Текст книги "Затерянный храм"

Глава шестая

Грант не шевельнулся. Вновь прибывший, нисколько не смущаясь, нырнул в маленькое помещение и встал в проеме входа – просто силуэт на фоне тусклого света, пробивавшегося снаружи.

– Кто это? – спросила Марина.

– Боюсь, я в прошлый раз не успел представиться. – Человек посветил фонариком себе в лицо, явив коротко стриженные рыжие волосы, жидкие усы и узкое, заостренное лицо. – Мьюр. – Руку он протягивать не стал. – С Грантом мы уже встречались. А вы, должно быть, Марина Папагианнопуло. Мы, да и немцы, когда они тут были, знали вас больше как Афину.

– Вы, кажется, хорошо информированы.

– Я с большим интересом следил за вашими исследованиями. А в последние три дня мой интерес только вырос. – Он усмехнулся. – Вы не для нас старались. Мы вас чуть не потеряли, когда вы ускользнули из Архан.

– Может быть, вам не надо было посылать тех головорезов?

Мьюр невинно поднял руки:

– Это не я.

– Кто же тогда?

– Конкуренты. Они…

В проходе за спиной Мьюра кто-то оглушительно чихнул. Он кинулся к стене и едва успел уйти с линии огня – в помещении прогремел «уэбли».

– Иисус и чертова Мария! – воскликнул Мьюр. – Так и глаз выбить недолго.

Грант, у которого еще звенело в ушах от выстрела, услышал дрожащий голос, робко воззвавший из коридора:

– Не стреляйте.

Грант снова навел пистолет на Мьюра.

– Еще один шаг, и мозги мистера Мьюра будут размазаны тут по всем стенам, – крикнул он в проход. И спросил у Мьюра: – Кого ты притащил?

Фонарик Мьюра упал на пол, но в небольшом помещении отбрасывал достаточно света, чтобы стало видно, как тот побледнел.

– Не волнуйся так…

Грант немного подумал.

– Бросай оружие и медленно иди ко мне.

– У меня нет оружия, – возразил испуганный голос. – Можно я…

– Тогда иди сюда.

Марина подняла фонарик и посветила в проход. Послышался кашель, что-то зашуршало по камням. Щурясь и подняв руки так, что они упирались в низкий потолок, в круг света вышел человек. Шапка снежно-белых волос обрамляла его круглое лицо, морщинистое, но все равно странно моложавое, щеки и нос покраснели от солнечного ожога. Из-под кустистых белых бровей смотрели бледно-голубые глаза; настороженность во взгляде медленно сменилась удивлением, когда человек заметил, где находится.

– Поразительно, – выдохнул он.

В помещении что-то изменилось – напряжение спало. Грант ощутил, что теряет контроль над ситуацией.

– Кто это? – резко спросил он, поведя револьвером в сторону Мьюра.

– Его зовут Артур Рид. Профессор классической филологии в Оксфорде.

– Разрешите…

Рид протянул к Марине руку. Ошеломленная, она, не сопротивляясь, позволила забрать у нее фонарь.

– Поразительно, – повторил вновь прибывший, разглядывая выставленные у задней стены предметы. – Насколько я понимаю, это, кажется, баэтил, священный камень с неба.

– И мы так решили, – отозвался Грант.

Неожиданно, не понимая почему, он почувствовал себя так, будто ему надо вести себя прилично, словно мальчику, которого вытащили из его любимого укрытия на дереве в саду и заставили пить чай с троюродной тетушкой.

Мьюр полез в карман, замер, увидев, что Грант сгибает палец на спусковом крючке револьвера, и рассмеялся.

– Не беспокойся. – Он вытащил портсигар из слоновой кости. – Закуришь?

Гранту смертельно хотелось курить, но принять щедрость Мьюра он был пока не готов.

– Может, лучше расскажешь, какого черта тут творится?

Мьюр чиркнул спичкой, добавив к электрическому свету фонарика теплый отсвет живого пламени.

– Ты небось думаешь, что я должен все тебе объяснить.

