Текст книги "Обольщение красотой"

– А что в этом такого?

– Вас запомнят как джентльмена, сопровождающего леди в вуали.

– Меня это вполне устраивает.

Она стояла спиной к двери, взявшись за ручку, словно защищая от него вход.

– А если я скажу нет?

– Так легко вы от меня не избавитесь, баронесса. Если вы не согласитесь позавтракать со мной, я попрошу вас прогуляться со мной по палубе после завтрака.

– А если я скажу, что позавтракаю с вами, но больше не буду с вами спать?

– Похоже, вы намерены довести меня до слез, мадам.

Он коснулся края ее вуали, ниспадавшей на несколько дюймов ниже подбородка. Шелковистая ткань невесомо скользнула по его пальцам. Даже если она хотела отстраниться, за ее спиной была стена, точнее, дверь.

– Вы не ответили на мой вопрос, – сказала она.

Глупо было радоваться трепетным ноткам в ее голосе, вызванным его прикосновением, но Кристиан пришел в восторг.

– Условия сделки остаются в силе, – сказал он. – Я буду делать все возможное, чтобы соблазнить вас, а вы вольны уйти, когда пожелаете. А теперь ответьте, вы встретитесь со мной за завтраком?

– Нет, – сказала она, добавив после секундной заминки: – Я не могу есть с опущенной вуалью. Я встречусь с вами на прогулке.

На самом деле Кристиан не верил, что она полностью откажется от встреч с ним. Почему тогда его сердце облегченно забилось?

– Назовите место и время.

– В девять утра. На прогулочной палубе.

– Отлично. – Он склонился и поцеловал ее в губы через вуаль. – Спокойной ночи.

Она скользнула в свой номер и тихо, но твердо закрыла дверь перед его носом.

Венеция прислонилась к двери, не в состоянии сделать ни шага.

Что она натворила?

И что, во имя Господа, он сотворил с ней?

Месть казалась такой простой. Лексингтон причинил ей вред, сознательно и без тени сожалений. Следовательно, он должен заплатить. Он – знаток ископаемых древностей. Она – знаток мужчин. Значит, она должна одержать верх в любой схватке, касающейся человеческой натуры, даже если ее лицо скрыто.

И вот она стоит здесь, касаясь дрожащими пальцами своих губ, которые еще покалывает от его целомудренного прощального поцелуя.

Она поднялась на борт «Родезии», чтобы наказать герцога, но он оказался не тем человеком. Он оказался совершенно другим.

После брака с Тони Венеция сомневалась не только в своей способности выбрать достойного мужчину, но и сделать мужчину – любого мужчину – счастливым. Но Лексингтон, этот самый строгий судья человеческих характеров, казалось, получал удовольствие от ее общества. А ведь он был одним из немногих мужчин, для которых ее внешность не имела значения.

Словно она отправилась через Атлантику, чтобы найти путь в Индию, а открыла целый новый континент.

Если бы она завела с ним отношения в Нью-Йорке, она могла бы исчезнуть в городе. Но на «Родезии» не спрячешься. К тому же… ей не хотелось. Герцог служил подтверждением того факта, что она представляет собой нечто большее, чем совокупность черт ее лица.

Она не стала зажигать свет. Медленно раздевшись, Венеция на ощупь добралась до постели и залезла под одеяло. Глядя в темноту, она молилась о том, чтобы Бог позаботился о Хелене и вернул ей здравый смысл. И о том, чтобы далеко впереди, на другой стороне Атлантики, Фиц сохранял терпение и осторожность, а в оставшейся позади Америке ее сестра и невестка не слишком переживали из-за ее неожиданного отъезда, второго за последнее время.

О себе Венеция не молилась. Даже если бы она знала, что Господу небезразличны ее тревоги, приходилось признать, что она больше не представляет, чем закончится ее неудавшаяся месть и чего она сама хочет. Она долго лежала, положив руки на живот, и думала о случайностях и совпадениях, – начиная с Гастингса, три ночи подряд встречавшего в коридоре Хелену, – которые привели ее к этому моменту, этому месту и этому затруднительному положению.

