Текст книги "Оставленные"

– Что бы ни делал мой муж, – заявила она, – я поддерживаю его на все сто процентов и надеюсь, что вы тоже его поддержите!

Под ликующий рев толпы мистер Гилкрест поднялся на сцену и вручил жене букет роз.

– Ну разве она не великая женщина? – спросил он. – А я разве не самый везучий мужчина на свете?

Мистер Гилкрест поцеловал свою законную супругу. Духовные невесты стали аплодировать, толпа последовала их примеру. Том хлопал вместе со всеми, но ему казалось, что руки у него огромные и свинцовые, столь тяжелые, что ему едва удается разнимать ладони.

* * *

Кристина заявила, что ей скучно, надоело целыми днями сидеть взаперти, будто она пленница, и Том провел для нее мини-экскурсию по городу. Он был рад, что нашелся удобный предлог, позволивший ему вырваться из офиса. Там было как на похоронах – ни семинаров, вообще никакой деятельности. Втроем – он, Макс и Льюис – они просто сидели, отвечая на письма, что поступали по электронной почте и иногда – на редкие телефонные звонки, повторяя, как попугаи, текст комментария, спущенный из штаб-квартиры: обвинения ложные; пока вина святого Уэйна не доказана, он ни в чем не виновен; организация состоит не из одного человека; наша вера непоколебима.

Для Сан-Франциско это был типичный денек – прохладный и ясный; молочный утренний туман неохотно рассеивался, обнажая чистое голубое небо. Они следовали традиционным туристическим маршрутом – фуникулер, Рыбачья пристань[35]35
  Рыбачья пристань (Fisherman’s Wharf) – участок побережья залива Сан-Франциско, один из наиболее известных районов города. В прошлом – район заводов, складов и рыболовецких причалов; сейчас славится ресторанами и закусочными, специализирующимися на рыбных блюдах.


[Закрыть], башня Койт[36]36
  Башня Койт (Coit Tower) – находится в г. Сан-Франциско, на вершине Телеграфного холма. С нее открывается превосходная панорама города и окрестностей. Башня представляет собой цилиндрическую колонну высотой 210 футов; сооружена в 1934 г.


[Закрыть], Норт-Бич[37]37
  Норт-Бич (North Beach) – итальянский квартал в Сан-Франциско с центром Коламбус-авеню. После Второй мировой войны большинство итальянцев третьего и четвертого поколений выехали из этого района, и Норт-Бич с его ресторанами и небольшими барами сейчас больше известен как центр ночной жизни Сан-Франциско.


[Закрыть], Хайт-Эшбери[38]38
  Хайт-Эшбери (Haight-Ashbury) – район в центральной части Сан-Франциско; в 1960-е гг. стал известен как место сборищ хиппи и центр наркокультуры.


[Закрыть], парк «Золотые ворота». Том исполнял роль веселого гида, потчуя Кристину плоскими шутками, полузабытыми фактами и бородатыми анекдотами. Кристина из вежливости хмыкала. Как и он, она была рада на время отвлечься мыслями от мистера Гилкреста.

Его удивляло, что они так хорошо ладят. Дома Кристина постоянно капризничала, любила покомандовать, напоминая всем о своем высоком положении в организации. Ей трудно было угодить: матрас комковатый, ванная грязная, еда на вкус странная. Но на свежем воздухе вдруг проявились скрытые приятные черты ее характера, кипучая подростковая энергия, которую она прятала под своей напускной царственностью. Кристина затаскивала его в магазины винтажной одежды, извинялась перед бездомными за то, что у нее нет лишней мелочи, и через каждые пару кварталов останавливалась и глазела на залив, вслух восхищаясь красивым видом.

Его отношение к Кристине было двойственным. Конечно, она считалась почетной гостьей – жена мистера Гилкреста, или что-то в этом роде, – но при этом – девочка-подросток, моложе его сестры, куда менее искушенная, провинциалка из Огайо, которая до побега из дома нигде не бывала, кроме Кливленда. Хотя сравнение с его сестрой тоже не совсем уместно, ведь на Джилл никто не оглядывался, когда она шла по улице, люди не останавливались как вкопанные, пораженные ее неземной красотой, пытаясь вспомнить, кто же это, может, видели по телевизору или где-то еще. Том не знал, как вести себя с Кристиной – как личный помощник, старший брат или просто внимательный друг, заботливый старший товарищ, помогающий ей освоиться в незнакомом мегаполисе?

