Текст книги "Чужие решения. Послать или прогнуться"

Таким образом, множество идентичностей позволяет нам скрытно перестраивать себя, защищая свое чувство собственного достоинства и нейтрализуя действие социальных сравнений, которые в противном случае были бы губительны[149]149
  Thomas Mussweiler, Shira Gabriel, and Galen V. Bodenhausen, “Shifting Social Identities as a Strategy for Deflecting Threatening Social Comparisons,” Journal of Personality and Social Psychology 79, no. 3 (2000): 398–409. В определенных обстоятельствах этот порыв защищать собственное эго может стать безобразным. Когда мы чувствуем угрозу, мы склонны смещать идентичности других людей и характеризовать их, основываясь на более негативных идентичностях или вредных стереотипах, чтобы внушить себе чувство превосходства. Например, в одном исследовании, где участников хвалил чернокожий врач, они в первую очередь идентифицировали его как врача. Но, когда тот же врач их критиковал, они резко начинали подчеркивать тот факт, что он чернокожий и некомпетентный, и забывали упомянуть его высокий профессиональный статус. Lisa Sinclair and Ziva Kunda, “Reactions to a Black Professional: Motivated Inhibition and Activation of Conflicting Stereotypes,” Journal of Personality and Social Psychology 77, no. 5 (1999): 885–904.


[Закрыть]. Мы также получаем приятный маленький поощряющий сигнал каждый раз, когда чувствуем одобрение своего племени, что означает, что мы можем максимизировать наши шансы на счастье, присоединившись к большему их числу (до определенного предела, конечно)[150]150
  K. W. De Dreu Carsten and Mariska E. Kret, “Oxytocin Conditions Intergroup Relations Through Upregulated In-Group Empathy, Cooperation, Conformity, and Defense,” Biological Psychiatry 79, no. 3 (2015): 165–173.


[Закрыть].

Но польза от сложности идентичности идет дальше. В начале 2000-х Соня Роккас и Мэрилинн Брюэр открыли кое-что еще о принадлежности к различным племенам. Они обнаружили, что чем более разнообразными вы считаете свои группы, тем более вы жизнерадостны и тем более толерантным, открытым, всесторонним и детальным будет ваш взгляд на мир вообще[151]151
  Sonia Roccas and Marilynn B. Brewer, “Social Identity Complexity,” Personality and Social Psychology Review 6, no. 2 (2002): 88–106.


[Закрыть]. Взаимодействие с большим разнообразием людей также обеспечивает вас лучшей информацией и разносторонним кругозором, который уменьшает вероятность поддаться иллюзиям одной группы[152]152
  В одном исследовании ученые спросили 222 жителя Огайо про самую важную для них группу и их мнение о людях, которые выпадают из этих предпочитаемых групп. Чем более сложными человек считал членов своей группы, тем с большей вероятностью они поддерживали политику равных возможностей, мультикультурализм и одинаковое отношение к людям, не входящим в группу, например мусульманам или представителям ЛГБТК-сообщества. Marilynn B. Brewer and Kathleen P. Pierce, “Social Identity Complexity and Outgroup Tolerance,” Personality and Social Psychology Bulletin 31, no. 3 (2005): 428–437.


[Закрыть].

Таким образом, расширение нашего портфеля социальной идентичности одна из наиболее ценных вещей, которые мы можем сделать для себя. Но вот в чем дело: сложность идентичности также хорошо сказывается на наших группах. Подобно необходимости создавать наши иммунные системы, подвергаясь различным микробам, наши группы могут выживать и процветать, только адаптируясь к изменениям. Большее разнообразие концепций и идей сделает сильнее всех нас.

Глава 3. Звук молчания

Наступает время, когда молчание – предательство.

Мартин Лютер Кинг

Представьте, что вы студентка голландского колледжа во второй половине 2000-х. Однажды, проходя мимо корпуса социальных наук по пути на занятия, вы видите объявление о наборе участников для исследования. В нем говорится, что социально-психологический эксперимент «Видеть красоту» будет изучать, как люди воспринимают привлекательность лица. Вам нравится листать модные журналы, и вы считаете себя довольно искушенной ценительницей красоты. Согласно объявлению, проект проводится одновременно во Франции и Италии. «Круто», – думаете вы и записываетесь.

Через несколько дней вы заполняете анкету о состоянии своего здоровья – включая вопрос о том, склонны ли вы к клаустрофобии – и согласуете время своего визита в лабораторию. Эксперимент кажется довольно простым: вам нужно просто оценить привлекательность различных женских лиц, пока ваш мозг будут сканировать. Вы с воодушевлением готовы внести вклад в науку, занимаясь делом, которое в общем-то эквивалентно часу в «Тиндере».

В день эксперимента ассистентка в белом халате провожает вас в помещение с узкой койкой, один конец которой вставлен в нечто похожее на гигантский белый пластиковый пончик. Дырка в пончике является трубой, в которую помещается койка с человеком. «Это, – говорит ассистентка, – аппарат фМРТ». Вы ложитесь, и она дает вам два контроллера, на каждом из которых по четыре кнопки. «Вы будете использовать их, чтобы оценить каждую увиденную картинку по шкале от единицы (совсем не привлекательная) до восьми (очень привлекательная), – говорит ассистентка, показывая на соответствующие кнопки. – На ответ у вас будет от трех до пяти секунд». Затем она надевает вам наушники и защелкивает что-то вокруг вашей головы, чтобы зафиксировать их. В маленьком зеркале в нескольких дюймах от ваших глаз отражается экран, расположенный в другом конце дырки от пончика.

