Текст книги "Тебя никто не найдет"

– Выпьем же за это, – сказал ГГ и осушил свой бокал.

Прежде чем покинуть ресторан, Эйра сходила в туалет. Из головы все никак не шли сказанные ГГ слова. Это из старинного шведского стишка: Я скучаю по дому, по местам, где я бродил, но не по людям, я тоскую по земле, по камням, где я играл ребенком.

Она вернулась обратно в Одален ради мамы, но, быть может, не только поэтому, и само место значит для нее больше, чем она думала?

Они пересекли улицу и приблизились к отелю «Штадт». ГГ посмотрел вверх, на окна второго этажа, где размещался старый танцпол.

– Бары отелей, – проговорил он, – через них проходят потоки людей, многие остаются лишь на одну ночь.

– И никогда не знаешь, чем это закончится, – добавила Эйра.

– А на сколько он там выпил?

– Восемьдесят девять крон.

– Пиво.

– Дорогое пиво.

– Если наш клиент не устроил драку или не станцевал стриптиз на столе, то вряд ли мы что-то еще узнаем про него сегодня вечером, – заметил ГГ. – Мы затребовали имена всех посетителей, расплатившихся в тот вечер в баре, это станет нашей работой на ближайшие дни. Не считая ста… – он бросил взгляд на свой мобильный телефон. – Или даже скорее ста сорока девяти звонков от населения. Так что поезжай домой и ложись спать.

– Ладно.

– До завтра в Умео.

– До завтра.

Какое-то время он был доволен собой, пока поднимался по лестнице в бар отеля. Журчание голосов и музыка, позвякивание бокалов и иллюзия того, что здесь с тобой может случиться все что угодно.

Это было правильно – позволить ей уехать домой. Шансы на то, что поход сюда что-то даст, были минимальны, а она, как обычно, и без того славно потрудилась, эта сержант полиции Эйра Шьёдин.

Был момент, когда ему хотелось попросить ее пойти с ним, и работа была здесь совершенно ни при чем.

Мысль о ней вызвала странное волнение в его теле, и он почел за лучшее заглушить его чем-то другим.

ГГ уселся у барной стойки и заказал себе джин с тоником, продукцию местного винокуренного завода. Просто удивительно, что в этих краях стали делать хороший алкоголь. Что случилось с гордыми норрландскими традициями по изготовлению собственного самогона в подвалах и пристройках? Запах сивухи все реже встречался при домашних обысках.

ГГ немного поболтал с барменом на эту тему, после чего достал свое служебное удостоверение.

Он был бы рад не делать этого. Прикинуться обычным посетителем и сидеть там, блуждая взглядом по залу, наполненному пьяными ожиданиями, пусть даже это место было уже не тем, что прежде. Когда он рос, этот бар славился как обитель греха, воспетый даже в известном хите восьмидесятых со словами «жаркие ночи в отеле „Штадт“ Хэрнёсанда».

«Не в этот раз», – подумал ГГ, потягивая напиток и собираясь с силами, чтобы сделать свою работу. Сколько лет он сторонится женщин, которые могли бы увлечь его всерьез?

Уже года два, пожалуй.

– Что скажете? – спросил бармен.

ГГ поднял голову, не сразу сообразив, о чем его спрашивают. Ох уж этот нынешний дух времени, требующий, чтобы мы имели представление обо всем на свете.

Парень указал на напиток.

– А, хороший, – отозвался ГГ.

– На сегодняшний день джин «Хэрнё» превосходит большинство марок джина, и я говорю это не только потому, что мы сами в Хэрнёсанде.

ГГ положил на стойку смартфон с фотографией Ханса Рунне на экране.

– Узнаете его?

Никакой реакции. Парень напряженно всматривался в лицо, честно пытаясь вспомнить. ГГ подсказал число, вечер, когда Рунне, по их сведениям, был в баре отеля и где его след обрывался, но нет.

