Текст книги "Потерянные годы"

Глава 10
Древний дуб

Ступив за резные деревянные двери церкви Святого Петра, я очутился среди суеты и шума Каэр Мирддина. Мое слабое зрение не сразу освоилось с непрерывным движением. Колеса телег и копыта лошадей громыхали по мощеным улицам, во всех направлениях двигались ослы, свиньи, овцы и лохматые собаки. Торговцы во все горло расхваливали свои товары, нищие хватались за одежды прохожих, прося подаяния, зеваки собрались вокруг какого-то человека, жонглировавшего шарами, и люди самого различного облика и положения шагали мимо меня, нагруженные корзинами, узлами, свежими овощами, кипами тканей.

Я оглянулся на куст боярышника, верхушка которого виднелась над церковной стеной. Несмотря на всю боль и отчаяние, испытанные мною в этом месте, я знал, что мне будет не хватать монастырской тишины нашей комнаты, монотонного пения монахинь, голоса птицы, живущей среди листвы за окном. И еще я неожиданно сильно затосковал по Бранвен.

Силясь рассмотреть сливавшиеся в одно целое толпы людей, животных, кучи товаров, я заметил на противоположной стороне улицы нечто вроде святилища. Мне стало любопытно, и я решил подойти поближе, хотя для этого требовалось переплыть стремительную реку – то есть перебраться через оживленную улицу. Закусив губу, я двинулся вперед.

Меня немедленно начали толкать, пинать, ударили, развернули в другую сторону. Я видел очень плохо и не успевал уклоняться от встречных; я тут же столкнулся с каким-то человеком, тащившим вязанку хвороста. Ветки полетели во все стороны, а вслед мне полетели проклятья. Затем я врезался прямо в круп лошади. Спустя несколько секунд колесо телеги едва не отдавило мне ногу. Однако каким-то чудом мне удалось перейти на противоположную сторону улицы. Я подошел к святилищу.

Оно было не слишком заметным и представляло собой всего лишь вырезанную из камня фигурку сокола, сидевшего над каменной чашей с грязной водой. Если когда-нибудь люди и ухаживали за ним, то, судя по всему, давным-давно его забросили. Крылья сокола обломились. Основание статуи разрушалось. Наверное, из тысяч людей, проходивших здесь ежедневно, только два-три человека замечали каменную птицу.

Но что-то влекло меня к этой забытой древней святыне. Я подошел ближе, прикоснулся к клюву сокола, источенному непогодой. Вспомнив рассказы Бранвен, я решил, что статуя была, скорее всего, воздвигнута в честь одного из наиболее почитаемых богов древних кельтов, Мирддина, который иногда принимал облик сокола. Один из их Аполлонов, говорила Бранвен. Хотя я до сих пор не мог разделить ее веру в то, что боги и духи бродят по земле, я снова подумал об олене и кабане, которые много лет назад сражались у меня на глазах на морском берегу. Если это на самом деле были Дагда и Рита Гавр, может быть, бог Мирддин тоже до сих пор еще жив?

Осел, нагруженный тяжелыми мешками, с силой поддал меня копытом. Я повалился на каменную статую, рука моя оказалась в лужице тухлой воды. Поднявшись и обтерев руку, я попытался представить себе, как выглядел Каэр Мирддин сотни лет назад. Бранвен рассказывала мне, что многолюдный город был тогда маленьким мирным селением на холме, и пастухи останавливались у родника, чтобы напиться. Со временем он превратился в оживленный торговый центр, сюда привозили товары с хуторов Гвинеда и таких отдаленных областей, как Гвент, Брихейниог и Поуис. Затем пришли римляне и построили на высоких берегах Тауи крепость. И теперь старые военные дороги, подобные той, что вела в Каэр Ведвид, связывали город с плодородными долинами и кишевшими дичью лесами на севере; одна из дорог шла вдоль реки к морю. Несмотря на то, что сегодня мало кого интересовали подобные вещи, это разрушающееся святилище – как и само название города – по-прежнему связывало Каэр Мирддин с его далеким прошлым.

Я сейчас особенно четко осознавал, что путешествие мое имеет такую же цель. Восстановить узы, связывающие меня с моим прошлым. Узнать свое имя. Найти свой дом. Своих родителей. И хотя я представления не имел о том, куда может завести меня моя дорога, или где она окончится, я внезапно понял, где находится ее начало.