«Как вы себя чувствуете?» – раздается в наушниках голос ассистентки. «Хорошо», – отвечаете вы, хотя на самом деле нервничаете и вам прохладно.

Она напоминает лежать как можно неподвижнее. Затем вы чувствуете, как койка едет назад, прямо в дырку пончика. Через минуту экран в зеркале загорается, быстро показывая вам картинку с женским лицом. У нее ярко накрашенные глаза и полуулыбка, а волосы выглядят грязными. Экран темнеет, в нижней части остаются только цифры, и вы оцениваете картинку в шесть баллов. Через несколько секунд вокруг цифры восемь появляется квадрат, над которым загорается «2+». Определенно, «среднестатистическая европейская участница из Милана и Парижа» оценила это же лицо выше, чем вы.

«Хм, – думаете вы. – Это странно. Я что-то пропустила?»

Когда выскакивает следующее изображение, вы пытаетесь игнорировать громкое гудение и стук аппарата фМРТ на заднем фоне. Вы продолжаете оценивать лица, одно за другим, пятьдесят минут.

После вы расслабляетесь в комнате отдыха, когда неожиданно входит другой ассистент. Он объясняет, что им нужно, чтобы вы снова оценили изображения, на этот раз без аппарата фМРТ. Он ведет вас в другое помещение, проверяет, чтобы вам было удобно, а затем снова показывает те же самые изображения, но в другом порядке. На этот раз «среднестатистическая» европейская оценка не появляется после каждой вашей цифры. Также вы можете действовать в своем темпе, поскольку ваши ответы не ограничены по времени.

После короткого интервью о ваших впечатлениях вы покидаете лабораторию довольной, что внесли вклад в научные знания.

И вы действительно внесли вклад в науку, разве только не тем способом, который ожидали. Оказывается, что весь замысел эксперимента в том виде, в каком его представили вам, был ложью. Его настоящей целью было наблюдение за тем, как ваше мнение о наборе лиц изменится в ответ на оценку других людей. «Среднестатистические» европейские рейтинги были полностью фальшивыми, их составили, чтобы отражать крайние оценки, отличающиеся от ваших заданным образом. Вот вам и Франция с Италией. Но сами по себе результаты захватывающие.

Снимки фМРТ показывают в реальном времени, как знание того, что мы отклоняемся от группы, вызывает ошибочный ответ в нашем мозге. На нейронном уровне это такая же реакция, которую мы получаем, когда сталкиваемся с результатом, который отличается от того, что мы ожидали. Как правило, мы отмечаем такое неудачное предсказание как ошибку. Наш мозг берет ошибку на заметку и побуждает нас изменить поведение в следующий раз, когда мы рискуем ее повторить. Если мы ведем машину или едем на лыжах с горы, это имеет смысл. Но в групповой социальной среде эта же реакция означает, что наш мозг считает различия во мнениях ошибками, которые необходимо исправить. Другими словами, мы обладаем подсознательным стремлением приспосабливаться к тому, что кажется нам групповым консенсусом.

Таким образом, результаты второй части эксперимента показали изменения в оценках участников: они сдвинулись ближе к «среднестатистическим» европейским. Но подумайте, что на самом деле означают эти результаты. Участники не находились под давлением членов группы, где на кону стояла бы их идентичность; им просто сообщили средние результаты группы женщин из двух европейских стран. И, тем не мене, даже несмотря на то, что эта группа не присутствовала и была анонимной (не говоря уже о том, что придуманной), ее мнения оказалось достаточно, чтобы подтолкнуть участников к конформизму[153]153
  Василий Ключарев и др., “Reinforcement Learning Signal Predicts Social Conformity,” Neuron 61 (2009): 140–151.


[Закрыть].

Правда состоит в том, что нам важно принадлежать к численному большинству, даже если нас не волнует конкретная группа и даже когда групповое мнение всего лишь иллюзия. Действуя инстинктивно, в социальных ситуациях наш мозг не утруждается поиском различий между видимостью и реальностью.

Когда так происходит, мы можем попасть в то, что я называю «ловушкой консенсуса». Эта ловушка создает собственный выводок коллективных иллюзий – их корни не во лжи, а в молчании, которое распространяется, пока туман ошибочных представлений не поглотит нас всех. Молчаливый консенсус чрезвычайно вредоносен, поскольку нам кажется, что мы не делаем ничего плохого. Мы не слепо копируем группу и не врем о своих взглядах. Но молчание в ответ на ловушку консенсуса может принести столько же, если не больше, ущерба обществу, сколько две другие ловушки. И хуже всего, что мы делаем это все время.

