Текст книги "Искушение"

Глава 30. Ужин кровопускательницы

У меня такое чувство, будто до следующей нашей остановки проходит всего несколько минут, но, посмотрев на мобильник, я вижу, что прошел еще час. Значит, если мы переносились с той же скоростью, что и прежде, то сейчас от нас до Кэтмира примерно пятьсот миль.

– Это здесь, – говорит Джексон, но это я уже поняла – по его сжавшимся губам, по напрягшимся плечам.

Я озираюсь, ища глазами вход в ледяную пещеру, где мы должны встретиться с Кровопускательницей, но везде вижу одну только гору. Гору и снег. Впрочем, я не знаток ледяных пещер.

– Мне надо знать что-то еще? – спрашиваю я, когда он берет меня за руку и ведет к подножию горы.

– По правде говоря, тебе столько всего надо узнать, что я даже не знаю, с чего начать.

Поначалу я смеюсь, поскольку думаю, что он шутит, но, быстро взглянув на его лицо, понимаю, что это не так. И напрягаюсь.

– Может, ты выдашь мне сокращенную версию? – предлагаю я, когда мы вдруг останавливаемся опять, на сей раз перед двумя гигантскими кучами снега.

– Не знаю, какой от этого будет толк, но попробую. – Он качает головой и рукой в перчатке трет бедро таким нервным жестом, какого я не видела у него никогда; повисшее между нами молчание длится, длится и длится. Мне уже кажется, что он передумал и так ничего мне и не скажет, но тут Джексон шепчет, еле слышно произнося слова:

– Не подходи к ней слишком близко. Не пытайся пожать ей руку, когда будешь знакомиться с ней. Не…

Он осекается, и на сей раз проводит ладонью уже не по своему бедру, а по лицу и, когда говорит опять, его слова сливаются с волчьим воем, но я все же слышу их:

– Из этого ничего не выйдет.

– Ты не можешь этого знать, – отвечаю я.

Он вскидывает голову и устремляет на меня такой взгляд, какого я не замечала у него прежде. В его темных обсидиановых глазах пляшут серебряные огоньки и отражаются отчаяние и множество других чувств, понять и истолковать которые я не могу.

– Ты же понимаешь, что она вампир, верно?

– Конечно. – Я никак не пойму, к чему он клонит, но в библиотеке они все говорили достаточно ясно.

– Если она какое-то время не ела, – говорит Джексон, кривя рот в гримасе, которой я не могу не заметить, – то у нее, вероятно, будет там источник пищи.

– Источник пищи? – повторяю я. – Ты хочешь сказать, человек?

– Да. – Он с усилием сглатывает. – Я хочу, чтобы ты знала – я не делаю того, что делает она. Я не питаюсь людьми, как она. Я не…

– Понятно, – говорю я, поняв, что по поводу моего мнения о его воспитании и женщине, которая его воспитала, он тревожится не меньше, чем о моей безопасности и том факте, что где-то внутри меня сейчас ошивается его брат.

Это ошеломительное открытие, ведь прежде этот парень всегда был воплощением уверенности в себе, что одновременно и согревает мою душу и вызывает нервозность.

Джексон кивает.

– Иногда она заманивает к себе туристов. Иногда другие сверхъестественные существа приносят ей «подарки» за ее помощь. – Он смотрит мне в глаза. – Но не я.

– Что бы там ни происходило, все будет нормально, я все пойму, – говорю, обвив руками его талию и уткнувшись подбородком ему в грудь. – Я тебе обещаю.

– Нормально – это слишком сильно сказано, – говорит он. – Но ей десятки тысяч лет, так что какая она есть, такая и есть. – Он обнимает меня, затем отступает назад. – Когда мы придем к ней, тебе надо будет по большей части молчать, говорить буду я. Если она задаст тебе вопрос, ты, конечно, отвечай, но она не любит чужаков. Да, вот еще что – не дотрагивайся до нее и не давай ей дотрагиваться до тебя.

Странные предостережения.

– А зачем мне вообще ее трогать?

– Просто держись от нее на расстоянии. Она не очень-то любит людей.

– Да ну? Ни за что бы не догадалась, учитывая тот факт, что она живет в ледяной пещере в одном из самых отдаленных районов Аляски.

– Вообще-то многие живут там, где живут, по множеству разных причин. И это не всегда их собственный выбор.

Я начинаю спрашивать, что он имеет в виду, но, судя по всему, он не желает отвечать на этот вопрос. И я не настаиваю. А просто киваю и осведомляюсь:

– Есть что-нибудь еще, что мне надо знать?