В углу помещения хрустнул камень, и все трое резко обернулись. Рид стоял на коленях на скамье возле ниши в стене. Он, кажется, снял священный камень со своего места или по крайней мере сдвинул, открыв темную впадину под ним.

– Не может ли кто-нибудь мне помочь?

Грант и Мьюр смотрели друг другу в глаза над дулом пистолета. Раздраженно фыркнув, к Риду подошла Марина.

– Там что-то внизу, – пояснил тот. – Вы можете это достать?

Марина наклонилась над отверстием. Через несколько мгновений ее рука вынырнула оттуда, сжимая что-то маленькое, плоское и тяжелое. Она посмотрела, что это, перевернула и ахнула от удивления. И молча протянула предмет Риду.

– Поразительно, – прошептал он.

Грант поставил «уэбли» на предохранитель.

– Ну а теперь, – произнес он, – может быть, все-таки кто-нибудь расскажет мне, что все это значит?

Они уселись на уступе возле пещеры, моргая и щурясь под солнцем. Рид надел шляпу с широкими полями, он сидел на камне и чистил апельсин. Марина держала револьвер, наведя его на Мьюра, а Грант вертел в руках найденный предмет. Это была глиняная табличка, в четверть дюйма толщиной и размером с его ладонь, со скругленными углами и гладкими поверхностями; только зазубренный край внизу давал понять, что нижняя часть отломана. Время, земля и огонь испачкали глину, но нацарапанные на ней значки читались довольно ясно. Одну сторону ряд за рядом покрывали необычные маленькие символы – они были вырезаны в еще сырой глине и, запекшиеся, остались в вечности.

– Это линейное письмо Б?

– Да, – хором ответили Рид и Марина и посмотрели друг на друга с восторгом и удивлением единомышленников.

Грант провел пальцем по значкам, ощущая неровные края и глубокие завитки, словно на ощупь он мог каким-то образом уловить пульс их древних секретов. О чем здесь говорится? Он перевернул табличку. На оборотной стороне ничего не было написано – глина оставалась плоской и гладкой, сохранив лишь отпечатки ладоней, которые с ней работали. Но было там и кое-что еще. Грант утвердил на колене тетрадь Пембертона, прижав табличкой страницу, и стал сравнивать. Один рисунок был сделан чернилами, уверенной рукой Пембертона, другой – краской; он осыпался и выцвел, но сходство можно было определить безошибочно. По бокам долины высились две горы, посередине – похожий на купол холм, увенчанный рогом храм, пара голубей. А над ними парил лев – тот же самый зверь, что и сейчас наблюдал за ними со своего места над трещиной в скале.

– Пембертон спрятал ее в пещере, когда уходил, – произнес Рид.

Он взял у Гранта дневник и табличку и еще раз стал их рассматривать. Перелистав страницы, он добрался до последней, с цитатой из Гомера.

 
– «Строем становятся, битвою бьются по брегу речному;
Колют друг друга, метая стремительно медные копья».
 

Он вздохнул.

– Джон Пембертон таким и был. Храбрый человек.

– Хороший человек, – прибавила Марина.

– Мертвый человек. – Грант повернулся к Мьюру. – Но вот что я хочу знать: что же он такое ценное нашел? И с чего вы все так за этим гоняетесь?

– Информация для служебного пользования, – осклабился Мьюр. – Это секрет.

– Такой секрет, что за него и жизнь отдать не жалко? – Грант глянул с края утеса. – Падение отсюда, скорее всего, станет смертельным, да только ты умрешь раньше, чем долетишь до земли.

Марина справа от Гранта по-прежнему целилась в Мьюра.

Даже если ее тонкие руки и устали, по ней никак этого было не заметить. Мьюр посмотрел по очереди на обоих. Их лица ничуть его не обнадежили.

Он очень медленно закурил еще одну сигарету. В горячем послеполуденном воздухе каждый звук казался неестественно громким – и щелчок портсигара, и вспышка огня, и треск использованной спички, которую Мьюр переломил пополам. По его лицу пробежала тень – в небе парил ястреб.

– Хорошо. – Он глубоко затянулся, и его губы сложились в некое подобие довольной улыбки. – Я расскажу вам, что могу.