– Мне понравился сегодняшний день, – сказала она ему, когда они ближе к вечеру сели перекусить в кафе «У Элмора» на Коул-стрит, где полно было «босоногих», хиппи с разрисованными лбами. Район залива считался их духовной родиной. – Приятно было проветриться.

– Обращайся в любое время, – ответил Том. – Всегда к твоим услугам.

– Ита-а-ак, – тихо протянула Кристина, чуть заигрывающим тоном, словно подозревала его в том, что он утаивает от нее хорошие новости. – Что там слышно?

– О чем?

– Ну, ты же понимаешь. Когда его выпустят? Когда я смогу вернуться?

– Куда?

– На ранчо. Я по нему скучаю.

Том не знал, что ей сказать. Кристина смотрела те же телерепортажи, что и он, и знала, что мистеру Гилкресту было отказано в освобождении под залог, что власти заняли жесткую позицию, наложив арест на активы организации, задержали несколько человек из числа руководителей высшего и среднего звена, которых теперь допрашивают с целью получения компрометирующей информации. ФБР и полиция штата не скрывали, что они ведут поиски несовершеннолетних девушек, на которых, как утверждает мистер Гилкрест, он якобы женился. Не потому, что они совершили нечто противозаконное, – напротив, они жертвы серьезного преступления, попавшие в беду малолетки, нуждающиеся в медицинской и психологической помощи.

– Кристина, – сказал он, – тебе нельзя туда возвращаться.

– Придется, – возразила она. – Там мой дом.

– Тебя заставят давать показания.

– Не заставят, – с вызовом заявила она, но по ее глазам он видел, что она в этом сомневается. – Уэйн сказал, что все будет хорошо. У него отличные адвокаты.

– У него большие неприятности, Кристина.

– Его не могут посадить в тюрьму, – настаивала она. – Он не сделал ничего плохого.

Том не стал спорить. Какой смысл?

– И что мне делать? – спросила Кристина, тихим робким голосом. – Кто позаботится обо мне?

– Живи с нами, сколько хочешь.

– У меня нет денег.

– Об этом не волнуйся.

Казалось, сейчас не самое подходящее время сообщать ей о том, что у него самого денег тоже нет. Они с Максом и Льюисом, по сути, были волонтерами, трудились на благо движения «Исцеляющие объятия» за жилье, питание и ничтожное вознаграждение. Те деньги, что он имел в кармане, были из конверта, который вручила ему Кристина по прибытии. Двести долларов двадцатками. Самая большая сумма, что он держал в руках за последнее время.

– А если вернуться к родителям? – спросил Том. – Такую возможность ты не рассматривала?

– К родителям? – Его предложение, казалось, ее позабавило. – Не могу я вернуться к родителям. В моем нынешнем положении это исключено.

– В каком положении?

Кристина опустила подбородок, рассматривая вырез своей желтой футболки, словно выискивала на ней грязное пятно. Плечи у нее были узкие, а грудь очень маленькая, почти не выделялась.

– Тебе разве не сказали? – Она провела рукой по плоскому животу, разглаживая складки на футболке.

– Что?

Когда Кристина подняла голову, глаза ее сияли.

– Что у меня будет ребенок, – ответила она. Голос ее полнился гордостью и неким мечтательным изумлением. – Я – Избранница.

Часть 2
В Мэйплтоне не соскучишься

«Carpe Diem»[39]39
  Carpe diem (лат.) – лови момент.


[Закрыть]

После ужина Джилл с Эйми пошли гулять, со смехом доложив Кевину, что они не знают, куда идут, чем намерены заняться, с кем будут и когда вернутся домой.

– Поздно, – только и сказала отцу Джилл.

– Да, – вторила ей Эйми. – Не ждите нас.

– Так ведь завтра в школу, – напомнил девочкам Кевин. Обычно он добавлял, что ему непонятно, как можно так долго ходить «никуда» и делать «ничего», но сейчас не удосужился: эта шутка перестала быть смешной. – Попробовали бы хоть раз не напиться. Увидите, как приятно утром просыпаться с ясной головой.

Девочки кивнули с серьезным видом, заверив Кевина, что непременно примут во внимание его замечательный совет.

