Текст книги "Поразительное на каждом шагу. Алые сердца. По тонкому льду"

Глава 7
Радости и беды всегда приходят неожиданно

Зацвели сливы, и на дворе плавно и неспешно воцарился пятьдесят третий год[31]31
  1715 год.


[Закрыть] эры Канси.

Как раз в тот момент, когда я раздавала указания двум евнухам с топорами и тесаками в руках, подошел четырнадцатый принц, и все мы поприветствовали его.

– Чем ты тут занимаешься? – с улыбкой поинтересовался он. – Развернула целое действо.

– Хочу срезать веточку сливы, – ответила я.

– А я уж было решил, что ты собралась сливовое дерево срубить, – насмешливо произнес принц.

Велев евнухам поставить лестницу, я повернулась к нему со словами:

– Ты мыслишь чересчур поверхностно. Обычно веточкой сливы можно украсить лишь письменный стол: настолько позволяет размер вазы. Моя нынешняя ваза, однако, очень большая. Как иначе я могла бы подобрать для нее подходящую ветку, если не срубив ту, что побольше?

– Большие вазы выглядят громоздко и неуклюже, так что навряд ли в них можно ставить цветущую сливу, – возразил четырнадцатый принц.

– А как насчет той пары ваз, что в конце прошлого года преподнесли послы с Рюкю? – улыбнувшись, спросила я.

Ненадолго задумавшись, принц ответил со смешком:

– Подойдут. Хотя те вазы довольно большие, но обладают изящной формой и украшены яркой росписью. Они так понравились царственному отцу, что, едва получив в дар, он тут же поставил их у себя и любуется ими каждый день. Идея царственного отца поставить в них веточки сливы поистине свежа и необычна.

– Эта идея принадлежит не Его Величеству, а мне, – улыбнулась я.

С этими словами я сложила из пальцев прямоугольную рамку, оглядела сквозь нее ветви и, найдя подходящую, долго объясняла жестами евнухам, какую именно имею в виду. Поняв, о какой я говорила, евнухи быстро срубили ее.

Затем мы отправились на поиски другого дерева с подходящей веткой. Осматривая одно из деревьев, я спросила у четырнадцатого принца, который все это время следовал за нами:

– У тебя нет никаких неотложных дел?

– Нет, – ответил тот. – Я зашел поприветствовать царственного отца, так что нам по пути. Пойдем вместе, когда закончишь. Вот только внутренние покои не так велики: одной ветки достаточно, две уже будут смотреться некрасиво.

– Вторую я собираюсь поднести госпоже вдовствующей императрице, – пояснила я. – Несколько дней назад Его Величество упомянул о том, что «одну из ваз следует отнести во дворец его матери Ниншоугун». Разве не будет прекрасно, если вазу пришлют вместе с веточкой сливы?

И, указав на одну из ветвей, я сказала:

– Вот эта ничего, не находишь?

– Лучше та, что позади, – возразил принц, всмотревшись.

Повернув голову, я некоторое время разглядывала ветки, после чего заключила:

– Та потоньше, что спереди, разветвляется и потому выглядит более утонченно. Но та одиночная, что позади, прямая, будто кисть, и кажется более крепкой.

В конце концов, поколебавшись, я решила:

– Пусть будет задняя!

И, улыбнувшись, добавила:

– Я не знала, как выбрать вторую веточку, поэтому решилась затруднить господина четырнадцатого принца просьбой помочь мне сделать выбор.

Он лишь улыбнулся в ответ, молчаливо разглядывая ветвь, после чего дал евнухам указания, как именно ее следует срубить.

Евнухи следовали за нами до самого зала Цяньцингун, неся каждый по ветке сливы на плече. Подойдя к дверям, я велела им ждать снаружи, а сама проследовала за четырнадцатым принцем во внутренние покои.

Когда мы оба поприветствовали императора Канси, я с поклоном обратилась к нему:

– Ваша покорная служанка велела срубить две ветви красной сливы, желая поместить их в эти вазы, чтобы Ваше Величество, устав от чтения докладов, могли полюбоваться не только красотой ваз, но и цветущей сливой. Ведь вместе они составят прекрасное сочетание.

