Текст книги "Стеклянная республика"

Часть II. На голову выше

Глава 11

Уткнувшись лбом в окно, Кара изучала город, плывущий под неподвижными, словно каменными, облаками. Мужчины и женщины наводнили тротуары, толкаясь, прогуливаясь, смеясь в мобильники, уплетая бутерброды и жареную курицу из картонок навынос, или просто брели, погрузившись в себя, опустив головы и засунув руки в карманы. Они почти не отличались бы от лондонцев, если бы не жутковатая симметрия разделенных надвое лиц. Проходя мимо окон, они не отбрасывали отражений, словно город населяли вампиры. Местные не обращали никакого внимания на лондонцев, идущих по городу, отражавшемуся в их зеркалах, по городу, который Кара называла родным.

Однако большинство пешеходов не были совершенно симметричными. Как и у капитана Корбина, с одной или с другой стороны у них можно было заметить пришитые отличия: клочки более светлой или более темной кожи, родинки или шрамы, всегда отделенные от соседних участков окантовкой из серебряной нити. У некоторых было по нескольку таких заплаток, и Кара подметила, что эти шли чуть прямее и увереннее остальных. Капитан Корбин скакал за автомобилем на своей спеленатой лошади, сквозь стекло доносилось цоканье копыт.

Над ними нависали растянутые и исковерканные здания: искаженные отражения тех, что остались дома. Старый паб «Черный монах» возвышался готическим кошмаром; «Огурец» растянулся в стеклянную слезу. Кара вздрогнула. Как будто Лондон, каким она его знала, потек под дождем.

Они проезжали супермаркеты и кафе, знакомые Каре, только с вывесками, отраженными в Лондоне-за-Стеклом задом наперед, но среди этих незнакомых знакомцев попадались и магазины, которых Кара раньше не видела. Например, магазинчик с серебряной на черном вывеской, демонстрирующей бестелесную улыбку. Девушка потрудилась «перевести» отзеркаленную надпись: «Фалкрум и Скрутт: Агенты Красоты». В витринах стояли фотографии женщин в сверкающих побрякушках с кривыми носами или большими розовым родинками на щеках. Центр экспозиции занимал миниатюрный сундучок, где, уткнувшись в мягкую бархатную подкладку, лежали три элегантно расположенных правых уха разного оттенка.

Они проезжали мимо узкого переулка, и Кара впилась в него внимательным взглядом, чувствуя, как сжимается горло. «Каттнер-клоуз, EC1», – гласил эмалированный знак. Название, как и саму улицу, Кара не узнала.

А должна была.

В своем Лондоне Кара миллион раз блуждала туда-сюда по этим тротуарам по дороге в папин офис или обратно; они стали дополнением сети ее тайных проходов, ее мира.

По телу пробежал холодок, и девушка завертелась из стороны в сторону, глядя в окна. На нее обрушивалось все больше и больше непривычных деталей, все больше и больше неправильностей: пропавший магазин, или здание, здесь стертое с лица земли, но по-прежнему стоящее в Лондоне; ряд фасадов не прерывался там, где следовало находиться Годлимен-стрит. Это отражение Лондона оказалось не просто искаженным, а местами перестроенным, топографически измененным.

«Он не соответствует», – поняла девушка, и желудок скрутило. Она рассчитывала, что Лондон, который она знала, послужит картой Лондона-за-Стеклом, но просчиталась. А без карты Кара не имела понятия, как найти Фростфилдскую среднюю школу – если она здесь вообще существовала.

В городе с восемью миллионами жителей и площадью более шести сотен квадратных миль комната с кровавым отпечатком руки могла оказаться где угодно.

«Двадцать одни сссутки, – прошептал маслянисто-шелковый голос Джонни Нафты у нее в голове. – Двадцать одни».

Водитель продолжал украдкой посматривать на Кару, а потом снова отводил взгляд. Вот он, откашлявшись, открыл рот, словно собирался что-то сказать, но в последний момент передумал. Почесал затылок и громко вздохнул, потом покрутил зеркало заднего вида, пока не поймал ее отражение. Самой девушке оно его не показало.

