Текст книги "Мой путь к мечте. Автобиография великого модельера"

И тогда крутые парни в моей школе начали немного отращивать волосы. Мой друг Ларри Стимерман, носивший ботинки Beatle boots, отрастил усы и бакенбарды, а я еще даже не брился! Мне хотелось быть похожим на них, но я вырос с мыслью стать спортсменом, как хотел мой папа, а парни-спортсмены в школе носили короткие, аккуратные стрижки в стиле военных моряков. Долгое время я коротко стригся и имел аккуратную прическу.

Когда я перешел в первый класс старшей школы, в 1968–1969 годах, начиналась революция в моде и музыке, и мне действительно хотелось стать частью этого преобразования. Проблема заключалась в том, что мне исполнилось семнадцать лет, а выглядел я на двенадцать. Ужасно хотелось, чтобы у меня появились растительность на лице, низкий голос и волосы на ногах. Эльмайрский колледж для девочек, целиком женская школа, находился в нашем районе, и когда ребята отправлялись в бары колледжа, где тусовались студентки, я вынужден был стоять на тротуаре. Мои друзья встречались с девушками из колледжа, а я нет! Но наконец мы нашли одно заведение, бар Билла, где не заботились о том, кого впускают. Оказавшись внутри, я оценил грохот музыки и обилие классных девушек. Мы соврали про свой возраст и сказали, что учимся в Корнеллском университете. Никто из нас не признался, что мы старшеклассники и живем с родителями.

Когда я сказал отцу, что хочу отрастить волосы (на самом деле просто не стриг их пару месяцев), он не пожелал даже слышать об этом. А когда заявил ему, что не верю во Вьетнамскую войну, он пришел в ярость. Мой отец считал, что всех, кто протестует против войны во Вьетнаме, нужно отправить в тюрьму. Он сделал все от него зависящее, чтобы помешать мне выглядеть как хиппи, но это не сработало. Я почувствовал себя бунтарем. И не соглашался с чем бы то ни было, во что верил отец.

Летом 1969 года, в лето Вудстокской ярмарки музыки и искусств[18]18
  Вудстокская ярмарка музыки и искусств – один из знаменитейших рок-фестивалей, проходивший с 15 по 18 августа 1969 г. Ее посетило около 500 тыс. человек.


[Закрыть], группа моих друзей в поисках работы ездила на полуостров Кейп-Код. Я подумал: «Вот что мне нужно!» Бросил работу на станции Гесса и отправился с ними. Мне наконец-то стукнуло восемнадцать, у меня есть собственная машина, и ничто не держит меня в Элмайре. Я выбрался оттуда!

Когда мы въехали в Хианнис, первое, что я заметил, – это довольно глупый вид у всех этих препстеров[19]19
  Препстеры – это приверженцы стиля «преппи». В широком понимании – это образованные, интеллектуальные и подчеркнуто воспитанные молодые люди, ценящие свое время и комфорт, отдающие предпочтение дорогим брендовым вещам. Препстеры поддерживают здоровый образ жизни, имеющийся политический строй и семейные традиции.


[Закрыть] Новой Англии в брюках чинос и рубашках из мадрасской ткани. По тем же тротуарам разгуливала целая «коллекция» типов вроде хиппи и рокеров, которым, по-видимому, жилось куда интереснее. Мне захотелось стать частью этой крутой толпы. Я критически осмотрел себя. Требовалось внести некоторые изменения.

На следующее утро, надев свою оксфордскую рубашку, «ливайсы» и «конверсы», я отправился искать работу. Начав сверху Мейн-стрит, я заходил в каждое коммерческое предприятие на правой стороне улицы. Нет. Не-а. Ничего прямо сейчас. Я дошел до конца улицы, перешел ее и проделал путь вверх по другой стороне. Нет. Не-а. Ничего прямо сейчас. На полпути я заглянул в магазин Sunflower.

Черный свет, плакаты, лавовые лампы, причудливые украшения в стиле фанк[20]20
  Название стиля восходит к зажигательной танцевальной музыке; этому стилю присуща яркость и красочность, в одежде – многослойность.


[Закрыть], песня группы Steppenwolf, гремевшая из аппаратуры Hi-Fi. Это место пропитано ароматом благовоний и запахом свеч – квинтэссенция клевой атмосферы магазина подарков. Мне здесь очень понравилось. Магазин Sunflower воплощал все то, чего не было в Элмайре, все, к чему я стремился, и все это – в одном торговом зале. Я спросил, есть ли работа. «Вы когда-нибудь работали в магазине?» – спросил Кен Хелленбург, владелец. Я рассказал ему о Лу Пэле. «Ладно, приходи сегодня вечером. В семь часов».

