Текст книги "Бессмертный"

Факелы на стенах освещали наш путь по разбитым каменным ступенькам. Шедшая за мной маленькая белокурая девочка с ленточками в волосах заплакала, и я замедлил шаг, пока мы не оказались рядом. Она судорожно вцепилась в мою руку и крепко сжала. Впервые в жизни кто-то обращался ко мне за утешением, и меня это страшно растрогало. Несмотря на головокружение от голода, я в ответ тоже ласково сжал ее руку и серьезно улыбнулся ей. Она испуганно поглядела на меня голубыми глазами, огромными, как плошки, потом отрывисто вздохнула и еще крепче схватилась за мою руку, как утопающая за соломинку. От этого мне еще сильнее захотелось защитить ее.

Мы вошли в большой и холодный подвал, озаренный факелами. Их пламя бросало зловещие тени на серые каменные стены, а посреди подвала стоял Сильвано – и несколько крепких мужиков, которых я раньше никогда не видел. У всех были одинаково жестокие лица кондотьеров – наемных солдат, которые защищали Флоренцию от давних городов-соперников – Пизы и Турина. Я находился впереди всех рядом с Симонеттой, уже многие дети, стоящие у меня за спиной, плакали. Лицо Сильвано с острым лезвием носа, красное в свете факелов, выражало полное спокойствие. Вдруг он повернулся и встал к нам в профиль; из-за обманчивой игры света и тени показалось, что у него есть еще одно лицо сбоку, где должны быть щека и ухо. Он жестом приказал мужчинам расступиться, и вперед вышли два высоких громилы, ведя под руки Марко. Бледный, оцепенелый Марко: его фарфоровое личико было измазано грязью и покрыто ссадинами, нижняя губа рассечена, одежда в лохмотьях, как после драки.

– Это Марко. Многим из вас он знаком, – бархатным голосом заговорил Сильвано, небрежно помахивая изящной рукой. – У него здесь было много привилегий, не так ли, Марко? – Марко кивнул, как будто в дурмане. – Но ты обманул мое доверие, верно, Марко? – Сильвано покачал головой и с притворным разочарованием щелкнул языком.

Он начал ходить кругами вокруг Марко. В руке у него блеснуло что-то белое. Сначала я подумал, что это гигантский клык, но потом он подкинул предмет в воздухе и виртуозно поймал другой рукой. Я увидел, что это длинный тоненький нож.

– С моего соизволения в виде особой милости Марко была дарована привилегия выходить на улицу, – продолжил Сильвано, беспечным и игривым тоном, как будто поддразнивая. – Ему было дозволено гулять по улицам нашего славного города. Но он решил, что ему можно там и остаться. Он даже решил, что можно никогда не возвращаться!

С этими словами Сильвано набросился на него и полоснул его под коленкой ножом. Из сухожилия правой ноги хлынула кровь. Марко заорал. Нога его обмякла, он согнулся вправо. Все дети и многие женщины беззвучно зарыдали. Я тоже.

«Не кричи, Марко, – молил я, – это его только раззадорит!»

Внутри меня что-то надорвалось. Марко ведь был так добр ко мне, щедр и великодушен! Разве честно я отплатил ему, выдумав несбыточную мечту? Она созрела и принесла такие жестокие плоды. У меня в груди будто крошились в пыль старые засохшие листья.

– Марко спрятался на телеге, которая направлялась в деревню. Он думал, что я не найду его там, за городом. Глупый мальчишка! – хмыкнул Сильвано и полоснул ножом еще раз.

Кровь забила струей, окропив его богатые одежды. Сильвано захохотал во все горло. Загоготали и мужики, державшие Марко. Они выпустили его, и мальчик, обливаясь слезами, с криком рухнул на пол.

– Перевяжи ему раны. – Подбородок Сильвано дернулся к Симонетте.

Она бросилась исполнять его приказ. Глаза Сильвано блуждали по толпе детей и женщин.

– Теперь желание Марко исполнится. Он будет жить за стенами моего прекрасного заведения. Он будет жить, где ему вздумается, коли здесь ему не понравилось. Он будет жить, но больше никогда не встанет на ноги.

