Текст книги "Потерянные годы"

Часть вторая

Глава 12
Павший воин

Я больше не качался на волнах.

Я больше не тонул.

Второй раз в жизни я пришел в себя на незнакомом берегу. Я слышал тот же неумолчный шум прибоя. Во рту стоял тот же тошнотворный соленый привкус. Все внутри сжималось от того же безумного страха.

Неужели мучительные годы, проведенные в Гвинеде, были всего лишь сном? Жутким, нелепым сном?

Я понял, каков будет ответ, еще прежде, чем руки мои, перепачканные песком, коснулись покрытых шрамами щек и безжизненных глаз. И Галатора, висевшего у меня на шее. Гвинед был реальностью. Такой же реальностью, как незнакомый сильный запах, плывший над неизвестным берегом.

Я перевернулся на бок, и подо мной хрустнула какая-то раковина. Затем сел и сделал глубокий вдох. Воздух был сладким, как летом на лугу, но в нем чувствовался некий странный привкус. Резкий привкус, привкус реальности.

Я слышал доносившееся откуда-то шлепанье и шелест волн, но не видел моря. Однако причиной тому было не мое ограниченное зрение. Море было скрыто за клубами тумана, такого густого, что он скрывал все вокруг меня.

Среди этой белой мглы время от времени возникали странные фигуры; затем, через несколько секунд, они таяли. Я различил нечто вроде огромной арки; дверь, скрывавшая проход под аркой, захлопнулась. Затем дверь растворилась в тумане, и на месте ее возник чей-то хвост с шипом на конце – он был таким огромным, что вполне подошел бы дракону. У меня на глазах хвост превратился в чудовищную голову с носом «картошкой». Голова туманного великана медленно повернулась ко мне, приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать, затем растаяла в белом облаке.

Я распрямил затекшую спину и огляделся по сторонам. На этом пляже, в отличие от берега Гвинеда, суша и море встречались мирно. Не было куч острых камней, усеивавших то враждебное побережье, лишь раковины всевозможных расцветок – розовые, белые, пурпурные – виднелись на мелком песке. Совсем рядом с собой я заметил покрытую листьями лиану, ползущую по пляжу, подобно блестящей зеленой змее.

Розовый. Пурпурный. Зеленый. Сердце мое замерло, затем учащенно забилось. Я воспринимал цвета! Не настолько четко, как прежде, до пожара, но намного лучше, чем до момента, когда море уничтожило мой плот.

Нет, не спеши, сказал я себе. Этого не может быть. Осмотрев свои руки и одежду, я понял, что цвет их остался таким же тусклым, как прежде.

Снова оглядев пляж, я все понял. Зрение мое не улучшилось. Дело было в том, что окружающий пейзаж просто светился. Раковины, блестящие листья, даже песок на этом берегу отчего-то казались ярче, насыщеннее, чем в обычной жизни. Я подумал: если цвета представляются такими ослепительными моему внутреннему взору, то каковы они были бы для взгляда моих настоящих глаз!

Я подобрал коническую раковину. Сверкающую белую поверхность украшали пурпурные полосы. Ее приятно было держать на ладони – как руку старого друга.

Я приложил раковину к уху, ожидая услышать шум прибоя. Но вместо этого до меня донесся странный звук, подобный дыханию, и я как будто бы различил голос, доносившийся откуда-то издалека. Голос шептал, обращаясь ко мне на незнакомом языке. Пытался сообщить мне что-то.

Я затаил дыхание. Отняв раковину от уха, я осмотрел ее внутренность. Это была самая обыкновенная раковина. Наверное, просто показалось, решил я. И снова поднес ее к уху. Опять этот голос! На этот раз он звучал яснее, и мне даже почудилось, что я расслышал слово: «Берегиииись… берегиииись».

Я резким движением швырнул раковину на песок. Ладони у меня взмокли, сердце готово было остановиться от страха. Я поднялся на ноги. Ноги, руки, спина болели – я слишком долго лежал неподвижно. Я еще раз осмотрел раковину и покачал головой. В уши попала вода, поэтому мне мерещится всякая чушь. Да, так оно и есть.

«Вода. Нужно найти пресной воды». Я знал, что если удастся чего-нибудь попить, мне станет лучше.

