Текст книги "Реальная угроза"

– А если нужно сохранить связь в полной тайне? – Каттера это очень беспокоило.

– Если операция проводится в густонаселённом районе, – объяснил усталым голосом Риттер, – активные действия противника исключены. Более того, по совершенно очевидным причинам он будет действовать главным образом ночью. Поэтому наши люди днём станут отсыпаться, а передвигаться будут только в темноте. Они подготовлены и экипированы именно для ночных операций. Мы все обдумали и предусмотрели. Наши люди уже прекрасно подготовлены, и мы...

– Как будет производиться их снабжение?

– Вертолётом, – ответил Риттер. – Группой спецназа во Флориде.

– А может, лучше использовать морскую пехоту?

– У морской пехоты иные задачи. Мы уже обсуждали это, адмирал. Наши парни лучше подготовлены, у них отличное снаряжение, большинство уже побывали в таких районах, и их проще незаметно подключить к программе, – по крайней мере, в двадцатый раз объяснил Риттер.

Каттер не любил прислушиваться к тому, что говорят другие. Собственные мнения, по-видимому, блокировали его слух. Интересно, подумал заместитель директора ЦРУ, как справляется с ним президент, однако тут ответ был ясен.

Шёпот президента был для него куда громче чьих угодно воплей. Беда была лишь в том. что президент слишком часто полагался на мнения идиотов, которые превращали его желания в действительность. Риттер ничуть бы не удивился, если бы узнал, что его мнение о советнике по национальной безопасности совпадало с мнением Джека Райана; просто Райан не подозревал о причине.

– Хорошо, это ваша операция, – произнёс Каттер после секундного молчания.

– Когда начнёте?

– Через три недели. Вчера вечером получил сообщение. Подготовка продвигается отлично Все уже приобрели нужные навыки. Следует всего лишь отработать кое-какие тонкости. Пока нам везло. В процессе подготовки никто не пострадал.

– Кстати, давно вам принадлежит этот лагерь?

– Тридцать лет. Первоначально он предполагался как радиолокационная станция противовоздушной обороны, но по какой-то причине сократили ассигнования, и ВВС передали лагерь нам. С тех пор мы используем его для подготовки агентов. Его нет ни на одной военной карте. Формально он принадлежит некой зарубежной корпорации и используется в случае надобности. Осенью мы иногда сдаём его в аренду как охотничий лагерь. Он даже приносит нам доход, что даёт все основания не наносить его на карты среди военных баз. Вы можете спросить, так ли уж он скрыт? Достаточно сказать, что во время войны в Афганистане мы занимались там тем же, чем и сейчас, и никто ни о чём не пронюхал.

– Значит, через три недели.

Риттер кивнул.

– Может быть, чуть больше. Мы все ещё занимаемся координацией разведданных, полученных со спутников и от наших агентов внутри страны.

– Думаете, всё будет в порядке? – задал риторический вопрос Каттер.

– Послушайте, адмирал, мы уже говорили об этом. Если вы хотите явиться к президенту с волшебым решением проблемы, его у нас нет. Мы можем причинить им неприятности. Результаты вызовут благоприятный резонанс в прессе да и, может быть, спасут в конце концов несколько жизней. Лично я считаю, что нам стоит заняться этим, даже если отдача будет не очень велика.

Достоинство Риттера состояло в том, что он не подчёркивал очевидные факты.

Отдача будет немалой. Все знали, о чём идёт речь. Операция вовсе не являлась циничным манёвром, хотя многим она могла показаться именно такой.

– Как относительно зоны действия радиолокатора?