ПРИВЕРЖЕННОСТЬ КОНСЕНСУСУ

Совсем как рыба обладает инстинктом плыть к центру своего косяка, чтобы избежать хищников, мы придерживаемся большинства, чтобы повысить свои шансы на выживание[154]154
  Те рыбы, которые оказываются с краю косяка, более беззащитны перед нападением не по классическим причинам (медленные, старые или слабые), а просто потому, что хищнику легче «изолировать и съедать тех, кто находится с краю стаи». John T. Cacioppo et al., “Loneliness Across Phylogeny and a Call for Comparative Studies and Animal Models,” Perspectives on Psychological Science 10, no. 2 (2015): 202–212.


[Закрыть]. Действительно, выбиваясь из того, что мы считаем толпой, – даже если, как в исследовании о красоте, она полностью выдумана – мы чувствуем себя невероятно беззащитными[155]155
  Василий Ключарев и др., “Reinforcement Learning Signal Predicts Social Conformity,” Neuron 61 (2009): 140–151.


[Закрыть]. Это пристрастие к большинству проявляется в людях в очень раннем возрасте. Действительно, исследования детей демонстрируют, что уже в девятнадцать месяцев малыши, не имеющие опыта с определенными игрушками, смотрят на численное большинство взрослых, чтобы научиться, какие должны нравиться им больше[156]156
  Sweta Anantharaman, Majority Influence in Infancy (Auckland: University of Auckland, 2017), 29–30.


[Закрыть]. Даже в отсутствие намеренного давления или стимулов нам нравится соглашаться с тем, что мы считаем консенсусом, потому что это просто-напросто заложено в нас биологически.

Так же, как мы обладаем глубокой боязнью остракизма, в нас живет биологический страх социальной изоляции. Существенно менее заметная и более коварная, чем остракизм, изоляция по-настоящему разрушительна для человека как психологически, так и физически. Кроме прочего, социальная изоляция может вести к слабой когнитивной деятельности и деменции, а также усилению стресса, нарушениям сна, депрессии и росту настороженности по отношению к потенциальным угрозам вокруг[157]157
  «Социальные виды от Дрозофилы фруктовой до человека плохо переносят изоляцию. Homo sapiens, неугомонно ищущий смыслы вид, в нормальных условиях резко реагирует на социальную изоляцию. Исследования показывают, что социальная изоляция (т. е. одиночество) является фактором риска для снижения общей когнитивной деятельности, быстрого снижения интеллекта, плохого контроля за своим поведением, усиления негатива и депрессивных состояний, повышения чувствительности к социальным угрозам, подтверждающего искажения в социальном познании, которое способно к самозащите и, как ни парадоксально, к саморазрушению, повышенного антропоморфизма и морального разложения, которое угрожает сплоченности общества». John T. Cacioppo and Louise C. Hawkley, “Perceived Social Isolation and Cognition,” Trends in Cognitive Science 13, no. 10 (2009): 447–454.


[Закрыть].

Наоборот, когда мы являемся частью большой группы, мы чувствуем связь с сетью, которая сильнее любой индивидуальной. Это взаимовыгодные отношения: сила большинства защищает нас и ощущается как собственная, а наша мотивация подчиняться со временем растет, подпитывая влияние и охват группы. Таким образом, принадлежность к большинству обеспечивает ощущение контроля, которое растет вместе с силой группы. Отсюда идея, что, благодаря общим убеждениям и нормам, вы склонны думать: «Если они все контролируют, то и я тоже». Потому что это чувство власти стимулирует нашу подкрепляющую систему, наш мозг жадно хватается за него, как младенец за соску. Численное преимущество большинства также дает нам удовлетворение видимого превосходства и влияния. Наша цитадель укреплена.

Проблема в том, что эта конкретная комбинация – страх изоляции плюс выгоды от принадлежности к большинству – активно поощряет нас подчиняться тому, что мы воспринимаем как консенсус. Таким образом, когда мы находимся в условиях меняющихся социальных решений, где конкурирующие идеи (часто всего две) борются за то, чтобы определять мнение большинства, большинство из нас подождет и посмотрит, в какую сторону склонятся цифры. Как только направление станет понятным, мы присоединяемся к большей стае рыб и пожинаем плоды: избегаем изоляции и разделяем все выгоды принадлежности к наиболее популярной группе[158]158
  Lyn Y. Abramson, Martin E. P. Seligman, and John D. Teasdale, “Learned Helplessness in Humans: Critique and Reformulation,” Journal of Abnormal Psychology 87, no. 1 (1978): 49–74.


[Закрыть].

Один пример этого феномена развернулся в 1965 г. в ФРГ. Большую часть того года две крупнейшие партии страны – Христианско-демократический союз (ХДС) и оппозиционная ему Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) – получили ничью, 45 на 45. Клинч продолжался несколько месяцев. Но в последние несколько недель перед выборами что-то сместилось, когда ХДС внезапно получил дополнительные десять процентов мест. По результатам выборов ХДС выиграл с перевесом в 9 мест.

