Текст книги "Спасти космонавта"

Пименов хохотнул:

– А, понятно. Тогда не настаиваю. Ну ничего, и через это надо пройти, привыкнешь. Давай, лейтенант, до встречи, – и зазвенел ключами, закрывая сейф.

Тагиров вышел на улицу, потопал по раскалённому асфальту в сторону своего дома. Хотелось помыться, уже в третий раз за сутки. Хоть немного притупить запах гнили.

Марат так и не решился поделиться с прокурором своими размышлениями, что с самоубийством Ханина не всё чисто. Служить сержанту оставалось месяц-полтора, а там – домой. Неужели не мог потерпеть совсем немного и уже на месте разобраться с неверной девчонкой, расставить точки над «i»? И что-то не так было с посмертной запиской.

А с другой стороны, Тагирову больше всех надо, что ли? Пименов – стреляный воробей, лучше знает жизнь. Может, у него этих самоубийц – по пучку в месяц, и все с прибабахом. Другие-то и не вешаются, верно?

Но мрачные мысли не отпускали, и особенно изводило чувство, что Тагиров чего-то не понял, не увидел явного. Совесть ныла, как больной зуб. Задумавшись, толкнул дверь хозяйственного магазина – надо было пополнить запас мыла, изведённый после яростного мытья. Прищурился, зайдя в прохладный полумрак после затопленной солнцем улицы.

И сразу услышал ЕЁ смех. Ольга Андреевна стояла у прилавка и болтала с продавщицей. На ней было легкомысленное летнее платье, открывавшее покрытые нежным загаром плечи, и какие-то несерьёзные шлёпанцы на стройных ножках, больше подходящие восьмикласснице на курорте, а не супруге грозного полковника Сундукова в своём гарнизоне.

Продавщица заметила Тагирова, спросила:

– Вам чего, молодой человек?

Ольга Андреевна оглянулась, радостно всплеснула голыми тонкими руками:

– Ой, это же мой лейтенант! Вот, Раечка, рекомендую – весьма незаурядный юноша, и приятный во всех отношениях.

Раечка двусмысленно хохотнула:

– Так уж и во всех? Уверены, Ольга Андреевна?

Теперь они смеялись вдвоём, а Марат тупо молчал, краснея. Забыв, зачем он припёрся в этот магазин, и чувствуя себя очень неловко.

– Ну вот, вогнали мальчика в краску, ай-яй-яй! – продолжая смеяться, Ольга подхватила Тагирова под руку. – Мы пошли, Раечка. Вы же меня проводите, лейтенант? Возьмите эту сумку.

Марат шёл по улице, кивая на её щебетание, и страшно боялся не подстроиться под лёгкий шаг; деревянно ставил ноги, стараясь не сбиться с ритма. Он шагал под руку с самой красивой женщиной гарнизона, а может быть, планеты Земля, и это видели все вокруг. И, наверное, смеялись над ним: что там себе вообразил этот сопляк? Ничего особенного не происходит, жена начальника попросила проводить, донести авоськи, подумаешь.

– Вот мы и пришли, мой лейтенант. Спасибо. Вы опять в каких-то своих мыслях и меня совсем не слушали.

Женщина лукаво улыбнулась.

– Ну что же вы? Возвращайте мне пакет, он не ваш.

Марат покраснел, неловко подал сумку, чуть не уронив. Решился и спросил:

– Да у нас чрезвычайное происшествие, сержант жизнь покончил самоубийством. Девушка ему вроде бы изменила, а он не стал ждать встречи, всего месяц надо было потерпеть… Как вы думаете, это естественный поступок? Мне важно ваше мнение, я хочу разобраться.

Ольга Андреевна перестала улыбаться. Посмотрела на Тагирова как-то странно: грустно и, кажется, оценивающе.

– Глупый вопрос, лейтенант. От вас такого не ожидала. Любовь иногда не то что месяц не может подождать, для неё и минута – невыносимый срок. Если она, конечно, настоящая. Вот у вас в жизни была такая настоящая любовь, лейтенант? Чтобы навсегда и немедленно? А потом хоть гибель, хоть тюрьма, хоть позор – всё одно? А, лейтенант? Ну, чего же вы молчите?