– Я сейчас посмотрю, работал ли я в тот день, – бармен поискал в календаре. – К сожалению, нет. Может, мне у коллег спросить?

Пока все присутствующие в зале изучали снимок, ГГ успел перейти от джина к виски. Один официант узнал Ханса Рунне, но когда именно он его видел и был ли с ним кто-то еще, этого он вспомнить не смог.

Одинокий вечер, без всяких желаний и намерений. «Что ты здесь делаешь, братец?» – спросил бы ГГ Ханса Рунне, окажись тот рядом с ним за одной стойкой. «Зачем ты вообще сел на автобус до Крамфорса, а следом на поезд до Хэрнёсанда, все эти мили, на что ты рассчитывал?»

По старой привычке его взгляд блуждал по помещению, совершенно независимо, сам по себе, бездумно задерживаясь на несколько секунд то на одной, то на другой женщине.

Все они выглядели довольно молодо, что уже само по себе являлось для него предупреждающим сигналом. Больше он не станет наступать на старые грабли и сближаться с женщинами моложе себя.

Одна из них случайно встретилась с ним взглядом и тут же отвела глаза. Ох уж эти мимолетные взгляды в баре отеля.

Еще один бокал, на этот раз точно последний.

Его предыдущая подруга была ровесницей этих женщин. Должно быть, виноват приглушенный свет и выпитый алкоголь, но он действительно видел ее там, сидевшей в зале, среди смеющихся женщин. Дело было даже не в их телах, такое избитое клише, а скорее в любопытстве, которое они будили в нем. Возможность увидеть мир в новом свете, глазами того, кто старается многого не замечать, чтобы лишний раз не пугаться. Чтобы оставшаяся жизнь не походила на ту, какой она была прежде.

Минным полем.

Она забрала свою зубную щетку и прочую дребедень, что валялась вокруг, и заявила, что в первую очередь должна думать о себе. Она имеет на это полное право.

ГГ говорил об этом с одним своим приятелем, знакомым еще с юности, с которым он время от времени пересекался. Друг оказался преданным и ездил к той женщине, которая, как оказалось, завела отношения лишь для того, чтобы забеременеть, а когда не получилось – ушла. ГГ встал на ее сторону. Все было наоборот, это он обманул ее, внушил ложную надежду на то, что он тот самый мужчина, который способен дать ей то, что требуется. Таково обманчивое начало влюбленности, когда все еще так зыбко и нет никакой определенности, а ты уже вообразил себе невесть что.

После этого он залег на дно.

В кармане завибрировал телефон – пришло сообщение. ГГ обнаружил, что после выпитого ему стало намного труднее сфокусировать свой взгляд. Его слегка затошнило, когда он попытался это сделать. Перед глазами плыла дымка.

«Я тут подумала, – прочел он. – Есть кое-что еще, что я хотела бы с вами обсудить».

Это была Сесилия Рунне, бывшая жена покойного. Он что, в самом деле давал ей свой номер телефона? Выходит, что давал. На миг он подивился судьбе этой женщины – скорбеть по тому, кого ты уже не считал своим.

ГГ попытался сфокусировать свой взгляд на маленьких часиках в углу экрана, чертовски крохотные цифры, но ведь еще не поздний вечер?

Тоннель уводил куда-то в сторону, все дальше и дальше, и ему не было конца. Она двигалась в неверном направлении, но не могла повернуть назад. Звучал сигнал тревоги. Эйра бежала, пригнувшись под землей, она должна была туда успеть, это был ее тревожный вызов, она забыла, что она на службе, и теперь опаздывала, кто-то умрет, но там есть дорога наружу, она ведет в подвал ее собственного дома, закуток, куда она иногда пряталась в детстве и где никому не приходило в голову ее искать. Вой сирены достиг своего пика и рывком вернул ее обратно в реальность.

Прежде чем Эйра успела добраться до телефона, включился автоответчик.

Время пять утра.

Услышав голос ГГ в трубке, она окончательно проснулась. Шеф сообщил, что у него возникли кое-какие непредвиденные обстоятельства, и ей придется ехать в Умео одной.

