Текст книги "Звезды сделаны из нас"

Участь фрика, странной девахи с устаревшим макияжем смоки айс, пятерками по всем предметам и тараканами в голове не изменит дурацкий белый бант. Но я верю: кошмар обязательно закончится, мне повезет, и все они сильно пожалеют.

Кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звезды…

Накрапывает дождь, промозглый ветер забирается за шиворот, рюкзак, нагруженный учебниками, тянет к земле, усиливая ощущение усталости и безнадеги. Смачно харкаю под ноги, сдуваю с лица выбившиеся из косы патлы и спешу к родной пятиэтажной панельке.

Сбрасываю в прихожей ботинки и рюкзак, пролетев мимо притихших мамы, Алины и Бореньки, на поворот замка запираюсь в комнате и падаю лицом в подушку.

Этот ужасный день я еще миллионы раз буду вспоминать перед сном.

– Черт бы меня побрал! – рычу я. – Что со мной не так? Почему Милана снова так легко обошла меня и завладела моей мечтой?..

Рывком поворачиваюсь на спину, подношу к глазам телефон и безучастно листаю ленту новостей, но взгляд застревает на фотографии с чужой школьной линейки. Какой-то… сияющий, до изжоги идеальный парень, похожий сразу на всех книжных любимчиков, несет на плече девочку в белом фартуке, и что-то екает в груди. Но издевательская подпись: «Кто из нас не мечтал оказаться на их месте?» отрезвляет почище попавшего за шиворот льда и вызывает горькую усмешку.

Интернет стерпит все, и я не могу удержаться от комментария.

Глава 3. Глеб

Мама уже дома. У них в детском саду тоже отмечают первое сентября, и она главный человек на этом празднике, потому что работает музыкальным руководителем.

– Картошка остывает! – кричит мама в четвертый раз.

Ей хочется расспросить про линейку и «как все прошло», но об этом рассказывать нечего, а вот про Макарова придется сказать. И все начнется по новой, только дома: ахи-охи, причитания и слезы. Мама у меня вечно всех жалеет. Даже тех, кто этого совершенно не заслуживает. Таких уродов, как Макаров, или опустившихся типов вроде Мишки. Называет их заблудшими и сбившимися с пути. Молится за их души и ставит свечки. Но еще сильнее она жалеет их родителей и теперь наверняка всю ночь проплачет.

Поэтому я тяну как могу, в надежде, что, дожидаясь меня на кухне, она потеряет терпение и уйдет заниматься делами. От разговора все равно не отвертеться, но потом можно будет сказать, что я очень расстроен, и пораньше лечь спать.

– Милый, ты разве не слышишь, что я тебя зову? – Она тихонько заглядывает в комнату. – Почему ты не идешь обедать?

Мама у меня маленькая, щуплая, в обычной одежде похожая на девчонку-подростка. Но ужасные бесформенные юбки и платки, которые она постоянно носит, как это подобает верующим, превращают ее в старушку.

– Извини, – я поднимаю голову от телефона. – Тут дело одно важное. Ты не жди. Я сам все потом погрею.

– Что-то случилось? – В ее светло-серых глазах проскальзывает беспокойство.

– У меня все хорошо.

Я смотрю на нее прямо, пусть убедится, что не «лукавлю». Так она обычно называет мое нежелание о чем-либо рассказывать.

Но сейчас я точно не лукавлю, потому что лично у меня на самом деле все в порядке.

– Как прошла линейка? Как ты справился? Я так жалею, что не смогла пойти.

– Отлично прошла. Всем всё понравилось. Особенно я.

Она улыбается, понимая, что я шучу, но ответ ее устраивает.

– А фотографий нет? Может, кто-то снимал?

В глубине души надеюсь, что подобная глупость никому в голову не пришла, но на такое рассчитывать не приходится, ведь фотка одиннадцатиклассника с первоклашкой на плече – это самый топ. Да я и сам видел десятки направленных в нашу сторону телефонов и камер.

– Снимали, наверное. На школьном сайте потом вывесят.

– Как жалко, – мама тяжело вздыхает. – Мне так хотелось посмотреть. Может, у кого из ребят твоих есть?

Она так говорит «твоих ребят», будто я душа компании и у меня полно закадычных друзей.

