайте всё правильно, поступите иначе – и тут же найдутся те, кто назовёт вас еретиками, отступниками, негодяями, как будто ярлыки имеют хоть какое-то значение. Они будут плевать в вас и презрительно смотреть на вас, они будут переходить на другую сторону улицы, заметив вас, идущих навстречу, и строчить доносы. Иные же будут, напротив, считать вас зазнайками, стремящимися к чрезмерной духовности, к чрезмерной близости со Стеклом. А если вы, сбросив оковы, будете прыгать от радости – в фигуральном смысле, в ваших сердцах, – они назовут вас пьяницами, наркоманами, идиотами.

А кое-кому вы покажетесь невежественными. Потому что они по-прежнему будут считать истиной тот жалкий отблеск прежнего величия веры, который сохранился в их засушенных сердцах. Они не поймут того, что именно вы – их путь к спасению, что вы ближе к Стеклу, чем любой из них.

Так сможем ли мы заплатить цену упрёка? Сможем?

Да, сможем. Упрёк ничего не значит, это не слишком высокая цена за шаг к Стеклу. Самый большой из тех, какие вы когда-либо совершали.

Но есть и другие препятствия. Второе – цена разрушения.

Толкователи Стекла говорят нам: нельзя. Нельзя то, нельзя это, но задайте себе вопрос – кто придумал это «нельзя»? Может, они сами извлекли его из глубин сознания? Могли ли они неверно интерпретировать послания Стекла? Могли ли они ошибиться и завязнуть в собственной ошибке, точно мухи в сиропе? Да, им сладко, им вкусно – но они никогда больше не взмахнут крыльями и не увидят солнца.

Иной раз для того, чтобы сдвинуться дальше, нужно разрушить самое себя. Чтобы вырваться из сиропа, мухе придётся лишиться ног. Войны – и внешние, и внутренние, идущие в глубинах нашего сознания, – всегда приносят разрушения. Однажды я был на балконе Храма в Даамане и увидел сверху огромную уродливую бетонную плиту, грубо врезающуюся в старинную мостовую Храмовой площади. «Что это?» – спросил я у гида. «Это броня бомбоубежища», – ответил гид. Там, под плитой, во время Большой тепловой войны Ингвар Онгальд и его военные советники провели десятки бессонных ночей, разрабатывая стратегию, которая в итоге привела к победе над нашим общим врагом. Джаггернауты были уже в ста километрах от Даамана, а они не покидали штаба, потому что отступать было некуда. Война минула, а плита – осталась. Как напоминание о том, что произошло. И эту уродливую плиту уложили мы сами – не коварный враг и не зловредный шпион.

В жизни каждого был такой момент. Каждый из нас шёл под проливным дождём по городу своей памяти и раскладывал зажигательные бомбы, должные убивать наших врагов – но вместе с врагами забиравшие друзей.

В священной войне против ереси можем ли мы быть избирательными? Можем ли мы слушаться лишь тогда, когда это нам удобно, когда это не привносит в наше бытие необратимых разрушений? Можем ли мы в поисках правды ограничиться только теми моментами, когда у нас есть настроение, желание, вдохновение? Нет. Каждую секунду, здесь и сейчас мы должны осознавать, что настало время сделать что-то новое. Настало время шагнуть в пропасть, чтобы восстать обновлёнными.

Это приводит нас к третьему препятствию. К цене ожидания.

Ожидание нужно для осознания. Для осознания того, что мы что-то делаем неправильно, причём это «неправильно» относится к самым важным, наиболее глубоко впечатанным в нас привычкам и ритуалам. По сути, мы должны сойти с привычной теологической орбиты, а сход с орбиты всегда требует не только энергии, но и времени.

Время нужно на унижение, которое мы испытаем, осознав ошибки прошлого и устыдившись былого удовлетворения собственными поступками.

Время нужно для перефокусировки на новых ценностях, на новой святости, на новых целях.