Марат чувствовал, что сейчас он должен сделать или хотя бы сказать что-то безумное. Но вместо этого промямлил:

– У меня, конечно. А как же? Была, да. Любовь. Даже не один раз.

Ольга Андреевна вздохнула.

– И зачем вы врёте, лейтенант? Вам не идёт.

Развернулась и пошла. В развевающемся белом платьице, которое своей полупрозрачностью ничего не скрывало.

* * *

Марат ещё в августе переехал из гостиницы в «весёлую квартирку» – коммуналку для холостяков. Состав жильцов часто менялся, ремонт никто не делал, но всё равно там было лучше, чем в общежитии. Тагирову повезло, ему досталась крошечная, в восемь квадратных метров, зато своя комнатка. И даже с мебелью: от предшественника остались солдатская железная койка, привычная ещё с военного училища, вполне приличный шкаф и полуживой стул. В комнате побольше жили два лейтенанта из бронетанкового ремонтного батальона, уже второй месяц торчавшие в командировке в далёком городе Чойболсане. А самая большая, где стояли диван и двухъярусная кровать, вообще пока пустовала: сосед, лохматый ракетчик, уехал на стрельбы в Капустин Яр, в Союз. Так что Марат неожиданно оказался единоличным жильцом хоть и ободранных, но просторных «апартаментов».

Тагиров долго тёр себя мочалкой, использовав последний кусочек мыла. Постоял под скудным, еле тёплым душем. Прошёл в свою комнату, достал из планшета машинописные копии бумаг, переданных прокурору. Перечитал опись личных вещей сержанта Ханина, хотя и так помнил её наизусть – список был недлинным.

Начатый «дембельский альбом». Каждый отслуживший в армии имеет такой – мутные любительские фотографии с однополчанами (чаще всего – с сержантом Примачуком, старшиной роты молодого пополнения), какие-то дурацкие стихи, вырезки из армейских газет. Из чего напрашивался вывод: Ханин ещё несколько дней назад не собирался вешаться, а, наоборот, предвкушал окончание службы и счастливую жизнь на гражданке. Чтобы там устроиться на работу, жениться, нарожать детишек. И раз в году, на 23 февраля, доставать этот альбом, показывать соседу или подросшему сынишке. Снова вспоминать службу, рассказывать затёртые байки… «Кто не был – тот будет, кто был – не забудет 730 дней без родных, без друзей».

Автоматный патрон. Многие солдаты после стрельб такие припрятывали, чтобы потом просверлить дырку в пуле и повесить на шею. Этакий брутальный сувенир из армии, «последний патрон». Мода на них пошла из Афгана и быстро распространилась на остальные войска. Ничего особенного.

Мятый листок с сигаретную пачку. На одной стороне – отпечатанная в типографии «опись боеприпасов. Гранатный ящик № (пропуск заполнен от руки, номер 988), гранаты РГД-5, количество штук – 12». Видимо, валялся листок на складе, Ханин его подобрал и использовал в качестве бумаги для письма: на обратной стороне карандашом торопливо были набросаны строчки:

 
И некого теперь винить,
Что хочется тебя любить,
И мне опять волнует кровь
Твоя горячая любовь.
 

Тьфу, чушь какая. Интересно, кто автор: сам сержант или кто-то из его товарищей? Впрочем, без разницы. Мальчишки стараются, пишут дурацкие стихи. Потом шлют своим прыщавым Дульсинеям или переписывают в те же «дембельские альбомы».

Каптёр роты передал Марату вещи сержанта, хранившиеся в кладовой: новенький чемодан искусственной кожи, хороший спортивный костюм и кроссовки, какие-то монгольские сувениры. «Дембельское приданое».

И чего? Ничего особенного, и никаких оснований идти к прокурору и просить не торопиться закрывать дело.

Тагиров выругался вслух. Подумал: «Мне что, больше всех надо? Дурью маюсь, будто заняться мне нечем». Пошел в ванную, чтобы отнести мокрое полотенце, толкнул дверь и замер на пороге: в нос ударил резкий запах спиртного. Щёлкнул выключателем, огляделся.