– Ребята не могли снимать. Они же были в общем строю. С первоклашками и цветами.

– А их родители?

– Мам, ну какие родители в одиннадцатом классе?

По правде говоря, родителей было полно – и наших, и ашкиных, – но обращаться к ним за фотографиями я точно не стану.

– Ладно, пойду полежу немного. У нас такая суматоха сегодня была – потом тебе расскажу. Только еду, пожалуйста, погрей. Не ленись.

– Обязательно.

Немного выждав, я отправляюсь на кухню.

Под полотенцем на столе обнаруживаются котлеты, пюре и пиала с винегретом. Я тут же ощущаю, что невыносимо проголодался, и, стараясь не шуметь, накидываюсь на еду.

Мама готовит хорошо. Немного однообразно, но я не привереда. Спасибо и на том. Несколько лет назад, когда у Мишки случился передоз, она дневала и ночевала у него в больнице и просто наказывала мне поесть что-нибудь самому. Но тратить деньги на еду было жалко, я же знал, что нам нужно копить, вот и помогал ей. Откладывал и по-настоящему голодал. Сейчас уже понимаю, что был идиотом и моя голодная смерть Мишку не спасла бы, но тогда я казался себе истинным мучеником.

Однако моих жертв мама не оценила и, увидев накопленные деньги, рыдала два дня, обвиняя себя в том, что она плохая мать. Я даже хотел из-за этого утопиться в нашем местном пруду, но подумал, что тогда она будет рыдать еще сильнее, и передумал.

В соцсетях я сижу, как и все. Свои посты не пишу и о себе ничего не рассказываю. Но фотографировать мне нравится. Не себя, а то, что меня окружает дома или на улице. Природу, предметы, людей. Есть в этом некое волшебство: отыскать ракурс, с которого мир выглядит прекрасным. Многие люди живут и не знают, что на все вокруг можно смотреть совершенно по-разному: слева, справа, напрямую, немного присев или, наоборот, приподнявшись, взять объект съемки крупнее или отойти подальше. Главное, найти тот мир, который приятен именно тебе.

В друзьях в ВК у меня числятся двадцать семь человек. Десять из них боты, половина которых стали собачками. Четверо ребят и девчонок с дачи. Трое старинных сетевых друзей со странными никами – с ними мы иногда переписываемся ни о чем. И десять из школы, включая нашу англичанку Марию Николаевну, которая просит всех учеников на нее подписываться.

Поэтому, обнаружив уведомление, что меня отметили на фото, я сильно удивляюсь и немного торможу, прежде чем перейти по ссылке.

Впрочем, загадка раскрывается быстро. Как я и предполагал, моя сиюминутная слава не заставила себя ждать.

На фото я и девочка с колокольчиком у меня на плече.

Я редко выхожу удачно на фото, но здесь, хотя часть моего лица и оттенена кружевами белого фартука первоклашки, выгляжу как модный актер или блогер на красной ковровой дорожке. Такое фото и маме показать не стыдно.

К тому же пост, к которому прикреплена фотография, вопреки ожиданиям, обходится без глума и приколов. Он состоит всего из одной фразы: «Кто из нас не мечтал оказаться на их месте?»

Этот паблик называется «Времена, нравы и мы» и посвящен отдельным эпизодам из жизни обычных людей, городским пейзажам и уличным животным.

Как туда попала наша фотка, неясно, но в паблике семьдесят тысяч подписчиков, так что прислать ее мог кто угодно. Я почти уверен, что автор – один из многочисленных родственников Аси, первоклассницы, которую я нес.

На фотографии мы оба получились здорово, и я рад, почти счастлив, а читая комментарии, испытываю нечто похожее на гордость – до тех пор, пока не натыкаюсь на замечание некой Nelli:

«Клоунада для ботанов».

Обычно я на подобное не реагирую, но злость Nelli непонятна, и становится немного обидно. Где это она углядела клоунаду?

«Спорим, ты мечтала потрясти колокольчик, а тебя забраковали?» – пишу я первое, что приходит на ум, и получаю дерзкий, провоцирующий ответ:

«Спорим, ты понятия не имеешь, о чем я мечтала?»