Он переступил через безвольное тело Марко и направился к лестнице. Мы все расступились, давая ему дорогу. Сильвано задержался на второй ступеньке.

– Вот вам урок: отсюда выхода нет. Любого, кто попытается улизнуть, ждет та же участь, если не хуже! – Он повернулся и ткнул в меня пальцем. – Эй ты, ну-ка пошли со мной!

Маленькая голубоглазая девочка, которая цеплялась за мою руку, едва сдержала всхлип и выпустила меня. Меня всего трясло, но я живо подчинился Сильвано. Пока мы поднимались по лестнице, он молчал. Сильвано привел меня в столовую, где я побывал в первый вечер. На этот раз стол был накрыт еще богаче: жареное мясо, острые сыры, горы хлеба, крупные зеленые оливки и вино. Я подумал, а не собирается ли он меня снова побить. Я поискал взглядом шелковый мешок, но ничего не увидел.

Сильвано уселся за стол, вытер окровавленный нож о манишку и подцепил на него ребрышко барашка. Он бросил кусок на свою тарелку, отложил нож и, аккуратно взяв ребрышко пальцами, принялся кушать с величайшим изяществом. Я стоял молча, едва дыша, и ждал.

– Не хочешь поесть, Бастардо? – спросил он. – Может, вина? Вон, бледный какой! Вино придаст тебе сил.

– Нет, синьор, – отказался я.

– Точно? Ты что, болен?

– Не думаю, синьор.

– Может, тебе это не по вкусу? – предположил он.

Я мотнул головой. Он нахмурился.

– Сладкого хочешь?

Я снова мотнул головой.

– Мои клиенты тобой довольны, разве что вид у тебя хворый. Ты ничего не ешь. Ты точно не заболел, парень? – спросил он, бросив обглоданное ребрышко на тарелку. – Я еще помню, как ты стоял тут, впившись пальцами в каплуна. Ты был как голодный зверек, которого впервые по-человечески вымыли. – Он почти ласково усмехнулся. – Наверное, ты все-таки болен.

– Я не болен, – возразил я, проглотив застрявший в горле комок.

– Но ты же перестал есть, – задумчиво ответил он.

– Я не голоден, синьор.

– Мы не можем позволить тебе слишком отощать, Лука. Часть твоей привлекательности – в твоей хорошенькой пухленькой заднице. Так они мне говорят.

Я отвел глаза. Он негромко фыркнул.

– Какой мне от тебя толк, если ты сляжешь и помрешь от голода? Я потеряю большую долю возможной прибыли. Как думаешь, прогулка по городу поспособствует аппетиту?

– По городу? – Я выдохнул эти слова, охваченный мукой воспоминаний.

Мы с Марко думали, как сделать так, чтобы меня выпустили на улицу, и вот меня выпускают! Но Марко стал калекой, а я ужасно ослаб от голода. Хуже того, я упал духом и был совершенно убит, после того как увидел, что вышло из наших планов. Сильвано и правда сообразительнее, чем кто бы то ни был. Он всевидящий и всезнающий. Теперь ни мне, ни Марко не вырваться от него. В животе точно что-то оборвалось, это погибла последняя надежда. Воля будет рядом, но недосягаема для меня. Я ощутил горечь на языке.

– Некоторым мальчикам свежий воздух нужен больше, чем другим, – хмуро произнес Сильвано. – Без него они чахнут. Я видал такое и раньше.

Он подцепил ножом тушеную морковку и задумчиво начал жевать.

– Я бы хотел погулять, синьор, – прошептал я.

Еще бы! Конечно, мне очень хотелось хоть ненадолго вырваться из этой богатой, безмолвной и одинокой темницы с занавешенными окнами и тускло мерцающими свечами. Мне было дурно от воспоминаний – перед глазами неотступно стоял Марко. И я ненавидел себя за то чувство облегчения и благодарности, которое испытал, получив разрешение, означавшее малую толику свободы.

– Но существуют правила, – напомнил Сильвано, бросив на меня многозначительный взгляд.

– Да, синьор. – Я энергично закивал головой. – Я понимаю, что есть правила, и буду в точности их выполнять.