Я вскарабкался на вершину дюны, нависавшей над пляжем. Открывшееся зрелище поразило меня настолько, что я даже забыл сделать вдох.

Я смотрел на запад; передо мной простирался густой лес, над вершинами гигантских деревьев сновали пестрые птицы. На горизонте вставала гряда гор, скрытых туманной дымкой, и зелень леса переходила в голубой цвет предгорий. В нескольких местах виднелись долины, покрытые мягким ковром пышной травы. Сверкали на солнце речушки и водопады, возникавшие из-под сводов леса, бежавшие по лугам и сливавшиеся в одну широкую реку, которая устремлялась к океану. Вдалеке виднелись еще деревья, но они росли ровными рядами, не так, как в лесу – это скорее походило на сад, высаженный давным-давно.

Я уже собрался спускаться в долину, чтобы утолить жажду, когда один участок леса привлек мое внимание. Хотя восточный берег реки был виден мне лишь частично, мне показалось, что там гораздо меньше зелени, чем на западном. Деревья были какого-то красно-бурого цвета, цвета высохшей листвы. Или ржавчины. Сначала зрелище это встревожило меня, но затем я сообразил, что это, должно быть, некая незнакомая мне растительность. А может быть, игра света, вызванная движением кипы темных облаков, нависавших над восточным горизонтом.

В горле у меня пересохло, и я снова вернулся мыслями к ярко-зеленой долине и лесу, расстилавшемуся передо мной. Пора уже попить! Затем, решил я, отправлюсь исследовать окутанный мглой остров, если это действительно остров. Я еще пока сам не понимал, в чем дело, но было в этой местности нечто такое, что побуждало меня остаться и исследовать ее – несмотря на странное происшествие с раковиной. Возможно, яркие, чистые цвета природы. А может быть, просто воспоминание о том, что я доверился морю, и море принесло меня сюда. Но, какова бы ни была причина этого любопытства, я решил остаться ненадолго – лишь ненадолго. Если я не найду никаких намеков на свое прошлое, то поспешу дальше. Построю себе лодку, которая будет прочнее того плота, и продолжу поиски.

Я начал спускаться с дюны. Вскоре песок сменился травой; тонкие стебли покачивались под порывами легкого бриза, несущего ароматы цветов. Я еще не совсем оправился после плавания, но шагал все быстрее. Вскоре я уже бежал по широкому полю. Я почувствовал на лице дуновение ветра и вспомнил, что бегу впервые с того дня, как покинул Каэр Мирддин.

Я добрался до ручья с прозрачной водой и опустился на прибрежные камни, поросшие мхом. Я наклонился к ручью. Чистая, прохладная вода коснулась моего лица и волос, и прикосновение это потрясло меня не меньше, чем цвета и запахи чудесной страны. Я напился воды; мне показалось, что я сейчас лопну, но я продолжал пить.

Наконец, будучи уже не в силах глотать воду, я лег, оперся на локоть и полной грудью вдохнул бодрящий воздух, напоенный диковинными ароматами. Подбородок мой щекотала трава. Трава была такой высокой, что какой-нибудь путник издалека мог бы принять меня за бурое бревно, лежавшее у ручья. Я вслушивался в шорох стеблей, шум ветра в листве деревьев, плеск воды. Длинноногий красный жук медленно полз по складкам моей туники.

Внезапно прямо у меня над головой что-то со свистом пронеслось, выведя меня из дремоты. Существо пролетело стремительно, как выпущенная из лука стрела, и я даже не понял, кто бы это мог быть. Я осторожно приподнялся, и «второе зрение» помогло мне заметить какое-то движение в траве ниже по течению ручья. Я вскочил на ноги.

Из травы донесся пронзительный свист, затем какое-то шипение и рычание. Я двинулся туда; голоса животных, полные злобы, становились все громче. Сделав еще несколько шагов, я замер в изумлении.

Передо мной была крыса, самая крупная из всех, что мне когда-либо доводилось видеть; туловище ее было толщиной с мое бедро, ноги были необыкновенно мускулистыми, зубы – острыми, как кинжалы. Крыса сражалась с соколом с серой спиной и полосатым бурым хвостом. Это был дербник[26]26
  Дербник (англ. merlin) – мелкий сокол; длина тела 24-32 см, размах крыльев 53-73 см.


[Закрыть]. Несмотря на то, что крыса была по меньшей мере в три раза крупнее птицы, они показались мне достойными противниками.