Море. Я должен вернуться к морю. На прибрежные камни, на то самое место, куда более пяти лет назад меня вышвырнули волны.

Возможно, думал я, добравшись до сурового морского берега, я найду там лишь острые скалы, крикливых чаек и бесконечные волны, накатывающие на пляж. А возможно, найду ключ к разгадке тайны. Или хотя бы намек на то, где искать этот ключ. Надежда была слабой, но мне ничего больше не оставалось.

Долгие часы я блуждал по городу, стараясь держаться тихих переулков, чтобы меня не задавили или не затоптали. Как и в первые дни после появления у меня дара ясновидения, я спотыкался и цеплялся за все подряд, и вскоре ноги мои ужасно заболели, несмотря на кожаные башмаки. Но я продолжал двигаться к цели. Уверен, многие горожане вполне справедливо сочли меня неуклюжей деревенщиной; однако я твердо убежден в том, что ни один из них не догадался о моей слепоте. Несколько человек обратились ко мне с сочувственными словами, но они не замечали пустых незрячих глаз, а видели только шрамы на лице.

В конце концов, я нашел дорогу, идущую вдоль берега Тауи. Я знал, что, следуя по ней на север, доберусь до деревни, где мы прежде жили. И уже оттуда начну свой путь к морю.

Я дошел до городской стены, сооружения толщиной в десять шагов и высотой в двадцать. Я пересек широкий мост, стараясь не споткнуться на неровной мостовой, затем спустился в поросшую лесом долину.

Шагая по дороге вдоль реки, я сосредоточенно смотрел себе под ноги. Я знал, что если хотя бы на секунду отвлекусь, то упаду на землю. Я падал слишком часто. Однажды я споткнулся прямо посередине деревенской площади, и на меня едва не наступил осел.

И все-таки я более или менее благополучно продвигался вперед. Три дня я шел, питаясь ягодами малины и ежевики, а кроме того, у меня был круг сыра, подаренный одной из монахинь. За все это время я ни с кем не разговаривал, и никто не заговаривал со мной. Однажды на закате я помог какому-то пастуху вытащить ягненка из ямы и получил в качестве вознаграждения корку хлеба, но больше я не общался с людьми.

Наконец, я добрел до старой тропы для бечевых лошадей, проходившей через Каэр Ведвид. По реке плыли баржи, за ними следовали утки и лебеди с вереницами птенцов. Когда до деревни осталось полдня пути, я укрылся в лесу и пошел параллельно тропе, не выходя на открытое место, чтобы случайно не наткнуться на кого-нибудь из знакомых и бывших соседей. Время от времени я выкапывал коренья, находил ягоды и съедобные листья. Я снова напился из ручейка, протекавшего под гигантской сосной, где я когда-то качался на ветру, и в очередной раз пожалел о том, что тогда спустился с дерева. Странно, но здесь, в непроходимом лесу, я чувствовал себя дома, в то время как остальной Гвинед был для меня чужим.

Вечером того же дня я остановился у моста в деревне Каэр Ведвид и смутно различил на противоположной стороне какую-то высокую, но скрюченную в три погибели фигуру. Я попытался рассмотреть, кто это, но мне мешал поднявшийся ветер. Это могло быть искалеченное дерево, только я помнил, что в этом месте не росло никаких деревьев. Я не мог избавиться от чувства, что это фигура человека – человека с короткими культями вместо рук.

Я не стал там задерживаться. Несмотря на многочисленные препятствия, я довольно долго шел по лесу и обогнул еще несколько деревень. Тени становились длиннее, мое зрение ухудшалось, и идти становилось все труднее. Наконец, когда признаки присутствия человека остались позади, я очутился на широком лугу. Я смертельно устал после перехода, тело мое покрывали царапины и синяки, и я, найдя какое-то углубление в земле, свернулся на мягкой траве и тут же уснул.

Меня разбудил луч солнца, коснувшийся лица. Я пересек луг и вышел на дорогу в том месте, где она уходила прочь от берега реки. Если не считать одного старика с трясущейся нечесаной белой бородой, в то утро я никого не встретил. Я оглядел старика, снова жалея о том, что не могу отрастить бороду, чтобы скрыть уродливые шрамы. Но, возможно, успокаивал я себя, когда-нибудь борода вырастет. Если я доживу до зрелого возраста.

