Текст книги "Кто сражается с чудовищами. Как я двадцать лет выслеживал серийных убийц для ФБР"

Но главным фактором послужили как раз упомянутые проповеди с холма. Мэнсон повторял, что старому миру наступает конец, что он поведет своих последователей в секретное убежище в пустыне, где они переждут апокалипсис, а затем выйдут, чтобы вновь заселить землю. Конец света, по словам Мэнсона, можно было ускорить кровавыми убийствами. Обличая старый мир, Чарли постоянно твердил, что его обманывали с детства, никогда не устраивали праздника на день рождения, его жизнь была «испорчена» с самого рождения.

Для компенсации его страданий нужно убить кое-каких «свиней». «Свиньями» он называл представителей среднего класса, обладающих всеми преимуществами обывателей, которых нужно лишить комфортной и сытой жизни посредством пыток и убийств.

«Человек со стороны мог воспринять эти рассуждения как бред, но нам они казались убедительными, – писал Уотсон. – Чем больше мы принимали кислоты, тем охотнее слушали его и тем более очевидным представало перед нами неизбежное». Мэнсон обращался к своим последователям, когда те находились под воздействием ЛСД, в ярких красках описывая пытки и убийства. «Мы все живо представляли себе всю эту резню, и, хоть все это было лишь игрой, образы запечатлевались в нашем сознании и после окончания игры».

Однажды вечером, во время такой ролевой игры, Уотсон привел к Мэнсону нескольких девушек и заявил, что они готовы выполнить работу дьявола. Он, Уотсон, будет лидером этого отряда и возьмет на себя ответственность за настоящие убийства; девушки, под воздействием Мэнсона вбившие себе в голову мысль о том, что должны посвятить свою жизнь служению мужчине, будут его помощницами. По утверждению Уотсона, он сказал Мэнсону: «Мы делаем это ради тебя, Чарли», на что Мэнсон ответил: «Да, Текс, сделай это, и сделай как следует». Мне же Мэнсон поведал, что он просто сказал Уотсону: «Делай то, что должен».

На мой взгляд, эти две истории во многом соответствуют и не противоречат друг другу: если Мэнсон и не приказывал убивать напрямую, он давал ученикам понять, что не против, если они перейдут к настоящим убийствам. Хотя до тех пор все убийства происходили в его фантазиях (пусть и очень ярких, с жестокими подробностями), это они (а не он) должны были воплотить его фантазии в мрачную реальность, тем самым остановить «плохие вибрации» и уничтожить старый мир, прежде чем мир и любовь Чарли приступят к созданию нового. По указанию Мэнсона все его последователи уже принимали участие в кражах, похищали деньги и угоняли автомобили; женщины спали с мужчинами по его приказам и обычно выполняли все его прихоти, поэтому, когда Мэнсон не стал открыто возражать против предложения Уотсона, он тем самым благословил последователей на более жестокие поступки.

Но это не вся история. В беседе со мной Мэнсон признался, что самой глупой ошибкой было позволить этому «сукину сыну» Уотсону обрести слишком большое влияние в «Семье». А Уотсон, как о само собой разумеющемся, упомянул, что хотел обрести больше власти в «Семье», чтобы девушки воспринимали его как лидера. Посредством убийств Уотсон собирался если и не занять первое положение в группе, то как минимум стать правой рукой Чарли – человеком, которого все будут уважать за невероятность его действий и за то, что он с такой легкостью прибегает к насилию. Поэтому убийства Тейт и Ла-Бьянка были скорее не тщательно продуманными, спланированными преступлениями, а хаотичными поступками сбежавших из дома юных «бунтарей», вовлеченных в «семейные» дрязги и борьбу за власть, в результате чего более полудюжины совершенно невиновных людей лишились своих жизней.

Мне хотелось поговорить с другими членами «Семьи» Мэнсона, содержавшимися в калифорнийских тюрьмах, особенно со Сьюзан Аткинс, которая помогала в убийствах, но во время первой поездки мне не удалось это сделать.

Но в женском исправительном учреждении Олдерсон в Западной Вирджинии мне удалось встретиться с Линетт Фромм по прозвищу «Сквики» и Сандрой Гуд. Обе они не присутствовали во время тех злополучных убийств, но тесно и долго общались с другими членами «Семьи». Когда эти две «девочки» вошли в помещение для беседы, мне показалось, что я попал в какой-то фильм. На голове Сквики красовалась красная бандана в тон ее красной одежде, а Сандра была облачена в зеленое и с зеленой лентой на голове. Они передвигались походкой монахинь в такт друг другу. Во время беседы они называли себя «Красная» и «Зеленая» и утверждали, что они сестры церкви Чарльза Мэнсона.