– Там будут находиться всего два самолёта. Они испытывают новую систему обнаружения радиолокатора – НВО: низкая вероятность обнаружения радиолокационного излучения. Я не знаком со всеми подробностями, но при таких параметрах трудно обнаружить действие радиолокационного излучателя. Это не позволяет противнику обнаружить радары. Таким образом, мы можем прибегнуть к помощи наших наземных групп, которые способны вести наблюдение за несколькими секретными аэродромами – от четырех до шести – и сообщать нам, когда очередная партия груза отправляется с одного из них. Усовершенствованные Е-2 засекут взлетевший самолёт к югу от Кубы и будут вести его до того момента, пока его не перехватит истребитель F-15, – я вам говорил о его пилоте: чернокожий парень; говорят – настоящий ас, прирождённый лётчик. Он из Нью-Йорка. Наркоман остановил его мать на улице, потребовал денег и сильно избил. Повреждения оказались тяжёлыми, и она умерла. Эта женщина являет собой пример того, как и в гетто люди добиваются успеха, – вряд ли вам доводилось слышать о подобном. У неё было трое детей, и все вышли в люди. Лётчик-истребитель питает ненависть ко всему, что связано с наркотиками. Он будет работать на нас и никогда не проговорится.

– Ну что ж, – скептически заметил Каттер. – А вдруг позднее его замучает совесть, и он...

– Этот парень сказал мне, что готов сбить все самолёты с грузом наркотиков, – только прикажите. Наркоман убил его мать! Теперь он хочет расквитаться с ними! На базе ВВС в Эглине ведётся немало тайных операций. Его истребитель выведен из подчинения командованию базы как принимающий участие в работе над проектом НВО. Радиолокационные антенны будут находиться на двух самолётах военно-морского флота, которые тоже пилотируют подобранные нами экипажи. И с их родственниками или близкими случилось нечто похожее. Кроме того, не забывайте, что, установив контакт с F-15, самолёт радиолокационного обнаружения тут же выключает свой локатор и уходит в сторону. Таким образом, если Бронко – так зовут чернокожего лётчика – расстреляет в воздухе самолёт с грузом контрабандных наркотиков, об этом никто не узнает. Как только он посадит самолёт контрабандистов, его экипаж будет встречен нашими людьми, которые напугают их до смерти. Эту часть операции я готовил сам. А если кто-то из членов экипажей с этих самолётов исчезнет – вообще-то я далёк от мысли, что такое произойдёт, – и об этом есть кому позаботиться. Морские пехотинцы – все из подразделений спецназа. Один из моих людей сделает вид, что он из ФБР, а судья, к которому доставят задержанных, тот самый, кого президент...

– Да, я знаю. – Странно, какое продолжение получают порой мимолётные мысли, подумал Каттер. Сначала президент не сдержался и дал волю гневу, узнав о смерти родственника его близкого друга от слишком большой дозы наркотиков. Он поделился этим с Риттером, у того зародилась идея, и Каттер высказал её президенту. Месяц спустя приступили к разработке плана. Ещё через два месяца стадия планирования закончилась. Секретное распоряжение президента было оформлено и подшито в дело – всего четыре экземпляра, и каждый под строжайшим контролем. И вот теперь пришла очередь осуществления операции. Было уже поздно отступать, попытался убедить себя Каттер. Он принимал непосредственное участие во всех этапах подготовки, и всё-таки операция каким-то образом близилась теперь к завершающей стадии, совершенно неожиданно...

– А если что-нибудь сорвётся? – спросил он Риттера.

– Заметьте, в полевых операциях сорваться может Что угодно. Всего несколько месяцев назад так случилось лишь из-за того, что незаконный...

– Это был КГБ, – прервал его Каттер. – Джефф Пелт рассказал мне...

