Текст книги "Мой путь к мечте. Автобиография великого модельера"

Один из старших соседских мальчиков, Терри Джонс, согласился, чтобы я помогал ему развозить газеты. Мы колесили по пустынным улицам района Стрэтмонт – Юклэд-авеню, Хоффман-стрит, Аппэ-Клинтон, Фостер-авеню, Гарден-роуд, Фассет-роуд, Эджвуд-драйв, где стояли роскошные особняки. Я бросал газету в почтовый ящик и думал: «Вау, люди на самом деле живут в этих домах! Они имеют несколько автомобилей, плавательный бассейн, садовника и дворецкого в униформе, который открывает дверь… Вот бы мне когда-нибудь так жить!»

Концепция добывания денег волновала меня. У меня был некоторый опыт ведения бизнеса, поскольку я выработал для себя тактику бартера. Я выменял у одного мальчика свой разбитый велосипед и небольшую сумму в придачу на велосипед получше. Менялся игрушками. Обменял свою бейсбольную перчатку. Я говорил: «Отдам тебе мой футбольный шлем плюс пять долларов, если смогу получить твой шлем» – и уходил с шикарной обновкой. Я сгребал листья, расчищал лопатой снег, выполнял поручения соседей. И не знал, достаточно ли умен, чтобы стать врачом, или юристом, или владельцем бизнеса, но постоянно крутился в делах.

Когда Терри окончил школу и собирался уехать в колледж, он продал мне свой маршрут доставки за пятнадцать долларов, и я стал разносчиком газет. Эта работа не только приносила деньги; каждую субботу я стучался в двери этих прекрасных особняков, чтобы получить причитающееся, так что благодаря этой работе научился разговаривать со взрослыми. А они нуждались в услугах кого-то вроде меня. «Что делаешь в воскресенье? – спрашивали они. – Можешь прийти подстричь мой газон?»

Пока мои друзья занимались спортом, я работал. И начал зарабатывать деньги. Мог сам покупать одежду! Мог пойти в кино и купить себе мороженое и газировку! Я думал: «Возможно, когда-нибудь у меня будет такой же дом. Ведь есть люди, которые живут так на самом деле!» Я не мог до конца поверить в это.

Однажды вечером отец пришел домой с работы, увел маму на кухню и сказал: «Мы переезжаем в западную Элмайру». Я услышал, как она спросила:

– Как мы можем себе это позволить?

– Арт продает нам свой старый дом за цену, которую мы потянем, и сможем сдавать в аренду эту квартиру и получать доход, – объяснил папа.

Его друг Арт Уэлливер делал ему огромное одолжение. Я ничего из этого не понял, но осознал появление фур, подъехавших к нашему дому, чтобы перевезти нашу мебель. Внезапно мы оказались на Вест-Клинтон-стрит, в доме, который выглядел как дворец. Пять спален! Когда мы, дети, обежали его в первый раз, Кэти сказала мне: «Вот где живут богатые люди!» Нам предстояло делить спальню только с одним братом или сестрой, а не тремя!

В окрестностях протекал ручей. Дома были больше, улицы шире, а район в целом приятнее. Просторные дома предполагали большие семьи, и большинство их обитателей – это итальянские и ирландские католики, так что дети были повсюду. Семья Шихэн на Логан-стрит имела одиннадцать детей, и никто не связывался с Джеком или Пэтом Шихэн – они отличались жестокостью. Пэт проявлял такую агрессию, что его называли Багси, по имени знаменитого гангстера. Там жила еще одна семья Шихан, в которой было десять девочек и мальчик, и четыре из этих девочек стали нашими няньками. В семье Роджерсов росло пятеро детей; у семьи Чезари, жившей по соседству, было шестеро ребятишек. Доктор Чезари работал челюстно-лицевым хирургом и был прекраснейшим человеком в мире. Его жена Люси стала для нас второй матерью; ее родители владели пекарней и боулингом, и она обычно угощала нас свежей выпечкой. У Лонгуэлсов, живших через дорогу, было семеро детей, а семья Смитов, чей дом находился на углу улицы, воспитывала троих детей. На лужайках мы играли в софтбол; здесь же стояли киоски с газировкой Kool-Aid. Все лето наши улицы чем-то напоминали летний детский лагерь.