Я работал с семи до полуночи. Хианнис был крупным туристическим городом, и люди текли сюда рекой, заходя и выходя из магазина Sunflower, словно это был клуб. Несмотря на то что не знал ассортимента товаров, я обслуживал посетителей, продавал им то, что они хотели, указывал им на товары, заводил разговоры, прекрасно проводил время. Никогда не чурался взять в руки метлу или сделать все, что требовалось, и после первой ночи мне дали больше рабочих часов. К концу недели мы с Ларри Стимерманом были назначены ответственными за эту точку.

Ребята из Элмайры – ввосьмером! – втиснулись в арендованный нами чердак в небольшом доме на Оушен-стрит. Тусовка началась, как только мы оказались там, и продолжалась все лето. Мы пили пиво, курили травку, принимали ЛСД[21]21
  ЛСД – сильнодействующее химическое вещество, изменяющее состояние сознания. Употребление ЛСД среди молодежи приобрело большой размах, что вызвало политический скандал и привело к полному запрету ЛСД для любых целей, включая медицинские.


[Закрыть]. Я ни разу не помышлял о возвращении домой. Однажды принял психоделик мескалин[22]22
  В большинстве стран производство и распространение мескалина запрещено законом.


[Закрыть], и это было восхитительно. После этого принял «кислоту», ЛСД, и это было страшно. Очень страшно. Так страшно, что стал очень осторожно относиться к тому, какие интоксиканты глотаю. Я курил травку, постепенно превращаясь в параноика, и мне не нравилось, что теряю контроль над собой. Я слишком фанатично относился к работе, чтобы возиться с чем-то подобным, что доставляло мне такие неудобства.

Но я любил все остальное в культуре 1960-х! Я купил проигрыватель и начал всерьез собирать коллекцию пластинок. На чердаке мы запускали «Роллинг Стоунз», Джими Хендрикса[23]23
  Джими Хендрикс – американский гитарист-виртуоз, певец и композитор. В 2009 г. журнал Time назвал Хендрикса величайшим гитаристом всех времен.


[Закрыть], Doors, Steppenwolf до самого утра – громко! Увлекала не только сама музыка; я думал, что Джим Моррисон[24]24
  Джим Моррисон – американский певец, поэт, автор песен, лидер и вокалист группы The Doors.


[Закрыть], Мик Джаггер[25]25
  Сэр Майкл Филипп Джаггер – британский рок-музыкант, актер, продюсер, вокалист рок-группы The Rolling Stones.


[Закрыть] и Хендрикс выглядят очень круто. От них исходило чувство опасности, которое мне казалось волнующим.

Я забросил в угол свою одежду в стиле преппи и купил свои первые джинсы-колокола и толстый ремень к ним. Обзавелся обтягивающей рубашкой с длинными уголками воротника. И купил сандалии. Никогда не увлекался украшениями, хотя другие ребята носили бисерные бусы и браслеты, но нашел кожаную куртку с летящей бахромой и носил ее днем и ночью.

Мы почти не спали, а поутру я шел в магазин Sunflower. Наш босс давал мне и Ларри вместе с кофе «black beauty», легендарный амфетамин, и мы получали энергетический заряд на весь день. Бежать в магазин было удовольствием, и когда мои друзья и девушки, встречаясь по пути, говорили: «Сейчас проходит этот фестиваль в Вудстоке. Хотите пойти?» – я отвечал: «Нет, слишком привязан к своей работе».

Это были революционные времена, и я чувствовал, что если оставаться в стороне, то и жить не стоит! Я оставил дом своих родителей. И здесь не было моего отца, который наставлял бы меня. Я отрастил волосы такой длины, какой хотел. И был свободен!

Глава третья
People's place
Время моей жизни

Того Томми, который уехал из Элмайры в Хианнис, больше не было. Когда в конце лета вернулся домой, на мне была одежда хиппи, волосы отросли почти до плеч, глаза слегка подернулись пеленой. Мне исполнилось восемнадцать, и я, по сути, ушел из дома. Мой отец ничего не мог поделать, чтобы изменить меня.

В выпускном классе я записался на самые простые учебные курсы. Учителя не хотели снова скрывать от меня правду – они были настолько снисходительны, насколько могли, не отказываясь вконец от роли педагогов. Я просто пытался дотянуть до конца года.