– Слушайте, вы в порядке? – спросила Кара.

– Ох, разорви меня граната! – начал он. – Я что, пялился? Ох, Богово Зеркало, простите… извините, мэм, я просто… – водитель стушевался и даже слегка сник на своем сиденье. – Простите меня? – смущенно спросил он.

Кара моргнула:

– За что?

– Ну, за мою лексику, леди Хан, прежде всего… знаю, я не должен разговаривать с Зеркальной Графиней подобным образом… просто…

– Да?

– Ну, просто я так рад, мэм, – его улыбка выглядела вороватой, словно улыбнуться Каре считалось вольностью, которую простой водитель едва ли мог себе позволить. – Конечно, все рады, но особенно мы с женой. Спасибо Маго, что те Безликие отбросы не сделали… ну, то, что все говорили.

– Э-э… спасибо… – пробормотала Кара.

– Ох, без проблем, мэм. Мы так от вас фанатеем. Да я просто ни одного человека не знаю, кто бы не фанател.

– Уверена, что такие найдутся, – в недоумении рассмеялась Кара.

– Конечно, нет, – улыбаясь, возразил водитель. – С таким-то лицом? Если позволите, мэм, да кто вас не любит? И не только из-за внешности… хотя ясно, что она важна и так свежа, если позволите. Со всеми этими простроченными щеками и швами, последнее время вошедшими в моду, здорово знать, что кто-то выглядит гораздо круче, но…

– Но?..

– Ну, всем нам кажется, что мы вас знаем.

– А вы знаете? – Кара ощутила щемящее чувство, что водитель знает девушку, за которую ее принимает, лучше нее.

– О да, мэм, – кивнул он. – Лицо Стеклянной Лотереи? Особенно сейчас, в преддверии Ночи Розыгрыша, когда вы и в телике и везде, кажется, что я вижу вас чаще собственных детей! Не то чтобы нам это не нравилось, конечно, – поспешно добавил он. – В смысле, вон – взгляните на них.

Он ткнул большим пальцем в окно, и Кара выглянула на улицу.

Неровная очередь подростков растянулась, должно быть, ярдов на сто от невзрачной двери.

Неоновые трубки над притолокой свернулись в слово: «яаньлепьлакС». Рядом с дверью к кирпичам была прикреплена фотография улыбающейся леди Парвы Хан, распечатанная на листе А4.

– Некоторые занимают очередь с вечера. Чтобы изменить внешность, – любезно объяснил водитель. – Я видел, какими они выходят. И это еще дешевое заведение, правит не слишком хорошие шрамы, и все равно вон какой хвост. Моя маленькая дочурка умоляет об этом уже не одну неделю, но мы не можем себе этого позволить, и вообще, может, я старомоден, но, мне кажется, девять – слишком нежный возраст, чтобы резать лицо. Я все обещаю ей, что через годик…

Кара проводила скальпельную взглядом. Из двери вышла длинноволосая девушка в пуховике. Кара не видела ее лица, но слышала одобрительные возгласы, просачивающиеся сквозь стекло. Остальные подростки в очереди «давали ей пять» и похлопывали по спине. Высокий темнокожий парень оторвался от подпираемой им стены и неистово обнял девушку, оторвав от земли и кружа. Через плечо юноши Кара разглядела, что лицо девушки было просто пустым белым пятном. Каре потребовалось несколько секунд, чтобы понять: это бинты.

Водитель обернулся и посмотрел на нее:

– Маго! – Он пробормотал имя, как привычное богохульство. – И все это, чтобы выглядеть, как вы… что значит быть законодательницей моды!

Они переехали Лондонский мост, взяли налево за вокзалом, под другим рекламным щитом с Кариным лицом и подъехали к тротуару под вздыбившимся над ними «Осколком». В этом искаженном городе он напоминал волнистый стеклянный сталагмит с теряющейся в небе вершиной.

– Снова во дворце, а, графиня? – водитель повернулся и подмигнул.