– Ты же не хочешь кончить так же, как Марко?

– Нет, синьор, – пропищал я, зная, что Марко так кончил из-за меня.

– Он еще легко отделался, – пожал плечами Сильвано и почесал узкий подбородок под завитой бородой. – Другие, кого я отпускал, попадали в прохладные объятия реки. В них долго не протянешь. А этот будет жить на улице. Там люди щедры к калекам. Не так ли, парень?

Вряд ли ему нужен был мой ответ, да я и не хотел отвечать, потому что пришлось бы врать, а я не хотел ни врать, ни навлекать на себя его недовольство. Люди там совсем не щедры. Мне приходилось трудиться изо всех сил, чтобы собрать милостыню, и все равно я часто оставался голодным.

– Тогда решено. Тебя будут ненадолго выпускатьна прогулку. И ты снова начнешь есть. Я предполагаю, что ты здесь будешь работать долго, раз уж ты так понятлив к правилам и так охотно выполняешь свою работу.

– Спасибо, синьор, – ответил я.

– Женщины дадут тебе денег купить еды на рынке. Тебе понравится. Я, бывало, наблюдал, как ты ходил там и облизывался. В твоей натуре заложена жадность и любовь к приобретательству. Давай ей пищу, и снова растолстеешь.

Он махнул стоявшей в дверях Марии, чтобы она отвела меня в мою комнату.

– Эи, парень, – позвал он.

Мы с Марией замерли.

– Да, синьор? – отозвался я, едва смея дышать.

– За прогулки тебе будет добавлено несколько лишних клиентов в неделю, – тоном, не допускающим возражений, сообщил он.

Мария крепко сжала мою руку, и мы вместе побежали в мою комнату. Мне казалось, будто я убегаю от видения Марко, искалеченного и потерявшего много крови. А еще я бежал от своей роли в его роковой судьбе. Как ни ужасны были клиенты, мне не терпелось поскорее навестить церковь Санта Кроче. Фрески сотрут из памяти Марко, а может быть, и чувство вины.

Несколько недель спустя я отправился во францисканскую церковь Санта Кроче. Наступала зима, на улицах было холодно и ветрено, и я вышел в плаще с горностаевой оторочкой. Никогда еще у меня не было такого одеяния. Я брел через лабиринт каменных улиц шумного рабочего квартала близ Санта Кроче, и сердце мое трепетало, я весь горел нетерпением. Скоро я воочию увижу фрески, которые столько раз навещал в своих мысленных путешествиях. Я миновал шерстяные красильни, здание суда и рынок, который раньше посещал редко, – теперь он стал излюбленной целью моих прогулок. С тех пор как Сильвано разрешил мне выходить на волю, я во время своих прогулок старался не посещать привычных мне мест. Мне не хотелось встречаться с Паоло и Массимо. Они должны были меня презирать. Я стал другим человеком. Я и так всегда отличался от нищих, цыган и изгоев, которых встречал на улице, но теперь отличался и от себя прежнего. Я до мозга костей был запачкан своим ремеслом, хотя снаружи был чистенький и нарядный. Я не ходил голодный и, к стыду своему, был за это благодарен судьбе. А еще я открыл в себе сокровенный мир тайных и дивных странствий, который еще более отдалил меня от былых товарищей и себя прежнего.

Я пересек правый трансепт[18]18
  Поперечный неф или несколько нефов, пересекающих продольный объем в крестообразных по плану зданиях.


[Закрыть] церкви Санта Кроче[19]19
  Базилика Санта Кроче – францисканская церковь. Здесь похоронены Микеланджело, Галилео Галилей, отсюда вывезли в Равенну прах Данте. На надгробных плитах упомянуты около 200 знаменитых фамилий. Среди музейных экспонатов можно увидеть фрески Джотто, братьев Гадди, оригиналы старинных церковных книг, уменьшенную копию Санта Кроче, скульптуры и бронзовые барельефы.


