Текст книги "Покушение на убийство"

Девятнадцать

Майкл Дэвлин сидел в гостиной своего дома в Ислингтоне. Огромный плазменный телевизор был основным источником света в брутальной комнате, созданной для удобства, а не эффектности. Черные кожаные диваны стояли на голом деревянном полу и были повернуты к экрану под самым удачным углом. На каждой из белых стен висело по маленькой беспроводной колонке, подключенной к стереосистеме последней модели. Подставкой для ног служил кофейный столик из стекла и металла. То, что комната доставляла и эстетическое наслаждение, было удачным совпадением.

Он глотнул мексиканского лагера из бутылки, свисавшей у него между пальцев. Насладился терпкостью дольки лайма на горлышке. В левой руке, лежавшей на шее Касса, его шестилетнего чистокровного ротвейлера, он держал пульт от телевизора. Купленный для охраны, Касс оказался абсолютно для этого непригодным и уже очень давно отвоевал свое право жить в доме. Сейчас он лежал на диване, а его квадратная голова покоилась на коленях Майкла. Он должен был казаться неуместным в этой комнате, однако каким-то образом он прекрасно вписывался в обстановку.

Майкл ни о чем таком не думал. Приехав домой как раз к первому повтору записи Джека Магуайра, он успел поймать и оригинальный репортаж Сары Труман, до того, как ее заменили на Мартина Хона. И с тех пор не отрывался от экрана.

Дитя Смуты, он вырос в окружении пуль и бомб. Это научило его тому пониманию терроризма, которого другим не хватало, и привило ему интерес к атакам, потрясавшим британское правительство в этом году.

Опыт подсказывал Майклу, что нынешний терроризм отличался от прошлого. Его было сложнее понять. Необычным было то, что на материковую часть Великобритании нападали и католики и протестанты разом. Раньше такого не случалось, а теперь казалось обыденностью. Одна сторона бомбит – и другая отвечает тем же. Око за око. Это не было обычной практикой. Чутье подсказывало Майклу, что что-то было неладно. Это же чутье включилось и сейчас, не оставляя сомнений в том, что ужас на экране уходил корнями на север Ирландии.

При первом просмотре картинка шокировала даже Майкла. Он задавался вопросом, насколько более ужасающее впечатление она производила на обычных людей, которые не видели подобной жестокости вблизи. Но сейчас, после стольких часов перемотки и повторений, эффект от записи улетучивался. Привычность притупляла ужас; это было нормальной человеческой реакцией. Казалось лишь, что для Майкла она наступила чуточку быстрее.

Его взгляд оставался прикованным к экрану, но мысли разбрелись. Если бы позже его спросили, он не смог бы вспомнить, как долго просидел, уставившись в телевизор, ничего не воспринимая. Картинки, которые должны были вызывать жуткую тошноту, теперь лишь однообразно мелькали перед глазами. Из этого гипнотического транса Майкла вывело внезапное появление на экране члена парламента Энтони Хаверсьюма.

Запись, которую крутили целый день, прервали для прямого включения с пресс-конференции. Ничто не предвещало столь резкой перемены, поэтому неожиданно возникшее крупным планом лицо Хаверсьюма встряхнуло задремавшего Майкла. Проглотив остатки забытого пива, Майкл включил звук. Комнату моментально заполнил натренированный голос Хаверсьюма, оплакивающий потерю Нила Матьюсона.

Высокий, стройный и элегантный, пятидесятилетний Хаверсьюм обычно был воплощением профессионального спокойствия. Но не сегодня. Сегодня он с трудом справлялся с эмоциями, и Майкл понимал почему. Он знал Хаверсьюма лично. Так уж случилось, что тот был крестным Дэниела Лоренса. Следовательно, Майкл знал, насколько близки были оба политика: Хаверсьюм потерял брата.

Хаверсьюм остановился на минуту, беря себя в руки. Но камеры не давали ему передышки. Они приблизили, увеличили его боль, сфокусировались на его глазах. Майкл не мог понять, зачем политик заставляет себя делать подобное теперь, когда боль от утраты была еще столь свежей. Но затем он кое-что заметил. Он увидел огонек в глазах, осушавший выступившие слезы. Увидел силу, которая поможет Хаверсьюму пройти через все это. В этот момент Майкл понял, что стал свидетелем того, как пишется история.