Кара инстинктивно вжалась в кожаное сиденье, когда капитан Корбин спешился и распахнул дверь.

«Помни, – сказала она самой себе, – ты – аристократка. Иди, словно ты здесь хозяйка».

Выходя из машины, девушка натянула, как она надеялась, подходящую ситуации снисходительную улыбку, чувствуя, как дергаются шрамы на рту.

По вестибюлю «Осколка» разносились щелчки шагов и журчание изысканных водных диковин. Безукоризненно одетые чиновники, сжимая папки, спешили то в одну, то в другую сторону, но в полированном гранитном полу отражалась только она. Место напоминало мажорную библиотеку: никто не говорил, кроме как шепотом.

Корбин проводил Кару до лифтов. Последний справа охраняли двое громил с непокрытой головой, но в такой же черной броне и с прижатыми к груди автоматами. Открытая дверь ожидала ее.

Корбин указал рукой, и девушка вошла внутрь. На панели торчала одна-единственная неподписанная кнопка. Кара поняла, что мужчина за нею не последовал, только когда подняла взгляд.

– Вы не идете? – уточнила она.

Корбин нахмурился, лоб его симметрично сморщился.

– У вас все-таки провалы в памяти? Никто не поднимается на девяностый без приглашения сенатора. За этим Макс с Бруно и следят. – Он указал на охранников у лифта, покрасневших и сияющих от ее августейшего внимания, обращенного на них.

– Не волнуйтесь, вы в полной безопасности. Она знает, что вы придете. Кроме того, мне нужно допросить то жалкое отребье, что вас похитило.

– Он меня не похищал! – в который раз возмутилась Кара.

Корбин окинул ее сочувственным взглядом:

– При всем уважении, мэм, если вы не можете вспомнить, то откуда вам знать? – Наклонившись к лифту, он нажал на кнопку, одаривая девушку успокаивающей улыбкой. – Все позади, леди Хан. Добро пожаловать домой.

Стальные двери бесшумно закрылись, и Кара осталась одна. Лифт начал ускоряться, заложило уши, в животе поднялся болезненный вихрь. Она выдохнула. Сердце трепетало, словно крылышки насекомых. «У них нет причин в тебе сомневаться», – сказала она себе.

Ей пришло в голову притвориться Парвой под влиянием момента. Местные сами так решили, а она не стала спорить. Теперь она поняла, что обман может дорого ей обойтись, но выбора, придерживаться ли его дальше или нет, не стояло.

«Подведем итоги, – сказала она себе, пытаясь подавить панику. – Не может же всё быть настолько плохо, как кажется».

Но всё было именно так.

Кара находилась в неуправляемом металлическом ящике, направляясь на встречу с женщиной, которая, принимая во внимание обычное значение слова «сенатор», вероятно, была одним из влиятельнейших людей в Лондоне-за-Стеклом. «Никто не поднимается на девяностый без приглашения». Она подумала о Максе и Бруно, ожидающих на дне шахты, во всей их мускулистой вооруженной красе. Упоминать, что она проникла сюда под ложным предлогом, явно не следовало.

Вот только признаться ей мешало нечто большее, чем страх. В голове звучал Парвин голос: «Они всегда мне улыбаются, но иногда я вижу улыбку, а иногда – зубы. Думаю, они хотят сделать со мной что-то нехорошее». Что если кто-нибудь во дворце знал об исчезновении Парвы? Что если они были в этом замешаны? Очевидно, это были люди, с которыми она работала. Пока Кара не узнает больше, за стеклом оставалось только два человека, которым она могла доверять, и оба носили ее лицо.

Кара могла быть одна, чуть не утонувшая и тошнотворно заблудшая, но «графиня Парва Хан» имела здесь вес: ее лицо украшало высотки, а имя открывало любые двери. Ради надежды найти зеркальную сестру Каре предстояло воспользоваться этой властью.

«Ты – графиня Парва Хан, – повторяла она себе. – Ты – графиня Парва Хан».