– То же самое может произойти и с нами. Как говорят, если что-то должно случиться, то обязательно случится. Но мы приняли все меры. Каждая часть операции отделена от остальных. Так, лётчик-истребитель не знает самолёт радиолокационного обнаружения и обслуживающий его экипаж – для пилота это всего лишь кодированные сигналы и голоса. Те, кто находится на земле, не имеют представления о том, какие самолёты принимают участие в операции. Вооружённые группы, что будут высажены нами, получают команды по спутниковой связи – они не будут даже знать, от кого эти команды поступают. А высадившие их не знают, каково их задание и откуда поступают приказы. Только горстка людей знакома со всем планом. Общее количество тех, кто знает хотя бы что-то, связанное с операцией, меньше сотни, тогда как всего десять человек посвящены во все подробности. В большей мере ужесточить положение невозможно. Сейчас мне нужно получить от вас указание, приступаем мы к осуществлению операции или отменяем её. Вам решать, адмирал Каттер. Разумеется, – добавил Риттер для пущего эффекта, – я исхожу из того, что вы ознакомили президента со всеми деталями.

Каттер не сдержал улыбки. Не так уж часто случается, даже в Вашингтоне, что можно говорить правду и одновременно лгать.

– Конечно, мистер Риттер.

– И это указание мне требуется .в письменном виде, – добавил Риттер.

– Нет.

– В таком случае я отменяю операцию, – тихо произнёс заместитель директора ЦРУ. – Я не хочу принимать всю ответственность на себя.

– И требуете этого от меня? – спросил Каттер. Он удержался от того, чтобы выдать голосом свой гнев, но лицо его исказила гримаса ярости.

Риттер был вынужден решиться на очередной шаг.

– Этого потребует от меня судья Мур. Или вы предпочитаете, чтобы он лично переговорил с президентом?

Каттер понял, что загнан в тупик. В конце концов, его делом было оградить президента от всех нежелательных расспросов. Он пытался возложить ответственность на Риттера и (или) на судью Мура, но оказалось, что его перехитрили в собственном кабинете. Кому-то приходится нести ответственность; независимо от системы управления её груз неизменно падает на одного человека.

Это похоже на игру в музыкальные стулья – после каждого тура один человек все равно оставался стоять. Такого называли проигравшим. Несмотря на все своё искусство, вице-адмирал Каттер оказался без места на этом последнем стуле.

Разумеется, морская подготовка приучила его принимать ответственность на себя, но, хотя Каттер называл себя морским офицером и считал себя таковым – даже без мундира, – на протяжении многих лет ему удавалось уклоняться от этого. Тому учила его служба в Пентагоне, а служба в Белом доме – тем более. И вот бремя ответственности снова опускается на его плечи. Каттер не чувствовал себя таким уязвимым с того момента, как его крейсер во время заправки едва не врезался в танкер, – на помощь пришёл помощник, который успел вовремя дать команду рулевому, вспомнил адмирал. Жаль, что карьера помощника завершилась званием капитана первого ранга, но Эдд просто не обладал способностями, необходимыми для адмирала...

Каттер выдвинул ящик стола и достал бланк, в верхней части которого тиснением значилось: «Белый дом». Он извлёк из кармана автоматическую ручку фирмы «Кросс» и почерком, которым мог бы гордиться сам Пальмер, написал чёткое указание Риттеру приступить к операции.

«Президент уполномочивает вас...»

Адмирал подписался, свернул лист, вложил его в конверт и протянул через стол.

– Спасибо, адмирал. – Риттер сунул конверт в карман пиджака. – Буду держать вас в курсе дела.

– Смотрите, чтобы эта записка не попала в руки людей, не знакомых с операцией, – произнёс Каттер ледянным голосом.

– Я знаю, как хранить секреты, сэр. Не забывайте – это моя работа.

Риттер встал и вышел из кабинета, чувствуя, как по спине расползается тёплое ощущение удовлетворения. Он сумел прикрыть свой зад. К этому стремились многие в Вашингтоне. Но этого лишился сейчас советник президента по национальной безопасности, однако Риттер был убеждён, что Каттер должен винить здесь только самого себя, так как не продумал все до конца.

* * *

Кабинет заместителя директора ЦРУ, которое находилось в пяти милях от Белого дома, казался Райану холодным и одиноким. Здесь стояли старинные книжные полки и кофеварка, в которой Джеймс Грир варил той кофе, кресло с высокой спинкой, где старик устраивался поудобнее, прежде чем профессорским тоном приступить к изложению всякого рода заявлений, а также рассказывать анекдоты, внезапно вспомнил Джек. У ею босса было поразительное чувство юмора. А ведь он мог бы стать блестящим учителем – впрочем, по отношению к Джеку он им и был.

