Текст книги "А также их родители"

Честный ребенок

Папочка укладывал детей спать буквально раза два.

То есть два вечера подряд: был острый приступ родительской любви, удачно наложившийся на внезапные свободные вечера. В общем, в некотором роде экстрим, приятно щекочущий мои нервы.

Дальше – как всегда: папочка на встрече, укладываю я.

Собралась было подзаткнуть одеялки и учесать к компу, как слышу сдавленные рыдания.

– Мишка, ты чего?

– Ыых… уууыы… бээуу… ввввыыыиииююуууу…

– Ну что опять с тобой?! Ладно, двигайся, я с тобой прилягу.

Вытерев мокрую мордашку, интересуюсь в темноте:

– И вот чего ты, чуть что, рыдаешь?

– По папе… соскууучился…

– Ах ты мой славный малыш! Ведь папа же работает.

Со звоном высморкавшись в салфетку, Мишка холодно замечает:

– Какая работа может быть ночью?!

– Ну мало ли какая: встречи там, то-се. Работа – это, брат, тебе не фуфел какой-нибудь.

Мишка начинает завывать по новой.

– Да что у тебя за любовь разыгралась к папе! Ты вообще кого больше любишь – папу или маму?

– Самый идиотский вопрос, – мрачно комментирует сверху Сандрик.

– Тебя не спрашивают! А, Мишка? Ну как – папу или маму?

– Папу, – прерывисто вздыхая, отвечает честный и безыскусный мальчик Миша.

– Ну ничего себе, – удивляюсь я.

– Да он просто маленький и соскучился, – спешно пытается исправить положение Сандрик.

– Да я не обижаюсь – пусть любит на здоровье, – вытираю я очередную порцию слез с Мишиной мордахи.

Все поняли, что наш папа – совершенно прекрасен? То-то же. Согласно правилу двух полицейских, ему досталась роль «доброго».

Он видит детей только вечером – они уже отвоевали со мной длинный день, уроки сделаны, зубы вырваны, носы промыты, перемирие и всеобщее братание! Он воркует над детьми, а они виснут у него на шее, стрясая монеты, потому что злой полицейский денег не дает, а только скрипит насчет того, что все в жизни надо заслужить честным трудом.

Чтобы отец почувствовал всю глубину отцовства, в начале пути я давала ему карт-бланш, но чаще всего убеждалась, что очень зря.

Например, после каждой прогулки без меня дети возвращались домой грязные по самые уши и непременно мокрые.

– Почему? – резонно вопрошала я, стаскивая штаны с Сандро в полном отчаянии от грядущего внепланового бронхита.

– Мяч упал в озеро, а откуда я мог знать, что он за ним бросится в воду?!

Бывало и похуже.

В один прекрасный день папачос решил прогулять пятилетнего Сандрика, чтобы тот перестал мучиться ревностью к новорожденному младшему братцу. Я в блаженном покое пользовалась дома заслуженным почетом и уважением. Какое счастье – думала я, – дожила: один ребенок спит в парке с няней, второго заткнула папаше, свобода!

События тем временем разворачивались следующим образом: повозившись немного с сыном, папа решил вернуться к делам.

– Может, для разнообразия пойдешь в гости? А давай мы тебя к Автошке отвезем, тут ближе, – предложил папа. – Ты поднимись и позвони, дома обязательно кто-то будет.

Сандро сделал, как было приказано: послушно поднялся вверх, позвонил.

Молчание. Еще раз позвонил. Тишина. Стал долбить руками, потом ногами, потом звать, но железная дверь упорно молчала. Он все не мог поверить, что остался один на пустой лестнице, и отчаянно ждал хоть какого-то знака: сопел, прислушивался, снова бился, но когда надежда угасла – наконец заплакал.

Сыну ничего не оставалось, как спуститься вниз. Шумная улица была полна незнакомых людей, и Сандрику пришлось вспоминать – чему учили его родители на случай экстремальных ситуаций.

Правда, ему тогда было года три, не больше.

– Сандро, – мама и папа подошли к делу серьезно. – Если ты вдруг окажешься один, ты должен сказать взрослым вот что: «Меня зовут Сандро, моя фамилия такая-то, я живу в городе Тбилиси по адресу такому-то, мой домашний телефон – вот то-то и то-то». Понял?

Сандро кивнул кудряшками, тараща круглые глаза от усердия.

