Текст книги "О чувстве, заключенном в вещах, и о магии"

Книга первая

Никакое бытие не может дать другим того, чего в себе не имеет, как показано нами в другой работе[16]16
  Met. VI, 6, 2. Здесь и далее ссылка на «Метафизику» даётся по первому изданию [Campanella 1638].


[Закрыть]. Почти все мудрецы это признают. Тому же учит нас наглядно и опыт. Никогда не видим мы, как тьма порождает свет, тепло порождается холодом, как колючка [сама] выпрямляется, а тяжёлое становится лёгким. Говорит Мессия, «не собирают с репейника смоквы»[17]17
  Мф. 7:16.


[Закрыть]. Проявляется это во всех вещах. Ведь может масса горячая остыть, но холод образоваться благодаря теплу, или тепло холодом обратиться – нет. Тёплое, меж вещей холодных заключённое и ими теснимое, всё же крепнет и растёт, но не холод ему жар придаёт, а само по себе оно развивается, ибо склонна к умножению и росту природа его. В вещах же к развитию не способных такого не наблюдается.

Раз живые существа обладают чувством (таково всеобщее мнение[18]18
  Что Кампанелла будет предметно доказывать в «Апологии».


[Закрыть]), а оно из ничего не возникает, значит, [можно и] нужно утверждать наверняка, что и стихии, живых существ основания, обладают чувством, да и всё вообще им наделено. Ведь как покажем мы, что в одной из стихий есть, то и всем остальным присуще. Итак, чувствует и небо и земля и всё мироздание, внутри которого живые существа пребывают подобно кишечным паразитам, обитающим в брюшной полости в теле людском, которые не воспринимают ни разум, ни волю, ни чувство человека, ибо несоизмеримо его чувство с их собственным[19]19
  Излюбленный образ Кампанеллы, который не раз будет использован в трактате.


[Закрыть].

Всякий должен увериться, что различные виды природы, как и сама она, одарены чувством, если обратит внимание на то, что и каждый вид в отдельности и все они так страшатся пустоты, что даже вопреки своему естественной личной склонности стремятся к взаимному оплодотворению, чем и пользуется всё их родовое единство. Ведь продолжают своё существование в целом, получая удовольствие от взаимного общения в стихии общей жизни. По этой причине можно заметить, с какой яростной силой дует ветер в открытом море и полостях на Земле, идя ради предупреждения пустоты на то, что его природе противно, учитывая, как ненавистна ему и земля и вода – для пользы общего дела. Вода поднимается вверх по трубам, в которых нет воздуха, как в клепсидре, где внизу есть несколько отверстий, а наверху одно, куда воздух, не поступает, достигая которого, вода не падает через нижние. Множество опытов о том свидетельствуют. Так и возникло дивное пневматическое искусство[20]20
  На этом физическом принципе действовали не только тогдашние водяные часы, но и фонтаны (см. также прим. к главе 6-й IV-й книги).


[Закрыть]. Итак, можно утверждать, что мироздание – живое существо, целиком и полностью обладающее чувством (totum sentiens), и все части его наслаждаются жизнью общей, подобно тому как у нас рука не желает отделения от плеча, а плечо – от лопаток, голова – от шеи, а голени – от бёдер. Нет, все они взаимно собираются вместе, избегая разделения, так и всё мироздание его избегает. Оно в мире происходит, когда между разных тел вклинивается пустота, и если бы не был охвачен воздух страхом или болью, когда никакое иное тело его не касается, не стал бы так быстро и яростно устремляться к столкновению с другим телом.

Мы совершенно не верим, что божье всемогущество исчерпывается этой малой [небесной] областью, пусть коперникова и кажется гораздо больше иных. Нет, те или иные виды бытия видимым существованием обладать могут, но сам Бог творить может бесконечные миры самого различного вида. Кто знает, существуют ли они, если не открывает их сам Бог? Тот, кто, как веруют, и внутри и вовне, и не в одном каком-то месте есть, а как бытие бесконечное и первоначало, на которое всякое бытие опирается. <…>

Глупо утверждать, что мироздание лишено ощущения, потому что не имеет глаз, ушей, ног и рук. Орудия эти нужны обладающим духом живым существам, которые заключены в пределы грубой материи и потому нуждаются в отверстиях для получения ощущений от внешнего мира, а также средствах передвижения и снабжения пищей всей махины тела, которое они на себе носят. Всему мирозданию же для движения хватает [вращающегося] круглого обличья, руки его – лучи, а сила (virtus) способна расширяться и разливаться, воздействуя на вещи, даже не будучи заключённой в пределы рук его, ограничивающих его мощь. Глаза его – звёзды и светила, которые и сами видят и зрение даруют нам, заключённым в узилища грубой плотской махины и ущербно глядящим через окошки чувств, тогда как кожаные узкие одежды, покрывающие наши [тела-]темницы, мешают лицезреть то, что явлено в бескрайнем небесном просторе[21]21
  В издании 1620 г., impedientibus ea quae in toto aere ac coelo absque fenestris et specillispatent vidente: «мешающие тому, что явлено в бескрайнем небесном просторе, который видит без всяких окон и зеркал» (мешает видеть то, что явлено взору небесному, а не человеческому), что чуть отягощает образный ряд пассажа.


[Закрыть], без всяких окон и зеркал[22]22
  Вероятно, намёк на телескопы.


