Текст книги "Куросиво"

4

Как побывавший в Токио провинциал внезапно проникается отвращением к привычной деревенской пище и к привычным деревенским запахам своего дома и торопится переделать свое хозяйство на новый столичный лад, так и человек, вернувшийся из поездки по Европе, видит все на родине убогим и жалким. Граф Фудзисава немедленно пришел к выводу, что в эти дни, когда уже заложены основы конституционного правления и вот-вот должна, наконец, открыться первая сессия первого японского парламента, делом неотложной важности является введение новых обычаев и преобразование нравов. По его инициативе на этот счет дождем сыпались указы и распоряжения; пример же должны были показать высшие слои общества.

Выходец из захудалого рода, многие поколения которого унижались перед сильными мира сего, граф всегда нестерпимо завидовал немногим баловням судьбы – богатым аристократам, и в эти весенние апрельские дни почувствовал, наконец, что настало его время, время удовлетворения страстной жажды наживы и власти, унаследованной с кровью дедов и прадедов.

Теперь он мечтал ослепить иностранцев этим концертом, культурой одного случайного вечера и немедленно потребовать пересмотра договоров;[15]15
  Пересмотр договоров. – В первой половине XIX в. США и европейские державы – Англия, Франция и другие, пользуясь слабостью феодального правительства, навязали ему неравноправные торговые договора, направленные на экономическое порабощение Японии и превращение ее в колонию западного капитала.
  После революции 1868 г. одной из главных внешнеполитических проблем, вставших перед новым правительством, была скорейшая ликвидация этих неравноправных договоров. Вопрос о пересмотре договоров являлся одним из главных пунктов, из-за которого правительство подвергалось яростным нападкам со стороны деятелей либерального движения «Дзию минкэн ундо», обвинявших правительство в медлительности и умышленном затягивании переговоров с западными державами по этому вопросу. На протяжении 70-х, 80-х, 90-х гг. эта проблема волновала умы в Японии и являлась одним из важных объектов внутриполитической борьбы между различными буржуазными партиями. Неравноправные договоры были ликвидированы лишь в конце XIX в.


[Закрыть] показать единственную искусственно взращенную в теплице ветку сливы и заявить: видите, весна наступила, выполняйте же обещания, верните то, что забрали в долг. И хотя трудно было допустить, что иностранцы, обольщенные приветливым обращением, но ни на минуту не забывающие своих точно рассчитанных выгод, растают от комплиментов и попадутся на приманку, – но кто не рискует, тот и не выигрывает! Во всяком случае, граф считал, что теперь, накануне открытия парламента, с вопросом о пересмотре договоров необходимо покончить и что этот путь – единственный. Недаром в свое время господа Икс и Игрек беседовали с графом за рюмкой вина и чрезвычайно настойчиво уговаривали его прислушаться к просьбам деловых кругов. Один-единственный кивок графа Фудзисава, голова которого уподобилась молоту бога Дайкоку, приносящего богатство, создал тогда ему из ничего великолепный особняк в центре столицы.

Сегодня вечером, в клубе, граф уклонился от чести пребывать в обществе высочайших особ, готовых удостоить его своим вниманием, и расположился в дымной курительной комнате. Сидя в мягком кресле с сигарой в зубах, он находился в самом приятном расположении духа, чувствуя себя драконом, оседлавшим непокорные тучи.

– Фудзисава-сан! – из голубого дыма высунулось лицо графа Нандзё, с узенькими глазками под густыми бровями, не то глупое, не то насмешливое. – Вот мы говорили только-что… Цутия в своей газете сравнивает вас с монахом-правителем…[16]16
  Монах-правитель. – Под этим именем известен Киёмори Тайра, глава феодального дома Тайра (XII в.). Следуя распространенному в те времена обычаю, Киёмори постригся в монахи, что, впрочем, нисколько не означало отказ от самого активного и непосредственного участия в политической жизни той эпохи и в первую очередь – в войнах.


[Закрыть]

Граф Фудзисава только усмехнулся. Он, перед кем все терепещут, кто красноречием не уступит самому Бисмарку, равнодушен к подобным выпадам. Единственное, что способно его уколоть, это намек на его маленький рост – граф меньше пяти сяку[17]17
  Сяку – мера длины, 30,3 см.


[Закрыть] ростом. Остальное его не трогает.

– Нахальный народ эти газетчики. Я, лично, считаю, что Киёмори[18]18
  Киёмори – Киёмори Тайра (1118–1181), иначе «монах-правитель», глава феодального дома Тайра, одна из наиболее примечательных личностей в истории феодальной Японии. История его жизни и его борьба за власть явились сюжетной основой «Сказания о доме Тайра» (XIII в.) – монументального произведения феодальной японской литературы, где драматические события XII в., расцвеченные народней фантазией, представлены в виде героико-исторического эпоса. Имя Киёмори стало синонимом жестокости, произвола и властолюбия.


[Закрыть] щенок перед Фудзисава…

Граф Фудзисава озадачен. Все ждут, чтобы говорящий разъяснил свою мысль.

– Киёмори тоже, конечно, был любителем женщин, но стоило ему увлечься новой красавицей, как он бросал прежнюю любовницу. Так было и с Токива[19]19
  Токива – красавица, жена одного из воинов рода Минамото стала наложницей Киёмори, главы враждебного Минамото феодального рода Тайра. Такой ценой она купила жизнь своим малолетним сыновьям, которых ждала смерть после гибели их отца, мужа Токива, Ёситомо Минамото, павшего в бою с Тайра. История Токива рассказана в феодальном эпосе «Сказание о Ёсицунэ» и не раз служила сюжетом для средневековой драмы.


