Текст книги "Охота за темным эликсиром. Похитители кофе"

– Приведите пример.

– Если два крыла стоят прямо, а два – на одной линии с горизонтом, это значит, что у мельника выходной. Впрочем, только в том случае, если отдельные паруса не натянуты. Если же они натянуты, то же самое положение означает, что мельник принимает работу и ждать слишком долго не придется.

Овидайя кивнул, мысленно подсчитывая, сколько различных позиций существует у парусов мельницы. Десять? Двенадцать? Он не сразу понял, что это не самый важный вопрос.

– А что я мог бы прочесть по ветряным мельницам, мастер Коэн?

– Вы видите вон ту мельницу, сеньор?

Он ее видел. Та мельница располагалась примерно в трех четвертях мили к западу от поместья. Ее лопасти были поставлены в виде буквы «Х». Два паруса были белыми, остальные два мельник повернул. Из-за этого они казались темнее, поскольку вместо парусины видно было дерево.

– Это положение означает, что грозит опасность.

– И какая же опасность?

– Если верить сообщениям, король Людовик стягивает войска к Арлону, намереваясь напасть на Нидерланды. Вероятно, его разведчики и фуражиры уже бродят по окрестностям. Поэтому тот, кто живет здесь, за городом, должен отнестись к этому серьезно.

– Понимаю. Спасибо за предупреждение.

– Возможно, ничего не произойдет, однако лучше быть начеку, сеньор. Люди встревожены, многие еще помнят последнее нападение французов в 1678 году. Все мельницы, мимо которых я проезжал по пути сюда, были установлены именно таким образом. Вы только посмотрите, и вон та тоже. Эта… нет, странно.

– Что странно?

– Вы видите вон ту мельницу?

– Да. Лопасти у нее стоят иначе. О чем это говорит?

– О том, что мельник не принимает работу, поскольку занимается шлифовкой мельничных жерновов. – Коэн нахмурился. – Забавно, обычно такие вещи делают летом. Как бы там ни было, мне пора возвращаться.

– Хорошего и безопасного вам пути, мастер Коэн.

– Благодарю, сеньор.

Кучер взобрался на козлы, коснулся на прощание шляпы и развернул упряжку. Овидайя сделал вид, что смотрит ему вслед, но на самом деле косился вправо, рассматривая мельницу, на которой будто бы шлифуют жернова. Затем осмотрел остальные мельницы. Он старался делать это как можно более незаметно, даже устоял перед искушением воспользоваться подзорной трубой. Кроме этой, мельниц было еще четыре. И крылья у всех стояли в форме буквы «Х». Ему показалось странным, что один мельник проигнорировал предупреждение. Скорее всего, он видел остальные мельницы так же хорошо, как Овидайя.

Кучер уже почти отъехал, когда Овидайя окликнул его:

– Минуточку, подождите!

Коэн обернулся:

– Да, сеньор?

– Вы не отвезете для меня два письма?

– Конечно. Могу отнести их завтра на почту в Венло.

Овидайя шагнул к повозке, вынул из кармана еще один гульден и положил на козлы рядом с Коэном.

– Лучше сделайте это сегодня же, если получится. Дайте своим лошадям овса, в конюшне есть немного.

Коэн нахмурился:

– Вы что же, только собираетесь писать эти письма?

Овидайя кивнул:

– Да, но надолго я вас не задержу. Напишу всего пару фраз.

* * *

Гатьен де Полиньяк всегда хорошо спал, хотя очень редко ночевал дома. Шум, который устраивали солдаты в любое время дня и ночи, ему совершенно не мешал. Годы, проведенные в полях, научили его не обращать внимания на все те звуки, из-за которых нет необходимости открывать глаза: рев пьяных рядовых, фырканье коней, ночные стоны маркитанток. Однако стоило Полиньяку услышать угрожающие звуки, как он тут же просыпался.

Так случилось и в эту ночь. В постели мельника, единственной во всем доме, было довольно удобно. Поэтому мушкетер спал преотлично, несмотря на то что двое его людей уже не первый час играли в кости всего в паре метров от него и шумно комментировали каждый выигрыш. Полиньяку снилась молодая дама, за которой он ухаживал в Париже. Он как раз собирался запустить руку в ее декольте и обнажить идеальные розовые перси, как до ушей его донесся отдаленный грохот. Не успев проснуться, он уже стоял у постели со шпагой в руке. Бросившись в соседнюю комнату, он обнаружил, что двое его людей уже тоже на ногах.

