Текст книги "Под лапой. Исповедь кошатника"

Настанет время кошатника

Хорошо, что вы не прогуливались со мной по пригороду в самом начале этого столетия.

Спросите хоть Нереального Эда, который в то время постоянно ходил со мной по клубам. Мы с ним тогда частенько веселились: напивались, бесцельно шатались по улицам, потом, страдая от похмелья, слонялись с чересчур радостным видом. Эд поведал бы вам обо всех невероятных опасностях, которые таил в себе, особенно в сырую погоду, кипарис, попадавшийся нам на пути от Крауч-Хилл к станции метро «Арчвэй». Тем не менее Эд никогда не оставался в долгу, да и я не собирался неожиданно толкать кого попало в заросли кипариса – надо было знать человека хотя бы пару-тройку лет, и человек этот, чтобы заслужить подобное отношение, должен был быть вроде Эда (то есть таким, кто хватает друзей за руки, постоянно дергает ногой и считает, что основу всех комических сценок составляет использование слова «хрен» в разных значениях). Но будь вы даже незнакомцем, не склонным к сюрреалистическому мышлению и находящимся на безопасном расстоянии от недр влажных кустов, вскоре вам стало бы ясно, что пойти со мной на прогулку по зеленым улицам северного Лондона было большой ошибкой.

Начиналось бы все по-дружески, вполне заурядно. Вот вы рассказываете мне, какой вчера смотрели фильм или на каком были концерте. «А Том умеет слушать! – думаете вы. – Ему интересно узнать, что «Чокнутый профессор-2» не особо смешной фильм – отпилить палец ржавой ножовкой и то веселее!» Или, познакомившись ближе, вы рассказываете мне что-нибудь о коллеге, на которую запали. Темп повествования задан, близится долгожданная кульминация – невыносимо занудному сослуживцу надо успеть на поезд, и вы с будущей, если повезет, подружкой остаетесь в пабе наедине… и тут вы с досадой замечаете, как мой взгляд скользит в другую сторону, и я бросаюсь в кусты через дорогу. «Что это он творит?» – думаете вы. Все станет ясно, когда спустя полминуты я вернусь.

– Ну разве он не классный? – скажу я вам, поднимая на руки моего нового друга. – Так и хочется обнять, да?

– Э-э, да, – ответите вы. – Он… очень милый. А его хозяева не будут против?

– Мы ведь просто знакомимся, правда, котик? Пра-а-вда? Заберу-ка я тебя домой. О, нравится, когда я здесь чешу? Твое любимое местечко, за загривком?

Вы уже посматриваете на часы, в окне соседнего дома вдруг дергается занавеска.

– А как насчет подбородочка, м-м? Приятно? Ух, урчишь, как настоящий мужчина! Будь ты мафиози, тебя звали бы Крестный Кот, да? Прости, мой милый мяукающий друг, Тому пора в паб, но он обязательно вернется повидать тебя. Да, еще как вернется! Уж не сомневайся, ведь ты лучший кот во всем мире. Лучший кот, да!

Я до сих пор не могу пройти по улице, не познакомившись по пути с каждой кошкой. Однако когда мне было лет так двадцать пять, эти знакомства были… безумнее, чем обычно. Друзья тогда нашли для этого процесса более подходящее название – «поиск невесты».

– А ты и правда любишь кошек.

Что тут скажешь? Сделав неверный выбор в пользу жизни, лишенной кошек, довольствуешься пушистой любовью как придется, даже второпях.

Прошло два года с тех пор, как умер Монти, и я вроде бы даже смирился. Пусть не с тем, что его смерть была неизбежна или предрешена, – я хотя бы признал, что, окажись я снова перед выбором и не знай я ничего о его последствиях, все равно не забрал бы Монти к себе в новый дом. Однако моя уверенность в том, что легкий взмах «крыла бабочки» с моей стороны – прогулки подольше, лишний кусочек курицы – спас бы Монти от кончины в холодной сырой траве, никуда не подевалась. Признав свое позорное дезертирство, я поклялся обойтись без кошек – и строго соблюдал эту клятву, пока через несколько месяцев не переехал в Лондон, где поселился в квартире без общего садика.