Время нужно на то, чтобы сломать самое себя, сокрушить привычку.

Время нужно на овладение новыми навыками, на освоение нового мировосприятия.

Время нужно на то, чтобы убедить наших соратников в том, что мы по-прежнему верим в наше общее дело, верим в Стекло, любим его и признаём его волю – но выглядит это иначе, нежели их вера, любовь и признание.

Но в первую очередь время нужно на осознание собственной ничтожности. Веруя, мы постепенно отодвигаем Стекло и становимся предметом собственной веры. Мы верим в свои силы, и кажется, что только наши собственные поступки могут привести к достойным результатам. Это не так. Всё, что мы делаем, предопределено Стеклом, и мы – лишь его отражения; мы появились из Стекла и зависим от него, мы его дети и его рабы. Нужно поддаться его воле, какой бы дикой и странной она нам ни казалась. Нужно услышать его приказ и выполнить его – не раздумывая, не рассуждая, не своевольничая. Если Стекло приказывает идти на смерть – нужно идти на смерть, а если приказывает жить, то – жить.

Вы спросите меня, как узнать волю Стекла, как понять его желания и его путь. Я отвечу: для того, чтобы услышать его голос, нужно замолчать. Давным-давно каждый слышал голос Стекла и жил праведно, но мы забыли, что такое тишина, и погрузились во грех. Сегодня лишь некоторые из нас способны прислушаться и услышать. Это жалкий отголосок того, что знали наши предки, не более чем шорохи и скрипы в тишине дальних комнат, не трубный глас и не ядерный взрыв – но уже этого достаточно, чтобы склониться в почтении.

Чтобы снова услышать, вы должны непрестанно умолять об очищении. Очищении кровью. Ни вода, ни вино, ни нефть не очистят вас – это земные жидкости, они созданы Стеклом для вас, для вашей жизни, для вашей повседневности. Лишь кровь – жидкость божественная, лишь кровью можно проторить путь к Стеклу, и лишь кровь вернёт вас в лоно, из которого все мы вышли.

Стекло не делает различий между нами, ему не нужно знать, кто выше или ниже, кто важнее и кто богаче. Стекло облагодетельствует того, кто откроется ему, будь то сборщик податей или военачальник, нищий пьяница или царь царей. Так Стекло снизошло на меня, хотя во грехе я был не более чем сиротой, чернорабочим, крошечной точкой на карте мироздания.

И важно понимать, что я остаюсь этой точкой. Я по-прежнему никто, и я по-прежнему раб Стекла, как и любой из вас. Разница лишь в том, что я уже его слышу, а вам ещё предстоит этому научиться.

Каждое пробуждение сопровождается чудом. Иной раз это чудо хорошо заметно – вы можете воспарить, или дерево рядом с вами воспламенится, или на мгновение опустится тьма, или вода в вашем стакане станет вином. Но чаще чудо происходит внутри вас – преображается ваше сознание, ваше мировосприятие, ваша вера. В вашем пробуждении кроется не только счастье, но и опасность, и боль – как болезненно любое рождение, любое появление нового живого существа в этом мире. А пробуждение – это именно рождение нового, которое сбрасывает прежнюю кожу, сдирает отмирающую оболочку прошлого.

Давайте ещё раз напомним себе, что ранние верования в Стекло коренным образом отличались от верований, присущих нам сегодня. Это естественный процесс – любая дорога оставляет что-то позади. Великий Аг посчитал бы нашу сегодняшнюю веру ересью, хотя именно он стоял у её истоков и заложил её фундамент. Изменение происходит постоянно и безостановочно, но, если его не подстёгивать, оно замирает, застывает и – гниёт. Можем ли мы позволить нашей вере загнить? Можем ли мы допустить, чтобы она ослабела перед набегающими волнами ереси? Не можем.

И потому мы должны осознать новое внутри себя – и выпустить это наружу.