Битва была жестокой. Сильные когти сокола прочно вцепились в загривок крысы. Крыса извивалась, пытаясь укусить или оцарапать голову врага, придавить его к земле. Но сокол проявлял храбрость, удивительную для такой небольшой птицы – он только трещал что-то и погружал когти все глубже в плоть зверя, и вскоре по толстой шкуре крысы заструилась кровь. В воздухе кружились перья, трава была забрызгана кровью. Птица и крыса, охваченные дикой яростью, когтили, кусали друг друга, рычали и катались по траве.

Бой мог бы продолжаться еще какое-то время, и неизвестно, кто вышел бы победителем, но вдруг из зарослей у ручья возникла вторая крыса. Возможно, из чувства солидарности с сородичем, а скорее, в предвкушении легкой добычи, она присоединилась к первой крысе. Челюсти ее сомкнулись на крыле несчастной птицы, и она начала немилосердно рвать перья.

Сокол издал пронзительный крик боли, но не сдавался. Первая крыса, с расцарапанной мордой, выпустила птицу и обежала ее, чтобы впиться в другое крыло. Раненое крыло безжизненно повисло – теперь оно было бесполезно; кроме того, сокол лишился одного когтя. Первая крыса, предчувствуя близкую победу, стряхнула застрявшие в зубах перья и приготовилась прыгнуть на ослабевшего противника.

В этот момент я подбежал к дерущимся и поддал крысу ногой с такой силой, что она отлетела в кусты. Вторая мерзкая тварь прекратила терзать сокола и уставилась на меня злобными, налитыми кровью глазками. Могучим движением крыса отшвырнула сокола в траву, и тот остался лежать неподвижно; видимо, он ослабел настолько, что не мог даже пошевелиться.

Крыса издала тонкое шипение. Я шагнул ближе и поднял руку в угрожающем жесте. Крыса, по-видимому, утомленная битвой, решила не вступать в новую драку, развернулась и скользнула прочь в высокую траву.

Я наклонился, чтобы осмотреть сокола. Несмотря на то, что его глаза – две черные точки, обведенные желтым – уже закрывались, он пристально уставился на меня. Когда я протянул к птице руку, она зашипела и ударом лапы оцарапала мне запястье.

– Что же ты делаешь, глупый? – вскрикнул я, облизывая кровь. – Я хочу тебе помочь, я не причиню тебе вреда.

И снова я потянулся к павшему воину. И снова птица просвистела что-то и попыталась меня царапнуть.

– С меня хватит! – сказал я и, раздраженно тряхнув головой, поднялся, чтобы идти дальше.

Уходя, я в последний раз оглянулся на сокола. Глаза его, наконец, закрылись. Тело сотрясала мелкая дрожь.

Я сделал глубокий вдох и вернулся к несчастному. Я осторожно поднял птицу, стараясь избегать когтей на случай, если она вновь придет в себя. Держа в руках теплое, пушистое тельце, я поразился тому, что такое мягкое на ощупь существо может быть таким воинственным. Я погладил поврежденное крыло и понял, что, несмотря на серьезные раны, кости остались целы. Я снял с плеча мешочек, подаренный Бранвен, вытащил щепотку целебных трав, разбавил порошок несколькими каплями воды из ручья. Краем туники я кое-как очистил ранки, нанесенные зубами крысы. Крыса оставила несколько глубоких укусов, особенно у верхнего края крыла. Я осторожно наложил на раны свою мазь.

Тело сокола напряглось, и он открыл глаза, но на этот раз не стал отбиваться. По-видимому, он был настолько слаб, что даже не мог свистеть, и ему оставалось только настороженно наблюдать за мной.

Когда я закончил с ранами, то снова взял маленькую птицу на руки, размышляя о том, что с ней делать дальше. Оставить на берегу ручья? Нет, крысы наверняка вернутся и закончат свою работу. Взять с собой? Тоже исключено – мне не нужна обуза, и к тому же такая строптивая.

Я заметил на краю чащи дуб с раскидистыми ветвями, и в голову мне пришла новая мысль. Положив птицу на землю, я нарвал травы и соорудил из нее нечто вроде примитивного гнезда. Затем взял под мышку сокола и гнездо и забрался на одну из нижних веток, густо поросших мхом. Я устроил гнездо около ствола и положил в него беспомощную птицу.