– Это был выстрел? – спросил Полиньяк у Буле, более способного из двух этих молодых мушкетеров.

– Думаю, да, капитан. Он донесся со стороны поместья Питерсгехефт.

Буле еще не успел договорить, как раздался следующий выстрел. Он был значительно громче первого и явно был произведен не из пистоля, а из чего-то побольше. Полиньяк решил, что прозвучал он не непосредственно во дворе, а чуть подальше. Он быстро обернулся ко второму мушкетеру:

– Вилье, лошадей, скорее! Буле, в воронье гнездо!

Дожидаясь, пока его люди выполнят приказы, Полиньяк одевался. Засунув за пояс два пистолета, он повесил за спину мушкет. Если эта банда пытается смыться, он просто перестреляет их всех прямо в седле. Если уже не опоздал с этим. Капитан нетерпеливо бегал взад-вперед вдоль мельницы. Путей из поместья Питерсгехефт было всего два: на север по дороге на Неймеген, которая вела прямо мимо их убежища, и на юго-восток, по дороге на Рурмонд. Эта дорога вела вдоль Мааса до самого Маастрихта, а оттуда прямо в немецкие земли. Если заговорщики, как решил Полиньяк, собираются сбежать, то это направление, как и северное, также подходит. Поэтому он каждый вечер, если от мельницы было видно не слишком много, ставил двоих своих людей на южной дороге.

– Что вы видите, Буле?

– Во дворе пусто, капитан. В особняке горит свет, в остальном ничего не видать. И на дороге на Рурмонд тоже.

Полиньяк быстро оценил полученную информацию.

– Мы поедем к Феррату и Дюфуру. Поместьем займемся потом.

Вилье привел лошадей. Мушкетеры вскочили в седла и понеслись вперед. Луна была почти полной, и видно было довольно хорошо и далеко, чему Полиньяк был очень рад. Он обернулся к Вилье. Молодой человек был из хорошей семьи, однако умом не блистал, что вообще-то было не очень хорошо для мушкетера королевской гвардии. Однако он умел ездить верхом. Вилье доберется до Феррата и Дюфура быстрее, чем Буле, поэтому Полиньяк шепотом приказал ему:

– Вперед. Скачите так, словно за вами гонится сам дьявол!

– Так точно, капитан!

И Вилье исчез в темноте. Они скакали за ним во весь опор. Спустя некоторое время всадники миновали поместье. Оставалось еще около мили до небольших зарослей кустарника у дороги, в которых сидели в карауле Феррат и Дюфур. Раздался пронзительный крик. Человек так кричать не мог. Мушкетер слишком хорошо знал такие гортанные звуки. Так могла кричать лошадь, упавшая лошадь, мучающаяся от жуткой боли. На следующем повороте они увидели животное. Лошадь принадлежала Вилье. Вороной конь лежал посреди дороги, с губ его стекала кровавая пена, и было понятно, что встать он больше не сможет. Мушкетеры придержали коней. Полиньяк увидел, что под раненым животным что-то лежит. Это оказалась измазанная в смоле веревка, к одному из концов которой был привязан колышек. Когда Вилье налетел на полном скаку на натянутую поперек дороги веревку, колышек, должно быть, вырвался из земли. Самого мушкетера нигде не было видно. Несколько лет назад Полиньяку довелось стать свидетелем похожего случая. При этом всадника выбросило из седла и он пролетел по воздуху около тридцати футов. Тогда ситуация его развеселила. На этот раз она показалась ему гораздо менее забавной.

– Дальше! – прошипел он, обращаясь к Буле.

– Но Вилье…

– Придется ему подождать.

Без этого парня можно было обойтись, чего нельзя было сказать о Челоне и его сообщниках. Он пришпорил коня, Буле последовал за ним.