Раскрываю ее профиль. На аве пара здоровенных ботинок, а в фотоальбомах всякая всячина. Почти как у меня. Житейские красивости сквозь призму личностных заморочек. Как знакомо!

«Отсутствие собственных фоток – явный признак социофобии, – со знанием дела ставлю я диагноз. – Ты мечтала о популярности. Но не сложилось». Последнее, конечно, не очевидно, но как вариант – вполне прокатит. Я пишу это просто так, от нечего делать, и жду, что она ответит нечто в том же духе, потому что у меня страница закрытая и этим тоже можно попрекнуть. А акк моей собеседницы скорей всего фейковый.

Я развлекаюсь, но она вспыхивает неожиданно резко:

«Школьная популярность – показуха и фарс для баранов вроде тебя».

Я, конечно, первый перешел на личности, но оскорблений себе не позволял и вообще уже не уверен, что Nelli – особа женского пола. Шутников, переписывающихся от девчачьего имени, в Сети хоть отбавляй.

«Спорим, ты завидуешь этой девчонке и потому такая злая?» – я нарочно делаю акцент на «злости» и смеюсь в ожидании реакции. Ведь когда разозлившемуся человеку говорят, что он злится, то это выводит его еще сильнее.

«Чему завидовать? Тому, что ее лапает озабоченный ботан?» Точно. Уловка сработала. Сначала я радуюсь, что зацепил оппонетку, и только потом до меня начинает доходить, о чем она вообще пишет.

Снова разглядываю нашу фотографию. Ну да, одна моя рука придерживает Асю за попу, вторая крепко сжимает бедро с другой стороны, но иначе я бы ее не удержал. Мы на репетиции пробовали.

Комментарий тупой, в духе Румянцевой, так что теперь возмущен уже я. Но это не злость, а скорее негодование:

«Что за дичь? Озабоченная ты, раз увидела такое».

«Нужно быть слепой, чтобы не видеть, как этот парень пытается засунуть голову девочке под юбку».

Кровь приливает к затылку. Бред, да и только. Чокнутая девица, или не девица. Но по-любому она очень зря это написала. Если эти комменты прочтет кто-то из нашей школы, то, с учетом моей репутации, эта тема раздуется до грандиозных масштабов.

«Он прикрывается ею от солнца», – не придумав ничего лучше, поясняю я.

Но Nelli, похоже, не дура и сразу соображает, что к чему.

«Вот прикол! Значит, это ты на фотке? Все ясно».

«Что тебе ясно?»

«Что ты не только озабоченный ботан и баран, но и лузер. Ведь только лузеры оправдываются в интернете».

Больше мне не забавно. Собрав волю в кулак, я взываю к собственным выдержке и благоразумию.

«Можешь считать меня кем угодно, но я, по крайней мере, не хожу по пабликам и не хейчу людей из-за собственных комплексов».

«Комплексы? А что это?»

Чувствуется, что она пребывает в боевом настроении и собирается продолжать препираться. Что-то в моих словах задело ее, и я, возвратившись в начало, перечитываю нашу переписку, а потом отвечаю:

«Комплексы – это когда трусливо поливаешь грязью реального человека с фейкового акка и радуешься, что он о тебе ничего не знает, потому что в офлайне ты никому не нужна и ничего собой не представляешь».

Получается жестко, я не то чтобы хотел именно так, но не раскаиваюсь. Таким, как она, полезно призадуматься.

«Я не фейк, и у меня все хорошо», – на этот раз оправдывается она. Значит, я угадал.

«Если ты не фейк, то мне жаль тебя. У тебя нет настоящей жизни. Друзей или родных. У тебя даже котиков в ленте нет. Спорим, ты лежишь в больнице, тебе плохо и ты ненавидишь весь мир?»

«Что за чушь?»

«Ты сидишь в тюрьме?»

«Открой свой профиль! Посмотрим, чем ты сможешь похвастаться».

«Ради тебя? Ну уж нет».

«Испугался? А так красиво болтал про комплексы. Я тебе по одним аудио диагноз поставлю».

«Скинь свою фотку, и я подумаю».

«А вот сейчас ты уже оборзел».

«Нет, ну а что? Как по мне – справедливо. Ты знаешь, как я выгляжу, и поэтому прицепилась, а я тебя не видел и не понимаю, стоит ли тратить на тебя свое время».