Юношеская христианская ассоциация Элмайры организовала настоящий летний лагерь возле одного из озер Фингер. Я слышал о нем годами – лагерь Ирокезов! Здесь был кемпинг, катание на каноэ, плавание – все виды спорта и развлечений. Жаждал попасть туда, но мои родители не могли себе позволить отправить меня в лагерь. Мне удалось найти программу, позволявшую заработать на продаже картонных коробок с ирисками; достигнув определенного объема продаж, можно было отправиться в лагерь на неделю. Я обошел все дома своих газетных клиентов, стучал в их двери и продал все до одной коробки. Мне было двенадцать лет, и это стало осуществлением мечты. Я не только отлично провел время в лагере, но и узнал, что взрослые испытывают уважение и стремятся помочь подросткам, которые стремятся к цели. Я был горд. И мой отец тоже.

Мой двоюродный дед Чарли Кромер возглавлял благотворительную организацию Нейбохуд Хаус, муниципальный общественный центр в восточной части города возле промзоны. Они тоже организовали летний лагерь Эльнехо, в данном случае бесплатный, где я был одним из немногих белых ребят и встретил там много афроамериканских детей. Мы прекрасно повеселились вместе.

В западной части города, по соседству с нами, все дети ходили в школу, так что мы виделись утром, днем и вечером. У каждого из моих братьев и сестер возникли собственные группки друзей. Джон Шинглер был вожаком моей стаи: мы думали, что все, что он делает, это классно. А его старший брат Роб был самым крутым парнем в районе. Джон копировал брата, а мы следовали примеру Джона. Он был первым парнем, у которого появился журнал «Плейбой» и сигареты. Он показал нам презерватив. Джон модно одевался, и у него имелась вереница хорошеньких подружек. В нашу компанию входили Энди Слипер, Джефф Блум, близнецы Джек и Джим Колгроув и Майк Френч, отличный спортсмен и дамский угодник.

Мы окончили шестой класс и перешли в старшую школу в Booth School, где оказалось еще больше ребят из западной Элмайры: Кевин Делани, Хирши, Скрибы, Джеромы, Дон Ноуилл, Ричи Поуз, Майк Стрейт и Тим Кеннеди. Я познакомился с Ларри Стимерманом, потому что он носил ботинки Beatle boots, и думал: «Мой отец никогда не позволит мне носить такие». Мы сразу же подружились, и я часто бывал у Стимерманов. Когда пришел к нему в первый раз и увидел изумрудно-зеленый ковер его матери, подумал, что попал во дворец. С этой семьей я впервые побывал в ресторане. Проводил с ними каждую Пасху и еврейский Новый год, что стало для меня откровением: еда, которую никогда прежде не пробовал; истории, которых не знал; слова, которых раньше не слышал. Это было захватывающе! Они заменили мне собственную семью, приняв меня.

Мы с Ларри и ребятами тусовались по вечерам в пятницу (Ларри был не столь религиозным, чтобы синагога помешала ему развлекаться.)

Мы говорили родителям, что идем куда-то, а потом отправлялись «кутить», пить пиво и целоваться с девушками, если удавалось их найти.

Однажды ночью Блуму, Френчу, Шиндлеру, близнецам Колгроув и мне позволили заночевать у Шиндлеров в деревянной хижине, своего рода крепости, которую мы называли Хата. Около одиннадцати часов мы решили улизнуть и стали носиться по улицам… в исподнем. Мы спрятались в кустах, когда услышали, как наши соседи кричали друг на друга. Дом был освещен, и мы наблюдали, как взлетали их руки. Никогда не видел, чтобы дрались муж и жена. Мои родители не допускали драк.

Итак, мы прятались в кустах, наблюдая за битвой родителей тех детей, с которыми вместе ходили в школу, когда позади нас остановилась машина. Кто-то вызвал полицию. Не знаю, что послужило причиной – семейный конфликт или сосед, заметивший горстку мальчишек-старшеклассников, присевших на улице в одном исподнем. Полицейские посветили фонариками, собрали всех нас, позвонили нашим родителям и развезли по домам.

Мой отец был зол и подавлен. О чем дал мне знать в недвусмысленных выражениях. Я поклялся, что больше не сделаю ничего подобного.