На миг я встретил вызывающий взгляд глаз, обведенных тонкими желтыми веками. Затем слез на землю и углубился в лес.

Глава 13
Ветка липы

Пока я пробирался среди похожих на колонны стволов, под балдахином из переплетенных ветвей, возникшее у меня странное ощущение постепенно усиливалось.

Дело было не в том, что мое «второе зрение» ослабло, хотя под сводами леса действительно царил полумрак, и лишь изредка солнечные лучи достигали подножия деревьев. Дело было не в запахе смолы и древесного сока, таком сильном, какого мне не доводилось чувствовать прежде; хотя запах этот напомнил мне тот день, когда я наблюдал за грозой в объятиях гигантской сосны у подножия Ир Видва. И не в звуках, доносившихся со всех сторон – шорохе листьев на ветру, скрипе ветвей, шуршании хвои под ногами.

Нет, странное ощущение было вызвано чем-то иным. А возможно, его порождали одновременно и запахи, и звуки, и вид сумеречного леса. Мне мерещилось, будто что-то или кто-то в этом лесу знает, что я пришел. Что кто-то наблюдает за мной. Мне казалось, что шепот, подобный тому, который я слышал из раковины, теперь издает сам лес. Я заметил какую-то сучковатую палку, длиной почти с меня самого – палка была прислонена к стволу древнего кедра. Я подумал, что добрый посох может помочь мне пробраться через плохо освещенный лес, и протянул руку. Пальцы мои уже были готовы сомкнуться вокруг палки в том месте, где торчали несколько мелких веточек, но я охнул и отшатнулся.

Палка ожила! В верхней и нижней частях ее выступили еще палочки и начали быстро шевелиться, подобно маленьким ножкам. Узловатый «посох» согнулся, сполз вниз по чешуйчатому стволу, на корни, затем устремился к зарослям папоротника. Через несколько секунд существо в виде палки исчезло из виду. И вместе с ним исчезло мое желание найти себе посох.

Я ощутил знакомое побуждение. Нужно залезть на дерево! Может быть, не на самую верхушку, но достаточно высоко, чтобы осмотреть верхнюю часть крон. Я выбрал высокую липу с тонким стволом; ее листья-сердечки трепетали на ветру, отчего крона напоминала поверхность ручья, подернутого рябью. Я полез наверх. Оказалось, что по дереву очень легко взбираться, я нашел много веток, за которые можно было ухватиться, и поднимался довольно быстро.

Оказавшись на высоте, в пять раз превышавшей мой рост, я обнаружил, что пейзаж сильно изменился. Сквозь путаницу ветвей просачивалось гораздо больше света, и я стал лучше «видеть». Сквозь дрожащие листья липы я различил у себя над головой круглый зеленый комок мха, но, вспомнив происшествие с палкой, решил его не трогать. Среди ветвей промелькнули две бабочки, оранжевые с синим. Паук спустился откуда-то сверху на свою паутину, усыпанную жемчужными каплями росы. Громко трещали белки с огромными глазами. Птица с золотым оперением перепрыгивала с ветки на ветку. Но одно оставалось неизменным и в кроне дерева: странный шепот не прекращался.

Повернувшись в ту сторону, откуда я пришел, я смог рассмотреть зеленое поле, на котором произошла битва сокола с крысами. За полем я заметил сверкающую ленту широкой реки, которая струилась по направлению к стене тумана – то есть к морю. К моему изумлению, внезапно над порогами поднялась высокая волна, похожая на гигантскую руку. Сначала я решил, что мне это мерещится. При виде возникшей из реки огромной водяной кисти, с пальцев которой струилась вода, я испытал одновременно любопытство и страх. Рука опустилась вниз, раздался плеск, и видение исчезло.

Затем откуда-то сверху, с верхушки липы, сорвалась большая ветка с множеством листьев. Однако она не полетела прямо вниз, а устремилась в сторону и оказалась в кроне соседнего дерева. То дерево таинственным образом поймало ветку, прочные сучья приняли ее в свои объятия, затем снова швырнули прочь. Еще одна ветвь поймала ее, согнулась под ее тяжестью, отбросила в сторону. Так пушистая ветка неслась к земле, пролетая от одного дерева к другому, вращаясь, словно танцор. Казалось, будто могучие деревья играли друг с другом в мяч, как мальчишки играют мотком бечевки.