Бросив взгляд, император одобрил:

– Хорошо!

Отвесив поклон, я отправилась приказывать евнухам наполнить их водой и поставить в них сливовые ветви.

Император Канси поднялся со своего места, медленно подошел к вазам и принялся их разглядывать.

– Обе ветви недурно подобраны, однако нам больше по душе эта, – сказал Его Величество, указывая на левую.

Четырнадцатый принц с улыбкой покосился на меня, и я со смешком призналась:

– Ваша покорная служанка не смеет присвоить чужую заслугу. Эта веточка была выбрана четырнадцатым принцем.

Покосившись на принца, император Канси заметил:

– Однако эти две ветви сливы в одной комнате создают ощущение тесноты, и это портит впечатление от красоты цветов.

– Царственная бабушка тоже любит цветы сливы. Может быть, стоит преподнести ей одну из ваз? – предложил четырнадцатый принц.

– Мы забыли об этом, – вздохнул император. – Да, в этом есть смысл.

Ли Дэцюань стоял рядом. Услышав слова Его Величества, он тут же позвал слуг и велел им подготовить подставку для переноски. Затем, поклонившись, спросил у императора:

– Ваше Величество, какую из ваз следует преподнести?

Улыбаясь, император Канси указал на ту, в которой торчала выбранная мной ветка, и Ли Дэцюань поспешно велел слугам вынести ее из комнаты.

Император взял со стола одну из докладных записок, передал ее Ли Дэцюаню и, обращаясь к четырнадцатому принцу, сказал:

– Прочти.

Приняв документ, принц прочел его и передал обратно Ли Дэцюаню.

– Стоит одобрить это решение или же отклонить его? – спросил Его Величество.

– Ваш сын полагает, что в выводе из обихода мелкой монеты, о котором просит палата финансов, нет необходимости, – ответил принц. – Если народ сам посчитает, что мелкие монеты неудобны, то их и так перестанут использовать. Однако если народ пользуется ими, то от любых, пусть законных, но принудительных мер не будет никакой пользы.

Император одобрительно кивнул:

– Польза для народа – это главное. Если мы введем запрет, от которого народу никакой пользы, то какой в нем смысл?

С этими словами он взял кисть и поставил росчерк на докладной записке.

Тихо стоя поблизости, я думала о том, что сейчас император Канси, должно быть, испытывает сильную симпатию к четырнадцатому принцу. Их характеры схожи, как и взгляды на политику. Подумав об этом, я внезапно ощутила некоторое беспокойство. Но тут вошла Юйтань со свежим чаем, и мне пришлось быстро взять себя в руки. Забрав у нее поднос, я заменила остывший чай на столе императора.

Вернулся один из евнухов, следивший за доставкой вазы, и сообщил:

– Увидев вазу и цветы, госпожа вдовствующая императрица была так обрадована, что тут же отправила слуг пригласить всех дам полюбоваться вместе. Кроме того, госпожа щедро наградила нас, ваших покорных слуг, и велела передать следующие слова: «Премного благодарна Его Величеству за подобное выражение сыновней почтительности!»

На лице императора Канси расцвела улыбка, и он, кивнув, отослал евнуха взмахом руки.

Весна сменилась летом. Обстановка при дворе мало-помалу менялась, и направление этих изменений с течением времени становилось все более ясным. Помимо третьего принца, всегда пользовавшегося доверием Его Величества и потому продолжавшего, как и прежде, участвовать в решении государственных вопросов, император Канси все больше ценил четырнадцатого принца. Придворные чины, поначалу выжидающие, начали потихоньку подбираться ближе и вторить ему. Восьмой принц по-прежнему находился с ним в близких отношениях и был очень дружелюбен, четырнадцатый в свою очередь ставил восьмого принца на первое место, как и прежде. Впрочем, отношение императора к восьмому и четырнадцатому принцам резко различалось, и о чем тот думал, догадаться я не могла да и не хотела.