Эйра опрокинула в себя стакан воды и подняла шторы. Почти никакой разницы – снаружи царила точно такая же плотная темень, как и внутри. В груди осталось чувство тревоги, а сон не хотел забываться. Он был хорошо ей знаком и вместе с тем отличался от прежних – ей часто снилось, что она куда-то опаздывает и оказывается не в том месте, но только не в подвалах и тоннелях. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Дело, которое они расследуют, пробралось в ее сны, она не сумела уберечь от него свое подсознание.

Какой-нибудь психолог наверняка посоветовал бы ей проводить более четкие грани между работой и собственным «я», но что тогда останется от ее «я», если она не будет переживать за свою работу, с головой уходя в нее?

Она поставила вариться кофе и посмотрела расписание поездов до Умео. Ближайший из Крамфорса отходил через час. Ей следовало избегать дорог, где в это время года возможны неожиданные заносы.

В воздухе пахло снегом, на стеклах виднелся прозрачный слой изморози.

Эйра припарковалась на стоянке полицейского участка и забежала на работу сделать кое-какие распечатки, чтобы позже с пользой провести время в поезде, изучая материалы следствия. Спускаясь по лестнице, она столкнулась с Августом.

Тот с улыбкой перегородил ей дорогу.

– Тебя нечасто увидишь.

– Слишком занята расследованием, – Эйра не сумела удержаться от ответной улыбки. Так даже проще, когда им не нужно вместе выезжать на вызовы, можно стоять чуть ближе, задерживать на нем свой взгляд. Они не виделись несколько дней. Хотелось остаться в тепле, ощущая легкое волнение. Он был выше ее, но стоял на ступеньку ниже.

– Ну что, ловите этих подонков? – спросил он.

– Ловим и скоро всех поймаем. Сколько бы их там ни было. – Эйра проверила телефон, десять минут до отхода поезда. – Мне нужно бежать, Август.

Проходя мимо, она намеренно коснулась его руки. Август на долю секунды задержал ее ладонь в своей.

– Я скучал по тебе, – проговорил он.

На Вэстераспбю редко кто садился или выходил. Новая станция к северу от Крамфорса находилась в таких дебрях, где был только дремучий лес. Внутри – крошечный зал ожидания, который довольно быстро сгорел и был отстроен заново. Странно, что станцию разместили именно здесь, а не в Нюланде, который находился всего в нескольких километрах отсюда и в этом случае мог бы процветать, но весь замысел состоял в том, чтобы связать трассу Ботниабан с аэропортом, который находился еще дальше в лесах, и Вэстераспбю оказался чем-то вроде промежуточного пункта.

Но этого не чувствовалось, когда поезд замедлил свой ход возле почти пустынного перрона.

Одинокий пожилой мужчина зашел и сел в дальнем конце вагона. Что-то в его облике показалось Эйре знакомым. Он улыбнулся ей и кивнул, но она вспомнила его, лишь когда он снял с себя рюкзак и поставил его рядом с собой на сиденье. Наблюдатель с биноклем.

Орнитолог.

Гуси, собиравшиеся в стаи перед отлетом в дальние страны, лебеди-кликуны. Интересно, улетели ли они – ведь на носу уже ноябрь. Замерзло ли Жертвенное озеро?

Исследователь пернатых поднялся и медленно двинулся к ней, держась за спинки ближайших сидений. Поезд довольно сильно раскачивало на путях, проложенных через леса и поля, на которых в лучах восходящего солнца блестел иней.

Кажется, его зовут Де Валь. Он ведь называл свою фамилию, и она ее где-то даже записала. Или Девалль? Это имя не редкость в здешних краях, своим происхождением оно обязано одному из валлонских кузнецов, которые пришли сюда в восемнадцатом веке. Упоминание о них можно встретить в десятках различных источников. Многие из кузнецов переняли шведские обычаи и нравы, чтобы лучше влиться в среду. Она сама знала одного, чей предок сменил свою фамилию на Ларссона.