– Постарайся, чтобы этого оказалось достаточно.

Из кармана рубашки Мьюр вытащил пачку фотографий и одну передал Гранту.

– Похоже на нашу табличку, – заметил тот.

– Ее нашли американцы в последние дни войны в научном центре, который они захватили в Ораниенбурге, в Германии.

Грант поднял бровь:

– Разве это не в советском секторе?

– Они успели туда попасть раньше русских. Нашли немалое количество ящиков нацистских документов и прочих вещей – в основном отчетов, технических документов, всяческой скукотищи. Ну, так или иначе, кто-то должен был это посмотреть, и они отправили все в Штаты, чтобы какой-нибудь подкомитет неизвестно каких специалистов поковырялся и сказал, что тут не о чем беспокоиться и можно обо всем забыть. Из Германии много всего вывозили, и никто не хотел тратить время, чтобы вспоминать о мрачном прошлом. Но эти дундуки продолжали копать, и несколько месяцев назад кое-что отрыли.

– Вот эту фотографию?

– В картонной коробке с папками, в чем нет ничего необычного, и в металлическом кейсе, что уже необычно. Внутри лежал кусочек металла размером с половину мячика для гольфа. Они не знали, что это такое, и отправили на анализы в лабораторию. И обнаружили то, что никто до них еще не находил.

– И что это было?

– Никто ничего подобного не видел, и имени у него нет. Поэтому его назвали «элемент шестьдесят один».

– Элемент шестьдесят один? – переспросил Грант. – Химический элемент?

– Именно. Видел периодическую таблицу? В ней есть незаполненные места. Примерно как неполная колода карт – ты знаешь, сколько их должно быть и каких карт не хватает, но у тебя в колоде не все. То же самое и с этими недостающими элементами. Ученые знают, что они должны существовать, и знают, где должны располагаться, но им так и не удалось получить эти вещества. Ну и, понятное дело, эти умники обрадовались и захотели узнать, откуда этот металл взялся.

– Он ценный?

Мьюр растер окурок сигареты каблуком и закурил следующую.

– Да он просто бесценный. Уникальный. Насколько известно, на Земле его нет.

Наступило молчание – все обдумывали услышанное.

– Это кусочек метеорита, – сказал Рид.

Глянув на него, Грант понял, что вся эта история и для профессора явилась неожиданностью.

– Верно. – Мьюр был доволен. – Но это еще не все. Посмотрите-ка. – Он показал еще три фотографии. – Это образец, который они нашли. Лицевая сторона, верх и низ. Видите?

Грант посмотрел на снимки – сияющий камень на черном фоне. Сверху и сбоку он казался гладким, чуть ли не текучим и был испещрен крошечными кратерами, похожими на золотую инкрустацию. Но изображение на третьем фото было другим – с оборотной стороны поверхность оказалась почти плоской, разделенной бороздками на отдельные полосы.

– Его как будто чем-то резали.

– Линии, которые вы видите, – следы дисковой пилы. Тот предмет, который они нашли в Германии, – только вершина айсберга, или, в данном случае, метеорита.

– Баэтил, священный камень с неба, – пробормотал Рид.

Мьюр резко повернул голову:

– Что?

– Нет, ничего.

– Так или иначе, американцы пересмотрели все, но узнать смогли лишь то, что этот кусочек был найден немцами на Крите. Фрицы не больше нашего знали, откуда он взялся, но вместе с камешком они нашли фотографию таблички. И больше ничего у них не было. Для нас Греция была игровой площадкой до тех пор, пока Эттли<sup>[20]20
  Премьер-министр Великобритании в 1945–1951 гг. (Прим. ред.)


[Закрыть]</sup> не собрал свои игрушки. Американцы отдали нам все материалы, чтобы мы в них разобрались. И вот мы здесь.

– Зачем он вам? – сурово спросила Марина. – Для чего нужен шестьдесят первый элемент?