И только на задворках ее разума ей отвечал шепот: «Это все та же ты, Кара».

Кара заставила его замолчать.

Она почувствовала нутром, как лифт замедлился. Двери отворились, и девушка ахнула.

Глава 12

Чирикали птицы, жужжали насекомые.

Там, где через купол пробивалось солнце, ярко светились зеленые с белыми краями листья. Кара озиралась, сбитая с толку сменой обстановки. Она попала наружу? Это сад на крыше? Услышав, как за спиной закрываются двери, девушка обернулась. Маленькая будочка, вмещавшая лифт, почти полностью скрывалась пышным ковром плюща.

Сквозь листву Кара увидела отблеск света на чем-то металлическом и устремилась туда. Шлепая ногами по влажной траве, она продиралась сквозь папоротник и аккуратно подстриженные кусты, пока затылка не коснулся луч света, теплый и мощный, сфокусированный оконным стеклом. Подняв глаза, Кара увидела сквозь кроны деревьев нависшую над нею остекленную стену, сходящуюся в точку на вершине потолка. Макушку небоскреба венчала массивная стеклянная пирамида – идеальная теплица – и кто-то разбил в ней английский загородный сад.

Подстриженные газоны окружали аккуратно подстриженные розовые кусты и клумбы, засаженные всевозможными цветами, названий которых Кара даже не знала. Старая, покрытая лишайником статуя стояла возле гравийной тропинки, вьющейся между розами. Ветви над головой ломились от листьев; девушка догадалась, что в них, наверное, скрыта система полива. Кара глубоко вдохнула, и ощутила, как запах цветов и травы придает ей сил.

Деревянные двери, скрытые кустами, распахнулись, и в сад вошла женщина. Кара смущенно стояла, рассматривая незнакомку, как и она – ее. Костюм и собранные в строгий пучок волосы оказались одинакового серого, словно зимнее небо, цвета. Помятое, как чашечка физалиса, лицо покрывали морщины. Девушке потребовалось несколько секунд, чтобы понять: на лице женщины нет серебристых стежков, а морщины на его левой стороне не повторяют морщин на правой. Почему-то от этого по Кариной спине пробежал холодок. Женщина оказалась несимметричной. Она была точной копией кого-то из Кариного Лондона, созданной бесконечными отражениями, пойманными между двумя зеркалами, со всеми различиями и отклонениями, свойственными настоящим людям. Она была чьим-то зеркальным близнецом, как Парва для Кары. Представительницей Зеркальной знати. Зеркалократкой.

«Итак, – подумала Кара, – наверное, это и есть сенатор Кейс».

Женщина шагнула вперед. Ее взгляд блуждал по Кариному лицу, словно фиксируя каждую деталь. Рука сенатора медленно потянулась ко рту, будто испугавшись, что следующий вдох может разрушить мгновение. Она сделала еще один неуверенный шаг, потом еще, а потом, хрустя гравием, пробежала оставшееся расстояние и заключила Кару в горячие объятия.

– Ох, Маго, – пробормотала она трепещущим голосом. – Ох, слава Маго, ты цела. Ты цела.

Женщина замолчала, и они все стояли и стояли. Наконец, она выпрямилась и неуверенно положила руки Каре на плечи, словно удерживать ее было пристрастием, от которого не так-то просто отказаться. Кара попыталась завязать разговор:

– Сад великолепен, сенатор Кейс, – в конце концов, выдавила она. «Ого, Кара. Остроумно».

– Сенатор? – женщина недоуменно нахмурилась. – С каких пор мы перешли на официоз, графиня? – Она рассмеялась. – Ты же знаешь, Парва, что можешь называть меня Мэгги, когда мы одни. И можешь приходить в сад, когда захочешь, если тебе здесь нравится.

– Спасибо. Здесь… очень умиротворяюще, – ответила Кара, умудрившись слабо улыбнуться. «Чудесно. Ослепительно глупо. Продолжай в том же духе».