Хаверсьюм продолжал:

– В течение дня мне стало известно, что стрелявшим был ирландец по имени Эймон Макгейл. Правительство не собиралось разглашать эту информацию, но я не вижу причины скрывать факты. Всем вам известна моя позиция. Всем вам известно, как я отношусь к подходу нашего нынешнего правительства в вопросе терроризма. Зная это, спросите себя: какова вероятность того, что стрелявший работал на одну из ольстерских террористических группировок, которые неоднократно нападали на Британию за последний год? Я не могу с уверенностью ответить на этот вопрос. Мои возможности ограничены. Следовательно, мое убеждение, что Эймон Макгейл должен быть связан с одной из таких групп, – лишь догадка. Тем не менее тот ужас, свидетелями которого мы стали сегодня, отчетливо напоминает те трусливые действия, к которым эти группировки уже неоднократно прибегали. Я говорю: всему есть предел. Время подвести черту и сказать «хватит». Время дать отпор.

Майкл понимал, что по другую сторону камер должны быть десятки репортеров. Едва ли в футе от Хаверсьюма должны стоять мужчины и женщины с телевидения, из печатных изданий, даже парочка из интернета, – никто из них не издал ни звука. Не было даже вспышек фотоаппаратов. Казалось, никто не ожидал, что Хаверсьюм скажет нечто подобное, и никто не знал, как реагировать. Откуда бы им знать? Разве могли они предвидеть, что член британского правительства публично озвучит имя подозреваемого в терроризме, чья личность все еще была служебной тайной? Или что он пойдет даже дальше и обвинит своего собственного правителя в том, что тот избегал единственно возможного объяснения? Хаверсьюм фактически потребовал, чтобы Уильям Дэвис отложил мирные переговоры и объявил войну ирландскому терроризму.

Аудиосистема Майкла уловила бы звук упавшей скрепки, однако из динамиков не доносилось ничего, кроме ошеломленного молчания. Он придвинулся ближе в кресле. Его острый адвокатский ум обрабатывал полученные сведения, подвергал их сомнению. Журналистам, в отличие от него, потребовалось больше времени на осмысление услышанного.

– Что, если одна из ирландских группировок возьмет вину на себя? Чего бы вы ожидали от премьер-министра в этом случае?

– От премьер-министра я не ожидаю практически ничего.

Глаза Хаверсьюма покраснели: результат решительного гнева и подавленных слез. Когда он заговорил, его голос был пропитан негодованием:

– Я не жду, что он вернет в тюрьмы сотни выпущенных на свободу за последние годы осужденных террористов. Я не жду, что он вновь пошлет наш спецназ в Ольстер, чтобы предать суду виновных в этих атаках. Я не жду, что он выдвинет ультиматум и католикам, и протестантам, чтобы те либо навели у себя порядок, либо были готовы к повторной милитаризации региона. Я не жду, что премьер-министр сделает что-либо из перечисленного потому, что все эти вещи нужно сделать. Он просто не хочет этого признавать.

Вновь тишина.

Они не привыкли к такой прямолинейности от политика, подумал Майкл.

– Утверждаете ли вы, что премьер-министр больше не справляется со своими обязанностями?

– Да, – ответил Хаверсьюм, – именно это я и утверждаю.

Вновь воцарилась тишина, в этот раз по понятным причинам. Уильяма Дэвиса объявили неспособным управлять страной. И сделал это человек, который после смерти сэра Нила Матьюсона был его очевидным преемником.

Выстрел к старту гонки за лидерство был дан, и она будет иметь глобальные последствия.

Хаверсьюм выждал не мигая, пока его слова улягутся. Казалось, он смотрит сквозь экран, сквозь тишину, словно вступая в зрительный контакт с каждым. Майкл понимал, что это не так, что на самом деле Хаверсьюм смотрел в пустые лица обескураженных репортеров в паре футов от себя. Однако стоило признать, что эффект был завораживающим.