А тем временем ветка опускалась все ниже. Наконец, она упала на землю, покрытую бурыми сосновыми иглами, и замерла.

У меня перехватило дыхание. Неожиданно из «ветки» высунулся длинный, поросший листьями побег. Нет, это был не побег. Это была рука в рукаве из переплетенных лиан. Затем вторая рука. Показалась нога, вторая. Голова с волосами, украшенными блестящими листьями. Два глаза, серых, как кора бука, с голубым оттенком.

Фигура, одетая в листья, поднялась на ноги и громко рассмеялась. Смех этот, ясный и звонкий, разнесся среди стволов, подобно звону колокольчика.

Я свесился со своего «насеста», пытаясь разглядеть чудо в подробностях. Я уже понял, что пушистая ветка на самом деле была девочкой.

Глава 14
Риа

Внезапно сук подломился подо мной, и я полетел на землю; мое падение, однако, смягчили несколько нижних ветвей. В одну я изо всех сил врезался грудью, о другую ударился поясницей, ушиб плечо и обе ноги. С глухим стуком я приземлился на ковер из хвои.

Я со стоном перекатился на бок. Мало того, что все тело болело после трехдневного путешествия на плоту; снова появилась прежняя боль между лопатками, и все это вместе было просто невыносимо. Я медленно сел – и оказался лицом к лицу с девочкой.

Смех оборвался.

Несколько долгих мгновений ни я, ни она не шевелились. Даже в скудном свете я разобрал, что она примерно моего возраста. Она рассматривала меня, стоя неподвижно, подобно окружавшим нас деревьям. Если бы не серо-голубые глаза, она в своем зеленом наряде, сплетенном из лиан, вполне могла бы сойти за дерево. Но глаза невозможно было не заметить. Они сердито сверкали.

Она произнесла какое-то приказание на странном языке, напоминавшем шорох листьев, и взмахнула рукой, как будто отгоняла муху. В тот же миг тяжелые ветви росшего поблизости хвойного дерева обхватили меня поперек туловища, оплели мне руки и ноги. Ветки держали меня крепко, и чем сильнее я сопротивлялся, тем сильнее они сжимали меня. Затем меня стремительно подняли в воздух, и я повис над землей, беспомощный, связанный по рукам и ногам.

– Отпусти меня!

– Теперь ты не упадешь. – Девочка говорила на моем языке, кельтском наречии, распространенном в Гвинеде, но со странным мелодичным акцентом. Разгневанное выражение лица сменилось усмешкой. – Ты напоминаешь мне коричневую ягоду – большую, но невкусную.

Она подобрала крупную пурпурную ягоду, росшую среди мха у подножия дерева, и сунула ее в рот. Но тут же поморщилась и выплюнула.

– Фу. Перезрелая.

– Отпусти меня! – взревел я. Я извивался, пытаясь вырваться, но ветка так сильно стиснула мне грудь, что я едва мог дышать. – Пожалуйста, – прохрипел я. – Я не хотел… ничего плохого.

Девочка сурово взглянула на меня.

– Ты нарушил закон Леса Друма. Чужакам вход сюда запрещен.

– Но… я… не знал… – с трудом выговорил я.

– Теперь знаешь. – Она сорвала другую ягоду. Видимо, на вкус та оказалась лучше предыдущей, потому что девочка, наклонившись, начала собирать алые шарики.

– Пожалуйста… выпусти… меня.

Но незнакомка не обращала на меня никакого внимания и продолжала есть ягоды – быстро срывала их и тут же совала в рот. Наконец, она направилась прочь с поляны, даже не взглянув на меня.

– Подожди!

Девочка остановилась и с раздраженным видом оглянулась.

– Ты похож на белку, которую застигли за кражей чужих орехов. Теперь ты хочешь их вернуть, только уже поздно. Я вернусь за тобой через день или два. Если не забуду.

Она снова повернулась ко мне спиной и зашагала прочь.

– Подожди! – снова прохрипел я.

Но девочка уже скрылась в чаще.

Я снова попытался высвободиться. Колючие ветви сжали меня сильнее, и Галатор, спрятанный у меня под одеждой, впился мне в ребра.

– Постой! Во имя… Галатора.