– И будьте осторожны, – напутствовал он. – Кругом полно всяких психов.

Эйми угукнула со знанием дела, как бы говоря, что про психов ей известно больше, чем кому бы то ни было. На ней были гетры и короткая юбка чирлидерши – голубая, а не бордово-золотистая – не в цветах команды мейплтонской средней школы; на лице, как всегда, яркий макияж.

– Мы будем осторожны, – пообещала она. Джилл закатила глаза, не в восторге от притворства подруги, строившей из себя пай-девочку.

– Ты самая психованная из всех, – сказала она Эйми. И добавила, обращаясь к Кевину: – Это ее надо остерегаться.

Эйми с ней не согласилась, но трудно было принимать ее всерьез, тем более что выглядела она не как целомудренная школьница, а скорее была похожа на стриптизершу, изображавшую школьницу, причем не очень старательно. Джилл, в джинсах с отворотами, в объемном, не по размеру, замшевом пальто, позаимствованном из гардероба матери, производила абсолютно противоположное впечатление – щуплый ребенок во взрослой одежде. Кевина, когда он увидел их вместе, как всегда охватили противоречивые чувства: некая смутная печаль, обида за дочь, которая в этом дуэте явно была на вторых ролях, и в то же время своего рода облегчение, происходившее из мысли – по крайней мере, из надежды, – что ее неказистость служит ей своего рода защитным камуфляжем вне стен отчего дома.

– Главное, не нарывайтесь, – наказал им Кевин.

Он обнял девочек на прощание, потом встал в дверном проеме, провожая их взглядом. Они спустились с крыльца и пошли по газону. На первых порах он пытался обнимать только дочь, но Эйми не нравилось, что ее игнорируют. Поначалу он испытывал неловкость – слишком явно ощущал выпуклости ее тела, и ему казалось, что они обнимаются слишком долго, – но со временем привык, это стало обычным ритуалом прощания. Кевин неодобрительно относительно к Эйми, не был он в восторге и от того, что живет с ней под одной крышей, – она гостила у них уже три месяца и, судя по всему, в ближайшем будущем съезжать не собиралась, – но не мог отрицать, что от присутствия третьего человека в их доме были свои выгоды. Джилл в обществе подруги казалась более довольной, за обеденным столом чаще слышался смех, реже случались минуты гробовой тишины, чем когда они оставались вдвоем. Отец и дочь, которым нечего сказать друг другу.

* * *

Около девяти Кевин вышел из дома. Как обычно, Ловелл-террас сверкала огнями, словно стадион. Залитые светом особняки горделиво сияли, будто освещенные памятники. На улице стояли всего десять жилых зданий. Это были «дома повышенной комфортности», построенные на закате эпохи внедорожников и дешевых кредитов. В девяти из них и сейчас жили люди. Пустовал только дом Уэстерфилдов: в прошлом месяце умерла Пэм, и с тех пор в коттедже никто не жил, – но Ассоциация собственников жилья следила за тем, чтобы газон был ухожен и в доме горел свет. Всем было известно, что случалось, когда опустевшие дома приходили в упадок, привлекая внимание скучающих подростков, вандалов и «Виноватых».

Кевин дошел до Мейн-стрит и повернул направо, отправляясь в свое ночное паломничество. Это было как зуд, физическая потребность. Ему не терпелось оказаться среди друзей, убежать от мрачного испуганного голоса, что частенько звучал в его голове и особенно громко и уверенно в тишине дома с наступлением темноты. Одним из наиболее часто отмечаемых побочных эффектов Внезапного исчезновения стала повальная маниакальная тяга к социализации: экспромтом устраивались благотворительные вечеринки, длившиеся все выходные, или ужины с ночевкой у кого-нибудь дома, на которые гости являлись со своей едой; обмен приветствиями на улице нередко превращался в затяжной треп. После Четырнадцатого октября в течение многих месяцев бары были набиты до отказа; счета за телефон составляли гигантские суммы. Постепенно многие из тех, кто пережил трагедию, утихомирились, а у Кевина тяга к ночным посиделкам не проходила, словно некая магнетическая сила тянула его в центр города в поисках единомышленников.