Четвертый принц вел себя так, будто его вообще ничего не касалось и он ничегошеньки не знает. Каждый день он приходил во дворец, чтобы поприветствовать Его Величество. Они говорили о государственных делах очень мало, и казалось, что в целом свете нет никого с более чистым и непорочным сердцем.

Когда наступил восьмой месяц и подули осенние ветры, император Канси покинул столицу и отправился на охоту, оставив в Пекине четырнадцатого принца, чтобы тот занимался государственными делами в его отсутствие. Сопровождали Его Величество третий, четвертый, восьмой, пятнадцатый, шестнадцатый и семнадцатый принцы. Пятнадцатый, шестнадцатый и семнадцатый не испытывали к борьбе за трон никакого интереса, да и возможности принять в ней участие у них не было. Четвертый принц сохранял образ отшельника, порвавшего с бренным миром. Третий имел некоторые виды на императорский престол, однако все время занимал выжидательную позицию. Находившийся в немилости у императора восьмой принц проявлял большую осторожность. Друг с другом четвертый и восьмой братья вели себя так же, как и с остальными братьями. В их поведении не было заметно ровным счетом ничего необычного: их чувства казались прозрачнее воды и теплее весеннего ветерка. Глядя на них, можно было с удивлением увидеть, как принцы уживаются друг с другом дружно, весело и гармонично, без всяких споров и противоречий.

В этом году Цзоин с Миньминь не приехали, а Юйтань захворала перед самым отъездом, так что пришлось оставить ее в столице. Внезапно выяснилось, что во всем огромном лагере нет ни единого человека, с кем я могла бы поговорить.

Я лежала на траве, глядя в небо, полное звезд. В мыслях царил сумбур. Четвертый принц был равнодушен ко мне как внешне, так и внутри и держался отчужденно. Восьмой же на людях приветлив, но от него тоже исходил такой холод, что пробирало до костей. Идя разными путями, оба пришли к одному и тому же. Сердце у меня сжалось, и я горько рассмеялась.

Внезапно пасшийся поблизости конь заржал, и, испугавшись, я резко села, оглядываясь. Неподалеку стоял человек. Обернувшись на звук, он увидел меня, только что поднявшуюся с земли. Едва наши взоры встретились, как он отвернулся и пошел прочь.

Я мгновенно ощутила бесконечную обиду. Поддавшись порыву, вскочила на ноги и помчалась следом. Преградив путь четвертому принцу – а это был именно он, – поинтересовалась:

– Я что, нечто вроде самой страшной из напастей? Почему ты…

Говоря это с ноющей болью в сердце, я вдруг задалась вопросом: а что я делаю? Это все равно ни к чему не приведет, так зачем запутывать все еще больше? Покачав головой, я отвела глаза и, больше не глядя на четвертого принца, отошла от него обратно к своему коню. Повернув ко мне голову, тот всхрапнул и потерся об меня мордой. Я обхватила лошадиную шею и зарылась лицом в гриву, беззвучно плача.

Мы с конем обнимались довольно долго. В конце концов тот не вытерпел и попытался отпихнуть меня.

– Даже ты гнушаешься меня, – пробормотала я, разжимая руки.

Кто-то едва слышно вздохнул за моей спиной. В тот же миг я застыла столбом, чувствуя, как в душе горячей волной поднимается радость, смешанная с толикой печали.

Медленно обернувшись, я взглянула на него. Не отрывая от меня взгляда, четвертый принц протянул руку и вытер не успевшие высохнуть на моих щеках слезы. Не в силах больше терпеть, я бросилась к нему в объятия и разрыдалась. Принц замер, обеими руками крепко обнимая меня.

Я плакала очень долго. Горечь и обида, разъедавшие мне душу, постепенно растворились, и ко мне вернулась способность мыслить трезво. Я знала, что мне не следовало так себя вести, но столь сильно жаждала его объятий, что, борясь сама с собой, вдруг подумала: хуже быть уже все равно не может, так чего уж тут? Приподнявшись на носках, я поцеловала четвертого принца в щеку, и его спина тут же окаменела. Приблизившись к его уху, я нежно прошептала:

– Я еще тебя не забыла, и ты не должен забывать меня!