– Не поймите меня неправильно. – Хаверсьюм вновь заговорил. Он не дал прессе и шанса перевести дыхание. – Я не говорю, что не уважаю премьер-министра за те попытки, которые он предпринимал. Он рискнул, шел на уступку за уступкой, поставил свою выдающуюся карьеру на кон, стремясь принести мир в Ольстер. За это я ему аплодирую. Однако одних лишь чистых намерений недостаточно. И военизированные католики, и военизированные протестанты нарушили свои обязательства по мирному соглашению. В результате погибло много людей. И тем не менее премьер-министру не хватило сил признать, что его ставка проиграла. Он явно не хочет делать то, что нужно, чтобы восстановить контроль над ситуацией. Сейчас нам нужен сильный лидер, способный защитить нашу страну. Сегодняшний премьер-министр не тот человек. Он непригоден для этой работы, он слаб для нее, и он больше ее не заслуживает!

Хаверсьюм говорил страстно, с нарастающим пылом. Его возмущение и настроение были ясны каждому. Присутствующим журналистам оставалось задать лишь один-единственный вопрос, который и последовал незамедлительно:

– Как вы можете оставаться членом правительства, в действия которого больше не верите и главу которого не уважаете?

– Я не могу, – ответ был однозначным. Позднее списать его на оговорку не удастся. – События последних двух лет сделали мою роль на посту несостоятельной. Сегодняшняя атака была последней каплей. Предложение, которое я высказываю сегодня, останется истинным вне зависимости от того, были ли ирландские террористические организации причастны к сегодняшним зверствам.

– И что именно это за предложение, мистер Хаверсьюм?

– Думаю, это очевидно, не так ли? – В его интонации не было и тени покровительственности. Он был слишком опытным политиком для подобного. – Я сослужил бы Соединенному Королевству плохую службу, если бы не призвал Уильяма Дэвиса к ответу. Следовательно, я объявляю о своем решении добиваться вотума недоверия политике правительства в Северной Ирландии. И, косвенно, премьер-министру. Если вотум будет направлен, тогда я выдвину свою кандидатуру и вступлю в гонку за лидерство, которая начнется после того, как премьер-министр покинет свой пост. И, если меня изберут, я буду добиваться вотума доверия от нового правительства. Правительства, ведомого лидером, который положит конец тому урону, что наносит нашей стране этот слабый, безвольный человек. Время пришло, и я готов встать и заявить о себе.

Последние слова Хаверсьюма были сокрушительным ударом, нанесенным уверенно и решительно. Они также были заключительной репликой. Не дожидаясь реакции, он собрал свои бумаги, развернулся и, шагая гордо, удалился. Он сказал достаточно.

Двадцать

Майкл уставился на экран.

Одетый с иголочки диктор новостей с Би-би-си сменил Хаверсьюма, однако присутствующие до сих пор находились под влиянием речи покинувшего сцену политика. Его выступление было отменным, каждое слово сказано мастерски. Майкл был под впечатлением. Одной рукой он едва держал пустую бутылку от пива, а вторая неподвижно лежала на широкой шее Касса.

В Майкле зародился огонек раздраженности. Его личный опыт подсказывал, что представления Хаверсьюма о Смуте были в лучшем случае упрощенными. И тем не менее крестный Дэниела – человек, которого Майкл знал лично, – только что сделал свой первый шаг к тому, чтобы возглавить британское правительство. Майкл улыбнулся. Стоило признать: мысль о том, что он знаком со следующим премьер-министром, была волнительной.

Вдруг, нарушив тишину, заиграла мелодия Брюса Спрингстина «Thunder Road». Это была любимая песня Дэниела столько, сколько Майкл его знал, поэтому сейчас она служила его персональным рингтоном. Звонка следовало ожидать.

– Не могу поверить, что он только что такое сказал. – Майкл пропустил приветствия. Зачем бы еще звонил Дэниел?

– Что? Кто сказал?