Поселений мне больше не попадалось, но я знал, куда идти. Воспоминания о пути к морю у меня оставались на удивление отчетливыми. Несмотря на то, что я проходил этой дорогой всего лишь раз в жизни, я очень часто путешествовал по ней во сне. Я ускорил шаги. Мне почти казалось, что я слышу далекий рокот волн.

Время от времени я засовывал руку под тунику и прикасался к Галатору. Я совсем ничего о нем не знал, но меня почему-то успокаивало присутствие камня. А также прикосновение к кожаному мешочку, подарку Бранвен, висевшему у меня на плече.

Древняя дорога постепенно заглохла и превратилась в заросшую тропу. В конце концов, я очутился у расщелины между скалами, источенными ветрами и дождем. Я почувствовал едва уловимый запах морской воды. Я помнил это место, я чувствовал, что пришел именно туда, куда нужно.

Черные скалы, по высоте в двадцать раз превышавшие мой рост, вздымались вокруг. Над утесами с пронзительными криками кружились чайки. Тропа резко поворачивала направо, и я знал, где она закончится.

На берегу моря.

Передо мной тянулись серо-голубые воды океана, безбрежного, бездонного. Запах водорослей щекотал мои ноздри. Волны накатывались на берег и отступали прочь, обтачивая камни, превращая их в песок. Над водой метались крикливые чайки.

Я перебрался через стену из черных камней, переступал через лужицы морской воды, оставленные приливом, и выброшенные на берег обломки дерева. Все осталось по-прежнему, говорил я себе. Когда волны коснулись моих башмаков, я взглянул на запад. Туман, застилавший мне зрение, сливался с туманом, висевшим над водой. Я изо всех сил старался хоть что-нибудь разглядеть, но это было невозможно.

«Все осталось по-прежнему». Черные скалы, ветер, несущий запах соли, бесконечный ритмический шелест волн. Как в тот день. Неужели где-то здесь спрятан ключ, размышлял я. Но если так, разве я могу надеяться отыскать его? Море такое огромное, а я такой… ничтожный. Я уронил голову на грудь и бесцельно пошел вперед, шлепая башмаками по холодной воде.

А затем я заметил одно изменение в пейзаже. Вековой дуб, по-прежнему остававшийся великаном, лишился почти всей коры, и скрученные полосы ее были разбросаны у корней. На каменистом пляже валялись ломаные, расщепленные ветки. Даже дупло, где я прятался от нападения кабана, оказалось разрушено, в стенках его образовались дыры и трещины. Древнее дерево, в конце концов, умерло.

Приближаясь к его останкам, я снова споткнулся и поранил щиколотку об острый камень. Но я сдержал крик боли, опасаясь привлечь кабанов, которые могли бродить поблизости. Я не знал, был ли встреченный мною пять лет назад кабан действительно Рита Гавром или нет, но в одном я был уверен – он жаждал крови. Если сейчас появится какой-нибудь другой хищник, прятаться мне будет негде, размышлял я. И вряд ли на сей раз Дагда придет мне на помощь.

У меня болела спина, ноги. Я присел на мертвые корни дуба. Проведя рукой по краю дупла, я нащупал отметины от острых клыков кабана. Это нападение, казалось мне, произошло совсем недавно. Словно вчера. Но дуб-исполин, которому как будто предстояло жить еще многие сотни лет, превратился в безжизненный скелет.

Я поддал ногой валявшийся на земле кусок коры, понимая, что у меня самого дела идут немногим лучше. Хотя я вернулся на этот берег живым, но был весьма близок к смерти. Я был практически слеп. Я был совершенно одинок.

Так я сидел, сжав голову руками, и невидящим взглядом смотрел на берег. Скоро я понял, что начался отлив. Постепенно безжизненное пространство между суровыми скалами и морем расширилось, показалась полоса песка, усеянная своими крошечными горами и океанами.

По этому песчаному лабиринту ковылял рак-отшельник. Я наблюдал за тем, как крошечное существо сражается с раковиной, застрявшей во влажном песке на краю лужи. Рак долго щелкал клешнями и царапался, но, в конце концов, ему удалось извлечь из трясины свою добычу – раковину моллюска, цветом напомнившую мне апельсин. Я представил себе радость рака, после долгих поисков нашедшего себе новый дом. Но прежде чем он успел насладиться своим торжеством, резкий порыв ветра вырвал раковину из его клешней. Раковина соскользнула в миниатюрный бассейн и поплыла, как плот, покачиваясь на волнах.