– Повтори, – царственно позволил папачос.

Сандро набрал полную грудь воздуха.

Мы приготовились слушать, улыбаясь в умилении: какой у нас умный ребенок!

– Я ничо такого ни жнаю, – четко отрапортовал Сандро, выдохнул и улыбнулся во всю ширь щербатого рта.

Это стало еще одним домашним мемом, но оптимизма не прибавило.

Сейчас-то он мог отбарабанить без запинки всю спасительную информацию, только – кому?! Кому ее сказать – все проносятся мимо, только пара сердобольных студенток, отплевывая семечки, отметила – какой миленький, а чего плачет? Но все равно прошли, не останавливаясь.

Отходить от подъездной двери было страшно – а вдруг потеряется и заблудится? Сандрик вытянул шею, поглядел в сторону парка и вдруг вспомнил, что там каждый день гуляет Мишка с няней Мариной. Раньше Сандро тоже с ними ходил, а потом началась школа. Но это была спасительная мысль и шанс найти кого-то из своих.

Спускаясь по знакомым мощеным аллеям вниз, Сандро тревожно смотрел по сторонам, чтобы не пропустить знакомые лица. Нет, мимо ходили чужие няни, а при них – дети, кто в коляске, кто за ручку. Снова стало страшно – и Сандро быстренько побежал назад, позвонил в дверь снова, опять – молчание.

Не в силах вынести отчаяние, мальчик сел на ступеньки и завыл, всхлипывая и поливая лестницу потоками слез. На звук выглянула соседка и ахнула – ребенок был залит не только слезами, но и кровью: от напряжения лопнул капиллярчик.

В это время я доделывала маникюр, довольная передышкой: дети пристроены, я отдохнула, жизнь налаживается! Может, я смогу выходить гулять с девочками?

Телефонная трель прервала мои мечтания.

– Простите, у меня ваш мальчик, не волнуйтесь. – Женский голос был мне незнаком. Пока я судорожно нашаривала стул, чтобы не упасть, в трубке возник рыдающий Сандро:

– Ма… ма… Ма-ма!

– Как?! Как можно было оставлять пятилетнего ребенка одного, не проверив, есть ли кто-то дома? – бесконечно поминала я папачосу вопиющую безответственность.

Он покаянно склонял голову, пока его ангельское терпение не лопнуло:

– А помнишь, как ты не могла его укачать в первую неделю ночью и чуть не выбросила?

Нашел что напомнить! У меня была послеродовая депрессия. Это нечестно.

Но справедливости ради могу покаяться, что мы оба в невежестве ставили над первенцем нечеловеческие опыты.

Как мы столкнули Сандрика с кровати

Зима была очень холодная, а наше тогдашнее жилище – странная пристройка в «итальянском» дворе – обогревалась только воняющим соляркой прибором под названием «Турбо».

Две комнатки – гостиная и спальня, санузел – не просто странный, а сюрреалистический, застекленный (sic!), стоящий на сваях и дизайнерски задрапированный занавесочками из столовой клеенки, а между комнатами втиснуты кухонька и лоджия.

Молодые восторженные родители забрасывали первенца игрушками и обращали на него слишком много внимания – каждое действие, начиная от показывания пальчиком на птичку и заканчивая сидением на горшке, вызывали конвульсии восторга и подробные пересказы всем встречным и поперечным, которые, конечно, должны были узнать, что мы произвели на свет гения.

Папачос утром уходил на работу; ожидая его, мы с Сандриком целый день развлекали друг друга.

– Тутанааа! Аликусиааа! – громко звал кудрявый ангел снизу вверх свою массажистку, соседку Сусанну и ее сына. Сусанна выглядывала и ворковала с балкона, курдские девчонки ревниво следили за их флиртом – Сандрик им тоже нравился. Он вообще с рождения умел налаживать отношения с женщинами.

Несмотря на то, что родители мы были молодые и не очень опытные, кое-что мы делали правильно: например, спать укладывали ребенка строго в его кроватку. Но когда приходило время ложиться нам самим – в ледяные простыни – потихоньку перекладывали круглого сонного мальчика и грели таким образом постель. Потом – согласно протоколу – переносили его обратно и быстренько ныряли под нагретое одеяло.

Однажды под утро нам показалось, что на ногах лежит посторонняя тяжесть, повозились и пинком сбросили ее на пол – наверное, подушка, решили мы спросонья синхронно.