Спустя год мои родители снова разрешили мне остаться в Хате. Мы, конечно, опять удрали, но на этот раз в одежде. Мы помчались к дому Линды Стоун на Вест-Фест-стрит, потому что она и ночевавшая у нее Сэнди ван Гордер собирались улизнуть и встретиться с нами. Когда мы подошли к подъездной дорожке у дома Стоунов, мистер Стоун и его сын Дикки выбежали и начали преследовать нас. Они поймали нас на углу Фест-стрит и Хоффман-стрит и сами сообщили нашим родителям.

Мистер Стоун заявил моему отцу, что на дорожке были найдены спички и он подозревает, что мы пытались запихнуть их в бензобак его автомобиля. Мы не делали ничего подобного; просто тайком курили сигареты! В случае моего отца это не достигло цели.

Глава вторая
Униформа
Мой первый опыт вдохновения

Мой папа хотел видеть во мне идеального молодого человека. Он хотел, чтобы я был прилежным учеником. Я им не был. Хотел, чтобы стал отличным спортсменом. Я им не стал. Я не отличался мощным телосложением или силой и не проявлял явных способностей, чтобы попасть в какую-нибудь спортивную команду. Для своего возраста был довольно мелким, и, когда в Детской лиге раздавали спортивную форму, у них не нашлось подходящего размера. Тренеры ставили меня на периферию, на край поля, и мяч редко попадал ко мне. Обычно я промахивался, когда надо было наносить удар по мячу.

Однако мне нравилась спортивная форма. Я ощущал запах краски от номера и названия команды, напечатанных на футболке.

Думал, если носишь номер, то выглядишь важным, поэтому продолжал попытки вступить в команду. По программе для детей маленького роста в бейсболе выдавали брюки со штрипками, гигиенические носки и настоящую бейсбольную форму, на которой полоски и буквы были нашиты, а не напечатаны. На игровых футболках из джерси надписи были выполнены синим с позолотой флокированным[6]6
  Флокирование – технологическая операция, заключающаяся в нанесении на какую-либо поверхность волокон химически обработанного текстиля («флока»).


[Закрыть] шрифтом! Меня не волновало, что я сидел на скамейке запасных первый или второй год. На третий год мне разрешали понемногу играть, но потом появился американский футбол, и я потерял былой интерес к бейсболу. Футбол был круче: игроки носили шлем, бриджи со щитками и подплечники.

Мне нравилась команда «Кливленд Браунз», их форма с коричнево-оранжевыми полосами на белом фоне и полосами, охватывающими бицепсы, их оранжевые шлемы с полосками посередине и номер 32, номер Джимми Брауна, который был лучшим игроком всех времен (тогда он был известен как Джимми Браун, пока еще не Джим). В «Грин Бэй Пэкерз» играл Джим Тейлор, в «Нью-Йорк Джайентс» играли Й.А. Тайтл и Фрэнк Гиффорд. Они были героями. Мой двоюродный дед подарил мне на Рождество фотоальбом Роберта Ригера под названием The Pros («Профессионалы»), и я рассматривал его часами.

При взвешивании для занятий американским футболом по программе для детей маленького роста я не потянул на минимальные двадцать три килограмма. Мой друг положил камни мне в карманы, но это не помогло, поэтому, пока стоял на весах, еще один друг тянул меня вниз за брюки, чтобы я преодолел рубеж. Конечно, когда раздавали спортивную амуницию, моя форма оказалась слишком велика, но я с восторгом надел ее. Тренеру по имени Микки Коллинз, другу моего отца, хватило ума, чтобы не ставить меня в настоящую схватку, потому что там были крепкие парни и меня могли случайно убить. Я играл сэйфти[7]7
  Сэйфти – позиция игрока в американском футболе, последняя линия защиты.


[Закрыть] в глубокой защите и молился, чтобы никто из этих ребят не налетел на меня на полном ходу.

Но я любил носить форму! Мне нравилось надевать ее, как это делают профи. Моя экипировка была разложена на кровати, и я был готов отправиться на тренировку после школы или на игры по воскресеньям. У меня были большие подплечники и игровая футболка из джерси с цифрами и буквами, действительно пришитыми, футбольные бриджи со шнуровкой впереди и крупными щитками на коленях и бедрах, бутсы с шипами Riddell и шлем Riddell с крутой маской. На самом деле подплечники оказались слишком велики, в шлеме буквально тонул, а маска, наверное, весила столько же, сколько я сам. Но я предавался мечтам, воображая себя профессиональным игроком.