Переехать южнее меня вынудила новая работа: я стал рок-критиком в «Гардиан». Хотя жизнь в захолустье, пожалуй, не назовешь лучшей школой для музыкального обозревателя, в молодые годы у меня было и время, и место для того, чтобы быстро научиться новому делу и заполнить культурные пробелы, возникшие в юношестве из-за того, что грезил я только о будущем профессионального игрока в гольф.

Может, атмосфера окраин деревушки Окволд на севере Ноттингема, где рядом с нашим домом погиб Монти, и не была идеальной для двадцатилетнего меломана, но именно там я превратился из парня, дважды бросившего учебу и перебивающегося пособием по безработице – если не подворачивался заработок на заводе или в супермаркете, – в музыкального критика, который пишет для общенациональной газеты. Именно из того дома я отправлял письма музыкантам в Денвер, штат Колорадо, и Атенс, штат Джорджия, именно там я составлял и редактировал дешевый фэнзин, благодаря которому мне предложили готовить материалы для журнала «NME», «Нью мюзикл экспресс».

Красноречивые редакторы – в основном наркоманы и выпускники частных школ, – которые наняли меня писать об американских арт-рокерах и стареющих неформалах шестидесятых и семидесятых, понятия не имели, что пишу я, глядя на коров в поле, а от моего дома километров пять до автобусной остановки и много-много больше – до ближайшего клуба. О том, что я завалил четыре выпускных экзамена в школе и проучился в университете всего три месяца, они тоже не подозревали. Я этого не скрывал, просто в мире музыкальной журналистики рассказывать о своем образовании было не круто, чересчур буржуазно, а ровесников вовсе не волновали события, происходившие за пределами центрального Лондона, если только речь не шла о Манчестере, Ливерпуле или Глазго. В общем, обсуждение последнего сингла рок-группы «Rocket From The Crypt» точно не стоило прерывать автобиографическим рассказом.

Как-то я зашел c парой коллег из «NME» в паб рядом с редакцией журнала, и кто-то поинтересовался, где каждый из нас впервые услышал классический альбом «Forever Changes» группы «Love». Один мучительно правдоподобный ответ («дома у подружки-гота, которая делала мне минет») следовал за другим («укуриваясь на рассвете у берегов Темзы»). Я все больше сомневался, стоит ли мне говорить «у себя в комнате, вытирая кровь землеройки и пытаясь заразиться чумой от клопов из подушки», когда, к счастью, тему сменили, и до меня очередь не дошла.

Я не стеснялся быть «деревенщиной», в каком-то смысле мне даже нравилось отличаться этим от остальных, но я все равно понял, что пришло время окунуться в гущу событий.

Я с неистовством бросился в омут лондонской жизни – разве что не забрался на Биг-Бен, чтобы станцевать танец гусеницы. Так продолжалось больше года. Как и многие другие музыкальные журналисты, я глушил пиво и каждую неделю посещал четыре-пять концертов. В отличие от других музыкальных журналистов, после концерта я обычно шел в ночной клуб и танцевал до упаду под старые хиты фанка и диско, а потом, если оставался часок-другой, в еще один клуб, где все снова повторялось. Не самый подходящий образ жизни для того, кто хочет завести животное, но мне нравилось. Однако мне было понятно, что это не просто перерыв между двумя кошками. Почему после смерти Монти я не побежал жаловаться в Королевское общество защиты животных или Лигу защиты кошек? Наверное, хотел сдержать свою клятву, но скорее всего просто остерегался действий впадающих в крайности защитников кошек. Мне всегда нравились кошки: их самодовольная походка, как бы говорящая «отвали!»; изящные лапы, хвосты и мордочки; прирожденная раздражительность – та еще умора, а малая толика проявленной ими любви – все равно что с трудом заработанная победа. Теперь же мое многолетнее стремление снискать кошачью благосклонность смешалось с чувством вины: если все кошки не могут быть моими, лучше не заводить ни одной.

Ну, не то чтобы «ни одной». Одна кошка у меня все же была. Или вроде того.

Дейзи вообще мне не предназначалась, мы считали ее маминой кошкой, хотя называть ее «чьей-то» было бы неправильно. Этот жалкий нервозный комочек черепахового окраса появился у нас на кухне под столом в 1991 году – у подруги моей кузины Фэй недавно окотилась кошка. Ситуация была неожиданной, но мы с радостью приняли Дейзи в семью; ее же чувства по поводу новой домашней обстановки оказались противоречивыми. Когда Монти загнал бедняжку под диван, Дейзи засомневалась еще больше.