Вот тут-то она и взрывается. Пишет какие-то гадости, посылает меня, обзывает, но потом вдруг удаляет все свои комментарии в ветке и исчезает из Сети.

Пюре остыло, а котлеты я не заметил, как съел. Даже обидно, будто их и не было. Доскребаю винегрет и, помыв посуду, возвращаюсь к себе в комнату. Рерайт занимает около часа, после отправляю статьи заказчикам. Встает мама, зовет пить чай, но я вспоминаю про Макарова и отказываюсь. Чем позже она о нем узнает, тем лучше.

После перепалки с Nelli во мне бродит непонятный нерв, а потом вдруг накатывают угрызения совести. А вдруг она инвалид или калека? Может, у нее на самом деле одинокая и несчастная жизнь? Я ничего не знаю о ней, а значит, нечего навешивать ярлыки и говорить то, что я выдал в запале. А что, если у нее случилось несчастье? Или период реабилитации? Мишка в подобные моменты тоже очень злой. Просто так, на всех. И ему нужна поддержка, а не критика.

Мне становится вконец стыдно – до такой степени, что перехожу на все еще раскрытую вкладку с ее страницей и пишу сообщение:

«Извини, если обидел. Ничего личного. Если хочешь, добавляйся в друзья. Посмотришь профиль. Своих фоток у меня тоже нет, но ты и так знаешь, как я выгляжу».

Спустя полчаса Nelli возвращается в Сеть, читает мое послание, однако отвечает не сразу. После все же снисходит:

«На идиотов я не обижаюсь, а в друзьях ты мне не сдался. Я тебя знать не знаю, и на профиль твой плевать».

Она снова лезет в бутылку, а я ругаю себя за то, что каждый раз попадаю в дурацкое положение, пытаясь оправдать поступки людей. И решаю ничего больше не отвечать. Закрываю страницу с ботинками и с обреченным видом плетусь на кухню рассказывать маме о Макарове и Алисе.

Вечер предстоит не из легких.

Глава 4. Нелли

– Придурок! Да твое самомнение не влезет в грузовик!

Я в сердцах швыряю телефон на тумбочку и закрываю глаза. Злость все еще пощипывает кончики пальцев, но способность мыслить здраво потихоньку возвращается: я нагородила невесть что незнакомому человеку. Мама права: у меня огромные проблемы с контролем гнева.

Ума не приложу, как этот ботаник сумел задеть меня за живое, – неужели пара десятков фото с небом, серыми многоэтажками и моими видавшими виды ботинками могут настолько сильно рассекретить личность?

«Спорим, ты мечтала, а тебя забраковали…»

«У тебя даже друзей нет…»

– Ну конечно же. Зато у тебя, выскочки, наверняка целая куча прихлебателей!

Поднимаюсь с дивана, тщательно разглаживаю складки на пушистом пледе и бесцельно прогуливаюсь от окна к двери и обратно. Ну и пусть у меня нет реальной жизни. Да и откуда ей взяться? Все, кого я знаю, находят компашки по интересам либо в школе, либо во дворе. В нашем дворе живут одни бабки. Появился Артём, да и тот…

Снова хватаюсь за телефон, но тут же его откладываю. Такие придурки, как этот тип из интернета – с внешностью хорошего парня и приторной улыбочкой, – вращаются в высших сферах, и проблемы простых смертных им неведомы. В реале он бы состряпал брезгливую физиономию и демонстративно прошел мимо.

Но он хотя бы извинился, так что… пускай живет.

К тому же спор с ним отвлек меня от ужасающего школьного провала: я так увлеклась состязанием в остроумии, что позабыла о медовых глазах и длиннющих ресницах Артёма, однако теперь наваждение возвращается, давит на горло и мешает нормально дышать.

Как ни крути, опозориться не входило в мои планы, но когда это жизнь шла по плану?..

Снимаю ненавистные блузку с юбкой и прячу подальше – в глубины платяного шкафа, влезаю в растянутую футболку и, плюхнувшись на крутящийся стул, выдвигаю верхний ящик видавшего виды стола. В нем сотнями пошлых кричащих оттенков переливаются лоскуты ткани, мотки ниток, клубки и тесемки, стеклярус и бисер.