Мысль о колледже приводила меня в состояние ступора.

Образование – признак успешного человека, а мои родители хотели, чтобы я добился успеха, но они не могли оплачивать мою учебу, и мне не приходилось рассчитывать на стипендию. Как бы я мог платить за обучение? И если поступлю, смогу ли удержаться? Меня ожидало иное будущее.

Однако моя решимость окончить старшую школу вовсе не мешала мне время от времени прогуливать занятия. В один из октябрьских дней мы с Ларри отправились в Итаку, расположенную в сорока пяти минутах езды по шоссе 13. Итака – университетский город, со своими космополитическими ресторанами и деловой частью. Влияние хиппи здесь ощущалось значительно сильнее, чем в Элмайре. После лета, проведенного в Хианнисе, мы с Ларри безошибочно узнавали классный магазин, стоило нам его заметить, а прямо перед нами на одном пространстве находились магазин кожаных изделий (The Beginning), хэдшоп, или кальянный магазин, и бутик одежды. Даже в Хианнисе не было хэдшопа! Сигаретная бумага, благовония – у студентов в Итаке был хороший выбор! Мы зашли в бутик и поразились разнообразию джинсов-колоколов. Я купил одну пару летом и считал их сокровищем; таковыми они и были. Здесь же представлены десятки моделей.

Мы с Ларри уставились на джинсы.

– Там, откуда мы приехали, нет ничего подобного, – сказал я.

– А откуда вы? – спросил менеджер за прилавком.

– Из Элмайры. Это пустырь. Нет ничего, что можно носить, – ответил Ларри. – Почему вы не открываете магазин в Элмайре? Такого магазина, как этот, там нет.

Менеджер не собирался расширяться. Он осмотрел нас и сказал: «Ребята, вы должны открыть его».

Да, верно.

Джонатан Аллен был нашим третьим «мушкетером из Элмайры». Я был Гиппопотамом, Ларри – Шпинделем, а Джон, поскольку всегда отмалчивался, получил прозвище Болтун. На следующий день, когда мы гуляли после школы, Ларри сказал:

– Ребята, почему бы нам не открыть магазин?

Это было в духе персонажей Микки Руни[26]26
  Микки Руни – американский актер, который до Второй мировой войны успешно разрабатывал типаж бойкого, находчивого подростка. Четырежды был номинирован на «Оскар» и дважды получил его за особый вклад в развитие киноискусства.


[Закрыть].

– Давайте устроим это шоу!

У меня не было такой уверенности.

– Как мы это сделаем? – спросил я.

Ларри работал в обувном магазине своего отца, The Bootery, в торговом центре.

– Думаю, там есть подвал, который мы могли бы взять в аренду, – сказал он.

– По-твоему, сколько это будет стоить?

– Не знаю. Давайте спросим у хозяина.

Помещение было просторное. Четыреста шестьдесят пять квадратных метров. Низкий потолок. Оно находилось под землей, и попасть туда можно только со стоянки в задней части торгового центра. Там было темно, и, вероятно, не подметали и не красили стены лет десять. Хозяин, г-н Эдельман, предложил нам очень хорошую сделку: пятьдесят долларов в месяц, с нулевой безопасностью. В 1969 году, на День Благодарения, мы его сняли.

Мы начали красить помещение в черный цвет, но четыреста шестьдесят пять квадратных метров – это слишком большая поверхность для покраски, поэтому мы повесили на проволоку джутовые мешки и отделили часть торговой площади, включая место для примерки. Мы еще не закончили работу, когда пришло время отправиться домой на обед в честь Дня Благодарения.

Я пришел, весь перепачканный краской. У нас гостили тетя Энни и дядя Билл, и я знал, что меня обсуждали. Тетя Энни – идеальная маленькая ирландская католичка, причесанная волосок к волоску, с безупречно ухоженными ногтями и макияжем, и в чулках. Наша собственная образцовая мамочка Джун Кливер. Я любил и уважал тетю Энни и вовсе не хотел предстать перед ней с грязью под ногтями, но выглядел я именно так – длинноволосый парень с перепачканными черной краской лицом, руками и ушами. Они, должно быть, подумали: «Что стряслось с нашим милым племянником Томми?»

– Я открываю магазин! – сообщил я семье.

– Какой? – спросила моя мать.

– Типа хэдшопа, – ответил я ей.

– Что такое хэдшоп?

– Там продают благовония, свечи и одежду хиппи, – подхватила одна из моих сестер.

– О, как мило, Томми! – произнесла моя мама.