Сенатор Кейс снова рассмеялась легким заразительным смехом:

– Умиротворяюще? Лучше и не скажешь. Это помогает мне не сойти с ума в такие дни, как сегодня.

Кара почувствовала приязнь к этой женщине; она обладала окаймленной теплом строгостью, словно учитель, против опеки которого ты на самом деле не возражаешь.

– Почему? – спросила она. – Что случилось?

Улыбка сенатора скривилась:

– Очередное нападение: прошлой ночью Безликие разгромили вокзал Ватерлоо, сразу после прибытия зеркалограционного поезда. Похищены пятьдесят два новых иммигранта – прямо из пограничного пункта. Полагаю, теперь они умрут – их лица содрали и продали на Черном рынке. – Она устало вздохнула. – Это четвертый налет за два месяца – террористы смелеют с каждым днем. Корбин – превосходный офицер, и я знаю: он делает все, от него зависящее, и тем не менее… – Женщина покачала головой, словно бы отгоняя образы, и улыбнулась Каре. – То, что тебя нашли, – лучшая новость, принесенная им, за долгое время. – Ее черты тронуло беспокойство. – Мне сказали, ты многого не помнишь.

Покачав головой, Кара напряглась, но сенатор Кейс ободряюще улыбнулась:

– Неважно. Уверена, это от потрясения. Память еще вернется. По крайней мере, ты не ранена… и у нас по-прежнему есть это, а? – Она подняла руку и нежно погладила Карину щеку. – Хочешь головокружительную новость? Мы были так заняты, разыскивая тебя, что даже не отменили завтрашнюю фотосессию. Как думаешь, справишься? Я пойму, если ты откажешься, но мне показали платье, и оно потрясающее – хочу сказать, хоть я и циничная старая кошелка, но даже мое сморщенное сердце забилось чуть сильнее при мысли, что я увижу тебя в нем.

– Фотосессия? – осторожно переспросила Кара.

– Финальные снимки для рекламы Лотереи, помнишь? Всё заказали заранее, до Ночи Розыгрыша – неделя, а я думала… – воодушевление сенатора улетучилось вместе со словами, а лицо вдруг сморщилось. – Я думала, они уничтожили тебя, Парва, – призналась женщина. – Когда увидела то видео и услышала, что ты пропала… Думала, они уничтожили нас.

Кара почувствовала, как желудок перевернулся, и в голове мелькнула картина кровавого отпечатка на полу туалета.

– Какое видео? – переспросила она.

Кейс выдержала ее пристальный взгляд. Кара смотрела, как двойной подбородок дернулся, когда она сглотнула. Затем женщина молча сунула руку в пиджак и вытащила телефон с сенсорным экраном. Несколько легких взмахов пальцами – и она протянула его Каре.

Крошечные динамики непрерывно разражались низким стоном. Видео было темным и зернистым, снятым одной неподвижной камерой в подвале или, может, на чердаке. Каре удалось различить на небольшом экране три фигуры. Двое смотрели в камеру; на них были черные толстовки с натянутыми капюшонами и темные банданы, прикрывающие носы и рты, словно у детей из Кариного района, игравших в гангстеров. Один из них держал что-то темное, и Кара потрясенно подскочила, когда поняла, что это пистолет.

Девушка вспомнила, что сказал Меннетт в доке: «Вы закрыли лицо… Подумал, вы – повстанец».

Третий человек сидел между двумя другими спиной к камере. Насколько Кара могла видеть, он был обнажен. Его привязали к стулу голубой нейлоновой веревкой, да так крепко, что кожа выпирала между деревянными рейками спинки.

Кара посмотрела на часы, отсчитывающие секунды в углу кадра. Из всех звуков оставался лишь тонкий стон, доносящийся из динамика, – единственный признак того, что запись прокручивается, настолько неподвижными казались фигуры на экране.

Минуту спустя одна из фигур в капюшоне, наконец, заговорила:

– Мы – Безликие.

