Текст книги "Битвы Третьего рейха. Воспоминания высших чинов генералитета нацистской Германии"

Часть вторая
Прелиминарии войны

Глава 8
Приход к власти Гитлера

История прихода к власти Гитлера излагалась неоднократно и с разных точек зрения. Но еще никто не освещал взгляд на это событие генералитета рейхсвера. Его руководителей обвиняли в содействии его возвышению, обычно не предъявляя никаких доказательств в поддержку этого серьезного обвинения.

Приходится признать, что с приходом Гитлера к власти офицеры рейхсвера получили больше простора для применения своих профессиональных навыков. Более того, Бломберг и другие генералы признавали, что первоначально приветствовали новый режим, освободивший Германию и ее армию от ограничений, наложенных Версальским договором. Это было вполне естественное отношение со стороны профессиональных военных, хотя многие из них впоследствии об этом пожалели.

Другие офицеры, более предусмотрительные, с самого начала испытывали дурные предчувствия, поскольку имелись основания предполагать, что любитель, возглавивший СА, после прихода к власти не станет терпеть привилегированное положение командования традиционно консервативного рейхсвера.

Тот факт, что значительное число офицеров приветствовали возвышение Гитлера, не является свидетельством их практического содействия этому процессу. Еще меньше он говорит о том, что армия в целом явилась инструментом, который он использовал для прихода к власти. Военным главой армии в то время был генерал фон Хаммерштейн.

Вскоре после прихода к власти Гитлера Хаммерштейн был отстранен от командования. Затем во время кровавых событий 30 июня 1934 года (разгром штурмовиков) Шлейхер и Бредов были убиты. Такое отношение является очевидным свидетельством в поддержку противоположной точки зрения – они пытались предотвратить приход к власти нацистов.

Генерал Рёрихт, один из помощников Шлейхера, подробно рассказывал мне об этой критической фазе, так же как о последующем развитии конфликта между генералами и Гитлером. Он развивался вопреки внешнему впечатлению и заслуживает рассмотрения согласно свидетельству одного из немногих оставшихся в живых непосредственных участников событий.

Вначале Рёрихт коротко описывает, что представляли собой Шлейхер и Хаммерштейн. Вот каким он видел Шлейхера: «Он был не столько военным, сколько экспертом во внутренней политике, хотя и не принадлежал ни к одной партии. Он симпатизировал профсоюзам и был в них чрезвычайно популярным. Консерваторы относились к этому человеку весьма настороженно из-за проявляемой им склонности к проведению социальных реформ. Он был чем угодно, только не «юнкером». Очень опытный и проницательный политический тактик, он не обладал чертами, необходимыми для государственного деятеля того периода». Говоря о Хаммерштейне, Рёрихт подчеркивал: «Он был очень умным, пожалуй, даже талантливым, уравновешенным человеком, но ленивым солдатом. Он не принимал идей национал-социализма и придерживался политического курса Шлейхера».

Далее Рёрихт повествует следующее.

В борьбе с нацистской партией правительство Папена – Шлейхера в октябре 1932 года распустило рейхстаг и ушло в отставку. В результате выборов появился парламент, не имеющий определенной политической платформы. Ни сторонники Папена, ни оппозиция не получили явного большинства, и парламент разделился на два крыла – правое и левое. Первоначально президент намеревался вновь поручить формирование правительства Папену. Однако революционная оппозиция была настроена чрезвычайно решительно. Во время забастовки берлинских транспортных рабочих в ноябре 1932 года к национал-социалистам присоединились коммунисты.

В сложившейся напряженной обстановке 20 ноября в Ministeramt министерства рейхсвера совместно с министерством внутренних дел было проведено совещание и занятие на карте, чтобы выяснить вопрос, достаточно ли будет вооруженных сил государства, чтобы подавить революционные выступления экстремистов (как правых, так и левых). Такая ситуация представлялась весьма вероятной, если новое правительство Папена будет опираться исключительно на правое крыло (Deutsch-Nationale), включая «Стальной шлем».

На совещании было решено, что всеобщая забастовка транспортных рабочих парализует государство и вооруженные силы. Дело в том, что рейхсвер был моторизован лишь в очень незначительной степени, а его подразделения, предназначенные для производства неотложных технических работ (Technische Nothilfe), находились в неудовлетворительном состоянии. По мнению Шлейхера, следовало всячески избегать ситуаций, при которых солдаты будут вынуждены стрелять в своих соотечественников. Ни при каких условиях он не желал пускать в ход оружие.