Подушка тяжко шлепнулась на пол и крякнула. Ногам стало легко. Почмокав губами, мы приготовились продолжить сладкий утренний сон, однако неясная мысль заметалась, как доброе привидение, в полумраке спальни. Попробовали отогнать, но мысль поплотнела и уселась прямо на голову.

– Слушай, – сонно спросил папачос. – А где ребенок?

– В кроватке, наверное, – так же сонно отвечала я, не открывая глаз.

– А что мы сбросили на пол? – продолжал папачос.

Некоторое время мы помолчали, перебирая варианты.

Подушка? Тогда почему она была такая тяжелая и издала какой-то живой звук? Кошка? Но у нас нет кошки! Мысль упорно вела в правильном направлении. Вот, во-о-о-от, ну-ка, ну-ка, итак, мы слышим верный ответ, и это…

– Ребенок, – открыли мы глаза одновременно, подорвавшись, как на мине, и с остановившимися сердцами высунули головы за изножье кровати.

Сандрик лежал в коконе собственного одеяла, закукленный верчением, и спал, как ангел.

На полу.

Он не понял, почему его священный сон был грубо прерван выдиранием из кокона, болтанием по воздуху, стискиванием в четыре руки, лобызанием холодным носами в теплые щеки.

– Он, наверное, пришел к нам ночью, – строили мы предположения, обняв мальчика с обеих сторон и грея об него руки. – А потом ему стало жарко, и он стал по нам ползать! А потом мы его… сбросили.

Мы ошеломленно посмотрели друг на друга, потом на недовольное сокровище.

– Мы же никому про это не расскажем? – осторожно спросила я.

– Только ему самому. Когда подрастет, – пристыженно кивнул папачос.

Опыт мытья

– Мишка, хватит пялиться в телевизор, пошли купаться.

– Сейчас! Сейчас-сейча-ааас!

– Оставь эти игрушки – возьми только Спайдермена, и хватит.

– Ну ка-ак?! Мне же тоже надо их покупачь, они все гряжные! А чем ты мне голову будешь мычь?

– Смотри, какой шампунь новый: ааах! Как пахнет! Божественно! Твоя голова будет пахнуть, как я не знаю что.

– Ладно, наливай. И дай полотенце – глаза вытирачь. Тока я сам буду поливачь!

– Так. Идите спать, немедленно.

– Сейчас-сейчас, только досмотрю эту серию. Это моя любимая серия!

– У тебя все серии любимые, это не закончится до утра.

– Ну одну-ууу!

– Так, я сейчас как разозлюсь и начну террор!

– Мама, понюхай мою голову и успокойся!

Если бы мой первенец был счастливчиком с серебряной ложкой во рту, он бы родился у меня не в двадцать восемь, а в сорок: я была бы мудрой, как китайский болванчик с тикающей головой. Уж наверняка я бы столько не волновалась и не ставила бы на нем опыты.

Но ему остается утешаться двумя фактами: первое – он Почетный Член Академии Экспериментальных Первенцев, второе – есть еще кое-кто, которому повезло немногим больше: младший брат.

В результате многолетних экспериментов над этими двумя везунчиками мной была выведена система выживания матерей в условиях, близких к фронтовым. Я могу научить молодых неопытных мам многим секретам профессии. Когда у тебя рождаются дети с характером, ломать их нельзя – надо лавировать. Не секрет, что дети обожают говорить «нет» на любое конструктивное предложение.

Например:

ваш ребенок не любит мыть голову.

Как это происходит обыкновенно

Несмотря на легкомысленные уговоры отца семейства: «Да перестань ты его мыть без конца, где там грязь, это же невинное дитя!» и уверений, что через пару лет грязь сама отвалится кусками от подпрыгиваний на земной тверди, вы убеждены, что ребенка надо мыть даже при отсутствии ванны и воды, иначе устои рухнут, стены истлеют, летучие мыши закроют солнце, и черви пожрут все святое.