Стоило мне произнести это, как мое настроение мгновенно стало замечательным. Выходит, это и были мои настоящие чувства, что прятались где-то в глубине души. Даже если ты не можешь жениться на мне, ты не должен забывать меня, по крайней мере раньше, чем я сама тебя забуду! Я знала, что вела себя эгоистично и своенравно, но ведь в глубине души мы оба не могли перестать думать друг о друге.

Некоторое время принц пристально глядел на меня, после чего без всякого выражения произнес:

– По вечерам выпадает обильная роса. Тебе нельзя застужать ноги, поскорее возвращайся.

С этими словами он повернулся и быстро пошел прочь. Мне нельзя застужать ноги? А ты откуда знаешь? Я глядела ему в спину, и сердце защемило сладкой тоской.

Подобрав с земли накидку, я взялась за поводья и, ведя коня за собой, направилась следом за четвертым принцем, который успел отойти довольно далеко. Он ни разу не оглянулся, однако замедлил шаг, подстраиваясь под скорость моей ходьбы так, чтобы я не приближалась к нему, но и не отдалялась слишком сильно. Разделенные одним и тем же расстоянием, мы шли друг за другом, пока наконец не добрались до лагеря.

Близилась вторая годовщина кончины супруги Лян, и восьмой принц попросил у императора Канси позволения отбыть домой, чтобы почтить память покойной матери. Его Величество дал свое позволение, и восьмой принц уехал, взяв с собой всех своих людей.

Вскоре после его отъезда император приказал сниматься с лагеря и возвращаться в столицу. Охота была удачной, он добыл немало трофеев, и принцы с сановниками в один голос хвалили его мастерство: «Годы нисколько не отнимают сил Вашего Величества, куда нам равняться с вами!»

Все пожилые люди любят, когда их превозносят, говоря, что они в своем возрасте полны сил и энергии. Император Канси не был исключением и, слыша похвальные возгласы, преисполнился такой радости, что на двадцать шестой день одиннадцатого месяца, добравшись до походной резиденции, велел устроить праздничный обед, намереваясь отдохнуть и повеселиться вместе со всеми, кто его сопровождал.

Торжество было в самом разгаре, не умолкали голоса и веселый смех. Вошел Ван Си и доложил:

– Прибыли люди от господина восьмого бэйлэ, желая поприветствовать Ваше Величество.

Император Канси с улыбкой велел привести их.

Вошли двое евнухов, старый и молодой. Каждый нес в руке птичью клетку, накрытую черной тканью. Они опустились на колени, и старый евнух проговорил:

– Господин бэйлэ выражает Вашему Величеству свое почтение. По причине того, что господин бэйлэ не успеет прибыть вовремя, он велел передать, что ожидает Ваше Величество в резиденции Танцюань[32]32
  Резиденция Танцюань (кит. 汤泉行宫) – походная резиденция императора рядом с городом Чэндэ, провинция Хэбэй. Помимо «Горного пристанища от летнего зноя», это единственная походная резиденция эпохи Цин, сохранившаяся до наших дней.


[Закрыть], чтобы вместе вернуться в столицу. Также нам было велено преподнести Вашему Величеству этих двух кречетов.

– Надо же, он проявил сыновнюю почтительность, – выслушав евнуха, сказал император Канси. – Снимите ткань, чтобы мы могли взглянуть.

Коснувшись лбами пола, евнухи развязали тесемки, собираясь снять покрывала с клеток.

– Восьмой брат хорошо продумал свой подарок, – заметил с улыбкой третий принц. – Не так давно из-под кисти царственного отца вышло стихотворение «Кречет», где этих птиц восхваляют строки:

 
Множество птиц, и больших и малых,
Бороздит воздушный простор.
Кречет, однако, изящным станом
Больше всех услаждает взор.
Благороден, широк его крыльев размах,
Он сверкает подобно звезде в небесах…
 

Внезапно звонкий голос третьего принца, декламировавшего стихотворение, оборвался, и в зале в одно мгновение воцарилась мертвая тишина. Все присутствующие как один побелели. Присмотревшись, я увидела лежащих на дне клеток двух умирающих соколов, еле-еле дышащих. В голове стало пусто, и казалось, даже сердце перестало биться. В следующий же миг оно вдруг бешено застучало, будто желая выпрыгнуть из груди. Мне было так жутко, что я не решалась даже взглянуть на лицо Его Величества.