[Закрыть] и с Гио…[20]20
  Гио – одна из героинь эпоса «Сказание о доме Тайра» (XIII в.). Красавица Гио была замечательной певицей и танцовщицей. Пленившись ее красотой и талантом, Тайра Киёмори сделал Гио своей фавориткой, но вскоре покинул ее ради ее же младшей сестры Гидзё. Несчастная Гио удалилась в изгнание и постриглась в монахини.


[Закрыть]

А граф Фудзисава – человек великодушный, он никого не бросает…

Волны дыма колеблются от громкого хохота. Граф Фудзисава снова ограничивается молчаливой усмешкой, кончик его сигары вспыхивает, как красный светлячок. Во-первых, у него сегодня отличное настроение. Во-вторых, ему известен характер графа Нандзё; рассердиться – значит лишь вызвать поток новых острот.

– Я тоже видел эту газету… – звучит сквозь дым тот самый голос, который недавно декламировал на балконе собственные стихи. – Видел, видел, как же… Они пишут многое в угрожающем тоне… Тайра,[21]21
  Тайра – феодальный род, один из самых могущественных в феодальной Японии XI и XII вв. В особенности усилилось могущество этого рода в XII в., когда Тайра стали фактическими диктаторами Японии. «Кто не из рода Тайра, того нечего считать человеком», – якобы говорили в ту пору представители этого рода.


[Закрыть] мол, находились в зените могущества, когда по всей стране Минамото[22]22
  Минамото. – Могущественный феодальный дом Минамото активно выдвинулся на политической арене средневековой Японии в XII столетии, когда коалиция феодалов, возглавляемая Мияамото, боролась за власть против феодального дома Тайра. Борьба между Минамото и Тайра велась с переменным успехом на протяжении почти всего XII в. и, наконец, закончилась полной победой Минамото. Разгромив Тайра, глава дома Минамото – Еритомо – провозгласил себя верховным военным правителем Японии – сегуном.


[Закрыть] уже ждали часа, чтобы начать борьбу… Что, мол, возможно, есть и теперь среди нас такой же старик, как Минамото Самми,[23]23
  Минамото Самми – иначе Ёсинака Минамото (1104–1180), пытался организовать заговор с целью свержения диктатуры Тайра, Заговор был раскрыт. Окруженный войсками Тайра, Минамото Самми покончил жизнь самоубийством в храме Бёдоин, близ города Киото. Ему было тогда 76 лет.


[Закрыть] который ждет только удобного случая… Что-то в этом роде…

– Ах, забыл, совсем забыл! – граф Фудзисава внезапно ударил себя по колену. – Хигаси-кун, Хигаси-кун!

Молодой секретарь наклонился к графу.

– Позови Хигаси! Хигаси сюда!

Молодой секретарь, знавший всех сколько-нибудь примечательных людей в столице и с гордостью полагавший, что те, кого он не знает, и не стоят того, чтобы их знать, в течение десятой доли секунды мысленно пробегал список всех известных ему джентльменов и, не обнаружив в нём Хигаси, проговорил наконец:

– Как вы изволили?..

– Да Хигаси же, говорят тебе. Тот старик, которого я привез…

– Слушаюсь… – как бы стыдясь, что он догадался так поздно, секретарь исчез с быстротою молнии и снова, как молния же, появился обратно, еще раньше, чем граф Нандзё успел открыть рот и проговорить: «А, так, значит, это был Хига…»

– Ну, что?

– Изволили уехать.

– Уехал?!

Из-за спины секретаря выступил молодой человек с цветком вишни в петлице.

– Только что удалились. Просили передать графу поклон.

– Уехал… Вот как…

Заиграл оркестр, возвещая окончание перерыва. Послышалось шарканье ног множества поднявшихся со своих мест людей.

– Вот как… Чертовски упрямый, однако, старик… – ни к кому не обращаясь, словно про себя, проговорил граф Фудзисава, встал, стряхнул пепел сигары и, беседуя с графом Нандзё, неторопливо направился в зал.

Глава II

1

Выйдя из ворот клуба, старик нанял рикшу. Сошел он на улице Симо-нибантё перед окруженным оградой домом; на освещенной газовым фонарем дощечке у входа было написано имя владельца: «Аояги». Толкнув калитку, старик шагнул через порог.

– Добро пожаловать! – хорошенькая горничная лет восемнадцати, с глазами не столько смышлеными, сколько плутоватыми, сделала такую мину, словно не сразу узнала его. Не обращая внимания на ее неучтивость, старик невозмутимо прошел в дом, поднялся на второй этаж и остановился в полной темноте. Вскоре вслед за ним поднялась и горничная с лампой.

– Дзюро дома?

– Господин еще не вернулся, – слово «господин» прозвучало с подчеркнутым ударением.

– А госпожа?

– Изволит принимать ванну.

– Хм, вот как… – старик уселся на сиденье и указал горничной на свои хакама и хаори: —Сложи это.

Та чуть заметно сдвинула брови, но все же взяла одежду, вынесла в соседнюю комнату и с презрительной усмешкой сложила ее.

– Извини за беспокойство.

– Что вы, ничего не стоит… – горничная снова насмешливо улыбнулась.

Обычные посетители дома Аояги входили в парадный подъезд, все они были прекрасно одеты и приезжали в экипажах или, на худой конец, на собственных рикшах с золотыми гербами. Даже те, кто входил в дом через черный ход, всегда извинялись и непременно одаривали чем-нибудь прислугу. А эта деревенщина полотенца несчастного и то не привез в подарок! Одна слава, что старший брат хозяина! А на самом деле – обезьяна из Коею, да и только! Так единодушно решила вся женская часть прислуги с той самой минуты, когда вечером третьего дня старик появился в дверях дома Аояги со своей плетеной корзинкой, составлявшей весь его багаж.

– Сейчас я принесу вам чай… – горничная прибрала хаори и хакама и вышла.

Сидя перед хибати,[24]24
  Хибати – жаровня, топится древесным углем.