Когда это началось? Всего шесть лет назад он пришёл работать в Центральное разведывательное управление. Джек познакомился с Гриром меньше семи лет назад, и за это время адмирал превратился для него в отца, которого он потерял в авиакатастрофе, происшедшей в Чикаго. В этот кабинет он приходил в поисках совета и утешения. Сколько раз?

На верхушках деревьев за окнами седьмого этажа трепетала летняя зелёная листва, закрывая вид на реку Потомак. Райан вспомнил, что по-настоящему безумные события разыгрывались в то время, когда ветви деревьев были голы. Он вспомнил, как расхаживал взад-вперёд по роскошному ковру, глядя вниз на кучи снега, оставленные снегоочистителями, и пытаясь найти ответы на мучившие его трудные вопросы.

Вице-адмиралу Джеймсу Гриру не дожить до следующей зимы. Свой последний снег он видел прошлой зимой, во время Рождества. Сейчас босс Райана лежал в палате для особо важных пациентов в морском медицинском центре в Бетесде, все ещё полный интереса к происходящему, все ещё думающий, все ещё рассказывающий анекдоты. Но за последние три недели он похудел на пятнадцать фунтов; химиотерапия не позволяла ему принимать какую-либо пищу, кроме питательного раствора, поступающего в его тело через трубки. Его мучила неотступная боль.

Нет ничего хуже, Райан знал это, чем наблюдать за страданиями других. Он видел, как страдали в больнице от боли его жена и дочь, и это было куда хуже того, что переживал он сам во время пребывания в госпиталях. Ему было трудно смотреть на адмирала, видеть его худое лицо, напряжение мышц, временами наступающее от спазм, иногда вызванных болезнью, иногда лекарствами. Грир стал сейчас таким же членом его семьи, как... Бог мой, я думаю о нём; как об отце.

– Черт побери, – тихо выругался Джек, не заметив, что говорит вслух.

– Я хорошо вас понимаю, доктор Райан.

– Что? – Джек оглянулся. Шофёр и телохранитель адмирала молча стоял у двери, пока Райан собирал документы. Несмотря на то, что он занимал должность специального помощника заместителя директора ЦРУ и фактически являлся заместителем директора, за ним следили, пока он просматривал материалы, к которым имел право доступа лишь один адмирал Грир. Правила безопасности в ЦРУ были строгими, логичными и нерушимыми.

– Я знаю, что вы чувствуете, сэр. Я работал с ним одиннадцать лет. Он для меня не только босс, но и друг. Накануне каждого Рождества дарил что-нибудь моим детям. И никогда не забывал моего дня рождения. Как вы считаете, есть хоть какая-то надежда?

– Кэти попросила одного из знакомых, профессора Голдмана, осмотреть его. Расе – превосходный врач, специалист-онколог в больнице Хопкинса, консультант Национального центра здравоохранения и тому подобное. По его мнению, у адмирала один шанс из тридцати. Болезнь зашла слишком далеко и слишком быстро, Микки. Он вряд ли продержится больше двух месяцев. Надеяться на большее – значит верить в чудо. – Райан едва не улыбнулся. – Я обратился за помощью к священнику.

Мэрдок кивнул.

– Да, я знаю, он дружит с отцом Тимом из Джорджстаунского университета. Вчера вечером отец Тим заезжал в госпиталь сыграть партию в шахматы. Адмирал на сорок восьмом ходу поставил ему мат. Вам не приходилось с ним играть?

– Мне не сравниться с ним классом. Наверно, уже никогда.

– Нет, сэр, вы ошибаетесь, – произнёс Мэрдок после короткого молчания. – По крайней мере, так говорит адмирал.