– Ты не можешь начать свой бизнес без каких-либо знаний о розничной торговле, – сказал мой отец. – У тебя ничего не получится.

Не «какая замечательная идея, думаю, ты поступаешь разумно». Не «считаю, это здорово, что ты работаешь и пытаешься заработать». Мое заявление не слишком обрадовало отца. Он хотел, чтобы я поступил в колледж и получил степень, и не желал слушать про магазин, который я собрался открыть. Даже если бы я сказал ему, что намереваюсь попасть в космическую капсулу и отправиться на Луну с Нилом Армстронгом, то и тогда он посмотрел бы на меня холодно и произнес: «Ты такой неудачник». После стольких лет его презрения я предполагал подобную реакцию и был подготовлен к ней, но это не ослабило укола обиды. Теперь я это понимаю вроде бы. Но тогда мне действительно нужно было его одобрение.

После обеда мы с Ларри и Джоном снова собрались в магазине и закончили покраску. Потом пошли в кофейню, чтобы выработать стратегию бизнеса. Мы собирались открыться через неделю, первого декабря, но прежде нам надо было раздобыть товары для продажи.

Мы позвонили нашему боссу в магазине Sunflower и на следующий день отправились на Кейп-Код, чтобы приобрести кое-что из его остатков бижутерии. На обратном пути заехали в Итаку и купили двадцать пар джинсов-колоколов. Мы подготовились. Магазин открылся в субботу. Про нас уже говорили, как о парнях, которые изменились после возвращения из Кейп-Кода. Когда мы сказали своим друзьям, что открываем магазин, они все зашли посмотреть, что из этого вышло.

Мы назвали свой магазин People’s Place – «Место для людей».

Джон Аллен молча сидел у двери, с коробкой из-под сигар для сбора денежной выручки – это было задолго до того, как у кого-либо из моих знакомых появилась кредитная карта, – и все товары были проданы. Каждый отдельный предмет. Нашим друзьям очень понравилось! Мы отчаянно нуждались в пополнении запасов. Теперь у нас имелось двести долларов. Где нам раздобыть джинсы-колокола?

В Нью-Йорке!

Спустя два дня мы с Ларри сели в его автомобиль и совершили поездку, занявшую четыре с половиной часа.

У меня с Нью-Йорком связана одна история. Когда мне было пятнадцать, мы с группой ребят арендовали на выходные автобус транспортной компании «Грейхаунд». Наши родители отправляли нас в поездку пугающими фразами: «Будьте осторожны! Там похищают детей! Там есть убийцы!»

Улицы кипели энергией, исходившей от движущегося транспорта, пешеходов, магазинов. Вы могли чувствовать запах хот-догов и квашеной капусты на тележках разносчиков, а также запах гари от подземки, который распространялся через вентиляционные решетки на тротуаре. Мы прошли пешком до Таймс-сквер и увидели на улице сутенеров, рекламные плакаты варьете со стриптизом, названия бурлескных фильмов на неоновой рекламе с бегущей строкой. Никогда прежде не испытывал ничего подобного! Я старался сохранять невозмутимость, но был по-настоящему напуган.

Мы оказались в квартале Гринвич-Виллидж, или «Деревне», на Бликер-стрит. И увидели битников – ребят в беретах, сидевших на тротуаре, которые играли на барабанах бонго. Не знаю, что они там курили, но пахло как-то странно. Мы сидели в открытых кафе и были в восторге от происходящего.

Через год мы снова посетили этот город. Мать моего друга Ларри родом из Бруклина, так что его семья регулярно ездила туда и обратно, и его старшая сестра Линн подсказала нам, куда нужно зайти. В нашем понимании она была суперпродвинутой, и она взяла нас под свое крыло, даже позволила нам спать на ее диване.

Старший брат Джона Шинглера, искушенный Роб, жил на Манхэттене, на пересечении Второй авеню и 84-й улицы, и нам хотелось потусоваться с ним, потому что он олицетворял собой то, что может случиться с нами, если когда-нибудь выберемся из Элмайры. В то время как Джон отращивал козлиную бородку, а Ларри носил очки в проволочной оправе и бакенбарды в стиле Джона Леннона, у меня все еще сохранялись детские черты лица.

– Роб, пойдем потусим, – сказал его младший брат.

Роб посмотрел на меня.

– Нет, я на самом деле…

Он не хотел оказаться в обществе опрятного мальчика-коротышки, на вид совсем подростка. Я мог ослабить их крутизну.