Сквики Фромм была родом из обычной семьи образованных участников космической программы. У Сандры Гуд была степень магистра. Обе весьма умны, но, тем не менее, посвятили свои жизни Мэнсону. Сквики осудили за попытку убить президента Форда, когда она направила на него пистолет 45-го калибра и нажала курок – оружие не выстрелило, потому что агент Секретной службы успел просунуть палец между курком и ударником (и получил травму в процессе). Сандру осудили за шантаж и за рассылку писем с угрозами: она писала директорам крупных корпораций, что если они не прекратят загрязнять Землю, то члены «Семьи» Мэнсона (которые прячутся повсюду) начнут убивать директоров и членов их семей. В тюрьме «девочки», которым тогда было уже тридцать с лишним лет, продолжали хранить верность своему лидеру. Они верили, что однажды Чарли освободится и возродит свое движение – единственную надежду на будущее Земли, а они присоединятся к нему. Заявили, что, даже если бы я привез им президентский указ о смягчении приговора, они ни за что бы не вышли из тюрьмы, пока не выпустят Мэнсона. Помимо этого, мне почти ничего не удалось добиться от них, разве что в очередной раз убедиться, что неадекватные личности готовы пожертвовать жизнями и судьбами ради психопата, заставившего их свернуть с правильной дороги. Сандру Гуд освободили в конце 1991 года: она переехала в городок в двадцати пяти милях от тюрьмы Мэнсона.

Ричард Спек на самом деле был не серийным, а скорее так называемым запойным[23]23
  Ричард Спек еще подростком начал употреблять алкоголь, несколько раз подвергался арестам за различные мелкие преступления, совершенные в основном в состоянии алкогольного опьянения. Перед тем как пойти в общежитие медсестер, целый день провел в баре.


[Закрыть] убийцей. Однажды вечером в конце 1960-х он проник в общежитие с целью ограбления и застал там студенток-медсестер, к которым позже присоединились другие. Спек связал их всех, причем медсестры-американки уговаривали остальных подчиниться ему, думая, что так он их пощадит, но медсестра-филиппинка отказалась и спряталась. Спек уводил их по одной в соседнюю комнату, насиловал и убивал, в основном чтобы они позже не опознали его. Всего он убил восемь медсестер. Девятая, филиппинка, оставалась под кроватью и слышала, как он насилует и убивает ее подруг. Должно быть, убийца сбился со счета, потому что после восьмой он покинул общежитие. Оставшаяся в живых медсестра выбралась, а после описала полицейским преступника в подробностях, упомянув даже татуировку «Рожден, чтобы проиграть». Описание было разослано в местные больницы в надежде, что преступник мог получить травму и обратиться за медицинской помощью. Это обычный полицейский метод, который в данном случае оправдался. Несколько дней спустя, когда Спека доставили в клинику с порезом руки в области локтевого сгиба, его опознали по татуировке и арестовали. (Один из моих заданных ему вопросов касался как раз этой раны, которую он нанес себе сам.) Выжившая медсестра опознала Спека, на его личность также указывали оставленные на месте преступления отпечатки пальцев. В итоге его приговорили к пожизненному заключению.

Я хотел взять интервью у Спека, потому что это был известный убийца, но он не выделялся особым умом и не сообщил ничего интересного о своих преступлениях. Согласно тюремным советникам, он отличался агрессивностью и жестоким поведением как в тюрьме, так и в жизни. В Чикаго он переехал из Техаса, где его разыскивали за предполагаемое убийство тестя. В течение нескольких месяцев до убийств любимым времяпровождением Спека было напиться, принять таблетки, после чего отправиться в бар и приставать к посетителям, нарываясь на драку. Удачным вечер считался, если ему удавалось как следует поколотить противника; если же нет, он снимал проститутку, избивал ее и засыпал. Один охранник сообщил, что в тюрьме Спек поймал воробья, привязал к его ноге веревку и носил на плече. Один из охранников приказал избавиться от птицы, потому что в тюрьме не разрешалось держать животных. Спек отказался. После нескольких таких случаев охранник сообщил Спеку, что придется перевести его в одиночку. Тогда Спек подошел к работающему вентилятору и кинул в него птицу, которая тут же погибла. Охранник в удивлении спросил: «Зачем ты это сделал?», на что Спек, как утверждалось, ответил: «Если она не моя, то ничья».