– Ничего такого, что можно было бы объяснить за пару минут. К тому же становится холоднее. Надо зайти в пещеру до того, как ты совсем закоченеешь.

Мне холодно, я едва ли не стучу зубами, несмотря на многочисленные слои одежки, так что я не спорю. А просто отступаю и жду, чтобы Джексон пошел вперед.

И, хотя я, как мне кажется, готова ко всему, должна признать, что удивляюсь, когда Джексон взмахивает рукой и груды снега поднимаются на несколько футов от земли. В подножии горы открывается небольшое отверстие – вход в пещеру.

Джексон опускает снег за нашими спинами, затем делает руками в воздухе какие-то сложные фигуры. Я пытаюсь за ним наблюдать, но он двигает руками так быстро, что за ними невозможно уследить. Я начинаю спрашивать, но он так сосредоточен, что, в конце концов, решаю просто дать ему закончить.

– Надо было снять защитные заклятия, – говорит он, взяв меня за руку и войдя в пещеру.

– Они здесь, чтобы не дать людям случайно забрести внутрь? – спрашиваю я.

Он качает головой.

– Чтобы мой отец не смог войти.

Джексон сжимает зубы, и я чувствую, что он не хочет, чтобы я задавала ему вопросы. И я прекращаю их задавать.

К тому же мне приходится целиком сосредоточиться на том, чтобы не поскользнуться и не заскользить вниз по самой крутой и узкой ледяной тропе, которую я когда-либо видела. Пока мы спускаемся, Джексон крепко держит меня за руку и несколько раз не дает мне упасть.

В левой руке у него телефон с включенным фонариком, чтобы освещать наш путь и чтобы я видела, куда лучше ступать. Только ставя ногу в одно из таких менее скользких мест, я и могу рассмотреть пещеру, по которой мы идем… и она великолепна. Везде виднеются красивые образования из скальных пород и льда.

Мы доходим до развилки и продолжаем идти по правому ответвлению пути.

В конце спуска нас ждет еще одна развилка, и на сей раз Джексон берет влево. Мы преодолеваем еще несколько защитных заклятий, затем пол под нашими ногами вдруг становится горизонтальным, без уклона. Мы находимся в огромном зале, в котором горят столько свечей, что мне приходится несколько раз моргнуть, чтобы глаза привыкли к свету.

– Что это? – шепчу я, потому что в таком месте невольно хочется перейти на шепот. Зал огромный, с высоченным потолком, и везде сверкают пласты скальных пород и льда – это самое потрясающее чудо природы, которое когда-либо видели мои глаза.

Это похоже на сон… до тех пор, пока я не замечаю в одном из углов вделанные в потолок цепи с кандалами – прямо над парой заляпанных кровью ведер. Сейчас кандалы пусты, но оттого, что я вижу их, благоговейный трепет, вызванный красотой этого зала, сразу же проходит.

Джексон замечает, на что я смотрю – мне сразу становится понятно, что здесь подвешивают людей, чтобы из них вытекла кровь, – и встает передо мной, чтобы загородить от меня кандалы и ведра. Я не спорю, поскольку мне ясно, что эта картина еще долго будет являться мне в кошмарных снах, так что мне совсем необязательно снова видеть ее наяву.

Похоже, Джексон считает так же, потому что он быстро тянет меня за собой к самой большой арке, хотя пол здесь тоже скользок и бугрист.

– Готова? – спрашивает он, когда мы добираемся до арки.

Я киваю, а что мне остается делать? И, чувствуя руку Джексона, крепко обхватывающую мои плечи, вхожу в ледяную арку, чтобы встретиться с Кровопускательницей.

Глава 31. Добро пожаловать в ледниковый период

Не знаю, что именно я ожидаю увидеть по ту сторону ледяной арки, но определенно не то, что предстает моим глазам.

А предстает им роскошная гостиная с потолком и стенами, украшенными такими же сверкающими пластами скальных пород и льда… а также очень большая, защищенная стеклом картина, написанная в стиле импрессионизма, на которой изображен луг с маками и на которой полно оттенков красного, синего, зеленого и золотистого цветов.

При виде картины я столбенею точно так же, как остолбенела, увидев в комнатах Джексона рисунок Климта. Картина прекрасна, и чем ближе к ней я подхожу, тем меньше у меня остается сомнений, что это оригинал, принадлежащий кисти Моне.

Впрочем, если вы живете не одну тысячу лет, вам, надо полагать, нетрудно раздобыть произведения всемирно известных мастеров – и вполне возможно, что вы купили их еще до того, как к этим мастерам пришла слава.