По тону Дэниела Майкл понял, что тот не смотрел выступление, а по качеству связи догадался почему: потрескивание и помехи были характерной чертой установленной в машине Дэниела системы хэндcфри. Все это означало, что тот был далеко от телевизора.

Майкл всегда мог сказать, насколько сильно его друг давит на газ, по тому, как трудно было его расслышать. В данный момент, как, впрочем, и всегда, лимит скорости остался в далеком прошлом.

– Твой выдающийся крестный, – пояснил Майкл, – только что выступил по телевизору и объявил о том, что вступает в гонку за власть. Похоже, скоро у нас будет новый премьер-министр.

– Ты шутишь?

– Абсолютно серьезен. Плюс, по ходу дела он практически объявил войну половине Северной Ирландии. Я думал, ты поэтому и звонишь.

– Объявил войну? Из-за стрельбы в Томпсона? – Дэниел был обеспокоен.

– Разумеется, из-за этого. А что? Что случилось?

– Я должен с ним поговорить, Майк. Он все неправильно понимает.

– Что неправильно понимает? Ты о чем?

– О том, что случилось сегодня. Все оказалось не так однозначно. В корне неверно. Это не был теракт, Майк. Точно не ИРА или UVA.

– Что? Откуда ты, черт возьми, это знаешь? – растерялся Майкл.

– Из первых уст. От Эймона Макгейла, стрелявшего. Я только что провел с ним два часа в Паддингтон-Грин. Ты ни за что не поверишь, что он мне рассказал!

Из-за помех Майкл слышал не каждое слово, но из того, что все-таки смог услышать, понял достаточно. И больше всего его удивила совсем не версия событий от Макгейла.

– Ты, должно быть, шутишь, Дэн! Ты получил это дело? Как тебе, блин, это удалось?

– Мы получили дело, Майк, мы с тобой. И оно однозначно нас прославит. А многих других – ославит. Если, конечно, они будут так глупы и позволят делу дойти до суда.

– Что ты имеешь в виду, «ославят»? Кого? Что он тебе сказал?

– Я не могу слишком много говорить по телефону, это опасно. Но вот что я тебе скажу: Тони ошибается. Это был не теракт и не попытка убить Томпсона, что бы там ни говорили данные разведки. Макгейл намеревался убить именно Матьюсона. Томпсон просто попался ему под руку. Макгейл говорит, что Матьюсон был коррумпированным и даже стоял за некоторыми терактами. Поэтому он его и убил.

Помехи становились сильнее, и перевозбуждение Дэниела делу не помогало. Он запыхался, из-за чего пробелов было даже больше, чем от сомнительной сотовой связи. Но идея была ясна.

– Этого быть не может. Нил Матьюсон не был террористом, Дэн. Надо расколоть этого парня.

– А вот тут ты не прав, Майк. Все, что ты видел, это как он по телевизору застрелил двух человек. Но тебе нужно встретиться с ним, послушать его. В этой истории еще столько всего, столько имен. Я не могу сказать больше по телефону, и сейчас слишком поздно, чтобы ехать к тебе. Но давай завтра первым делом встретимся, хорошо?

Дэниел говорил тем самым тоном, который Майкл слышал уже много раз: у его старого друга появилась идея, за которую стоит бороться.

– Ты в этом уверен? Не спеши рисковать своей репутацией из-за заявлений какого-то психа. С кем еще ты беседовал?

Дэниел смог ответить не сразу. Этому помешал его восторженный, почти маниакальный смех. Ему потребовалось несколько секунд перед тем, как он смог говорить.

– Ни с кем, – наконец сказал он. – Поэтому не волнуйся раньше времени. Я все тебе расскажу утром, и ты сможешь поиграть в Мистера Здравомыслие. Потом мы решим, что из этого обнародовать, а что нет.

Майкл вздохнул с облегчением. Он был рад этому маленькому везению: Дэниел еще не успел рискнуть своим трудно заработанным честным именем, повторяя ту сказочку, которую ему рассказал Макгейл.

По частой смене передач Майкл понял, что Дэниел покинул автостраду и теперь мчался по проселочным дорогам, которые вели к его дому в Суррее. Он знал, как сильно его друг разгонялся на этом последнем отрезке пути и как сильно его может отвлекать их беседа. Нужно было заканчивать разговор.