Как раз в это время вопреки собственной воле Шлейхеру пришлось занять место канцлера, хотя это назначение предполагалось временным. Принимая во внимание, что он, в отличие от Папена, не являлся представителем реакционно-консервативных кругов, а был вполне нейтральным солдатом, его сочли меньшим злом и сторонники партии «Центр», и социал-демократы. Национал-социалисты также молча согласились, рассматривая это временное назначение как очередную ступеньку к своему собственному вступлению во власть. Поэтому назначение Шлейхера, последовавшее в конце ноября, несколько утихомирило страсти и дало столь необходимую всем передышку.

Шлейхер намеревался ослабить натиск национал-социалистов, расколов их фракцию в рейхстаге. Момент для этого казался подходящим, поскольку в партии царил разброд, вызванный неудачей на выборах и финансовыми трудностями. Начались переговоры со Штрассером и еще 80 членами парламента. В результате открытие рейхстага было задержано.

Перспективы представлялись весьма благоприятными, когда в начале декабря на переговорах по разоружению были достигнуты немалые успехи в сфере внешней политики.

Однако с самого начала Шлейхер встретился с яростной оппозицией консерваторов (Deutsch– Nationale), потому что его программа включала долговременные социальные реформы. Шлейхер угрожал вскрыть кумовство в использовании восточных фондов пособий (Osthilfe). Президент, в силу преклонного возраста, не был способен к трезвым суждениям и легко попал под влияние своих консервативных «друзей», вовсю обвинявших Шлейхера в «большевизме». Был даже пущен слух, что он намеревается развратить армию, преследуя собственные политические цели. В это же время Папен начал закулисные переговоры с Гитлером, надеясь с его помощью вернуть утраченную власть, однако в конечном итоге был обманут.

Кризис отношений с Гинденбургом отразился на попытке Шлейхера внести раскол в партию национал-социалистов, сорвав переговоры, начатые с неплохими перспективами.

Вскоре стала очевидной безнадежность положения Шлейхера, не имевшего ни поддержки президента, ни перспектив получения большинства в парламенте. 26 или 27 января командующий армией генерал фон Хаммерштейн предпринял еще одну попытку переубедить президента. Однако встретил полное непонимание. 29 января последовала отставка Шлейхера, а 30 января канцлером был назначен Гитлер.

В лице генерала Шлейхера был сброшен со своего поста единственный канцлер – представитель вермахта. 30 июня 1934 года Шлейхер был убит агентами нацистов при участии полковника фон Бредова, явно переоцененного в роли политика, и Штрассера.

С назначением Гитлера рейхсвер лишился своего положения решающего инструмента в руках правительства. 100 000 человек были разбиты на мелкие подразделения, разбросанные по всему рейху, а партия взяла контроль над всеми государственными структурами, транспортом и средствами связи, завладела общественным мнением. Армия утратила свою значимость.

Учитывая вышеизложенное, я осмелюсь предположить, что было бы исторически неправильно обвинять вермахт в оказании помощи рвущемуся к власти Гитлеру. Факты указывают на обратное.

В этой связи я бы хотел рассмотреть вопрос, имелась ли у рейхсвера возможность открытого противостояния.

Круги, в которые входили Шлейхер и Хаммерштейн, в критический период, а также после прихода к власти нацистов рассматривали возможность нанесения рейхсвером решающего удара, но отказались от этой идеи, сочтя ее безнадежной.

Тому были свои причины. Гитлер был канцлером, официально назначенным президентом, как лидер наиболее сильной партии, то есть в строгом соответствии с конституцией. Вначале дело обстояло именно так – совершенно легально. Coup d'etat под руководством Шлейхера и Хаммерштейна, не слишком популярных в войсках, стал бы не только выступлением против нового кабинета Гитлера– Папена – Гугенберга, но и против президента. Политический союз с коммунистами был невозможен, а с другими республиканскими партиями – не подготовлен. Войска, принесшие присягу президенту, не пошли бы на это. К тому же диспропорция сил была еще более неблагоприятной, чем в ноябре. Да и неблагоприятные следствия провала нельзя было недооценивать.