Ужас обуял меня. Минуты словно тянулись невыразимо медленно. На деле прошло совсем немного времени, но мне чудилось, будто я смотрю на этих кречетов уже целое столетие.

Раздался грохот – это император Канси опрокинул стол, и тот рухнул на пол. Со звоном посыпалась посуда. С громким стуком все присутствующие в зале упали на колени.

Его Величеству и раньше случалось гневаться, но никогда еще он не пребывал в такой ярости, как сейчас. Обычно находился принц или сановник, который мог успокоить Канси, убедив его усмирить свой гнев, но сейчас никто из коленопреклоненных не решался подать голос и попытаться.

Хотя император Канси и славился своим великодушием, скрытый в двух мертвых соколах смысл заставлял молчать даже самых смелых и бойких на язык сановников.

Я распласталась на полу, и в моей голове была лишь одна мысль: восьмой принц не мог, просто не мог совершить такое! Да, император относился к нему с неприязнью, но он ни за что не проклял бы Его Величество, желая тому смерти. А что самое важное, он бы никогда не совершил подобной дерзости.

Глядя на трясущихся от страха евнухов, посланников восьмого принца, император Канси произнес, четко проговаривая каждое слово:

– Возвращайтесь и передайте ему, что с этого дня не бывать между Нами и Иньсы добрым отношениям отца и сына!

Евнухи лишь дрожали, не смея сказать и слова.

– Вон! – в ярости выкрикнул Его Величество.

Едва живые от ужаса, евнухи торопливо отвесили по земному поклону и, спотыкаясь, выбежали из зала.

Слова императора лишили меня всех сил, и я, обмякнув, опустилась еще ниже к полу. Только что разбились его мечты об императорском троне, разбились вдребезги… Отец ополчился на сына.

Обведя взглядом стоящих на коленях принцев и министров, император велел Ли Дэцюаню принести кисти и тушь для подготовки письменного указа, а также поручил третьему принцу записать его.

– Иньсы рожден от женщины самого низкого происхождения и с детства алчен и лицемерен, – медленно проговорил император Канси. – Ранее, когда мы были больны, все министры поддерживали восьмого принца как главного кандидата на престол. Не в силах ничего с этим поделать, мы изгнали Иньжэна, которого никак нельзя было возводить в ранг наследного принца, и следующие несколько лет провели в сильной тоске. Иньсы остался верен своим изначальным намерениям, объединился с сановниками-смутьянами и тайно совершил множество злодеяний. Он полагает, что мы уже стары и нам осталось немного, что, когда мы покинем этот мир, никто не посмеет ему мешать, ведь до этого все оказывали ему поддержку. Поэтому он полагал, что сможет занять трон без каких-либо проблем…

Каждому, кто слышал эти мудрые рассуждения, становилось ясно, что Его Величество не станет расспрашивать восьмого принца и не даст ему даже шанса объясниться. Как только обнародуют высочайший указ, восьмому принцу будут отрезаны все пути к отступлению. Я обвела взглядом коленопреклоненных сановников, прижимающихся лбами к полу. Вы так превозносили добродетельного восьмого принца, помогли ему забраться на самый верх, но сейчас никто из вас не осмелится рта раскрыть.

– …Мы страшились того, что обязательно найдутся принцы-подлецы, которые, одаренные его милостью, пойдут на мятеж ради него и вынудят нас отречься от престола в пользу Иньсы. Если бы это произошло, нам бы оставалось лишь молча умереть с улыбкой на лице. Мы пребываем в великом гневе, а потому говорим всем вам: принцы должны быть благодарны нам за милость и обязаны следовать нашей воле – только так можно быть настоящим сыном и хорошим подданным. В противном случае после нашей смерти может статься даже, что вы положите наше тело в зале Цяньцингун и прямо там поднимете мечи друг против друга…

Стиснув зубы, я собрала волю в кулак, собираясь встать и выйти вперед. Находящийся рядом Ван Си мгновенно ухватил меня за предплечье и прошептал:

– У тебя есть отец, братья и сестры, они-то уж точно не сыновья и не внуки Его Величества.