– Ладно, Дэн, давай поговорим завтра.

– До завтра.

Нажав отбой, Майкл потряс головой и откинулся на спинку дивана. В течение всего дня на глазах у всего мира разворачивались события. Они были трагическими. Но ни на минуту они не коснулись его собственной жизни, и не было никаких оснований полагать обратное. До звонка Дэниела. Но теперь? Теперь он чувствовал себя втянутым в дело, которого им обоим, скорее всего, следовало бы избегать. Это было политическое минное поле, от которого любой благоразумный адвокат держался бы подальше. Но Майкл знал, что у него практически не было выбора. Дэниел не отступится, а Майкл будет рядом, чтобы поддержать его.

Дэниел улыбнулся, услышав, как Майкл отсоединился. Он знал, что друг беспокоится о нем и не хочет, чтобы он вмешивался во что-то настолько противоречивое лишь на основании слов Макгейла. Но самого Дэниела это не заботило. Все сказанное Макгейлом звучало правдиво. Этот мужчина не был лжецом, и, кроме всего прочего, он нуждался в помощи Дэниела. И Дэниел окажет ее, независимо от того, будет ли Майкл рядом.

Эти мысли накатили одна за другой, пока он несся по проселочным дорогам, ведущим к дому. Он частенько думал, что смог бы проделать этот путь даже с закрытыми глазами. Что было очень кстати, потому что он чувствовал, как его охватывала усталость. День был долгим и напряженным. Серьезному испытанию подвергся и его аналитический склад ума, и эмоциональная устойчивость. Только сейчас, на финишной прямой, с поутихшим энтузиазмом, он понял, до какой напряженности довел себя за последние двадцать четыре часа.

Будь он более бдительным и бодрым, он бы обратил внимание на скорость автомобиля за собой. Вместо этого он предположил, что черный «Лэнд Ровер», маячивший в зеркале заднего вида, либо сбавит ход, либо обгонит его. Знай он, что водитель не собирался делать ни того, ни другого, он вдавил бы педаль газа и умчался подальше от любых столкновений.

Дэниел ни о чем таком не подозревал, и поэтому его «Порше» не смог тягаться с этой машиной-танком, когда та врезалась в него сзади на скорости почти семьдесят миль в час.

Даже будь он настороже, Дэниелу с трудом удалось бы совладать с машиной после такого удара. Один только вес джипа разбил его подвеску, ходовую часть и установленный сзади двигатель. Дэниел даже вскрикнуть не успел, когда его машина вылетела с дороги в поле. Она перевернулась четыре раза перед тем, как, покореженная, остановилась. Мягкая складная крыша, которая в свое время существенно повлияла на цену, не обеспечила никакой защиты.

Черный «Лэнд Ровер» остановился у обочины. Открылась дверь, и появилась одетая в темное фигура. Она была практически невидимой в лунном свете благодаря черной одежде и иссиня-черным волосам мужчины. Эффект портила лишь его необычайно бледная кожа.

Фигура приблизилась к дымящимся обломкам. Подойдя к ним, человек присел на корточки и сквозь темноту заглянул внутрь. Дэниел с трудом понимал, что рядом кто-то есть. Его внимание было сосредоточено на крови, сочившейся из глубокой раны на животе, пока он пытался высвободиться из опутавшего его ремня безопасности, который будто приковал его к сиденью.

Боли не было. Это было неожиданно. Дэниел знал, что тяжело ранен. Это было понятно по тому, как быстро его покидали силы. Но где же боль? Где холод? То, что он не чувствовал ни того, ни другого, – это хороший знак? Или это означало, что его уже не спасти?

Пока в его голове проносились все эти мысли, попытки Дэниела освободиться делались все слабее и слабее. Наконец, окончательно обессилев, он перестал двигаться. И только теперь, избавившись от отвлекающих попыток выбраться, он увидел-таки мужчину рядом со своей машиной.