Никто не понимал, почему это произошло; сначала люди думали, что голосование сфальсифицировали. Но изучив предвыборные шесть месяцев, немецкая исследовательница общественного мнения и массовых коммуникаций Элизабет Ноэль-Нойман заподозрила, что сдвиг связан с определенным событием, которое подтолкнуло неопределившихся избирателей слезть со своих заборов. Она выдвинула гипотезу, что это могло иметь отношение к визиту в ФРГ королевы Елизаветы II, состоявшемуся примерно в то же время, в мае 1965 г. Королеву сопровождал канцлер ФРГ, член ХДС, Людвиг Эрхард, это подняло настроение сторонников ХДС и побудило более открыто выражать поддержку своей партии. В то же время впавшие в уныние сторонники СДПГ стали сдержанными и необычайно тихими. Благодаря тому, что сторонники ХДС активнее озвучивали перспективы своей партии, создалось впечатление, что у них больше шансов победить; в результате неопределившиеся избиратели запрыгнули в вагон ХДС[159]159
  Elisabeth Noelle-Neumann, “The Spiral of Silence: A Theory of Public Opinion,” Journal of Communication 24, no. 2 (1974): 43–51.


[Закрыть].

Хотя Ноэль-Нойман первой описала «эффект присоединения к большинству», на самом деле это происходит все время, особенно в политике. В предвыборных опросах люди, которые чаще видят результаты массовых опросов, в процессе кампании с большей вероятностью меняют свои голоса в пользу прогнозируемого лидера.

Например, весной 2019 г. Джо Байден проигрывал своим главным противникам в гонке за выдвижение от демократов, Берни Сандерсу и Элизабет Уоррен. Сандерс и Уоррен пользовались любовью левых и молодого крыла партии, но избиратели среднего и пожилого возраста не испытывали таких восторгов. Затем холодным февральским днем в Южной Каролине Байден произнес речь в школьном спортзале. Его слова подчеркивали его эмпатию к афроамериканским избирателям, которые составляли большую часть Демократической партии в штате, и это послание разлетелось по новостям и соцсетям. Когда подсчитали голоса на праймериз, Байден получил поддержку 64 % афроамериканских избирателей. За одну ночь гонка изменилась, и Байден побеждал в одном штате за другим. Как только он набрал разгон, игра была практически закончена[160]160
  Josh Boak, “Anatomy of a Comeback: How Biden Won the Democratic Presidential Nomination,” Detroit News, June 6, 2020, https://www.detroitnews.com/story/news/politics/2020/06/06/biden-comeback-nomination-democratic/111915566.


[Закрыть].

Теперь представьте, что вы полный энтузиазма сторонник Эми Клобушар (одной из кандидатов, которая сняла свою кандидатуру после Южной Каролины).

Продолжали бы вы продвигать основные положения ее платформы друзьям и родственникам или просто согласились бы на Байдена как очевидного демократического кандидата?

Как только мы ощущаем, что вагон разгоняется, мы не обязательно искажаем свои предпочтения, но мы с меньшей вероятностью будем продолжать активно поддерживать кандидата, который не занимает лидирующих позиций. Другими словами, эффект присоединения к большинству снижает нашу готовность высказывать непопулярные мнения. В конечном счете наша общая склонность поддерживать партию, которая кажется более популярной, отрицательно сказалась на нашей политической жизни, дав массовым опросам и СМИ громадное, неоправданное влияние на нашу демократию и ее способность функционировать[161]161
  Elisabeth Noelle-Neumann, “Turbulences in the Climate of Opinion: Methodological Applications of the Spiral of Silence Theory,” Public Opinion Quarterly 41, no. 2 (1977): 143–158; Elisabeth Noelle-Neumann, The Spiral of Silence: Public Opinion – Our Social Skin (Chicago: University of Chicago Press, 1993), 5.


[Закрыть].

Конечно, эффект присоединения к большинству проявляется не только в политике. Слабая склонность к молчанию, если мы не уверены в своей стороне или если думаем, что ситуация меняется в другую сторону, раз за разом проявляется в наших жизнях. Чем больше наше мнение переиначивается из-за страха изоляции и желания принадлежать к большинству (или в данном случае нашего абсолютного ужаса перед политическим поражением), тем меньше мы говорим. Напротив, будучи частью большинства, мы чувствуем, что можем публично выражать свои взгляды практически без риска, уверены, что большинство других «там» согласны с нами[162]162
  Janine Stollberg et al., “Extending Control Perceptions to the Social Self: Ingroups Serve the Restoration of Control,” Current Issues in Social Psychology: Coping with Lack of Control in a Social World, ed. Marcin Bukowski et al. (London: Routledge/Taylor & Francis Group, 2017), 133–150.


[Закрыть].

НЕ РИСКОВАТЬ

Скажем, вы недавно избранный член городского совета, и председатель является вашим наставником. Вы с восторгом предвкушаете участие в управлении городом и работу над важными для себя проблемами.

На первом же собрании совет попадает в затруднительное положение. Управление жилищного хозяйства подняло тревогу по поводу растущего уровня преступности и употребления наркотиков в востребованных квартирах. Существует длинный список ожидания из квалифицированных кандидатов на это дотационное жилье, включая пожилых и людей с ограниченными возможностями. Таким образом жилищное управление надеется изгнать квартиросъемщиков, которые подвергались аресту за преступления, связанные с наркотиками, чтобы освободить место для тех, кто менее вероятно станет их совершать.

План кажется довольно разумным, особенно если выселяемые жильцы одиноки. Но потом вы узнаете, что большинство обвиняемых в преступлениях с наркотиками подростки, не достигшие восемнадцати лет. Теперь вы и другие городские чиновники столкнулись со сложными вопросами: следует ли разделять семью, выселяя, скажем, несовершеннолетнего наркодилера или выселить целую семью из-за действий одного ребенка? Или невозможность определить наказание только подтолкнет взрослых дилеров использовать несовершеннолетних в качестве курьеров?