[Закрыть], ибо, как будет объяснено в следующей книге, зрение и восприятие есть осязание[23]23
  Речь об этом пойдёт в 12-й главе II-й книги трактата. Для Кампанеллы всякое восприятие, в том числе зрительное, есть чувственное, «тактильное» соприкосновение с предметом. См. схожие образы в главе 15-й IV-й книги ниже.


[Закрыть]. Так же глупо отрицать наличие в вещах ощущения, потому как лишены они глаз, ушей и уст, как неразумно утверждать, что не движется ветер, потому как нет у него ступней и голеней, а огонь не может поглотить вещь, так как не имеет зубов. Тот, кто стоит во дворике, тогда не видит, потому что окон там нет, как и орёл, зрения лишённый, так как «зеркал», [чтобы видеть далеко] не имеет. Иных безумство доводит до утверждения, что есть у Бога и тело, и глаза, и руки. Молю Бога живого и [единственно] истинного, чтобы не только показал он, как щедро пожаловал и силу и любовь к бытию вещам, им сотворённым, но и чтобы даровал им ощущение того, что приятно им быть на свете. И будут они дальше жить во славу Его. Теперь нам следует посмотреть, каково же ощущение во всех предметах сущего.

Книга вторая

В том, что во всех животных есть способность к ощущению, не сомневается никто. Никто не отрицает и того, что у многих из них есть память. Ведь они научаются. Кони обучаются прыгать, обезьяны – играм, пчёлы – умению найти дорогу домой [в улей]. Так как души, кроме ощущающей, у животных нет, то ей, чувством обладающей, и должно приписать память и способность её пускать в ход. Ослы, если где-то случилось с ними что-то неприятное, избегают этого места, и сородичи их тоже. Раз пробуждается в них мысль «из подобного подобное», то способности рассуждать они не лишены. Конь, по одному ячменному зёрнышку взятому в рот, узнаёт качества целой их кучи, а собаки предмет по запаху определяют, по шороху листвы угадывают, где зверь спрятался. Зайца преследуя, они находят хитроумное решение, выбирая кратчайший путь и избегая более длинного, подстерегают его заранее, бросаясь в направлении, куда зверёк метнулся. Также действует и ястреб. Клешни раков, охотящихся на моллюсков, часто повреждаются, когда раковины тех захлопываются, но ведь если не захлопнутся, то рак сам раковины о камешек ударит и спокойно моллюсков съест. Полип водный хитроумно прикрепляется к камням такого же цвета, как он сам, чтобы рыбам, которыми он питается, казаться камнем. Скрываясь в безопасное место от другой рыбы или от рыбака, извергает чернила каракатица. Можно видеть, как пёс, жадно своим собратом обнюханный, собирается с другими в свору и ведёт их туда, где упрятал много шматов мяса. Тогда становятся собаки подобием солдат, к чужим псам враждебным и несущим смерть. По свидетельству Аристотеля, один конь так уважал свою мать, что никогда не восхотел её домогаться[24]24
  Аристотель в 47-й главе IX-й книги «Истории животных» повествует историю, излагаемую Кампанеллой, которая заканчивается не гибелью коневода, а самоубийством жеребца.


[Закрыть]. В конце концов, будучи введён в заблуждение коневодом, мать его укрывшим под покрывалом, жеребец с ней совокупился, но когда обман вскрылся, он насмерть затоптал коневода. Жеребец по имени Монтедор у [рыцаря] Марио из Туфо[25]25
  Туфо – деревня на родине Кампанеллы в Кампании, существующая до сих пор. Вероятно, имя жеребца было итальянским: Монтедоро (ит. Monte d’oro – золотая гора).


[Закрыть] всегда по отношению к своей матери был так же почтителен. Крысы, переплывая через водный поток, хвостом управляют своим ходом. Лисы собираются вместе, а крысы ради того же хвостами слипаются[26]26
  Намёк на «крысиного короля» (редко наблюдаемое переплетение хвостами множества крыс).


[Закрыть]. Ошеломляюще хитроумие паука, когда ловит он мух. Паутина сплетается так, что окружая себя нитями, тянущимися в разных направлениях, сам он прячется в скрытом центре её, в который нити уходят. Попав в паутину, муха дрожит, колебание нити несётся к пауку, и каскадом точно выверенных и ловких скачков (multis cum syllogismis)[27]27
  Метафора Кампанеллы играет с понятием «силлогизма» как «ловкого» логического хода мысли (перехода от посылок к следствиям), подобного ловким прыжкам паука к задевшей паутину добыче.


[Закрыть] бросается он с места на её поимку!

Лишённые разума животные для защиты от зверств [врагов своих в природе] живут в общественном организме (republica). У пчёл есть свой царь[28]28
  Пчелиная матка.


[Закрыть], они подчиняются друг другу, [по очереди] стоят на карауле, есть у них рабочие особи и рабы, начальники над работами и жрецы, трутни, и так искусно свои жилища отделывают, что они превосходят наши убранством[29]29
  Сведения Кампанеллы о пчёлах основаны на материале «Истории животных» Аристотеля (IX, 40).


[Закрыть]. Соломон восхищается предусмотрительностью муравьёв, приглашая нас, [людей], у них поучиться[30]30
  Отсылка к библейской книге притчей Соломоновых: «Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым» (Притчи 6:6).