Потеря крови уже затуманила мозг Дэниела, поэтому ему потребовалось несколько мгновений, чтобы зафиксировать присутствие своего убийцы.

Тот впился взглядом в Дэниела. По выражению его глаз Дэниел понял, что его жизнь на исходе. Он был побежден, беспомощен. Наблюдая за тем, как бледный черноволосый мужчина делает шаг вперед, Дэниел впервые за всю свою сознательную жизнь начал тихонько всхлипывать. О своей жене. О своем ребенке. И о себе, о человеке, который заслуживал большего.

Двадцать один

Алекс Хэнли не привык летать вертолетами. За всю свою жизнь он летал на них трижды, и всегда – на короткие расстояния. Каждый раз был хуже предыдущего, но ни один из полетов не был так плох, как сегодняшний. Ему понадобилось собрать всю свою волю в кулак, чтобы удержать ужин в животе.

Дэмпси запросил вертолет Авиационного корпуса «Газель» для путешествия из Лондона в Креденхилл. Он ожидал их на вертолетной площадке недалеко от Скотленд-Ярда, и уже через четверть часа после выхода из кабинета Хэнли они были в воздухе. Это все было пятьдесят минут и сто тридцать миль назад, и когда его ноги коснулись посадочной площадки Креденхилла, Хэнли молча вознес слова благодарности.

– Не забудьте пригнуться, – прокричал пилот сквозь рев двигателя.

Когда Хэнли с признательностью покинул вертолет, его встретил молодой человек в форме:

– Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.

На форме у военного была нашита смутно знакомая эмблема. В левой руке он сжимал свой берет песочного цвета. Правую же руку он положил на спину Хэнли, направляя его от вертолета к ожидавшему джипу.

Хэнли посмотрел влево и увидел, что Дэмпси шагает в ту же сторону. Если животу Дэмпси пришлось так же несладко, как животу Хэнли, то скрывал он это хорошо.

Дэмпси подошел к джипу первым и забрался на переднее пассажирское сиденье. За рулем сидел крупный фиджиец с капральскими полосками на рукаве. Так как передние места были заняты, Хэнли и молодой офицер вынуждены были забраться назад.

– Хотели бы вы сначала заехать в свои апартаменты, сэр? – Вопрос прозвучал от водителя, когда он завел мотор, и был адресован Дэмпси.

– Мы не останемся, – резко ответил Дэмпси. – Отвезите нас к генералу Уэсту.

– Войдите, – пророкотал низкий голос из-за противопожарной двери с табличкой «Начальник спецназа».

Офицер с вертолетной площадки не медлил, открыл дверь, вошел и стал, не моргая, по стойке «смирно». Хэнли был ошеломлен формальностями солдата и тем, что никто не отдавал честь. Но гораздо больше его удивил Дэмпси, который вошел в кабинет и сделал все то же самое. В первый раз Хэнли получил напоминание об истинной сути этого человека: по рангу – агент DDS, но офицер SAS до мозга костей.

– Вольно, майор, – тихо и дружелюбно сказал генерал-майор Артур Уэст, поднимаясь со своего кресла.

Хэнли подумал, что это была попытка задать миролюбивый тон всей беседе. Дэмпси послушался и принял менее строгую позу; «вольно», конечно, но вряд ли непринужденно.

– Приятно наконец-то познакомиться с вами. – Уэст, обходя стол, продолжил обращаться напрямую к Дэмпси. Если он и заметил Хэнли, то никак этого не показал. Подходя, он протянул свою ладонь. Дэмпси лишь на секунду замешкался, перед тем как пожать ее. – Я неоднократно слышал ваше имя, майор, с тех пор как принял командование. Жаль, что нам приходится встречаться при подобных обстоятельствах.

– Благодарю вас, сэр. – Дэмпси ответил кратко и по делу. Он был не в настроении для любезностей – Хэнли об этом уже знал, а теперь, несомненно, и Уэст тоже. Но более высокий ранг Уэста позволял ему проигнорировать это.

– Надеюсь, вы убедитесь в том, что наши стандарты остались прежними, майор. Хотя я внес некоторые изменения и смею полагать, что все улучшилось с тех пор, как вы нас покинули.