Остальная часть комнаты напоминает гостиную – но не обыкновенную, а такую, которая повергает в шок. В одной из боковых стен красуется вырубленный в скале гигантский камин, другие стены уставлены шкафами, полными книг в переплетах из разноцветной потрескавшейся кожи, а пол устлан громадным ковром с рисунком, похожим на взорвавшийся букет цветов.

Посреди комнаты спинками к огню стоят два больших каминных кресла с подлокотниками, обитые материей того же оттенка красного, что и маки на картине. Напротив, отделенный от них длинным прямоугольным журнальным столиком из стекла, стоит удобный диван цвета соломы.

А на диване, поджав под себя ноги, сидит прелестного вида старушка, одетая в синее платье в восточном стиле. У нее короткие седые кудри, смуглая кожа, очки в цветной оправе, и она читает книгу.

Положив книгу на столик, она поднимает взгляд и смотрит на нас с мягкой улыбкой.

– За четыре месяца четыре визита, – говорит она. – Осторожнее, Джексон, ты меня разбалуешь.

Голос у нее под стать виду – приятный, спокойный, с правильным выговором, – и у меня возникает такое чувство, будто меня разыграли. И это самый опасный вампир на земле? Та, кого Джексон называет Кровопускательницей? Выглядит она так, словно ей привычнее вязать и играть со своими внучатами, чем подвешивать людей вниз головами, чтобы выпустить из них всю кровь.

Но Джексон приближается к ней, смиренно опустив голову, – такого я не замечала за ним никогда, – так что это наверняка она, несмотря на пушистые тапочки и безобидный вид.

– Ты не из тех, кого можно разбаловать, – отвечает он, когда мы останавливаемся прямо перед ней. Вернее, там останавливается Джексон, а я остаюсь в нескольких футах позади, причем он становится между мною и ею. – Мне нравится твоя новая цветовая гамма.

– Давно было пора ее поменять. Ведь весна как-никак – это время обновления. – Она улыбается невеселой улыбкой. – Если только ты не старая вампирша вроде меня.

– Древность – это не то же самое, что старость, – возражает Джексон, и по его тону понятно, что он говорит всерьез. И что он здорово восхищается ею, несмотря на то, что не вполне ей доверяет.

– Ты всегда такой очаровашка. – Она встает и впервые смотрит мне в глаза. – Но полагаю, ты уже это знаешь.

Я киваю, хорошо помня предостережение Джексона о том, что разговор с ней должен будет вести он сам. Потому что, хотя Кровопускательница и похожа на милейшую бабулю, взор ее зеленых глаз проницателен и жаден, когда она оглядывает меня с головы до ног. К тому же в свете пламени я вижу блеск ее клыков, касающихся нижней губы, и начинаю чувствовать себя как муха, явившаяся в гости к пауку.

– Ты привел с собой свою суженую, – говорит она ему с лукавством, красноречиво говорящим о чем-то таком, что мне невдомек.

– Да, – отвечает он.

– Что ж, тогда дай мне на нее посмотреть. – Она идет вперед и, прижав ладонь к бицепсу Джексона, пытается заставить его отойти.

Но он не двигается с места, что вызывает у Кровопускательницы смех, – веселый, звучный, отдающийся от потолка и стен.

– Молодец, – говорит она. – Как всегда. Но уверяю тебя, на сей раз нет нужды остерегаться.

Она опять нажимает на его бицепс, явно желая, чтобы он отошел, но он опять не сдвигается ни на дюйм. Веселость в ее ярко-зеленых глазах сменяется досадой, и она устремляет на него взгляд, который вызывает у меня некоторую оторопь. Уверенная, что она чует запах моего страха, я подавляю его и смотрю ей в глаза.

Я вижу, что ей это нравится, и замечаю, что ее раздражает нежелание Джексона подчиниться ее воле. Решив взять дело в свои руки, я выхожу вперед и улыбаюсь ей.

– Я Грейс, – представляюсь я, и, хотя вежливость требует, чтобы я протянула ей руку, мне слишком памятно предостережение Джексона. – Очень рада познакомиться с вами.

Она приветливо улыбается мне, но тоже не пытается дотронуться до меня – даже до того, как Джексон хмыкает, показывая свое недовольство.

– А мне очень приятно познакомиться с тобой. Я рада, что все… закончилось для тебя хорошо.

Удивленная ее словами, я перевожу взгляд на Джексона. Он по-прежнему не сводит глаз с женщины, вырастившей его, но отвечает на мой немой вопрос.

– Она знает, что ты горгулья. Я дважды приходил к ней, когда ты была заключена в камне.