[Закрыть]. Есть своё государство у сельдей. Они коронуют у себя царя[31]31
  Рыбу внушительных размеров (до 11 м. в длину), ремнетела (Regalecus glesne), встречавшегося рыбакам в косяках сельди и имевшего на голове подобие короны (основание спинного плавника), считали сельдяным «королём».


[Закрыть], передвигаются небольшими группами, в круг берут слабых, [собой закрывая]. Расположение лагеря своего летом и зимой меняют. Прямо как эфиопы, арабы, жители Азии и некогда наши вейентийцы[32]32
  Этруски (от имени города Вейи, расположенного неподалёку от Рима, крупного центра Этрурии).


[Закрыть]. У журавлей есть в стае главный, и летит она особым порядком, а сам вожак держит в клюве камень, чтобы не уснуть. Львы щадят тех, кто им покорился, а гордецов принуждают к подчинению и помнят о добре, им совершённом. Один лев в Риме не хотел съесть человека, который за несколько лет до того, в какой-то пещере находясь, по случаю вытащил из лапы этого самого льва колючку, застрявшую там[33]33
  История о рабе Андрокле, вытащившем колючку из львиной лапы, а затем пощажённом этим львом на гладиаторской арене, содержится в «Аттических ночах» Авла Геллия (Noctes atticae. V, 14).


[Закрыть]. Такой душевной щедростью отличаются слоны, а вдобавок и глубоким умом. Они виртуозно борются друг с другом [в брачный период] и научаются человеческому языку. С людьми мирно уживаются и помнят, чем, кто перед ними виноват[34]34
  В оригинале не уточнено, чью вину (culpam) помнят, вероятно, чужую, а не свою.


[Закрыть]. После полового сношения слоны совершают омовение и поклоняются Луне, прямо как древние греки, благодаря благодеяниям, которые она им предоставляет[35]35
  В описании слоновьей «мудрости» и «религиозности» Кампанелла следует Плинию (Nat. Hist. VIII, 1).


[Закрыть]. Когда на виду у Помпея в слонов кидали дротики, встав на колени, те молили сохранить им жизнь[36]36
  Эпизод, датированный вторым консульством Гнея Помпея Великого (55 г. до н. э.), излагается Плинием, сообщающим, что слоны, «потеряв надежду спастись бегством, неописуемым образом моля о снисхождении у народа, казалось, рыдали жалостливо и слёзно. Вызвало это такое горе у людей, что они, позабыв о щедром даре, который получили в награду от правителя [Гнея, о «бесплатном зрелище»], все как один, плача, встали с мест, заклиная и проклиная Гнея. Он немедля просимое исполнил, [слонов пощадив]» (Nat. Hist. VIII, 7).


[Закрыть]. Когда Антиох переправлялся с войском через Нил, то слон-вожак не захотел идти первым, а когда его за это лишили первенства среди сородичей, то, не выдержав позора, он покончил с собой[37]37
  Антиох III Великий (III–II в. до н. э.) – царь эллинистического сиро-малоазийского государства Селевкии, успешно воевавший с Египтом, Парфией и Бактрией. История излагается Плинием (Nat. Hist. VIII, 5), сообщающим даже имя слона «без страха и упрёка» – Аякс.


[Закрыть]. Многие животные стремятся к почестям и знают цену презрения. То, что обезьяны друг с другом горячо спорят, это совершенно ясно. Похвалы и унижения чувствами внешними не воспринимаются, но мыслятся в душе. Значит, обезьяны мыслят! И вопрошает Иов, «кто дал разум петуху?»[38]38
  Иов 38:36. Синодальный перевод: «Кто дал смысл разуму?». О разных переводах ветхозаветного стиха см.: [Толковая Библия 2009: 175–176].


[Закрыть]. Иисус[39]39
  Будучи ипостасью Бога-Отца.


[Закрыть] мудрую осмотрительность вложил в змей. Аристотель ею наделяет всех животных, способных к обучению. Говорят даже, что умеют животные опытным путём научаться. Так и мы искусствам научаемся, с ними постепенно свыкаясь! Разве может кто-то научаться по опыту, если не было у него ранее цели научиться? Разве опыт просто так хранился в душе у того льва, проявившего благодарность, или у муравья, родившегося летом и запасающего пищу на зиму? Разве же, когда муравьи, наблюдая за тем, как меняется воздух, знают, что будет дождь или ветер, они не рассуждают, заключая по причинам о следствиях, [подобно нам]? Говорят, «в силу врождённого инстинкта». Но ведь инстинкт – это стимул, рождаемый разумным предвидением дела – раз муравьи под открытым небом страдают, то и обстановку чуют и знают, что нужно предпринять. Один муравей от другого учится, как мы. Вот так они и совещаются друг с другом касательно предстоящих дел. Значит, необходимо, чтобы пользовались они языком и обладали им и птицы и наш домашний скот. Выходит, ведут животные речь о чём-то, а мы их язык и не понимаем, как речь поляков или индийцев, каждый ведь говорит по-своему. Ведь даже собаки, с нами живя, и обезьяны научаются нашему языку, а будучи отвезены в иные края, язык местных жителей уже не разумеют. Видел я в Неаполе собаку из Польши, которая неаполитанского наречия не понимала – только людей, кто по-польски говорил. Правда, сказать, чего они хотят, животные не могут, так как органов [речи], подобных нашим, не имеют, но мы же тоже не можем звучать, как труба или лира, или из рога издать звон колокольный. Но вот попугаи, обладающие, как и мы, [люди], нёбом вогнутым[40]40
  Попугаи способны воспроизводить человеческую речь благодаря «выпуклой», двойной гортани.