Лично вы предпочли бы направить больше городских денег на помощь семьям и перевоспитание нарушителей, и вы полагаете, что большинство ваших коллег в совете согласны с вами. Вы как минимум ожидаете детального обсуждения плюсов и минусов. Но затем ваш наставник, председатель совета, выходит и говорит: «Если дети торгуют наркотиками, они уже отделились от семей». И добавляет, что будет выселять детей, начиная с двенадцати лет, если они будут арестованы. «Вообще-то, будь моя воля, я бы не разделял их. Я бы выселял всю семью»[163]163
  Это реальная этическая дилемма, с которой столкнулось жилищное управление Аннаполиса в 1989 г. См. статью Lisa Leff, “Cities Face Ethical Dilemma in Drug Wars Evict Juveniles?” Washington Post, August 30, 1989, https://www.washingtonpost.com/archive/local/1989/08/30/cities-face-ethical-dilemma-in-drug-wars-evict-juveniles/7d31541d-6210-46a9-9da3-94c52447d166.


[Закрыть].

Вы слегка удивлены его суровой и бескомпромиссной позицией. И, оглядев комнату, вы понимаете, что не можете угадать мысли людей. Теперь вы не так уверены, действительно ли другие члены совета согласны с вами. «Может быть, на самом деле люди согласны с ним?» – думаете вы. И поскольку обеспечение жильем не входит в вашу компетенцию, вы не готовы стоять насмерть. «Мои слова не будут иметь значения, – думаете вы. – Мое мнение не повлияет на голосование, и я не хочу рисковать с порога получить репутацию диссидента».

Поэтому вы ничего не говорите.

Мы соскальзываем в это неловкое молчание гораздо чаще, чем хотели бы признать. В частности, мы делаем это, когда имеем неозвученные стимулы, которыми не желаем делиться. Если ваш ребенок конкурирует за место в определенной команде, хочет выиграть соревнования или попасть в элитный колледж, а тот же самый председатель совета также является членом совета директоров школы, вы подумаете о приоритетах. Бывает и так, что молчание необходимо ради профессии. Если вам важно получить повышение, может показаться не самой лучшей идеей возражать начальнику, когда он неподобающе шутит.

Вы можете сказать: «Ладно, я понял. Но разве есть что-то действительно плохое в том, чтобы промолчать и посмотреть, как пойдут дела? Я не говорю, что чувствую, это правда. Но молчание – преступное бездействие, а не действие. В чем реальный вред?»

Реальный вред есть, и у него множество проявлений. В краткосрочном периоде мы вредим себе, соглашаясь с ложью. Мы также вредим своим группам, не давая им узнать новую и важную информацию и укрепляя ортодоксальные нормы, как бы вредны они ни были для нас и других. А в долгосрочной перспективе наше молчание становится движущей силой, которая создает и подпитывает иллюзии.

ЭФФЕКТ СВИДЕТЕЛЯ

Доктор Иван Белтрами, красивый молодой человек с широкой улыбкой во все зубы. Французский врач в начале 1940-х, он ненавидел нацистов и правительство Виши, которое с ними сотрудничало. Он также был католическим другом многих евреев, некоторых даже прятал в своей марсельской квартире и в больнице, где работал интерном. Он рисковал жизнью, передавая сообщения между членами Сопротивления и предупреждая евреев об облавах. Он даже спасал их от депортации. Когда его брата схватили и отправили в концлагерь Бухенвальд, Белтрами возглавил подпольную группу, которой было поручено убивать коллаборантов Виши и сотрудников гестапо[164]164
  “Ivan Beltrami,” Jewish Foundation for the Righteous, http://jfr.org/rescuer-stories/beltrami-ivan/. Дата обращения 16 февраля 2021 г.


[Закрыть].

Теперь представьте себя на месте доктора Белтрами в 1942 г. И вы видите, как местный марсельский полицейский – которого вы знаете лично – сгоняет еврейских узников. Вы и другие свидетели видите, что щеки полицейского мокрые от слез, когда он кричит на них. Его явно раздирают противоречия, но он продолжает загонять отчаявшихся людей в товарные вагоны.

«Как мсье Шарон уважает себя? – гадаете вы. – Почему он не дает отпор этому ужасу? Он может вступить в Сопротивление, как я. Неужели он правда верит в то, что делает с этими людьми, или ему просто кажется, что у него нет выбора?» Позже, когда приходит осознание, возникают другие вопросы. «А как же все остальные свидетели? Они правда согласны с таким обращением с евреями? Наверное, они то же самое думают обо мне. Но если я что-нибудь скажу, то меня тут же арестуют. Нельзя подвергать опасности Сопротивление таким образом».

Конечно, это крайний случай. Но просто подумайте обо всех людях, которые выбрали молчать в задымленной, возможно горящей, комнате, только чтобы избежать неловкости. Мы склонны впадать в молчание и кажущуюся безопасность, которую оно обещает, даже когда возможные издержки выражения нашего мнения ничтожны или не существуют. Однако эта привычка становится поистине разрушительной, когда мы решаем закрыть рты перед лицом настоящей угрозы нам или другим.