Я замерла, не отрывая взгляда от фигуры императора. Мысли путались, тело беспрестанно дрожало.

– Если ты выступишь, Его Величество лишь возненавидит восьмого господина еще больше, – шепотом добавил Ван Си. – Возможно, даже заподозрит, что ты пешка, которую восьмой принц приставил к нему, чтобы день и ночь наблюдать за ним. А это также преступление, караемое смертной казнью.

Мне казалось, будто мое сердце промерзло насквозь. Прижав голову к полу, я крепко зажмурила глаза, и из них капля за каплей полились слезы.

Из-за резких изменений, произошедших в настроении Его Величества, радость и веселье от охоты в приграничных землях исчезли без остатка, в воздухе теперь витали холод и суровость. Вышедшие встречать императора пятый и четырнадцатый принцы вели себя крайне осторожно и осмотрительно.

– Восьмого брата свалила болезнь в резиденции Танцюань, – опасливо докладывал пятый принц, – я послал слуг проведать его, но их не впустили. Его свита в большинстве своем распущена, остались лишь несколько слуг для выполнения простых ежедневных поручений. В настоящее время он находится на пути обратно в столицу.

– Ты отправлял кого-нибудь пронаблюдать за ним? – спросил император Канси четырнадцатого принца.

– Ваш сын посылал слуг навестить восьмого брата, но тот не стал встречаться с ними, – ответил четырнадцатый принц.

– Нечистые на руку люди с неспокойным сердцем вечно прибегают ко всяческим уловкам, – холодно проговорил Его Величество. – Он беспокоит Нас. Иньчжэнь, лично сопроводи его обратно в столицу.

Четырнадцатый принц с поклоном ответил: «Слушаюсь!» Император Канси распорядился выдвигаться во дворец и, окруженный телохранителями, отправился домой. Бросив несколько свирепых взглядов на четырнадцатого принца, который, склонившись в поклоне, почтительно провожал Его Величество, я села в повозку и отправилась следом.

Вернувшись вместе с четырнадцатым принцем в Пекин, восьмой принц отлеживался дома, сказавшись больным. Обычно, если заболевал какой-либо из принцев, император часто наносил ему визиты, справляясь о здоровье, и приказывал придворному лекарю постоянно докладывать о ходе болезни. Сейчас на недуг восьмого принца Его Величество не обратил никакого внимания.

Я изнывала от горя, но могла лишь наблюдать за происходящим, не имея возможности ничего сделать. Я часто раздумывала над тем, кто же мог его так подставить, но, пораскинув мозгами и так и эдак, не пришла к окончательному выводу.

Услышав стук, я поднялась, чтобы открыть. За воротами стоял четырнадцатый принц. Я хотела было тут же закрыть створку, но тот быстро просунул руку в щель, мешая мне сделать это, и шагнул внутрь со словами:

– Дай мне войти, и если между нами есть какие-то обиды, то мы сможем объясниться.

Мы упрямо глядели друг на друга. Поняв, что это не выход, я посторонилась, и он направился во двор, тут же закрыв за собой ворота.

Мы вошли в дом. Толчком распахнув окно, четырнадцатый принц спросил:

– Ты ненавидишь меня за то, что я не вступился за восьмого брата?

Как могу винить тебя за то, что ты не сделал того, чего не сделала сама? Немного подумав, я потупилась и неуверенно произнесла:

– Когда наследного принца лишили титула, ты вступился за восьмого принца и без колебаний пригрозил Его Величеству собственной смертью, так что тот обнажил меч, собираясь убить тебя. Не понимаю, почему в этот раз ты даже рта не открыл.