Это – ваша религия, ваше кредо, ваш моральный кодекс и часть культа: священный ритуал обложен атрибутами фанатизма – термометр в кипяченой и остуженной воде, настой ромашки в термосе нервно дожидается своего выступления, только что распечатанное мыло и шампунь редкой породы эквилибрируют на бортике ванны, губка Спанч Боб натуральная-морская-вываренная-в-соде плавает в сливочной пене, а на кровати расстелена подогретая простыня, на тумбочке зловеще сверкают стерилизованные хирургические орудия – ножнички, пилочки, палочки для ушей, ватные тампоны – на всякий случай, спирт, мазюльки отдельно для лица, отдельно для ног, отдельно для задницы, присыпка – «Он уже здоровый конь, куда ты ему присыпкой яйца пудришь!», – фен, массажная щетка, стопочка идеально отглаженного белья, носочки-мосочки, шиншилловый спортивный костюмчик – культовые предметы выложены до последнего винтика, о, Великая Богиня Праведного Материнства, все ли на месте?!!

В груди свербит свинцовая тревога, на лбу нахмуренном – ручьями хладный пот. Слащавым голосом:

– Пошли в ванну, вода остывает.

– Чего – мыться опять? Я чистый!

– Мы договорились еще вчера, и ты сказал, что пойдешь добровольно!

– Я вчера обещал, а сейчас передумал.

– Ах, так?! Папачос, включаем план «бэ»!

Последующее может описать любая мамаша с точностью до миллиметра и сотой доли децибела – как именно скользкий засранец вырывается и паучком ползет на кафель прочь от апологетов Мойдодыра, сгоняя нечеловеческим воем к вашим дверям соседей, полицейский патруль и неправительственные организации по защите прав несовершеннолетних от родительского насилия.

Но у вас на мушке цель – голова молоденца, ее надо вымыть любой ценой, и вы швыряете по кругу гранаты с выдернутой чекой, и круговым молниеносным движением рассекаете поперек пояса стаю бешеных самураев, дух Брюса Ли аплодирует вашему броску в воздухе со змеей шланга наперевес – и! О, чудо! Ваши исцарапанные щеки, выдранные клочья волос, залитая к чертям собачьим квартира, испохабленные стопочки шиншилловых костюмов и разъяренный супруг усеивают этот тернистый путь шипами.

Но дело того стоило!

Объект культа чист и свеж, его голова уже пахнет не псиной, а фиалками, и, поверженный и посрамленный, он торжественно несом служителями культа в виде махрового бревнышка на подогретую в пятый раз простыню.

О Великая Богиня Праведного Материнства, еще одна жертва на твоем алтаре!

(Там дальше еще ногти стричь и уши палочками чистить – но это две совершенно отдельные темы.)

Как это надо делать на самом деле

Ведь есть у вашего ребенка – как и других ему подобных – любимая игрушка: может статься, так ненавидимая вами кукла, задристанная алчною любовью, с оволосеньем фрагментарным, и вот настал момент священный, когда она послужит Делу, принесет присягу на верность и совершит публичный акт – как самурай во имя чести.

Не кукла, может статься, а плюшевый безглазый обормот или уродский Хоррормен с культяшками на месте рук и ног, а то и вовсе грузовик – не дрейфьте, ведь главное – не ноги, зубы, хвост, к чему нам красота, а – голова, которую вы мягко предложите Объекту Культа искупать совместно.

Вначале приведите в надлежащий вид ваш внутренний мирок, измученный стараньем: перфекцьонизм наш враг, он крови жаждет!

Расслабьтесь – вы не на сцене, не на экзамене иль исповеди, ничем вам не грозит невымытая голова младенца.

Вам тоже мало лет и наплевать, что образцовый дом ваш в стиле арт-нуово в скорейшем времени обгажен будет сильно, цветы не пересажены, и сплетни без вниманья, а бесценные минуты жизни вашей улетают втуне.

Поймите, мать – это все есть ваша жизнь, и наслаждайтесь им.

Дайте младенцу тазик с водой.

Пусть сам попробует ручкой – хороша ли, тепла ли? Пусть сам нальет пахучей джонсоновской дряни и взобьет пену – и даже пузырей напустит заодно, – но вы целенаправленно ведите генеральную линию: урода надо вымыть.

И говорите, говорите, проговаривайте все детали, нюансы и мелочи, учите младенца и спрашивайте у него совета.

– Давай ему голову понюхаем. Пахнет же? Фух, как плохо пахнет, а я его обнять хочу. А меня тошнит. Если его прямо в воду окунуть, глазки же будет щипать? Будет. Что будем делать? Я придумала: пусть он сядет и голову отклонит назад – вооот таак, видишь? А я буду ладошкой прикрывать глазки. А ты ему намочи голову – тихонько лей, струйкой! А теперь давай ему шампунь нальем. Видишь, какой он славный – правильно сидит и тебя слушается! А теперь надо хорошенько промыть все волосы, до корней – а то мыло чесаться начнет, понятно? Так, осталось только намылить ему шею, прополоскать – и вперед!