Вооружившись тяжелыми портновскими ножницами, вырезаю из лилового атласа детали нового платья для несчастной куклы и старательно сметываю. Тревоги и проблемы отлетают на десятый план.

Реставрацией игрушек я занялась в раннем детстве – уже и не помню, по какой причине. Мне нравилось склеивать сломанные детали из пластика, приглаживать всклокоченные искусственные волосы, чинить одежду. Позже я начала менять куклам макияж, стиль и прически, создавая новые личности. Возможно, это происходило потому, что безучастные красотки с глупыми глазами казались похожими на маму, и мне отчаянно хотелось наставить их на истинный путь и вразумить.

Если быть до конца откровенной, своего увлечения я стыжусь – слишком уж оно выбивается из моего темного образа. Однако в прошлом году обнаружилось, что реставрация может приносить неплохие деньги: если купить по объявлениям редкую старую Барби и привести в божеский вид, коллекционеры ее с руками оторвут. Теперь я могу позволить себе по-настоящему крутые шмотки, косметику и походы в кафе, а еще – незаметно подкладывать деньги в мамин кошелек (хотя она определенно догадывается о природе их возникновения и, обнаружив пару лишних тысяч, становится сентиментальной).

Я нанизываю на иголку сложенную вдвое ткань, но успокоиться все равно не получается: обидные слова придурка из Сети и полный недоумения взгляд Артёма всплывают в памяти, и я чертыхаюсь, уколов палец.

Мое взаимодействие с парнями из школы всегда сводилось к ожиданию подвоха и ожесточенным перепалкам, с ними я умею лишь краснеть или огрызаться. Впрочем, сегодня общения хватило с лихвой, но оба собеседника оказались ничуть не лучше какого-нибудь Боброва: сразу же раскусили меня и слились. Только один деликатно промолчал, а второй…

Телефон разражается противным жужжанием. Можно не проверять: ожил классный чат – не тот, где «сливки общества» сплетничают и дружат против кого-то (и где меня нет), а официальный, созданный, когда мы были еще первоклашками. Большую часть времени он позабыт-позаброшен и покрыт пылью и паутиной, но по праздникам пополняется дурацкими картинками, стихами и роликами.

Короткие оповещения не прекращаются, и любопытство берет верх. Я тянусь к своему верному чуду техники в чехле с белыми черепушками и обнаруживаю на экране новый диалог.

Как ни странно, начала его Милана:

«Ребята, родители до завтрашнего вечера в отъезде. Предлагаю собраться у меня. Выпивка, вписка, культурная программа – как всегда, на уровне. Кто за?»

Далее следуют многочисленные восторги и единодушная поддержка начинания: кто-то уточняет адрес, кто-то обещает принести спиртное и кальян или привести друзей.

Странно, что мои однокласснички обсуждают предстоящую тусовку именно здесь, но, вообще-то, мне наплевать. Не хожу на их посиделки, потому что опасаюсь умереть от скуки или сломать зубы, сжимая челюсти от лютого испанского стыда за этих идиотов.

С тоской листаю все прибывающий поток сообщений и вдруг натыкаюсь на короткое: «Я в деле». С фотографии контакта широко улыбается Артём, и к щекам приливает жар.

Так вот на кого рассчитан спектакль. Он будет там.

Мысли опять теряют стройность и разбредаются, как глупое стадо:

«…Шансы не равны нулю, пока его не переманили в один из закрытых чатов и окончательно не промыли мозги. На пустое место не пялятся так, как он пялился на меня во дворе…»

Сжимаю и разжимаю кулаки, прогоняя нарастающее оцепенение. Я не муха в сиропе, не рыба-ведьма – я человек, и уж точно не самый последний.

Приглашение Миланы распространяется на всех, так почему бы не заявиться на их праздник жизни и самую малость его не подпортить?

Я откладываю иголку, задвигаю ящик и решительно выбираюсь наружу – в хаос заваленной хламом и детскими игрушками квартиры.

Алина, облаченная в атласный цветастый халатик, делает селфи на фоне безвкусных обоев в восточном стиле, но тут же поспешно прячет телефон в карман.