Жаль, что у нее нет хрустального шара, чтобы посмотреть, куда это все приведет.

Глава 6

Море успокоилось, но «Родезия» шла в пелене непрекращающегося холодного дождя. Лишь несколько пассажиров отважились появиться на прогулочной палубе. За бортом простиралось бескрайнее серое пространство, туманное и неприветливое, лишь изредка оживляемое стаями играющих дельфинов.

Кристиан сверился с карманными часами. Она опаздывала на пятнадцать минут. Он подозвал стюарда, чтобы тот передал баронессе его наилучшие пожелания. Не самое деликатное напоминание, но она уже знает, что он не из тех, кто придает большое значение деликатности.

Пока он отдавал распоряжения стюарду, из-за угла показалась баронесса, одетая в черное габардиновое пальто. Ветер тут же набросился на ее зонтик, пытаясь вырвать из рук. Другая выглядела бы суетливой и неловкой, но она двигалась с уверенностью и грацией прима-балерины, выходящей на сцену.

Кристиан жестом отпустил стюарда.

– Вы опоздали, мадам.

– Конечно, – твердо отозвалась она. Вуаль, завязанная вокруг шеи, чтобы противостоять ветру, прижималась к ее лицу, намекая на выразительные губы и высокие скулы. – Дамы не экипажи. От них не следует ожидать, что они прибудут точно в назначенное время.

Это было самое милое и забавное оправдание, которое ему приходилось слышать.

– А что такое назначенное время в таком случае?

– Полагаю, вас приглашали на обеды, хоть вы и остерегаетесь светского общества?

– Тот факт, что я не отдался на милость сезона, еще не значит, что я остерегаюсь общества. Я регулярно обедаю в домах моих соседей. И даже сам даю обеды.

Резкий порыв ветра чуть не унес ее зонтик. Кристиан сомкнул ладонь поверх ее руки, чтобы помочь ей удержать его. Но, когда ветер затих, он не убрал руку.

Баронесса устремила на него взгляд – жесткий, надо полагать. Но когда она снова заговорила, ее голос не был суровым.

– Так о чем мы говорили?

По какой-то причине его сердце пропустило удар.

– Об обедах.

– Верно. – Она забрала зонтик – и свою руку, затянутую в перчатку – из его руки. – Вы же не садитесь за стол, как только входите в дом хозяина. Вы расхаживаете по комнатам и говорите любезности другим гостям. Точно так же происходит, когда вы назначаете свидание даме. Вы ждете, расхаживаете взад, вперед, думаете о ней. Это делает ее прибытие еще более желанным и памятным.

Кристиан был помешан на пунктуальности. Он не стал бы терпеть опоздания других женщин. Тем не менее он обнаружил, что улыбается.

– Вы серьезно?

Она слегка наклонила голову, глядя на него.

– Боже, неужели вы никогда в жизни не ждали женщину?

– Нет.

– Хм-м. Давайте уйдем отсюда. – Она решительно зашагала по палубе. – Полагаю, есть смысл держать любовницу, которая будет ждать вас, вместо того, чтобы ждать самому. Но я не верю, что вы никогда не заводили романов со светскими дамами.

– Заводил, но те, что опаздывали, обнаруживали, что я уже уехал.

Он надеялся, что она не примет его слова на свой счет. Он не собирался упрекать ее, просто честно ответил на вопрос.

– Вы все еще здесь, – заметила она.

– Мне очень хотелось снова увидеться с вами.

Он не сказал ничего нового. Но она слегка наклонила голову и искоса взглянула на него – жест, который мог бы сойти за застенчивый.

– Вы переживали, что я не приду?

Он помедлил, колеблясь. Легко быть честным, когда высказываешь мнение, которое лишь немного приоткрывает твои мысли. Но честный ответ на этот конкретный вопрос означал признание в чем-то большем, чем сексуальное влечение.

– Да. Я чуть не послал к вам стюарда, чтобы напомнить вам, что я жду.

– И что бы вы сделали, если бы это не заставило меня броситься в ваши объятия? – Она помедлила. – Прислали бы цветы?

В ее голосе прозвучал едва заметный, но недвусмысленный гнев.

Кристиан покачал головой.