На потолке расплывалось бурое пятно, вниз срывались жирные тёмные капли, и их становилось всё больше. Марат поймал одну в ладонь. Понюхал, лизнул; сплюнул, скривившись. Блин, это не галлюцинация: привкус спирта чувствовался вполне явственно. Что бы это могло быть? Сосед сверху, прапорщик Вязьмин, изволит ванную с шампанским принимать, шалун?

Лейтенант, чертыхаясь, оделся и пошёл разбираться.

* * *

Дверь открыл расхристанный Петя. Покачнулся, молча пропустил Марата в квартиру. Прилип к косяку, не в силах оторваться – от него здорово разило «чамбуром». Тагиров распахнул дверь в ванную и остолбенел.

Грязнущий пол был заставлен огромными жестяными банками из-под томатной пасты, опустошенными и ещё нетронутыми. Ванна наполовину заполнена какой-то пузырящейся гадостью, стиральная машина надрывно гудела центрифугой. А воздух насыщен алкогольными испарениями так, что его можно было разливать по стаканам.

Марат, матерясь, выскочил в коридор, прошёл на кухню. Там на газовой плите гудел огромный самогонный аппарат, из медного змеевика капала в кастрюлю мутная жидкость. На столе и под столом стояли десятки разнокалиберных бутылок – уже наполненных и прикрытых крышками из синей бумаги, перевязанной черной ниткой, и пустых, ждущих своей очереди.

Процесс производства был в самом разгаре.

Тагиров выключил газ, вернулся. Схватил Вязьмина за плечи, начал трясти. Прапорщик глупо хихикал, голова моталась из стороны в сторону. Видимо, знатно надегустировался, контролируя качество продукта.

– Это что за хрень тут у тебя, Петя? – орал лейтенант. – Почему у меня с потолка льётся какое-то дерьмо?

– Ну чё ты, чё ты? Нечаянно я. Ик. Ведро браги на пол пролил, когда в цетри… центри… Ик. В машинку заливал! Пы-ы-ыскользнулся.

– Зачем в стиральную машину брагу заливать?! Отстирываешь, что ли? Совсем чокнулся, белочка к тебе пришла?

– Не скажи-и-и, – Вязьмин заговорщически подмигнул. – Хитрость такая – бражку в центер…фуге. Гонять. Ик. Быстро доходит. За три часа!

Прапорщик вдруг оттолкнул Марата, самостоятельно обрёл вертикальное положение и строго сказал:

– Народ, он что? Он ждать не может. Если выпить хочет – так прямо сейчас. А у меня – готово! Ик. Я про народ забочусь, ночей не сплю. Как раб. Ик. На галереях!

– На галерах, – автоматически поправил Тагиров. – Иди, пол в ванной вытирай, чтобы у меня не капало. Или я тебя прямо в твоём полуфабрикате утоплю.

Вязьмин дурашливо отдал честь:

– Так точно, та-арищ лейтенант! Бу сделано!

– Да пошёл ты, придурок!

Марат захлопнул дверь, сбежал по лестнице. Самогоноварение – дело подсудное. Но такие, как Петя, людей на самом деле выручают, в военных гарнизонах – строжайший сухой закон, в магазинах торговля спиртным запрещена. Начальники и прокуроры глядят на эти милые шалости сквозь пальцы, ибо сами «чамбуром» спасаются. А может, и свой интерес имеют – бутылка самого плохого самогона стоит тридцать тугриков, почти червонец на советские деньги, а томатную пасту Вязьмин наверняка ворует, затрат никаких, только копейки на дрожжи. Сумасшедшей прибыльности бизнес!

А вообще противно это всё. У прапорщика солдат погиб, а ему хоть бы хны, самогонку варит. Тьфу!

* * *

Хозяин квартиры в монгольской двухэтажке утихомиривал гостя:

– Ладно, чего ты паникуешь? Пока всё тихо. Я бы знал, если разнюхал кто.

Русский уже совсем опьянел, но водка его не успокоила. Наоборот, он уже был на грани истерики:

– Вот именно, что «пока»! А если бы я не успел с этим сержантом… того? Кто же знал, что он, сволочь, прознает. Шантажировать начал, скотина.