Так что мы направились в Деревню без него. В клубе на Бликер-Стрит играла рок-группа Velvet Underground. Мы купили билеты и сели за круглый стол, ожидая начала представления. Раньше я не был на шоу. Посмотрев меню, обнаружил, что кока-кола стоила полтора доллара за стакан. Там, откуда я приехал, кола стоит четверть этой суммы. Когда подошел официант, я отказался.

– Нет, – сказал он мне, – у вас должен быть напиток.

Я тянул эту колу всю ночь.

Когда открыли бордовый бархатный занавес, осветили сцену и выступление началось, меня охватил озноб. Музыканты стояли спиной к аудитории, и с первыми аккордами музыки они все развернулись в унисон. Итак, это был рок-н-ролл – «качайся и крутись»! Какая сила! Музыка лилась громко, возбуждающе, безостановочно. Раньше я слушал музыку по радио, и у меня были любимые записи, но никто не рассказал мне о разнице между звучанием на виниле и живым исполнением, когда профессиональная группа играет в трех метрах от тебя. Мой мир буквально пошатнулся!

Не хотелось покидать Бликер-Стрит. Никогда. Хотелось тусоваться и нежиться в энергии, стать частью этой атмосферы. У меня пропал всякий интерес возвращаться в Элмайру. И все же мне пришлось вернуться, чтобы окончить старшую школу.

И вот мы снова оказались в этом городе. Прошел всего год, но я уже не был прежним ребенком. Мы направились прямо к площади Святого Марка в Ист-Виллидж, одному из центров покупки товаров контркультуры в Нью-Йорке.

Для меня площадь Святого Марка на пересечении Второй и Третьей авеню была центром Вселенной. Концертный зал рок-музыки «Филмор-Ист» находился в двух кварталах. Именно там Джими Хендрикс, Grateful Dead, The Byrds, The Who, Steppenwolf, Jethro Tull – группы, которые мы почитали, но могли лишь мечтать увидеть вживую – выступали каждую ночь. Улицу заполонили люди, похожие на музыкантов. Битников больше не было, в Нью-Йорке царили хиппи. С чего бы начать? Кузен Ларри, Сэм Уорцел, владевший магазином детской одежды в Нижнем Ист-Сайде, был в курсе дела и предложил зайти в магазин под названием Limbo («Чистилище». – Прим. пер.).

Мы поднялись по металлической лестнице дома 4 на площади Святого Марка и вошли в длинную, широкую комнату на парадном втором этаже кирпичного дома, которым в 1830-х годах владел сын Александра Гамильтона, одного из отцов-основателей США. Здесь стоял запах старой одежды, благовоний и мускуса. Из колонки доносился психоделический рок. За прилавком оказался один из владельцев магазина, мужчина лет пятидесяти по имени Фред Биллингсли. Зазвонил телефон, и он ответил резким голосом: «Чистилище!» Люди нашего возраста выстроились в очередь у кассы. Марти Фридман, джентльмен с более мягким голосом и совладелец магазина, стоял на противоположной стороне помещения, позади старомодных, с деревянной отделкой, стеклянных витрин с рубашками и блузками всех моделей и цветов. Сложенные брюки лежали на полках, а черные кожаные полупальто, мотоциклетные куртки, замшевые жилеты с бахромой, фиолетовые сапоги из змеиной кожи и изумрудно-зеленые бархатные жакеты теснились на круглых стойках в задней части комнаты. Там действительно приходилось лавировать. Красочные футболки на вешалках гирляндой свисали с потолка. Там были шарфы, и рваные джинсы, и модные вещицы хиппи в самых безумных проявлениях. Парни и девушки примеряли все это, обсуждая друг с другом, как это смотрится, и принимая важные решения. Там была одна сотрудница, девушка, похожая на цыганку, по имени Ангел, с большими серьгами и банданой на волосах. На ней вся эта одежда выглядела идеально; наверное, это самая прикольная личность, какую я видел в своей жизни.

Я был на небесах. Мы спросили, нет ли каких-либо запасов, которые можно купить.

– Джинсы-колокола. Знаете, их много.

Limbo закупал от двухсот до трехсот пар джинсов каждый месяц у ковбоев на западном и юго-западном родео, которые потом они украшали вышивкой и кожаными заплатами и продавали втридорога. Однако из-за размера одежды они обычно не могли продать восемьдесят процентов товаров.

– Конечно, – сказали они нам. – Вы можете купить шесть сотен пар, по два бакса за штуку.