[Закрыть] в котором не было, казалось, ни искры огня, старик широко зевнул, закрыл свободный от повязки правый глаз и о чем-то задумался.

2

Кто же был этот странный человек, которого мы именовали просто «стариком», а граф Фудзисава называл «Хигаси»? Необходимо пояснить это, прежде чем продолжать наше повествование.

Старика звали Сабуро Хигаси. Мы говорили, что на вид ему можно было дать лет шестьдесят пять, но в действительности ему исполнилось только пятьдесят семь. В старое время, при феодальном режиме, он принадлежал к сословию хатамото.[25]25
  «Хатамото» – так назывались феодалы-самураи, непосредственные вассалы правящего феодального дома Токугава.


[Закрыть] Приехал ныне в Токио впервые за двадцать лет, которые безвыездно провел в Кофу. Приехал для того, чтобы… Но прежде чем говорить о целях его приезда, нужно хотя бы кратко познакомить читателя с историей его жизни.

Шло время. На смену эре Каэй[26]26
  Каэй – 1848–1853 гг.


[Закрыть] пришли годы Ансэй,[27]27
  Ансэй – 1854–1859 гг.


[Закрыть] эра Гандзи[28]28
  Гандзи – 1864 г., в соответствии с японским традиционным летоисчислением назывался «год» или «эра» Гандзи.


[Закрыть] сменилась эрой Кэйо,[29]29
  Кэйо – 1865–1867 гг.


[Закрыть] чередой бежали бурные, полные перемен и событий годы, и с каждым днем поток времени несся все стремительней и быстрее, пока, наконец, в третий год эры Кэйо не обрушился с крутизны могучим водопадом реставрации.[30]30
  Реставрация Мэйдзи. – Под этим названием буржуазная японская историография имеет в виду незаконченную буржуазную революцию 1868 г., в результате которой в Японии пал феодальный строй и были созданы условия для развития страны по капиталистическому пути.


[Закрыть] В тот самый год среди вассалов феодального правительства, которые, сопровождая сегуна[31]31
  Сёгун – титул верховного военного диктатора в феодальной Японии. Первым сегуном стал Ёритомо из рода Минамото (XII в.), последним был Кэйки Токугава, власть которого свергла революция 1868 г.
  Сёгунат – феодальный режим в Японии с конца XII и до середины XIX в., при котором вся власть была сосредоточена в руках центрального правительства, во главе которого стоял сёгун.


[Закрыть] Кэйки,[32]32
  Кэйки – Кэйки Токугава, иначе Ёсинобу Токугава (1827–1913) – последний сёгун династии Токугава.


[Закрыть] осенью вступил в столицу, был Сабуро Хигаси. Свыше десяти поколений его предков – ронинов[33]33
  Ронины – самураи, ранее находившиеся на службе у какого-либо феодала, но после падения этого феодала и перехода его владений к другому оказавшиеся вне феодальной системы вассалитета, которая определяла их социальное положение. Из числа ронинов вышло большое количество представителей интеллигенции феодального города – ученых, писателей, художников, часто настроенных оппозиционно по отношению к центральному феодальному правительству Токугава.


[Закрыть] рода Такэда – служило дому Токугава;[34]34
  Токугава – феодальный род Токугава, один из самых могущественных в феодальной Японии. Начиная с 1600 г. представители этого рода, по наследству получавшие титул сёгуна, были фактическими диктаторами феодальной Японии. Конец диктатуре Токугава положила революция 1868 г., в результате которой пал феодальный строй в Японии.


[Закрыть] те, кто некогда преподавал военную науку школы Косю,[35]35
  Военная наука школы Косю. – В средневековой Японии, как и во всякой феодальной стране, отдельные области науки, искусства и разного вида ремесла превратились в наследственную монополию отдельных родов. Так создавались отдельные «школы». Одной из наиболее знаменитых школ воинского искусства была «школа военного искусства Косю», созданная в одной из областей центральной Японии – Косю. Княжество, где она была расположена, управлялось домом Такэда и в середине XVI в. при князе Сингэне достигло очень большого могущества. При непрерывных войнах, которые Сингэн вел в течение всей своей жизни, военное искусство в его княжестве достигло особенно большого развития. По традициям феодальной Японии, особая роль в развитии воинского искусства приписывалась самому князю Сингэну.
  Косю – старинное название области в центральной Японии (нынешняя префектура Яманаси), Нагано, вотчина феодального дома Такэда.


[Закрыть] в более поздние времена сменили это занятие на изучение «голландской науки».[36]36
  «Голландская наука». – Первыми европейцами, завязавшими торговые связи с японцами, были голландцы, которые появились в Японии в XVI в. С середины XVII в., когда феодальное правительство строжайше запретило всякое общение с иностранцами, голландцам удалось сохранить свою факторию на острове Дэсима в городе Нагасаки. Голландским торговым кораблям было разрешено раз в год приходить в Японию. Разумеется, деятельность голландцев подвергалась всяческим ограничениям. Им запрещалось покидать остров Дэсима и общаться с населением. Для общения с голландцами назначались специальные правительственные чиновники. И все-таки голландцы стали своеобразными посредниками в деле распространения элементов европейской науки и культуры в Японии. Поэтому в средневековой Японии всякую европейскую науку вообще называли «голландской наукой».


[Закрыть] Сабуро тоже служил в молодости в «Палате по изучению науки варваров»,[37]37
  «Палата по изучению науки варваров». – «Варварами» или «южными варварами» называли в феодальной Японии европейцев. При центральном правительстве Токугава существовала специальная палата, назначением которой являлся сбор информации о состоянии науки и техники в Европе и о текущих событиях в политической жизни европейских стран. Деятельность этой палаты имела крайне ограниченный характер и предназначалась главным образом для информации самого сегуна и его ближайшего окружения.