Я обещал рассказать вам историю о Хаосе и о человеке, впустившем Хаос в себя. И я сдержу своё обещание. Потому что именно этот человек послужит для вас дверью в новое пространство, путем в очищение, путешествием к совершенству.

Он жил среди нас. Не просто в этом мире или в этом городе – а прямо здесь, среди нас, в этом здании. Посмотрите на соседа – это он. Да-да, тот, на кого вы смотрите. Он был таким же, как любой из нас. Он внимал словам и склонял голову, вкушал хлеб и пил вино. Он радовался, когда радовались мы, и печалился, когда мы были в печали.

Но в его нутре, в его сердце зародилось зерно Хаоса. Мы не заметили этого. Никто из нас. Мы смотрели в его глаза и видели то, что видели всегда, – чистоту, веру, искренность намерений. Он же скрывал от нас Тьму, разрастающуюся внутри него, – страшную, всепоглощающую, уродливую. Он играл роль вместо того, чтобы жить искренно и подлинно, как предписывал Великий Аг, чьими устами говорило само Стекло.

И я скажу: Тьма внутри одного из нас – это наша вина. Мы упустили его, потеряли, провалили экзамен. Каждый из нас виновен в этой потере, и ничто не может искупить её. Мы не будем прощены, нас ждёт наказание – всех без исключения. Мы ответственны за зерно Хаоса, давшее ростки в самом сердце нашей общины – в особенности оттого, что мы не знаем, есть ли ещё в наших сердцах подобные зёрна. Загляните внутрь себя. Спросите себя: всё ли правильно? Всё ли хорошо? Чувствуете ли вы прежнюю веру, прежнее рвение, прежнюю уверенность в правильности избранного пути? Тьма подкрадывается незаметно, и порой человек обнаруживает это, лишь когда победить её уже невозможно.

Зерно Хаоса дало всходы, и Тьма выплеснулась наружу.

Нет, он никого не убил. Лучше бы убил.

Нет, он не поклонился Демону. Лучше бы поклонился.

Нет, он не осквернил реликвию. Лучше бы осквернил.

Нельзя даже сказать, что он утратил веру – в какой-то мере он её сохранил.

Он сделал самое страшное, что мог сделать человек. Самое невозможное, самое запретное, самое худшее.

Он захотел доказательств.

Вы знаете, о ком я говорю. У него больше нет имени – он потерял право на имя. У него больше нет лица – он потерял право на лицо. У него больше нет ничего, потому что он потерял право на то, чтобы быть среди нас, чтобы быть собой.

Но вы можете задать себе вопрос – а не изменился ли он так, как должны измениться мы? Ведь мы упрекаем его – значит, он платит цену упрёка. Он сломал себя прежнего, избавился от всего, что у него было, значит, он заплатил цену разрушения. Осталась лишь цена ожидания – он надеется, что время даст ему успокоение, а нам – мир. В свете сказанного мной ранее вы можете подумать, что я считаю его правым, что именно он отправился верной дорогой, а мы по-прежнему то ли стоим на перепутье, то ли плетёмся по истоптанной тропе, жалкой и поросшей быльём. Вы можете подумать, что Тьма в сердце – это и есть то изменение, которое способно обновить нашу веру, убить старые ткани и сформировать новые. Тьма – это митоз веры, её бесконечная репродукция, неотъемлемая часть онтогенеза, формирования нас как системы мыслящих существ. Так думаете вы? Или это я предлагаю вам новое толкование?

Нет, всё не так. Нельзя путать дорогу, ведущую во Тьму, с дорогой, тянущейся вдоль неё. Это разные дороги, хотя со стороны Стекла они кажутся одинаковыми. У первой есть окончание, и поверьте, никто из вас не хочет знать, что там, впереди. Вторая бесконечная – она не путь к Стеклу, но протянутая им линия, пунктир света, лучшая стезя из возможных.