[Закрыть] и вошел в капеллу Перуцци. И вот наконец передо мною фрески с изображением святого Иоанна! Все было таким, как я видел это в моих странствиях. Все мельчайшие детали: гармоничное сочетание фигур и зданий, выразительность лиц и естественность жестов, дивные краски, явленные небесным озарением, все богатство полнокровной жизни, которым дышали эти фрески, предстали передо мной как некое духовное откровение. Это было дивное чудо, и я благодарно упал на колени.

– Неужели они так сильно тронули тебя, мальчик? – раздался приветливый голос.

– Ах!

Вздрогнув от неожиданности, я очнулся от экстаза и опомнился, сидя на полу, чувствуя, что попал в глупое положение. Обернувшись, я увидел в нескольких шагах от себя низкорослого старичка простоватого вида. Мы смотрели друг на друга с любопытством. И тут, узнав его, я вскрикнул:

– Ну да! На площади у Санта Мария Новелла! Это же вы – говорили об индженьо! Учитель!

– Хотелось бы оказаться достойным такого почетного звания, – сухо ответил он. – Я тоже узнал тебя. Ты тот мальчик со сломанной палкой и ублюдской шпажкой…

– Мальчик, над которым смеется Бог, – кивнул я.

– Не принимай это так близко к сердцу, – сказал он. – Бог смеется над всеми нами.

Я пожал плечами, а он вместо ответа обратил свой взгляд на картины.

Я тихо произнес:

– Они из чудесной страны.

Старичок вздернул седую бровь.

– Из чудесной страны, говоришь? И что же это за страна?

– Страна, откуда приходит все прекрасное, – ответил я. – Вы говорили мне, что в нас есть целый мир, но чудесная страна не в нас, хотя в нее можно попасть, обратясь в глубь себя. Она вообще не от нашего мира, где столько всего безобразного!

– Если чудесная страна не внутри нас, то откуда же мы знаем о ней? – Старик махнул рукой в сторону фресок и, шаркая, подошел ближе. – Однако откуда такой маленький щенок успел узнать о безобразиях?

В памяти всплыли клиенты, которые отворяли дверь в мою комнату, стражники, от которых я бегал, когда еще был уличным бродяжкой. Вспомнились равнодушные лица людей, которые проходили мимо, когда я голодал и просил дать хоть грошик, хоть крошку хлеба, хоть что-нибудь. На своем горьком опыте я убедился, что в людях больше мерзости, чем красоты. Я не хотел говорить это старику, который воплощал собой ум и сообразительность. Но потом подумал, что он все-таки поймет.

– Безобразное мы носим в себе в придачу к человечности. Это – грех, который лежит на нас с тех пор, как мы были в раю. А прекрасная страна – это Божья милость, дарованная человеку.

Он провел рукой по подбородку и пристально посмотрел на меня.

– У меня был друг, который с тобой бы согласился. Он бы сказал, что в красоте выражается милость Божья, и мы способны видеть ее, когда праведны и чисты от грехов настолько, чтобы увидеть творения Бога как одно неразрывное целое.

– Я не чист и вижу много зла.

– Смею сказать, что мой дорогой друг Данте сам нынче проводит много времени в чистилище.

Старик улыбнулся, и улыбка озарила его лицо светом сердечной доброты, в ней светились любовь и сожаление об утраченном, она обнимала собою все и ничего не отвергала. Никогда я не видел такой улыбки и запомнил ее, тотчас решив, что когда-нибудь и сам буду улыбаться так же. Какой бы скверной ни была моя жизнь у Сильвано, но если существует на свете такая улыбка, то в один прекрасный день я могу сказать про нее – она моя. Мне казалось, я стал на шаг ближе к той далекой чудесной стране, которая, по словам старика, находится в нас самих, но которой – я это точно знал – не было во мне. Доказательством были Сильвано и его клиенты и моя роль в горькой судьбе Марко. Однако даже близость к тому чудесному миру была бесценна, и я поднялся на ноги, немного шире расправив плечи.

– Так он умер! А он был хорошим другом? – спросил я, вновь обратив свой взор на «Взятие Иоанна Евангелиста на небо».

– О да, мой друг! Это был выдающийся человек и поэт, каких больше нет. Я все еще тоскую по нему.