Глядя на бездомного рака, от которого уплывало сокровище, добытое с таким трудом, я позволил себе сардоническую ухмылку. Вот как оно бывает в жизни. Ты думаешь, что нашел свою мечту, но тут же теряешь ее навсегда. Ты думаешь, что обрел свой дом, но он уплывает у тебя из рук.

«Уплывает». В мозгу у меня вдруг возникла идея, которую не мог заглушить голос разума. Дикая, безнадежная, безумная идея.

Я построю плот! Может быть, именно это самое дерево, которое уже однажды помогло мне, сможет помочь мне снова. Может быть, тот самый прилив, который когда-то принес меня к берегу, унесет меня обратно, в море. Мне нужно было только верить. Просто верить. В дерево. В морские волны.

Мне нечего было терять, кроме собственной жизни.

Глава 11
Плавание

Я соорудил свой плот из собранных на пляже сучьев старого дуба, связав их полосами коры, как канатами. Мне приходилось полагаться исключительно на ясновидение, и я часто ошибался в размерах деревяшек и прочности узлов. Но все-таки мой плот рос, к нему добавлялась ветка за веткой. Посередине я установил большой кусок дерева, отломленный от бывшего дупла; из него получилось сиденье с изогнутой спинкой, в котором я мог устроиться. И, наконец, я обвязал края плота несколькими длинными полосами водорослей, найденными среди камней.

К тому времени, как я закончил свою работу, солнце уже начинало садиться. Я подтащил свой жалкий плот к воде. Но прежде чем столкнуть плот в море, я, повинуясь минутному порыву, бросился обратно к лужице, где плавала раковина. Я вытащил ее и положил неподалеку на песок в надежде, что рак снова придет сюда и найдет свой дом.

Я вошел по колено в холодную воду под резкие крики чаек; мне чудилось, что они смеются надо мной. Прежде чем взобраться на свое утлое суденышко, я помедлил. Во мне боролись противоположные чувства. Я стоял на границе – на границе суши и моря, прошлого и будущего. На мгновение я утратил свою решимость. Вода плескалась у моих коленей – та самая вода, в которой я однажды едва не утонул. Может быть, я поторопился? Может быть, надо вернуться на берег и придумать более надежный план?

В этот момент я заметил на останках старого дуба золотые отблески. Лучи заката коснулись ствола, опалили его огнем. Это зрелище напомнило мне о другом дереве, охваченном пламенем, пламенем, которое еще горело где-то глубоко внутри меня. И я понял, что обязан попытаться узнать ответы на свои вопросы.

Я подтянулся и забрался на плот. Устроился в деревянной «чаше», скрестил ноги. В последний раз я оглянулся на черные утесы, затем повернулся в сторону открытого моря. Опустив ладони в ледяную воду, я какое-то время греб, пока у меня не устали руки. Заходящее солнце стояло еще довольно высоко и согревало мою влажную кожу, отражалось в воде, которая сверкала всеми цветами радуги, неразличимыми для меня. Но несмотря на то, что я не мог видеть море по-настоящему, я чувствовал, что под поверхностью воды как будто пляшет розовая сеть, унизанная золотыми искорками.

Отлив уносил меня все дальше от берега, ночной бриз дул мне в спину. Я понятия не имел, куда может принести меня море. Мне оставалось только одно: довериться ему.

Я вспомнил древних мореплавателей, о которых я слышал от Бранвен – Брана Благословенного[25]25
  Бран Благословенный – в валлийской мифологии король Великобритании.


[Закрыть], Одиссея и Иону. И подумал, что никому на всем белом свете, кроме Бранвен, нет дела до того, чем закончится мое морское путешествие. Мне захотелось, чтобы поскорее пришел день нашей встречи, чтобы я смог рассказать ей обо всем. Но в глубине души я был твердо уверен в том, что никогда больше ее не увижу.

Мимо плота в поисках ужина пронеслась черноголовая чайка, едва касаясь волн крыльями. Птица издала пронзительный вопль, сделала вираж в сторону плота и уселась на обрывок водоросли, свисавший с его края. Птица вонзила клюв в зеленую прядь и начала яростно дергать и кромсать ее.

– Пошла прочь! – Я замахал руками. Меньше всего мне сейчас хотелось, чтобы мой убогий плот уничтожила голодная чайка.