Рейхсвер находился в стороне от политических событий, быстро менявших облик Германии. Он оказался в изоляции, подчиняясь не Гитлеру, а Гинденбургу, который был уже очень стар. По приказу Гинденбурга Хаммерштейн был заменен Фричем.

В январе 1933 года министром рейхсвера (Reichskriegsminister) был назначен фон Бломберг. До этого он был представителем Германии на конференции по разоружению в Женеве и не контактировал с Гитлером. Он был отличным солдатом и хорошо образованным человеком, имел множество интересов в самых разнообразных областях. Однако он не обладал сильным характером и легко поддавался влиянию.

Фон Рейхенау стал главой Wehrmachtamt (ранее Ministeramt). Это был сильный и инициативный человек, причем в своих действиях чаще руководствовался интуицией, чем знаниями. Необыкновенно амбициозный, умный, образованный, увлекающийся поэзией, к тому же он очень заботился о здоровье и постоянно занимался спортом. Был хорошо знаком с Гитлером и привязан не столько к партии, сколько к фюреру.

Фон Фрич был выдающимся солдатом, однако все его идеи ограничивались исключительно военной сферой. Был джентльменом до кончиков ногтей и слыл очень религиозным человеком.

Задачей Бломберга и Рейхенау было обеспечение армии достойного положения в новом государстве, с реальностью которого им пришлось смириться, как со свершившимся фактом. Кроме того, они должны были восстановить нормальную жизнь общества, устранив революционные элементы партии.

Революционно настроенные отряды СА в то время владели сознанием масс и имели большое влияние в партии. С самого начала они противопоставляли себя армии. Отряды СА именовали себя армией нового государства, что раздражало военных. Гитлер, являясь, по сути, диктатором, был вынужден освободиться от бунтовщиков СА – своей преторианской гвардии, которая возвела его к власти. Он принял сторону армии и 30 июня 1934 года разгромил СА.

Рейхсвер счел это событие серьезным успехом, даже несмотря на убийство Шлейхера и некоторых других деятелей. Однако на деле это оказалась пиррова победа. С этого дня началось триумфальное шествие Waffen – SS, то есть появился враг, представляющий для армии значительно более серьезную опасность.

После смерти Гинденбурга Гитлер провозгласил себя главой государства, что делало его одновременно номинальным Верховным главнокомандующим вермахтом.

Перевооружение, имевшее целью вначале лишь достижение равенства с соседями Германии, привело к серьезным изменениям в армии. Каждый новый этап перевооружения ослаблял прочные основы до той поры единой профессиональной армии. 4000 профессиональных офицеров должны были стать ядром не только офицерского корпуса быстро расширяющейся армии, но и люфтваффе. К ним присоединялись офицеры, только что получившие звание, выходцы из самых разнообразных социальных слоев, представители всевозможных профессий. Они, в особенности самые молодые, привносили с собой новые политические идеи.

Незыблемые ранее черты офицерского корпуса начали быстро меняться, партия усиливала свое влияние в армии. И вскоре уже невозможно было рассчитывать на былое единодушие.

После повторного введения воинской повинности армия начала утрачивать свою функцию инструмента для борьбы. Еще больше ослабило ее создание люфтваффе, с самого начала строившегося на принципах национал-социализма. В состав люфтваффе вошли зенитные части (ПВО) – это решение лишило армию всех средств противовоздушной защиты. Готовность армии к сражениям продолжала уменьшаться.

Понимая все это, высшие офицеры армии снова вернулись к вопросу о выступлении против Гитлера. Как раз в это время после отставки Бломберга в январе и феврале 1938 года разразился скандал вокруг генерал-полковника фон Фрича. Гитлер возложил на себя еще и непосредственное командование вермахтом вместо Бломберга и поддержал Кейтеля (последователя Рейхенау), всегда бывшего не более чем сговорчивым клерком.