Объект Культа утопает в блаженстве, кукла-патриот выполнила священный долг перед родиной и заодно перестала пованивать, у вас появился шанс помыть Объект в соответствии с предложенной матрицей: все довольны и счастливы, и никаких ритуальных драм.

Но не надо вот этих лишних причиндалов, они вами манипулируют: просто наполните ванну и накидайте игрушек, сами никуда не уходите и – говорите, говорите Объекту, что ему надо делать, слегка намочите ладонью затылок, усадите его как в парикмахерской – отклонив голову назад, дайте ему шампунь, пусть сам вотрет в волосы, держите ему подбородок, медленно лейте воду – и говорите, говорите успокаивающим голосом о том, как хорошо пахнет голова у этого паршивца Хоррормена, а вот соседская Анька пусть так и орет, как резаная – она же девочка, что с нее взять, а мы, герои, ничего не боимся, и – держи голову назад, сиди смирно, не вертись, как Хоррормен, помнишь, как мы его помыли отлично? еще пять секунд и все, финиш! Что нам голову мыть – раз плюнуть, два чихнуть!

И вот ребенок чист и свеж, весел и горд, и вы почти плачете от счастья – потому что нет на свете ничего более трогательного, чем пахнущий мылом младенец в махровой простыне.

Возьмите платок и не раскисайте.

Эксперимент может сорваться в первый раз – терпение.

Не отступайте – просто будьте внутренне спокойны, как железобетон.

Помните, что сказал Ошо: если возможно приручить дикого льва ласковыми словами и вкусным мясом, что же мешает нам приручить таким же образом человеческие существа?

Чему они нас учат

По-моему, главное мое приобретенное полезное свойство – терпение.

Бог терпел и нам велел – очень высокая планка, людям не нравится, и щеки подставлять – да что же это такое, взять и шваркнуть так, чтобы больше не хотелось, и оно себя оправдывает.

А если выхода никакого нет – сидишь и терпишь. Вернее – ждешь. Пережидаешь.

Наденешь простое серое платичко, сверху передник, сядешь на пороге и чего-нибудь руками, чтобы время не зря текло – или орехи колешь и чистишь, или рис переберешь, или фасоли наломаешь, или кукурузы лущишь, или те же чистые орехи на нитку нанизываешь.

А еще можно все дырявые тряпочки перебрать и заштопать. А потом еще раз перебрать и выкинуть – прям вот так, штопаные.

Или в конце концов давно отложенную книжку почитаешь, но это же все просто время обмануть, а на самом деле ты сидишь и терпишь, пока время медленно проползет, и то самое, чего ты ждешь и ради всего терпишь, придвинется.

Больше время никак не ускорить, что ни делай, ни молитвами, ни уговорами, ни сам навстречу не пойдешь – дороги-то не знаешь, опять расправишь свой запачканный передник и думаешь: постирать или так сойдет.

И постепенно свернутая в тугой пульсирующий ком нетерпелка внутри успокоится, ослабнет, расправится и раскинется лавандовым полем в полнеба.

Все произойдет само собой, а ты только встречай – орехами, кукурузой, фасолью и книгами. И чистым передником, который можно уже снять и кинуть на стул.

А если бы не терпела и не ждала – оно бы тоже пришло, но откуда же взять тогда знание о терпении.

Сандро и музыка

– Сандро очень стеснительный, – выложила я перед сном папачосу наработанные за день умозаключения. – Надо его научить чему-нибудь такому, чтобы он стал первым парнем на деревне.

– Футбол? – предположил папачос.

Я напомнила, как наш сын ходил на футбол: тренер похвалил его физические данные и поставил в полузащиту на правый край. Пока вся команда рвала жилы за победу, наш поэтический юноша бродил по стадиону, засунув руки в карманы, и не делал ни одного лишнего движения.

– Пас! Пас держи! – надрывались соратники, Сандро вздрагивал, принимал мяч, точным ударом посылал его в сетку и… продолжал слоняться. Команда терялась между ликованием и бешенством – где это видано, чтобы у парня в футболе не было азарта?