Людские прозвища обычно объяснить легко; кошачьи клички часто более отвлеченные и не настолько понятные. Почему я порой называл Монти «Понсом», Щеголем? Трудно сказать. Однажды мама по понятным лишь ей причинам (понятным ли?) решила назвать его Понсонби[6]6
  Артур Понсонби – британский политик и общественный деятель; его фамилия созвучна слову «ponce» – «щеголь».


[Закрыть]. Я сократил имя – пожалуй, для аристократичности. Что касается Дейзи, появление ее второй клички – Слинк, Крадущаяся, – не такая уж загадка. Не скажу, что Монти обижал ее: да, он гонял Дейзи, будто мяч для регби, но клоки шерсти по дому не летали. Монти просто напоминал ей, что в его безупречном кошачьем расписании нет времени для скромной и дерганой сводной сестрички, тем более слегка отсталой – ну кто еще шипит, когда хорошо, и мурчит, когда страшно? С каждой новой атакой Дейзи, чья походка поначалу смахивала на поступь таксы, пригибалась все ниже, и в какой-то момент стало ясно, что окликая ее первоначальным именем, мы обманываем и Дейзи, и самих себя.

Мы думали, что после смерти Монти Слинк выберется из своей скорлупы, но этого не произошло; впрочем, и отец, которому она, такая непохожая на Монти, все время напоминала о потере любимца, не способствовал укреплению нервов Слинк: он топал ногами и вопил каждый раз, когда она забиралась под его кресло. Я понимал, что приложил недостаточно усилий, чтобы сблизиться со Слинк, и наши отношения в итоге свелись вот к чему: я без особой надежды протягивал руку, а она внезапно скрывалась под диваном, где мурчала от ярости.

Я убеждал себя, что такой расклад меня устраивает: бурная светская жизнь, хорошая работа и кошка. Хотя она была, судя по всему, психически неуравновешенной и едва помнила, кто я такой, я все равно навещал ее почти каждый месяц. Однако когда летом 2000 года я переехал из (окраин) Крауч-Энда на севере Лондона в (окраины) Блэкхит, что в полном зелени южном Лондоне, перестал налегать на пиво, выспался и начал проводить больше времени дома, то понял, что лишь прятал свою любовь к кошкам в тесном шкафу: можно подпереть створки, но рано или поздно чувства выберутся наружу с новой силой.

Итак, содержимое шкафа вывалилось, что было неизбежно, и богемных, прожигающих жизнь ребят, с которыми я в то время общался, это шокировало: они-то думали, что главная любовь моей жизни – это банка «Будвайзера» или блюз-рок-группа «Fleetweed Mac». Даже давним знакомым, типа совершенно равнодушного к животным Нереального Эда, не приходилось прежде пересекаться с «кошачьей стороной» моей личности. Мне было двадцать пять лет, и кошатников среди моих друзей мужского пола можно было пересчитать по пальцам… по одному пальцу[7]7
  Лео – потрясающий парень, весельчак, каких поискать. А еще у него были самые обвисшие во всем северном Лондоне усы, и он обожал проводить выходные, отдаваясь куражу шопинга в компании своих лучших подружек. Некоторые девушки делали неправильные выводы о его ориентации и упускали возможность отлично повеселиться – не только в винтажном отделе «Топшоп», но и у Лео дома, с его старенькой полосатой кошкой Таб-Таб. Ее покорности оставалось только поражаться: Лео натирал паркет в своей квартире в Кентиш-Таун ее плюшевым черным мехом, а Таб-Таб лишь с любовью смотрела на своего хозяина. – Примеч. автора.


[Закрыть]. И пусть мы вступали в дивную новую эпоху мужчин, где главными, раздутыми до предела темами стали сыворотка для волос, отшелушивающий скраб для лица и Джордж Клуни, для длинноволосых парней, что вращались в известных своей андрогинностью музыкальных кругах, было дикостью увидеть, как их коллега дружит с котом. Могу себе представить, насколько это странно: идешь себе по дороге, ведешь вполне нормальную беседу с человеком, у которого вроде бы простые понятия о жизни, и вдруг он срывается с места, бежит через дорогу за каким-то комком шерсти и вообще ведет себя так, будто ему пересадили мозг неряшливой семидесятидвухлетней вдовы. Но что тут такого? Как по мне, так в Лондоне столько мерзостей, что, когда к тебе подходит прекрасное существо с блестящей шерсткой и тыкается в руку холодным носиком, только приятно остановиться на пару мгновений и порадоваться тому, что оно просто есть.