Ужасающая несправедливость, с которой обошлись с заслуженным генералом фон Фричем, привела высший генералитет вермахта в негодование – остальные генералы о происшедшем не знали. Обстановка в высших эшелонах военной власти накалилась. (Гражданские противники Гитлера ставили в вину генералам то, что они слишком часто «двигались к точке кипения», но так никогда ее и не достигли.) Одно время медленно закипающее варево в кастрюле теперь «помешивалось» тайной группой оппозиции (Гёрделер, Шахт). Но для решительных действий генералам не хватало единства – оно так и не было достигнуто после ухода Зекта. У них не было инструмента власти – войск, готовых идти в бой за высокую цель. У них не было политического лидера, готового возглавить движение. Поэтому восстание так и не произошло. Гитлер с самого начала при каждом удобном случае внедрял своих людей в ряды командования вермахта, чтобы ослабить их единство, так сказать, сломать хребет. Каждый командир старался держаться сам по себе, военная форма утратила изначальную важность, на единство действий армии больше нельзя было рассчитывать.

Глава 9
Рост вооружения

Пришедший к власти Гитлер изменил карту Европы быстрее, чем это в свое время сделал Наполеон, хотя и не так надолго. Но его победное шествие по Европе стало возможным благодаря росту вооружения и мастерства германской армии. Без этого его мечты никогда бы не воплотились в жизнь. Именно армия была решающим инструментом в его руках, а вовсе не люфтваффе и не внедренные всюду шпионы. Гитлер был достаточно предусмотрительным, чтобы поддерживать вооружение армии, и дорого заплатил за то, что поддерживал этот процесс недостаточно активно.

Мне удалось получить подробный рассказ о становлении танковых войск в Германии генерала фон Тома, одного из самых отличившихся танкистов Германии, и от самого Гудериана. Сильный, целеустремленный, упрямый, но приятный в общении человек, он был настоящим энтузиастом своего дела, жил в мире танков, имел вкус к сражению, но в бою вел себя как истинный джентльмен и уважал достойных противников. В старину он был бы вполне счастлив в роли странствующего рыцаря.

Появление танков стало для этого человека божьим даром, позволившим ему прожить жизнь закованного в кольчугу рыцаря.

Он описал, как шло становление танков в германской армии после того, как Гитлер освободил ее от ограничений, наложенных Версальским договором. «Было прекрасно наконец получить в 1934 году настоящие танки, и это после стольких лет возни с макетами! До этого наш практический опыт ограничивался полученным в российском учебном лагере, который мы посетили по договоренности с русским правительством. Он находился в районе Казани и был ориентирован на изучение технических проблем. Но в 1934 году мы, наконец, создали в Ордруфе свой первый танковый батальон. Это было мое любимое детище, ставшее «бабушкой» всех остальных. Вскоре он разросся и стал танковым полком, куда входили два батальона. Еще два располагались в Зоссене. Они снабжались медленно, постепенно, в соответствии с ритмом, установленным выпускающей танки промышленностью. Сначала на вооружение поступили танки Круппа «Марк I», имевшие воздушное охлаждение и всего два пулемета. Годом позже появились танки Майбаха «Марк II» с водяным охлаждением. В 1937–1938 годах появились танки «Марк III» и «Марк IV», которые уже стали значительно лучше. Росли и танковые войска. В 1936 году были сформированы две танковые бригады, по одной на каждую из созданных в то время дивизий. Немецкие офицеры-танкисты тщательно изучали новые идеи, касающиеся использования танков, которые появлялись в Великобритании, в особенности ваши (автора) и генерала Фуллера, следили за деятельностью первой британской танковой бригады». (Она была создана в 1931 году в качестве эксперимента. Командовал бригадой полковник Броуд. В 1934 году она обрела статус постоянной, а возглавил ее бригадир Хобарт.)

Я спросил, действительно ли немецкая тактика танковых сражений сформировалась, как считалось раньше, под влиянием известной книги генерала де Голля. Его ответ был отрицательным. «Нет, – сказал он, – когда эта книга увидела свет, мы не обратили на нее особого внимания, посчитав фантастикой. Она не являлась тактическим руководством и изобиловала отвлеченными рассуждениями. Да и вышла она позже, чем британские труды по танковой войне».

Генерал Тома говорил: «Возможно, вас это удивит, но развитие бронетанковых сил встречало сильное сопротивление высшего генералитета немецкой армии, впрочем, у вас дело обстояло примерно так же. Старые солдаты опасались их ускоренного развития, поскольку не понимали основ танковой войны, не были знакомы с новой техникой. В лучшем случае они проявляли к ним осторожный интерес. Если бы не их отношение к танкам, мы бы могли идти вперед значительно быстрее».