Среди ветвей снова показалось лицо девочки. Она неохотно вернулась к подножию могучего дерева и, подняв голову, некоторое время рассматривала меня. Затем махнула рукой и произнесла несколько непонятных слов.

Ветки немедленно разжались, и я упал на землю лицом вниз. Выплюнув изо рта горсть сосновых иголок, я с трудом поднялся на ноги.

Она подняла руку, приказывая мне стоять на месте. Не желая снова оказаться на дереве, я повиновался и замер.

– Что ты знаешь о Галаторе?

Я нерешительно помолчал, сообразив, что Галатор, должно быть, действительно знаменитая вещь, если о нем известно даже в этом глухом углу. Я решил рассказывать как можно меньше.

– Я знаю, как он выглядит.

– Я тоже знаю – по крайней мере, то, что говорит легенда. А что тебе еще известно?

– Совсем немного.

– Жаль, – сказала девчонка, обращаясь скорее к самой себе. Приблизившись, она с любопытством посмотрела на меня. – А почему у тебя такой странный взгляд, как будто ты смотришь куда-то далеко-далеко? Твои глаза напоминают мне две звезды, скрытые за облаками.

Я вздрогнул и угрюмо ответил:

– Глаза как глаза.

Она опять уставилась на меня. Затем, не говоря ни слова, сунула мне в руку последние несколько пурпурных ягод.

Я неуверенно понюхал их. Аромат ягод вдруг напомнил мне о том, как сильно я проголодался, так что, вопреки здравому смыслу, я сунул ягоду в рот и ощутил на языке сладкий вкус. Остальные я проглотил в один присест.

Девочка задумчиво смотрела на меня.

– Вижу, тебе немало пришлось пережить.

Я нахмурился. Она заметила шрамы. Их замечали все, стоило только взглянуть мне в лицо. И все же… мне показалось, будто она увидела нечто такое, что обычно было скрыто от посторонних глаз. Я ощутил необъяснимое желание излить душу перед этой незнакомой девочкой, только что встреченной в глухом лесу. Но тут же подавил этот порыв. В конце концов, я совершенно не знал ее. Лишь несколько минут назад она готова была бросить меня в чаще, связанного. Нет, довериться ей было бы глупостью.

Она медленно поворачивала голову, прислушиваясь к негромкому шепоту деревьев. Я рассматривал сложный головной убор из листьев, покрывавший ее курчавые каштановые волосы. В тусклом свете трудно было разглядеть ее как следует, но мне показалось, что уши у девочки имеют треугольную форму и заострены сверху, как у меня.

Неужели она, подобно мне, тоже терпела когда-то издевательства из-за того, что у нее уши, как у демона? Или… может быть, в этой незнакомой стране у всех такие уши? Может быть, мы с этой девочкой принадлежим к одному народу? Неужели это возможно?

Тряхнув головой, я вернулся мыслями к реальности. Скорее уж у самих ангелов остроконечные уши. Или у демонов – пушистые белые крылья!

Я продолжал изучать девочку, занятую звуками леса.

– Ты что-то услышала?

Взгляд серо-голубых глаз обратился ко мне.

– Только слова своих друзей. Они говорят мне, что в лес забрался чужеземец, но это я знаю и без них. – Она помолчала. – Они также говорят мне: «берегись». Стоит ли мне быть настороже?

Я вздрогнул, вспомнив голос, доносившийся из раковины.

– Человеку всегда следует быть настороже. Но тебе нечего бояться меня.

Мои слова, казалось, позабавили девочку.

– А разве похоже, что я боюсь?

– Нет, – вдруг я сообразил, что тоже улыбаюсь. – Думаю, я на вид не очень страшный.

– Не очень.

– Эти друзья, о которых ты говорила. Это… деревья?

– Да.

– И ты с ними беседуешь?

И снова по поляне разнесся смех, подобный звону колокольчика.

– Ну конечно! Точно так же, как разговариваю с птицами, животными и ручьями.

– И с раковинами тоже?

– А как же! Разве ты не знаешь, что все вокруг умеет говорить? Нужно только научиться слушать. – Она приподняла бровь. – А почему ты ничего этого не знаешь?

– Я приплыл… издалека.

– Так вот почему ты ничего не слышал о Лесе Друма и его обычаях. – Она нахмурила лоб. – Но все же тебе известно о Галаторе.