– Это на него похоже. – Райан покачал головой. Черт побери, Грир был бы недоволен таким разговором. Следует браться за работу. Он достал ключ и отпер специальный ящик письменного стола, затем положил ключ на столешницу, чтобы Микки мог забрать его. Протянув руку, Джек хотел выдвинуть ящик, но его рука опустилась на ручку выдвижной доски, предназначенной для письма, но испещрённой коричневыми кольцами от кофейной кружки адмирала. В самом её конце Райан увидел квадратик плотной бумаги, прикреплённый клейкой лентой Характерным почерком Грира на картоне были написаны две комбинации цифр сейфового замка. У адмирала в кабинете стоял свой специальный сейф, и такой же сейф стоял в кабинете Риттера. Джек вспомнил, что его босс всегда путался с секретными замками и, по-видимому, решил записать комбинацию цифр, чтобы не забыть. Сначала ему показалось странным, что здесь были обе комбинации – и его собственная, и Риттера, но по недолгом размышлении понял, что в этом есть свой смысл. Если вдруг понадобится срочно открыть сейф заместителя директора по оперативной работе – например, если его похитят и нужно будет убедиться, какие секретные материалы хранятся в сейфе Риттера для повседневной работы, – этим человеком должен быть кто-то, занимающий очень высокий пост, вроде заместителя директора по исследовательской работе. Вполне вероятно, что и у Риттера хранилась комбинация цифр, открывающая сейф Грира. Интересно, кому ещё известны эти комбинации, подумал Джек, тут же пожал плечами, задвинул обратно доску и выдвинул ящик. В нём хранилось шесть папок, причём все они имели отношение к долгосрочным прогнозам по разведке, которые хотел ещё раз прочитать адмирал. В них не было ничего критически важного. Более того, они даже не были особенно секретными, но чтение материалов поможет адмиралу отвлечься. В госпитале, у двери его палаты, постоянно находилась охрана – всегда не меньше двух сотрудников безопасности ЦРУ, – и Грир все ещё мог иногда заниматься работой.

– Проклятье! – снова проворчал Джек. Сейчас же прекрати думать об этом, мысленно приказал он себе. У адмирала ещё осталась надежда. Даже крошечная надежда лучше, чем никакой.

* * *

Чавезу не приходилось прежде стрелять из автомата. В прошлом его личным оружием была винтовка М-16, часто с прикреплённым под стволом гранатомётом М-203. Он умел обращаться с бельгийским лёгким пулемётом, недавно принятым на вооружение армией США, и раньше отлично владел пистолетом. Но в армии к автоматам давно утратили интерес. Для солдата они просто не являлись серьёзным оружием.

Это не значило, однако, что этот автомат не понравился Чавезу. У него в руках был немецкий автомат МР-580-2 фирмы «Хеклер и Кох». Внешне он выглядел просто безобразно. Его черно-матовое покрытие было шероховатым на ощупь, и он лишён был приятной компактности израильского «Узи». С другой стороны, автомат рассчитан не на то, чтобы красиво выглядеть, подумал Чавез. Он предназначен для хорошей, точной и надёжной стрельбы. Конструктор этого оружия, решил Чавез, беря его в руки первый раз, превосходно разбирался в своём деле. Автомат имел немного составных частей, что было весьма необычно для немецкого оружия. Его можно легко и быстро разобрать для чистки, а на сборку уходило меньше минуты.

Приклад лёг в плечо словно влитой, голова опустилась точно на положенное место, и глаз глянул в щель прицела.