В 1936 году Тома был послан в Испанию, где шла Гражданская война. «Было очевидно, что в Испании грядут большие перемены. Я прибыл ночью, когда должен был начаться мятеж генерала Франко. Проследовав через Марсель и Лиссабон, я нашел его в Мериде, где мы собирались обсудить, как сможем ему помочь. В то время я командовал наземными войсками Германии, находящимися во время войны в Испании. Между прочим, их численность была многократно преувеличена прессой – единовременно там находилось не более 600 человек, включая авиацию и административный персонал. Наши люди использовались для обучения танкистов Франко и заодно получали боевой опыт.

В основном мы помогали Франко машинами, самолетами и танками. Вначале у него не было никакой техники, кроме нескольких устаревших машин. Первая партия немецких танков прибыла в сентябре, в октябре за ней последовала еще одна, более крупная. Это были танки Круппа «Марк I».

Русские танки появились даже быстрее – в конце июля. Они были более тяжелые, чем наши, вооруженные только пулеметами, и я предложил награду в 500 песет за каждую захваченную машину, поскольку хотел их использовать сам. Марокканцы захватили их немало. Моим противником на другой стороне был маршал Конев.

Тщательно распределив немецких специалистов, я смог организовать обучение большого количества испанских танковых экипажей. Выяснилось, что испанцы легко учатся, правда, так же легко и быстро все забывают. К 1938 году под моим командованием уже находилось четыре танковых батальона из трех рот каждый. В ротах было по 15 танков. В четырех ротах танки были русскими. Также у меня было 30 противотанковых рот, вооруженных 37-миллиметровыми противотанковыми пушками.

Генерал Франко стремился поместить танки среди пехоты – именно так видели их наилучшее применение генералы старой школы. Чтобы наносить сосредоточенные танковые удары, мне приходилось постоянно бороться с этой в корне неверной тенденцией. Своими успехами франкисты обязаны грамотному использованию танков.

Из Испании я вернулся в 1939 году после окончания войны. Первым делом я изложил на бумаге все свои впечатления, описал полученные уроки. После этого я получил под командование танковый полк в Австрии. Сначала мне предложили принять танковую бригаду, но я отказался, заявив, что предпочитаю получить более обширный опыт, командуя полком, поскольку долгое время не был в Германии и не знал текущей обстановки. Генерал фон Браухич согласился. Но уже в августе я был назначен командиром танковой бригады во 2-й танковой дивизии для участия в польской кампании.

Дивизия входила в состав армии генерала фон Листа и располагалась на южном фланге за Карпатами. Мне было приказано наступать на ущелье Яблунка, но я предложил альтернативный вариант – направить туда моторизованную бригаду, а моя танковая бригада в это время совершит переход во фланг через густые леса и горный хребет. Спустившись в долину, я вошел в деревню и обнаружил, что все люди ушли в церковь – деревня была пуста. Как же они удивились, увидев на улицах мои танки! Получилось, что после ночного перехода дальностью 50 миль я миновал рубеж вражеской обороны, не потеряв ни одного танка!

После польской кампании я получил назначение в Генеральный штаб в качестве командующего мобильными частями, в которые входили танковые силы, мотомеханизированные войска, кавалерия (одна дивизия) и мотоциклисты. В польской кампании участвовали шесть бронетанковых и четыре легкие дивизии. Каждая бронетанковая дивизия имела танковую бригаду из двух полков и еще два батальона. В начале кампании боевая мощь полка составляла около 125 танков. После операции, растянувшейся на несколько дней, как показывает опыт, общая численность танков уменьшается на одну четверть, куда входят уничтоженные и отправленные на ремонт танки. Так что боевую мощь следует рассчитывать исходя из новых цифр».

В понятие боевой мощи, по мнению Тома, включаются только танки, участвующие непосредственно в боевых действиях. Всего в полку, включая легкие танки, используемые в разведывательных целях, насчитывалось 160 танков.

«Легкие дивизии были созданы в порядке эксперимента, и их сила была неодинаковой. Как правило, в них входили два мотопехотных полка (из трех батальонов каждый) и один танковый батальон. В дополнение к этому они имели бронеавтомобильный разведывательный батальон и батальон мотоциклистов, а также артиллерийский полк – как в танковых дивизиях.