Кара видела, как губы двигаются под тонкой тканью банданы. Голос говорящего был искажен, словно кто-то намудрил со звуком, монтируя фильм:

– Мы невидимы, но нас услышат. Мы можем стать кем угодно. Можем находиться где угодно – и мы везде. Это не требование. – Фигура в капюшоне жестом указала на человека на стуле. – Это демонстрация.

При слове «демонстрация» человек на стуле дернулся, еще сильнее натягивая веревки. Говорящий стиснул его плечо, и стоны резко прекратились, сменившись хриплым испуганным дыханием.

– Мы научили его смотреть внутрь себя, и теперь он все понял. Он внес свой вклад – и весьма щедрый – в наше дело.

Кара почувствовала, как ее собственная кожа натягивается. Девушка вдруг остро ощутила свои шрамы, словно они ползали по лицу, как личинки.

Человек в капюшоне наклонился поближе к камере. Его глаза поблескивали в тусклом свете комнаты, и Кара увидела радужки – голубые с коричневыми и золотыми крапинками, расположенными совершенно симметрично.

– Тирании Зеркальной Лотереи придет конец, – провозгласил террорист, и ножки стула чиркнули по полу, когда он развернул обнаженного мужчину к камере.

Каре захотелось закричать, но исполненный муки крик стал в горле комом, лишая дыхания.

Прилипшие ко лбу волосы обнаженного мужчины поблескивали по́том в свете единственной лампы. Но под волосами – там, где следовало находиться лицу, – ничего не оказалось.

У пленника не было лица. Бледная, бескровная кожа покрывала, не прерываясь, всю голову, неглубоко погружаясь в глазницы и мягко поднимаясь туда, где полагалось быть носу. Уши отсутствовали вовсе. На мгновение Кара подумала, что они затянули его лицо тканью телесного цвета, но потом камера приблизила несчастного, и девушка поняла, что видит пот, выступающий из крошечных пор.

Единственной деталью на этой кошмарной кожаной равнине было место, где следовало находиться рту: темное безгубое отверстие с рваными краями, словно его прорезали тупым ножом. Отверстие выглядело не больше ротика младенца, и почему-то именно подобная крошечность казалась худшим на этом крупном взрослом безличии.

Края отверстия ожили, неуклюже растянувшись, и пленник завопил.

– Мы – Безликие, – проговорил, оставаясь за кадром, человек в капюшоне. – А теперь и он тоже.

Экран погас.

Кара почувствовала, как телефон выскользнул из ее разом ослабевших пальцев. Она постепенно начала осознавать солнечный свет, закованный в стекло сад, свежий запах листьев.

Голос сенатора прозвучал строго:

– Несчастный пропал три дня назад, видео проявилось в сети двенадцать часов спустя. Когда ты тоже исчезла, мы… – она на мгновение замолчала, но потом опомнилась, – мы боялись худшего. Я показала тебе запись лишь потому, что ты и сама нашла бы ее в интернете за четыре секунды.

– Кто он? – прохрипела Кара, наконец, обретя голос.

– Джон Вингборо, граф Тафнелл-парка. – Ее голос ухватился за имя. – Джек. Мой племянник. Очень красивый мужчина. Или, по крайней мере, был… Маго знает, сколько бомб и пистолетов обеспечит им его лицо, если они его продали. – Сенатор помрачнела. – Надеюсь, его убили. Это было бы милосерднее.

Кара не стала указывать на очевидное: милосердие явно не возглавляло список приоритетов Безликих.

Кейс приподняла ее лицо за подбородок.

– А теперь послушай, – начала она. – Ты – лицо Зеркальной Лотереи. Ничто и никого в Лондоне-за-Стеклом не охраняют лучше, включая меня и остальных шестерых неугомонных старых пердунов, управляющих этим местом. – Сенатор наклонилась поцеловать Кару в лоб, и та заставила себя не напрягаться.

– Обещаю, – сказала женщина, – то, что случилось с Джоном Вингборо, не случится с Парвой Хан.

Кара кивнула, чувствуя, как холодные коготки стискивают желудок, потому что Парвы Хан здесь не было. И Кейс не могла обещать ничего подобного.