Как ни странно, с противоположным полом ситуация складывалась ненамного лучше. Можно подумать, что мужчина, которого привлекают кошатницы, – это все равно что женщина, которой нравятся одержимые футболом и пускающие газы парни. Однако все девушки, которыми я увлекался, либо испытывали к моим любимым животным полное безразличие, либо страдали аллергией на шерсть. Видели бы вы мою последнюю подружку: у той глаза едва не выскакивали из орбит при одном только упоминании Общества защиты животных. Хотя мы пытались делать вид, будто в нашем ноттингемском домике отлично живется и без кошек, мне стало ясно, что наши отношения зайдут в тупик, когда я начал завоевывать внимание соседского кота Чарли, черно-белого и носатого, подкармливая его мяском из местного гастронома. Если в разгар горячего спора с вечно шумящими соседями вы все равно угощаете колбасками их мурлыку, значит, вам явно не хватает кошачьего внимания. Представляю, что говорили своим парням, любителям бульварных газет, эти две девчонки, которые без конца врубали на всю громкость «Музыка звучит лучше с тобой» группы «Stardust»: «Этот странный сосед подозрительно любит нашего кота!» Кота, который своих хозяек вообще мало интересовал.

Ди была совершенно другой.

Думаю, я понял, что она та самая, еще до нашей прогулки по южному Лондону, но встреча с рыжим здоровяком тем сентябрьским вечером подтвердила мои догадки. Не помню, по какой именно улице мы шли через район Блэкхит, однако никогда не забуду, как почувствовал ее одобрение, когда я взял котяру на руки. Ди не задергалась и не стала в позу, а начала на пару со мной расхваливать Его лохматое величество.

Целый год мы с Ди пересекались то на вечеринках, то на концертах, то в офисах: мы бывали в одних и тех же местах, у нас было много общих знакомых, но мы постоянно упускали шанс познакомиться. Как только это случилось, мы сразу же сблизились. Ди, такая умная, забавная и красивая, просто поразила меня. Приятным бонусом оказались схожие вкусы в кино, книгах и музыке, а еще – невероятно! – она оказалась кошатницей. Более того, у нее жили два кота.

– Правда, они меня терпеть не могут, – сказала Ди, почесывая загривок рыжего толстяка. – Один в особенности. Он прямо-таки злой гений: одного взгляда достаточно, чтобы понять – замышляется мое убийство.

Рыжий толстяк едва не таял в руках Ди и был готов на все – хоть бегать за мячиком по парку в южном Лондоне, так что она явно преувеличивала. Заядлый кошатник, я понимал, каково это – чувствовать, что животное относится к тебе пренебрежительно. Жить с кошками – все равно что прийти на крутую вечеринку и общаться со знаменитостями, обладателями хищного взгляда и завышенной самооценки. По этим глазам было понятно: собеседник в любой момент променяет вас на вкусный бутерброд или разговор с бывшей звездой дневного телешоу. Высокомерные взгляды, смена настроения, а то и полное безразличие… со временем ко всему этому привыкаешь. И хотя хвастаться нехорошо, я был уверен, что все проблемы Ди решатся, как только я очарую ее котов. Десятикилограммовые рыжие бандиты из Блэкхита не мурчат на плече у каждого прохожего: для этого требуется редкое сочетание хитрости, терпения, напускной беззаботности и чутья – эти качества я выработал в компании как моих кошек, так и множества мурлык бесконечных родственников, друзей, врагов и равнодушных незнакомцев.

Тем не менее Ди настаивала на своем. Мы стали проводить все больше времени вместе, и она все больше жаловалась на предательства Медведя, старшего из ее котов.