– Как я уже сказал, совсем немного. – И, криво усмехнувшись, я добавил: – Хотя, я бы сказал что угодно, чтобы избавиться от этих колючих веток.

Тсуга у меня над головой сердито зашуршала хвоей. Я отшатнулся.

– Ты знаешь о Галаторе не так уж мало, – уверенно заявила девочка. – Когда-нибудь ты мне о нем расскажешь. – Она двинулась вперед с таким видом, будто я обязан был покорно следовать за ней. – Но сначала назови мне свое имя.

Я осторожно переступил через упавший сук.

– Куда мы идем?

– Раздобыть себе что-нибудь поесть, куда же еще. – Она свернула налево, на тропу, которую только она могла различить в зарослях папоротника, доходивших чуть ли не до пояса. – Так ты скажешь мне свое имя?

– Эмрис.

Она покосилась на меня с таким видом, как будто не слишком мне поверила. Но ничего не сказала.

– А как твое имя?

Она остановилась под буком, старым и искривленным, но с корой гладкой, как у молодого деревца. Подняв руку к пушистым ветвям, она произнесла:

– Тебе ответит мой друг.

Листья старого бука зашуршали. Сначала я ничего не мог разобрать и озадаченно посмотрел на девочку. Постепенно я начал различать в шелесте ветвей какие-то слоги. «Рррриииииаааа. Рррриииииаааа. Рррриииииаааа».

– Тебя зовут Риа?

Она пошла дальше, миновала группу сосен с длинными иглами, стройных и крепких.

– Полностью меня зовут Рианнон[27]27
  Рианнон – в валлийской мифологии богиня лошадей, супруга Пуйла, князя Диведа.


[Закрыть], хотя я и не знаю, что означает это имя. Деревья называют меня Риа.

Меня охватило любопытство, и я переспросил:

– Не знаешь, что это означает? А разве родители не говорили тебе?

Она перепрыгнула через неторопливый ручеек; среди зарослей тростника плавала толстая утка.

– Я потеряла родителей, когда была маленькой, очень маленькой. Как птенец, который вываливается из гнезда, прежде чем научится летать. – И не оборачиваясь, она добавила: – Или как ты.

Я резко остановился и схватил девочку за руку, но, заметив, что ветки ближайшего дерева угрожающе потянулись ко мне, я ее выпустил.

– Почему ты говоришь так?

Она взглянула мне в глаза.

– Потому что ты кажешься мне одиноким, вот и все.

Мы молча углубились в лес, миновали ярко-рыжую лисицу, которая при нашем появлении даже не пошевелилась и продолжала поедать только что пойманную куропатку. Местность начала повышаться, и вскоре мы уже взбирались вверх по склону крутого холма. Но несмотря на то, что идти становилось все труднее, Риа не замедляла шаг. Мне даже показалось, что она пошла быстрее. Отдуваясь, я с трудом поспевал за ней.

– Ты похожа… на Аталанту[28]28
  Аталанта – беотийская девушка, знаменитая красотой и быстротой в беге. Каждому из искателей своей руки она предлагала состязаться в беге, причем он, безоружный, должен был бежать впереди, она же с копьем следовала за ним; если она его не настигала, то признавала своим женихом, в противном случае его ожидала неминуемая смерть. Много юношей пало от ее руки, пока Гиппомен не перехитрил ее с помощью Афродиты. Богиня дала ему золотые яблоки, которые он во время бега ронял поодиночке. Поднимая их, Аталанта отстала, и Гиппомен первым достиг цели.


[Закрыть].

Риа приостановилась и с удивлением посмотрела на меня.

– Это еще кто?

– Аталанта, – тяжело дыша, заговорил я, – это героиня… одного греческого мифа… которая умела… бегать так быстро… что никто… не мог поймать ее… пока наконец один… человек… не обманул ее… с помощью золотых яблок.

– Мне это нравится. А где ты услышал такую историю?

– От… одного человека. – Я вытер пот со лба. – И сейчас… мне бы хотелось… чтобы у меня были такие… золотые яблоки.

Риа улыбнулась, но продолжала идти по-прежнему быстро.

По дороге нам то и дело попадались огромные валуны, потрескавшиеся, покрытые розовыми и пурпурными лишайниками; они вырастали из земли, подобно гигантским грибам. Деревья редели, и сквозь лесной балдахин проникало больше света. Часто встречались папоротники, лесные цветы распускались у мощных корней и вокруг поваленных деревьев.