[Закрыть], хорошо обучаются многим словам человеческого языка. Кроме того, в море находят много рыб, внешне очень похожих на людей[41]41
  На одной из стен Города Солнца, покрытой росписями с сюжетами из мира живой природы, была изображена наряду с другими рыбами, к удивлению Морехода, «рыба-епископ» [Кампанелла 1954: 41]. Ф. А. Петровский в комментариях к эпизоду вспоминает труд французского натуралиста Пьера Белона (1517–1564) о разных видах рыб, в котором среди прочего рассказывается про якобы пойманную в Брабанте в 1531 г. рыбу, похожую на епископа, «имевшую митру и епископские атрибуты» [Кампанелла 1954: 191–192]. Самая известная легенда о португальском «ихтиандре», человеке-рыбе из Льерганеса (Франсиско де ла Вега Касаре) была создана на основе событий второй половины XVII в., уже после смерти Кампанеллы.


[Закрыть]. В Голландии и Португалии были свидетельства, что [в неволе] они привыкали делать те же дела, что и люди, но вот языку, так что бы они речью владели, не научались, потому как вне морской стихии много прожить не смогли. Существуют также дикие люди сатиры и сильваны, как правдиво сообщает божественный Иероним[42]42
  Христианский богослов, экзегет и создатель латинского перевода Библии (Вульгаты) Иероним Стридонский (IV–V вв.) в комментарии на книгу Исайи (13:21): «Но будут обитать в нём звери пустыни, и дс>мы наполнятся филинами; и страусы поселятся, и косматые будут скакать там», замечает, что речь идёт о «лесных людях» (silvestres homines), которые «некоторые считают родом бесов» [Hieronymus 1863: 163].


[Закрыть], которых мы считаем такими же, как [дикари] азиаты и эфиопы. Произносят непонятные речи, жизнь у них тяжелее, чем у лошадей, а нравы и занятия у них совсем другие, чем у нас[43]43
  Попытку систематизации множества сообщений о «диких людях» осуществил в книге «Загадка снежного человека. Современное состояние вопроса о реликтовых гоминоидах» (1963) Б. Ф. Поршнев, убеждённый, что они были не «сказками», а отражением наблюдений за единичными экземплярами чудом сохранившихся животных предков человека.


[Закрыть]. Какие-то животные нам кажутся и речи лишёнными и разумения, но все они разумом не обделены – одни больше, а другие меньше. То же и среди нас – многие ведь люди кажутся [ведущими жизнь только такую же, как] животные. И Аристотель говорит, что не все мы разумны. Потому нужно внимательно рассмотреть вопрос, смертен ли человек так же, как и эти дикие создания, рождается ли подобно им, или же имеет в себе душу божественную, а также то, откуда обладаем мы о ней знанием.

Я ведь не утверждаю, что душа мудрейшая – это та, у которой органы чувств самые совершенные. У многих диких зверей они получше наших, а слух и зрение отменные у множества людей невежественных. Нет, наилучшая – та душа, какой обладают философы. [Да, душой обладают они лучше], но не настолько укоренёнными органами чувств и чутко чующим духом, судящим на основании чувственного опыта, [как у животных]! Всякое чутьё, ощущение непосредственно познаёт то, что находится вне его, а остальное – путём рассуждения, и животные, воспринимая внешний мир, путём этим познают остальное, [то что пока скрыто от них]. Так ночью слышат они человека только по [производимому им] шороху, а средь бела дня видят во весь рост, с головы до ног. Животных надо называть рассуждающими (discursiva), то есть рассудительными (rationalia). Но умозаключений сверх доступного им на данный момент чувственного материала они почти не производят. Человек же, рассуждая о чём-либо, мыслью устремляется и к разным существам себе подобным, действиям их и образам, добродетелям и порокам, и разнообразным текущим обстоятельствам, так как обладает и скрытыми в глубинах души органами восприятия лучшими и духом более чистым, ясным и благородным. Дух его совершенство получает от бессмертного разума, которым человек наделён (о чём мы сейчас скажем[44]44
  В главе 25-й II-й книги.


[Закрыть]). Вот оттого и зовётся человек разумным, а животные – нет, но не потому, что животные не мыслят, просто мыслят они… немного. Ведь растения, пусть слабо, но чувствующие, не зовутся оттого животными. Хотя мы бы так и сказали![45]45
  То есть назвали растений живыми существами (животными).


[Закрыть] При всём при этом человека, раз мыслит он, считаем мы разумным (mentalem), тогда как животных наделяем разумом испытующим (sensitivam), доктором Фомой названным оценочным (aestimativam) [46]46
  Отсылка к «Сумме теологии» Фомы Аквинского (Summa Theol. I, Quaest. 78, Art. 4).


[Закрыть].