Я полюбил этот вид спорта. Каждое воскресенье смотрел матчи НФЛ[8]8
  НФЛ – Национальная футбольная лига.


[Закрыть] по телевизору и поглощал футбольные журналы. Был готов часами слоняться вокруг школьного тренировочного поля в качестве добровольного мальчика на побегушках. Мой ник Бегемот, вроде того 300-фунтового (136 кг. – Примеч. пер.) нападающего, которого называли Крошка. Это было прозвище моего дяди Боба; он передал его моему отцу, когда тот играл за «Элмайра Саутсайд», и оно последовало за мной в старшую школу Элмайра Фри Академи. Думаю, это мне досталось по наследству; другого парня моего размера, Гарольда Ханрахана, звали Блоха.

В девятом классе я безуспешно попытался попасть в школьную команду. Все игроки были слишком крупными и тяжелыми. Я играл в баскетбол по программе для детей маленького роста, и хотя эти парни были намного быстрее и выше меня, мне удалось пощеголять формой этой команды: ярко-синие атласные шорты с белыми полосками и белая майка с ярко-синей надписью и личным номером 13, спереди и сзади. Дела шли не особо хорошо, но я думал, что это очень круто.

Еще мне смертельно хотелось заполучить пару низких кед от Converse, в то время считавшихся брендом для стильного и серьезного игрока, но они стоили тринадцать долларов, а у меня их не было. Ради заработка я развил лихорадочную активность, разгребая больше листьев, подстригая больше газонов и доставляя больше газет, и, наконец, был готов купить эти кеды. Я пошел в магазин спортивных товаров Lou Paltrowitz, и оказалось, что «конверсы» начинаются с седьмого размера, а у меня был примерно пятый. Я все равно их купил, набил носы салфетками и туалетной бумагой. Благодаря кедам на некоторое время я стал самым крутым парнем в округе, первым в своей компании.

В таком небольшом городке, как Элмайра, все интересы старшеклассников сводились к спортивной жизни. Спортсмены «Элмайра Академи» были крутыми парнями. К ним липли девчонки, они были популярны, и некоторые из них выбились в лидеры. К восьмому классу мне стало ясно, что никогда не буду одним из этих парней. Я до смерти хотел играть, но оставался лишь зрителем.

В подростковом возрасте одним из самых больших сюрпризов стало осознание того, что я реально могу купить себе университетскую куртку из шерсти мелтон, с кожаными рукавами, трикотажной резинкой на манжетах, кнопками снизу доверху впереди и кожаной окантовкой на карманах. Воплощение подлинного школьного шика. Думал, что могу ходить по улице в этой куртке и люди на самом деле подумают, что я состою в команде. Такие куртки были в дефиците, и мне повезло, что я смог ее раздобыть. Она до сих пор у меня хранится.

Я купил куртку в магазине спортивных товаров Lou Paltrowitz, который принадлежал Лу Пэлу. Это место было наполнено сокровищами. Они продавали Converse, торговали футбольными шлемами Riddell, изготавливали трофеи для школьных команд и предлагали экипировку для любого вида спорта. Однажды я сказал: «Папа, мне бы очень хотелось поработать в этом магазине». Отец поговорил с самим Лу Пэлом, и когда мне исполнилось тринадцать, я устроился на идеальную подработку после занятий в школе.

Я начал с вытирания пыли на спортивных трофеях. Мне было интересно прочувствовать, что испытываешь, когда выигрываешь приз.

Мне нравилось все, связанное с футбольными шлемами: как ощущаешь их тяжесть в руке, плотную посадку на грудной клетке, когда ждешь сигнала вступить в игру от боковой линии; как они, новые и еще не запятнанные, отражают свет; ощущение твердой поверхности, когда шлепаешь по нему рукой; щелчок подбородочного ремня, когда его продеваешь в люверсы. Лу научил меня устанавливать защитные маски. Шлемы поставляли отдельно от масок, и когда приходило время для сборки, покупатель мог выбрать «клетку» для лайнмена[9]9
  Лайнмен – общее название центровых игроков.


[Закрыть] или конструкцию со сдвоенными прутьями для бэкфилда[10]10
  Бэкфилд – игроки нападения за линией розыгрыша.


[Закрыть]. Я просверливал отверстия и проверял безопасность каждой маски. Время от времени без всякой причины я примерял шлем с маской на себя.