Монгол положил руку на погон, успокаивая:

– Всё хорошо ведь кончилось, да? Больше проколов не будет, вот увидишь. Пока не будем торопиться, выждем. Потом, когда успокоится всё, продолжим…

Русский сбросил руку с плеча, закричал, чуть не плача:

– Ни хрена не буду я продолжать! Хватит уже. А если ревизия вдруг внезапная? А? Если вся недостача всплывет – я чего делать буду? Я один не собираюсь чалиться, и тебя заложу, и всех!

Хозяин терпеливо вздохнул. Заговорил тихо, но убедительно:

– Ничего там не всплывет, если с умом сделаем. Может ведь склад и сгореть случайно, так? Да мало ли что может произойти. На вот, выпей лучше, – и протянул стакан.

Гость запрокинул голову, дёргая кадыком. Монгол продолжал вкрадчивым, проникающим в самую душу голосом:

– С оружием повременим. Тут для тебя сюрприз. Партия китайского жемчуга пришла. Тебе очень дёшево отдам. Считай, бесплатно. Скоро совсем богатый станешь, справку себе купишь, из армии комиссуешься. Бабу свою оденешь, как принцессу. Сам заживёшь, как король! Или как кооператор, ха-ха-ха!

Русский кивал, глотая слёзы пополам с водкой.

* * *

Вечером Марат повёз на дежурной машине до железнодорожной станции «груз двести» – гроб с телом сержанта Ханина. Старшим сопровождения отправили Викулова. В кабине мрачный Серёга молчал, а Тагиров не напрягал разговорами, сочувствуя приятелю.

У перрона остановились. Бойцы, кряхтя, с трудом выволокли тяжеленный деревянный ящик из грузовика, потащили в сторону багажного вагона.

Постояли, покурили. Марат кивнул на огромную упаковку из-под японского магнитофона, стоящую возле Серёгиных ног:

– А это что? Неужели двухкассетником разжился?

Викулов пожал плечами, отвёл взгляд.

– Не, это так. Просто коробка. Тут надо довезти, в смысле передать…

Тагиров почувствовал то ли фальшь, то ли смущение в Серёгиных словах, прервал неприятный разговор:

– Ладно, удачно добраться! Держись там.

– Да уж, «держись». – Викулов нахмурился. – Чего я матери его скажу? Эх!

Серёга махнул рукой, привычно ссутулился и побрёл к вагону.

* * *

– От так от, товарищи политработники! Ни черта не соответствуете, так сказать, высокому образу и, как его, идеалу. Партия, оно что? Оно – ум, честь и совесть нашей эпохи. А у вас ни ума, ни фантазии.

Дундук замолчал, высморкался прямо на пол кабинета, прижав ноздрю толстым пальцем. Сверкнул злобными глазками на полтора десятка сидящих, не шелохнувшись, офицеров, и продолжил:

– Два взводных из автомобильного ремонтного батальона приволокли монгольскую проститутку в общежитие. Это как так понимать, а? Она же – представитель братского социалистического народа. А вы, вместо того чтобы братьев защищать от китайских агрессоров, их имеете! За деньги! Тьфу!

Марат не выдержал и захихикал. Остальные тоже начали прыскать в кулаки. Полковник Сундуков аж захлебнулся от такой наглости, закашлялся. Сплюнул, заорал ещё натужнее:

– Тагиров! Встать! Ты чего ржёшь? У тебя комсорги взводов вешаются в пьяном виде по складам, а ты?! Прокурор его хвалит, ишь! Расследование он провёл. Может, ты подчинённых сам вешаешь, чтобы тебя Пименов похвалил, а? Садись.

Ошарашенный Марат опустился на стул. Замполит продолжил:

– Товарищ контрразведка приходил. Очень сложная ситуация, очень! Монгольские друзья начали подрывную деятельность, всякие демократические организации придумывают. Может, и вооруженное бандитское подполье организуют. Так что бдительность, товарищи! Никаких половых контактов с местным населением, а только правильные, политические и воспитательные!

Раздался тихий стук, в дверь просунул голову взмыленный посыльный. Подойдя строевым шагом к полковнику, он долго не мог отдышаться, разевая рот и тараща глаза на грозного начальника.

– Ну чего тебе, боец? Чего пыхтишь, забыл, что сказать хотел?

– Товарищ! Полковник! Тама… Кольцо!

– Фуйцо! Ты это, воин, объелся белены? Сталинградская битва, что ли? Какое ещё кольцо?