– Я в этом не сомневаюсь, сэр. Но мы не останемся здесь так надолго, чтобы насладиться экскурсией.

– Тем более жаль, – вмешался Хэнли, стремясь загладить отрывистость Дэмпси. – Мне всегда была интересна подготовка, которую получают ваши люди.

Уэст посмотрел на Хэнли, будто видел его впервые. Хэнли протянул руку, представляясь:

– Помощник комиссара Службы столичной полиции.

Уэст взял протянутую руку в свою и пожал ее. Это не было рукопожатие равных.

– Приятно, мистер Хэнли.

Слова Уэста говорили одно, но его тон – совсем другое. Его отказ обратиться к Хэнли по званию был более чем красноречив. Уэст вновь обратился к Дэмпси:

– К слову о моих нововведениях, как давно вы покинули нас, майор?

– Четыре года назад, сэр. – Нетерпение Дэмпси становилось все очевиднее. – Я прикомандирован к DDS с момента его создания.

– Потеря для нас. – Уэст явно вознамерился и дальше заговаривать Дэмпси зубы. – Вас было весьма непросто заменить. Но наша потеря – находка для DDS.

– Это очень лестно. Но не могли бы мы перейти к сержанту Джонсу, генерал? Мы бы очень хотели начать допрос.

Уэст не ответил и молчал несколько секунд. Он смотрел на Дэмпси, но мыслями был где-то далеко. Наконец он с шумом выдохнул, посмотрел сначала на одного, потом на второго и затем отвернулся от обоих. Уэст обогнул стол и подошел к своему креслу, остановившись на мгновение, чтобы взять графин с красной жидкостью и три стакана со столика в дальнем конце кабинета.

Усевшись на свое место, он до половины наполнил все три стакана. Усталым движением руки подал знак Дэмпси и Хэнли, чтобы те сели напротив. Перед тем как взять свой стакан, он отправил два других по столу в их сторону, а затем опустошил свой за считаные секунды. Уэст явно пил не от радости. Когда он наконец заговорил, голос его был тихим:

– Боюсь, сержант Джонс все еще недоступен для допроса.

Хэнли перевел взгляд с Уэста на Дэмпси. Он был готов к тому, что сказал Уэст. Они оба были готовы, но нуждались в подтверждении своих предположений.

– Не могли бы вы пояснить, генерал? – спросил Хэнли. – Почему он недоступен?

– Потому что он до сих пор не вернулся в казарму. – Уэсту явно непросто было это признать. – И с ним все еще не удается связаться.

– Выглядит не очень обычно, верно, сэр? – На этот раз Уэста вопросом уколол Дэмпси.

– Вы знаете, что это чертовски необычно, майор! – Уэст злился, наверняка уже не один час, и теперь больше не скрывал этого. – Если бы сержант Джонс действовал по уставу, он остался бы в Лондоне для доклада. А затем он, безусловно, проследовал бы обратно в казармы, что означает, что он бы прибыл сюда как минимум три часа назад. Тот факт, что он не сделал ни того, ни другого и не позвонил, чтобы объяснить свою задержку, означает, что он больше не подчиняется протоколу. Из этого следует только один вывод.

Уэст замолчал. Хэнли видел, что он не мог смириться с мыслью, что один из его людей мог стать предателем.

– Вы говорите, что ваш человек переметнулся?

Взгляд Уэста застыл на Хэнли.

– Да, мистер Хэнли, это я и говорю.

– Вы даже не рассматриваете другие возможные объяснения?

– Это не гражданская жизнь, мистер Хэнли. Мои люди выполняют свою работу и следуют приказам беспрекословно. Сержант Джонс этого не сделал, и этому может быть только одно объяснение.

– Вообще-то, сэр, все может быть не так однозначно. – Дэмпси вмешался в разговор.

И Уэст, и Хэнли замолчали. Хэнли знал, что сейчас последует, но Уэст пребывал в неведении.

Дэмпси поднял ту бежевую папку, которую привез из Лондона.