Наконец, Риа остановилась и подождала меня у обрыва, под каким-то деревом с белой корой. Пока я с трудом пробирался среди корней, она приложила руки ко рту и издала странное уханье. Мгновение спустя из дупла, находившегося высоко над землей, высунулись три небольших совиных головы, плоских и пушистых, с огромными оранжевыми глазами. Совы внимательно рассмотрели нас. Затем дважды ухнули хором и снова исчезли в дупле.

Риа, обернувшись ко мне, улыбнулась. Затем двинулась дальше. Мне показалось, что прошло немало часов, прежде чем она, наконец, взобралась на гребень очередного холма и остановилась, подбоченившись, глядя вниз. Еще прежде, чем я поравнялся с ней, до меня донесся какой-то новый, сладкий аромат, разлитый в воздухе. Когда я догнал Рию и, тяжело дыша, остановился рядом, от открывшегося перед нами зрелища у меня снова перехватило дыхание.

Перед нами, на круглой поляне, росли деревья всевозможных пород, высокие, низкие, раскидистые и стройные; роща покрывала всю вершину холма. Ветви, отягощенные плодами, клонились к земле. И что это были за плоды! Ярко-оранжевые шары, тонкие зеленые полумесяцы, плотные гроздья желтых и синих ягод блестели, окруженные роями бабочек и пчел. Круглые плоды. Квадратные плоды. Тяжелые плоды. Маленькие плоды. Большинства из этих фруктов я никогда прежде не видел и даже представить себе не мог, что такое существует. Но тем не менее, рот у меня наполнился слюной.

– Это мой сад, – объявила Риа.

Несколько мгновений спустя мы уже набросились на еду. Фруктовый сок тек по моему подбородку, шее; пальцы, руки мои были липкими и сладкими. Семена налипли мне на волосы, недожеванная кожица плодов цеплялась за тунику. Наверное, издалека меня самого можно было принять за фруктовое дерево.

Оранжевые шары, лопаясь, издавали горьковатый запах, и сначала я принялся есть их, очищая от кожуры, а когда наелся, взялся за другие. Одна разновидность фруктов, в виде урны, содержала так много семян, что я с отвращением все это выплюнул. Риа рассмеялась, и я тоже. Затем я попробовал другой фрукт, в виде бублика. К моему облегчению, он оказался сладким, как молоко, и совершенно без семян. Следующим был серый плод яйцевидной формы. Хотя он был почти безвкусным, съев его, я почему-то ощутил печаль и затосковал по тому, что давно утратил.

Увидев, что именно я ем, Риа указала мне на бледно-лиловый фрукт в виде закрученной раковины. Я откусил кусочек. Мне показалось, что я отведал солнечного света, и этот вкус смыл тоскливое ощущение.

Риа, в свою очередь, проглотила огромное количество крошечных алых ягод, растущих по пять-шесть штук на одном стебельке. Я попробовал было одну, но она оказалась такой приторно-сладкой, что меня даже затошнило; мне совершенно расхотелось ее есть.

Я с изумлением наблюдал за тем, как Риа поглощает их десятками.

– Как ты можешь столько есть таких сладких ягод?

Но она, не обращая на меня внимания, продолжала бросать ягоды в рот.

В конце концов, я почувствовал, что насытился. Я объелся. Я сел на землю, прислонившись к одному из самых толстых стволов в саду. Полуденный свет просачивался сквозь листву, в ветвях блестели фрукты, и ласковый ветерок овевал вершину холма. Риа, наконец, наелась ужасных сладких ягод. Она села рядом со мной под деревом, прикоснувшись ко мне плечом.

Разведя руками, она словно обняла чудесную фруктовую рощу.

– Все эти деревья, – радостно произнесла она, – выросли из одного семени.

Я даже глаза выпучил.

– Из одного семени? Не может быть!

– Еще как может! Семя дерева шоморра дает не один побег, а множество, а затем – сотни видов плодов. Но хотя это дерево порождает столько новых деревьев, само его так трудно найти, что оно превратилось в легенду. «Редкий, как шоморра», – есть такая старая поговорка. Во всем Лесу Друма существует только одна подобная роща.