– Как прошло? – Она хватает меня за локоть: – Скажи, что Артём на тебя запал! Запал же?

Признаться в том, что не запал, я не могу, поэтому изображаю сильную и независимую женщину:

– Я миллионы раз говорила тебе: он мне не нравится! – С садистским удовольствием наблюдаю за разочарованным лицом сестрицы и освобождаю руку. – Есть жизнь и за пределами твоего понимания мира. Может, стоит раскрыть глаза?

– Пф-ф… – Алина обиженно надувает губы и демонстративно отворачивается.

Меньше всего на свете мне хочется обижать маму или сестру, но я постоянно задеваю их чувства. Хотя, справедливости ради, холодный душ здравой критики им не повредит.

Тут же вспоминаю о причинах, побудивших меня выйти из комнаты, но сестра уже включила режим обиженного ребенка и не реагирует на просьбы. Приходится умолять:

– Ладно. Почти сработало: я иду на вечеринку к Людке Орловой. Он будет там, нужна твоя помощь. Систер, ну хватит дуться…

Из гостиной выглядывает мама, явно подслушавшая наш разговор:

– Вечеринка, говоришь? Значит, получилось и они все-таки тебя пригласили? Мама плохого не посоветует, не зря же она – стилист-парикмахер!

Разубеждать еще и маму никакого желания нет, и, видя гордость в ее серых глазах, я второй раз за день добровольно становлюсь подопытным кроликом: падаю в кресло перед огромным зеркалом и сдаюсь на милость профессионала.

Вообще-то, я и сама неплохо справляюсь: обожаю мрачные тона и черный цвет, шнуровки, чокеры, заклепки и оборочки. Где-то в глубинах памяти телефона хранится целая папка с фотографиями моих экспериментов над собственной внешностью.

Иногда, разглядывая их, я впадаю в ничем не мотивированную эйфорию и почти решаюсь выложить фото в Сеть для миллионов будущих подписчиков. Но потом, присмотревшись к губам странной формы, широко расставленным глазам, чересчур большому носу и веснушкам, признаю, что Милана права. Таких чучел еще поискать…

Спустя час экзекуция заканчивается: дражайшие родственницы откладывают расчески и, глядя на меня, стонут от восторга, цокая языками. Даже Борис перестает грызть резинового Спанч Боба и подозрительно разглядывает незнакомую тетку. Я не разделяю их воодушевления – платье из Алининого гардероба чересчур короткое, явно жмет в груди и вот-вот треснет на бедрах, аккуратные стрелки наверняка размажутся, а французская коса превратится в крысиный хвост: я из тех неудачниц, что не умеют себя нести.

«…Ты никому не нужна и ничего собой не представляешь…» – нудеж ботаника опять прорывается из памяти, и я трясу головой:

– Без тебя знаю…

Натягиваю любимую косуху и тяжеленные ботинки – они нарушают образ расфуфыренной идиотки, зато напоминают о моей истинной сущности и надежно удерживают на земле.

Мама увязывается следом и наконец применяет ко мне коронную фразу всех родителей:

– Неля, не болтайся одна по улицам. Возвращайся не позже десяти. Иначе…

– Карета превратится в тыкву… – бурчу я себе под нос и отваливаю.

Думаю, я буду дома гораздо раньше.

* * *

Особняк родителей Миланы расположен неподалеку – двадцать минут прогулочным шагом, и старый рабочий район сменяется аккуратно подстриженными лужайками и глухими заборами элитного пригородного поселка. Контрасты провинции: гимназий и частных школ в городе нет, поэтому здешние мажоры учатся вместе с простыми смертными.

Наша «звезда» Милана живет не в самом богатом, но вполне милом коттедже, о котором такие, как я, не могут даже мечтать. Сейчас уже не верится, что в начальных классах, когда мы еще не обзавелись социальными ролями изгоев, фриков, омежек, альфачей и королев, я часто захаживала к ней в гости, – мы играли в куклы, смотрели мультфильмы на огромном плоском экране, менялись карандашами и ластиками и, в общем… на самом деле, до пятого класса мы были лучшими подругами.

На красные черепичные крыши опускаются сумерки, где-то захлебывается лаем цепной пес. Со двора доносится уханье басов ультрамодного бэнгера, хохот и гул голосов.