Сын отца своего превосходит, только если сообщается ему некая сила (virtus), сверх отцом переданной – от звёзд или Бога. <…> Мы же видим, что человек не находит себе успокоения в пределах природных стихий Солнца и Земли, нет, и выше и глубже их его разумение, желания и его любовь. Успешно изменяет человек и стихии природные и то, что от них производно, опытами самого высокого порядка, а значит, происходит не от них, и не от них зависит, а от причины несравненно более возвышенной, носящей благородное имя Бога. И вот, помышляя о чём-то, намерения свои человек простирает выше Солнца и ещё выше, странствует он в далях сверхнебесных, представляя в высях миры бесконечные – о них размышляли даже эпикурейцы, и это их положение было верным[47]47
  Для «материалистов» эпикурейцев существует более возвышенные, чем земной, чувственные миры, где обитают боги, которые предаются блаженству, а вот делами людей не интересуются (из-за этого положения эпикурейцев обвиняли в атеизме).


[Закрыть]. Итак, человек является потомком некого начала беспредельного, и не только над Солнцем или Землёй, беспредельно широкими, он возвышается, их оставляя позади себя. Скажет мне на это Аристотель, что размышлять о вещах столь значительных, паря в вышине, это их себе бесплодно воображать[48]48
  Для Аристотеля, настаивающего на том, что существуют границы между различными областями знания, общие понятия необратимо заключены в «единичных» сущих, а воображение является способностью видеть ложные образы.


[Закрыть]. Я же вместе с Гермесом Трисмегистом скажу, что душу унижать и заставлять склоняться к вещам низким и малозначительным – скотство[49]49
  Представление о божественном происхождении человека было свойственно всему высокому герметизму.


[Закрыть]. И как же на мой вопрос ответить Аристотелю – откуда в душе эти бесконечности и безбрежности? Может сказать, что по подобию одного мира измыслить можно множество их, точно так же, как одного человека видя перед собой, мысленно видим и другого, и неограниченное их количество. Я же на это скажу, что беспредельное восхождение [разума] по подобию – это действие силы, причастной началу бесконечному. Животные также по подобию способны рассуждать – так именно потому и могут, что все мысли и способы познания восходят к первомудрости [божественной], и наши, [людские], и других, бессловесных животных. Схожи друг с другом все способы разумения, но одни возвышеннее, другие низменнее. Одинаково бытие солнца и земли и воздуха (неужто и Бога?), как учит богослов Скот[50]50
  Речь идёт о теории унивокальности или однозвучности бытия (univocitas entis), развитой шотландским богословом Дунсом Скотом (XIII–XIV вв.), согласно которой связка «есть, является (чем-то, каким-то)» в любом утверждении выступает общим атрибутом как для сотворённых вещей, так и для Бога, однако для первых – в конечной, а для Бога – в бесконечной степени. Для Кампанеллы, выступающего здесь почти «реакционером», подобный ход мысли, ставящий на одну доску творца и творение, неприемлем, отсюда и злая ирония по отношению к Дунсу Скоту. К этой теории Скота не имеет отношения имевшее неоплатонические истоки учение о Боге как совершенно цельном и одновременно бесконечно ветвящемся в вещах единстве, развитое в труде «О разделении природ» крупным ирландским богословом IX в. Иоанном Скотом Эриугеной.


[Закрыть], потому солнце бесконечно землю и не превосходит.

Разве то, что мудры и Бог и человек, делает ясным, почему Бог людей несравненно и бесконечно мудрее человека? Как же могло Солнце милостиво наделить человека разумением бесконечно более высоким, чем собственное, если бы была вся душа его была лишь дуновением, рождённым Солнцем?.. У животных мыслей самого возвышенного характера совсем мало – это явственно видно – потому что именно из этих размышлений и возникает знание о бесконечном Боге, кому посвящаются и жертвоприношения, и храмы, и священные учения, которых у животных бессловесных и в помине нет. И пусть одни звери Луне поклоняются, другие – Солнцу, а третьи – чему-то ещё, о чём напоминают нам слоны и петухи[51]51
  О «религиозности» слонов см. главу 23-ю во II-й книге выше. Петухи, поющие на рассвете, для Кампанеллы были поклоняющимися Солнцу.


[Закрыть], но религию свою они не простирают до бесконечного Бога. И тем не менее, не немыслимо это – чтобы в душе у пчёл и животных общественных (gregalibus)[52]52
  Хотя grega обозначает стадо, речь идёт об общественных животных, а не о домашнем скоте.


[Закрыть] пребывало смутное знание о божестве (cognitionem divinatis confusam). Ведь все существа стремятся к благу, смутно же все к первоблагу стремятся, высшее благо глубоко в душе чуют (persentiunt). В людях же эта наука о бесконечном столь явлена и делами их и чудесами [божественными], что открыта всякому взору. <…>

Для всех людей без исключения естественно присущей является религия, ведь когда попадают в неблагоприятные или благоприятные обстоятельства, сразу же глаза они поднимают вверх, в небеса, чтобы или помощи испросить или хвалу воздать. Оттого и введены в оборот жертвоприношения и молитвы, но у разных народов по-разному – таково различие стран и воззрений людей на предметы божественные. Заблуждения же присущи различным способам [богопочитания], но не самому предмету, ведь все [народы] думают, что именно они Богу верно поклоняются. Это знак того, что общается человек с сущностями высшего порядка. Отрицая истории о делах священных, человек отрицанию подвергает самого себя. Если не видит перед собой Рима и его правителя, и иных чудес, наблюдаемых в Новом Свете, то тоже их отрицать дерзновенно будет?!

Кроме того, нет вещи, природа которой устремлена была бы на предметы, ей не присущие, все они предпринимают усилия, чтобы оставаться в пределах жизни наличной. Человек же жизнью, которая сейчас есть, не удовлетворяется, помышляя о другой и все силы отдавая её поискам, претерпевая страдания, дабы её познать[53]53
  Речь о потустороннем мире (см. следующее предложение главы).