Тот, о ком мы говорим, ушёл во Тьму. Мы изгнали его из города, мы закрыли за ним врата и больше никогда его не увидим – Стекло заберёт его, сожрёт, раздавит, убьёт. Он не достигнет своей цели, он не найдёт искомого, он канет во Тьму и разложится в слякоть и пепел. Та же участь постигнет и его спутников – заблудших глупцов, неспособных отличить добро от зла, чёрное от белого, истинную веру от пустословия мошенника. Неважно, кто они и откуда пришли; важно, что город исторг их подобно тому, как наше тело отторгает мёртвую ткань.

Но теперь вы задаёте мне новый вопрос – о каком изменении я говорил? В чём состоит цена упрёка, которую мы должны заплатить? В чём состоит наша цена разрушения? И чего нам придётся ждать?

Я скажу вам.

Мы должны отринуть милосердие.

Испокон веков милосердие было нашей слабостью, прорехой в щите, зазубриной на мече. Мы не прощали врагов, но и не казнили их – лишь изгоняли, порицали, проклинали. Мы боялись самостоятельно наказывать их, мы боялись рассеивать Тьму своими руками, оставляя всю грязную работу Стеклу. Мы гнали еретика прочь – и он погибал в пустыне, но мы ли убивали его? Мы ли вершили правосудие? Нет, нет и нет. Мы лишь отходили в сторону, пропуская его к пропасти, а он, слепец, бежал к ней сам. Стекло оставляло наши руки чистыми, не позволяло замарать их кровью виновных. Мы боялись стать инструментами Стекла, боялись слушать его и вершить правосудие по его канонам – мы были слабы, потому что нашими сердцами владел страх.

Страх перед земным правосудием – мы не хотели ни в тюрьму, ни на эшафот.

Страх перед отражением – мы верили в то, что за оком следует око, а за зубом – зуб.

Страх перед самими собой – мы боялись не решиться, сдаться, отступить в последний момент.

Но сегодня этих страхов быть не может. Мы – высшая власть, и нет того, кто пошлёт нас на плаху. Нет никаких отражений – есть только Стекло и его воля, и мы должны быть инструментами этой воли. Нет нерешительности – мы способны на всё, мы абсолютны, мы отринули сомнения и обрели волю – волю Стекла.

И потому мы должны измениться.

Люди осудят нас. Они будут смотреть на нас исподлобья, будут прятаться от нас в подворотнях, переходить на другую сторону улицы, трястись при нашем приближении, запирать двери и ставни. Они будут знать, кто мы и на что способны, они будут чувствовать власть Стекла в каждом нашем движении – и бояться её. Это и есть наша цена упрёка, и когда мы заплатим её, мир изменится. Единственным способом не бояться нас будет – стать нами. И они придут. Они будут вливаться в наши ряды, они будут чувствовать волю и энергию Стекла, а мы станем их апостолами, их властителями, их хозяевами. Они обретут страх, а потом страх превратится в веру – потому что в основе любой веры лежит страх. В древнем мире люди боялись молний – и придумали бога, который ведал молниями, чтобы объяснить их природу и перестать бояться. Люди боялись смерти – и придумали мир, наступавший вслед за жизнью. Страх диктовал им, во что верить и чему поклоняться.

Мы – другие. Нам диктует не страх, но величие. Не каждый может стать одним из нас без страха, и потому мы должны обрушить этот страх на каждого. Мы должны стать властью, которая вдавит их в Стекло, сделает его частью, его последователями, его горечью и славой. Вот она, наша цена упрёка.

Цена разрушения страшнее. Потому что мы должны разрушить то, что впитали с молоком матери, то, чему учил любого из нас отец, то, о чём говорили наши учителя. Изгоняя милосердие, мы становимся твёрдыми как камень, мы лишаемся сердца, перестаём любить. Лишённый милосердия может убить свою мать, свою жену, своего ребёнка – и ничего не почувствует. Но именно он станет самым мощным оружием Стекла, его главным адептом, его наиважнейшим инструментом.