Уняв глубоким вдохом мандраж, нажимаю на холодную кнопку звонка – за коваными воротами раздается мелодичная трель. Одна из створок распахивается, в проеме возникает Милана, ее и без того огромные, как блюдца, глаза лезут на лоб:

– Ведьма? Какого лешего? А что это ты так вырядилась?

За плечом хозяйки вечера нарисовывается Артём, и та спешно меняет гнев на милость:

– Прошу к нашему шалашу…

Медовый взгляд парня чересчур надолго задерживается в районе моего бюста, и я не нахожусь с ответом: мозги свело.

– Ого, Кузя! У тебя, оказывается, сиськи есть!

Юморист номер два Паша Савкин нетвердой походкой ковыляет к дорожке и изображает округлость в районе груди, а его закадычный дружок Бобров, присвистнув, скалится:

– А почему в школу не надеваешь?

– Чтобы вы не перевозбудились, сопляки.

Артём, явно оценивший мою отповедь, снова пялится – то ли удивленно, то ли оценивающе, и из-под тяжеленных ботинок уезжает вымощенная булыжником дорожка. Я ускоряю шаг и прохожу мимо. Отчаянно прислушиваюсь, но красавчик за мной не идет.

Вообще-то, заявившись сюда, я сильно рискую. Милана запросто может вцепиться мне в волосы или треснуть кулаком под дых, а одноклассники достанут телефоны, чтобы снять очередную эпичную драку, поделиться ею в чатиках и поугорать.

Замечаю пустую скамейку, окруженную огромными камнями и молоденькими туями, и быстренько ее занимаю – отсюда открывается прекрасный вид на происходящее, зато меня не видит никто.

С заходом солнца зверски похолодало и навалилась тоска по прошлому. В этом ухоженном, чистеньком дворе мы играли в прятки, перевязывали лапу бродячему псу, бегали наперегонки по узким дорожкам, смотрели на звезды, и маме стоило огромных трудов дозваться меня домой.

Но однажды Люда перестала отвечать на звонки и сообщения, пропала на пару недель, воспылала ко мне чистейшей, разъедающей ненавистью и превратилась в Милану.

Под навесом громадной террасы сияют желтыми огоньками гирлянды, длинный стол заставлен бутылками, банками, коробками от пиццы и пластиковыми стаканами, у изгороди дымится мангал и толпятся ребята – знакомые и не очень. Кто-то в сотый раз включил навязчивый рэп, перебравшие пива Вовочка и Паша, сграбастав в охапку пьяных девиц, устроили на газоне грязные танцы.

А ведь этот газон наверняка подстригал садовник… И людям из клининговой службы утром придется собирать с участка мусор.

Скучно. Нет, грустно.

Грустно до слез.

Потому что детство прошло, а стать сияющей феей с волшебным колокольчиком не получилось. Потому что школьная пора заканчивается, а у меня вообще ни черта не вышло.

Артём куда-то запропастился, ему нечего мне сказать, и все сильнее одолевает вопрос: какого лешего я тут делаю?

Кутаюсь в косуху, нашариваю в кармане телефон и некстати вспоминаю ботаника: наверняка уже спит и видит десятый сон. Долго выискиваю в списке сообщество «Времена, нравы и мы» и зачем-то рассматриваю ту самую фотографию – через нее пробиваются несбывшиеся мечты, а издевательская подпись под ней окончательно убеждает: мир ко мне несправедлив. И парень, сияющий на переднем плане, тоже.

Отвожу руку подальше и делаю фото: мангал, люди с бутылками, красное платье, ботинки… но лица не свечу. Вдруг он на самом деле извращенец и любитель всяких непотребств?

Рэп сменяется на медляк. Из ниоткуда появляется Артём – изящно поправляет волосы, болтает с восторженными девчонками, и свет далекого фонаря образует над его головой золотистый нимб.

Застегиваюсь под горло и покидаю скамейку. Нет у него никакого интереса. Было глупо сюда приходить и на что-то рассчитывать.

Лавируя среди разгоряченных парочек, пробираюсь к воротам, но теплая ладонь ложится на поясницу и вынуждает задержаться. Медовые глаза заглядывают в мои, и у меня на миг останавливается сердце.