Полиньяк размышлял. Плана у него не было, но на такой случай не существовало инструкций. Сначала они поедут к Феррату и Дюфуру со всей возможной скоростью. Если наткнутся на врагов, то позаботятся о них, вот и все. Возможно, стычка, если она и была, уже разрешилась. В данном случае речь шла исключительно о том, чтобы как можно скорее начать преследовать преступников. Преимущество у Челона было не слишком велико, и Полиньяк знал, что лошади у них лучше. Мушкетеры второго полка скакали верхом на вороных конях, по этой причине их называли «черными мушкетерами»; по правилам верховые лошади должны были иметь в высоту не менее четырнадцати ладоней и стоить не менее трех сотен ливров. Он сомневался, что рабочие лошадки этих мошенников могут с ними тягаться. Они нагонят этих ребят задолго до того, как те пересекут границу.

Добравшись до мест, где расположились в засаде Феррат и Дюфур, поначалу они не заметили никого. Своих товарищей они увидели, только доехав до следующего поворота. Те лежали посреди дороги, вытянувшись во весь рост. Никто не шевелился. Полиньяку снова захотелось просто поехать дальше, однако при взгляде на обоих у него перехватило дыхание, и мушкетер остановился. Кто – или что – так ужасно обошелся с его людьми? От Феррата практически ничего не осталось. Левое плечо выглядело так, словно его растерзал волк, руки нигде не было видно. Лицо тоже практически полностью отсутствовало. Кроме того, во всех мыслимых частях тела Феррата было множество дыр, словно он попал под картечь на поле боя.

– Капитан! Кажется, он еще жив.

Поскольку Буле явно не мог иметь в виду растерзанного в клочья Феррата, капитан мушкетеров обернулся к Дюфуру. У того тоже шла кровь из доброй дюжины ран, часть лица тоже исчезла. Уцелел только один глаз, и им-то мушкетер на него и смотрел, однако Полиньяк вовсе не был уверен, что парень его узнает.

Опустившись на колени, он погладил Дюфура по голове.

– Это был Челон?

Дюфур исторг из себя фонтан черной крови и что-то прохрипел. Это с равным успехом могло быть как «Да, это был Челон», так и «Матерь Божья, позволь мне наконец умереть». Полиньяк предпринял еще одну попытку:

– Дюфур. Это я. Ваш капитан. Кто это был?

Теперь слова умирающего стали более понятны:

– Мушке… Мушке…

– Да, друг мой, вы были верным мушкетером короля. Но теперь скажите же мне…

– Мушке…

– Соберитесь, парень. Клянусь Господом, я отвезу вас домой, со всеми почестями, клянусь. Но скажите же мне: они уехали?

– Осто… рожно. Мушке…

– Что, дьявол его побери, он хочет нам сказать? – спросил Буле. – Что-то про мушкетеров?

– Нет. Он имеет в виду мушкетон, идиот, – произнес хриплый голос, говоривший со скандинавским акцентом.

Затем последовал выстрел, громкий, как из пушки, сопровождаемый яркой вспышкой. Полиньяк почувствовал, что его накрыло взрывной волной, сшибло с ног, и он успел лишь заметить, что прежде, чем он упал на дорогу, в него попало несколько пуль. Перед глазами заплясали белые пятна. Мушкетер перекатился на бок. Рядом с собой он увидел нечто бесформенное. По рукояти шпаги он понял, что это Буле. А над головой снова прозвучал голос:

– Мушкетон – это ведь французское слово?

Повернув голову, он увидел того, кто на него напал. Человек был довольно невысоким, можно даже сказать, почти карликом. Это был тот самый тип, который вчера днем утонул в мельничном пруду Челона. В руке он держал весьма странное оружие. Дуло у него было конусообразным, и казалось, что кто-то прикрутил к мушкету раструб трубы. Из огромного ствола шел дым.

Мужчина поднял оружие.

– Однако же мне больше нравится голландское название. Donderbuss. Громовая дуда. А вам как?

Полиньяк лишь захрипел.

– Ну да ладно, не важно, – произнес мужчина, а затем обрушил приклад громовой дуды на голову Полиньяка.

* * *

Жувизи, 6 июля 1688 года

Многоуважаемый сеньор де Воврэй!