* * *

«Carpe Diem» – скромное заведение, одна из немногих таверн для рабочего люда, переживших на исходе двадцатого века преображение Мейплтона из фабричного городка в спальный район. Сюда Кевин захаживал с молодости, когда это заведение еще звалось «Бар на полпути» и из сортов пива подавали только «Будвайзер» и мичиганское.

Он вошел через дверь ресторана – бар находился в соседнем помещении – и, кивая знакомым, – направился к кабинке в глубине зала, где Пит Торн и Стив Вишьевски увлеченно беседовали о чем-то за кувшином пива, передавая друг другу за столом какой-то блокнот. В отличие от Кевина, у обоих дома были жены, но обычно в «Carpe Diem» они приходили намного раньше, чем он.

– Джентльмены, – поприветствовал он их, усаживаясь рядом с возбужденным тучным Стивом, которого, как всегда говаривала Лори, рано или поздно должен хватить удар.

– Не волнуйся, – успокоил его Стив, наполняя чистый бокал остатками из кувшина и протягивая его Кевину. – Сейчас еще принесут.

– Мы тут список просматриваем. – Пит придвинул к Кевину блокнот. На верхнем листе он увидел рисунок бейсбольной площадки; на некоторых позициях были начерканы имена игроков, на некоторых стояли вопросительные знаки. – В принципе не хватает только центрального принимающего и игрока первой базы. Ну и еще парочку запасных – для страховки.

– Четыре-пять новых игроков, – заключил Стив. – Найдем, пожалуй, а?

Кевин внимательно рассматривал рисунок.

– А что с тем доминиканцем, про которого ты мне говорил? Муж твоей домработницы?

Стив покачал головой.

– Гектор – повар. Вечерами он работает.

– Он мог бы в выходные играть, – добавил Пит. – По крайней мере, хоть что-то.

Кевин порадовался, что его приятели так серьезно готовятся к софтбольному сезону, который откроется еще только месяцев через пять-шесть. Именно на это он и рассчитывал, когда убеждал городской совет возобновить финансирование программ по организации досуга для взрослого населения, приостановленное после Внезапного исчезновения. Людям нужен повод, чтобы выйти из дома и немного развлечься, посмотреть вверх и увидеть, что небо не рухнуло на землю.

– Было бы неплохо, – сказал Стив, – найти пару хиттеров[40]40
  Хиттер – игрок, отбивающий мяч.


[Закрыть]-левшей. Сейчас в команде одни правши.

– Ну и что? – Кевин одним глотком осушил свой бокал с выдохшимся пивом. – Это ж медленная подача. Здесь это роли не играет.

– Нет, нужно, чтобы б были и те, и другие, – настаивал Пит. – Это сбивает с толку соперника. Майк тем и был хорош. Благодаря ему мы имели дополнительное преимущество.

Команда «Carpe Diem» Четырнадцатого октября потеряла лишь одного игрока – Карла Стенхауэра, посредственного питчера[41]41
  Питчер – игрок, подающий мяч, стоя на горке питчера в центре квадрата.


[Закрыть] и запасного аутфилдера[42]42
  Аутфилдер – игрок в дальней части поля, за пределами области «бриллианта». Его работа заключается в том, чтобы ловить летящие и коснувшиеся земли мячи и как можно скорее передавать их игрокам внутреннего поля.


[Закрыть], – но Майк Уэйлен, их расчищающий[43]43
  Расчищающий – игрок, который является лучшим отбивающим в команде и выходит на биту четвертым по счету.


[Закрыть] и великолепный игрок первой базы, тоже косвенно стал жертвой трагедии. В числе пропавших оказалась его жена, и он до сих пор не мог оправиться от утраты. Вместе с сыновьями на задней стене своего дома Майк написал топорный, почти неузнаваемый портрет Нэнси и все вечера сидел перед фреской, погрузившись в воспоминания о супруге.

– Я разговаривал с ним несколько недель назад, – сообщил Кевин. – Вряд ли он будет играть в этом году. Говорит, не может себя заставить.

– Постарайся его уговорить, – сказал Стив. – Среднее звено у нас слабовато.

Официантка принесла новый кувшин и наполнила их бокалы. Они выпили за свежую кровь и удачный сезон.

– Как было бы здорово снова выйти на поле, – произнес Кевин.

– Еще бы, – согласился Стив. – Без софтбола весна – не весна.

Пит поставил бокал на стол и глянул на Кевина.