– Я никогда не посылаю цветы тем, с кем хотел бы познакомиться поближе.

Казалось, она нахмурилась под вуалью. Во всяком случае, ее лицо было повернуто к нему, словно она ожидала, что он прочитает выражение ее лица. Только спустя мгновение, сообразив, что он не может этого видеть, она поинтересовалась:

– Как это понимать?

– Мой отец был закоренелым ловеласом, подарившим за свою жизнь неисчислимое количество букетов. Я отношусь к цветам как к неискреннему подарку. Так что я не стал бы посылать вам цветы.

– Но вы послали. Вы прислали огромную вазу с цветами в мой номер в отеле «Шери Нидерланд».

Его замешательство длилось недолго.

– Кажется, я догадываюсь, что произошло. Я действительно заказал букет цветов, чтобы его вручили даме, с которой я не желал продолжать знакомство. Но я отдал это поручение какому-то служащему отеля вместе с картой, которую вы уронили. Очевидно, ваша карта отправилась к ней, а цветы – к вам.

Баронесса молчала.

– Вас задело, что я не присылал цветы?

Она издала смешок, ироничный и слегка пристыженный.

– Совсем наоборот. Меня глубоко задело, когда мне принесли от вас цветы. Мне не нравятся подобные знаки внимания.

– Большая ваза цветов, вы сказали?

– Огромная. Кричащая. И довольно уродливая.

– Я вдвойне удивлен, что вы изменили решение.

Она ненадолго замолчала.

– Мне надоело сражаться с ветром. Может, войдем внутрь?

Цветы явились последней каплей, заставившей Венецию перейти от негодования к действиям.

Не будь они два дня назад доставлены к ней в номер, она продолжила бы кипеть от ярости, воображая его голову на блюде, но не пустилась бы в предприятие, которое привело их к нынешней коллизии.

А теперь выясняется, что цветы предназначались не ей.

Может ли она по-прежнему считать его лицемером, обвиняющим ее во всех грехах и в то же время желающим ее? Или он всего лишь оказался достаточно глуп, чтобы повторить на публике сплетни, которые лучше держать при себе?

После промозглой сырости палубы отапливаемый салон поражал теплом. Венеция развязала вуаль, следуя за Лексингтоном к столику в углу, приютившемуся между двумя пальмами в кадках.

– Что-то вы притихли, – заметил он.

– Просто отвлеклась.

– Тем ужаснее для любовника, который не способен удержать ваше внимание.

Ее сердце подпрыгнуло при слове «любовник».

– Что бы вы делали, если бы я купила билет на другой корабль?

– Наслаждался бы путешествием, но гораздо меньше.

– На борту много других дам.

– Никто из них не заинтересовал меня так, как вы.

– Как вы можете так говорить? Вы ничего о них не знаете.

Лексингтон повернулся и окинул взглядом комнату.

– Кроме вас, здесь одиннадцать женщин, две достаточно старые, чтобы быть моими бабушками, три годятся мне в матери, одной едва ли больше пятнадцати. Из остальных пяти одна недавно обручилась – она все время поглядывает на свое кольцо, когда пишет письма. Еще одна, в розовом платье, думает только о шоколаде – я видел, как она пыталась вытащить кусочек из потайного отделения в своем кармане. Та, что в рединготе, груба с официантами. Вчера за обедом она сидела недалеко от меня. Девушка в желтом, сестра той, что в рединготе, обсуждает платье каждой дамы, не пропуская ни одной детали. Видите, она шепчется сейчас с сестрой, возможно, о вашем платье. Дама в коричневом – компаньонка состоятельной леди, и ей надоела ее работа. Но она очень практична. И не станет тратить на меня силы, потому что я с вами. Она ищет одинокого холостого джентльмена, который женился бы на ней, несмотря на ее скромное происхождение.

Он снова повернулся к ней.

– Как видите, никакого сравнения с вами.

Через вуаль трудно было разглядеть выражение его глаз, но на лице читалось несомненное удовольствие, когда он взглянул на нее. Пульс Венеции участился – точнее, еще более участился. В его присутствии он никогда не был нормальным.