Жизнь Медведя была полна трудностей. Владелец одного зоомагазина на юго-востоке Лондона нашел его на обочине шоссе М23 – в полиэтиленовом пакете вместе с шестью братьями и сестрами. Когда Ди принесла это крошечное черное тельце домой, Медведь три раза – безуспешно – пытался выскочить в закрытое окно, после чего с сердитым видом забился под диван, где и просидел следующие четырнадцать часов – Ди ничего не могла поделать. Не считая неохотно подставленного для почеса уха (уха Медведя, а не Ди), первые признаки привязанности кот проявил лишь неделю спустя, и то, к удивлению Ди, объектом своей любви он выбрал ее друга Нила, который одевался в готическом стиле и красил глаза, а в свободное время переписывал фразы с надгробий или, закрывшись у себя в комнате, сочинял стихи, стуча по пишущей машинке 1950-х годов.

– Наверное, в тот момент я и поняла, к каким мужчинам расположен Медведь, – объяснила Ди.

К счастью, тогда Ди играла на бас-гитаре в полной амбиций гаражной рок-группе и в основном дружила с довольно эксцентричными ребятами. Именно этим творческим парням и доставались редкие, но пугающе яростные атаки Медведя, который кусал их за руки, а Ди приходилось убирать разбросанный по всей комнате наполнитель и осторожно протирать ему рану на шее, оставшуюся после встречи с уличным котом в Ист-Энде.

По словам Ди, Медведь порой смотрел на тебя так, будто это ты виноват во всех его невзгодах – особенно после того, как Ди, ее тогдашний парень-актер и Медведь отравились угарным газом в ее квартире в восточном Лондоне. Ди с Актером вскоре выздоровели, но для кота последствия оказались более серьезными: к списку недугов Медведя прибавилась астма. Помимо этого у него была прокушена шея, оборвано ухо, дергался глаз, хвост был искривлен, а еще он страдал от комплекса неполноценности – огромного, размером с Уэльс. Мало того, теперь Медведю приходилось мириться с присутствием котенка, пушистого и безнадежно недалекого малыша по имени Джанет.

Начало 2000 года выдалось на редкость спокойным для Медведя временем. Он не только крепко привязался к Актеру, который прежде никогда не любил кошек, но и впервые за всю жизнь целых четыре месяца не посещал ветеринара. Правда, тем же летом Ди с Актером расстались, и все пошло прахом. Ди пришлось переехать, Медведь тяжело переживал разлуку с Актером, у него вдруг появилась аллергия на блох и стала выпадать шерсть. Затем от лекарства от аллергии у Медведя выпало еще больше шерсти, и после этого у кота не осталось никаких сомнений в том, что Ди – его главный враг. Тогда и началось настоящее противостояние. Ну или что-то вроде того: одна сторона использовала все виды оружия, в том числе и психологического, а другая пряталась в окопах, изредка предлагая своему мучителю дорогущую пармскую ветчину и пытаясь повысить его самооценку фразами вроде: «Ты красавец, и плевать, что люди это не замечают».

Наконец Ди подобрала подходящий курс лечения от блох, и у Медведя снова начала отрастать шерсть, однако за неделю до нашего с ним знакомства он вдруг опять стал ужасно линять. У Ди теперь не было сада, и Медведю казалось, что лотком – вечно полным гигантских отходов Джанета, как бы часто Ди ни меняла наполнитель, – единолично завладел его не сильно обремененный интеллектом сосед. Я не ожидал наткнуться на экскременты Медведя спустя всего полминуты пребывания в квартире у моей новой девушки, но чувство тошноты быстро сменилось восхищением – как он умудрился оставить фекалии в кармане свежевыстиранного халата Ди?

– Наверное… присел как-то сбоку, – решил я, осмотрев улики.

– О, это еще пустяки, – сказала Ди, держа в руках влажную салфетку и мешок для мусора. – Советую не оставлять бумажник на видном месте.

Прошло два часа, а преступник так и не появился.

– Может, сбежал? – спросил я.

– Куда ему бежать? Все окна закрыты. Нет, он где-то здесь, я прямо чувствую его взгляд. Смотрит на нас с осуждением, а мы и не подозреваем.

У Ди было всего две комнаты – спальня и небольшая гостиная, слишком тесная для такого беспокойного кота, но за четыре года старательного увиливания от двуногих Медведь в совершенстве постиг искусство камуфляжа. Чего не скажешь о Джанете – не успели мы войти и наткнуться на испачканный халат, как кот прискакал в гостиную, будто радостный лабрадор, и едва не затоптал место преступления. Трудно было поверить, что это гигантское неуклюжее существо и есть тот маленький комочек черного меха, который как-то зимним вечером, прямо в духе Диккенса, Ди принесли уличные мальчишки.