– Это тот документ, который вы прислали мне ранее, – пояснил он. – Я прочел его четыре раза, сэр, пытаясь найти хоть какую-то зацепку в его биографии. Я ничего не нашел, однако этому есть объяснение. Сержант Джонс не предатель, сэр, потому что его не было сегодня на Трафальгарской площади.

– Что? – Уэст не пытался скрыть замешательства. – О чем вы, черт побери, говорите, майор?

Дэмпси открыл папку так, чтобы генерал-майору был виден текст, и передал ее ему. Уэст взглянул на первую страницу, пока Дэмпси продолжал:

– Видите ли вы что-нибудь необычное на этой странице, сэр?

Уэст ответил не сразу, а тщательно изучил весь лист. Наконец он поднял взгляд и покачал головой.

– Не знаю, что вы имеете в виду, – сказал он. – И мое терпение на исходе. Собираетесь ли вы просветить меня?

– Нет ли чего-нибудь необычного в фотографии, сэр? Вы уверены?

– Я уже ответил. Будем ли мы двигаться дальше?

– Пока нет, сэр. Потому что если на фотографии, как вы говорите, сержант Джонс, тогда не он сегодня присоединился к команде мистера Хэнли.

– Что?

– Это правда, генерал, – подтвердил Хэнли. – В Лондоне я провел некоторое время с человеком, выдававшим себя за сержанта Джонса, и я абсолютно уверен, что это не тот человек, который изображен на снимке.

Глаза Уэста расширились, его первоначальное замешательство заметно переросло в недоверие.

Хэнли наблюдал, как Уэст, откинувшись в своем кресле и глядя в потолок, переваривал услышанное и как все постепенно вставало на свои места.

Прошла почти минута, когда генерал заговорил вновь:

– Значит, сержанта Джонса прикрепили к команде мистера Хэнли практически в последний момент, – сказал он как себе, так и присутствующим, – однако кто-то уже был готов занять его место, притвориться им и по какой-то причине убить одного из ваших агентов? Тем самым этот кто-то позволил стрельбе случиться?

– Если коротко, то да, сэр.

– Майор, вы же понимаете, что значит ваше предположение?

– Понимаю. Это значит, что сержанта Даттона, офицера, которого заменили, каким-то образом вывели из строя. Он может быть причастен, а может и не быть, с этим мы разберемся. Но вне зависимости от его роли, в этом деле есть заговорщики в высших кругах. Те, кто это сделал, знали о личности сержанта Джонса. Знали заранее, так как смогли подделать его пропуск настолько искусно, что Джонс обошел все этапы проверки. Им также нужен был кто-то на месте – в нужном месте – чтобы сделать тот выстрел. Сэр, мы не можем с уверенностью утверждать, что стрелявший целился в Сэм Рэджис, но, если так посмотреть, как еще это можно объяснить?

Уэст не ответил, а молча уставился в пространство, прокручивая в голове теорию Дэмпси.

Хэнли по личному опыту знал, чему сейчас был свидетелем. Уэст всячески пытается опровергнуть версию, которая всем принесет лишь вред. Он постарается любым способом ее дискредитировать. На его месте Хэнли поступил бы так же. Дэмпси должен ошибаться, стрелявшим должен быть Стивен Джонс. Потому что его бюрократический, уставной ум – такой же, как у Хэнли и любого на подобной должности, – мог понять предательство солдата. Но заговор в тех кругах, которые руководили лучшими в мире агентствами безопасности? Заговор, который смог поставить стрелка на позицию, да еще и в команду государственных стрелков, чтобы гарантировать политическое убийство? Это была совсем другая история. Обозримое будущее было бы гораздо проще, если бы Дэмпси ошибался.

– Я кое-чего все равно не понимаю, – нарушил тишину Хэнли. – Если все это правда, а очень на то похоже, то где же настоящий сержант Джонс?

Дэмпси и Уэст встретились взглядом. Они оба прожили жизнь в более опасном мире, чем Хэнли. Они знали, на что может пойти человек, чтобы преуспеть, и какую цену одни могут заплатить за амбиции других.

Уэст молча кивнул Дэмпси, чтобы тот ответил.