[Закрыть] потом был советником в ведомстве военного флота. В списке его знакомых значились такие имена, как Кавадзи,[38]38
  Кавадзи – Тосиакира Кавадзи (1801–1868) – видный чиновник и дипломат феодального правительства Токугава, После падения феодального строя покончил жизнь самоубийством.


[Закрыть] Огури,[39]39
  Огури – Тадамаса Огури (1827–1868) – видный чиновник феодального правительства, подвизался главным образом на Еоенном и дипломатическом поприще. Во время революции 1868 г. был убит как сторонник феодального режима.


[Закрыть] Эгава.[40]40
  Эгава – Тародзаэмон Эгава (1801–1855) – чиновник феодального правительства. Занимался изучением европейской военной науки, главным образом военно-морского артиллерийского дела.


[Закрыть]

Затем в мире все смешалось, перепуталось, словно стебли в ворохе конопли. Настал час испытания сил и способностей человека. Сабуро Хигаси, хорошо осведомленный в заморской литературе, близкий к властям, изучал историю и познакомился с принципами легитимизма и, хотя честь не позволяла ему забывать о милостях своего сюзерена-сёгуна, в душе исповедовал доктрину Эти-дзэн. Во внешней политике это означало постепенное открытие страны для общения с миром, во внутренней – объединение самурайства и старинной аристократии и управление страной правительством, в котором место премьер-министра сохранялось бы по наследству за домом Токугава – иными словами, эта теория пыталась влить новое вино в старые мехи. Вплоть до того самого дня, когда был издан высочайший манифест о низвержении сёгуната, Сабуро Хигаси верил учению Гото[41]41
  Гото – Сёдзиро Гото (1838–1897) – политический деятель периода «реставрации Мэйдзи». Так же, как и Ёдо Яманоути, требовал от сегуна «добровольного» отказа от власти и передачи ее в руки нового правительства. После революции 1868 г. играл активную роль в политической жизни буржуазной Японии.


[Закрыть] и Едо[42]42
  Ёдо Яманоути (1827–1872) – глава феодального клана Тоса, сторонник реформ, он отстаивал необходимость «передачи» верховной власти в стране из рук феодального дома Токугава в руки нового «легитимистского» правительства.


[Закрыть] и был одним из тех вассалов сегуна, которые убеждали его в необходимости прежде всего возвратить верховную власть императору. Но дни феодального правительства были уже сочтены. Окубо,[43]43
  Окубо – Тосимити Окубо (1832–1878) – выходец из клана Сацума, один из активных участников революции 1868 г. После революции стал фактическим руководителем нового правительства. Был убит (заколот кинжалом) одним из самураев, мстившим Окубо за разгром реакционного самурайского мятежа, вспыхнувшего в клане Сацума на острове Кюсю в 1877 г.


[Закрыть] Сайго,[44]44
  Сайго – Такамори Сайго (1827–1877) – один из активных участников революции 1868 г. По происхождению самурай из клана Сацума, Сайго в первое время играл руководящую роль в новом правительстве, в котором занимал пост военного министра. В 1873 г. Сайго вышел из состава правительства и, вернувшись на родину, в клан Сацума на острове Кюсю, открыто готовил преданные ему самурайские кадры для борьбы с правительством. В 1877 г. вспыхнул подготовленный Сайго мятеж. Правительственные войска разгромили мятежников. Не желая сдаваться в плен, раненый Сайго приказал одному из своих приближенных отрубить ему голову, что тот и исполнил.


[Закрыть] Ивакура,[45]45
  Ивакура – Томоми Ивакура (1825–1883) – участник буржуазной революции 1868 г., представитель тех слоев старинной аристократии, которые, объединившись с самурайством низших рангов, активно выступали против феодального строя под лозунгом «реставрация законной императорской власти».


[Закрыть] беспощадные и неумолимые, давно уже преисполнились непреклонной решимости. Добровольно возвращенная сегуном власть действительно была принята. Кэйки был отстранен, ядром нового правительства стали выходцы из кланов Тёсю[46]46
  Тёсю. – Феодальный клан Тесю, расположенный на юго-западной оконечности острова Хонсю, сыграл активную роль в подготовке и проведении революции 1868 г. Из числа самураев низших рангов этого клана вышли Сайго, Окубо, Кидо, Иноуэ, Ито и другие видные деятели нового правительства Мэйдзи.


[Закрыть] и Сацума.[47]47
  Сацума. – Феодальный клан Сацума, расположенный на юге Японии, активно участвовал в подготовке революционного свержения феодального строя. Из числа самурайства низших рангов этого сравнительно развитого в экономическом отношении клана вышли такие активные деятели революции 1868 г., как Тосимити Окубо и Такамори Сайго.


[Закрыть] Ненависть Сабуро Хигаси к заговорщикам Тёсю и Сацума, а заодно и к изменникам из Тоса,[48]48
  Тоса. – Феодальный клан Тоса, расположенный на юго-западе Японии, принимал активное участие в подготовке и проведении революции 1868 г., свергнувшей феодальный строй.


[Закрыть] вспыхнула яростным пламенем.

Сёгун со своими войсками покинул столицу. Грянуло сражение при Фусими и Тоба.[49]49
  Фусимии Тоба. – Сражения при Фусими и Тоба, решающие бои между войсками феодального правительства и дружинами кланов Тёсю и Сацума, выступавших за свержение феодального строя, произошли в январе 1868 г. в районе Фусими (окраина Киото) и близ городка Тоба (нынешняя префектура Миэ).


[Закрыть] Сабуро Хигаси, следуя за своим сюзереном, морем вернулся в Эдо.[50]50
  Эдо – так назывался город в области Канто, возникший в XVI в. вокруг родового замка князей Токугава. Начиная с 1600 г., когда род Токугава стал правящим домом в Японии, Эдо стал фактически главным политическим, а в дальнейшем и экономическим центром страны, хотя формально столицей по-прежнему считался древний город Киото, резиденция императора. После революции 1868 г. столица официально была перенесена в Эдо, который был переименован в Токио. Замок князей Токугава стал императорским дворцом.