– Разве тогда, поступив подобным образом, я смог помочь восьмому брату? Не только не помог, но еще и своим порывом заставил царственного отца бояться того влияния, что восьмой брат имел на нас, своих братьев. Теперь он страшится, что мы уважаем не своего отца, а старшего брата, – ответил четырнадцатый принц. – В высочайшем указе есть бранные строки: «Мы страшились того, что обязательно найдутся принцы-подлецы, которые, одаренные его милостью, пойдут на мятеж ради него и вынудят нас отречься от престола в пользу Иньсы». Разве может сейчас восьмой брат оправдать себя после подобных обвинений? Прошло шесть лет, и неужели ты думаешь, что я все еще тот Иньчжэнь, что своим внезапным порывом сделает все еще хуже? Кроме того, нынешняя ситуация кардинально отличается от той. В прошлый раз царственный отец наказал восьмого брата потому лишь, что его разозлили сановники, все без исключения рекомендовавшие сделать восьмого брата наследником, и тогда восьмой брат не совершал ничего предосудительного. На этот же раз он совершил ужасное преступление, проявив непочтительность к царственному отцу и наслав на него проклятие.

Он немного помолчал, а затем добавил, поникнув:

– Евнухи и солдаты, отвечавшие за перевозку соколов, уже покончили с собой. Неужели царственный отец, с его мудростью и зоркостью, не разглядел в этом нечто подозрительное? Когда наследный принц был обвинен, следствие велось целых полгода. Почему же сейчас царственный отец объявляет восьмого брата виновным, даже не проводя расследования, да к тому же еще и издает высочайший указ, оповещая весь двор?

Я, нахмурившись, покачала головой. Не глядя на меня и опустив глаза в пол, четырнадцатый принц негромко пояснил:

– Перед вторым лишением наследника его титула тот был обвинен в совершении двух преступлений, и оба обвинения выдвинул Цзин Си, князь Оберегающий престол, который также является дядей восьмой госпожи по материнской линии. Мы тогда думали, что царственный отец лишил наследного принца титула благодаря нашему мудрому плану. Только сейчас я понимаю, что на самом деле царственный отец давно желал это сделать. Мы из кожи вон лезли, чтобы собрать нужные доказательства против наследного принца, а на деле наше стремление лишь совпало с желанием Его Величества, и он, воспользовавшись плодами наших трудов, велел начать следствие, теперь имея для этого достаточное основание. С возрастом ненависть царственного отца, которому дважды приходилось лишать наследного принца его титула, к объединяющимся под шумок сановникам достигла предела. Наш царственный отец, всегда бывший милостивым государем, не проявил к сторонникам наследного принца ни капли снисхождения: Ци Шиу был казнен, будучи прибитым гвоздями к стене, тело Тохэци разрубили на части, сожгли, а пепел развеяли по ветру, ведь его запретили хоронить. Остальных же по большей части ждали обезглавливание либо ссылка. Его Величество начал опасаться восьмого брата после первого лишения наследника титула, и, когда тот был окончательно отстранен после второго лишения титула, восьмой брат снова оказался на высоте, так как большинство придворных продолжали выражать надежду на то, что царственный отец сделает наследником именно его. На данный момент восьмой брат – единственный, кто вызывает у царственного отца страх. Его Величество постоянно искал способ ослабить влияние восьмого брата при дворе. Дошло до того, что он издал высочайший указ, согласно которому придворным запрещалось оказывать принцам помощь в борьбе за титул наследного принца. Однако влияние восьмого принца по-прежнему оставалось довольно значительным: ценящий почтительность и добродетельность, уважающий образованных людей, он заполучил доверие и признание всего ученого сословия Цзяннани. Можно сказать, что все это стало непосредственной угрозой для императорской власти. До этого восьмой брат не совершал серьезных проступков, поэтому случай с мертвыми соколами – это, несомненно, наилучшая возможность нанести ему удар.

Четырнадцатый принц горько рассмеялся.