Надеюсь, ваша новая должность в качестве посла в Высокой Порте соответствует вашим ожиданиям; с момента нашей последней переписки прошло более девяти месяцев. С тех пор, если меня правильно информировали, был дважды назначен новый Великий визирь, а кроме того, новый гранд-сеньор. Вам довелось оказаться в Константинополе в весьма смутные времена, однако я слыхал от его величества и от маркиза де Сенлея, что оба весьма довольны текущими итогами вашего посольства. У нас на родине тоже происходит много всякого, и это одна из причин моего письма. Задуман заговор против его величества, масштабы которого мы пока что не можем осознать. Однако доступная нам информация настолько тревожит, что написать вам это письмо просто необходимо.

Группа агентов-провокаторов планирует ряд покушений с целью навредить Франции. К числу заговорщиков относятся также голландские каперы, английские диссиденты и гугеноты-подстрекатели. Действуют в Англии и Генеральных штатах. Мы приставили к этой банде одного из наших самых способных людей, Гатьена де Полиньяка, офицера второго мушкетерского полка. Капитану де Полиньяку было поручено наблюдать за этими заговорщиками и их предводителем, неким Челоном. Однако произошла стычка, в ходе которой были убиты четверо людей Полиньяка. Сейчас, когда я пишу эти строки, сам он лежит в лазарете под Намуром. Врачи говорят, что вероятность того, что он выживет, невысока: преступники обошлись с ним весьма жестоко.

Челона и его дружков с тех пор и след простыл. Из перехваченной корреспонденции нам стало известно, что этот англичанин снарядил судно для поездки в Средиземное море. Впрочем, наши шпионы из Текселя сообщают, что этот весьма сомнительный корабль покинул порт без предводителей на борту. Кажется, они бежали верхом на юг, предположительно в Юлих, Кёльн или другое немецкое княжество.

Наши люди обыскали поместье в Лимбурге, где некоторое время жил Челон. Несмотря на то что Полиньяк клялся, будто в тот судьбоносный вечер, когда он проезжал мимо него, здание было заброшенным и нетронутым, вскоре после этого оно, судя по всему, сгорело. Все указывает на то, что у Челона были там сообщники, которые помогли ему замести следы. В руинах наши разведчики нашли лишь несколько обугленных аппаратов, смысл и назначение которых остались для них неясными, а также опаленную книгу с названием «Traité de l’attaque et l’enceint de fer»[47]47
  Трактат о нападении и применении железа (фр.).


[Закрыть].

Не знаю, знаком ли вам этот труд. В нем идет речь о строительстве крепостей и en détail описаны крепости, которые заложил и обновил в минувшие годы для его величества генерал Себастьен Ле Претр, маркиз де Вобан. То, что эти преступники уделяют пристальное внимание нашим военным укреплениям, наводит на весьма тревожные мысли!

Все это, как вы, возможно, думаете, вряд ли касается вас, поскольку вы находитесь в тысячах миль от Франции. Однако же в Лимбурге мы нашли, кроме прочего, обрывок карты Османской империи. Еще более серьезным указанием может служить следующее: Полиньяк, целыми днями наблюдавший за уже разрушенным поместьем, клялся Святой Девой, что однажды вечером видел сидящего у окна высокопоставленного турка рангом не ниже паши. Судя по всему, у мятежников есть связи с влиятельными османскими сановниками – иначе зачем бы туркам посылать столь значительную особу в качестве переговорщика? Поэтому я прошу вас провести расследование: о каком заговоре могла бы идти речь со стороны турок?

Из ваших регулярно поступающих в Париж отчетов я могу судить, что некие группировки после поражения в Вене сместили Мехмеда IV и заменили его более удобным султаном. Может ли сеть этого Челона быть настолько обширной, что теперь он плетет интриги не только против нашего христианнейшего короля, но и против Высокой Порты?

Прошу вас как можно скорее навести справки по этому делу. Попытайтесь разузнать что-нибудь о махинациях Челона и том, кем может быть этот загадочный паша, находившийся в Голландии. Возможно, от этого зависит безопасность его величества. Поспешите и телеграфируйте мне как можно скорее; важна любая информация, поскольку мы не знаем, где этот Челон появится в скором времени.