Мы регулярно позволяем мелкие, но бесспорно плохие поступки. Мы часто не решаемся возражать против случайных проступков, свидетелями которым становимся: скажем, когда шлепают ребенка, мучают животное, проводят финансовые махинации, применяют расовую или сексуальную агрессию, или дискриминационные условия труда. После этого наша жизнь идет как обычно, но наше коллективное молчание причиняет ошеломляющий урон. Оно вредит не только прямым жертвам, которых мы видим, но и всем свидетелям этого. Более того, общество в целом страдает, потому что все мы своим молчанием в итоге посылаем сообщение, что не имеем ничего против преступления. Поскольку люди подражают друг другу, эффект этого поведения растет экспоненциально: когда «все остальные» делают то же, что и мы, мы предполагаем, что они тоже, должно быть, думают, что плохое поведение приемлемо.

Так же, как в оккупированной нацистами Франции, явный дисбаланс власти и в целом неравенство способствуют молчанию. Мы избегаем говорить против тех, кто имеет над нами власть, с целью самосохранения, боясь последствий. Любой, кто сидел за столом переговоров с властным руководителем, знает, что только те, кому он или она благоволит или кто обладает более высоким порогом страха, смеют возражать. Все остальные деловито проверяют свои сотовые. При угрозе потенциальной критики от авторитетного лица, всегда легче просто заткнуться. В конце концов, этому нас учили с детства. Но в деловом мире, где давление коллектива зашкаливает и говорить правду власти может быть непросто, молчание – опасная норма. В одном исследовании корпоративного молчания 85 % опрошенных рассказали по крайней мере об одном случае, когда чувствовали себя неспособными затронуть важную проблему со своим начальством. В другом 93 % сказали, что их организация рисковала получить какую-то крупную проблему или происшествие, потому что люди либо не желали, либо не могли открыто высказаться[165]165
  “Costly Conversations: Why the Way Employees Communicate Will Make or Break Your Bottom Line,” VitalSmarts, December 6, 2016, https://www.vitalsmarts.com/press/2016/12/costly-conversations-why-the-way-employees-communicate-will-make-or-break-your-bottom-line; VitalSmarts, Silent Danger: The Five Crucial Conversations That Drive Workplace Safety (Provo, UT: VitalSmarts, 2013).


[Закрыть].

Литература по поведению в организациях изобилует историями о том, что происходит, когда сотрудники боятся говорить об ошибках или предупредить высшее руководство о возможных авариях[166]166
  Больше о важности психологически безопасной рабочей среды можно прочитать в фундаментальном труде доктора Эми Эдмондсон «Работа без страха. Как создать в компании психологически безопасную среду для максимальной командной эффективности» (пер. И. Окуньковой, Интеллектуальная Литература, 2021 г. – 204 с.)


[Закрыть]. В НАСА инженеры, слишком запуганные руководящей верхушкой, не поделились своей обеспокоенностью о возможности протечки уплотнительных колец в космическом шаттле «Челленджер». Холодным утром 28 января 1986 г. во время запуска этот роковой дефект привел к взрыву шаттла всего через 73 секунды после старта, убив всех находившихся на борту и шокировав мир[167]167
  Joe Atkinson, “Engineer Who Opposed Challenger Launch Offers Personal Look at Tragedy,” Researcher News, October 5, 2012, https://www.nasa.gov/centers/langley/news/researchernews/rn_Colloquium1012.html; Howard Berkes, “Remembering Allan McDonald: He Refused to Approve Challenger Launch, Exposed Cover-Up,” NPR, March 7, 2021, https://www.npr.org/2021/03/07/974534021/remembering-allan-mcdonald-he-refused-to-approve-challenger-launch-exposed-cover.


[Закрыть]. В компании «Фольксваген» репрессивная (по непроверенным данным) авторитарная культура заставляла инженеров создавать для своих машин дизельные двигатели, фальсифицирующие контроль выбросов. Разоблачение привело к миллиардным штрафам и сильному ущербу репутации компании[168]168
  “Volkswagen Executives Describe Authoritarian Culture Under Former CEO,” The Guardian, October 20, 2015, https://www.theguardian.com/business/2015/oct/10/volkswagen-executives-martin-winterkorn-company-culture.


[Закрыть]. Даже в Кремниевой долине компании, где откровенное высказывание своего мнения, казалось бы, должно быть корпоративной ценностью, склонны увольнять людей, которые зашли слишком далеко. Так Тимнит Гебру, афроамериканка и бывший научный сотрудник «Гугл», оказалась без работы после публикации исследовательской статьи, в которой критиковались технологии компании[169]169
  Bobby Allyn, “Ousted Black Google Researcher: ‘They Wanted to Have My Presence, but Not Me Exactly,’ ” NPR, December 17, 2020, https://www.npr.org/2020/12/17/947719354/ousted-black-google-researcher-they-wanted-to-have-my-presence-but-not-me-exactl.


[Закрыть].