– Из всех моральных принципов наиболее важный – это почитание родителей. Если восьмой брат не может следовать даже ему, являющемуся основой человеческой натуры, то как он осмелится носить гордое звание добродетельного восьмого господина? Разве станут придворные чины поддерживать человека, который проклял собственного отца? А образованные люди разве смогут ему верить?

Помолчав, принц с глубоким прискорбием сказал:

– Даже то, что после смерти матушки восьмой брат заболел от горя, стало для всех шуткой, так как все были уверены, что это ложь. С того момента на все, что делал восьмой брат, вешался ярлык «ложь». Люди гораздо сильнее презирают ложных «благородных мужей», чем истинных «маленьких людей»[33]33
  «Благородный муж» (цзюньцзы, кит. 君子) и «маленький человек» (сяожэнь, кит. 小人) – два нормативных понятия конфуцианства. Благородный муж – норматив конфуцианской личности, носитель совокупности конфуцианских добродетелей. Противопоставляется «маленькому человеку», воплощению эгоистического прагматизма, неспособному выйти за рамки своей практической специализации и преодолеть духовно-нравственную ограниченность.


[Закрыть]. Наверное, даже те, кто строил козни против восьмого брата, не ожидали, что успех будет настолько большим. Следуя естественному ходу событий, царственный отец в два счета уничтожил авторитет восьмого сына, который тот с большим трудом выстраивал много лет.

Я опустилась на стул, чувствуя страшную слабость. Как жесток государь! Неудивительно, что с самого начала восьмой принц ни разу не попытался опровергнуть обвинений. Когда все сановники выдвинули его кандидатуру во время обсуждения, кого следует возвести в ранг наследника, восьмой принц ясно продемонстрировал императору Канси свои намерения, но сейчас, после подобного серьезного обвинения, он тихо и незаметно слег от болезни. Поскольку совершил это восьмой принц или нет, было для Канси не так уж и важно, он объявил это делом рук восьмого, а значит, все действительно так было.

Императора Канси почитают как великодушного государя, всегда действующего осторожно, проявляющего снисхождение даже к казнокрадам. И тем не менее он может поступить так с собственным сыном, испортить его прижизненную и посмертную репутацию так, что пройдет целая вечность, прежде чем о нем перестанет ходить дурная слава. Если восьмой принц совершит хороший поступок, всегда можно будет сказать, что он был обусловлен лицемерием, что принц лишь прикидывался, желая снискать славу. Если же восьмой принц совершит хотя бы малый промах, это тут же выдаст его коварную, двуличную натуру. Раз четырнадцатый принц смог до этого додуматься, то восьмой принц и подавно. Болезнь восьмого принца вызвана не столько гневом на людское предательство, сколько горьким разочарованием в Канси, печалью оттого, что тяжелый труд всей его жизни пошел прахом, а также беспомощностью и отчаянием из-за осознания, что еще сотни лет после его смерти люди будут поминать его дурным словом.

Тишина висела еще очень долго. Наконец молчание прервал четырнадцатый принц:

– Царственный отец твердо намерен раздуть шумиху из этого дела. Он во что бы то ни стало желает лишить восьмого брата каких-либо притязаний на императорский трон. В нынешней ситуации мы можем говорить о помощи восьмому брату только в том случае, если сумеем сперва сохранить собственные позиции. В противном случае мы все потерпим сокрушительное поражение, и останется лишь сгинуть всем вместе!

– Как могло случиться, что соколы, присланные восьмым господином, были на последнем издыхании? – после недолгих раздумий спросила я, глядя на четырнадцатого принца в упор. – Нет никаких сомнений в том, что, когда их отсылали, они были в полном порядке. Выходит, с ними что-то сделали именно в пути. Однако те, кто привез птиц, долгие годы верно служили восьмому господину и пользовались его доверием. Кто же мог переманить такого человека на свою сторону и велеть этому подлецу втайне совершить подобное злодеяние? И кто же мог извлечь из произошедшего выгоду?

Услышав мои слова, четырнадцатый принц побледнел как смерть. Он долго смотрел на меня, будто не в силах поверить, что я произнесла подобное, а затем заорал, гневно показывая на меня дрожащим пальцем:

– Я ошибался в тебе!