– Мы хотели обсудить еще один вопрос. Помнишь Джуди Долан? Кажется, она с сыном твоим в одном классе училась.

– Конечно. Она была кетчером[44]44
  Кетчер – игрок, ловящий мячи, брошенные ему питчером, а также те, что бросают ему во время розыгрыша полевые игроки.


[Закрыть], так? Вроде даже входила в символическую сборную округа?

– В сборную штата, – поправил его Пит. – Выступала за команду университета. В июне оканчивает университет и на все лето возвращается домой.

– Для нас она была бы ценным приобретением, – заметил Стив. – Заняла бы мое место на основной базе, а я перешел бы на первую. Это решило бы кучу проблем.

– Так, стоп, – сказал Кевин. – Вы хотите получить смешанную лигу?

– Нет, – ответил Пит, обменявшись настороженным взглядом со Стивом. – Этого мы точно не хотим.

– Если в мужской лиге по софтболу есть игроки-женщины, значит, это уже смешанная лига.

– Нам не нужны женщины, – объяснил Стив. – Нам нужна одна только Джуди.

– Нельзя устраивать дискриминацию, – напомнил им Кевин. – Если примем одну женщину, придется принимать всех.

– Это не дискриминация, – возразил Пит. – Мы просто сделаем исключение. К тому же Джуди здоровее, чем я. Если не приглядываться, даже не сообразишь, что она – девчонка.

– Ты когда-нибудь играл в смешанный софтбол? – спросил Стив. – Это примерно так же увлекательно, как «Твистер» с участием одних только мужиков.

– В европейском футболе это практикуют, – сказал Кевин. – И ничего.

– Так то ж футбол, – протянул Стив. – В него играют одни сопляки.

– Извините, – сказал Кевин. – Либо берете в команду Джуди Долан, либо играете в мужской лиге. Что-то одно.

* * *

Под мужскую уборную было отведено тесное помещение – сырая комнатка без окон, с раковиной, сушилкой для рук, корзиной для мусора, двумя расположенными впритык писсуарами и туалетной кабинкой, – в котором теоретически могли бы одновременно уместиться пять человек. Обычно такое бывало только поздно вечером, когда посетители уже настолько упились пивом, что нет мо́чи ждать своей очереди, да и к тому времени все уже достаточно веселы и преодоление препятствий воспринимают как развлечение. Правда, сейчас весь туалет был в распоряжении Кевина, – по крайней мере, он мог бы так считать, если б с фотографии в рамке, висевшей над двумя писсуарами, на него не смотрело дружелюбное лицо Эрни Костелло. Эрни, пузатый мужик с отвисшими, как у моржа, усами, некогда работал барменом в «Баре на полпути». Стену вокруг портрета украшали граффити – душевные надписи, оставленные его друзьями и бывшими клиентами.

Нам не хватает тебя, приятель.

Ты был лучший!!!

Без тебя уже не то

Ты в наших сердцах…

Двойную порцию!

Кевин не поднимал головы, стараясь игнорировать молящий взгляд бармена. Он никогда не был поклонником памятных знаков, которые стали появляться по всему городу после Внезапного исчезновения. И неважно, какими они были – скромными: цветочная композиция у обочины дороги, имя, выведенное пальцем на грязном заднем стекле автомобиля, – или большими и яркими: горка плюшевых медведей в палисаднике перед домом, где некогда жила маленькая девочка, или вопрос «ГДЕ ДОННИ?», выжженный на траве по всей длине школьного футбольного поля. Он просто считал, что незачем постоянно напоминать об ужасном непостижимом событии – это не нормально, приносит только вред. Потому-то он и настаивал на проведении Дня героев. Лучше уж направить людскую скорбь в ежегодное поминальное мероприятие, отчасти снять повседневное напряжение с уцелевших.

Кевин вымыл руки, потер их одну о другую под бесполезной сушилкой, думая о том, что, пожалуй, в идее Пита и Стива пригласить в команду Джуди Долан есть рациональное зерно. Как и его приятели, он предпочитал играть в чисто мужской лиге, где не было необходимости следить за своей речью и стараться не врезаться в кетчера, пытаясь прервать короткий пас на «пластине». Но, по-видимому, рассудил Кевин, найти достаточно игроков для серьезной лиги – в нынешних условиях непосильная задача, так что, возможно, альтернативный вариант – забавная смешанная команда. Это выход из положения, и благо для многих.