– Ну не футболист он по призванию, – взмолился тренер. – Может, ему чем-то одиночным надо заниматься, например – теннисом!

Купили ракетку и мячи, нашли корты, послали играть, помечтали о кубке Дэвиса. Сандро флегматично постучал об стенку и вечером задумчиво снял с ракетки все поперечные струны.

– По-моему, девочки лучше всего клюют на гитаристов, – вспомнила я.

Небеса тут же подогнали написанное от руки объявление в подъезде: «Учу игре на гитаре. Классика, грузинский городской романс, рок-баллады».

– Для начала сойдет, – отрывая полоску с номером, малодушно решила я.

Пожилой испуганный преподаватель примчался в тот же вечер. Битых полтора часа он рассказывал нам о своих достижениях, переводя умоляющие глаза с вежливо кивающих родителей на угрюмого Сандро.

Принесли гитару, общую тетрадь и подставку для правой ноги.

– Извините, – церемонно начал первое занятие учитель Авксентий, – я бы хотел, чтобы вы присутствовали на уроке!

Я с сожалением оторвалась от компьютера и села слушать.

– «Гомес», – торжественно провозгласил Авксентий и сыграл нам прелестную пьеску. На лице у Сандро установилось сложное выражение, неописуемое словами. Я деревянно улыбалась, стараясь не ерзать, – классика, понятное дело.

– Романс «Речка под мостом», – еще более торжественно объявил учитель и мало того, что сыграл, еще и спел. Вид у него был недокормленный. Сандро не моргал и медленно надувался – романсы не были его стихией.

– А под конец то, что тебе точно понравится, – застенчиво хихикнул Авксентий и вдарил по струнам «Шизгару». Сандро вздрогнул и оживился.

– Рок-баллада, – ухмыльнулся он.

– Ну, пожалуй, не буду мешать, – скороговоркой выпалила я и улетела прочь.

Занятия проходили два раза в неделю.

– Ну, как? – интересовался папа за ужином. Сандро притаскивал гитару, подставку, тетрадь, долго шуршал страницами и напряженно искал пальцами аккорды. Романсы в его исполнении были заунывные, как похоронный оркестр в доме культуры железнодорожников. Мы отбивали себе ладошки, Мишка демонстративно закрывал уши и выходил прочь.

Через месяц начались претензии.

– Я больше не могу играть эти нафталиновые песни, – взмолился ученик. – Я хочу играть «Чили Пепперс»!

– Все, отпускаем Авксентия, – верная своей клятве не истязать детей музыкой, предложила я, но тут возмутился папачос:

– Что значит – нафталиновые? Что за неуважение к родной культуре? Это получается, не успел начать, уже сломался?

Сандро, подавленный непривычным диктатом отца, поник.

– А потом и до «Чили Пепперсов» дойдет, – смягчился тиран. – Ты хоть аккорды все выучи, а потом делай, что хочешь!

Еще месяц мы все тащили уроки силком по бездорожью.

– Мама, он на меня дышит! – стращал меня Сандро.

– В каком смысле? – пугалась я.

– В прямом! Он садится напротив и поправляет мне пальцы, если я не тот аккорд беру. Я не могу так близко сидеть, я задыхаюсь!

В замешательстве я шла советоваться к папачосу.

– Пусть еще месяц потерпит, потом другого найдем, – отмахивался тот. – Мы же не хотим из него делать безработного музыканта – это просто хобби!

– Я так и знал, что Сандро тупица, – удовлетворенно заключал Мишка, которому было завидно, что никто не предложит ему учиться играть на гитаре.

В конце концов Авксентий сам нашел работу получше – играть в ресторане, и попрощался.

На радостях Сандро отменно сыграл нам «Шизгару», мы опять отбили себе ладошки.

– Ну, все, девочки все твои, – счастливо вздохнула я, думая, что цель достигнута и гитара повиснет на гвоздике.

Однако очень скоро стало ясно, что приглашением Авксентия я собственными руками устроила себе адовы муки: за стенкой постоянно бренчала гитара.

– Мама, – сказал как-то сын, воздвигнувшись в дверном проеме. – Мне не хватает акустики, нужна электро!

– Ты бы хоть раз книжку какую попросил! – разгневалась я, но было поздно.

Сейчас, спустя годы, мой ребенок больше всего любит писать музыку. Я по-прежнему не хочу, чтобы он стал безработным музыкантом, но девочки его любят – и на том спасибо.