Несколько запоздало ей пришло в голову, что он куда более наблюдателен, чем она полагала. Эта мысль вызвала у нее вспышку тревоги.

– А что вам известно обо мне?

– По всей вероятности, вы вышли замуж довольно рано. Муж оказывал на вас огромное влияние, возможно, потому что вы его очень любили, возможно, потому что был старше, а может, по обеим причинам. Вы по сей день не избавились от тени, которую он отбрасывает на вашу жизнь. Но ваше одиночество не означает, что вы по-прежнему связаны с ним. Скорее, вы дорожите своим нынешним положением – и безопасностью.

Венеция почувствовала, что от лица отлила кровь. Он не должен так много знать о ней.

– Наверное, мне следовало оставаться одной. Я не уверена, что с вами я в безопасности.

– Расскажите, что вы думаете о мужчинах, присутствующих здесь.

Она помедлила.

– Развлеките меня, – сказал он.

Кроме него, в салоне было только трое мужчин.

– Один из них с отчаянием поглядывает на девушку в розовом, которая обожает шоколад. Скорее всего, он – ее брат. Возможно, их мать страдает от морской болезни, и ему приходится играть роль дуэньи. Молодой человек, который разговаривает с любительницей шоколада, немного напоминает мне моего брата. Чувствуется, что он человек долга, который серьезно относится к своим обязанностям. Я бы сказала, что любительница шоколада и ее брат были отправлены сюда их матерью, чтобы произвести хорошее впечатление на ответственного молодого человека. Увы, внимание последнего занято другим. Он то и дело бросает взгляды в сторону одной из дам, которая годится вам в матери, – и, возможно, является его матерью. Эта дама разговаривает с джентльменом лет тридцати. И я догадываюсь, почему ответственный молодой человек встревожен. Этот тип явно подозрителен. Он постукивает ногой по полу и слишком часто моргает. Улыбка не затрагивает его глаза, а в речи проскакивает акцент. Он пытается выдать себя за английского джентльмена, но произносит гласные, как американец.

– Угу, – произнес Лексингтон, явно удовлетворенный.

– И что это означает?

– Вчера вечером вы сказали, что не доверяете собственной способности судить о мужчинах. Вы отлично разбираетесь в них, моя дорогая.

Венеция неловко поерзала. Она не привыкла к комплиментам по поводу ее способностей.

– Будучи столь проницательной, когда дело касается мужчин, заметили ли вы что-нибудь в моем характере, что привело бы вас к мысли, что со мной вы не можете чувствовать себя в безопасности?

– Нет, – вынуждена была признать она.

– В таком случае, может, вы позволите мне предложить вам чашку горячего шоколада в моей каюте?

– Было бы очень неудобно пить шоколад в вуали.

– Я завяжу себе глаза. И вы сможете снять вуаль.

– Это очень любезное предложение, но явиться в вашу каюту, сэр, значило бы поощрить вас, а я не имею подобных намерений.

– Что мне сделать, чтобы вы передумали?

– Я не передумаю.

– Но должно же быть что-нибудь, что я мог бы сделать. Или дать.

Она прикусила губу.

– Вы полагаете, что мои милости могут быть куплены?

– Смысл не в том, чтобы купить ваши милости, а в том, чтобы доказать мою искренность. Рыцари прошлого совершали невероятные подвиги, чтобы доказать, что они достойны служить своим дамам. Назовите что-нибудь, – все что угодно – и я добуду это для вас.

– На «Родезии»?

– Это большой океанский лайнер, перевозящий тысячу пассажиров, если не больше. Вполне возможно, что на судне имеется все, чего бы вы ни пожелали. Или что-нибудь достаточно близкое.

«Но если герцог преподнесет мне ископаемое чудовище, кто знает, как я вознагражу его?» – вспомнились ей собственные слова.

Он прав. Каким бы редким ни был предмет, есть шанс, что у кого-то на борту он имеется.

– Вы – натуралист, – услышала она собственный голос.

– Откуда вы знаете?

Венеция выругалась про себя. Они никогда не обсуждали, зачем он приехал в Америку.

– Я видела книги в вашей каюте и сделала вывод.