[Закрыть]. Любопытство самое напрасное и бесполезное, должна была, получается, природа человеку подарить, раз жизнь [бестелесная], которой он с таким трудом добивается – жизнь эта ему после смерти не надлежит! Но природа не делает ничего зря, а остальные живые существа не наделяет милостиво желаниями такими предельными. Получается, что существа, стоящие ниже, находятся в лучших условиях…

Конца нет желаниям человека – мало ему одной добычи, одной компании, одного царства, одного мира. Горевал Александр Македонский, что может перенестись в другие миры, демокритовы, чтобы и их завоевать[54]54
  По сообщению Плутарха (De tranquilitate animi, IV), Александр Македонский заплакал, узнав, что могут существовать бесчисленные миры, так как у него пока не получилось покорить даже один земной.


[Закрыть]. Ненасытности такой нет ни у кого, и знаменует она, что предметом её и является сама беспредельность. Да, всё сжигает огонь, и всякое бытие бесконечно желает жизни – видно, что пламенем и рождена в нас эта ненасытность – но это всего лишь явственный след в живых вещах бесконечного Бога, а в человеке перст указующий на то, что есть в нём образ и сила высшей божественной пробы (divinissimam). [Если бы не это начало], разве стал бы человек силы тратить на желания неутолимые, тогда как животным хватает одного корма, чтобы насытиться и одной самки для продолжения рода? Им не нужно больше, хотя жар их больше людского, как у страуса или льва[55]55
  Для Кампанеллы это обладатели «жара», так как являются зверями африканскими.


[Закрыть]. Если жар [Солнца] является причиной «недуга» [ненасытности], то должны бы эти звери с усердием больше человеческого искать вечности и божественности!

Немало мудрецов, понимая, что и Землёй всей и всем сущим человек насытиться не сможет, изыскали, как с помощью богопочитания подняться к первопричине, и все блага мирские, даже самые малые и ничтожные вожделением [души] презрели. Как же в разум людской мог попасть предмет бессмертный – разве только, если изведал его человек в том, что от познания сокрыто (re abdita cognitione)[56]56
  То есть, познал не «естественным», кумулятивным путём, а путём прозрения.


[Закрыть], или же научил его Бог. Презрение к телу и вера в душу и лучшую жизнь подтверждает это, и пусть поруганная честь или утрата жизненных благ, без которых не веришь, что можно жить, и толкает животных и многих людей к добровольному уходу из жизни, оттого не делается наш ход мысли неверным. Не веря, подобно Клеомену, что смогут жить жизнью привилегированного сословия, или, как Марк Антоний, жизнью обеспеченной, или как Сарданапал[57]57
  Спартанский царь Клеомен, по рассказу Геродота (VI, 75), впал в безумие и изрезал себя после тяжелой борьбы за власть. Марк Антоний, проигравший Октавиану Августу, покончил с собой вместе с Клеопатрой, лишившись надежды на римский престол. Сарданапал – ассирийский царь, известный своим сладострастием, сжёгший себя во дворце вместе с приближёнными во время осады, чтобы не отказываться от прежней жизни.


[Закрыть], сладострастной, участью для себя эти люди определили самоубийство, ища иной жизни в памяти людской, или же бытие своё в самом этом устремлении утверждая – они не превращаются в ничто, а изменяют своё бытие. Философы же и люди, в поклонении Богу выдающиеся, презрели жизнь наличную, удовольствия и удобства её, и славу, не потому что запрещали себе ими наслаждаться. Презрели их мудрецы как вещи низкие и недостойные познаний своих душ и своих благородных помыслов, будучи завлечёнными, как и следует, красотой предметов божественных, каковые, учили и философия и Откровение, этим людям и подобают.

Со слезами появляется человек на свет голым и беспомощным, ничего не умеет, ни грудь в рот брать, ни кусать зубками, ни ходить, своими движениями он не управляет и о себе заботиться не в состоянии. Другие же животные покрыты чешуёй, перьями или шерстью, вооружены зубами, рогами, шипами, когтями, клювом, с рождения умеют самостоятельно ходить, питаться и о себе заботиться. И, тем не менее, когда проходит немного времени, человек их превосходит, одеваясь в их кожи, питаясь их мясом, животных укрощает и на них ездит верхом[58]58
  Намёк на коней, ослов и слонов.


[Закрыть], их оружием вооружаясь и их силами пользуясь как собственными и для того чтобы землю вспахивать и для перевозок. Сам же облачается в золото, серебро и железо, даруя себе металлы и камни. Вместе с рыбами плавает человек в море, вместе с птицами летает в небесах Дедал[59]59
  Согласно античному мифу, изобретатель Дедал, изготовив «крылья», вместе с сыном Икаром улетел с острова Крит, где они находились в плену у царя Миноса.


[Закрыть], и своими ногами ходит по земле и животных[60]60
  В кожаной обуви.