Лу Пэл продавал форму всем местным командам, и я обычно отвозил футболки из джерси в типографию и привозил их обратно в магазин. Мне нравился самый дух этих футболок. Они были яркими, блестящими и новыми, на них красовались крупные цифры и логотипы, и возникало чувство, что стоит надеть такую форму, как вы становились победителем. Я корпел над каталогами, изучая их основательно и с большей страстью, чем все, что читал в школе.

Лу было за пятьдесят. Гвинет Пэлтроу[11]11
  Гвинет Пэлтроу – американская киноактриса.


[Закрыть] приходится ему племянницей, хотя тогда она еще не родилась. Небольшого роста, лысеющий человек с высоким голосом, Лу сохранил очень хорошую форму. Он был игроком, тренером, членом комиссий, спонсором, волонтером. По вечерам он судил баскетбольные матчи и игры в бейсбол, а поскольку спортивные товары начали пользоваться спросом, Лу был единственным торговцем в городе в этой нише. Добродушный, хороший человек, он становился очень серьезным, когда вел переговоры. Я слушал, как он торгуется, покупая и продавая товары.

«Да, мне нужно четырнадцать бейсбольных мячей, но я не стану платить тебе по доллару за мяч. Дам тебе семьдесят пять центов!» Никогда прежде не слышал подобного.

Он водил покупателей по магазину и говорил: «Этот баскетбольный мяч стоит десять долларов, но вам отдам его за восемь долларов пятьдесят центов». Он купил его за пять долларов. Это было мое знакомство со 100-процентной торговой наценкой и предложениями скидок. Когда Лу заметил мой интерес к бизнесу, он начал обучать меня продажам. Мой первый наставник. Я думал о нем как о втором отце.

Тем не менее спорт оставался моим главным интересом. Бейсбольная команда «Элмайра Пайониерз» входила в запасной состав Лиги ассоциации спортсменов-любителей для команды «Балтимор Ориоулз» – белая форма с оранжево-черной надписью, как у клуба высшей лиги. Мы с друзьями ездили на игры, проходившие на бейсбольном поле Данн-филд в Саутпорте, Нью-Йорк, а потом крутились возле раздевалки, чтобы взять автограф у игроков. Это был наш первый контакт с настоящими профессионалами, и мы получали огромное удовольствие. Эрл Уивер четыре года был менеджером «Пайониерз» и выиграл чемпионат, а потом стал менеджером Зала славы «Ориоулз». Лу Пинелла сделал три результативных удара, хоумрана[12]12
  Хоумран – название игровой ситуации на поле.


[Закрыть], в одной игре. Люди, которые остаются в памяти: Микки Магуайр – наш игрок между второй и третьей базами.

В наш город приехала баскетбольная команда «Гарлем Глобтроттерс», и кто-то по знакомству провел нас в раздевалку спортсменов. Эти игроки были просто гигантами! Их атласная форма с красно-бело-голубыми звездами и полосами была одной из самых крутых, которые я когда-либо видел. Медоуларк Лемон и остальные ребята носили одежду, которая выглядела как костюмы фасона «зут»[13]13
  Костюм «зут» – стильный костюм, популярный среди английской молодежи в 1950-е гг.: пиджак до колен, мешковатые брюки, широкополая шляпа.


[Закрыть], с броскими часами и с неимоверным количеством ювелирных изделий. Меня поразило, какими крутыми были эти ребята. «Крутость» играла огромную роль в моей подростковой жизни.

Самой знаменитой личностью Элмайры был Марк Твен, который проводил там лето на даче свояченицы в 1870-х и 1880-х годах и работал над «Приключениями Тома Сойера», «Жизнью на Миссисипи», «Приключениями Гекльберри Финна» и «Принцем и нищим». Он похоронен на кладбище Вудлон в Элмайре. Каждый школьник знал об этом. Но нашим героем Элмайры был Эрни Дэвис, первый чернокожий футболист, который выиграл приз Хайсман Трофи[14]14
  Хайсман Трофи – приз, вручающийся самому выдающемуся игроку университетского футбола.