Semper servus[48]48
  Всегда к вашим услугам (лат.).


[Закрыть]

Бонавентура Россиньоль

P. S. Как вам, вероятно, известно, у меня есть тайные связи с Сулейманом-агой, вашим парижским коллегой. Я бы очень хотел допросить посла Высокой Порты в связи с вышеупомянутыми событиями, однако не знаю, на чьей он стороне. Кому он верен в Константинополе? В этом отношении мне также требуется ваш совет.

* * *

Овидайя с некоторым недовольством отпил ароматного гипокраса, стоявшего перед ним. Он предпочел бы чашку кофе, однако во всем Турине не было ни единой кофейни – по крайней мере, они их не нашли. Остальные, казалось, были весьма довольны своими напитками. Они сидели в одной из задних комнат трактира, где остановились. Марсильо пил портвейн, хотя сейчас было всего лишь десять часов утра. Жюстель пытался не отставать от генерала, однако глаза его уже приобрели стеклянный блеск. Янсен мрачно смотрел в свой бокал, и стоило задуматься, почему козье молоко в нем до сих пор не скисло.

Вот уже четыре дня они находились в столице герцогства Савойского. Отдали в починку одежду, а в остальном не занимались почти ничем. После бегства из Генеральных штатов им очень нужно было немного отдохнуть. Вместо того чтобы, как было запланировано, плыть из Текселя в портовый савойский город Ниццу по морю, они отправились в путь верхом, и так было всю дорогу, через курфюршество Пфальц и герцогство Вюртемберг, через Брейсгау и Бернерланд до самого Турина.

В Савойе все было мирно, но именно это и тревожило Овидайю. Стояла странная тишина, спокойствие перед бурей. Людовик Великий, и об этом они слышали по пути неоднократно, собирал войска. Возможно, он решил воспользоваться тем обстоятельством, что Леопольд I преследовал турок на Балканах. Говорили, что большая часть императорского войска осаждает Белград, – а значит, находится слишком далеко на востоке, чтобы противостоять французам на западе.

Он обернулся к Марсильо:

– Думаете, будет война, генерал?

– Война есть всегда. Вопрос лишь в том, где. Вы имеете в виду Савойю?

– Да. В воздухе что-то витает, вы не находите?

Старый болонец задумчиво кивнул:

– Я тоже не могу представить себе, что в этом году сохранится мир. Армия Людовика скоро перейдет Рейн. Вопрос лишь в том, нападет она сначала на Испанские Нидерланды или на Пфальц.

– Но, вероятно, не на Савойю? – вклинился в разговор Жюстель.

– Нет, мой юный друг, это маловероятно. Со стратегической точки зрения это интересная местность, однако она небогата. И, кроме того, герцог Савойский до сих пор все время подбрасывал что-то французам, если они слишком уж начинали его донимать.

Жюстель скривился:

– Что-то? Вы хотите сказать, протестантов.

– Да, но это в прошлом. Герцог уже разогнал или перебил всех вальденсов. В дальнейшем ему придется отдавать крепости, или порты, или, возможно, своих дочерей. Я слышал, будто «королю-солнце» очень не нравится, что савойский принц состоит на службе у императора.

– А я еще ничего об этом не слышал.

– Некий Евгений. В военных кругах он считается ближайшим генерал-фельдмаршалом, однако мне это кажется сильным преувеличением.

Жюстель вопросительно уставился на генерала:

– Это имя мне уже доводилось слышать. Вы не думаете, что этот савойец талантлив?

Уголки губ Марсильо опустились вниз.

– Я знал этого парня, когда он был еще ребенком. Донельзя опустившийся и скандальный тип. Поверьте мне, в первом же настоящем бою этот молокосос свалится с коня.

В этот миг в дверь салона постучали. В комнату вошел молодой человек в одежде простого ремесленника и вежливо поклонился, а затем направился к Овидайе:

– Вы просили сообщить, как только они прибудут, сеньор.

Овидайя нахмурился:

– Ты уверен, что это именно та карета?

Молодой человек кивнул:

– Голубой герб с извилистой желтой лентой, как вы и говорили.

Овидайя вложил монету ему в руку. Парень снова поклонился и исчез. Янсен не сдержался и фыркнул. Овидайя вопросительно посмотрел на него.