Мьюр глубоко затянулся сигаретой:

– Думаете, они мне сказали? Я всего лишь посредник. Половину того, что я вам рассказал, мне и самому знать не положено. Но зато я точно знаю, что янки во что бы то ни стало хотят получить его и осыплют золотом всякого, кто его найдет. Так что, если хотите, можете сбросить меня со скалы, как куклу, но если у вас есть хоть капля здравого смысла, вы должны ко мне присоединиться и начать поиски.

– Присоединиться к тебе?! – Грант швырнул ему фото. – Где гарантия, что ты не выстрелишь мне в спину, как только я опущу револьвер?

– Ты можешь очень пригодиться. Ты давно вышел из игры, и никто не заподозрит, что ты работаешь на нас. А ты знаешь, как действовать под чужой личиной в этих краях. – Он указал большим пальцем на Марину. – Да и она тоже. К тому же она знала Пембертона лучше, чем кто-либо из нас.

– А когда мы больше не сможем пригодиться?

– Вы перестанете быть полезными, когда мы найдем этот кусок металла. Тогда можете сваливать со своей частью добычи и никогда больше со мной не встречаться. – Это звучало разумно. – Предложение, которое я сделал тебе в Палестине, остается в силе. Ты объявлен в розыск, а я могу сделать так, чтобы розыск отменили. А ты… – Он повернулся к Марине. – Я все знаю про тебя и твоего брата. Двойные агенты, верно? Как он глупо умер! Одна пуля в упор, – наверное, его застрелил кто-то, кого он знал. Ты никогда не задумывалась, кто мог это сделать?

Марина посмотрела на него темным и грозным взглядом, словно прицеливалась:

– Что ты хочешь сказать?

– У нас в Лондоне есть информация на твоего брата. Веди себя хорошо, и, когда все кончится, я разрешу тебе посмотреть. Ты удивишься, узнав, что мы накопали.

Он двинул бровью в сторону Гранта, который делал вид, что его это не касается.

– Ну ты и подонок.

– Меня твое мнение не волнует. Итак, решайте. Вы со мной или нет?

– Какая разница? Ведь метеорит не здесь.

Мьюр нахмурился и бросил окурок с утеса:

– Я и не говорил, что это будет легко. Может быть, мы выбрали не то место.

– Нет. – Рид в продолжение всего разговора просидел незамеченным, задумчиво глядя на льва над входом. Их всех удивила спокойная уверенность в его голосе. – Метеорит был здесь. Пойдемте посмотрим.

Один за другим они протиснулись через трещину в вырубленный в скале храм. Мьюр зажег парафиновый фонарь, и они все вместе стали рассматривать округлый камень в нише. И Грант снова подумал о том, что камень очень напоминает пулю.

– А что это за бороздки? – спросил он.

– Настоящий метеорит, наверное, был покрыт какой-нибудь священной сеткой, – пояснил Рид. – Когда они вырезали копию, скопировали и переплетение.

– Они? – нервно переспросил Мьюр. – Кто такие они?

– Люди, которые спрятали настоящий метеорит. – Рид, не замечая закипающего от злости Мьюра, безмятежно смотрел на священный камень. – Видите небольшое углубление наверху? Думаю, здесь и лежал тот кусочек, который нашел Пембертон. Они его отпилили и положили сюда, чтобы придать изображению силу оригинала. Если хотите, это такая умиротворяющая жертва богам. – Он едва заметно улыбнулся, но Мьюр этого не заметил.

– Они, они… Кто это был? Пембертон? Нацисты? Какой-нибудь местный пастух, который забрел не в ту пещеру?

– Нет-нет. – Рид опустился на колени и стал рассматривать черепки, разложенные на каменной скамье. – Метеорит пропал задолго до этого времени, примерно тогда, когда начали писать Библию.

Мьюр побледнел:

– Вы хотите сказать, что мы опоздали на пару тысяч лет?

– Не Новый Завет. – Кажется, Рид забыл, о чем разговор, пока разглядывал предмет, найденный в самой дальней куче. Он поднес его к фонарю, поворачивая то в одну, то в другую сторону. Потом так же внезапно продолжил: – Метеорит забрали примерно тогда, когда Моисей выводил свой народ из Египта. Три тысячи лет назад плюс-минус сотня.