Говорить правду власти может быть мучительно, в особенности на работе, когда на кону стоят ваши доходы, репутация и прибыль корпорации. Один такой случай произошел с Кимберли Джексон. В разгар пандемии Covid-19 Джексон заметила резкий скачок числа пожилых и недееспособных пациентов программы «Медпомощь», которых переводили из домов-интернатов в психиатрическую больницу, где она работала. «Интернаты как будто умышленно выдавали симптомы деменции за доказательство психоза», – говорила она. Ее наблюдения совпадали с более широкой схемой выселения из домов-интернатов: по всей стране преимущественно коммерческие компании по уходу за пожилыми людьми использовали заявления о психозе, чтобы перевести своих пациентов в больницы, а затем запрещали им возвращаться. Эта практика, известная как «сброс пациентов», незаконна[170]170
  Jessica Silver-Greenberg and Rachel Abrams, “Nursing Homes Oust Unwanted Patients with Claims of Psychosis,” New York Times, September 19, 2020, https://www.nytimes.com/2020/09/19/business/coronavirus-nursing-homes.html.


[Закрыть]. Но, когда Джекон рассказала об увиденном газете «Нью-Йорк Таймс», работодатель, нейропсихическая больница Краун-Пойнта, штат Индиана, быстро уволил ее за нарушение политики в области СМИ. Ответ Джексон был необычайно простым: «Я увидела нарушение и указала на него»[171]171
  Molly Gamble, “Indiana Hospital Employee Fired After Speaking to New York Times,” Becker Hospital Review, October 1, 2020, https://www.beckershospitalreview.com/hr/indiana-hospital-employee-fired-after-speaking-to-new-york-times.html.


[Закрыть]. Для этого потребовалось огромное мужество, и все мы значительно выиграем, если последуем ее примеру.

Другой пример из области горнодобычи. С 1970 г. правительство США предлагает бесплатный рентген грудной клетки и другие исследования для рабочих, входящих в Программу наблюдения за здоровьем работников угольной отрасли. Тем не менее исследования проходят всего треть шахтеров. Во время эпидемии «черного легкого» молодым шахтерам особенно следует проходить исследования, чтобы выявить заболевание на ранних стадиях. На самом деле большинство обращающихся – это шахтеры старшего возраста ближе к концу своей карьеры. Почему?

В представленных правительству публичных обсуждениях шахтеры высказали опасения по поводу конфиденциальности и вероятности карательных мер со стороны работодателей. Уволить сотрудника по состоянию здоровья технически незаконно, но работодатели могут легко найти другие причины, чтобы дискриминировать сотрудника или разорвать контракт. Как заметил один из членов профсоюза: «Последнее, чего хочет компания, это человек… который может позже доказать, что заработал «черное легкое» в их шахте»[172]172
  Andrew Siddons, “Miners, Fearing Retaliation, May Skip Black Lung Screenings,” Medical Xpress, March 1, 2019, https://medicalxpress.com/news/2019-03-miners-retaliation-black-lung-screenings.html.


[Закрыть]. На вопрос, чувствуют ли они, что могут сообщить о рисках для здоровья или безопасности, не опасаясь возмездия, только 20 % шахтеров ответили утвердительно. Напротив, 95 % их руководителей верят, что их рабочие могут свободно говорить о потенциальных опасностях[173]173
  “Mine Safety and Health Research Advisory Committee Meeting Minutes,” US Department of Health and Human Services, Centers for Disease Control and Prevention, May 6–7, 2019, https://www.cdc.gov/faca/committees/pdfs/mshrac/mshrac-minutes-20190506-07-508.pdf.


[Закрыть]. Подобно окоченению конечностей от холода, это нарушение коммуникации может оказаться роковым как для индивидов, так и для организаций.

С незапамятных времен люди, обладающие большой властью, прибегали к давлению и угрозам, чтобы держать людей в узде, культивируя молчание. Но в последние годы социальные сети изменили баланс, демократизируя информацию и породив совершенно новый вид давления – который часто более коварен и уж точно более широко распространен, чем устаревший вариант.

МОЛЧАНИЕ РАСТЕТ ПОДОБНО РАКУ

Доктор Лори Форест, семейный стоматолог в маленьком городке, аккуратно убирает свои длинные прямые рыжие волосы под мягкую голубую медицинскую шапочку и опускает защитный экран на пару добрых умных зеленых глаз. В пастельном медицинском костюме и бледных резиновых перчатках, которые многим внушают ужас, она улыбается и говорит спокойным, уверенным голосом, приступает к работе, ухаживая и ремонтируя один из наиболее жизненно важных инструментов нашего тела – зубы. Каждый день она погружается в мрачную трясину человеческого рта. Но по ночам она заглядывает в совсем другие, гораздо более пленительные челюсти.

Форест пишет фэнтези-романы в жанре янг-эдалт. Впервые она столкнулась с этим жанром, поддавшись настойчивым уговорам своих четырех дочерей. «Раньше я никогда не читала фэнтези, и они продолжали всучивать мне «Гарри Поттера», – объясняет она и добавляет: – Наконец я сдалась, и мне понравилось. Я начала читать все, что они мне давали»[174]174
  “Author Laurie Forest Discusses The Black Witch Chronicles,” видео размещено на YouTube каналом Harlequin Books 4 декабря 2018 г., https://www.youtube.com/watch?v=v1_Hd0GAnvw.