Солдатик испугался окончательно и забормотал:

– Дежурный послал вас искать… Начальника базы нету, вы – старший. Объявлена операция. «Кольцо».

Сундуков сразу посерьезнел, начал говорить рублеными фразами:

– Так, немедленно в парк, там командиры батальонов, вызовешь в штаб. Дежурному – общее построение базы через пятнадцать минут, прекратить все работы и занятия. Выполняй.

Солдатик выскочил из кабинета как ошпаренный.

* * *

Операция «Кольцо» означает, что где-то кого-то надо окружить, прочесать местность, поймать искомого и предъявить пред ясные очи начальства. А причина поисков бывает самой разной. Может быть, пара запуганных солдатиков первого года службы не выдержала издевательств и сбежала в лес. Или у бойца поехала крыша, он в караульном помещении перестрелял безвинных товарищей и ушел в поля, унося автомат и полный боекомплект. Бывает, просит помощи милиция, когда из зоны уходят в рывок зэки, перебившие конвойных. Всякое бывает.

На втором курсе училища Марату пришлось уже участвовать в подобном, когда из свердловского пехотного полка сбежал с поста воин с калашом и двумя магазинами. Тогда курсанты битых двенадцать часов ползали по кустам и трясинам, разыскивая дезертира. Тагиров на всю жизнь запомнил жуткое чувство холода в кишках, когда в десятке метров хрустнул сучок и потревоженная зверюшка (скорее всего, косуля) рванула через чащу. Потому что автоматы курсантам выдали, а боеприпасы нет. Какой-то высокий начальник решил, что патроны будущим офицерам по такому пустяковому поводу доверять нельзя. И Марат всеми силами давил паническую мысль, что вот сейчас выйдет этот беглец из-за дерева, передёрнет затвор и даст от живота очередь. А потом сменит опустевший магазин и ещё раз даст. И Тагирову останется только умирать вместе с однокашниками, потому что не шишками же в убийцу кидаться…

В дислоцированной на территории МНР 39-й армии дезертиры встречались реже, чем где-либо. Во-первых, все части – боевые, развернутые и постоянно то на учениях, то на занятиях. У солдата времени нет о всяких глупостях думать, да и до издевательств над молодыми у «дедушек» руки реже доходят. А, во-вторых, в пустыне особо не разгуляешься. И не спрячешься. У монголов самым строгим образом заведено: увидел в степи чужака – скачи во весь опор в ближайшее отделение милиции, докладывай. Иначе самому тюрьма и баранов в казну заберут. Хотя если дезертир как-то незамеченным доберется до юрты и попросит приютить, то вечный, как пустыня, закон гостеприимства требует от аборигенов его принять, накормить и всячески защищать от врагов и властей.

Об этом и разговаривали Тагиров с Воробьём, мотаясь в кабине «Урала». По команде «Кольцо» группу из сорока бойцов вооружили, экипировали, посадили в два грузовика и отправили маленькой колонной в степь. Дорогу показывал идущий впереди потрёпанный «газик» монгольской милиции.

Десятки машин чойренского гарнизона сейчас также пылили через Гоби, выстраиваясь в гигантскую петлю вокруг предполагаемого места нахождения дичи, подлежащей поимке. Марат чувствовал возбуждение – такое же, наверное, какое испытывали его предки, готовясь к грандиозной ханской охоте.

Воробей тоже улыбался во весь рот и травил бесконечные байки:

– Уже четвертое «Кольцо» за два года. В первый раз мы даже доехать не успели, развернулись с полпути – беглецов в котельной взяли в гарнизоне. Они, оказывается, и не убегали никуда, прямо в части прятались. Вот во второй раз труднее было. Двое суток ползали по степи, зимой, в самую холодрыгу. Солдат ушел с оружием, паника до самого верху. Намерзлись, как цуцыки!

– Нашли?

– А то! Еле-еле. Степь черно-серая вся, без снега, а он в шинели – как разглядишь? Один раз всё до гарнизона прочесали, потом второй. Вот со второго раза только обнаружили.

– А он что, отстреливался?

– Хрен там. Залез в яму какую-то да и замерз насмерть. А мы, как дураки, все ноги оттоптали. У меня два бойца в группе серьезно обморозились, в госпитале потом лежали. Одному все пальцы на ногах ампутировали.