– Загадочная и проницательная, – улыбнулся он.

Возможно, он улыбался ей и раньше, но не при ярком свете и не когда она смотрела прямо на него. Преображение было поразительным. Айсберг растаял окончательно, явив почти тропическое тепло и любезность.

К стыду Венеции, ее сердце на секунду остановилось. Неужели недостаточно, что он уже перевернул ее план вверх тормашками?

– И какое значение имеет тот факт, что я натуралист? – поинтересовался он.

Она была совершенно уверена, что ни Лексингтон, ни кто-либо другой на борту не может знать, что у нее на уме, тем не менее ее пронзила нервная дрожь.

– Мне нужен скелет динозавра.

Он приподнял бровь.

– Вы шутите.

– Вовсе нет. У вас он есть?

– Нет, конечно. Я специализируюсь не на динозаврах.

Разочарование было неоправданно сильным. Выходит, она действительно хотела пойти в каюту герцога, осознала вдруг Венеция. Но она хотела, чтобы решение приняли за нее, чтобы ее действиями руководила судьба.

– Но у меня, однако, есть кое-что, что могло бы сойти за приемлемую замену.

Нельзя позволять ему делать это с ней: гасить едва осознанные надежды и тут же возбуждать их снова. Особенно теперь, когда стало ясно, что ей изначально не следовало питать подобные надежды.

– Меня не интересуют останки крохотных амфибий или трилобитов.

– Ничего такого. – Он поднялся. – Приходите в мою каюту через час, хорошо? Я приготовлю экспонат для вашего обозрения.

– Если он не оправдает моих ожиданий, я повернусь и уйду.

Он улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.

– А что вы сделаете, если оправдает?

Похоже, эта улыбка станет ее погибелью.

– Возможно, останусь, чтобы полюбоваться им немного. Но вы не должны рассчитывать на большее.

– Я и не рассчитываю. Но я всегда добиваюсь того, чего хочу.

Венеция не возражала. Судьба или он, не важно, главное, что кто-то примет решение за нее.

– Хотела бы я посмотреть, как вы будете делать это с завязанными глазами, – заявила она со всей надменностью, на которую была способна.

– В таком случае вам придется прийти ко мне. А теперь прошу извинить меня. Мне нужно позаботиться о доставке тяжелого предмета из багажного отделения.

Кристиан предвидел затруднения, но щедрые чаевые, которые он раздавал, оказались еще менее действенными, чем он ожидал. К тому времени, когда объект был доставлен в его каюту и извлечен из упаковки, прошло более часа. Однако благодаря привычке баронессы опаздывать, у стюардов оказалось достаточно времени, чтобы вынести ящик и вымести солому, рассыпанную по ковру.

Она появилась, когда они уходили. Стюарды помедлили, проводив ее оценивающими взглядами. Баронесса переоделась, облачившись в сиреневое прогулочное платье, подчеркивавшее все достоинства ее фигуры. В свойственной ей манере, она едва заметила обращенные на нее взгляды, направившись прямиком к массивному предмету, который возвышался в углу гостиной.

Кристиан закрыл дверь.

– Можете развернуть его.

Она откинула холст, скрывавший то, что, он надеялся, окажется лучшим приобретением в его коллекции. Это была плита из песчаника шести футов в высоту и четырех в ширину с отпечатками двух трехпалых конечностей размером двадцать четыре дюйма на восемнадцать. Пересекая их по диагонали, тянулась цепочка более мелких следов, составлявших примерно четверть от первых.

– О Боже. – Она втянула в грудь воздух. – Следы тетраподов.

Это был научный термин, обозначавший ископаемых ящеров. Похоже, баронесса была неплохо знакома с языком палеонтологов.

– Можно мне потрогать его?

– Конечно. На моем столе есть бумага и уголь, если вы пожелаете сделать копию. А вот повязка, чтобы завязать мне глаза, если вы предпочитаете снять вуаль.

Он протянул ей белый шелковый шарф. Она обернулась.

– Дайте слово, что не снимите повязку.

– Даю.