[Закрыть] За ними, по дорогам Кайдо и Сандо, по пятам гнались парчовые знамена.[51]51
  «Парчовые знамена» – то есть знамена противников феодального режима, сторонников революционного переворота, именовавших себя легитимистской, «императорской», армией.


[Закрыть] Эдо бурлил, как кипящий котел. Молодые горячие головы из числа вассалов сегуна бежали в Хаконэ и укрепились у перевала Сасаго. Это напугало более благоразумных, стоявших за полное подчинение власти двора. Из Эдо поскакали гонцы с приказом: схватить мятежников Исами Кондо, Сайдзо Хидзиката[52]52
  Исами Кондо, Тосидзо Хидзиката. – Исами Кондо (1832–1867) – самурай, один, из ярых приверженцев феодального правительства Токугава. После того как сторонники сёгуната были разгромлены, Кондо был казнен, его огрубленная голова выставлена напоказ в Киото, где он в свое время проявил себя как жестокий каратель оппозиционных сёгунату элементов.
  Тосидзо Хидзиката (1835–1869) – вассал феодального правительства. В составе войск сегуна участвовал в сражении при Фусими в январе 1869 г. После разгрома с остатками разбитых частей бежал на восток, участвовал в сражении при Кацунума. Снова потерпев поражение, бежал на север Японии, на территорию клана Айдзу, который дольше других сохранял верность феодальному режиму. После падения замка Айдзу присоединился к отряду адмирала Эномото. Вместе с ним отплыл на Хоккайдо, где опять боролся против войск нового правительства. Убит в бою в 1869 г.


[Закрыть] и их сторонников и умиротворить Кофу.

И вот в феврале 1868 года – первого года эры Мэйдзи,[53]53
  Мэйдзи. – Период в истории Японии с 1868 по 1911 г. принято называть «эпохой» или «эрой Мэйдзи», по имени царствовавшего в те годы императора. Новое правительство, пришедшее на смену феодальной власти Токугава, часто принято называть «правительством Мэйдзи», а руководителей этого правительства «деятелями Мэйдзи».


[Закрыть] повинуясь приказу, Сабуро Хигаси оставил семидесятилетнюю старуху мать и беременную на сносях жену на попечение знакомого купца – надежного, честной души человека; опоясанный заветным мечом «Ночной Демон» – родовой реликвией дома Хигаси, он пробрался сквозь бурлящую взволнованную толпу, запрудившую эдоский замок и улицы Эдо, и ринулся в Коею.

Но послать Сабуро Хигаси на усмирение непокорных было все равно, что выпустить волка в стаю: сердце его было с восставшими, и он, вместо расправы с Кондо и Хидзиката, присоединился к их отряду.

Они встретились с армией легитимистов у Кацунума. К великому разочарованию Сабуро это были дружины клана Тоса, а не Тёсю и Сацума – главные противники, к сражению с которыми он стремился. Сабуро Хигаси бился отважно; тринадцать воинов нашли свою смерть от его «Ночного Демона». Но силы были неравны, и бой окончился полным разгромом для сторонников сёгуната. Пытаясь спастись бегством, Хигаси был ранен пулей в бедро, схвачен вражеским патрулем и приговорен к смертной казни. К счастью, кто-то из прежних знакомых заступился за него перед командиром дружин Тоса, и казнь была заменена ему тюрьмой. Всеми забытый, как ему казалось, он провел в заключении в Кофу целый год. В конце мая тысяча восемьсот шестьдесят девятого года его выпустили. Рана в бедре к тому времени зажила. Была поздняя весна: вишневый цвет уже облетел, деревья покрылись молодой листвой. Все кругом казалось новым, не похожим на прежнее.

3

Эдо превратился в Токио, эра Кэйо сменилась эрой Мэйдзи, эдоский замок – родовое гнездо Токугава – стал резиденцией императора. Семья бывшего сегуна ушла в изгнание восемьдесят тысяч хатамото разбрелись по всему свету. Пал замок Горёкаку,[54]54
  Горёкаку. – Замок Горёкаку в городе Хакодатэ (на острове Хоккайдо) – последняя цитадель защитников феодального режима. Сюда бежали остатки разгромленных войск сегуна. Укрепленный по образцам европейской фортификационной науки, замок Горёкаку в течение нескольких месяцев служил оплотом адмиралу Эномото и другим сторонникам феодального правительства, но в 1869 г. сопротивление приверженцев феодального режима было сломлено и замок пал.


[Закрыть] где в последний раз явил себя миру железный дух самураев Токугава, подлинных сынов Эдо, и жизнь внезапно и неузнаваемо изменилась, как меняются декорации на вращающейся театральной сцене. Страной правили гордые победой, энергичные и задорные, полные молодых сил выходцы из Сацума, всюду распоряжались заносчивые и наглые сыны Тёсю. Куда исчезла былая власть Токугава? Вернувшись из тюрьмы в Эдо, называвшийся теперь Токио, Сабуро Хигаси стоял у ворот Сакурада, глядел на замок сегуна и впервые в жизни проливал горячие, как расплавленный свинец, слезы.

Но время умереть уже миновало – сделать харакири нужно было хотя бы в день разгрома у Кацунума, когда его ранили в бедро. Теперь было поздно. Тяжело быть поверженным, почти нестерпимо сознавать, что ты повержен вторично. Но смерть – это поражение вдвойне. И Сабуро Хигаси остался жить. Разумеется, поселиться в нынешнем Токио он не мог, это было бы все равно, что цепляться за труп любимого ребенка. Не хотел он ехать и в Сидзуока[55]55
  Сидзуока. – В городе Сидзуока, исконной вотчине Токугава, поселился в первые годы после революции 1868 г. бывший сёгун Кэйки Токугава и его приближенные.