– Мисс, у нас папа умер – может, возьмете себе кошечку? – умоляли дети.

Во-первых, Джанета держали вниз головой – того гляди, лапы оторвутся, во-вторых, по телику шла очень интересная серия «Друзей», и Ди недолго думая пошла на риск и приняла Джанета в свой дом, где тот и жил счастливо и беззаботно. Правда, когда Ди повезла его к ветеринару, чтобы стерилизовать, оказалось, что Джанет – это мальчик[8]8
  «Откуда мне было знать? – возмущалась Ди. – У него там все пушисто». – Примеч. автора.


[Закрыть].

Мы сходили в индийский ресторан и взяли еду на вынос, затем ввернувшись, устроились на диване. Джанет растянулся у наших ног (мое очарование сработало: как только я почесал его за ухом, он просто растекся по подушке рядом со мной), и я уже, считай, забыл о Медведе. Если он и надумает вылезти из своего укрытия, то будет делать это постепенно: сначала высунет из-за шкафа нос, неуверенно выставит лапку, отойдет назад, потом опять сделает шаг вперед, подозрительно принюхается. Каково же было мое удивление, когда я вдруг на секунду оторвался от экрана телевизора и обнаружил, что Медведь сидит рядом с моей порцией карри и дерзко смотрит прямо мне в глаза.

– Ага, вот о чем я забыла тебе сказать. Медведь обожает индийскую еду.

За последнее время я столько о нем слышал, что даже поразился – он всего лишь кот. Я-то ожидал увидеть эдакую помесь Голлума из «Властелина Колец» и мрачного парнишки-самоубийцы из «Общества мертвых поэтов». Медведь больше походил на тасманского дьявола, или, точнее, на смесь сумасшедшего тасманского дьявола из мультиков, с большой головой и тощими лапами, с настоящим зверьком, слегка медведеобразным. Круглая мордочка, прямо как у медвежонка Паддингтона, вполне оправдывала его кличку, но в остальном вид у кота был жалкий: шерсть выпала, а где осталась, торчала в разные стороны, только хвост, по-прежнему изогнутый, живо и с любопытством подергивался.

– Ужасно, да? Мне каждый раз стыдно перед новыми знакомыми, – сказала Ди. – Я спрашиваю себя: «Неужели я плохая хозяйка?» Я правда пыталась облегчить ему жизнь, но после платы за квартиру остается всего 150 фунтов, и на ветеринара особо не потратишься. А он постоянно попадает в неприятности.

Считается, что в кошачьем этикете самое грубое – пристально смотреть в глаза. Если вы хотите подружиться с кошкой, надо смотреть на нее, слегка прищурившись – это говорит о ваших добрых намерениях, – либо вообще отвести взгляд. Монти частенько смотрел мне прямо в глаза, отчего я верил, что этот кот считает меня настоящим, живым другом, а не просто второстепенным актером в посвященном ему фильме. Но вот так Монти никогда на меня не смотрел. В глазах Медведя отражалась боль, накопившаяся за всю его жизнь. А еще я не мог отделаться от ощущения, что он, подобно Терминатору, просвечивает меня рентгеновским зрением.

Имя: Том

Возраст: 25 лет

Рост: 179 см 3 мм

Отношение к тому, что так и не вырос до 180 см: легкая обида с долей печали.

Сколько было кошек: четыре (пять, если считать ту, что жила через два дома от бабули Тома – пока хозяева были на работе, он делал вид, что кошка его).

Любит: животных, лохматых рок-музыкантов из 70-х, мармеладки.

Считает своими героями: Крамера из сериала «Сайнфелд», Чувака из фильма «Большой Лебовски».

Особые таланты: набивание мяча для гольфа клюшкой, танцы в стиле диско, умение ладить с кошками (как он считает).

Слабости: к милым усикам, холодным носам, молящему взгляду зеленых глаз, одежде.

Предрасположенность к умилению кошачьими: 9,8 из 10.

Возможность использования котом в качестве слуги: 9,9 из 10.