Баронесса взяла шарф, завязала герцогу глаза и проводила его к шезлонгу. Кристиан с трудом удержался, чтобы не притянуть ее следом за собой. Ему хотелось снова вдохнуть ее бесконечно чистое благоухание.

Он услышал ее быстрые шаги, когда она пересекла комнату, возвращаясь к плите.

Ее очевидный интерес заинтриговал его.

– Вы тоже натуралист?

– Нет, но я делаю исключение для динозавров.

Он представил ее себе, восторженно обнимающую каменную глыбу, и улыбнулся своему легкомысленному настрою. Скорее она с почтительным благоговением обводит контуры следов.

– Очаровательные создания.

– Да. Одного я откопала сама.

Это не каждый день услышишь.

– Когда? Где?

– Я наткнулась на почти целый скелет, когда мне было шестнадцать лет, отдыхая в деревне вместе с семьей. Это был крупный экземпляр. Конечно, я и представить не могла, увидев часть грудной клетки, торчавшую из земли, что он такой большой, но потратила остаток каникул, радостно выясняя этот факт.

– Вы что, раскапывали его сами?

– Нет, конечно. Мне помогали брат с сестрой, дети из ближайшей деревни и молодые люди, которых заинтересовала вся эта суета.

– И что это был за ящер?

Последовало короткое молчание.

– Э… швабский дракон.

– Платеозавр? Мне они нравятся. Красивые зверюги. Что вы сделали со скелетом?

– Хотела выставить его дома, но мне, конечно, не разрешили.

Он рассмеялся.

– Представляю.

Взрослый платеозавр мог достигать более тридцати футов в длину. Даже во дворце, подобном Алджернон-Хаусу, такой экспонат задавал бы доминантную ноту всему дому.

– Спустя некоторое время я опомнилась и передала его в музей.

Судя по шороху угля по бумаге, она начала снимать отпечатки со следов.

– В какой музей?

– Пусть он останется неназванным.

– Боитесь, что я отправлюсь туда и выясню, кто вы?

– Уверена, у вас есть более важные дела, но лучше не рисковать.

– Почему, учитывая, что вы уже пустились в рискованное предприятие?

На секунду шорох угля прекратился, а затем возобновился еще энергичнее.

– Потому что я могу исчезнуть в любой момент. Что это, как вы думаете?

Ему потребовалось мгновение, чтобы сообразить, что она говорит об окаменевших следах. Она снова сменила тему.

– Наверное, молодой игуанодон. А возможно, какой-то хищный ящер.

– Каким временем он датируется, по-вашему?

– Думаю, поздним Юрским или ранним Меловым периодом.

– Поразительно, – промолвила она, – что нечто, столь хрупкое и эфемерное, как следы, может сохраняться на протяжении ста пятидесяти миллионов лет.

– При соответствующих условиях все возможно. – Он коснулся повязки. Она повязала ее вполне надежно, но под его веками не было мрака, скорее темная охра, пронизанная золотистыми лучами. – Вы больше не занимались поисками окаменелостей?

– Нет.

– Почему, если вас это так восхищает?

Она молчала.

– Пожалуйста, не забывайте, дорогая, что я не могу видеть вас. Так что не пожимайте плечами и не закатывайте вместо ответа глаза.

– Я не закатывала глаза.

– Но пожали плечами?

Он принял ее молчание за согласие.

– Вы сказали, что вам было шестнадцать, когда вы наткнулись на швабского дракона. Сколько вам было лет, когда вы вышли замуж?

– Семнадцать.

– Видимо, ваш покойный муж считал, что слоняться с лопатой, раскапывая старые кости, неподходящее времяпрепровождение для женщины?

Последовало очередное молчание – и очередное согласие.

– Если мне не изменяет память, – сказал он, – некоторые из самых значительных находок в области британской палеонтологии были сделаны женщиной.

– Да, Мэри Эннинг. Я читала о ней. Мой муж говорил, что своими находками она обязана слепой удаче.

Кристиан фыркнул.

– Если Бог счел нужным одарить женщину слепой удачей, вряд ли он против того, чтобы женщины занимались подобными вещами.

Шорох грифеля прекратился, и послышались шаги, направлявшиеся к письменному столу. За грифелем?