У нас не было таких денег. Двести долларов – однодневная выручка от продажи свеч, ладана, бижутерии и двадцати пар джинсов – это все, чем мы располагали. Мы срочно позвонили Сэмми, кузену Ларри, который одолжил нам еще двести долларов. Разукрашенные западные джинсы были вне нашего ценового диапазона, но мы купили брюки-клеш из вельвета, твила, шерсти и хлопка, в полоску, в клетку и с узором тартан[27]27
  Тартан – орнамент, образованный саржевым переплетением нитей, заранее окрашенных в разные цвета, в результате чего образуется клетчатый узор.


[Закрыть]. Реальный ассортимент. Мы постарались охватить весь диапазон размеров, начиная от 26-го и до 36-го размера. Забили восемьдесят пар штанов по пять долларов за штуку в заднюю часть автомобиля и умчались обратно на север штата, чтобы продать их по одиннадцать долларов. Лу Пэл гордился бы мной.

Мы снова открыли магазин в понедельник в 15.30, сразу после школы. К среде все было распродано. Мы прыгнули в машину в четыре пополудни и помчались обратно в Нью-Йорк. На этот раз мы хотели забрать все, что удастся раздобыть.

Магазин Limbo был тем местом, где покупали одежду Дэвид Боуи[28]28
  Дэвид Боуи – британский рок-певец и автор песен, а также продюсер, звукорежиссер, художник и актер.


[Закрыть], Джими Хендрикс, Лу Рид[29]29
  Лу Рид – американский рок-музыкант, поэт, вокалист и гитарист, автор песен, один из основателей и лидер рок-группы The Velvet Underground.


[Закрыть] и все звезды. Через пару недель мы тоже стали здесь постоянными покупателями. Марти, один из владельцев, обыкновенно стоял за прилавком и очень глубоким, серьезным тоном говорил:

– Как дела, мальчики?

А мы обычно спрашивали:

– Послушай, Марти, у тебя есть лишний товар?

Он вставал на стремянку и начинал вытаскивать вещи и бросать их вниз на прилавок; некоторые были подержанные, но в основном новые: мужская и женская одежда, полосатые брюки-клеш от таких производителей, как Landlubber и Viceroy, прикольные жилеты и рубашки крутых брендов, например, Gentleman John и Michael Milea. В Limbo мы узнали множество названий торговых марок. Мы немного поторговались. Ларри обычно просил снизить цену, а я иногда говорил:

– Не торгуйся с ними, бери это!

Я использовал слово hondel, которому научился у Ларри, это на идиш означает «агрессивно торговаться». Мы оплачивали товар, запихивали его в машину и уезжали.

Мы мало смыслили в этом деле, но знали, что хотим заниматься этим. Прогуливаясь по площади Святого Марка, набрели на магазин Whatnot и попросили у них излишки запасов атрибутики хиппи. Мы шли по Второй авеню и закупались в магазине Naked Grape, который находился через дорогу от концертного зала «Филмор», где, как мы слышали, делали покупки участники групп Led Zeppelin и Jefferson Airplane. Мы обнаружили швейную фабрику Лео Броуди в Нижнем Манхэттене на Брум-стрит и Вустер-стрит в те времена, когда Сохо был еще безлюдным местом. Лео снабжал многие специализированные магазины, торговавшие излишками военного обмундирования, но, помимо этого, у него имелся собственный бренд под названием UFO.

Он производил джинсы, комбинезоны overalls и комбинезоны jumpsuits[30]30
  Ромпер, или короткий комбинезон с шортами.


[Закрыть], и у него была линейка ажурных жилетов и другие классные вещи, которые мы скупали. Мы нашли еще один старый склад, полный ароматических свечей и благовоний. По мере того как наш бюджет увеличивался, расширялся и круг наших поставщиков, и наши запасы. Со временем мы стали более избирательными. Мне очень понравился процесс работы с каталогами, «курирование коллекции».

Каждую неделю мы обновляли свой ассортимент, а запасы продавали. Это была Элмайра, штат Нью-Йорк, 1969 год. Мы ввозили атрибуты контркультуры, и всем захотелось приобщиться к ней.