За несколько недель до этого в известной газете опубликовали мой негативный отзыв на альбом одной занудной кантри-группы. И вот в ночном клубе, где я, как обычно, коротал время, ко мне подошел некий парень из фирмы звукозаписи, которая выпустила тот альбом. Разумеется, мой отзыв не мог привести его в восторг, но он вдруг заявил:

– Ладно тебе, сколько можно дуться! Пора уже нам забыть об этом.

Я вообще не знал, что этот парень был в клубе, и уж тем более не предполагал, что весь вечер он мысленно закидывал меня кинжалами. О чем «нам» надо забыть, я тоже не понял: я ведь всего лишь слегка поиздевался над музыкой унылых парней в ковбойских шляпах.

И вот именно таким взглядом смотрел на меня Медведь; это одновременно беспокоило и смущало. Чем я заслужил такой пронизывающий взгляд? Может, я когда-то прошел мимо него на улице и предпочел погладить какую-нибудь более ухоженную на вид кошечку? Или он тоже принимал участие в записи того депрессивного кантри-альбома? Или дело в ревности? Тогда я не понимаю, зачем подкладывать экскременты в халат любимой хозяйки… Хотя, конечно, каждый проявляет свою любовь по-своему.

Мы смотрели друг на друга с бесконечную минуту. Такую игру в гляделки можно прервать только крепким объятием, приступом рыданий или дракой. Первый вариант был явно не про нас, а два других я не исключал.

Кто-то должен был первый прервать молчание.

– Эй… Медведь! – дружелюбно обратился к нему я, произнося его имя нараспев и нервно поглядывая на Ди.

Я привык манерно растягивать нелепые кошачьи имена, но сейчас это было ошибкой – как будто Ева Браун радостно кричит Гитлеру: «Фюрер, обед готов!»

Медведь неуверенно ступил вперед, не отводя от меня взгляда, и понюхал курицу в моей тарелке. Если честно, я хотел отложить этот кусочек и потом завернуть в лепешку, однако решил, что разик можно и поделиться. Он лизнул курицу. Затем лизнул снова – и вдруг, будто услышав некий пугающий, но неразличимый для человеческого уха звук, подскочил, напоследок взглянул на меня с отвращением и смылся – спрятался среди коробок. Больше в тот вечер Медведь не показывался.

– Могло быть и хуже, – заверила Ди. – Он хотя бы не наблевал тебе в кроссовки. Похоже, ты ему нравишься.

* * *

Когда я проснулся на следующее утро, солнце заливало мою крохотную квартирку-студию в Блэкхит. Я вышел погулять, купить газету: невозможно было не насладиться красотой этого мира. Обычно такой жизнерадостный настрой посещал меня к вечеру, по дороге к бару, но в тот момент я не думал ни о пиве, ни об очередном концерте. Позже я устроился за рабочим столом, и даже мысль о том, что надо писать рецензию на новый альбом группы «Simply Red», не портила мне настроение. Вдруг я заметил, что на автоответчике мигает зеленый огонек.

Сообщение от Ди. Не то чтобы она была расстроена, но голос ее дрожал.

– Я пытаюсь не принимать это близко к сердцу, и ты тоже не переживай, – сказала Ди. – Сегодня утром Медведь сбежал через окно. Я уже обыскалась: его нигде нет.

* * *

КИСА, КОТЯРА ИЛИ СУПЕРЗЛОДЕЙ: (РУКОВОДСТВО НЕПОЛНОЕ) ПО ОПРЕДЕЛЕНИЮ ХАРАКТЕРА НЕПОРОДИСТОЙ КОШКИ

Киса

• Обычно худая.

• Довольно общительная, отчего в крайних случаях приобретает репутацию местного клоуна.

• Короткошерстная.

• С выразительными усами.

• Любит спать, вытянувшись во всю длину, и сидеть на окне.

Котяра

• Стремится к успеху в обществе.

• Любит греться на солнце.

• Обладатель звучного мява.

• Считает, что все ему должны, и при этом настолько ленив, что не вылезет из кровати ни за какие плюшки.

• Полудлинношерстный или длинношерстный.

• Спит, свернувшись калачиком.

• Обожает коробки.

Суперзлодей

• Невероятные навыки маскировки и поиска укромных мест.

• Немигающий взор.

• Объемные испражнения.

• Чувствительная кожа.

• Помнит все давние обиды.

• Любит спать, крепко свернувшись в клубок.

• Должен всегда находиться в выигрышном положении и смотреть на других сверху.