[Закрыть]. Он посещал мою старшую школу, где был включен в символическую сборную США по двум видам спорта, заслужив прозвище Элмайрский Экспресс. Дэвис снова дважды вошел в состав символической сборной США в Сиракузском университете – под номером 44 – и привел команду университета к победе в национальном чемпионате. Его быстро приобрел клуб «Кливленд Браунз», и все предвещало, что он станет следующим Джимом Брауном. Однако он заболел лейкемией и умер в 1963 году в возрасте двадцати трех лет, так и не сыграв ни одного профессионального матча. В тот год мне исполнилось двенадцать лет. Это событие было главной местной трагедией. До сих пор скорблю об этом.

Во время работы у Лу Пэла я совершил одну из самых серьезных ошибок моей жизни.

Однажды утром прибыли коробки с кожаными бейсбольными мячами марки Rawlings с выпуклой отстрочкой красными нитками. Когда я открыл упаковку, повеяло запахом свежей кожи. Каждый мяч был завернут в папиросную бумагу. Их вид немного напоминал конфеты. И я решил, что мне нужен такой мяч. Я подумал: «У него тонны бейсбольных мячей, он никогда не заметит отсутствие одного». И принес его домой. Просто потому что захотел иметь такой мяч.

Но, конечно, Лу Пэл знал свои запасы. Он, наверное, увидел пустую коробку, оставленную мной среди десятков других в поступившей партии. В тот вечер он пришел к моему отцу и сказал: «Слушай, я знаю, что твой сын Томми взял бейсбольный мяч. Когда они поступили, все мячи были на месте. А сегодня увидел, что одного не хватает. Только он был на складе. Думаешь, он мог взять мяч?»

Несмотря на мои уловки не попадаться отцу на глаза, он зажал меня в угол в моей спальне: «Ты взял мяч?»

Я был унижен. «Да», – ответил я отцу. Я был зол на себя, испытывал глубокий стыд.

Лу Пэл подошел к моей двери. Я вернул ему мяч и сказал: «Я сожалею, г-н Пэлтровиц. Знаю, вам придется меня уволить».

Тем не менее он не уволил меня. Не знаю почему. Может быть, он дал мне второй шанс. Став взрослым, я так и не понял, в чем была его идея. Но не мог простить себя. Чувствовал себя настолько смущенным и униженным на работе в следующие дни и недели, что начал подыскивать другую работу. Лу Пэл не пролил свет на мой позор; я сделал это сам. И буду сожалеть об этом всегда.

Я услышал, что ребята на заправочной станции Гесса в городе зарабатывают по одному доллару двадцать пять центов в час. Лу Пэл платил семьдесят пять центов. Я обратился на АЗС и получил работу.

Газ-жокеи, или заправщики, работали как одна команда. Когда подъезжал автомобиль, мы соперничали за то, кто будет его заправлять. Добравшись до окна, обычно спрашиваешь: «Сколько?» – и получаешь ответ: «Полный бак». Мы должны были спросить: «Как насчет проверки уровня?» – и не хочет ли водитель заправиться маслом, но большинство ребят или забывали, или не давали себе труда узнать. Чтобы стимулировать продажи, Корки проводил конкурсы; существовал бонус для мальчика, который принес больше всех денег. Я стал напористым. Чистил лобовые стекла, а затем спрашивал: «Проверить уровень масла?» В восьми случаях из десяти он был низким, и я продавал масло. И выиграл эту награду.

Мне понравились дружеские отношения, нравилось делать клиентов счастливыми, и самой лучшей частью работы была униформа, которую мы все носили: белые брюки, белая рубашка и зелено-белая вышитая эмблема Гесса, расположенная на уровне сердца. Классика на все времена. Но сама работа была утомительной. Я возвращался домой за полночь и шел в душ, чтобы смыть с волос запах газа. Мое лицо было черным от сажи, а в суровые зимы на севере штата Нью-Йорк мои руки трескались и кровоточили. Я должен был успевать делать домашнее задание, пока мы простаивали в ожидании клиентов, но учиться таким образом невозможно. А потом мне приходилось рано вставать и идти в школу. Мне очень нравились мои друзья, но я страстно ненавидел занятия. Не мог дождаться начала самостоятельной жизни. Знал, что мне нужно получить среднее образование, но не был уверен, что получу аттестат. И не знал, чем займусь потом.

С того времени, как стал работать у Лу, я начал копить на автомобиль. Когда мне исполнится шестнадцать, я намеревался получить водительские права и быть свободным.