[Закрыть], пересекая мир по водным гладям, верх одерживает над самыми непокорными течениями, свирепыми ветрами как господин морской стихии. Все металлы человек укрощает, чтобы ими самому пользоваться, придаёт им форму, отделывает, и [драгоценные] камни – не исключение. Применяет деревья он для кораблестроения, делает из них кресла, погреба и крыши и отапливает помещения. Плоды растений употребляет в пищу, использует листья и цветы для услады и в лекарственных целях. Горы, леса и камни к себе приспосабливает, чтобы ему было удобно, стадами скотами и плантациями растений управляя также для себя. Я спрашиваю, кто же из животных и сильнее и хитрее человека способен то, что он беспомощный, лишённый чешуи и покровов, слабый и пугливый делать – хотя бы самую малую часть? Может, скажешь: у пчёл есть государство, как у людей, у слонов – религия, утончённейше отделаны ткани паучьи – так человек не сможет – другие животные вьют гнёзда, иные с военными делами в ладах. Я же скажу, что всё, что другие звери ни делают, и человеком производится на свет, и даже более значительное. Человек применяет законы, учреждает государство, устраивает гражданские общины, строит храмы и вводит обряды для богопочитания, и лечится он на более высоком уровне, чем собаки, бегемоты и ибисы. Какой бы род животных не был выше другого в чём-то одном, человек животных во всём превосходит. Сети он изготовляет подобные паучьим для ловли птиц и зайцев, комнаты отделывает, как пчёлы, построение войск его как у журавлиной стаи или рыбьего косяка, берёт человек со всех животных пример, и всякое искусство их и умение делает лучше. Будучи хилым сам, он одерживает верх над огромными силами слона, измысливает, как на спине его установить деревянную башню с людьми внутри[61]61
  Боевые слоны активно применялись в армиях античности.


[Закрыть], слонов укрощает и ими управляет, он умеет убивать как кровожаднейший лев и как громадный кит жадно ест.

Что же ещё мне сказать? Ни одно животное, даже если у него есть руки, как у обезьяны или медведя, не умеет пользоваться огнём, обращаться с ним, получать его от жара Солнца, высекать из камней или возжигать, размягчая им металлы, разрушая горы, готовя на нём пищу. Сверкающие молнии и гром, подобно Богу в выси воздушной, человек производит в артиллерийском искусстве, и – диво дивное! – с помощью масляных светильников, питающих возжигаемый огонь, ночь он превращает в день чудесным искусством, легко пользуясь огнём как вещью по сравнению с собой ничтожной. Если бы в душе у человека всё было бы лишь огнём рождено, неужто мог бы он так презирать родственную себе, благороднейшую и могущественнейшую его природу? Огонь звери не отваживаются трогать, даже смотреть на него, а многие народы его почитают[62]62
  Намёк на зороастрийцев.


[Закрыть]. Искусство обращения с огнём только человеку исконно присуще и подобает, а наделение изваяний речью и чувством, представление о календаре и обращение с магнитом, на север обращённым, это изобретения души богоподобной.

Астрономия делает очевидным, что человек – это существо, в первую очередь, небесное. Он смотрит вверх, измеряя величину звёзд, исчисляя пути их, а что взору его почти не доступно, то домысливает с помощью эпициклик и эксцентриситеты, и основательно решает эти задачи исчисления прямо как не познающий, а сделавший небеса своими руками (faber coeli)! И хотя мнений людей на счёт явлений небесных много разных и неопределённых, оттого не менее очевидной обнаруживает себя божественная природа человека, столькими путями приходящего к познанию творца своего. Удивительно, что узнаёт он, когда случаются затмения светил и за много лет предсказывает, и соединения их, и взаимное расположение, их природу изучая и давая им имена. Человек открывает кометы, звёздные знамения и влияния, что предвещают они на Земле, воде и в небе. Он знает, когда происходят солнцестояния и равноденствия, и как они друг друга сменяют, даже если время непродолжительное и незаметное, апогеи и эксцентриситеты небесных светил, которые измеряет квадрантом. Когда Бог что-либо изменяет в небесах, человек обращает на это внимание, замечая отклонения от обычного хода и странности, и всегда создаёт новые наглядные схемы для предметов столь удалённых [от Земли]. Исходя из положения дел [на небе] сейчас[63]63
  Намёк на предсказательную астрологию.


[Закрыть], он предсказывает смерти[64]64
  В первом издании опечатка: montes (горы) вместо mortes (смерти).


[Закрыть] и жизни не только людей и животных, государств и правителей, но и космоса, обречённого погибнуть в огне. Животные обитают вместе с человеком в утробе космической, подобно паразитам в утробе человеческой, ни жизни, ни души, ни природы хозяина не знающим. Только люди замечают, что это за громадное живое существо – космос – ищут, где его исток, куда идёт, как живёт и когда погибнет, и узнают. Итак, только человек в утробе вселенской восхищённо взирает на обильно источающую все вещи первопричину, сам заняв её место (admirator et vicarius primae causae). Кроме того, человек общается с ангелами, демонами и Богом. Неразумно это отрицать. То же самое, как если бы кто-то говорил, что Рима не существует, поскольку он его не видит, или не было никогда на свете Цезаря и Александра Великого, потому что не жил в их время. Веру все народы создают столькими чудесами и кровью своей, не говоря уже о том, что такие дивные дела имеют характер сверхъестественный (vim naturae excedentia). Глуп довод Аристотеля в книге о мире, где он говорит, что Бог способен действовать в одиночку, а потому в помощи ангелов и демонов не нуждается[65]65
  Тезис о том, что Бог, будучи беспредельно могущественен, не нуждается в «помощниках», развит в 6-й главе «Книги о мире» псевдо-Аристотеля (вероятно, написанной в начале новой эры, столетия спустя после кончины Аристотеля).