– Трындец, считай, калекой стал из-за урода. А в третий раз когда?

Воробей засмеялся.

– Ха-ха-ха! Там вообще кино и немцы. Недавно совсем, в июне. Приезжает в гарнизон монгольский милицейский капитан – тот самый, что в «газике» едет, Доржи. И говорит, что араты видели в степи советского офицера, идущего на юг, в сторону Китая. Мол, дайте сопровождающих, чтобы задержать. Ну, проехали семьдесят километров и видят картину: солнце палит, полдень. И посреди пустыни вышагивает тип в парадной офицерской форме: золотые погоны, медальки болтаются, в руке – дипломат. Полный сюрреализм. Наши друг на друга смотрят: вроде с утра не пили, с чего галлюцинации начались? А это оказался начфин пехотного полка. В дипломате – сапожная щетка и журнал «Весёлые картинки». Представляешь себе? Как он без воды столько на жаре отмахал – чёрт его знает. Короче, с ума сошёл. Его вертолётом в Читу. Лечится теперь.

– Ё-моё, а чего это с ним?

– Чего-чего. Тут круглый год одно и то же, служба да бухло. И ветер последние мозги выдувает. Приехали вроде?

Небольшой бивуак состоял из развернутой уже радиостанции и десятка разнокалиберных машин.

Монгольский «газик» остановился, из него вылезли туземец в милицейской форме по имени Доржи и Морозов. Майор махнул рукой. Марат открыл дверцу, выскочил из кабины, хлопнул ладонью по борту:

– К машине! Вылезайте, гвардейцы.

Пока бойцы строились, Тагиров и Воробей подошли к командирам. Разговор явно был непростым, Роман Сергеевич морщил лоб. Ему что-то тихо говорил холёный капитан с красными петлицами, рядом топтался здоровенный дядька в непривычной пятнистой форме без знаков различия. Монгол стоял несколько в стороне, всем своим видом демонстрируя отстранённость.

Воробей дёрнул Марата за рукав и прошептал на ухо:

– Тут серьёзный замут какой-то. Капитана видишь? Гарнизонный особист, Мулин.

– А в камуфляже кто?

– Хрен его знает, вижу в первый раз.

Контрразведчик прервал разговор, спросил у Морозова:

– Ваши? Подойдите сюда, товарищи лейтенанты. Прошу слушать внимательно. Вы поступили в моё распоряжение на время выполнения операции «Кольцо». В этом районе (капитан обвёл рукой горизонт), в квадрате примерно десять на десять километров, обнаружена разведывательно-диверсионная группа противника. Предполагаемый состав – три человека, но они теперь, скорее всего, будут действовать поодиночке. Вооружены. Ваша задача – развернуться цепью и прочесать местность в указанном направлении. При обнаружении следов, непонятных предметов, чего-либо необычного – немедленно останавливаться и вызывать меня. Ясно?

Воробей хмыкнул:

– Вот это да, китайские диверсанты! Это учения?

Капитан побагровел:

– Какие учения, лейтенант! Боевая операция. Майор, что это за клоунов вы привезли? Если бы мне хватило мотострелков и разведчиков, в жизнь бы я не стал рембатовцев привлекать! Интеллигенция, тьфу! Вы боеприпасы хоть не забыли взять? Или с разводными ключами припёрлись?

Лёха растерянно пробормотал:

– Виноват, товарищ капитан. Просто как-то неожиданно. Вооружение и боеприпасы получены и проверены, конечно. При обнаружении противника умело применим, не сомневайтесь!

Особист схватился за голову. Здоровяк в камуфляже заржал и ядовито заметил:

– Что ты там применишь, шнурок? Ты его обнаружь сначала. Это же ди-вер-сан-ты, пекинский отряд специального назначения «Волшебный меч Востока». Профессионалы, дурья твоя башка. Ваше дело – внешнее оцепление и поиск следов, а проще говоря, создание массовки. Жёлтые увидят толпу и, может быть, запсихуют. Непосредственный поиск будут вести мои ребята и разведбат мотострелковой дивизии. Ясно? Сейчас «вертушки» подгребут, будут шарить местность. А вас упаси Господи встрять.