Семья моего друга Бакки Кэмпбелла торговала подержанными автомобилями, и они подобрали для меня хорошую машину, белый «Олдсмобайл» 1960 года. На самом деле я хотел «Фольксваген Жук», но не мог себе этого позволить. «Олдс» стоил сто пятьдесят долларов, поэтому в качестве первоначального взноса я дал им сотню долларов, заработанную на доставке газет, разовых поручениях, стрижке газонов, плюс сбережения, оставшиеся после работы у Лу Пэла. Я выплачивал по десять долларов в неделю в течение следующих пяти недель, пока машина не стала моей.

В один прекрасный день я ехал на работу в моей большой калоше «Олдс», когда увидел битый «Фольксваген» на стоянке возле транспортной компании. Остановился, постучал в дверь офиса и спросил:

– Чей это «Фольксваген»?

– Мой, – ответил парень. – А что?

– Вы не собираетесь его продавать?

– Нет, – сказал он. – На чем же я буду ездить?

– А вы не хотите его обменять?

– На что?

Я указал на улицу. «Это мой “Олдсмобайл”».

Он не поверил мне. «Вы имеете в виду, что хотите обменять то на это?»

– Да.

У парня возникли подозрения. «Ну, не знаю, – сказал он. – Что не так с вашим “Олдсмобайлом”?»

«Ничего! – ответил я. Это был мой первый автомобиль. Я обычно полировал его и наводил глянец, чтобы разъезжать в стильном авто. – Машина в идеальном состоянии, оригинальный пробег». Мой «Олдс» был в первозданном виде, а его черный «Фольксваген» 1959 года был слегка потрепан, но я действительно хотел иметь одного из этих «Жуков». И уговорил его обменяться прямо сразу.

Когда я вкатил «Фольксваген» на подъездную дорожку, мой отец вышел из себя: «Ты зачем!..»

Наши соседи Чезари поняли, в чем дело. У них всегда были крутые тачки. Люси Чезари доверительно сказала: «Придай ему лоска, слегка отшлифуй песочком по кругу, и он будет великолепен!»

– Папа, – сказал я отцу, – я намерен покрасить его и собираюсь очистить его сверху донизу!

Я вручную полностью отшлифовал машину песком. Сэкономил деньги и покрасил корпус в армейский серо-зеленый цвет. Отполировал замшей все хромовые детали, почистил двигатель, разобрал его, собрал и поставил на место, как мой отец поступал с часами. У меня появился самый крутой «Фольксваген» в округе. Только тогда, думаю, мой отец меня понял.

Прошло несколько лет, и соседи начали покупать спортивные автомобили. Я запал на двухместные кабриолеты с деревянным рулем и кожаной обивкой салона. Шум, который они производили, двойной звук при переключении передач были упоительны. Мечтал выбраться на шоссе и ехать в лучах солнца с опущенным верхом. От спортивной амуниции я переключился на спортивные автомобили.

Прежде чем узнал о существовании «Синей книги»[15]15
  «Синяя книга» – правительственное издание в синей обложке.


[Закрыть] с ценами на автомобили, я влезал в каждую подержанную машину в районе, спрашивая: «Сколько стоит эта? Сколько стоит та?» Моей первой любовью были американские автомобили. «Мустанг». «Тандерберд». Я смотрел, как катят по дороге «Корветы», и думал: «До смерти хочу один из них». Баки Кэмпбелл водил темно-синий «Понтиак Бонневиль» с механической коробкой передач. Мы ходили кататься с ребятами, и Баки отпускал сцепление, оставляя на асфальте узор покрышек. Какой кайф!

У Фли Ханрахана, который работал со мной на станции Гесса, был кабриолет «Шевроле Корвейр», «машина смерти», описанная Ральфом Нейдером в книге «Опасен на любой скорости»[16]16
  В 1965 г. Нейдер опубликовал книгу «Опасен на любой скорости» – исследование, которое должно было продемонстрировать небезопасные методы конструирования многих американских автомобилей, особенно «Шевроле Корвейр» и автомобилей «Дженерал Моторс».


[Закрыть]. Бордовый автомобиль, с черным салоном и белым верхом. Фли испытывал финансовые проблемы и нуждался в деньгах, поэтому я предложил: «Почему бы тебе не поменять машину на мой “Фольксваген”, и я добавлю сотню баксов?» Так у меня оказался «Корвейр». Четыре скорости, вращающиеся инерционные колпаки. Я думал о нем, и вождение доставляло мне кайф.