– Господи боже мой!

Мьюр прислонился к стене и сунул в рот незажженную сигарету. Грант и Марина смотрели друг на друга с недоумением, а тем временем Рид разглядывал керамические черепки в дальнем конце пещеры.

– И что мы будем делать? – задал вопрос Мьюр, ни к кому конкретно не обращаясь.

Рид поднялся и отряхнул пыль с колен. Свет фонаря блеснул в стеклах его очков, а голова с поднявшейся прядью волос отбросила рогатую тень на стену за спиной.

– Пожалуй, я знаю, куда его унесли.

Глава седьмая

Корабль «Калисти»,

северная часть Эгейского моря.

Четыре дня спустя

– Расскажите-ка еще раз.

Они сидели на палубе пересекавшего Эгейское море парома. Этот маршрут всегда был очень загружен – в свое время он повидал и героев, и богов, и сотни кораблей, в мстительном порыве идущих разорять чужие города. Некоторые персонажи тут и остались: близнецы, братья Кастор и Полидевк, ходившие с Ясоном на «Арго», Пегас, который перенес Персея и Андромеду через море в Грецию, Геракл, отправившийся за море, чтобы совершить свои подвиги. Они сияли в ночном небе, а под луной лежала на воде серебряная дорожка.

– Думаю, Пембертон догадался. Строки из «Илиады», которые он записал… он же не о немцах думал. Наверное, он процитировал их, потому что установил какую-то связь.

Рид поерзал на жесткой деревянной скамье и затянул поплотнее шарф на шее. Мьюр, Грант и Марина сидели вокруг него, словно студенты на семинаре. На столе перед ними лежали два керамических обломка, глиняная табличка и дневник Пембертона.

– Чтобы понять, надо начинать с минойцев. Или, точнее, со времени заката их культуры. Примерно полторы тысячи лет до нашей эры они находились в расцвете своего могущества. Их достижения в архитектуре, живописи, скульптуре и письменности стали высочайшей точкой развития европейской цивилизации на следующую тысячу лет. А потом…

– Хлоп! И ничего не стало…

Рид свирепо посмотрел на Гранта поверх очков:

– Вы, мистер Грант, уже знаете эту историю?

– Просто угадал. По опыту могу сказать, что, когда все идет лучше некуда, самое время заряжать ружье.

– «Хлоп» в данном случае был буквальный. На острове Тера, или там, где он когда-то был, началось извержение вулкана. Теперь вместо того острова – кольцо крохотных островков вокруг огромной ямы в море. Остров лишился вершины, а земля, наверное, дрогнула до основания. Можно догадаться, что было потом – землетрясения, приливные волны, которые ходили в Средиземном море, будто в большой ванне, пепел, словно снег, покрывший острова. Все минойские города были разрушены. Цивилизация погибла.

– Но минойцы не исчезли, – возразила Марина. – Народ пострадал, но не исчез.

– Да, действительно. – Рид сделал паузу, дожидаясь, пока стюард поставит на стол четыре чашки кофе. – Когда, как говорится, пыль осела, они пришли в себя и попробовали жить дальше. Но тут появилось новое затруднение. Минойская культура вдруг начала распространяться по всей материковой Греции.

– Наверное, ее принесло приливной волной, – предположил Грант.

Рид проигнорировал его замечание.

– В крупнейших греческих центрах – Микенах, Тиринфе, Аргосе – минойское искусство и керамика обретают все большую популярность. Тем временем на Крите появляются самые разнообразные предметы из других стран. Новые типы мечей и пик, колесницы – словом, те вещи, которые мирным минойцам раньше были ни для чего не нужны.

Мьюр отхлебнул кофе:

– По мне, так греки, похоже, воспользовались катаклизмом, чтобы установить контроль над минойцами.

– А может быть, как раз наоборот, – возразила Марина. – Может быть, это минойцы начали основывать колонии в Греции.

– Вряд ли, – округлил глаза Мьюр. – Танки идут в одну сторону, а грузовики с награбленным добром – в противоположную. По-другому никогда не бывает.