Чайка выронила водоросль, снова крикнула и, поднявшись в воздух, принялась кружить у меня над головой. Несколько секунд спустя она села – на сей раз мне на колено. Глаз птицы, показавшийся мне желтым, как солнце, пристально уставился на меня. Затем, видимо, заключив, что я слишком крупный (или слишком жесткий), чтобы составить готовый ужин, чайка наклонила свою черную голову, поднялась в воздух и полетела в сторону берега.

Глядя ей вслед, я зевнул. Непрерывная качка нагоняла на меня сон, к тому же я был утомлен после нескольких дней перехода из Каэр Мирддина. Но я знал, что спать нельзя. Я мог свалиться в воду или, хуже того, упустить что-нибудь важное.

Я попытался отдохнуть, не засыпая. Я свернулся в клубок, положил подбородок на колени. Для того, чтобы не уснуть, я сосредоточил «взгляд» на медленно опускавшемся солнце. Огромный пылающий шар уже коснулся горизонта, и на волнах, справа от моего плота, дрожала огненная полоса. Она походила на дорогу, вымощенную золотом, на путь через волны морские.

Я подумал: хорошо бы узнать, куда ведет эта дорога. И куда ведет меня мой путь.

Я оглянулся: оказалось, я отплыл уже довольно далеко от берега. Бриз утих, но плот продолжал двигаться вперед, и я сообразил, что, должно быть, поймал какое-то течение. Плот сильно раскачивало, меня постоянно окатывали брызги. Несмотря на качку, плот держался, бревна не разваливались. Облизнув губы, я почувствовал вкус соли. Снова опустил голову на колени и невольно зевнул.

Гигантское алое солнце окрасило облака в цвета заката, которые я мог различить лишь смутно. Очертания солнца были видны яснее; оно постепенно исчезало за горизонтом. И вот настал миг, когда оно растаяло вдали, словно мыльный пузырь, который, наконец, лопнул.

Но я не заметил наступления темноты – меня одолел сон.

Разбудила меня попавшая на плот холодная вода. Наступила ночь. Россыпи звезд окружали тонкий серп луны – такого узкого серпика мне никогда не приходилось видеть. Я прислушался к вечному плеску и шелесту моря, к ударам волн о дерево. Меня пробрала дрожь, и я плотнее прижал колени к груди. Мне оставалось только ждать появления того, что приберегло для меня море.

Когда за спиной у меня взошло солнце, я обнаружил, что берег Гвинеда исчез. Не было больше видно даже самых высоких скал. Лишь едва заметное облако вытянулось, точно вымпел, далеко над горизонтом – я решил, что это вершина Ир Видва, но не был в этом уверен.

Я заметил, что одно бревно почти отвязалось, и поспешил укрепить его. Тянулись минуты и часы, у меня онемела спина и ноги, но я не мог встать и потянуться из боязни, что плот перевернется. Волны каждую секунду обдавали плот. Солнце, светившее в полную силу, жгло мне затылок. А рот и горло жег еще более сильный огонь, с каждой минутой пылавший все яростнее. Никогда в жизни мне не приходилось испытывать такой жажды.

На закате я заметил кучку каких-то крупных, но изящных существ, которые появлялись из волн, затем ныряли обратно. Их было семь или восемь, но они двигались, как одно целое, подобно волне, которая то наступает, то отступает. Когда плот мой приблизился к ним, они развернулись и описали круг вокруг меня. Они обогнули меня один раз, второй, третий, то выскакивали из пены, оставленной ими же самими, то вновь ныряли в воду.

Может быть, это были дельфины? Те, которых Бранвен называла «народом моря» и которые, по преданию, были наполовину рыбами, а наполовину людьми? Я слишком плохо видел и не мог хорошенько их рассмотреть. И все же это зрелище пробудило во мне любопытство. Когда они проплывали мимо, и тела их блестели в золотых лучах солнца, я пообещал себе, что если останусь в живых после своего путешествия, постараюсь изучить таинственные морские глубины.

Миновала вторая ночь, такая же холодная, как и первая. Лунный серп исчез, растворился среди звезд. Я принялся вспоминать названия созвездий и рассказы Бранвен об их происхождении. После долгих поисков мне удалось найти несколько созвездий, в том числе мое любимое – крылатого Пегаса. Я вообразил, что меня укачивают не морские волны, а галоп, что я несусь по водной глади на спине огромного коня.