После польской кампании мы отказались от этого эксперимента, преобразовав легкие дивизии в бронетанковые. Для наступления 1940 года на западе было подготовлено 10 полностью укомплектованных танковых дивизий, а также танковый полк СС «Лейбштандарте», более мощный, чем обычный танковый полк. К тому времени доля средних танков в общем числе уже значительно возросла, но все еще было очень много легких танков, куда больше, чем хотелось бы».

Затем Тома сообщил мне удивительную вещь. Оказывается, для оккупации Франции немцы использовали только 2400 танков, а вовсе не 6000, как утверждали французы. Он отметил, что сознательно не принял в расчет легкие разведывательные танки, которые презрительно именовал «консервными банками». «Французские танки были лучше наших и не уступали в численности, но были слишком тихоходными. Францию мы победили благодаря внезапности и скорости».

Говоря о характеристиках разных типов танков, Тома отметил, что, если бы ему пришлось выбирать между «толстой кожей» и «способностью быстро бегать», он, без сомнения, предпочел бы последнее. Другими словами, тяжелой броне он предпочитал скорость. Весь его богатый опыт показывал, что из двух качеств скорость является более полезной, если, конечно, нельзя получить и то и другое. По его мнению, идеальный танковый полк должен состоять из ²/₃ относительно быстроходных больших танков и ¹/₃ очень быстроходных легких танков.

Размышляя о кампании 1940 года, Тома сказал: «Все танкисты хотели, чтобы во главе танковой армии, осуществившей прорыв в Арденнах, находился генерал Гудериан. Клейст значительно хуже понимал суть танковой войны – не так давно он был одним из самых ярых противников танков. Решение поставить скептика, пусть даже обращенного в нужную веру, во главе танковой армии было типичным для немецкой армии, впрочем, для вашей тоже. Гудериан считался несговорчивым подчиненным, и Гитлер, обладавший правом решающего голоса, одобрил назначение Клейста. Тем не менее Гудериан был призван, чтобы осуществить прорыв, что он и сделал, как на учениях в 1937 году. После этого он продолжил следование к Каналу. Он всегда полностью концентрировался на достижении и закреплении успеха, не обращая внимания на второстепенные детали. Его напористость стала решающей, поскольку именно она не оставила французам времени на подтягивание сил.

В армии часто говорили, что Гудериан слишком стремился нападать, забывая обо всем другом, словно увидевший красную тряпку бык[2]2
  Я часто замечал, что, когда немецкий генерал хотел выразить свое негативное отношение к слишком энергичному командиру, не отвечавшему его стандартам методичной организации операций, больше напоминающей передвижение фигур на шахматной доске, он обычно именовал такого человека «быком». По-моему, этот термин больше применим к тому, кто упрямо бьется головой в хорошо укрепленные позиции, чем к тому, кто сокрушает сопротивление благодаря напористости и скорости.


[Закрыть]. Я не могу согласиться с этим мнением. Мне довелось служить с ним в 1942 году под Сталинградом, где сопротивление было чрезвычайно упорным, и я имел возможность убедиться, что даже в этих тяжелейших условиях он проявил себя как грамотный и умелый командир».

Я поинтересовался у Тома, каковы, по его мнению, причины удивительного успеха, сопутствовавшего немецким танковым силам на ранней стадии войны. Он назвал пять причин:

«1. Концентрация всех сил в точке проникновения вместе с бомбардировщиками.

2. Использование выгоды ночного передвижения по дорогам – таким образом нам удавалось скрытно проникнуть далеко в глубь территории, даже за линию фронта.

3. Слабая противотанковая оборона противника и наше явное преимущество в воздухе.

4. Тот факт, что танковая дивизия имела достаточно горючего, чтобы пройти 150–200 км. При необходимости передовые части снабжались горючим по воздуху – его сбрасывали в контейнерах с парашютами.

5. Запасы продовольствия в дивизии были распределены следующим образом: в танке – на 3 суток, в полковой колонне транспорта снабжения – тоже на 3 суток и в дивизионной колонне – еще на 3 суток».

Тома привел примеры высокой скорости, длительное время поддерживаемой в танковых колоннах при дальних переходах. Он сказал, что во время польской кампании в течение семисуточного перехода из Верхней Силезии в Варшаву средняя скорость передвижения составляла 30 миль в сутки. На втором этапе французской кампании бросок от Марны до Лиона был выполнен с такой же средней скоростью. Во время русской кампании 1941 года переход от Рославля до Киева занял 20 суток при средней скорости 15 миль в сутки, а прорыв от Глухова до Орла был осуществлен за трое суток, причем танки проходили 40 миль в сутки. Рекордная цифра составляет около 60 миль в сутки.