* * *

На выходе из уборной Кевин буквально налетел на Мелиссу Халлберт. Прислонившись к стене в темной нише, она ждала своей очереди в дамскую комнату, которая была одноместной. Позже он сообразил, что, скорей всего, их встреча не была случайной, но в тот момент это выглядело как случайность. Мелисса изобразила удивление и, неожиданно для Кевина, бурную радость.

– Кевин. – Она чмокнула его в щеку. – Ну надо же! Где ты прячешься?

– Мелисса. – Он постарался поприветствовать ее так же тепло. – Давненько не виделись, а?

– Три месяца, – сообщила она. – Как минимум.

– Три месяца? – Он сделала вид, будто мысленно подсчитывает, сколько времени прошло с их последней встречи, потом крякнул в притворном изумлении. – Ну и как ты жила все это время?

– Нормально. – Мелисса пожала плечами, давая понять, что «нормально» – это преувеличение. С минуту она пытливо смотрела на него с беспокойством во взгляде, затем спросила: – Ты не против?

– Не против чего?

– Не против того, что я здесь?

– Нет, конечно. С чего бы?

– Ну, не знаю. Просто подумала… – Она улыбалась, но тон у нее был нервный.

– Нет, что ты, – заверил он ее. – Что за глупости! Из женского туалета вышла немолодая женщина.

Тихо извинившись, она бочком прошла мимо, оставив после себя шлейф сладких духов.

– Я у стойки бара, – доложила Мелисса, тронув его за руку. – Если надумаешь угостить меня…

Кевин вздохнул виновато.

– Я здесь с приятелями.

– Один бокал, – сказала она ему. – Ты ведь мой должник.

Он должен был ей гораздо больше, чем бокал спиртного, и они оба это знали.

– Ладно, – согласился он. – Договорились.

* * *

Мелисса была одной из трех женщин, с которыми он пробовал встречаться с тех пор, как его жена ушла из дома, и единственной его ровесницей. Они знали друг друга с детства – в школе Кевин учился на класс старше нее, – и летом, перед тем, как он пошел в выпускной класс, у них даже случился короткий роман – на одной вечеринке со спиртным, когда они, поднабравшись, оказались друг у друга в объятиях. Вышло это случайно – у него была девушка, у нее – парень, но их возлюбленные разъехались на каникулы, – и закончилось не так, как он хотел бы. Мелисса в ту пору была красотка – цветущая рыжеволосая веснушчатая девушка с самыми отпадными, по всеобщему признанию, сиськами во всей школе. Кевину удалось положить ладонь на ее левую грудь, но через пару волнительных секунд Мелисса уже убрала его руку.

«В другой раз, – сказала она, с искренним, как ему показалось, сожалением в голосе. – Я обещала Бобу, что буду хорошей девочкой».

Но другого раза не представилось – ни в то лето, ни в последующие четверть века. Боб и Мелисса оставались неразлучны в школе и в колледже и в конце концов поженились. Они уехали из города, переселяясь с места на место, но потом все же вернулись в Мейплтон – как раз в то время, когда сюда же со своей семьей перебрался и Кевин. Тому тогда было всего два года – столько же, сколько младшей дочери Мелиссы.

Пока дети были маленькими, они частенько виделись – на детских площадках, на школьных мероприятиях, на благотворительных ужинах. Между ними не было близких отношений – они никогда тесно не общались, при встречах обменивались лишь дежурными фразами, касающимися детей, – но у них была одна общая маленькая тайна, они оба помнили тот летний вечер, оба знали, что отказались от интересного варианта.

* * *

В результате он заказал для нее три бокала виски: первый – чтобы вернуть долг; второй – потому что забыл, как легко с ней общаться; третий – потому что приятно было потягивать бурбон, ощущая тепло ее ноги, прижимающейся к его ноге – именно так он и угодил в переплет в прошлый раз.

– Что-нибудь слышно от Тома? – спросила Мелисса.

– Несколько месяцев назад прислал письмо по электронке. Так, пару слов.

– Где он сейчас?

– Точно не знаю. Кажется, где-то на западном побережье.

– Но у него все хорошо?

– Вроде бы.

– Я слышала про святого Уэйна, – сказала она. – Ну и скотина.

Кевин покачал головой.