Марат кашлянул и спросил:

– Ну всё-таки, товарищ… Не вижу вашего воинского звания. Нельзя же исключать, что они на нас выйдут. Как нам своих людей инструктировать?

Здоровяк и не думал представляться. Сплюнул и ответил:

– Лейтенант, если они на вас выйдут, вам только и останется, что «груз двести» оформлять. Теоретически – брать живыми, стрелять по конечностям. Если ты успеешь эти конечности разглядеть, что вряд ли. Пошли, жандарм.

Тип в камуфляже фамильярно обнял особиста за талию и повел в сторону, что-то объясняя. Хмурый Морозов исподлобья посмотрел на лейтенантов:

– Ну, всё понятно? Цепью, интервал десять метров. Бойцов предупредите, чтобы патрон в патронник не досылали и с предохранителя не снимали. А то китайцы китайцами, а меры безопасности никто не отменял. Делите солдат пополам, сейчас радистов получите. И проверьте, чтобы вода в поясных флягах была. Солнце жарит, нам только тепловых ударов не хватало. Связь каждые полчаса. Действуйте.

* * *

Грохочущие вертолёты улетели на заправку, и над степью воцарились обычные звуки – свист ветра да стрекот саранчи. Цепь двигалась не спеша, поднимаясь на невысокие холмы и спускаясь в распадки. Каждый час Марат останавливал людей на перекур и обходил сводный взвод, разговаривал с бойцами. Ничего особенного замечено не было. Впереди, километрах в трёх на север, ревела движком боевая машина пехоты, копошились фигурки – там вели поиск разведчики мотострелковой дивизии.

Первоначальное возбуждение от участия в реальной боевой операции давно прошло, солнце пекло, вода кончалась. И всё уже надоело.

Двухметровый Олег Примачук подождал, пока Тагиров поднимется к нему на сопку.

– Ну чего, лейтенант, как думаешь – долго ещё нам тут бродить?

– Не «лейтенант», а «товарищ лейтенант». И на «вы». Не забывайся, сержант. Бродить будем столько, сколько нужно.

Примачук оскалился.

– Ладно, ладно. Понял, товарищ командир.

– Ещё бы ты не понял. А то не посмотрю, что ты старшина роты и «дембель», огребёшь у меня. Лучше скажи, ты ведь с Ханиным дружил?

– Да. То есть так точно, корешились. Жалко пацана, конечно. Хотя он себе на уме был.

– В смысле?

– Ну… Сам по себе. Особо не откровенничал ни с кем. Знаю, что девчонку очень любил свою, Наташку, из-за которой вроде… – Примачук замолчал, помрачнев.

Тагиров, однако, решил продолжить:

– Скажи, а он стихи писал? И вообще, какой он был?

Сержант вздохнул, пожал плечами.

– Это да, писал. Хорошие стихи, в рифму! Всё мечтал, как на гражданку уедет, женится. В институт хотел поступать. Такой, не сказать, что жадный. Бережливый, всё на дембель копил, подарки хотел купить родакам.

– Что-нибудь было необычное с ним в последнее время? Перед этим… перед гибелью?

Примачук отвёл глаза, забормотал:

– Да ничего такого вроде бы. Говорю же – особо не болтал, всё с письмами Наташкиными носился да на складе торчал безвылазно.

– Ладно. Если вспомнишь – скажи.

Сержант повеселел, разговор явно его тяготил.

– Так точно, товарищ лейтенант. Разрешите в бинокль глянуть?

– На.

Марат передал оптику и начал спускаться по осыпи в пересохшее русло давно умершей речонки. Камешки выскакивали из-под сапог и весело шуршали, наперегонки сбегая вниз. Тагиров покачнулся, поскользнувшись, схватился рукой за валун. И отметил самым краешком глаза какое-то еле уловимое движение. Поднял взгляд.

Пятнистая тень вдруг выросла на полнеба, загородила свет. Удар летел сбоку в голову, Марат рефлекторно отшатнулся, чудом успев вместо виска подставить лоб, повернувшись к нападавшему. В глазах вспыхнуло красным, потом потемнело. Уже теряя сознание, услышал крик Примачука:

– Куда, гад! Не трожь летёху!

И отключился.