[Закрыть]. Она стала большой поклонницей и скоро начала создавать собственную историю, вдохновившись предрассудками и гомофобией, которые наблюдала в жизни. К началу 2017 г. ее первый роман – захватывающая драма, в которой смешиваются магия, драконы, мужество и романтика, – готовился к публикации. Но «Черной Ведьме» было суждено на себе испытать черное колдовство.

Всего за несколько недель до назначенной даты публикации, человек, напоминающий миссис Солт в сообществе янг-эдалт фэнтези, написал в своем блоге уничижительный обзор. ««Черная Ведьма» самая опасная, неприятная книга, которую я когда-либо читала. Она написана исключительно для белых людей. Она написана для того типа белых людей, которые считают себя не-расистами и думают, что заслуживают признания и похвалы за то, что относятся к цветным как к настоящим людям». Расовый конфликт и дискриминация, изображенные в книге, включает определенные группы, которые демонстрируют расистские убеждения и используют такие слова, как «чистый» и «полукровка». Вырывая эти эпизоды из контекста, блогер вставляет их в свой обзор в качестве повода для своего гнева[175]175
  Kat Rosenfield, “The Toxic Drama on YA Twitter,” New York Magazine: Vulture, August 2017, https://www.vulture.com/2017/08/the-toxic-drama-of-ya-twitter.html.


[Закрыть].

Призвав тысячи своих подписчиков в «Твиттере» ретвитить этот обзор, эта критик скоро накрутила янг-эдалт вселенную «Твиттера», которая кичится своей социальной справедливостью и резким, бескомпромиссным осуждением. За считанные дни онлайн крикуны завалили автора и ее издателя требованиями отменить публикацию книги. В это же время срежессированный саботаж «Черной Ведьмы» на «Гудридс» привел к потоку отзывов с одной звездой, многие из которых оставили люди, которые даже не читали книгу. По мере распространения мнение первоначального поста в блоге вылилось в десятки тысяч, критики набросились на оставивших положительные отзывы, как сердитые пчелы, вооруженные жалами «Как вы смеете?», и заставили многих замолчать. Самые отвратительные оскорбления включали обвинения в ксенофобии и симпатии к нацистам и идеалам превосходства белой расы[176]176
  Там же.


[Закрыть].

Будучи начинающим автором, который стремился выразить недвусмысленное послание против предрассудков и расизма, Форест была потрясена и глубоко расстроена этими нападками. Однако, обдумав проблему, она решила сделать то, что ее критики не хотели позволять. Она действительно выслушала все, что они хотели сказать[177]177
  Там же.


[Закрыть]. Форест нашла огромное утешение в голосах людей, которые действительно прочитали книгу, чьи выводы разительно отличались от основной массы онлайн‒критики. В конечном счете она решила приступить к публикации.

Ко времени написания этой книги «Черная Ведьма» заработала 4,5 звезды на «Амазоне» и набрала 4,08 на «Гудридс». Вопрос от пользователя, размещенный в 2017 г., гласит, почему книга, которая «не содержит никакой критики мифа о расовой чистоте, издается в 2017 году, особенно для молодежной аудитории». Двадцать семь ответов хором говорят одно и то же: «В этом вся суть книги» и «Прочитайте-таки книгу»[178]178
  Эти ответы оставили Джоэл Адамсон и Элиса, соответственно. “The Black Witch, by Laurie Forest,” Goodreads Q&A, https://www.goodreads.com/questions/1013221-why-is-a-book-that-includes-this-text. Дата обращения 30 марта 2021 г.


[Закрыть].

Человек, задавший вопрос, ничего не ответил. Возможно, теперь его пристыдили до молчания? Обзор с четырьмя звездами, опубликованный Эмили Мэй в 2017 г., получил 1971 лайк и гласит: «По моему мнению, «Черная Ведьма» – вдумчивое рассуждение о людских предрассудках». Она добавляет: «Автор ясно представляет все расы сложными и доброжелательными», что несомненно помогает объяснить глобальный успех всей серии «Хроники Черной Ведьмы» из шести книг, теперь переведенной на многие языки[179]179
  “The Black Witch, by Laurie Forest,” Goodreads, https://www.goodreads.com/book/show/25740412-the-black-witch. Дата обращения 30 марта 2021 г. Также стоит заметить: хотя Форест одержала победу, ее история, к несчастью, хорошо известна. Приведу только один пример. Пугающе похожая драма разыгралась двумя годами позже, когда Амели Вэнь Чжао, юная азиатская иммигрантка, готовилась к публикации своего дебютного романа «Кровавая наследница». В онлайн-комментариях маленькая группа разгневанных читателей, плюс многие другие, кто не читал книгу, обвинили Чжао в расизме и плагиате. Когда ее сторонники бросились на защиту, разгорелся хаос. Запаниковав, потрясенная двадцатишестилетняя Чжао опубликовала извинения и отменила публикацию книги. Но после нескольких месяцев пристального изучения каждого сюжетного поворота и черт персонажей, она решила, что не согласна с критикующими. В конце концов ее книга вышла с некоторыми правками в ноябре 2019 г. См. Alexandra Alter, “She Pulled Her Debut Book When Critics Found It Racist. Now She Plans to Publish,” New York Times, April 29, 2019, https://www.nytimes.com/2019/04/29/books/amelie-wen-zhao-blood-heir.html.


[Закрыть].