– Не пойму, о чем вообще думает мой сын. Лицо Мелиссы омрачилось, на нем появилось выражение материнской озабоченности.

– Сейчас трудно быть молодым. В наше время было по-другому. Мы, можно сказать, жили в «золотом веке». Просто тогда этого не понимали.

Кевин хотел возразить из принципа – многие, он был уверен, воспринимали свою молодость как своего рода «золотой век», – но в данном случае Мелисса была права.

– А как Брианна? – спросил он. – Как у нее дела?

– Нормально. – Мелисса будто пыталась убедить в этом саму себя. – Во всяком случае, лучше, чем в прошлом году. Парень у нее появился.

– Это хорошо. Мелисса пожала плечами.

– Они познакомились этим летом. В какой-то группе уцелевших. Сидят кружком и рассказывают друг другу о том, как им тоскливо.

* * *

В их прошлую встречу в «Carpe Diem» – в тот вечер, когда из бара они ушли вместе, – Мелисса много говорила о своем разводе, получившем в городе скандальную огласку. После почти двадцати лет брака Боб бросил ее ради молодой женщины, с которой познакомился на работе. Мелиссе тогда было едва за сорок, но ей казалось, что жизнь ее кончена, что от нее избавились, как от старого автомобиля, ржавеющего на обочине.

Помимо алкоголя искру жизни в ней поддерживала ненависть к женщине, которая увела у нее мужа. Джинни было двадцать восемь. Стройная, спортивного телосложения, она работала у Боба помощницей. Они поженились сразу же, как был оформлен развод, и попытались создать семью. Правда, Джинни никак не удавалось забеременеть, однако для Мелиссы это служило слабым утешением. Ее приводила в ярость сама мысль о том, что Боб хочет детей от другой женщины. Еще больше бесило ее то, что ее собственным детям Джинни нравилась. По поводу отца они охотно злословили, называя его лживым ублюдком, но о его новой жене отзывались исключительно как о «приятной женщине». Словно в подтверждение их характеристики, Джинни неоднократно предпринимала попытки примириться с Мелиссой – написала ей несколько писем, в которых извинялась за причиненные страдания и просила прощения.

«Я просто хотела тихо-мирно ее ненавидеть, – возмущалась Мелисса. – А она не позволила мне даже этого».

Мелиссу раздирал столь испепеляющий гнев, что Четырнадцатого октября – после того, как она убедилась, что ее дети целы и невредимы, – всем ее существом завладела одна мысль – безумная, не выраженная словами надежда, что Джинни оказалась в числе жертв трагедии, попросту исчезла с лица земли. Боб будет страдать, как страдала она; значит, они будут квиты. Она даже не исключала возможности, что, при сложившихся обстоятельствах, сумеет принять его назад, и тогда они попробуют начать все сначала, найдут способ вернуть то, что утратили.

– Представляешь, до чего я была зла? – говорила Кевину Мелисса.

– У всех возникали подобные мысли, – напомнил он ей. – Просто не каждый из нас способен это признать.

Разумеется, исчезла не Джинни. Испарился Боб, пока поднимался на лифте с автостоянки рядом со своим офисом. В тот день телефоны и Интернет работали с перебоями, и Мелисса узнала об исчезновении бывшего мужа лишь ближе к девяти часам вечера, когда Джинни сама появилась на пороге ее дома с этим печальным известием. Она казалась обескураженной и заторможенной, как будто только что очнулась после долгого дневного сна.

«Бобби нет, – бормотала она снова и снова. – Бобби нет».

– И знаешь, что я ей сказала?

Мелисса закрыла глаза, словно гоня от себя то воспоминание.

– Я сказала: «Вот и прекрасно. Теперь ты знаешь, каково это».

* * *

С течением времени что-то меняется, что-то нет. Веснушки на лице Мелиссы поблекли, волосы потеряли яркость. Лицо пополнело, фигура утратила былую выразительность. Но голос и глаза остались прежними. Казалось, девушку, которую он знал, поглотило тело немолодой женщины. Это была Мелисса и в то же время не она.

– Зря ты мне не позвонил. – Мило надув губки, она положила руку ему на ногу. – Целое лето потратили попусту.

– Мне было стыдно, – объяснил он. – Я ведь тебя разочаровал.