[Закрыть] и обременять своими горестями бывшего сюзерена, ибо там даже богатые в прошлом люди не имели теперь средств к существованию и не могли себе позволить купить вволю хотя бы соевого творога. И Сабуро Хигаси выбрал Коею. В отдаленном прошлом это был край его предков, в недавнем – место, где он сражался, потерпел поражение и был взят в плен. Он удалился в деревню Фудзими близ Кофу. А что стало с его семьей, с его домом? В его усадьбе на улице Банте жил теперь какой-то офицер, бывший командир одного из отрядов «кихэйтай»[56]56
  «Кихэйтай» – «Ударные войска» – наименование военной организации клана Тёсю.


[Закрыть] клана Тёсю. Жена, слишком слабая, чтобы пережить смутные времена, заболела, стала харкать кровью и лежала теперь в могиле вместе с так и не увидевшим света младенцем. Старуха мать, потрясенная событиями реставрации, потерявшая рассудок от горя из-за смерти невестки, покончила жизнь самоубийством. Купец Гихэй Эттюя, по-прежнему торговавший лекарствами в квартале Канда, передал Хигаси корзинку, в которой лежали их поминальные дощечки,[57]57
  Поминальные дощечки – небольшие, установленной формы дощечки, на которых написано имя умершего. Эти дощечки хранятся в домашнем алтаре. Перед этими дощечками молятся, возжигают курения, приносят жертвоприношения.


[Закрыть] пряди волос, ящичек со старинными золотыми монетами, родословная рода Хигаси, документы, на многих из которых стояла красная печать сегуна, несколько больших и малых мечей да кимоно с гербами в виде мальвы. Бедняга считал себя виновным перед Сабуро за то, что не сберег его мать и жену, но, по совести говоря, ему самому едва удалось спасти свою жизнь и бедный свой домик.

Сабуро Хигаси удалился в деревню близ Кофу. У него было небольшое состояние в старинных золотых монетах – счастливая неожиданность при скитальческом образе жизни, который ему приходилось вести до сих пор. Имелась практическая сметка – не меньшая редкость в самурайском сословии, а бережливость и прилежание давно уже стали его второй натурой. Все это дало ему возможность кое-как существовать. Он купил участок земли и дом – небольшие. Нанял работников – немногих. Устроил в деревне школу. Увлекался фехтованием, охотился. Ему посватали девушку из самурайской семьи, и он снова женился. Вскоре родился сын. Хигаси никуда не выезжал, никуда не показывался. В деревне его звали «учитель». Так, словно во сне, прошли двадцать лет. Но спал ли Хигаси? Нет. Пусть ни единого слова не сорвалось с его крепко сжатых губ, но мрачное пламя ненависти к произволу и насилию Тёсю и Сацума, вспыхнувшее в его сердце двадцать лет назад, до сих пор пожирало его душу. И многие события окружающей жизни, словно хворост, поддерживали это зловещее пламя. Вокруг менялись люди, менялась жизнь, но ненависть, словно страшная опухоль, терзала его. Она, эта опухоль, состарила его раньше срока. Затаившись далеко от столицы, по ту сторону Фудзи, он неустанно и жадно следил за тем, что происходило в стране.

Поток реставрации, смывший правительство Токугава, кипя и бурля, стремился вперед. Тёсю и Сацума и их приверженцы с веселой песней стояли у руля, гордо подняв паруса, увлекаемые попутным ветром и благоприятным течением. Те, кто еще пытался вначале плыть наперекор потоку, теперь устали бороться с волнами, цеплялись за борт корабля и благоденствовали, наслаждаясь безмятежным покоем. А те, кто тщетно пытался запрудить, остановить поток жалкими горстями земли – Тацуо Кумой[58]58
  Тацуо Кумой (1844–1870) – самурай, казненный по обвинению в антиправительственной деятельности вскоре после революции 1868 г.


[Закрыть] и другие одиночки – мгновенно пошли ко дну.

Но вот на корабле вспыхнул спор – он разгорелся из-за похода на Корею.[59]59
  Поход на Корею. – В 1875 г. наиболее консервативные самурайские круги, идейным вождем которых был Сайго требовали посылки военных кораблей в Корею, стремясь обеспечить за феодально-реакционными силами перевес в новом правительстве Мэйдзи. Эти агрессивные тенденции натолкнулись на сопротивление со стороны буржуазно-реформистских элементов, от лица которых выступали Такамаса Кидо, Тосимити Окубо, впоследствии (в 1878 г.) убитый самураем, одним из сторонников разгромленного в Сауумском восстании Сайго.


[Закрыть] Вскоре разбушевалось и море – начались конфликты в Сага, Хаги, Акидзуки, Кумамото.[60]60
  Конфликты в Сага, Хаги, Акидзуки, Кумамото. – Проведение реформ, направленных на облегчение развития Японии по буржуазному пути, вызвало недовольство у значительной части реакционно настроенного самурайства. Непосредственным выражением этого недовольства явились террористические акты против деятелей нового правительства Мэйдзи и восстания, вспыхивавшие в первые годы после революции. Восстание самураев в Сага в 1874 г. было одним из крупных конфликтов такого рода.


[Закрыть] Сабуро Хигаси усмехался про себя, поглаживая усы. Но волнение улеглось, не причинив пловцам серьезного беспокойства. И вдруг пришла весть: «Восстал Сайго!» Хигаси, оставшийся совершенно равнодушным, когда незадолго до того крестьяне, возмущенные непосильными поборами, ворвались в управление префектуры с бамбуковыми копьями и рогожными знаменами,[61]61
  Рогожные знамена. – Во время восстаний крестьяне феодальной Японии поднимали знамена, сделанные из рисовой соломы, и вооружались пиками из бамбука, так как крестьянам запрещалось иметь какое бы то ни было металлическое оружие. Поэтому «рогожные знамена» и «бамбуковые пики» стали символом крестьянских восстаний.