Я уснул, и мне снилось, что я сижу на спине какого-то огромного крылатого существа, но был ли это Пегас или нет, я не мог сказать. Внезапно мы оказались среди мрачных скал. Перед нами вставал темный замок, охраняемый призрачными часовыми. Я понял, что замок вращается вокруг своей оси, вращается на своем фундаменте. Он притягивал нас к себе. Я изо всех сил пытался свернуть в сторону, но не мог. Я понял, что через несколько секунд мы врежемся в каменную стену.

В этот момент я проснулся. Меня била дрожь – но не только от холода. Сон заставил меня задуматься о том, что принесет мне грядущий день, но значение его ускользало от меня.

С приближением вечера западный горизонт потемнел. Волны вздымались выше, мой плотик швыряло из стороны в сторону, море обдавало меня дождем соленых брызг. Плот стонал и трещал. Несколько полос водорослей оторвалось, в большом куске дерева, взятом из полого ствола дуба, появилась трещина. Но буря прошла стороной. С наступлением сумерек море успокоилось. Конечно, я промок насквозь и испытывал мучительную жажду, но сам я и мой плот остались целы и невредимы.

В ту ночь я постарался связать разболтавшиеся бревна. Затем, когда я уселся со скрещенными ногами, в лицо мне ударил резкий порыв ветра. Новая тень, еще темнее прежней, скрыла звезды. Она мгновенно заволокла южный горизонт, затем небосвод у меня над головой, и наконец, все небо скрыла непроницаемая тьма.

Когда темнота поглотила меня, мое второе зрение оказалось бесполезным. Я ничего не видел! Я был так же слеп, как в тот день, когда впервые вошел в двери церкви.

Снова появились могучие волны, швырявшие из стороны в сторону мой утлый плот, словно веточку. Вода заливала мне лицо, спину, руки, ноги. Но на этот раз шторм не прошел стороной. Наоборот, он усиливался с каждой минутой. Скрючившись на своем сиденье, я сжался в плотный комок, подобно ежу при появлении хищника. Я стиснул пальцами края плота, отчаянно цеплялся за эти жалкие куски дерева, которые не давали мне утонуть.

Мое могущество! На какое-то мгновение я уже решил обратиться к нему. Может, связать плот покрепче, или даже успокоить море! Но нет. Я дал обет. А кроме того, собственная сила пугала меня еще больше, чем буря. Дело было в том, что я не имел ни малейшего представления о магии и помнил только жуткие последствия ее применения – запах обугленной плоти, крики горящего заживо человека, пламя, лизавшее мне лицо. Конечно, в тот день магия помогла мне, но я знал, что никогда больше не воспользуюсь ею.

Всю эту черную ночь завывал ветер, неистовствовала буря. На меня обрушивались стены воды, бушующие волны раскачивали меня. В какой-то момент мне вспомнилась история Брана Благословенного, попавшего в жуткий шторм, и это дало мне слабую надежду на то, что я тоже могу остаться в живых. Но вскоре надежда эта была унесена гигантскими волнами.

Руки мои онемели от холода, но я не осмеливался выпустить плот, чтобы растереть их. Лопнуло еще несколько полос коры. Одна толстая ветка расщепилась. Спина у меня болела, но еще сильнее болело сердце. Что-то подсказывало мне, что эта буря означает конец моего путешествия.

Взошедшее солнце лишь слегка осветило небосклон, но этого света оказалось для меня достаточно – я снова начинал различать очертания окружающих предметов. Ясновидение едва успело вернуться ко мне, когда одна особенно высокая волна обрушилась на плот с такой силой, что едва не вышибла из меня дух. Плот вздрогнул и, в конце концов, развалился.

Спустя короткий ужасный миг я оказался в воде, среди зеленых волн. Мне повезло – нащупав один сук, я уцепился за него. Следующая волна накрыла меня с головой, за ней последовала третья, четвертая.

Силы оставили меня, и пальцы мои готовы были разжаться. Неистовая буря продолжалась, меня швыряло вверх и вниз, заливало водой. Наступил рассвет нового дня, и я понял, что этот день будет последним в моей жизни. Я едва обратил внимание на странное облако, низко висевшее над водой и походившее на остров, сотканный из тумана.

С жалобным криком я выпустил деревяшку. Вода хлынула мне в легкие.