– И у меня были друзья, но в одном из них оказалось слишком много злой мерзости. Другой был очень добрым, великодушным человеком и сам пострадал от собственного великодушия.

– Такова наша земная жизнь. Она редко бывает справедлива. У каждого есть друзья, которые страдают или причиняют страдания нам, – задумчиво произнес старик.

– Я тоже причинял страдания друзьям, сам того не желая, – признался я и вздрогнул при воспоминании о Марко, который так хотел помочь мне, как самому себе, последовал моему плану и в итоге обрек себя на страшные муки. Я не видел его после представления, устроенного Сильвано, но Симонетта украдкой шепнула мне, что его вывели и выбросили на улицу кондотьеры. Я с ужасом догадывался, что он уже может быть мертв, потому что не смог бы прокормиться милостыней, да и куда он пойдет без ног?

Старик пожал плечами.

– Все мы кому-то причиняли боль. Находим друзей и теряем. К счастью, есть еще семья, и она-то никуда от тебя не денется.

– Не всегда так бывает, – возразил я, остановив свой взгляд на небесах, куда восходил святой Иоанн.

Я надеялся, что Марко уже там, среди святых, и Господь по милости своей вознаградил его за доброту, простив ему ремесло, которым он вынужденно занимался. Я продолжил:

– Но у вас, наверно, это так.

– Жена и шесть гадких отпрысков и еще более гадкие внуки, – вздохнул он. – Эта шумная орава – дорогая обуза. Предпочитаю проводить время с друзьями.

– Вот моя семья и мои друзья. – Я раскинул руки, словно мог обнять ими фрески. – Эти никуда от меня не денутся.

Он молча стоял рядом, и какое-то время мы просто созерцали фрески. Наконец он повернулся ко мне.

– Я шел покупать краски, парень, и меня уже ждут. А потом нужно в другой город работать.

– У меня тоже работа, – ответил я и почувствовал на устах мертвый вкус пепла.

Он кивнул.

– Я вернусь во Флоренцию через несколько месяцев. Мне хочется подарить тебе что-нибудь на память. Ты похож на одного из моих детей, и мысли у тебя совсем как у взрослого, словно ты старше своих лет… И коли уж мои картины будут твоей семьей…

– Так, значит, он – это вы?! Вы тот удивительный художник? Вы написали эти священные фрески? – Широко раскрыв рот, я резко обернулся.

– Они почти достойны такой восторженной похвалы, – сухо ответил он, качая поседелой головой.

Я бросился на колени.

– Мастер, я не знал! Иначе разговаривал бы с большим почтением!

– Вздор! Ты был более чем почтителен, глупый щенок, – сердито сказал Джотто ди Бондоне.

Схватив меня за локоть, он с неожиданной для пятнистых старческих рук силой поставил меня на ноги.

– Где мне тебя найти, когда я вернусь?

Только не в борделе, нет, это было бы невыносимо! Меньше всего на свете мне хотелось, чтобы этот удивительный человек, семьянин, с улыбкой, в которой проглядывала искра Божественной благодати, художник, написавший чудесные картины, узнал, кто я таков на самом деле. Я стану ему отвратителен.

Мотнув головой, я ответил:

– Я сам найду вас, мастер.

– Хорошо, смотри только не забудь, щенок! – сказал он и, дав шутливый подзатыльник, удалился.

Спустя какое-то время я, запинаясь на ходу, вышел из церкви, окрыленный радостью. Ноги сами понесли меня вдоль берега блистающей реки под мост, где я, бывало, часто ночевал. Я стоял у самой кромки воды, которая вдруг заголубела и, покрывшись причудливой рябью, заиграла бликами под лучами зимнего солнца. Иногда Арно выходил из берегов и смывал мосты, унося с собой кричащих людей. Но сегодня река была тиха и игрива, и с моста доносился переливчатый смех.

Вскоре я опомнился: меня окликнули.

– Бастардо! Бастардо! – звал слабенький голосок.

Я обернулся. Прислонившись к опоре моста, вытянув перед собой бесполезные ноги, там сидел Марко.

– Марко!