[Закрыть] теперь почувствовал, как дрогнуло его сердце, – тайком он обтер пыль со своего меча. Но прежде чем действовать, нужно было все хорошенько взвесить. Допустим, место Окубо займет теперь Сайго – не будет ли это означать, что на смену засилью гражданской клики Сацума придет господство военщины того же клана? Сабуро пристально следил за событиями. Клан Тоса, сперва решивший было поддержать Сайго, так и не примкнул к восставшим. Одного дыхания бури при Сирояма[62]62
  Сирояма – название местности на острове Кюсю близ города Кумамото, где в 1877 г. произошло сражение между отрядами самураев под руководством Такамори Сайго и правительственными войсками. Сражение закончилось разгромом Сайго.


[Закрыть] оказалось достаточно, чтобы долгожданный пожар, наконец-то разгоревшийся на юго-западе страны, погас навсегда. А правительство Тёсю – Сацума по-прежнему процветало, и казалось, будет процветать вечно. Неожиданно пал сраженный внезапным ударом рулевой Кото.[63]63
  Кото – литературный псевдоним Тосимити Окубо. Согласно традиции, сохранившейся со времен феодального строя, многие государственные деятели в первый период существования буржуазной Японии имели псевдонимы, которыми они подписывали свои произведения – стихи (главным образом на китайском языке), каллиграфические образцы и т. п.


[Закрыть] «Пробил решающий час!» – Сабуро Хигаси, весь обратившись в зрение и слух, приготовился к битве.

Но корабль Тёсю – Сацума даже не дрогнул – он плыл в одном русле с эпохой. Корабль, который – Хигаси не сомневался в этом – должен был неминуемо разлететься в щепы после гибели рулевого, продолжал уверенно идти вперед, ведомый искусством нового кормчего – зеленого юнца, до сих пор таившегося в тени. Во время народных волнений в 1879, 1880, 1881, 1882 годах[64]64
  Народные волнения в 1879, 1880, 1881, 1882 годы. – Незаконченная революция 1868 г. ничего не изменила в бедственном положении японского крестьянства, сохранив бремя феодальных повинностей и налогов. Поэтому первые годы существования нового режима характеризуются бурным ростом крестьянского движения.


[Закрыть] на палубе корабля опять, казалось, возникли растерянность и смятение, и глаза Сабуро заблестели новой надеждой. Но и эти надежды оказались напрасными. На помощь пловцам пришел успокоивший встревоженные умы императорский указ о постепенном введении реформ; на помощь пришли репрессии и гонения, как спасательные щиты и доски, сброшенные в кипящую морскую пучину, они поддержали тонувшее судно – и снова кораблю удалось миновать опасность, а дальше перед ним открывался безграничный простор, и ничто, казалось, уже не могло помешать его спокойному бегу.

Так прошло двадцать лет, и вот уже преждевременный иней посеребрил виски Сабуро Хигаси, а он за все эти годы так ни разу и не ступил на землю столицы.

4

Если оценивать жизнь вне зависимости от узкой, личной, эгоистической точки зрения, то и победа, и поражение, и слава, и падение – все это в сущности, не более чем подъем и спуск колодезного журавля; все, в основе своей, привязано к одной и той же веревке, все – проделки черпающей воду природы. Волны в океанском просторе то вздымаются, то ложатся, но это лишь видимость, обман зрения, не более. Мгновение – и рухнули волны, что еще недавно вздымались громадой, и поднялись те, что расстилались ровною гладью, а воды в безграничном морском просторе не убавилось и не прибавилось ни на каплю. Так устроена жизнь. Но человек, – единственное в великой вселенной создание, от рождения наделенное страстями, – даже понимая все это, вечно останется неразумным: он безрассудно радуется мимолетной победе и скорбит о временном поражении.

Двадцать лет Сабуро Хигаси не ступал на землю столицы. Двадцать лет! За такой срок острый обломок скалы на морском побережье приобретает округлые очертания, а молодой побег, выросший из ствола сломанной ивы, превращается в дерево, мощное, как столб, подпирающий крышу. Вишни в Узно, обритые, словно бонзы,[65]65
  Бонза – буддийский священник. Принимая сан, буддийские священники наголо брили голову.


[Закрыть] во время перестрелки у ворот Куромон, успели за это время отрастить новые ветви и больше десяти раз расцветали пышным весенним цветом. Вражда, разделившая людей на друзей и врагов в переходную эпоху, казалась далеким сном. Теперь, после пробуждения, воспоминания о распрях тех лет воспринимались как забавные сказки про старину. Сойдясь вместе, прежние враги смеялись: «А ведь это я ударил тогда тебя мечом!» – «Ладно, рубака, давай по этому случаю выпьем!» И первый из говоривших, схватив приятеля за руку, которой тот указывал на чарку с вином, отвечал: «Идет! А на закуску я подарю тебе тот самый меч!»

От Курильских островов до Окинавы все теперь верноподданные, все дети одной нации, все японцы. Потомки могучих феодалов стали ныне первыми во дворянстве и наперебой спешили в запряженных лошадьми экипажах принести двору новогодние поздравления. Воины Тёсю и Сацума, Айдзу[66]66
  Айдзу – феодальный клан Айдзу на севере Японии, дольше других сохранявший верность феодальному дому Токугава.