– Ученые до сих пор спорят, – вежливо ответил Рид. – Свидетельства неубедительны. Я скорее соглашусь с мистером Мьюром. Крит пострадал от извержения вулкана как раз тогда, когда греки с материка набирали силу. Разумно предположить, что те минойцы, которые пережили катаклизм, не могли не оказаться в зоне влияния микенцев.

– Совсем как мы и чертовы янки. Что для одной страны несчастье… – Грант кашлянул. – Для тех, кто вырос, не читая Гомера с колыбели, поясните, пожалуйста, кто такие микенцы?

– Греки великой эпохи героев, – ответила Марина.

– Догреческая культура, – поправил ее Рид. – Период, на который ссылаются греческие мифы и который описывает Гомер. Цивилизация Агамемнона, Одиссея, Менелая и Ахилла – если верить легендам. С исторической точки зрения это, скорее всего, была культура воинов и пиратов, свободный союз полунезависимых городов-государств, плативших дань верховному правителю, столица которого находилась в Микенах. Расцвет этой культуры пришелся на начало второго тысячелетия до нашей эры, а потом, внезапно, примерно в тысяча двухсотом году… – Рид саркастически посмотрел на Гранта. – Хлоп. Все было утрачено, и в Греции начался упадок, который продолжался пятьсот лет. Появились захватчики – они, скорее всего, и были предками современных греков. Они увидели то, что оставили после себя микенцы, – огромные стены, изящные украшения, затейливое оружие и доспехи… В потемках собственного существования они не могли представить, что за люди сотворили такие вещи, и для объяснения придумали мифы. Только циклопы и гиганты могли заложить массивные основания стен, а украшения могли сделать наделенные волшебством ремесленники, мечами же могли владеть лишь герои, потомки богов. Как все варвары, вместо того чтобы принять вызов цивилизации, они перетолковали ее достижения – лишь бы оправдать собственную неразвитость.

– Хотя потом эти же самые люди заложили основы для всей вашей западной цивилизации, – едко сказала Марина. Кажется, выступление Рида она приняла на собственный счет. – Философия, демократия, математика, литература. А что касается мифов, то есть и другая теория.

Мьюр застонал:

– У вас, ребята, всегда есть другая теория.

– Время, когда мы перестанем предлагать теории, станет временем варваров, – твердо ответил Рид и заслужил больше симпатии во взгляде Марины.

– А что, если мифы придуманы не завоевателями? – спросила она. – Что, если это были истории, записанные самими микенцами через поколения?

– Вряд ли, – возразил Рид. – Мифы так запутаны и противоречивы – даже грекам, когда они пытались их записать, пришлось приложить немало усилий, чтобы разобраться.

– А Гомер?

– Гомер был поэт. – Тон Рида, обычно мягкий, вдруг посуровел. – Мифы для него стали пряжей, из которой он ткал свои произведения, но результат – чистая поэзия.

Мьюр зевнул:

– Это важно?

Рид пробормотал что-то про варваров, а Марина отпила кофе и сделала кислое лицо.

– В упрощенной, целенаправленной перспективе все, что вам следует знать, так это то, что микенцы, вероятно, пришли на Крит в первой половине второго тысячелетия до Рождества Христова. Если они действовали так же, как и все прочие армии захватчиков, мы можем сделать предположение, что они вывезли немало ценностей. Включая, возможно, и баэтил – метеорит. Определенно, из керамики, найденной в пещере, кое-что происходит из Микен.

– Это и объясняет изображение на табличке, – сказал Грант, обрадовавшись, что может сделать замечание, хоть сколько-нибудь полезное в этой академической дискуссии. – Волны, – пояснил он, заметив обращенные к нему вопросительные взгляды. – Волны на переднем плане. Нарисовано так, словно смотришь с палубы корабля. На самом деле. – Он поднял табличку и посмотрел на нее. Почти все пространство занимало изображение долины, но в нижнем правом углу, возле самой зазубренной линии, по которой табличка была отломана, он разглядел темно-коричневое пятно. Он чуть было не принял его за пятнышко грязи, но края вырисовывались слишком четко. Грант показал пятнышко остальным. – Это, наверное, нос корабля.