– Все, я понял, кто ты… – Бархатный шепот Артёма щекочет ухо, и неведомая сила увлекает в параллельную реальность. – Прости, что не сразу узнал. Обычно ты… немного по-другому выглядишь. Раз уж мы соседи, будем друзьями?

Растерянно моргаю и еле слышно пищу:

– Давай…

– Потанцуем?

– Хорошо…

Огоньки гирлянд расплываются мутными пятнами, звуки музыки сливаются в фоновый шум. Настойчивая рука задает направление: то подталкивает, то отпускает, норовит опуститься ниже, но этого не происходит. Под ногами исчезает опора, мы парим в ночном воздухе.

Я всегда презирала рассказы Алины о многочисленных влюбленностях, а теперь сама вляпалась – и установки быть осторожнее не помогли.

– Что за парфюм? – шелестят у уха его слова, дыхание обжигает шею, но в следующий миг за шиворот заливается что-то ледяное и мерзкое.

Ахнув, прихожу в себя, и реальность распадается на пересвеченные кадры: мангал под крышей, зеленые туи, офигевших одноклассников, пристально наблюдающих за инцидентом, наполовину опустевший стакан с пивом в руках идиотки Миланы…

Судя по всему, его остатки прямо сейчас стекают по моей спине.

Артём отшатывается, с плохо скрываемой брезгливостью оглядывает ладони и озирается в поисках полотенца или салфетки. Мне холодно, противно и стыдно настолько, что хочется заорать.

– Споткнулась… – Губы Миланы растягиваются в поганой ухмылочке. – Но парфюм с нотками пива подходит тебе больше, нельма!

Эта тупица бесит до изжоги, ярость выжигает все внутри.

– А ты меняешь парфюм, когда вместо забитой Людки Орловой становишься Миланой?

Артём поднимает голову и прищуривается, и уязвленная «звезда» переходит на ультразвук:

– Вали отсюда, дочка шлюхи! Не приставай к гостям! Не видишь: с тобой никто не желает общаться!

Если бы взглядом можно было испепелить, я бы не задумываясь сделала это, но проснувшийся здравый смысл быстро приводит меня в чувство. Нужно остановиться, иначе соревнование за внимание самца доведет нас обеих до скотского состояния. Только мне, в отличие от Орловой, оно выйдет боком.

Разворачиваюсь на тяжеленных подошвах и, от души грохнув калиткой, ухожу. Лязг железа и смех одноклассников еще пару минут звенят в ушах, а потом наступает тишина.

Фонари с переменным успехом отгоняют от дороги непроглядный мрак, но он все равно норовит выползти, настигнуть и наброситься со спины. От страха сосет под ложечкой.

В отражении ослепшей витрины давно закрытого универмага вижу себя – жалкую, потрепанную, но не сломленную. Хотя кого я обманываю?.. Сломленную. Настолько, что иногда кажется: избавление от страданий принесет только смерть.

Смачно харкаю под ноги и рычу, отводя душу:

– Ненавижу! Как же я вас ненавижу, придурки!

Окна в пятиэтажках давно погасли, на улицах безлюдно, лишь моя длинная тень извивается далеко впереди. По ней медленно проезжает красная спортивная тачка и, дребезжа и громыхая басами, тормозит у гаражей, а я охаю: неужто трусливый урод Серега – бывший парень моей сестры – вернулся в город?.. Надо бы позвонить Алине и огорошить ее сенсационной новостью, но я не даю идее хода. Хватит с нее переживаний из-за этого недоумка с раздутым эго.

Прячусь в темноте подворотни и, прижавшись спиной к стене, пережидаю опасность.

Ох, напрасно мама безоговорочно мне доверяет: домой я не приду ни в десять, ни в одиннадцать, ни в двенадцать. Потому что не смогу создать видимость радости и счастья.

Тысячи тонн черного космоса давят на голову: я одна. Совершенно одна… Одиночкам противопоказаны мечты и надежды.

«…Если ты не фейк, то мне тебя жаль. У тебя нет жизни…»

«Надо же, какие мы проницательные!.. Хорошо хоть, ты не обделен обожанием и любовью ближних!» – Залезаю в злосчастный диалог и перехожу к профилю «Глеб Филатов».