– Огонь! – скомандовал мистер Джонсон. Чавез поставил переключатель автомата на одиночную стрельбу. Он нажал на спусковой крючок, стараясь почувствовать необходимую силу тяги. Ударник сорвался и ударил по капсюлю при тяге около одиннадцати фунтов, отдача толкнула Чавеза в плечо прямо назад, но не очень сильно. Он заметил, что ствол не подпрыгнул вверх и не ушёл от цели, как это случается с некоторыми видами стрелкового оружия. Пуля поразила, разумеется, самый центр головы на силуэтной мишени. Он снова нажал на спусковой крючок, и произошло то же самое, затем сделал пять выстрелов в быстрой последовательности, один за другим. Повторные выстрелы отбросили Чавеза назад на пиру дюймов, но пружина подавления отдачи смягчили удары. Он поднял голову и увидел семь пробоин близко друг к другу – отличная тесная группа попаданий, внешне напоминающая нос на освещённом фонаре из тыквы. О'кей.. Затем он передвинул переключатель на автоматический огонь – пора испытать оружие во всех режимах Чавез всадил три пули в грудь силуэта. Эти пробоины разошлись одна от другой побольше, однако любая пуля была бы равно смертельной. Выпустив ещё одну очередь, Чавез пришёл к выводу, что, стреляя короткими очередями, он сможет каждый раз попадать всеми тремя пулями в цель. Нет необходимости стрелять длинными очередями – после трех-четырех патронов боеприпасы будут расходоваться напрасно. Такое мнение может показаться для солдата странным, но Чавез был лёгким пехотинцем и понимал, что боеприпасы приходится нести на собственной спине. Расстреливая оставшиеся патроны в тридцатизарядном рожке, он послал очереди в разные части мишени – которые оставались нетронутыми – и с удовлетворением увидел, что пробоины появились именно там, куда он целился.

– Бэби, почему ты не попался мне раньше?

Однако лучше всего было то обстоятельство, что звуки выстрелов казались не громче шуршания сухих листьев под ногами, и вовсе не потому, что автомат был снабжён глушителем – глушителем служил весь ствол. Были слышны лёгкое щёлканье затвора и свист пролетающей пули. Инструктор сказал им, что боеприпасы снабжены более слабым, чем обычно, метательным зарядом пороха, и потому пули летят с дозвуковой скоростью. Чавез взял из коробки один патрон. Нос пули был пустотелым, словно в нём собирались смешивать коктейль. При попадании в человеческое тело она расплющивалась до размеров десятицентовой монеты. Мгновенная смерть при попадании в голову, при попадании в грудь смерть наступит чуть медленнее, но раз их тренировали стрельбе с применением глушителя, значит, рассчитывали на стрельбу в голову.

Чавез решил, что в этом случае может надеяться на попадание с расстояния в пятьдесят или шестьдесят футов при идеальных условиях, но солдаты не рассчитывают на идеальные условия. Судя по всему, предполагалось, что он сумеет подползти на пятнадцать-двадцать ярдов к цели и снять врага беззвучным выстрелом.

Какой бы ни была предстоящая операция, снова подумал Чавез, их готовили не с учебными целями, это уж точно, черт побери.

– Хорошая кучность, Чавез, – заметил инструктор. Вместе с Чавезом на линии огня находилось всего четверо пехотинцев. В каждом отделении будут только два автоматчика, двое с бельгийскими лёгкими пулемётами – Джулио один из них, – у остальных винтовки М-16, причём две в комбинации с гранатомётами. Кроме того, у всех – пистолеты. Это показалось Чавезу странным, но он не возражал, несмотря на дополнительный вес.

– Этот малыш здорово бьёт, сэр.

– Он теперь ваш. А как у вас с пистолетом?

– Более или менее. Обычно я...

– Да, мне известно. Ну что ж, будете практиковаться. От пистолета, вообще-то, мало пользы, но бывают моменты, когда он может пригодиться.

Джонсон повернулся, обращаясь к остальным:

– Теперь слушайте, вы четверо. Необходимо, чтобы все овладели этими видами оружия. Мы хотим всех сделать снайперами.