– Он испробовал все, пытаясь освободить тебя. Но, увы, я не знаток горгулий. – У нее делается отрешенный взгляд, и она продолжает: – Когда-то я надеялась это изменить, но этому не суждено было случиться.

Хотя я и так уже знаю, что Джексон прилагал все силы, пытаясь помочь мне после того, как я превратилась в горгулью, мне все же приятно услышать это еще раз – особенно от женщины, которую он явно уважает.

– Спасибо, что пытались мне помочь, – говорю я. – Я очень вам благодарна.

– Пытаться вызволить тебя было бы бесполезно, – отвечает она. – К большой досаде твоего суженого. Но, если бы это было в моих силах, я бы тебе помогла. Собственно говоря, я предложила ему доставить тебя сюда. Я рада, что он наконец последовал моему совету.

Она делает несколько шагов назад и, показав на два красных кресла, опять устраивается на диване.

– Я всегда планировал привести сюда Грейс и познакомить ее с тобой, – говорит Джексон.

Ее взгляд становится немного мягче, и я впервые вижу на ее лице неподдельную симпатию, когда она глядит на Джексона. Я чуть-чуть расслабляюсь – нет, я не начинаю думать, что она не причинит мне вреда, просто мне становится ясно, что она не сделает ничего такого, что огорчило бы Джексона.

– Я знаю. – Она подается вперед и похлопывает его по руке. Выражение лица Джексона тоже смягчается, и он слегка расслабляется, глядя на эту женщину, которую он явно любит, но которой так же явно не доверяет.

Их отношения кажутся мне такими странными, что я не могу не испытывать сочувствия к ним обоим, одновременно гадая, как так вышло. Пока мои родители были живы, я безоговорочно им доверяла – мне никогда не приходило в голову им не доверять.

И хотя после их смерти я кое-что узнала о них – что мой отец был ведьмаком и что они, возможно, всегда знали, что я горгулья, – я по-прежнему уверена, что даже если они и лгали мне, они бы ни за что не причинили мне вреда.

А мать Джексона сделала так, что на его лице появился шрам. Его брат пытался убить его. Что же до этой женщины, которая определенно оказала огромное влияние на его жизнь и определенно любит его, то она внушает ему такие опасения, что он напряжен, как натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть.

Воцаряется неловкое молчание, затем Джексон наконец прерывает его:

– Мне жаль, что приходится делать это в первый же день вашего знакомства с Грейс, но нам нужна твоя помощь.

– Я знаю. – Она смотрит на него, на меня и опять на него. – И сделаю все, что смогу. Но у этой проблемы нет легких решений. И очень, очень возможно, что все пойдет не так.

Глава 32. Что для одного реальность, для другого взрыв мозга

Это звучит… ужасно.

Я испуганно поворачиваюсь к Джексону, но он только ободряюще смотрит на меня и гладит большим пальцем тыльную сторону моей ладони, затем опять переводит взгляд на Кровопускательницу.

Он очень четко излагает все события, произошедшие после моего возвращения, и во время его рассказа глаза Кровопускательницы стекленеют всего один раз. Затем она обращает взор на меня и приглашает меня прогуляться.

Я перевожу взгляд на Джексона – не столько для того, чтобы получить добро, сколько для того, чтобы он заверил меня, что она не заведет меня в какую-нибудь глубокую пещеру, чтобы выпустить всю кровь. Он чуть заметно кивает, и, хотя делает он это неохотно, кивок есть кивок.

Это отнюдь не вселяет в меня уверенность в безопасности, но выбора у меня нет.

Кровопускательница улыбается, когда я встаю с кресла, и манит меня к себе унизанной кольцами рукой.

– Не беспокойся, Грейс, – мы не пойдем далеко. Мне лучше всего думается, когда я хожу.

Древняя вампирша проводит меня через еще одну арку в другую комнату, которая не освещена. Но едва мы входим в нее, все вокруг оживает. Сияет солнце, под моими сапогами сверкает песок, а в отдалении синеют и ревут волны океана.

– Как… – Я останавливаюсь как вкопанная и смотрю на знакомую синеву Тихого океана. И это не абы какое место, а мой любимый район Ла-Хойя. Я узнаю этот сравнительно небольшой пляж с озерцами, оставшимися после прилива – здесь океан накатывает на песок и камни в ритме, который мне так же знаком, как мое собственное дыхание.

– Как вы это сделали? – спрашиваю я, смаргивая слезы, вызванные внезапно охватившей меня тоской по дому. Кровопускательница преподнесла мне бесценный дар, и я не стану тратить время на слезы. – Как вы узнали?