Я подбежал к нему, приник головой к его груди и стиснул Марко в объятиях. Затем отстранился, чтобы разглядеть его. Он не потерял своей красоты, но был бледен и грязен. Ссадины на лице гноились, и он сильно исхудал. Я торопливо заговорил:

– Ты голоден? Хочешь есть? Сейчас я что-нибудь раздобуду.

Он отрицательно мотнул головой.

– Теперь уже нет. Хотел первые несколько дней.

– Я принесу тебе хлеба и мяса!

Я вскочил на ноги, собираясь уже бежать за едой.

– Постой! Не уходи, поговори со мной, Лука, – попросил Марко, слабо махнув грязной рукой.

Я присел рядом.

– Так, значит, он все-таки позволил тебе выходить. Наш план удался.

– Только в одном! – воскликнул я.

У меня будто пережало горло, но я выдавил еще несколько слов:

– Прости меня, Марко! Я не знал, что это с тобой случится.

– Но я-то знал! – горько усмехнулся он. – Знал, и теперь не могу ходить. По крайней мере, мне больше не нужно работать! Уже неплохо.

– Как ты тут? Тебе трудно?

Он сделал глубокий прерывистый вдох, и длинные ресницы, встрепенувшись, снова опустились вниз, оттенив бледность впалых щек.

– Трудно. Очень трудно. Улицы Флоренции немилостивы к калекам.

– Я знаю. Но я буду приносить тебе поесть каждый раз, как буду выходить на прогулку, – пообещал я.

Марко открыл впалые глаза и улыбнулся уголком рта.

– Я знаю, ты бы это сделал, – пробормотал он и легко коснулся моей ладони, – приносил бы мне еду и одежду и разговаривал бы со мной, как будто я еще кому-то нужен.

– Нужен! – пылко отозвался я. – Если ты бездомный, это не означает, что ты никому не нужен! Я буду рассказывать тебе обо всем, что происходит в городе, что нового у Сильвано. Я постараюсь сделать все, что можно, чтобы тебе было лучше.

– В тебе еще осталось что-то живое, поэтому ты так добр.

– Ты был добр ко мне, – тихо произнес я. – Ты был так великодушен, приносил мне сласти, давал советы!

– Ну разве же это доброта? Просто я поступал по-человечески. Когда я приносил тебе сласти и давал советы, то делал это не только ради тебя, но и ради себя самого. Послушай меня, Лука Бастардо! – серьезно продолжил он. – Мелочи, которые мы делаем друг для друга, помогают нам остаться людьми, помогают жить. Пока мы делаем что-то, пока мы не переходим в полное подчинение Сильвано и его клиентов, пока мы не превращаемся в жадных чудовищ, подобных им, у нас остается возможность выжить! Мы одерживаем над ними победу, пускай совсем крошечную, но она важнее всего на свете!

Я понимающе кивнул. Мне вспомнилось, как мы спускались в подвал Сильвано и маленькая белокурая девочка сжимала мою руку. Я был счастлив, что хоть немного мог ее утешить. Я тогда почувствовал себя нужным человеком, а не просто бездушной куклой, существующей для забавы клиентов. Тот момент, когда я по собственной воле помог этой белокурой девочке, придал мне силы пережить тысячи жутких минут.

Я тихо проговорил:

– Мы не сдадимся и не станем такими же пустоглазыми, как они.

– Браво, Лука, совершенно верно! Вот видишь, ты можешь продолжить мое дело. Приноси другим детям сласти, давай им советы. Отдавай все, что можешь. Не скупись, делись всем, всем, что нужно! Отдавай все! Только так ты спасешься! – кричал Марко.

Он задохнулся и умолк. А когда отдышался, добавил:

– И ничего не жалей, Лука. Когда есть возможность, отдавай все, что нужно, неважно, как трудно тебе будет самому. Потому что ты отдаешь другим то, что им нужно. Не ты выбираешь, а они.

– Я понял, – бодро закивал я. – А тебе сейчас нужна еда, и я достану ее для тебя!

– Мне от тебя нужна не еда, Бастардо, – улыбнулся Марко, но его черные глаза все так же серьезно впивались в меня.