Мы решили запустить самый крутой магазин в городе. Поскольку входом в торговое помещение служила задняя дверь парковки, мы установили сзади небольшую витрину, чтобы люди знали о нашем магазине. Покупатели спускались по лестнице и попадали в совершенно другой мир. С потолка свисали лампочки без плафона, на стенах были плакаты, светящиеся на фоне черного цвета стен. У нас постоянно курились благовония. Много лет назад это здание принадлежало Montgomery Ward, в ту пору крупнейшей розничной сети в стране, и в помещении сохранились натуральные деревянные полы и длинные столы. Мы раскладывали джинсы на столах. Когда запасы увеличились, мы оборудовали шкафчики вдоль стен и выкладывали одежду в сложенном виде. Мы раздобыли проволочные вешалки из химчистки. Купили коричневые бумажные пакеты и предложили Джуди Хэнсон, студентке элмайрского колледжа, на каждом пакете делать надпись PEOPLE’S PLACE. Джуди была прекрасна, с волосами до пояса. К тому же имела красивый почерк. Ларри был без ума от нее. Флюиды своего очарования она усиливала тем, что сидела в магазине в позе лотоса, носила жилет с бахромой и рисовала PEOPLE’S PLACE на всем, включая мой портативный проигрыватель. Джуди продержалась у нас около года, а потом куда-то исчезла.

Однажды девушка, которую мы раньше не видели, пришла и сказала: «Хочу показать вам свои работы». В ее портфолио представлена серия иллюстраций к «Алисе в стране чудес». Она была очень талантлива! Коридорчик, ведущий вниз по лестнице, был довольно темным, как туннель, поэтому мы разместили на стенах ее рисунки Алисы, Чеширского Кота, Гусеницы, которая курит кальян, и других персонажей, дополненные люминесцентной подсветкой Day-Glo. Добро пожаловать в People’s Place! Я купил проигрыватель Pioneer и несколько колонок, чтобы ребята, находясь у нас, в отличие от любого другого места в городе, могли послушать «Битлз», «Роллинг Стоунз», The Who, Ten Years After, Cream, Blind Faith. В те дни, когда у нас имелся запас клешей, мы подвешивали их, как гирлянду, к потолку.

Держать магазин, как оказалось, замечательный способ заводить знакомства с женщинами. Моей самой близкой подругой на тот момент была Кэти Уилсон, которую я встретил на Мейн-стрит в Хианнисе 5 июля 1969 года возле кафе-мороженого Friendly’s. Я остановился и посмотрел на нее, а она взглянула на меня, словно мы давно знали друг друга, как если бы учились в одной школе или она дружила с моими сестрами. Она была очень-очень-очень опрятной и очень-очень-очень милой. На следующий день мы зашли в Friendly’s и взяли кофе Fribbles – так у них называют молочные коктейли. Она приехала в Хианнис на лето, как и я. И была очень нежной, невинной, настоящей американкой, с длинными светлыми волосами, красивой улыбкой и поразительно прекрасными чертами лица. Я сходил с ней в кино для автомобилистов под открытым небом и на рок-концерт. Вскоре по-настоящему влюбился в Кэти. Она была девушкой моей мечты. Кэти Уилсон очень понравилась моему папе.

Осенью того же года я побывал у нее дома в Фейетвилле, штат Нью-Йорк, рядом с Сиракузами. Я вышел из «Корвайра», одетый в водолазку и винтажную военную шинель, купленную на площади Святого Марка, полы которой почти касались земли. Мои джинсы-колокола Landlubber были в том же стиле, такие длинные, что я наступал на края брючин, ставшие потертыми и грязными. Волосы у меня были длинными. Когда я подошел к двери, ее родители осмотрели меня с ног до головы так, будто увидели во мне пришельца с Марса. Они были очень милы, но язык их тел говорил мне, что они не в восторге от моего визита к их дочери. (В тот момент я еще не знал, что Кэти к тому же не сказала им о нашей поездке в гости к друзьям в Вустер, Штат Массачусетс. Мама и папа еще больше рассердились, когда она не вернулась домой той ночью… и в последующие ночи. Поэтому они вовсе не были мне рады.)

Кэти отправилась в колледж Миддлбери в Вермонте. Она пару раз приезжала ко мне в Элмайру, а я навещал ее. Мне хотелось, чтобы она чаще приезжала и проводила больше времени со мной, но она очень серьезно относилась к учебе и решила не тратить времени на поездки. А потом заболела мононуклеозом и не могла ездить далеко. В итоге мы отдалились друг от друга, но мы с Кэти навсегда остались друзьями.