– Или кончик еще одной пары священных рогов, – с сомнением заметила Марина. – Или что угодно. Говорю вам, мы не можем исходить из предположения, будто древние видели мир точно так же, как и мы с вами.

– Ну, пока у нас неплохо получалось.

– Будем надеяться, что вам и дальше будет везти. – Мьюр бросил окурок за борт. – Так или иначе, микенцы явились на Крит и сделали то, что делают все захватчики: разрушили дворцы, натешились с женщинами и вынесли все богатства. И забрали священный метеорит – куда? Может, в Микены?

– Может, и да, но я так не думаю.

Рид огляделся. В столь поздний час многие пассажиры ушли вниз, но поскольку до Пасхи оставалось всего три дня, корабль был перегружен возвращавшимися домой жителями острова. На палубе виднелись темные груды – это мужчины и женщины, свернувшись калачиком, устроились на ночлег, а немного подальше группка призывников, встав на колени вокруг кнехта, играла в карты на сигареты. Седобородый православный священник сидел на скамье под голой лампочкой и вертел на руке четки. Шлеп – по костяшкам пальцев, шлеп – по ладони. Звук выходил какой-то знакомый, такой же естественный, как скрип корабля или плеск волн, – его можно услышать в любые времена.

Рид подался вперед:

– Против минойской религии микенцы не возражали. Сама идея религиозной войны, когда одни люди воюют с другими только потому, что те поклоняются другому богу, и когда противник, проиграв, оказывается перед выбором – поменять веру или погибнуть, гораздо моложе. За это нововведение мы должны благодарить христианство. Общаясь с богами, древние проявляли большую терпимость и имели куда как более широкие взгляды. Если уж победил врага, то единственно логичным поступком было бы забрать его священные реликвии и использовать их для себя. Нельзя же, чтобы божественная сила пропала втуне.

Словно в аккомпанемент его словам, паром издал три долгих гудка – как если бы сами боги прогудели что-то одобрительное. В море над водой помигивал красный глаз маяка, впереди из темноты там и сям вставали огни. Тихая палуба стала пробуждаться к жизни – мужчины протирали глаза, женщины кутались в шали и ласково будили детей. Призывники рассовали карты и сигареты по карманам. Только священник все сидел и крутил свои четки.

– Приехали. – Мьюр допил кофе. – Лемнос.

– По словам Гомера, когда Зевсу надоело, что его жена сует нос куда не следует, он подвесил ее на Олимпе, привязав к каждой ноге по наковальне. Ее сын Гефест, бог-кузнец, явился спасать ее, и Зевс сбросил его с небес. Гефест падал целый день и приземлился, думаю, с некоторым шумом здесь, на Лемносе.

Рид повел рукой, указывая на остров. Они сидели в кофейне на набережной неглубокого залива, вдоль которой выстроились дома Мирины, столицы острова. Когда-то, наверное, кофейня была живописно яркой, но война, как и повсюду, лишила ее прежнего блеска. Выцветшая краска лохмотьями слезала с покрытой трещинами штукатурки, в разбитых окнах хлопали газетные листы, а между расколотыми черепицами свили гнезда чайки. Сам остров, похоже, повернул против своих жителей – на берегу, дугой обнимавшем залив, линия домов то и дело прерывалась голыми скалистыми утесами, словно из недр появилась гигантская рука, чтобы раздавить город в своих пальцах.

Грант отхлебнул кофе; к счастью, здесь подавали «нескафе», так что он оказался избавлен от обычной греческой гущи. Грант, как и многие поколения студентов Рида, очень быстро понял, что профессор читает лекции, когда ему заблагорассудится.

– Гефеста вернули к жизни, и здесь вместе с двумя своими сыновьями он устроил кузницу. Да, вот кто вызывает интерес…

Мьюр подавил зевок.