– Воды? Вина? – спрашивал я. – Говори же!

– Свободы, – выдохнул он всего одно слово и подтянулся на костлявых руках. – Освободи меня, выпусти в реку!

– Чтобы я… – Я в ужасе отшатнулся, поняв, о чем он просит. – Нет, Марко, я не могу… Не проси у меня этого. Прошу тебя, не надо!

– Ты мой должник, Лука Бастардо, – тоном, не терпящим возражений, произнес он. – Ты первый заронил мне в душу мысль о побеге, и я следовал твоему плану, а он поймал меня. Ты не виноват в том, что он со мной сделал, но ты подтолкнул меня сделать первый шаг. Не отрицай. А теперь тебе придется исправить свою ошибку и помочь мне спастись.

– Я знаю, что виноват, но это не выход! Ты ведь живой человек!

– Какой там живой! Разве это жизнь? – Его прекрасное лицо исказилось от дикого негодования, и каждое слово ударяло по мне, как тяжелый шелковый мешок. – Моя нынешняя тюрьма еще хуже роскошного заведения Сильвано. Я на дне преисподней. Живу на улице, отданный на милость таких же нищих. Они плюют в меня, потому что знают, кем я был прежде. Третьего дня ночью шел проливной дождь, мне понадобилось несколько часов, чтобы доползти до этого укрытия, и я устал как собака и с тех пор валяюсь в луже собственной мочи.

– Нет, Марко… – Я чуть не плакал.

– Окажи мне эту милость, – просил он как о решенном деле. – Мне больше ничего не нужно. Я бы сам это сделал, но силы оставили меня еще два дня назад. На таком холоде они и не вернутся. Подтащи меня к краю и столкни в реку. Если я всплыву, топи меня.

– Я не могу! – закричал я. – Это ужасно!

Марко свирепо глядел на меня, впившись горящим взглядом в мои глаза.

– Можешь. Я тебя знаю, Лука Бастардо. Ты из тех, кто сделает все, что придется! Ты не отшатнешься от пропасти. Иначе ты бы не выжил на улице так долго. Поэтому ты не погиб в первую же неделю у Сильвано. Многие из нас погибают, ты же знаешь! А ты – нет. Я чувствую, ты единственный из всех выберешься от Сильвано живым! И не покалеченным. Я вижу это по твоим глазам. В тебе есть что-то, какое-то особое свойство, которое дает тебе силу выстоять!

– В нас есть разные свойства, целые страны, – ответил я, – чудесные страны, куда можно отправиться…

– Мне осталось только одно место!

– Ты просишь меня убить тебя, – прошептал я.

– Я прошу тебя спасти меня! Ты должен сделать это, чтобы спастись самому, – ответил он горько и торжествующе.

Я не горжусь этим, но я выполнил его просьбу. Это оказалось совсем несложно. Марко весил не больше воробушка. Мне, сильному и сытому, не стоило никакого труда оттащить его к краю воды. Дела на пять минут.

– Иди с Богом, – сказал я ему.

– Для таких, как мы, Бога нет, – ответил он, сверкнув глазами. – Ну же!

И я столкнул его в блестящую рябь реки. Жизнь обладает собственной волей, и ее не так-то легко преодолеть. Марко барахтался и бил руками, хватая ртом воздух и выныривая на поверхность. Я сильно надавил на его затылок и держал, пока бултыхания не прекратились и руки Марко не обмякли. Потом я выпустил голову и еще долго смотрел, как течение Арно уносит мертвое тело. Может быть, меня ждет такой же конец и я тоже буду утопленником, выброшенным на берег речной волной. Возможно, это случится скоро: прихоти Сильвано непредсказуемы. Всем сердцем желал я, чтобы рядом оказался кто-нибудь, для кого я буду что-то значить, чтобы не умереть в презренном одиночестве, в каком прошла моя жизнь. Быть может, какой-то друг сделает для меня то же, что я сделал для Марко, и предаст мое бренное тело на волю реки. Я не знал тогда, что жизнь с ее причудами уготовила мне другую судьбу, что минует сто семьдесят лет и смерть моя придет не от воды, а от пламени.