Тома особенно подчеркивал важность постоянного пребывания командира впереди, в гуще танков. Как и кавалеристы, он должен иметь возможность отдавать приказы «из седла». «Тактическая задача командира впереди, и он должен всегда быть там, где происходят основные события, поручив административные задачи штабистам».

Тома много говорил о реорганизации немецких бронетанковых сил, проведенной перед началом русской кампании, и дал понять, что считает ее грубой ошибкой. «Из каждой танковой дивизии забрали по танковому полку, имея целью создать большее число дивизий, чтобы их стало двадцать. Я не был с этим согласен и высказал свои соображения Гитлеру, который проявлял повышенный интерес даже к мелким деталям». Тома отстаивал свое мнение, что «сетевой» эффект в конечном счете обернется крупным недостатком, поскольку потребует удвоения штабного аппарата и вспомогательных подразделений, при этом не увеличивая ударную мощь дивизий. «Но я так и не смог переубедить Гитлера. Он был ослеплен желанием увеличить число дивизий. Большие цифры всегда воспламеняли его воображение.

Гитлер не вмешивался в проведение польской кампании, но широкое восхваление в печати «его» стратегии, приобретшее еще большие масштабы после французской кампании, вскружило ему голову. Он имел стратегическое и тактическое чутье, но совершенно не разбирался в деталях исполнения. Нельзя отрицать, что у него часто возникали хорошие идеи, однако он был невероятно упрям и очень мешал осуществлению своих же собственных планов.

20 танковых дивизий! Цифра, конечно, впечатляла, но ведь действительное число танков оставалось таким же, как и раньше. Наша боевая мощь составляла всего лишь 2434 танка, а вовсе не 12 000, как утверждали русские. Единственная разница заключалась в том, что ²/₃ из этой цифры составляли средние танки и ¹/₃ – легкие, а не наоборот, как было в предыдущей кампании».

Говоря о русской кампании, Тома отметил, что немецкие танкисты разработали новый метод, подтвердивший свою высокую эффективность. «Танковые дивизии прорывались через фронт ночью и находили укрытие в лесах, расположенных за линией фронта. А русские тем временем, как могли, закрывали образовавшийся проход. Утром немецкая пехота начинала атаку, устремляясь в тот же проход, который даже при максимальных усилиях русских все равно был укреплен слабее остальных. А в это время танки выползали из своих укрытий и наносили удар по противнику с тыла».

Перед началом 1942 года было сформировано еще 4 танковые дивизии. Частично это удалось благодаря расформированию частей кавалерии, оказавшихся неэффективными. Еще три пехотные дивизии были преобразованы в моторизованные – в дополнение к десяти уже существующим моторизованным дивизиям, созданным в 1941 году. «Однако только 10 из 20 танковых дивизий удалось укомплектовать полностью. Дело в том, что по приказу Гитлера строительство новых танков сдерживалось – все имеющиеся в наличии производственные мощности были использованы для строительства подводных лодок».

Тома подверг жестокой критике неспособность высших генералов и самого Гитлера оценить первостепенную важность укрепления танковых сил и вовремя укомплектовать их всем необходимым.

«Того, что у нас имелось в наличии, было достаточно, чтобы одержать победу над Польшей и Францией, но катастрофически не хватало для завоевания России. Ее просторы были воистину необъятны и очень трудно проходимы. Нам следовало иметь, как минимум, в два раза больше танков, да и мотопехотные полки были недостаточно маневренны.

Первоначально наши танковые дивизии были идеальны – два танковых и два мотопехотных полка. Пехоту перевозили в бронеавтомобилях, потреблявших много горючего. В начале русской кампании существовала возможность доставить солдат почти на поле боя. Часто они высаживались из грузовиков всего за четверть мили от линии фронта. Но авиация русских развивалась достаточно быстро, и вскоре возить солдат стало слишком опасно. Им приходилось совершать длительные пешие переходы. Но в танковых дивизиях пехота должна вступать в бой быстро, когда она не появляется в нужное время в нужном месте, в ее использовании теряется смысл.