– Вы пытаетесь очаровать меня словами, – лукаво заметила она.

– Это не значит, что я неискренен. Можете поехать со мной, когда я в следующий раз отправлюсь на раскопки, если не верите.

– Кажется, мы договорились, что я исчезну, как только мы сойдем на берег.

– Но ничего не мешает вам вернуться ко мне, не так ли? Вы знаете, кто я и где меня найти.

– Скоро вы женитесь, и для меня это достаточное препятствие.

– Я могу отложить свадьбу. – Мачеха оторвет ему голову, но ради баронессы он охотно вытерпит редкие приступы недовольства вдовствующей герцогини.

– Это ничего не меняет.

Он покачал головой.

– Вы бессердечны, баронесса.

Она мигом парировала.

– А вы, герцог, слишком многого хотите.

После этого он оставил ее в покое, но Венеция уже не могла сосредоточиться на своем занятии.

Ну почему из всех людей именно Лексингтон должен был оказаться человеком таких широких взглядов? Вплоть до того, чтобы пригласить ее в экспедицию! Она мечтала об этом годами. Каждый раз, когда Венеция слышала о значительном открытии, она сожалела, что это не ей выпало счастье наткнуться на пласты осадочных пород и вписать страницу в историю геологических эпох.

Спустя четверть часа Венеция собрала сделанные отпечатки и надела на голову шляпу. Было бы невежливо заставлять его сидеть с повязкой на глазах еще дольше.

– Спасибо, сэр. Вы доставили мне большое удовольствие. Я найду дорогу к выходу.

Венеция не знала, что заставило ее пройти так близко от его шезлонга. Но ее голова, определенно закружилась, когда Лексингтон перехватил ее и притянул к себе. Скинув с ее головы шляпу, он приник к ее губам в страстном поцелуе. Ее кровь вскипела, а тело отозвалось яростной пульсацией в местах, о которых не полагалось упоминать в приличном обществе.

– Я прошу не так уж много, – прошептал он, почти касаясь ее губ. – Если вы собираетесь исчезнуть в конце плавания, только справедливо, если вы будете оставаться в поле моего зрения, пока оно не закончится.

С завязанными глазами ему следовало бы выглядеть беспомощным. Но он олицетворял собой целеустремленность и уверенность в себе. Сердце Венеции гулко забилось.

– Мне нужно идти.

– Когда мы снова увидимся?

– Нам не стоит больше встречаться.

– Стоит, уверяю вас. Я очень, очень давно ничем так не наслаждался, как вашим обществом.

В таком случае почему он не овладеет ею прямо сейчас? Прижатая к его телу, она могла чувствовать степень его возбуждения и хотела, чтобы он подчинил ее своей воле, как разбойник-вестгот свою пленницу.

– Я невосприимчива к пустым любезностям, – заявила Венеция, но ее голос дрогнул.

– Я ни разу в жизни не произнес пустой любезности, – совершенно серьезно возразил герцог. – Когда я с другими женщинами, мне кажется, что присутствует только половина меня, а другая предпочла бы находиться где-нибудь еще, в другом месте и времени. Когда я с вами, я не чувствую себя раздвоенным. Меня не преследуют другие мысли и другие желания. Вы не можете себе представить, как это приятно – полностью находиться здесь и сейчас.

А он не может себе представить, как приятно сознавать, что такие замечательные качества приписывают твоей персоне. Пусть правильностью черт она обязана природе, но разве не ее заслуга, что ее общество, а не внешность, притягивает к ней герцога?

– Вам не нужно никуда идти, – мягко сказал Лексингтон.

– Нужно. – Она боялась взять на себя ответственность за выбор. В последний раз, когда она решилась на подобный шаг, она обрекла себя на годы несчастий.

– Но вы вернетесь, – наконец-то властно заявил он. – И не спорьте. Вы будете обедать здесь, со мной.

Венеция смотрела на его выразительный рот, чеканную линию его подбородка и повязку, скрывавшую его глаза. Под ее ладонью его грудь вздымалась и опадала. Ей пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы не начать тут же расстегивать пуговицы его рубашки.

– Хорошо, – сказала она. – Но только обедать.