– Ничего подобного, – заверила она его, длинными ногтями выводя загадочные узоры на ткани его джинсов. В расстегнутом вырезе ее серой шелковой блузки виднелся кружевной край бордового бюстгальтера. – Подумаешь, с кем не бывает.

– Не со мной, – упирался Кевин. Вообще-то он лгал. Подобный позор он пережил с Лиз Ямамото, двадцатипятилетней студенткой-выпускницей, с которой познакомился по Интернету, потом – с тридцатидвухлетней Венди Холси, помощником юриста и бегуньей на марафонскую дистанцию, но тогда свое бессилие он списал на беспокойство, вызванное молодостью его партнерш. Неудача с Мелиссой, которой трудно было найти объяснение, расстроила его гораздо сильнее.

Они пришли к ней домой, выпили по бокалу вина, потом поднялись в спальню. И он чувствовал себя замечательно, непринужденно, естественно, абсолютно на своем месте – как будто они доводили до конца то, что начали еще в школе – до самого последнего момента, когда вдруг жизненные силы покинули его. Это было поражение другого масштаба – удар, от которого он до сих пор не оправился.

– В первый раз с новым партнером всегда стрессуешь, – сказала Мелисса. – Никогда не получается как надо.

– У тебя большой опыт, да?

– Ты уж поверь мне, Кевин. Во второй раз – блеск. Он кивнул, готовый принять это за общее правило, хотя в то же время мог бы поспорить, что сам он наверняка станет исключением, доказав обратное. Потому что даже сейчас, когда Мелисса подушечкой большого пальца слегка касалась его промежности, он не ощущал ничего, кроме притупленного беспокойства, смутного чувства вины, что возникает у женатого мужчины, показавшегося на публике с другой женщиной. И не важно, что жена от него ушла или что люди его возраста – кто-то из них состоял в браке, кто-то нет – постоянно заводили интрижки в «Carpe Diem», ибо теперь царили более свободные нравы, чем раньше. Будто его совесть застряла в прошлом, скованная условностями, которых больше не существовало.

– Не знаю. – Кевин грустно улыбнулся, пытаясь донести до нее, что он не имеет в виду ничего личного. – Вряд ли из этого что-то выйдет.

– У меня есть таблетки, – шепнула она. – Они настроят тебя на нужный лад.

– В самом деле? – Кевин был заинтригован. Он думал о том, чтобы попросить врача выписать ему что-то возбуждающее, но так и не набрался смелости. – Где ты их достала?

– Это не проблема. Не у тебя одного такие трудности.

– Ха. – Он опустил взгляд в вырез блузки Мелиссы. Ее груди, в отличие от лица, все еще были усыпаны веснушками. Он с нежностью вспоминал, какие они были в их последнюю встречу. – А что, может, и получится.

Мелисса приблизила к нему свое лицо, так что они едва не касались носами. От ее волос исходил приятный запах – едва уловимый аромат миндаля и жимолости.

– Если твоя эрекция продержится более четырех часов, – сказала она, – мне, пожалуй, потребуется передышка.

* * *

Забавно. Едва Кевин узнал, что, в случае надобности, можно прибегнуть к фармацевтическим препаратам, он понял, что, скорей всего, обойдется без них. Почувствовал это еще до того, как они покинули бар, и по дороге к дому Мелиссы оптимизма в нем только прибывало. Приятно было идти по темной, обсаженной деревьями улице, держась за руки с привлекательной женщиной, которая ясно дала понять, что желает видеть его в своей постели. И ему стало еще приятнее, когда она остановила его перед начальной школой Бейли, прижала к дереву и прильнула к нему в долгом страстном поцелуе. Он уже и не помнил, когда последний раз испытывал это особенное двоякое ощущение: спереди на него мягко давит теплое женское тело, сзади в спину впивается холодная шероховатая кора дерева. «На втором курсе? – прикинул он. – Дебби Дероза?». Мелисса плавно покачивала бедрами, то и дело потираясь о него. Млея от наслаждения, он обхватил ладонью ее ягодицу. Она была мягкая, женственная и приятной тяжестью осела в его руке. Мелисса издала мурлыкающий звук, выделывая языком пируэты у него во рту.

«Беспокоиться не о чем, – думал он, представляя, как они вдвоем предаются любовным утехам на полу в гостиной: Мелисса на нем верхом, сам он возбужден, как мальчишка. – Все в порядке».