Чавез передал автомат другому солдату и отошёл от линии огня. Он всё ещё пытался разобраться в происходящем. Схватка пехотинцев ведётся насмерть, лицом к лицу, когда видишь, что ты делаешь и по отношению к кому. То обстоятельство, что Чавезу ещё не приходилось заниматься этим на практике, не имело отношения к делу; это все равно затрагивало его, а из организации своего подразделения он понял, какая им предстоит задача. Специальная операция. Другого мнения быть не может – только специальная операция. Он был знаком с парнем, служившим в подразделении «Дельта» в Форт-Брэгге. Специальные операции представляли собой всего лишь дальнейшее развитие простой пехотной схватки. Нужно подкрасться как можно ближе, снять часовых и нанести затем неожиданный и мощный удар, быстрый, как удар молнии. Если это продлится больше десяти секунд – ну что ж, тогда ситуация может обостриться. Чавезу казалось забавным, что подобная тактика напоминала действия уличной банды. Во время пехотного боя не действуют никакие правила – ты подкрадываешься к противнику и без предупреждения наносишь удар в спину. Ни в коем случае нельзя позволить ему прийти в себя и начать защищаться.

Однако поведение, которое член уличной банды сочтёт трусливым и предательским, для солдата является правильным тактическим ходом. Чавез не удержался от улыбки. Со стороны это вряд ли покажется честной игрой. Армия всего лишь лучше организована, чем уличная банда, вот и все. И, разумеется, жертвы выбирает кто-то другой. Весь смысл армейских действий, по-видимому, заключается в том, что они имеют смысл для кого-то. Правда, то же самое можно сказать и о бандах, но предполагается, что армия действует по указанию какого-то важного лица, действительно понимающего смысл собственных действий. Даже в том случае, если для него самого действия не имеют особого смысла – такое часто случается с солдатами, – кто-то отдаёт себе отчёт в происходящем.

Чавез был слишком молод и не знал Вьетнама.

* * *

Совращение являлось самой печальной частью работы.

В осуществлении этого этапа, как и при выполнении остальных профессиональных действий разведчика, Кортеса обучили действовать с холодным бесстрастием и по-деловому. Правда, в интимных деталях невозможно сохранять ледяное равнодушие – по крайней мере, если надеешься чего-то добиться. Это признавали даже в академии КГБ. Он припомнил с иронической улыбкой длинные лекции о возможных ошибках – подумать только, русские пытаются научить представителя латинской расы тайнам обольщения. Возможно, им мешает климат.

Кортес знал, что нужно менять методы в зависимости от индивидуальных особенностей намеченного объекта, – в данном случае им являлась сорокашестилетняя вдова, на удивление хорошо сохранившаяся, не утратившая пыла юности, заставляющего её искать мужское общество после того, как дети легли спать или сами отправились на свидания, чья постель превратилась в обитель остывших воспоминаний. Вдова не была его первым объектом такого рода, и всегда в них чувствовалась какая-то отвага, а иногда трогательность. Предполагалось, что он будет придерживаться, точки зрения – как его учили, – что их проблемы были их личными трудностями, а для него они представляли только благоприятную возможность. Но разве может мужчина решиться на близость с такой женщиной, не разделив её боль? Инструкторы в академии КГБ не давали ответа на вопрос, хотя и обучили его соответствующей технике. Значит, решил Кортес, и ему следует перенести боль внезапной утраты.

Его «жена» тоже умерла от рака, рассказал он ей. Это был поздний брак – он решился на женитьбу после того, как сумел снова наладить семейный бизнес. До этого ему приходилось тратить много времени на работу, летать повсюду, стараясь укрепить дело, оставленное ему отцом. Он женился на Марии всего три года назад.

Она ждала ребёнка, но, когда посетила врача, чтобы удостовериться в предстоящем радостном событии, были сделаны обычные анализы... жить ей оставалось всего шесть месяцев. Ребёнок так и не родился, и у несостоявшегося отца не осталось от Марии ничего, Кроме воспоминаний. Может быть, сказал он, глядя в свой бокал, это Божья кара за то, что он женился на такой молодой девушке, или за бессмысленную жизнь повесы и развратника.