[Закрыть] и Кувана, готовые перегрызть друг другу горло в дни сражений при Фусими и Тоба, теперь вместе ровняли конные ряды на парадах и дружно кричали банзай своему главнокомандующему – императору. Начался период созидания, и правительство нуждалось в способных людях. Пусть руководили победители – выходцы из отдаленных провинций, но ведь среди побежденных, бывших чиновников сёгуната, было немало опытных, ученых людей, которые могли принести пользу, и теперь им даровали свободу. Множество бывших вассалов сегуна одним скачком переносились из тюрьмы на ответственные посты в столице, а некоторые добрались даже до министерских портфелей. За исключением немногочисленных приверженцев старины, все еще предававшихся унынию, декламируя сквозь слезы «Лисао»[67]67
  «Лисао». – Поэма «Лисао» («Скорбь») великого китайского поэта Цюй Юаня (IV в. до н. э.) написана в период, когда Цюй Юань был отрешен от должности при дворе и сослан на юг Китая.


[Закрыть] в лунные ночи и утешая свою скорбь за чаркой сакэ в квартале Хондзё,[68]68
  Хондзё – один из районов старого Эдо.


[Закрыть] большинство теперь приспособилось к требованиям новой эпохи и принимало деятельное участие в жизни. Даже Кёгано,[69]69
  Кёгано – буквально «большеглазый», прозвище Такамори Сайго. После разгрома Сацумского восстания, руководителем которого выступал Сайго, он был посмертно «реабилитирован». Официально считается, что Сайго выступал не против императорской власти за реставрацию феодального строя, а только против «бесчестных министров», от которых, как он сам об этом заявлял, он хотел «освободить императора». В 1889 г., в связи с опубликованием конституции, было официально объявлено о посмертном присвоении Сайго звания особы первого разряда третьего класса. Его потомки получили титул маркиза.
  В романе допущена некоторая неточность в датах: посмертное присвоение титула Сайго имело место в 1889 г., в то время как действие романа происходит в 1887 г. Однако, если учесть, что роман написан в 1903 г., такая неточность в датах находит себе объяснение.


[Закрыть] тот самый Кёгано, которого так недавно называли крамольником и всячески поносили, удостоился титула пэра, а Тёган-дзи,[70]70
  Тёган-дзи – буквально «длиннолицый», прозвище Мунэмицу Муцу (1843–1907). Активный участник революции 1868 г., Муцу занимал ответственные посты в правительстве Мэй-дзи. Во время Сацумского восстания 1877 г. пытался организовать помощь мятежникам, используя для этого свою должность одного из руководителей Палаты Гэнро (сената). После разгрома восстания был арестован и приговорен к пяти годам тюремного заключения. В 1883 г., отбыв наказание, снова вернулся к активному участию в политической жизни, В 1888 г. был назначен послом Японии в Вашингтоне. Впоследствии был министром иностранных дел.


[Закрыть] пытавшийся немощной рукой, свергнуть правительство Мэй-дзи, орудуя исподтишка в Палате Гэнро,[71]71
  Гэнро – буквально «старейшина», неофициальный советник императора. Считалось, что гэнро сыграли крупную роль при реставрации императорской власти и в дальнейших преобразованиях. Звание гэнро исчезло с физической смертью последних его носителей.


[Закрыть] получил теперь возможность размять затекшие после долгого сидения в тюрьме ноги на балах в Вашингтоне – никого не обошла поистине безграничная милость блестящего царствования. Так зачем же, во имя чего и кого пылало в такое время пламя ненависти в груди Хигаси? В первые годы после реставрации его вызывали и приглашали на службу – один раз по ведомству военно-морского флота, в другой раз – в военное ведомство, потом предлагали пост губернатора в одной из провинций, но он всякий раз отрицательно качал головой и так и не явился на вызов. А между тем жизнь неслась вперед, хлопотливая, бурная. Озабоченные, занятые люди были поглощены своими делами: не могли же они в самом деле насильно тянуть за рукав того, кто стремился уйти подальше от жизни и замкнуться в одиночестве! Те, кто пытался рекомендовать его, в конце концов махнули рукой на старого друга. Мир окончательно забыл о Сабуро Хигаси.

Мир забыл о Сабуро, но Сабуро помнил о мире. Неприязнь к новому режиму слишком глубоко укоренилась в его сердце, чтобы двадцать лет добровольного изгнания могли смыть старинную обиду. Разумеется, Сабуро был не настолько слеп, чтобы не видеть, что времена изменились и дни Токугава безвозвратно канули в вечность. Он был также достаточно умен, чтобы понимать, что и сам он с каждым днем все безнадежнее отстает от своего времени. Он не переступал за пределы тесной долины, где поселился, но на его столе всегда лежали токийские газеты и книжные новинки. Однако, пока он колебался, стоя на берегу и в нерешительности переминаясь с ноги на ногу, жизнь стремительно текла мимо, уносясь все дальше и дальше, и правительство Тёсю – Сауума, пользуясь попутным ветром, очутилось далеко впереди. Смутное ощущение оторванности от жизни прочно поселилось в душе Сабуро, и чем сильнее было это чувство, тем острее испытывал он отвращение и ненависть к новому строю. У него не было никакой четкой программы, он не знал, каким путем следует изменить новый режим, какие меры нужно принять, чтобы жизнь стала лучше, – просто на протяжении всех этих двадцати лет не было ни единого дня, когда бы он каждой клеткой своего тела не чувствовал, что он, Сабуро Хигаси, и правительство Мэйдзи не могут существовать одновременно под одними небесами. И всякий раз, когда, умываясь поутру, он видел свое отражение в воде, налитой в кадку, – видел, как, словно рябью от неощутимого ветра, покрывается морщинами лицо, как, словно посыпанные невидимым снегом, постепенно седеют волосы, он с горечью думал о том, что, пожалуй, ему так и не суждено при жизни увидеть падение нынешнего режима. Вот почему он не пожалел сил, чтобы вдохнуть свою ненависть в грудь единственного сына Сусуму.