– Я много чего знаю, Грейс, и много чего могу сделать. – Она едва заметно пожимает плечами. – Пойдем. Прогуляемся у воды.

– Хорошо, – соглашаюсь я, хотя и знаю, что эта вода ненастоящая. Хотя и понимаю, что все это иллюзия. Мне достаточно и того, что это кажется реальным.

Мы не разговариваем, пока идем по пляжу к медленно катящимся волнам.

– Если ты хочешь вернуть себе свой разум и свое тело, моя дорогая… – Она останавливается, глядит на безбрежный океан так долго, что, кажется, проходит целая вечность, затем наконец поворачивается ко мне. Ее зеленые глаза сейчас кажутся особенно яркими. – Это потребует от тебя жертв. И, возможно, больших, чем те, которые ты готова принести.

Я сглатываю.

– Что именно вы имеете в виду?

Но она только похлопывает меня по руке и говорит:

– Это ты узнаешь не сегодня. А пока что воспользуйся моментом и потрогай воду.

Я опускаю взгляд и вижу, что мы стоим рядом с океаном – если я сдвинусь на несколько дюймов вбок, он лизнет мои сапоги.

– Но она же ненастоящая, – говорю я. – Здесь ничего нет.

– Все в глазах смотрящего, – отвечает она. – Потрогай воду.

– Как вы это делаете? – потрясенно выговариваю я, пропуская воду между пальцами. Прикосновение влаги пронимает меня до самого нутра, хотя я этому и сопротивляюсь. Но ничего не могу с собой поделать, ведь оно напоминает мне обо всех тех временах, когда я приезжала на этот пляж с моими родителями или Хезер.

– Хорошая иллюзия охватывает все, – говорит она. – А великая иллюзия такова, что становится невозможно различить, где заканчивается реальность и начинается обман чувств.

Она машет рукой, и вот мы уже стоим посреди пустыни, простирающейся там, где только что был океан. Я подавляю свой инстинктивный протест, желание попросить ее вернуть океан. Вернуть мои родные места. И вместо этого погружаю руку в песок.

Как я и ожидала, у меня в руке оказывается горсть этого песка, и когда я выпускаю его из кулака, к моим мокрым пальцам прилипают песчинки, и мне приходится стереть их, потерев ладонь о лыжные штаны.

– Я не понимаю, что здесь происходит.

– Это потому, что ты не веришь тому, что видишь, – резко бросает она.

– Но я не могу в это поверить. Все это ненастоящее, это нереально.

– Это настолько реально, насколько ты сама того хочешь, Грейс. – Она опять машет рукой, и вмиг начинается сильная песчаная буря. Потоки песчинок хлещут меня по лицу, заполняют мой нос, проникают в рот, пока мне не становится трудно дышать.

– Хватит, – выдавливаю я из себя между приступами кашля.

– Хватит? – вопрошает Кровопускательница, и голос ее так же холоден, как эта аляскинская глушь, в которой она живет. – Ты поняла то, что я пытаюсь тебе сказать?

Нет, не поняла. Вообще не поняла. Но я боюсь, что, если я так скажу, она похоронит меня под тонной песка, и потому просто киваю. В то же время я пытаюсь сосредоточиться – не только на том, что она говорит, а на глубинном смысле того, что она хочет дать мне понять.

Ее зеленые глаза прикованы к моим, они призывают меня заглянуть глубже и осознать, что в некоторые вещи надо поверить, чтобы их понять, а не наоборот.

Это прыжок в неизвестность, и я совсем не уверена, что смогу его совершить после всего того, что уже произошло. Но какой у меня выбор? Я либо поверю, либо буду сметена – не только этой песчаной бурей, но и злой, неукротимой волей Хадсона.

Я сглатываю, понимая, что альтернативы у меня нет. А потому я закрываю глаза, немного расслабляюсь и позволяю ее словам проникнуть в мой мозг, осесть в костях, стать моей реальностью.

Как только это происходит, иллюзия превращается в нечто иное, такое, что у меня возникает чувство, будто я вернулась домой. И внезапно в моей голове звучит голос – не тот, к которому я привыкла и который предупреждает меня о том, что впереди неприятности. Нет, этот голос тих и полон сарказма. И он мне знаком – очень, очень знаком.

– Не прошло и года.

– О черт. – У меня обрывается сердце. – Вы его слышали? – спрашиваю я Кровопускательницу. – Скажите мне, что слышали.

– Ничего страшного, Грейс, – отвечает она. Возможно, она говорит что-то еще, но я не слышу, потому что мир вокруг меня вдруг погружается в непроглядную черноту.