– Вы ведь обещали покончить с этой чертовой напускной таинственностью. Наверное, у вас, алхимиков, это профессиональная болезнь.

– Я не алхимик, но вы правы. Джентльмены, мне очень жаль, что я так долго держал вас в неведении относительно наших последующих действий.

Овидайя поднялся и подошел к канапе, на котором лежала кожаная сумка на длинном ремне. Достав оттуда сложенный лист бумаги, он подошел к большому столу у камина. Остальные присоединились к нему. Овидайя развернул лист – это оказалась карта Савойи и прилегающих к ней областей. На севере и востоке герцогство граничило со Швейцарской Конфедерацией, Миланским герцогством, владением Испании и республикой Генуя, на западе – с Францией.

– Мы вот здесь, – он ткнул пальцем в Турин, – и скоро поедем дальше, в Ниццу, где нас ждет наше судно из Текселя. Вчера я получил сообщение о том, что оно стало на якорь. Однако прежде, – и он ткнул пальцем в точку в нескольких милях к юго-западу от Турина, – мы поедем сюда, в Пинероло.

– А что там? – поинтересовался Янсен.

– Крепость, – ответил Жюстель, и голос его прозвучал на удивление гулко. – Французская крепость.

– Не понимаю, – удивился Янсен, – мы ведь на территории Савойи, а этот Пинероло находится по меньшей мере в двадцати милях от границы.

Овидайя указал на узкую полоску, протянувшуюся от Пинероло к французской границе и заштрихованную темным цветом.

– Как только что сказал генерал, герцоги Савойские вынуждены постоянно подбрасывать голодному французскому льву то одно, то другое, чтобы откупиться от него. Пятьдесят лет тому назад герцоги уступили крепость Пинероло. С тех пор это французский апанаж[49]49
  Апанаж – содержание, которое предоставляли некоронованным членам королевской семьи в виде ренты с земельных угодий.


[Закрыть]. Область за ним, Праджелато, она… – И он поглядел на генерала в поисках поддержки.

– Не савойская, но и не французская. Что-то вроде крестьянских земель, как будто ничьих.

– Спасибо, генерал. Таким образом, крепость, которую Луи Вобан неоднократно расстраивал, относится к Франции, и христианнейший король использует ее донжон, запирая там неугодных ему людей. Местоположение просто идеальное. Сидящий здесь оказывается вдалеке от своих союзников или друзей, если таковые у него есть.

Жюстель кивнул:

– Говорят, здесь очутился Фуке, бывший министр финансов Франции.

– Из-за чего?

– Он отправлял значительную часть государственных доходов в собственный карман.

– Да, и что? – удивился Янсен.

– И построил себе на них замок роскошнее королевского.

Марсильо по-дружески ущипнул гугенота за бок.

– Вы опустили самую лучшую часть этой истории. – Он обернулся к Янсену. – Фуке, этот хапуга, заказал создание собственного герба. На нем красовалась белка, собирающая орехи. А под ней надпись: Quo non ascendam?

Жюстель и Овидайя расхохотались.

– Я не учил латынь, – проворчал Янсен.

– В переводе девиз означает: «Каких вершин я не достигну?»

Он выжидающе поглядел на Янсена, но датчанин даже не усмехнулся, вместо этого только спросил:

– И кого вы хотите вытащить оттуда?

– Мне тоже хотелось бы это знать, – произнес Марсильо, – но, думаю, не графа-белку[50]50
  На бретонском наречии Fouquet значит «белка».


[Закрыть], – или я ошибаюсь? Разве он уже не помер?

Овидайя покачал головой:

– Нет, конечно же не Фуке, а графа Вермандуа.

Глаза Жюстеля расширились от изумления:

– Того самого Вермандуа? Луи де Бурбона, признанного сына короля, графа Вермандуа? Второго сына Людовика Великого? Я думал, он мертв.

– Нет, не мертв. Просто сидит взаперти в донжоне замка Пинероло.

Овидайя взял глиняный кувшин, налил себе немного гипокраса и сделал глоток. Остывший напиток оказался еще более отвратительным, чем горячий.