Позднее я был одержим английскими двухместными родстерами со складным верхом: MG, «Триумф», «Ягуар». Еще мне нравились «Остин-Хили 3000» и MGA. Наши друзья, семья Бенедиктов, привезли «Мерседес» из Германии, на дорогах стали появляться «БМВ» и «Вольво». Я был фанатом автомобилей – их облика, звуков, скорости.

Но в основном я хотел машину, чтобы уехать куда-нибудь подальше. Мой дом вызывал во мне клаустрофобию – слишком много детей, слишком много шума, слишком много хаоса, слишком много моего отца, возвращавшегося с работы злым. Чувствовал: будь у меня машина, был бы свободен.

Мой папа очень хорошо одевался. Он носил твидовые пиджаки, оксфордские рубашки на пуговицах от Hathaway, галстуки от Rooster, обувь Alden, костюмы от Schaffner&Marx или Hickey Freeman и всегда надевал тренчкот London Fog и шляпу от Dobbs. При выборе одежды отчасти я неизменно ориентировался на отца, хотя и не хотел выглядеть настолько же формальным, или «старым». В моем школьном гардеробе была синяя оксфордская рубашка на пуговицах, пара «ливайсов», пара хлопчатобумажных брюк чинос, один-два шерстяных пуловера с V-образным вырезом, куртка «харрингтон» от Baracuta, пара «конверсов», может быть, хлопчатобумажная водолазка и рубашка-поло от Lacoste.

Как я сказал, в Элмайре в моде был стиль «преппи». Я смотрел на хорошо одетых старшеклассников и удивлялся, как они могли себе позволить регулярно обзаводиться новой одеждой. В моей школе было полно рубашек Gant, мягких туфель «лоферов» от Bass Weejun и ремней Coach. (Всегда абсолютно осознанно относился к брендам. Мне не нужны были нефирменные джинсы; я хотел Levi’s. Не нужны были туфли Thom McAn, хотелось иметь Weejuns. Я воспринимал только фирменные вещи, полагая, что бренды предполагают лучшие товары.)

В моей старшей школе училось несколько очень красивых девушек, и часть их красоты была связана с одеждой, которую они носили. Я начал присматриваться к одежде еще раньше. В седьмом классе моей подругой была шестиклассница Пэм Юнис (ее двоюродный брат, мой великий друг Джон Юнис, любит щеголять в модных вещицах до сих пор). Мы обычно ходили к ней домой, слушали вокальный квартет Four Tops и целовались. Пэм носила то, что носили все в школе, – шотландские свитера с со скромной отделкой репсовой лентой от John Mayer of Norwich, блузки Ladybug с воротниками в стиле Питера Пэна, джемперы. Для меня в те дни это казалось сексуальным. К тому же от нее прекрасно пахло – она пользовалась мужским одеколоном English Leather, а я остро реагировал на запахи. Пэм Петерсон, Пам Бичер, Сюзи Петерсон, Джанет Мерфи, Барб Шотт, Гейл Швайцер – их было много; симпатичные девушки в привлекательных нарядах. Не уверен, что мои друзья воспринимали одежду под тем же углом зрения, что и я благодаря общению со своими пятью сестрами. Другие ребята обращали внимание на лица и фигуры, но сомневаюсь, что одежда фиксировалась их радаром.

Как и большинство ребят, которые хоть что-то соображали, в 1964 году я посмотрел передачу о «Битлз» в телевизионном «Шоу Эда Салливана»[17]17
  «Шоу Эда Салливана» – американское телешоу, которое транслировалось в Нью-Йорке с 1948 по 1971 г. Ведущий – журналист Эд Салливан. Шоу заняло 15-е место в списке 50 величайших телешоу всех времен по версии TV Guide.


[Закрыть]. Я полюбил эту музыку и думал, как здорово, что они немного дерзкие и носят пышные прически. Купил сингл Love Me Do с песней P.S. I Love You на обороте, записанные на пластинку в сорок пять оборотов. У меня в комнате был транзисторный радиоприемник, и я слушал все, что было на АМ радио, – передачи Джерри Льюиса, группы Pacemakers, Herman’s Hermits. Когда я учился в старшей школе, брат моего друга вернулся из Калифорнии с записями групп Doors и Cream, и меня зацепило. Мне понравилась эта музыка и то, как выглядели музыканты.