Нужно задушить в себе всё теплое, всё доброе, всё человеческое, втоптать свою душу в грязь, вырвать сердце из груди. Стать чудовищем, каменным големом, джаггернаутом, выжечь всё внутри – и впустить Стекло. Стекло заполнит вас – и вы впервые в жизни почувствуете единение с ним, осознаете его любовь, проникнетесь его властью. Вы станете другими и потеряете всё, с чем были связаны доселе, но ведь к этому и нужно стремиться, не так ли? Именно к этому мы идём все те годы, что Стекло пребывает с нами, именно это – очередной шаг к слиянию с вечностью, к абсолютному величию, к стеклянной Вселенной.

Что такое цена разрушения для каждого из вас? Вы должны убить. Да, убить.

Стекло скажет: убейте свою мать. Вы войдёте в её спальню. Она будет лежать с закрытыми глазами, такая мирная во сне, и вы вспомните все те прекрасные часы, дни и годы, которая она посвятила вам. Вы вспомните, как она звала вас ужинать, как она прижимала вас к себе, когда вам было плохо, и как беспокоилась, тепло ли вы одеты, когда на улице шёл снег. Вы вспомните её объятия, вспомните запах её духов, и сердце ваше наполнится теплом. И тогда вы задушите её подушкой.

Стекло скажет: убейте свою женщину. Вы войдёте на кухню – она как раз будет готовить обед. Вы почувствуете запах жареного мяса и свежих овощей, и она обернётся – и улыбнётся вам. И вы вспомните всё, что было между вами – первую встречу на вечеринке у друзей, нерешительный поцелуй у подъезда, неловкость первой ночной страсти, а потом – вашу свадьбу, детей, несущих пред вами посохи, и тот день, когда она говорит вам: у нас будет ребёнок. И тогда вы поднимете молоток – и ударите её по голове, и ещё, ещё, пока от неё не останется ничего, кроме кровавого месива.

А потом Стекло скажет: убейте своего ребёнка.

Но Стекло – милосердно. Оно не требует страданий, не требует жертв. Ему не нужна ваша боль – в той же мере, в какой ему не нужны ваше счастье, ваша радость, ваш восторг. Для Стекла нас нет, мы не точки и не пешки, но просто частицы мира, облагодетельствованного его незримым присутствием. Тем более мы должны стремиться к Стеклу, пытаться стать его деталями, обрести его силу, возвыситься над собой и над другими.

Наша задача не в том, чтобы убить свою мать, свою женщину, свою дочь. Не в том, чтобы стать мучениками. Наша задача в том, чтобы сделать ещё один шаг вперёд – и если мы можем сделать его, минуя страдание, давайте сделаем так.

Но смерть неминуема. Убийство неминуемо. Жизнь кажется самым священным, что у нас есть, и лишение другого жизни есть тот самый рывок, тот самый шаг вперёд, ближе к Стеклу, несоизмеримо выше нашего нынешнего положения. Вы готовы сделать этот шаг? Вы готовы прервать сонное течение вашей иллюзорной веры и стать настоящими? Вы готовы построить новых себя на руинах себя прежних?

Тогда я скажу вам: Тьма по-прежнему здесь. Тот, кто ушёл с Тьмой в сердце, тот, кто предал нас и канул в бездну, оставил на городе свой отпечаток. Он оставил наследие, которое даст ростки и пробьётся сквозь любую защиту, сквозь любой щит и любой меч. Как сорняк прорастает через асфальт и камень, так зерно, брошенное предателем, продерётся через нашу веру – и оставит трещину, которая если и зарастёт, то обратится в шрам, и этот шрам всегда будет болеть, напоминая о сделанной ошибке.