– Я, – продолжал он, – немного навел справки в здешних кабаках. То, что говорили мне люди, подтверждает слухи, о которых мне поведали мои корреспонденты из Анси и Карманьолы, – а именно, что в данной крепости сидит весьма знатный заключенный.

– Если бы речь шла о сыне короля, его ведь непременно узнали бы, – вставил Марсильо. – Вряд ли нечто подобное можно сохранить в тайне.

– Поговаривают, что этот узник носит маску. Снимать ее имеет право только тогда, когда остается в камере один. Когда он прибыл в Пинероло, его несли в паланкине, обмотанном черной вощеной тканью. Носильщиками были не французские солдаты, а савойские пьемонтцы из Турина. Все это указывает на то, что речь идет о весьма высокопоставленной особе, имя которой ни в коем случае не должно стать достоянием общественности. По моей информации, речь может идти только о Вермандуа.

Янсен скрестил на груди руки.

– Все это очень мило, но зачем нам нужен версальский пупсик?

– Потому что он ворует, как сорока.

– Что-что?

– Позвольте, я немного проясню ситуацию. Некоторое время тому назад генерал указал мне на тот факт, что нам, гераклидам, как любит называть нас месье Жюстель, не хватает одного очень важного таланта. И нам нужен мастер-вор.

Датчанин презрительно хмыкнул.

– Хорошие воры водятся в подворотнях, а не во дворцах.

– Я тоже так думал, пока не узнал, что именно удавалось украсть Луи де Вермандуа. Преступление, едва не стоившее ему головы, оказалось кражей орифламмы из личной королевской оружейной. Но это еще не все. С тех пор как я начал заниматься этим графом, до меня доходят самые невероятные истории. Говорят, что при дворе тосканского великого герцога Козимо он украл его личный гербовый щит. Во время его визита в Страсбург из знаменитых астрономических часов кафедрального собора пропал глобус. Есть и другие подобные истории – все это весьма эффектные кражи, осуществленные в разных городах Европы, все в период с 1680 по 1683 год. И всегда возникал вопрос, каким образом ворам удавалось сделать это, поскольку все места, о которых шла речь, во-первых, очень хорошо охранялись, а во-вторых, доступны были только для высшего дворянского сословия. Я провел исследования и полагаю, что за всем этим всякий раз стоял Вермандуа.

– И вы думаете, что он станет играть в вора для нас? Зачем ему это? В качестве благодарности за свое спасение из темницы? – поинтересовался Жюстель.

– Мотивацией для высшего дворянства, а именно на это вы и намекаете, может служить недоступность чего-то для простых смертных. Однако наш наниматель предоставил мне определенные средства, благодаря которым мы, надеюсь, сумеем убедить графа.

– Неясным остается лишь один вопрос, – заметил Марсильо, – как вы собираетесь проникнуть в эту, предположительно, мастерски перестроенную Себастьеном де Вобаном цитадель?

– Я не собираюсь проникать туда. Если к графу Вермандуа впервые за много лет придет посетитель, мы просто войдем туда через главные ворота.

– Какой такой посетитель?

– Его мать, герцогиня де Лавальер, одна из бывших фавориток короля. После того как она неоднократно умоляла его позволить ей навестить своего страдающего сына, известный своей мягкосердечностью Людовик наконец согласился. А мы будем сопровождать герцогиню.

– Вы ее знаете?

– Конечно. И вы, господа хорошие, тоже.

* * *

Поскольку «Догано» представлял собой самый лучший трактир во всем Турине, герцогиня де Лавальер, конечно же, остановилась именно там. Скептичный наблюдатель поинтересовался бы, почему она вместо этого не воспользовалась гостеприимством дома герцогов Савойских и не живет в замке Шамбери, главной резиденции герцогов. Как бы там ни было, Виктор Амадей II был женат на племяннице Людовика XIV, которая наверняка пожелала бы послушать французские новости и встретила бы герцогиню весьма приветливо.

Однако никаких скептичных наблюдателей, которые могли бы задать этот вопрос, не было – по крайней мере, насколько было известно Овидайе. А если шпион сообщит во Францию о неожиданном прибытии Лавальер, это станет известно спустя долгое время. Ближайший королевский интендант сидел в Гренобле, почти в двух сотнях миль отсюда. Если кто-то решит уведомить герцога Виктора Амадея, это произойдет гораздо быстрее, но не слишком. До Шамбери не менее шести дней пути, как бы быстро ни ехал гонец. До тех пор их и след простынет.