А теперь мы могли заполучить любую хорошенькую девушку, приходившую в People’s Place! Если у меня когда-либо и была озабоченность по поводу знакомств, то теперь ее след простыл. Я знал всех девушек в кампусе элмайрского колледжа и встречался с теми, кто мне нравился, без проблем. Как-то вечером мы отправились на Boss Tweed’s, где я познакомился с очаровательной Карен Волф, напоминавшей светловолосую, голубоглазую фею, которая после занятий работала официанткой. Мы бросали четверть доллара в музыкальный автомат, снова и снова слушая, как Род Стюарт поет «Мэгги Мэй», ели бесплатный попкорн и пили пиво Genesee небольшими стаканчиками за десять центов – «даймис»[31]31
  «Даймис» – название происходит от слова «дайм» – монета в десять центов. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Моя былая закомплексованность пропала; теперь у меня всегда была компания, если я в ней нуждался.

Мне очень нравилось видеть, когда оказывался вблизи своей школы, что все больше людей носили одежду, которую я привез в город. И хотел, чтобы все выглядели так же, как выглядели мы с Ларри. Теперь мы уже еженедельно ездили в Нью-Йорк для пополнения запасов. Однажды на перемене к нам подошли замдиректора нашей школы и инспектор по делам несовершеннолетних, г-н Фицджеральд.

– Ребята, вас не было в школе два дня.

– Верно, – сказал Ларри. – Мы ездили в Нью-Йорк и там закупали товары для нашего магазина!

Став более искушенными в торговле, мы узнали, что не стоит ориентироваться на Limbo в приобретении товаров; мы могли бы наладить контакты с производителями. Отец Ларри, Боб Стимерман, оказал нам огромную помощь, за которую я всегда буду ему благодарен: он разрешил нам пользоваться своей кредитной линией. Раньше от нас требовалось платить за товары наличными и самостоятельно отвозить их домой, а теперь мы могли размещать заказы и пользоваться доставкой. К этому времени я на протяжении многих лет постоянно бывал в доме Стимерманов. Отец Ларри был спокойным и уравновешенным человеком. Он научил меня обдумывать, рассматривать все аспекты проблемы, прежде чем принимать решение. Я стал частью семьи Стимерман. Это общение согревало меня. Хотя любил свою семью, у Стимерманов я получил другой опыт. Их связывали тесные семейные узы, которых так не хватало в моем доме. В отличие от наших трапез, обычно хаотичных и шумных, с младенцами и маленькими детьми, а также опасений по поводу отцовского гнева, Стимерманы за обеденным столом вели разговоры и наслаждались общением друг с другом. Я находил это замечательным. Мне нравилось, как Боб Стимерман мыслит, и принял его как отца, которого у меня никогда не было.

Мы с Ларри впервые посетили выставку модной индустрии, где производители и оптовики представляли свои товары, в «Статлер Хилтон», отеле на 33-й улице, в выходные в феврале 1970 года, и увидели демонстрацию одежды таких брендов, как A Smile, Michael Milea, Gentleman John, Faded Glory, Brittania, Bouncing Bertha’s Banana Blanket, Billy Whiskers, UFO, Landlubber, Viceroy, Cheap Jeans. Это был визуальный взрыв. Платья и жилеты ручной вязки, футболки, украшенные в технике узелкового батика, вареные вельветовые брюки-клеш – все это было там представлено. Одежда, которую можно увидеть на рок-звездах в журнале Crawdaddy, одежда, которую люди надевают, отправляясь на концерты.

Как бы я хотел вернуться в прошлое и прогуляться там, уже познав то, что знаю сейчас. Там было множество диких личностей и великих идей!

Мода словно воспламеняла, и неожиданно мы смогли привезти в Элмайру все, что хотели!

И все же я по-прежнему считал, что Limbo – лучший в мире магазин, и хотел, чтобы People’s Place создавал такое же ощущение, только еще круче, если только подобное вообще возможно. Когда другой магазин в центре Элмайры закрылся, я скупил все их стеклянные витрины, которые они были готовы выбросить. Мы поставили их перед нашей стеной с джинсами и разложили там все наши рубашки и блузки. Мне хотелось, чтобы люди, разглядывая стеклянные витрины, спрашивали: «Можно мне такую среднего размера? Такую же маленького размера?» Именно так происходило в Limbo. Я проверял, чтобы все рубашки были идеально сложены и подобраны по цвету; это придавало магазину официальный вид. Я стремился, чтобы все содержалось опрятно и аккуратно, как в настоящем профессиональном предприятии розничной торговли. Приколол несколько рубашек к стенам, другие свесил с потолка, чтобы мир моды обволакивал входящих покупателей. Мы продавали образ жизни, который не существовал в Элмайре. Мы сами создавали образ жизни.