Спек не хотел общаться с нами, о чем говорили его нахмуренное лицо и надменная поза, когда его привели. Тогда с ним начал перебрасываться словами один из охранников, который сказал, что в момент совершения убийств он жил в Чикаго один и страдал от недостатка женского внимания. Охранник высказал сожаление о том, что Спек уменьшил количество достойных женщин в этом городе, сослужив плохую службу местным холостякам. Спек усмехнулся и немного расслабился.

Мне такой поворот не понравился, потому что я всегда старался не пререкаться с заключенными и, что столь же важно, не превращать серьезное преступление в повод для шутки. На мой взгляд, ничто не может оправдать пренебрежительного отношения к жертвам. Тем не менее мы воспользовались подвернувшейся возможностью и поговорили со Спеком.

Как вскоре выяснилось, сказать ему особо было нечего, и мы не узнали почти ничего нового о его психологическом состоянии. Он отличался черствостью и пренебрежением к человеческой жизни, признав, что убивал своих жертв, чтобы они его не опознали. В раздражении от его недалекого ума и плохого поведения я попытался выяснить кое-какие подробности и спросил, как он оказался в больнице, где узнали его татуировку. Несмотря на уверенность некоторых врачей, что он сам порезал артерии в ночлежке в попытке покончить с жизнью, Спек отрицал это предположение и указал, что подрался в баре и порезался разбитой бутылкой виски. Десять лет спустя после преступления он все еще пытался изображать из себя «мачо».

Полной противоположностью Ричарда Спека был Тед Банди – самый знаменитый убийца своего времени, – пожалуй, благодаря своим фотогеничности и красноречию, отчего многие считали его неспособным совершить приписываемые убийства. Умный, красивый и, по мнению некоторых, обладающий сексуальной притягательностью молодой человек изображался в прессе как прилежный бывший студент-юрист, аккуратный, вежливый, почти «благородный» убийца и как хороший любовник, быстро убивавший своих жертв.

Но в действительности Тед Банди не был Рудольфом Валентино[24]24
  Рудольф Валентино (6 мая 1895 – 23 августа 1926) – американский киноактер итальянского происхождения, секс-символ эпохи немого кино.


[Закрыть] мира серийных убийц – напротив, это был жестокий садист с извращенным умом. Его последней жертвой стала двенадцатилетняя девочка, которую он задушил, уткнув лицом в грязь во время изнасилования. Пользуясь своим даром красноречия, Банди обычно заманивал девушек и женщин в уединенное место, где оглушал монтировкой, которую прятал под гипсом на руке или под сиденьем автомобиля. Затем он насиловал находившихся в бессознательном или полубессознательном состоянии женщин, предпочитая анальное сношение. После этого он душил их и отвозил тела иногда за несколько сотен миль. Перед тем как избавиться от трупов, расчленял их и иногда занимался некрофилией. Через несколько дней он часто возвращался к останкам последней жертвы и совершал действия сексуального характера – например, эякулировал в рот или на отрезанную голову. Это было настоящее животное, и меня удивляло, что журналисты этого, казалось, не понимают. После казни Банди в Академии ФБР в Куантико был проведен семинар, который посетили полицейские со всей страны, принимавшие участие в его допросах. Там было признано примерное количество его жертв – от тридцати пяти до шестидесяти молодых женщин в дюжине штатов.

Свой преступный путь Банди начал в Сиэтле, а после того как одиннадцать убийств привлекли внимание полиции, отправился на юго-запад, оставляя за собой кровавый след, пока не остановился на некоторое время на одном горнолыжном курорте в штате Колорадо. Там его дважды задерживали, он дважды сбегал, после чего отправился на юго-восток, во Флориду, продолжая убивать по пути.

После побега Банди из Колорадо я и сам был причастен к расследованию его преступлений. Мы с тогдашним главным специалистом по профилированию Говардом Тетеном составляли текст для плаката, предупреждавший население об убийце, который посещает места скопления молодых людей – пляжи, лыжные курорты, дискотеки, колледжи – и похищает привлекательных девушек с длинными волосами и пробором посередине.