[Закрыть], подобно царю персидскому – когда помощников много, очевидным становится, что сам он недалёк. Нет, это не так, а если бы этот ход мысли был в силе, то не должны были бы существовать ни Солнце, ни звёзды, ни море, потому что может Бог и сам вместо них и освещать и роль воды играть. Да и сам себе Аристотель противоречит, когда выдвигает бессмысленный тезис, что ангелы движут небесные тела, тогда как их может двигать сам Бог[66]66
  В первом издании это предложение отсутствовало, что делало малопонятным начало следующего («иные (?) представляют опасность»).


[Закрыть]. Иные из добрых духов представляют опасность, мне же, случалось, угрожали только злые, которые пытались убедить меня, что существует переселение душ, а у человека нет свободной воли, да и во многих иных вещах. Ещё они предсказали мне разные события – какие-то случились, а какие-то нет. Злых духов я не видел заключёнными в людские тела, но они мне всё же явственно мне показывались, чего до сих пор я объяснить не могу, а особенно того, что тела им были не нужны. Я молил Бога, чтобы он мне и добрых духов показал, но до сих пор не вымолил. А Дьявол сказал, что все духи добрые – одни меньше, а другие больше. Я понял, что он меня обманывает, и спас себя, от наваждения избавился, а веры во мне после этого стало только больше[67]67
  Лат. sanctus, от которого образована сравнительная степень sanctior [evasi], можно понять и как «целостный, неприкосновенный» и как «добродетельный, целомудренный».


[Закрыть]. То, о чём рассказываю сейчас, занятие не для человека неопытного, пугливого или неискреннего. И хотя таких опытов я всегда истово чурался как чумы проклятой, в моём распоряжении есть опыты других. Люди до этого неверующие, когда явились им видения, и общались они с духами, изменились в лучшую сторону[68]68
  В первом издании это предложение и окончание предыдущего отсутствовало.


[Закрыть]. На основании этого опыта можно сделать вывод, что если демоны с людьми вступают в общение, то и ангелы тоже. Великий знак, [свидетельствующий], что покидая пределы тела, души принимаются в общество злых или добрых духов, смотря к каким ближе себя сделали в течение жизни на свете! А иначе какой толк духам о нас так печься и с нами в отношения вступать? Народов бесчисленное множество [подобное общение] подтверждает, даже если какие-то отрицают бессмертие души. Да и довод Иисуса Христа против саддукеев о бессмертии души всякого убедил[69]69
  «В тот день приступили к Нему саддукеи, которые говорят, что нет воскресения. <…> Иисус сказал им в ответ: заблуждаетесь, не зная Писаний, ни силы Божией, ибо в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах. А о воскресении мертвых не читали ли вы речённого вам Богом: Я Бог Авраама, и Бог Исаака, и Бог Иакова? Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф. 22: 23, 29–32).


[Закрыть]. Если Бог себя явил многим людям и прямо называл себя отцом их, Богом Авраама, Исаака и Иакова, делается очевидным, что после смерти мы отойдём к Нему. Не стали бы духи о нас радеть, если бы обречены мы были на истребление гибелью вечной. И в псалме Давид Богу возглашает: «Господи! <…> То что есть человек, что Ты помнишь его?»[70]70
  Пс. 8: 2,5.


[Закрыть]. А в другом месте, в 143-м псалме: «Господи! Что есть человек, что ты знаешь о нём <…>? Человек подобен дуновению, дни его как уклоняющаяся тень»[71]71
  Пс. 143: 3–4.


[Закрыть]. А о земной жизни [человека говорит Давид]: «Поставил его владыкою над делами рук Твоих»[72]72
  Пс. 8: 7.


[Закрыть]. Христос против саддукеев изрёк, что Бог есть Бог живых, а не мёртвых. Возвестил Бог Моисею (в сущности, сказал), что он Бог Авраама, Исаака и Иакова[73]73
  «Я Бог отца твоего, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова» (Исх. 3:6).


[Закрыть]. Значит, Авраам, Исаак и Иаков после смерти живут в Боге. Такая близость Бога с людьми была бы лишней и даже неразумной, будь обречены они, прожив краткую жизнь, умереть навсегда. Тот же, кто отрицает подобные видения и свидетельства людей святых и мудрейших, тот всегда будет обретаться в печали сугубой (dolore ancipiti) [– и жизнь с её опасностями ему будет угрожать и смерть]. Пусть тогда все рассказы, его зрению не доступные, о разных делах отвергает! В этой же книге я исхожу из того, что существует Бог и отвлечённые разумные сущности (intelligentias), что имеется знание и чувство, даже у животных, так что я мог бы доказать его наличие и в других сущностях. Я хорошо знал скептиков, отрицавших, что существует знание, и эпикурейцев, отрицавших бытие божье, которые с этими доводами не особенно соглашались. В своей «Метафизике» и труде против Макиавелли[74]74
  Полемике со скептицизмом посвящён первый том «Метафизики» Кампанеллы и вводные главы направленного против макиавеллизма трактата «Побеждённый атеизм».


[Закрыть] я основоположения эти обосновал против всех, кто с ними не соглашался. А Аристотель, говоривший, что у Бога с человеком дружбы не бывает, как нету дружбы у конечного с бесконечным, к величеству божественному, а не его доброте мыслью устремлялся.