И тут рука Мойры протянулась через стол и коснулась его руки. Ну конечно, это не его вина, прошептала женщина. Он поднял голову и увидел сочувствие в глазах человека, который задавался вопросами, не очень далёкими от тех, что приписал себе. Как легко предсказать реакцию людей, подумал Кортес. Стоит только нажать на соответствующие кнопки – и сразу проявятся чувства, на которые рассчитываешь. В тот момент, когда её руки протянулись к нему через стол, совращение завершилось. В её прикосновении ощущалась теплота человеческого чувства. Но если он увидит в ней легкодоступную цель, как сможет должным образом отреагировать на её эмоции и как сумеет завершить операцию? Он ощущал её боль, её одиночество. Он решил, что будет нежен с нею.

Так и произошло через два дня. Процедура могла показаться комичной, не будь она такой трогательной – Мойра готовилась к встрече подобно юной девушке, идущей на первое свидание; этого она не делала вот уже двадцать лет, и её дети, несомненно, нашли это забавным. Но после смерти их отца прошло немало времени, и они больше не возмущались склонностями матери, наоборот, поддержали её ободряющей улыбкой, когда она направилась к автомобилю. Затем последовал короткий ужин, сопровождаемый нервной тишиной, и недолгая поездка к его отелю.

Ещё немного вина, чтобы преодолеть робость, ощутимую в обоих, хотя у женщины страх был заметнее. Но награда стоила длительного воздержания. Она утратила навыки, зато её реакция оказалась намного искренней, чем у его обычных партнёрш по постели. Кортес в совершенстве владел секретами секса. Он гордился своим талантом и продемонстрировал его во всём блеске: подготовка, длившаяся целый час, медленно вознёсшая её на пик страсти, и затем плавное скольжение вниз.

Теперь они лежали рядом в тишине, она положила голову ему на плечо, слезы струились по её щекам. В самом деле, она оказалась прекрасной женщиной. Хотя её муж умер молодым, он имел все основания считать себя счастливым человеком, его жена понимала, что тишина может быть самой пылкой страстью. Кортес следил за часами на столике в ногах кровати. Прошло десять минут, прежде чем он прервал молчание.

– Спасибо, Мойра... я даже не подозревал... насколько... – Он откашлялся.

– Первый раз за такое долгое время... – По правде говоря, прошла неделя, как в его постели побывала последняя женщина, которой он заплатил тридцать тысяч песо. Такая молодая и искусная. Но...

Его изумила сила женщины. Он едва сумел вздохнуть – настолько крепким было её объятие. Часть того, что являлось его сознанием, настаивала, что ему нужно стыдиться, однако победило чувство уверенности, что он дал ей больше, чем взял.

Такое не сравнить с купленным сексом, такие эмоции нельзя купить. Эта мысль одновременно ободряла и раздражала Кортеса и усиливала чувство стыда. И снова он нашёл оправдание в том, что без её пылкого объятия не возникло бы чувства стыда и что это объятие говорит о доставленном ей огромном наслаждении.

Кортес протянул руку назад, к столику в изголовье, и взял пачку сигарет.

– Тебе не следует курить, – сказала ему Мойра Вулф.

– Да, я знаю, – улыбнулся он. – Хочу бросить. Но после того, что ты со мной сделала, – Кортес озорно блеснул глазами, – мне нужно восстановить силы.

Наступила тишина.

– Madre de Dios! – воскликнул он тихо после минуты молчания.

– Что случилось?

Ещё одна озорная улыбка.

– Вот мы лежим с тобой рядом, а я даже не знаю, кто ты!

– Что тебе хотелось бы узнать?

Короткий смешок. Пожатие плеч.

– Это не так важно – я хочу сказать, что может быть важнее того, что ты уже сделала? – Поцелуй. Ласковое прикосновение руки. Снова тишина. Он погасил сигарету, не докурив её до половины, чтобы показать, как ценит её мнение. – Я не эксперт в подобных делах.