После вынесения приговора и отклонения большинства апелляций я захотел взять у Банди интервью для нашего проекта, потому что он отличался умом, умел хорошо говорить и мог бы предоставить ценную информацию для нашей базы данных. В свой первый визит в тюрьму в Старке во Флориде я впустую потратил несколько дней, ожидая завершения подачи апелляций, и в конечном итоге мне пришлось уехать, поручив провести интервью помощникам, потому что мне необходимо было преподавать в выездной школе. Несколько лет спустя мы в Отделе поведенческого анализа с удивлением получили письмо от Банди, в котором он просил нас предоставить ему наши записи и фотографии тридцати шести содержащихся под стражей убийц, которых мы исследовали в рамках проекта. Банди писал, что хочет помочь нам, став консультантом Отдела поведенческого анализа. В результате я посетил тюрьму Флориды во второй раз.

Банди первым протянул мне руку. Я начал было представляться, как он прервал меня: «О, мистер Ресслер, я знаю, кто вы; я несколько лет читал ваши работы». В камере у него было много напечатанных докладов нашего отдела, он поинтересовался, почему я не приезжал к нему раньше. Я напомнил, что однажды приезжал, но не дождался результата апелляции. Банди выразил сожаление и сказал, что хотел поговорить со мной, потому что ему «нравится разговаривать с кем-то, с кем есть нечто общее, кто понимает, о чем я говорю». Это была явная попытка контролировать меня, и я рад, что понял это, прежде чем мы сели за стол.

Банди продолжил мне льстить, утверждая, что все бравшие у него интервью различные профессоры колледжей, журналисты и местные полицейские были любителями, а теперь он говорит с профессионалом. Он написал письмо в попытке получить результаты наших исследований для подачи своей апелляции об отмене смертного приговора. Поверите или нет, но один из моих бывших начальников в ФБР действительно хотел предоставить эти данные осужденному убийце; я же отказался. Я сказал, что единственные преступления, которые мы собираемся обсуждать в данный момент, – его собственные. Впрочем, Банди это нисколько не обескуражило. Он сказал, что все равно выиграет апелляцию и что его никогда не казнят.

Поиграв еще немного словами, он согласился обсудить некоторые убийства с гипотетической точки зрения. Среди преступлений, предъявленных ему в Колорадо, было похищение женщины из бара отеля во время ее встречи с ухажером. Я спросил, как ему удалось провернуть это похищение. Банди рассуждал абстрактно, в третьем лице. Убийца мог подойти к этой женщине, когда за ней не наблюдали – возможно, в коридоре, представившись охранником или служащим отеля, то есть лицом, обладавшим некоторой властью, – и хитростью или обманом заманить ее в отдельный номер, где быстро обездвижить.

Скорее всего Банди рассказал мне в подробностях, как он сам совершил это конкретное преступление, но напрямую об этом не говорил. Через три-четыре часа таких танцев вокруг да около я осознал, что он так ничего не расскажет и продолжит свои попытки манипуляций (что ему и удалось) вплоть до самой казни, так что я отправился домой.

Несколько месяцев спустя, за три-четыре дня до казни, Банди сказал, что готов рассказать все, и со всей страны для интервью с ним приехали дюжина полицейских, каждому выделили по несколько часов. Первым с ним беседовал Роберт Кеппел из Сиэтла, тщательно расследовавший его первые преступления. Несколько часов Банди занимался словесной перепалкой по поводу первого убийства и так и не перешел к остальным. Намекая на то, что для описания всех понадобится гораздо больше времени, он предложил полицейскому подать прошение еще на шесть-восемь месяцев отсрочки казни. Это не сработало. У него в запасе было целых десять лет, прошедших за решеткой, и было понятно, что ничего толкового он не расскажет. Несколько дней спустя Банди казнили.

Когда все эти полицейские приехали из Флориды в Куантико на наш семинар, я узнал об одном неприятном факте. Банди удалось-таки провернуть свою последнюю махинацию. Ранее он убедил кого-то из Бюро раздобыть для него копию моей книги о серийных убийствах с автографом – она лежала в его камере на момент казни. Он даже приводил из нее цитаты в своей последней видеозаписи в интервью с доктором Джеймсом Добсоном.

Дэвид Берковиц, убийца по прозвищу «Сын Сэма», в середине 1970-х сидел напротив меня и моих помощников трижды. За один год он убил в Нью-Йорке полдюжины человек, в основном в автомобилях, во время свиданий, и серьезно покалечил еще полдюжины. На месте своих преступлений он оставлял записки полиции и поддерживал общение с авторами газетных статей, пока почти весь Нью-Йорк в страхе оставался дома по ночам. Во время наших интервью Берковиц находился в тюрьме Аттика, в изоляции от остальных заключенных.

Выглядел он так же, как и во время суда – пухлый, коренастый, очень стеснительный, сдержанный, вежливый. Он охотно пожал мне руку – как я выяснил, это всегда было хорошим знаком для интервью; затем он сел и говорил только в ответ на мои вопросы. Я делал записи от руки, потому что он не дал согласия на магнитофонную запись.

Поскольку свои убийства Берковиц совершал в Нью-Йорке, то к нему было привлечено особое внимание прессы, вследствие чего имелось множество материалов, с которыми я мог ознакомиться до его посещения. Как я вскоре понял, эта ситуация послужила основой для сложного общения между Берковицем и журналистами. Помимо прочего узнал, что у Берковица был альбом, в который он вклеивал статьи о своих преступлениях; такие «памятные книги» составляют многие преступники до ареста, но ему позволили хранить эти заметки и в камере. Он сказал, что они помогают ему оживлять фантазии.

Главное, о чем мне хотелось поговорить, – это о сексуальной составляющей его преступлений. Поначалу он не хотел затрагивать этот вопрос, утверждая, что у него были нормальные сексуальные отношения с подругами и во время убийств он лишь стрелял. Поэтому я расспросил о его ранней жизни. Его усыновили в весьма юном возрасте, и у него были проблемы с приемной семьей. Он всегда хотел найти свою родную мать, особенно после смерти приемной матери, когда ему было четырнадцать лет. Окончив школу, записался в армию. Ему хотелось отправиться во Вьетнам и стать героем с медалями, хотелось получить известность и уважение. Вместо этого его отправили в Корею, где он нес ничем не примечательную службу. Однажды он встретился с проституткой ради интимного опыта и подхватил венерическое заболевание. Позже он говорил журналистам, что это был его единственный доведенный до конца секс с женщиной.

По возвращении домой ему удалось разыскать родную мать и жившую с ней свою единокровную сестру, но встреча его немного разочаровала. Ему хотелось, чтобы мать забрала его к себе, чтобы он стал частью ее семьи, но этого не получилось.

Перед убийствами Берковиц совершил как минимум 1488 поджогов в Нью-Йорке – поразительное количество, и нам известно об этом только потому, что он вел дневник; также он вызвал несколько сотен ложных тревог. Он хотел стать пожарным, но не прошел квалификацию; работая охранником частной грузовой фирмы в Куинсе, он принял участие в нескольких спасательных операциях, связанных с возгоранием.

Когда мы в беседе дошли до убийств, Берковиц поведал, как он это объяснял обследовавшим его перед судом психиатрам, что приказы убивать ему отдавала собака его соседа Сэма Карра, в которую вселился трехтысячелетний демон.

Я сказал, что его слова – совершенная чушь и что я на них не куплюсь. Берковица это поразило, но он продолжал рассказывать свою историю про собаку. мне пришлось повторить, что если, по его мнению, быть честным с нами означает приписывать свои преступления собаке, то интервью закончено. Закрыв блокнот, я направился к выходу.

Берковиц остановил меня, утверждая, что психиатры поверили в такую причину преступлений, и раз она хороша для них, то должна быть хороша и для ФБР.

«Мы ожидаем услышать от тебя не такую историю, Дэвид, – сказал я. – Мы хотим, чтобы ты дал фактические обоснования преступлений, и если ты не хочешь говорить, то мы уйдем».

Берковиц вздохнул, устроился поудобнее и заговорил о настоящих мотивах. Все эти россказни про «Сына Сэма» и говорящую собаку, по его словам, были способом убедить официальных представителей в его невменяемости. Другими словами, это была уловка, призванная избежать наказания за преступления. На самом деле он был достаточно вменяем, чтобы понимать, что делает. До нашего интервью он уже побеседовал с порядочным количеством психиатров и других советников, чтобы чувствовать себя комфортно при обсуждении истинных причин своих действий. Он признался, что настоящей причиной стрельбы в женщин были обида на мать и неспособность поддерживать нормальные отношения с противополжным полом.

Первое убийство он попытался выполнить с помощью ножа – воткнул его в женщину на улице и убежал. Потом просматривал газеты, но не нашел заметки об убийстве, поэтому счел, что она выжила. Затем он решил изменить образ действий. Нож не годился, потому что так на нем и на его одежде могло остаться много пятен крови, а ему это не нравилось. Поэтому именно с целью раздобыть себе подходящее оружие он отправился в Техас и купил пистолет Charter Arms 44-го калибра с некоторым запасом пуль. Он боялся покупать пули в Нью-Йорке, думая, что если их обнаружат на месте преступления, то полицейские смогут проследить за ним и найти место его проживания. Совершив несколько убийств, Берковиц снова съездил в Техас за пополнением запасов.

Берковиц специально искал одиноких женщин или парочки в автомобилях и, подойдя к автомобилю, стрелял в них. От этого, по его словам, он сексуально возбуждался и после стрельбы мастурбировал.

Так мы подобрались к сути дела. Благодаря моим деликатным попыткам направить беседу в нужное русло Берковиц поведал мне нечто не очень широко известное – то, что он охотился на жертв по ночам. Поведение не зависело от стадий луны, дня недели или от чего-то еще, вопреки различным теориям, которые строили желающие разгадать его тайну. Он выходил на охоту каждую ночь, но нападал только при идеальных, по его мнению, обстоятельствах. Такое осознанное поведение уже не давало отнести Берковица к категории «безумных» убийц.

Когда ему не удавалось найти подходящих жертв, он ехал к местам предыдущих преступлений и с наслаждением переживал в памяти мгновения убийства. Пятна крови, а иногда следы от мела полицейских, доставляли ему сексуальное удовольствие; сидя в машине он разглядывал эти напоминания о мрачных эпизодах и мастурбировал. (Неудивительно, что он так бережно относился к хранимому в камере альбому с вырезками.)

В один из таких моментов откровения Берковиц сообщил нам нечто очень полезное для органов правопорядка и в то же время помог по-новому понять целый пласт детективных историй. Да, убийцы иногда возвращались на место преступлений, исходя из этого мы могли попытаться предотвратить новые убийства. Столь же важным был тот факт, что такое возвращение объясняется не чувством вины – согласно обычному представлению психиатров и специалистов в области психического здоровья, – но сексуальным характером преступления. Так, стремление посетить место убийства объяснялось мотивами, которые вряд ли пришли бы в голову Шерлоку Холмсу, Эркюлю Пуаро или даже Сэму Спейду.

Для меня это признание имело дополнительное значение. Я давно утверждал, что девиантное поведение убийц в каком-то смысле является продолжением нормального поведения. Любой родитель девочки-подростка наблюдал, как мальчики-подростки постоянно проезжают мимо ее дома на велосипедах и машинах либо стараются находиться как можно ближе к ней. Таким образом, стремление находиться на месте преступления – пример задержки в развитии или неадекватного развития личности, перерастание нормального поведения в ненормальное.

Берковиц – как и многие убийцы – испытывал огромное желание посетить похороны своих жертв, но боялся, что за церемонией будут наблюдать полицейские (как на самом деле и было). Из телепередач и детективных журналов он узнал, что на подобных мероприятиях всегда бывают полицейские. В такие дни он обычно брал отгул и крутился возле полицейских участков, стараясь услышать разговоры сотрудников о его преступлениях. Впрочем, он так ни разу ничего и не услышал. Также пытался разузнать, где находятся могилы его жертв, но из этой затеи тоже ничего не вышло. Во всем, за исключением убийств и поджогов, он оказался на удивление неумелым.

Но ему нравилось воспринимать себя как скандальную знаменитость, поэтому он постарался вступить в письменное общение с полицейскими, а позже и с журналистами. Его возбуждало влияние на город и прессу. Прочитав книгу про Джека Потрошителя, он оставил в автомобиле первой жертвы заметку с выведенными корявыми большими буквами словами: «Бам-бам… я вернусь» и подписью «Мистер Чудовище». Тогда Берковиц еще не был «Сыном Сэма». Это словосочетание он упомянул почти случайно, в одном из посланных в газету писем. И только после того как пресса подхватила его, он принял это прозвище и даже постарался придумать свой логотип. Внимание публики раскрывало его творческие способности.

Я считаю, что в том, что Берковиц продолжил убийства, в определенной степени виноваты такие безответственные журналисты, как Джимми Бреслин. Бреслин писал статьи про «Сына Сэма», напрямую получая письма от убийцы. После первых убийств, когда город охватил страх, Берковицем, можно сказать, стали управлять средства массовой информации. Например, газеты печатали карты с местами его преступлений, журналисты размышляли, не собирается ли он по очереди посетить все районы города. До этого такая мысль в голову Берковицу не приходила, но, прочитав о ней, он решил попробовать. Даже в отсутствие новостей репортеры продолжали нагнетать панику, потому что благодаря ей хорошо продавались газеты. Всем, даже самым недалеким газетчикам, было ясно, что Берковиц хочет прославиться (пусть даже таким мрачным образом) и он убивает, чтобы произвести впечатление на общество, добиваясь внимания и признания. Постоянная подпитка его эго в виде печатных и телевизионных репортажей означала, что будут новые преступления. Наверное, в Нью-Йорке и не получилось бы контролировать средства массовой информации настолько, чтобы они не мешали полиции и не возбуждали убийцу, но для меня всегда было очевидно, что Дэвид Берковиц продолжал убивать, чтобы оставаться в центре внимания таких публицистов, как Джимми Бреслин.

Как признался мне Берковиц, в юные годы у него появились фантазии про секс, сопряженный с актами насилия; и обычные эротические образы в его воображении смешивались с разрушительными сценами убийства. Еще в детстве, в шесть-семь лет, он подливал аммиак в аквариум приемной матери, чтобы убить ее рыбок, и протыкал их булавкой. Он также отравил ее домашнюю птицу крысиным ядом, потому что ему нравилось смотреть, как животное медленно умирает, а взволнованная мать ничего не может поделать. Он мучил небольших животных, таких как крысы, и бабочек. Все это были фантазии о контроле, о власти над другими живыми существами. Поведал мне Берковиц и свои фантазии об авиакатастрофах с большими пожарами. В реальности он никогда не пытался вызвать авиакатастрофу, но логическим продолжением его фантазий стали мечты о поджоге. Большинству пироманов нравится испытывать чувство причастности к поджогу, к тому, что именно благодаря им возник пожар и они могут контролировать такое эффектное событие; ведь именно из-за них приезжают большие автомобили с сиреной, бросаются в огонь пожарные, получают повреждения, иногда гибнут люди. Берковицу нравилось смотреть, как из охваченных пожаром зданий выносят пострадавших. Эти поджоги были прелюдией к наивысшей стадии контроля – убийствам людей. Наибольшее возбуждение он получал, когда сидел дома и смотрел по телевизору новости, в которых рассказывали о его преступлениях и об охватившем город страхе.

Что же насчет его странных высказываний в суде? Насчет предположения о том, что им овладел демон? Как сказал сам Берковиц, все это были выдумки в надежде, что его признают сумасшедшим. Он полагал, что его поймали как раз вовремя, чтобы не дать развернуться как следует, показать себя в крайнем величии. Он уже фантазировал о посещении дискотеки и расстреле танцующих вокруг пар, пока не приедет полиция и не начнется ожесточенная перестрелка в голливудском духе, во время которой пострадает еще больше народу.

Последняя фантазия Берковица отражала его зависть к обычным людям, вовлеченным в нормальные гетеросексуальные отношения. Он признавал эту зависть и честно сказал, что если бы до всех этих нелепых убийств он завел отношения с хорошей женщиной, принимающей и удовлетворяющей его фантазии, которая вышла бы за него замуж, то, возможно, он никого и не убивал.

Это было довольно пафосное высказывание, как нельзя лучше подходящее для окончания интервью, но тогда я не поверил Берковицу, как не верю и сейчас. Хорошая женщина не решила бы его проблемы и не предотвратила бы содеянное. Реальность в том, что он вел себя и мыслил гораздо более неадекватно: его проблемы были гораздо глубже и коренились в желаниях, которые начали проявляться в возрасте, когда большинство мужчин начинают строить свои первые важные отношения с представительницами противоположного пола. Именно эти фантазии и связанное с ними поведение мешали ему заводить взрослые отношения с женщинами. Как и многие убийцы, с которыми мне довелось беседовать, он буквально вырос убийцей.