И мы должны вырвать это зерно из приютившей его почвы, выкорчевать росток, сжечь, истребить, уничтожить. Легко сделать это сейчас, пока он мал, пока он не набрал силу и не превратился в могучее дерево, пока вокруг него не вырос лес, пока его корни не обвили колонны, на коих держится наша вера, и не обрушили их в бездну. Болезнь проще предупредить, чем потом вылечить. Вакцина надёжнее лекарства, а наша вакцина – это мы сами. Наши глаза, наши сердца, наши руки – и оружие в наших руках. Зло можно уничтожить чем угодно – палкой, камнем, кухонным ножом. Любой инструмент в руках истинно верующего становится судьбоносным.

Но в оружии ли вопрос? Нет. Вопрос в той форме, которую приняло зло.

Приняло ли оно форму зубастого монстра? Нет.

Приняло ли оно форму подлого ростовщика? Нет.

Оно приняло форму растленной шлюхи. Падшей женщины. Площадной потаскухи. Вокзальной шалавы.

И плода внутри неё.

Вы не ослышались. Уходя из города, он оставил здесь кусочек Тьмы, её зерно. Он оставил своего наследника, своего ребёнка, который поглотит всех нас. Он родится, и над нами раскроются бездны, и наша вера будет попрана, и мы отдалимся от Стекла, и станем от него так далеки, как не были никогда – даже когда ничего о нём не знали. Нас выбросит на обочину, на окраину, мы превратимся в пыль, в тлен, в ничто.

Нет, мощь ребёнка будет не так велика. Это будет обычный ребёнок – по крайней мере первое время. Он будет плакать, как обычные дети, пить материнское молоко, как обычные дети, тянуть ручонки за погремушкой, как обычные дети.

Мы превратимся в ничто, потому что допустим возвращение Тьмы в наш город. Нам не хватило решимости уничтожить её источник – мы лишь изгнали его. Но нам должно хватить решимости уничтожить её послед.

Его родит гулящая девка, просто шлюха с проспекта Шлюх. Только такая и может принять в себя Тьму, дать ей приют – и стать матерью новой. Хотя нет, мы не можем говорить «мать», не можем осквернять это священное слово. У каждого из нас есть или была мать. Но здесь… здесь – я не знаю, что сказать. Найдите верные слова самостоятельно, я уверен, что у вас это получится лучше, чем у меня.

Да, мы должны предупредить Тьму. И это на шаг приблизит нас к Стеклу.

Мы заплатим цену упрёка: на нас будут смотреть, как смотрят на прокажённых.

Мы заплатим цену разрушения: мы выкроим из себя жалость, сочувствие, доброту – и оставим лишь гнев и холодный расчёт.

А потом мы заплатим цену ожидания. Потому что мы не сразу осознаем, что сотворили. Мы будем думать, что совершили страшное преступление – через час, через день, через месяц. Но потом мы поймём – каждый в свой срок, – что наш поступок был не просто единственно верным, но и самым важным в нашей жизни. Мы почувствуем, что Стекло стало ближе, что оно заполнило собой те участки нашего сознания, которые мы освободили для него. И тогда мы выйдем на улицы и поведём за собой толпы, и толпы будут внимать нам, преклоняться пред нами, следовать за нами.

Но сперва надо изгнать Тьму.

Аз есмь Ка, Хранитель спокойствия. Имя моё начертано на древних машинах, мне тысяча лет, и тысячу лет я оберегаю мир от Хаоса. Тысячу лет я стою на страже невидимой двери, тысячу лет бьются в неё змеи и прочие гады, тысячу лет я твёрже камня, прочнее стали, горячее огня, холоднее льда. Нет никого за мной и передо мной, я един и одинок, я всесилен и безгрешен, я вышел из коацервата и останусь последним до Большого разрыва, я – основа жизни и её же предел.

И каждый из вас станет мной, и мы станем едины.

Каждый из вас возьмёт в руку камень, или палку, или нож. И каждый из вас отправится в Белый квартал, и найдёт там женщину по имени Алярин. И каждый из вас ударит её ногой, или рукой, или камнем, или палкой, и каждый из вас изгонит из неё частицу Тьмы, и каждый из вас станет на шаг ближе к Стеклу.

И да настанет Стекло.

Аминь.