Овидайя подошел к баснословно дорогому венецианскому зеркалу, проверил, в порядке ли жабо, и смахнул ворсинку с полукафтана. Они находились в салоне трактира, который можно было считать скорее дворцом. Янсен выглядывал в высокое окно в форме арки. Марсильо и Жюстель взволнованно переговаривались, однако, что бывало редко, с серьезными лицами, вместо того чтобы, по обыкновению, гримасничать, словно школяры. «Хорошо, – подумал Овидайя. – Вольготная фаза нашего проекта позади».

Шаги приближались. Все в салоне обернулись к двустворчатой двери. Дверь распахнулась. В комнату вошли двое слуг в ливреях и встали у распахнутых створок. За ними следовала дама в платье из каламанка[51]51
  Род полосатой шерстяной ткани.


[Закрыть] цвета индиго с желтыми цветочными узорами. На голове у нее был каштановый фонтанж[52]52
  Дамская высокая прическа эпохи Людовика XIV и одноименный чепец, состоявший из ряда накрахмаленных кружев, между которыми распределены пряди волос. Укреплялся с помощью шпилек и проволочных конструкций.


[Закрыть]. В правой руке она держала прогулочную трость, которая, однако же, служила не просто для украшения. Было видно, что каждый шаг дается даме с трудом. Овидайя невольно усмехнулся и поспешно поклонился, чтобы никто не заметил этого. «А она очень основательно подходит к своим задачам», – подумал он. Похожа была не только одежда, графиня учла то обстоятельство, что настоящая герцогиня несколько лет назад неудачно упала с лошади и с тех пор мучилась от боли в бедре.

– Луиза Франсуаза де Ла Бом Ле Блан, герцогиня де Лавальер, – выкрикнул один из лакеев. Овидайя поглядел на своих спутников. По лицу Янсена нельзя было прочесть ничего, но на лицах двоих других мужчин читалось искреннее удивление. Марсильо и Жюстель в недоумении глядели на графиню, словно не веря своим глазам. Стоявшая перед ними женщина была не только на несколько дюймов выше Катерины да Глории, но еще и значительно старше. Под слоями пудры видны были сотни мелких морщин. Кроме того, у нее был небольшой горб.

Шагнув вперед, Овидайя снова поклонился.

– Высокочтимая герцогиня, я восхищен встречей с вами. Надеюсь, путешествие было приятным?

– Благодарю, сеньор. К сожалению, последний отрезок был весьма тяжелым. Кажется, пьемонтские дороги стали еще хуже лангедокских, если это вообще возможно. Простите, я вынуждена присесть.

Один из лакеев подбежал к ней, подставив стул с мягкой обивкой, на который женщина опустилась, тяжело вздохнув.

– Желаете выпить чего-нибудь, мадам?

– Чашечка кофе мне не помешала бы.

Один из слуг хотел было поспешно броситься выполнять поручение, однако Овидайя покачал головой:

– Сожалею, однако, кажется, в этом городе нет ни единого зернышка, я уже повсюду спрашивал.

Уголки губ Лавальер опустились вниз, демонстрируя недовольство женщины, не привыкшей себе в чем-то отказывать.

– Я забыла, что мы в итальянской провинции, где, к сожалению, совершенно не умеют жить. Ужасная страна, совершенно не годится для столь утонченной натуры, как я. За исключением Венеции – там чуть получше. Но даже там кофейни не слишком известны.

Она обернулась к своей камеристке, ожидавшей поручений на почтительном расстоянии.

– Клэр, сходите в кухню и принесите мне что-нибудь сладкое – может быть, пару печений. И спросите, нет ли здесь хотя бы шоколада. Если нет, то принесите нам вина, но только не итальянского. Лучше какого-нибудь рейнского.

Когда камеристка скрылась из виду, она велела обоим лакеям закрыть створки двери снаружи. Когда они наконец остались наедине, Марсильо широко улыбнулся: