Текст книги "Мария Каллас. Дневники. Письма"

1948

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Удине, среда, 10 марта 1948 г.

Милый Баттиста,

я не смогла поговорить с тобой вчера по телефону, потому что аппарат был прямо на стойке, никакой будки или чего-либо еще. Я очень устала, потому что мы приехали сюда в 5 вечера, а в 5:30 началась репетиция, до восьми.

В общем, все были от меня в восторге (притом что я пела негромко, обратное было бы неосторожно с моей стороны) и поражались моему замечательному произношению.

Позже вечером, после ужина, журналисты пришли расспросить меня о жизни и карьере, и я продержалась до полуночи. Они тоже восхищались тем, как прекрасно я выгляжу. В общем, мне оказали очень теплый прием. А еще вчера, оплачивая счет за обед, я чуть в обморок не упала. Ты только представь: ризотто на сливочном масле, два яйца с маслом, фенхель, салат из вареных овощей, хлеб и кофе, все вместе 55 лир[61]61
  Около 2 евро (по курсу 2019 г.).


[Закрыть]. Мне никогда еще не приходилось оплачивать такой маленький счет.

Ладно, завтра у меня много работы: репетиция в 12:30. Потом генеральная вечером, и послезавтра премьера. Что ты делал вчера и сегодня? Хорошо ли ел, спал и работал? Думал ли немножко обо мне, о нас? Я солгала тебе по телефону. Мне было плохо. Я даже чувствовала, разговаривая с тобой, как у меня сжимается сердце, словно мне в чем-то следовало тебя серьезно упрекнуть. Так что теперь ты знаешь, что я чувствую, но это не имеет значения.

Еще хочу сказать, что тебе не имеет смысла сюда приезжать, ты потратишь много времени, и мы почти не повидаемся. Я так тебя люблю – даже больше, чем раньше… в этом нет никакой логики. Может быть, вместо себя, если ты не сможешь приехать, пришлешь мне Родольфо? Я буду рада. Спектакль будет утром, так что, возможно, я смогу вернуться уже вечером, как скажешь.

Хотелось бы еще что-нибудь тебе написать. Но выразить это словами я не сумею, поэтому догадайся сам, что у меня на сердце, что я думаю и чувствую. Прощаюсь с тобой, целую, обнимаю и много чего еще мысленно шлю тебе.

Будь здоров и думай обо мне

Твоя Мария.

PS: Баттиста ………!

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Триест, среда, 14 апреля 1948 г.[62]62
  За три дня до премьеры «Силы судьбы».


[Закрыть]

Мой дорогой Баттиста!

Я даже не буду пытаться описать тебе боль, которую я испытала, когда ты ушел сегодня утром. Ты знаешь, как я неспокойна в эти дни. И чтобы встревожить меня еще больше, сегодня в 11 часов утра прибыл огромный лайнер. По-гречески это «Auroplanophore». Боже, как страшно, Баттиста, я ужасно испугалась! Восхищаюсь твоим спокойствием и надеюсь, что твоя уверенность не напрасна.

Сегодня все остались довольны репетицией! Бусон наговорил мне комплиментов, и Франчи тоже сказал много-много приятного. Он уверяет, что никто в Италии не поет Верди так, как я. Я бы и хотела ему поверить, но ты знаешь, с каким пессимизмом я смотрю на эту оперу! С нетерпением жду субботы. Как бы я была счастлива, если ты был здесь! Ты еще ни разу не пропускал премьеру, никогда!!

После репетиции какой-то журналист пришел взять у меня интервью, так что, когда я вернулась в гостиницу, мои вещи уже перенесли в новую комнату, и я была очень-очень этому рада. У меня теперь потрясающий номер с красивой и просторной ванной комнатой. Я вот только что приняла горячую ванну, прежде чем сесть за письмо тебе. Просто наслаждение.

Любовь моя, когда я тебя увижу? Мой дорогой Баттиста. Я так несчастна вдали от тебя. Подумаешь обо мне немножко? И потом, Баттиста, прошу тебя, отдохни. И еще больше прошу тебя есть. Тебе это просто необходимо, учитывая, сколько у тебя работы. Любимый!! Покидаю тебя, дорогой, пожалуйста, звони мне почаще и пиши, пусть всего несколько слов, прошу тебя, люби и не забывай твою, только твою Марию.

PS: Я так сильно тебя люблю, всем своим существом, я вся твоя!

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Накануне премьеры

Пятница 6:20 утра.

16 апреля 1948 г.

Любовь моя,

я пишу эти строки, потому что так чувствую себя немного ближе к тебе. Видишь, несмотря на вчерашние два телефонных разговора, мне очень-очень грустно и одиноко. Мы столько провели времени вместе в последние дни, и я действительно так привыкла к тому, что ты рядом, ты же знаешь, – что теперь мной овладело малоприятное чувство, чувство пустоты, огромной пустоты! Ты наверняка не так сильно скучаешь по мне, потому что у тебя много дел, и, вероятно, ты не ощущаешь одиночество так, как я. И когда я думаю, что мне придется петь премьеру «Силы» одной, без тебя, плачет не только моя душа, но и все мое существо.

Сегодня я получила твое письмо и благодарю тебя за него. Я тоже тебе написала. Видишь, мы делаем одно и то же одновременно. Я так хотела, чтобы ты мне написал, потому что, хоть мы и разговариваем по телефону, но слишком коротко, и мне не сразу удается расслышать тебя. А вот твои письма остаются со мной, я читаю и перечитываю их, и, когда мне одиноко, беру твои письма и чувствую, что ты ближе ко мне!

Сегодня вечером у нас генеральная. Не знаю, что из этого выйдет, потому что сцену второго акта мы еще не играли, и я не знаю, что надо делать сценически! И потом я чувствую себя слегка подавленной и слабой, потому что болею, а воли у меня нет.

И еще должна сказать тебе, к вопросу о грязи, что костюмы так воняют потом, что я чуть в обморок не упала! Как мне удастся надеть их, одному Богу известно!! Они так воняют, что мои коллеги, войдя, пожаловались, что ими пропахла вся комната! Какой ужас! Я напишу тебе сразу после премьеры и все расскажу. Надеюсь, у меня будут хорошие новости.

На этом прощаюсь с тобой, мой дорогой Баттиста, пиши мне, думай обо мне и люби меня, как я люблю тебя. Всегда твоя Мария.

PS: И кто пошлет мне цветы, как обычно?..

Эльвире де Идальго – по-итальянски

30 сентября 1948 г.

Дорогая моя Синьора!

Простите, что не написала Вам раньше, но я была очень занята репетициями «Аиды» в Турине, которая (как Вы и думали) прошла прекрасно – и даже с триумфом! Я не могла петь в Перудже, потому что совпали даты, но благодаря «Аиде» я добилась гораздо большего. Так что теперь все говорят, что у меня настоящий вердиевский голос и т. д. и т. п.!

Бедные-несчастные, они ничего не поняли. Вот почему искусство так деградирует. Нам не хватает людей с верным восприятием. Если бы не Серафин, я бы больше не пела. Их послушать, так я должна себя сдерживать, потому что им кажется, что, если голос мощный, петь Верди нельзя. Они забывают, какими были голоса прежних времен. Но ведь в итоге я победила, и это главное!

Этой зимой у меня будет много работы. Завтра я собираюсь в Милан, подписать несколько контрактов. Я уже подписала договор на «Валькирию» в Венеции, «Турандот» в Сан-Карло (единственные 3 за всю зиму, от остальных я отказалась!!!)[63]63
  Турандот никогда не была любимой ролью Каллас, она блестяще пела ее, но не любила, считая, что она плохо сказывается на ее голосе (см. «Голос из другого века», с. 463). Поэтому она пыталась поскорее от нее отделаться и посвятить себя главным ролям из репертуара бельканто.


[Закрыть], и вчера мне позвонил Ферсони, он хочет, чтобы я пела в Римской Опере в сочинении Гомеса – по-моему, опера называется «Гуарани» или что-то в этом роде – там будут маэстро Серафин и тенор Лаури-Вольпи, и потом «Девушку с Запада»[64]64
  В итоге Мария так и не спела ни Гомеса, ни «Девушку с запада» Пуччини.


[Закрыть].

Вернувшись из Милана, я напишу Вам о своих новостях и проектах, когда таковые появятся. В середине октября поеду в Ровиго на две «Аиды» с маэстро Берретони. Зимой еще будет «Валькирия» в Палермо. И, судя по всему, мне предложат много Верди. Надеюсь, Серафин найдет тенора для «Нормы», так что я смогу дать свое последнее и решающее сражение и наконец завоюю себе имя, о чем мы с Вами так мечтали.

Дорогая моя, Господь со мной, и я благодарна Ему за это. Я напишу Вам, как только вернусь в Милан, я прощаюсь и крепко Вас обнимаю! Как Ваша нога? Получше?

Ваша Мария.

От Эльвиры де Идальго – по-итальянски

Анкара, 6 октября 1948 г.

Моя дорогая Мария, я была очень рада твоему письму, мне бы так хотелось расцеловать тебя за твой успех в «Аиде», браво, Мария, дорогая. Как бы мне хотелось стать свидетельницей твоего триумфа. Туринцы, я думаю, помнят еще моего «Цирюльника». Никогда не забуду овации в Театре Реджо. Теперь уже будь спокойна и счастлива, ты победила, как ты сама говоришь. Вот видишь, это сражение оказалось не таким уж и долгим. Подумай обо всех остальных, через сколько унижений и слез им приходится пройти, прежде чем добиться хотя бы третьей части того, что сделала ты. Так что возблагодари Господа и не забывай человека, который так тебе близок [Менегини], так тебя любит и оказывает тебе огромную моральную поддержку, ведь он тоже косвенно причастен к твоему успеху. Передай ему от меня горячий привет. Прошу тебя, напиши мне поскорее, пришли вырезки из прессы.

Еще раз браво, нежно тебя целую.

Эльвира.

Эльвире де Идальго – по-итальянски

Вторник, 9 ноября 1948 г.

Моя дорогая Синьора,

это письмо очень Вас обрадует. Потому что наша с Вами мечта вот-вот сбудется. Дело в том, что 30 ноября я дебютирую с маэстро Серафином в «Норме», в Театре Комунале во Флоренции. Можете себе представить, сколько у меня сейчас работы и какая агония ждет меня вплоть до самой премьеры, ее финала, и того момента, когда я пойму результат. Все решилось неделю назад, я должна была спеть 4 «Аиды», но Серафин сказал: «Почему бы не спеть две «Нормы» и две «Аиды»?» Таким образом, великий маэстро в очередной раз открывает мне путь к новому успеху.

Дорогая моя, молитесь, чтобы все прошло хорошо, молитесь о моем здоровье, потому что после этого спектакля, если он пройдет так, как мы надеемся и мечтаем, я стану королевой оперы в Италии, если не вообще повсюду, по той простой причине, что я достигну вокального совершенства и во всем мире не будет другой «Нормы»!

С «Нормой» и «Аидой» у руля встану я. Уже все театры хотят заполучить меня на «Аиду» любой ценой, сколько бы это ни стоило, и, если Богу угодно будет, чтобы «Норма» прошла хорошо, этот путь мне будет открыт.

Моя дорогая, наша работа, и Ваше внимание к моему голосу, и Ваши драгоценные советы ведут меня туда, куда мы всегда стремились. В эти дни я отдаю всю свою волю и знания служению «Норме», и Господь должен быть добр ко мне и сохранить меня в добром здравии.

Другая новость заключается в том, что я отказалась от Лиссабона потому прежде всего, что после такой зимы, полной напряженной работы, я должна передохнуть – очень бы хотелось сохранить голос! Кроме того, меня не устраивает репертуар: мне предложили две «Турандот», потом один «Бал-маскарад», следом одного «Дон Жуана», а затем еще концерт. Хватит с меня «Турандот»! Я не очень люблю «Бал-маскарад», «Дон Жуана» я не учила, и в любом случае мне придется петь его с Серафином зимой будущего года.

Пишите мне всегда по тому же адресу, так я наверняка все получу, потому что Баттиста пересылает мне почту, где бы я ни находилась. Он передает Вам большой привет. Он действительно бесконечно добр и очень любит меня.

Крепко обнимаю Вас.

Ваша Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Рим, вторник, 11 ноября 1948 г.

Дорогой мой, любимый,

сегодня я получила сразу три письма от тебя, и для меня это был самый прекрасный праздник. Конечно, праздник был бы еще прекраснее, если бы ты приехал вместе с письмами, но я знаю, сколько у тебя работы, и ты знаешь, что я хочу, чтобы ты делал свою работу хорошо, как я стараюсь делать свою. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы быть эгоисткой.

Дорогой, я буквально проглотила твои письма, они для меня как глоток эликсира, утоляющего жажду твоего присутствия и близости. Ты знаешь, как тесно мы связаны, и обо всем, что с нами случается хорошего и достойного, мы прежде всего спешим рассказать друг другу. Видишь, это самое восхитительное и невероятное, что может быть, но и невероятная пытка, когда мы в разлуке. На этом я остановлюсь, а то ты задерешь нос и возгордишься.

У меня очень приятные новости. Я никогда прежде не видела Серафина таким довольным. Чего обо мне не скажешь, потому что я слишком требовательна к себе. Как и ты, я всегда думаю, что все делаю плохо! И потом меня ужасно раздражает моя простуда. Я проснулась с полностью заложенным носом. Еще вроде бы горло опухло, за языком и снизу. Все отекло. У меня ноет грудь и кости болят. Думаю, у меня немного повышена температура. Если бы мне не надо было ехать в Пизу[65]65
  Чтобы на следующий день петь «Турандот» в Театре Джузеппе Верди под управлением Артуро Лукона.


[Закрыть], я бы осталась в постели, и назавтра мне бы уже полегчало, но у меня нет на это времени. Надеюсь, моя «Мадоннина»[66]66
  Картина Чиньяроли, подаренная ей Менегини (см. «Воспоминания», с. 47).


[Закрыть] мне поможет. Ты же ничего другого не повесил над кроватью?

Дорогой, прости, если это письмо покажется тебе ужасным[67]67
  В письме много помарок и зачеркиваний.


[Закрыть], но у меня кончились чернила в ручке (которую я так не люблю!), поэтому продолжаю карандашом. Я лежу в постели. Я просто прервалась, чтобы взять капли в нос и касторовое масло, в надежде, что от них пройдет этот жуткий насморк.

Милый Баттиста, когда уже я увижу тебя? Кто знает? Видишь ли, после Пизы я должна буду вернуться сюда и продолжать работу, потому что у нас осталось очень мало дней, и поверь мне, будь у меня побольше времени, это было бы гораздо лучше для успеха «Нормы». Потому что, сколько «Норму» не репетируй, все будет мало. Серафин получил твое письмо и был очень ему рад. Я прервала занятия, чтобы перечитать твои письма, прежде чем писать тебе, они так мне нравятся! В эти дни удовольствие и удовлетворение мне приносят только твои письма и телефонные звонки. (Когда удается хоть что-то расслышать.)

Кажется, нога моя получше. Правда, сегодня я приняла аспирин, так что боли наверняка потом вернутся. Петруччо не передает тебе привет и даже не заговаривает о тебе. Он очень милый и так заботится обо мне, бедняга. Он говорит, что был бы счастлив, счастливее всех на свете, если бы мог лечить меня всегда и от всего. Каждый вечер мы ужинаем вместе, ты не против? Если тебе это не по душе и ты этого не хочешь, напиши мне. А как насчет твоих телефонных звонков? Теперь можешь не бояться отвечать на звонки, я здесь не для того, чтобы тебя критиковать.

Плохая и неприятная новость состоит в том, что в «Норме» мне придется носить парик. Я должна быть рыжеватой блондинкой! Какая безвкусица! Так что этим тоже придется заниматься! Что касается костюма, то вроде бы это не имеет значения в данный момент. Серафин говорит премьеру спеть так, а потом я смогу делать все, что захочу. Зато костюмы Кундри в «Парсифале» очень простые. Я заранее тебя предупреждаю, на мне будет нечто наподобие лифа, а живот голый. В остальном костюм будет совершенно прозрачный. Придётся надеть колготки. Это тебе не сцены из «Аиды», бедная я и бедный ты. Они мне тут задали жару!

На этом я тебя оставлю. По-моему, я написала все, что хотела тебе сказать, и наверняка тебя утомила. Повторяю, пиши мне много и часто. Я много думаю о тебе. Ты всегда рядом со мной, и я люблю тебя еще сильнее, когда вижу, как ты выражаешь свои чувства ко мне. Знай, чем больше ты показываешь мне свою любовь, тем сильнее я люблю тебя. Я с нетерпением жду, когда ты окажешься рядом со мной и будешь меня обхаживать, а я снова займу свое место[68]68
  Это частое выражение в устах молодой Марии означает «рядом с мужем».


[Закрыть]. До свидания, береги себя и свое здоровье. Всегда твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Рим, понедельник, 15 ноября 1948 г.

Любовь моя,

сегодня утром меня ждало самое прекрасное и счастливое пробуждение: твои цветы! Любимый, не знаю почему, но я вдруг заплакала, так по-глупому, как ребенок, от радости! Я так сильно тебя люблю, повторяю тебе. Больше ничего не могу сказать! Я полна, полна тобой, и мое единственное счастье – быть рядом с тобой. Знай это, и люби меня тоже, и живи ради меня, как я живу и существую ради тебя.

На бумаге эти слова кажутся глупыми, преувеличенными и возвышенными, но ты, зная меня и попытавшись почувствовать, а не прочесть эти слова, поймешь, сколько в них значения и силы. Я твоя, и у меня нет другого желания, кроме как быть твоей! Спасибо за телеграмму.

Я получила хорошее письмо от Гурианы, и доброта этой женщины очень тронула меня. Она такая простая и невероятно сердечная, как тебе кажется?

А ты, дорогой, как ты? Береги себя, береги себя и, когда ты чувствуешь подавленность или усталость, помни, что у тебя есть человек, для которого ты обязан жить, потому что без тебя ему жизни не будет. И этот человек – я.

Я сейчас иду к Серафину работать. Прощаюсь с тобой, и ты знаешь, что!.. Я вся, вся твоя, больше, чем когда-либо! Твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Рим, четверг, 18 ноября 1948 г.

Любовь моя,

пишу тебе пару строк, просто чтобы приветствовать тебя. Как ты? Что делаешь? У меня еще много других вопросов, но я их задам, когда мы увидимся. К счастью, в эти дни я в отличной форме. Я ем относительно хорошо и веду очень спокойную жизнь. Я обошла все мастерские постижёров в поисках парика и наконец нашла то, что нужно. Понимаешь, это трудный цвет, с рыжим приходится осторожничать, иногда от него глазам больно. Тот, что я нашла, – нечто среднее между светло-каштановым и тициановым красным, правда, очень красиво, но я устала. И вдобавок волосы должны быть очень длинные! До талии по крайней мере! Только представь себе: я высокая, поэтому, учитывая завивку, которая их укоротит, нужен парик длиной 90 см, честно говоря, мне просто повезло, что я такой нашла. Помнишь, для «Тристана» я долго не могла найти парик нужной длины, а надо было всего-то 60 см. Так что я довольна, потому что теперь могу думать о голосе и больше ни о чем! Конечно, мне даже пытаться не стоит не думать о тебе, потому что ты всегда рядом со мной, всегда и везде. Дорогой, я так хочу тебя увидеть. Когда мне становится совсем невмоготу, я беру и перечитываю твои письма и ненадолго довольствуюсь этим.

Серафин очень доволен, и надеюсь, что будет доволен и на премьере, ведь, как он говорит, я должна сделать то, что никому другому не под силу. Я всегда должна быть лучше всех! Он меня очень любит, правда?

Любимый, я жду не дождусь воскресенья. Езжай в «Англо-Американо». Я думаю, мы отправляемся в одно и то же время. Но если ты приедешь раньше, подожди меня на вокзале, хорошо? Чао, мой милый, думай обо мне много-премного! Передай привет Пиа, Джанни[69]69
  Сестра и брат Менегини.


[Закрыть] и твоей бедной маме.

Всегда твоя Мария.

Второе письмо, написанное в тот же день

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Рим, четверг, 18 ноября 1948 г.

Дорогой, я разучивала «Норму», вернувшись после первой репетиции с меццо-сопрано, и меня вдруг обуяла такая тоска, ты не можешь себе представить. До такой степени, что мне захотелось написать тебе, чтобы почувствовать себя чуть ближе и облегчить душу. Видишь ли, дорогой, я такая пессимистка, все причиняет мне такую боль и беспокоит меня, что мне кажется, за что бы я ни бралась, я все делаю плохо. Поэтому я начинаю злиться, отчаиваться, а иногда даже молю о смерти, которая освободит меня от постоянных мучений. Понимаешь, я хотела бы совершать гораздо большее во всем, что я делаю. То есть и в искусстве, и в моей любви к тебе. Когда я пою, мне хочется, чтобы мой голос всегда подчинялся моей воле, но, видимо, я слишком многого от него требую, ведь голосовой аппарат суров и не дает всего, что нужно. Я бы даже сказала, что он бунтует, не желая, чтобы им командовали или, скорее, повелевали. Он вечно пытается улизнуть, и я страдаю. Настолько, что, если так и дальше пойдет, получишь неврастеничку.

И в своей любви к тебе я страдаю, потому что не умею дать тебе большего! Мне хотелось бы, ну не знаю, предложить тебе нечто гораздо большее, но я понимаю, что это невозможно, потому что я всего лишь человеческое существо. Я страдаю от нашей разлуки, потому что не могу все разделить с тобой. Твои мысли, твои печали и радости, твои тревоги, не могу улыбнуться тебе, когда ты устал, посмеяться с тобой в минуты радости, угадать, о чем ты думаешь (а ведь это нам с тобой так просто), и еще столько-столько всего!

И потом я одна! У меня нет друзей, и мне никто не нужен. Ты знаешь, какой я мизантроп, и у меня есть на то все основания. Я живу только ради тебя и мамы – и я так далеко от вас обоих! Искусство, считают некоторые, дает мне все. Я же считаю, что оно не дает мне и сотой доли того, чего я желала бы. Публика аплодирует мне, но в глубине души я знаю, что способна на несравненно большее! Серафин говорит, что он в высшей степени доволен моей «Нормой», а вот я, к сожалению, отнюдь нет. Я уверена, что могу петь в сто раз лучше, но голос не слушается меня и не дает мне того, что я хочу!

Милый Баттиста, почему я такая? По-моему, я единственная по натуре вечно недовольна собой. На самом деле желание иметь нечто большее, чем у меня есть, пропадает только в те исключительные мгновения, когда я нахожусь на своем месте, то есть рядом с тобой. Ты тоже это знаешь. Мне всегда хорошо возле тебя, но, к сожалению, логически рассуждая, я должна быть вдали от тебя, я знаю это!

Но я не из тех, кто принимает все как есть. Я всегда хочу только лучшего! Я хочу, чтобы мой мужчина был лучшим из всех, чтобы в искусстве я была первой и лучше всех. В общем, я хочу всего, мне даже хочется, чтобы одежда, которую я ношу, была лучше, чем у других, если возможно. Я знаю, что все это невозможно, и очень мучаюсь из-за этого. Почему?! Помоги мне, Баттиста, и не думай, что я преувеличиваю. Уж какая есть!

Дорогой, могу просто сказать тебе, что так же, как я хочу всего, я сама хочу принадлежать тебе, и я твоя, вся твоя, вся! Люби меня и не делай мне больно. Каждый раз, причиняя мне боль, ты так сильно ранишь меня, что если бы ты знал это, то никогда бы так со мной не поступал. Я слишком чувствительна и слишком справедлива во всем и хочу, чтобы ты меня в этом превзошел, по возможности.

Любимый, сейчас я тебя оставлю и прошу, не смейся надо мной, прошу, попытайся меня понять и помочь мне.

Я просто прошу, чтобы ты любил меня хотя бы на треть так же, как я люблю тебя, тогда я буду счастлива. Я с тобой в большей степени, чем тут, особенно в такие минуты!

Твоя Мария.

Джованни Баттисте Менегини – по-итальянски

Флоренция, понедельник, 21 ноября 1948 г.

Дорогой, дорогой, дорогой!

Кажется, я выздоравливаю от этой дурацкой, но злостной простуды, которую я подхватила в Риме, и сегодня могу сказать, что репетиция прошла хорошо, очень хорошо. Даже Серафин говорит, что я вернулась в свое прежнее состояние, и действительно, простудившись, я чувствовала, как что-то, не знаю что, мешает мне делать то, что я хочу! Вот почему я была такая мрачная, нервная и противная! Любовь моя, спасибо тебе за терпение, любовь и нежность ко мне. Не знаю, что бы я делала без моего Баттисты! Вчера, когда я попрощалась с тобой, мне… Я прерываюсь и продолжаю карандашом, потому что в этой ужасной мерзкой ручке кончились чернила. Так вот, вчера, когда я попрощалась с тобой, мне стало очень грустно. Потом мне показалось, что тебя что-то беспокоит – не знаю, что именно, но прошу, скажи мне, правильно ли я угадала. Что-то вчера тебе пришлось не по душе, да? Я хочу, чтобы ты ответил мне – да или нет. Мне неважно, что именно, и не страшно, если ты не хочешь мне рассказывать об этом, я просто хочу знать, правильно ли я тебя поняла?

Дорогой, моя комната преобразилась благодаря твоим цветам – я счастлива, потому что у меня создается впечатление, что ты рядом со мной. Я бы очень попросила тебя сняться и прислать мне хорошую фотографию, чтобы ты всегда был со мной, – и каждый вечер, когда мне будет грустно, я буду долго с ней разговаривать. Она составит мне компанию. Здесь мне хорошо – комната премилая и теплая – и вода просто кипяток, какое счастье! А ты уже включил отопление?

Милый Баттиста, оставляю тебя и прошу быть здоровым и много думать обо мне, ну очень много – и много писать мне. Если бы ты знал, как я бываю счастлива, получая твои письма! Передай от меня привет Джанни и Пиа. Я отправила им телеграмму. Чао, любовь моя, я, как всегда, люблю тебя самой своей огромной любовью – если можно так выразиться!

Всегда твоя, твоя, твоя, Мария.