– Их называли кабирами. Полубоги, или демоны, как называли их греки, – странные создания, живущие в мрачном месте, где сливаются народные сказки, мифы, религиозные верования и магия. Они в некотором смысле похожи на английских фей – волшебные создания, наделенные силами, которые немного недотягивают до божественных.

Мьюр закрыл глаза рукой:

– Только не говорите, что мы сейчас будем гоняться за долбаными эльфами.

Как человек, который провел немалую часть своей жизни среди отбросов общества, искателей алмазов, специальных агентов и бандитов, на ругань Грант обращал внимания не больше, чем на замечания о погоде. Но почему-то в присутствии Рида он ощутил смущение – будто мальчик, которого мама подкараулила, когда он играл со сверстниками. Однако Рида, кажется, это нисколько не задело – он только закатил глаза, словно имел дело с редкостно тупым студентом.

– В данном случае ваш бедный язык на редкость точен. Кабиры стали центром необычного культа в форме мистерий, который просуществовал не одно столетие.

– А что в нем необычного?

Рид устало вздохнул:

– Это и есть загадка. Только члены культа знали свои секреты, и им приходилось проходить несколько ритуальных инициаций, прежде чем они могли все узнать. Скорее всего, начинался он как своего рода гильдия, которая могла бы помочь передать умения братства кузнецов. Я не удивлюсь, если окажется, что это было что-то вроде братства вольных каменщиков. Однако с течением времени объединение превратилось в культ со всеми обычными таинственными атрибутами и предрассудками. Смерть и подземный мир. Жизнь и плодородие, что, без сомнения, подразумевало определенные сексуализированные ритуалы. В искусстве кабиры часто изображаются с неоправданно раздутыми гениталиями. Вот они ваши, м-м… блудливые эльфы.

– Н-да, прогресс впечатляет, – заметил Грант. – От профессионального объединения кузнецов до местного борделя.

– Ничего удивительного. – Рид подался вперед, позабыв про свой кофе. – Кузнечное дело в Древнем мире считалось одним из самых тайных, открытых лишь посвященным занятий, гораздо более волшебным, чем наука. Горн был не просто местом, где горит огонь и происходит управляемая химическая реакция. Это были врата, место священного таинства, посредством которого простая руда превращалась в самые необходимые для жизни инструменты. И использовать его без надлежащей подготовки было все равно что явиться в церковь и вкусить гостии и вина до того, как они освящены. Существовали ритуалы для подготовки инструментов, для очищения самого кузнеца, для вызывания алхимических сил, подвластных богам. И по мнению древних, одной из самых близких аналогий было производство потомства.

– При помощи молота и кузнечных щипцов?

– Священный союз элементов жизни, образующийся в результате таинства в женском лоне, отражал сплавление меди и олова в тигле. Не забудьте, это был бронзовый век – с железом люди еще не научились работать. Жара, пот, кровь – и, конечно, постоянный риск смерти. По легенде, Гефест женился на Афродите, богине любви, что и стало символом союза. Даже сегодня во многих примитивных культурах кованые железные вещи используются как талисманы для увеличения плодородия.

– Да, в Африке эти идеи тоже в ходу, – сказал Грант. – В Родезии мы видели плавильные печи, украшенные изображениями рожающей женщины.

– Сотворение жизни, – согласился Рид. – Металлические инструменты стали основой развития сельского хозяйства и цивилизаций. Человек, который познал магию работы с металлом, был не просто техником или ремесленником, он был служителем культа, жрецом, который мог общаться с богами. Ничего удивительного, что он окружал себя ритуалами и тайнами.

Глаза Рида были широко открыты, волосы растрепались под морским бризом, и его былая педантичность исчезла без следа. Он словно сам превратился в жреца; его голубые глаза вглядывались в волшебную древность, чтобы поговорить с богами.

– Обворожительно, – сухо заметил Мьюр и закурил. – А про этот чертов метеорит когда?

Рид, похоже, не сразу его услышал. Он вздрогнул, с некоторым удивлением огляделся и пригладил волосы.

– Ну, скорее всего, его сюда и привезли.

– Скорее всего…

– Метеорит должен почти целиком состоять из металла. Куда же еще везти его, как не в святилище кабиров?