Бенгт Девалль, вот как его зовут!

– Простите, что помешал, но вы ведь полицейская, верно? – Мужчина вопросительным жестом указал на сиденье напротив.

Эйра подтвердила, что да, так и есть, и машинально пересела поближе к окну – должно быть, пандемия навсегда наложила свой отпечаток на дистанцию между людьми.

– Я собирался позвонить вам, но потом решил, что у вас наверняка и без того дел по горло. То, что случилось, просто ужасно. Да еще в том лесу, где я привык бродить. Я еще понимаю – опасаться медведей, но чтоб людей! Когда гуляешь по тропинкам, совсем не думаешь, что они могут представлять угрозу. То ли дело большие города.

«И дома́», – захотелось добавить Эйре, но она этого не сделала. Потому что в этих краях смертельная угроза зачастую поджидает стариков не за стенами их жилищ, а внутри их: одиночество, пристрастие к выпивке. Если уроженец Норрланда пострадал от выстрела, то, как пить дать, он держал в этот момент ружье в своих руках.

– Вы что-нибудь еще вспомнили? – Эйру тяготила пустая болтовня и случайные попутчики, она достала свои распечатки и собралась углубиться в изучение дел о похищениях людей, происходивших в последние годы. Кто-то в Сундсвалле здорово расстарался и составил подробный отчет на эту тему.

– После нашей встречи я заглянул в свой судовой журнал, – сказал Девалль. – Все, как я и думал – я много бродил в тех местах и высматривал трехпалого дятла, это было четвертое и пятое октября. Я, конечно, уже достаточно на него насмотрелся, но в ожидании прибытия перелетных птиц…

Орнитолог продолжил увлеченно рассказывать о повадках дятлов, а поезд тем временем замедлил свой ход, приближаясь к Эрншельдсвику. Над мирно дремлющим в ожидании снега городом Северного Онгерманланда, словно великан, возвышалась гора с трамплином.

– На самом деле их популяция сокращается, поэтому нельзя точно сказать, сколько их. Исчезают, как и многие другие виды птиц, вместе со старыми лесами, ведь они питаются насекомыми, живущими в мертвых деревьях…

– Что конкретно вы вспомнили? – перебила его Эйра, когда поезд снова прибавил ход, уклоняясь тем самым от дискуссии на тему защиты пернатых от вырубки леса. Вопрос был спорный, ведь лес давал работу и деньги. Большинство из тех, кого она знала в Одалене, вряд ли бы ринулись в бой ради трехпалого дятла.

– Жуткий крик, – сообщил Девалль. – Даже не понимаю, как я мог забыть о нем, но на тот момент у меня голова совсем другим была забита. Когда я на природе, то полностью погружаюсь в жизнь птиц; мне даже кажется, будто я могу с ними летать. В душé я часто так делаю.

– Откуда исходил этот крик?

– Как раз оттуда, я абсолютно уверен, дальше некуда. Я как раз находился метрах в девяноста или ста от заброшенного дома. Примечательно, что потом сразу стало тихо. Я напряженно вслушивался, у меня слух-то о-го-го какой, натренированный, но больше ничего не было. Ни звуков ссоры между людьми, ни шагов по лесу, ни шума заводимого мотора. Ничего. Вот почему я не придал этому значения, подумал, может, это все же зверь какой кричит.

– И вы не сходили, не посмотрели?

– Мне следовало так сделать, да, но…

– Но?

– Орлан-белохвост, – и мужчина виновато улыбнулся. – У него там как раз гнездо поблизости, и стоит его заметить, как… ну, вы понимаете.

Университетская больница Норрланда обслуживает половину территории страны, от Сундсвалля до самого Каресуандо, предоставляя в том числе специализированный уход. Она сама размером с небольшой городок: нагромождение всевозможных по высоте и стилю зданий, возводившихся на протяжении столетия, переулки, проложенные там и сям между домами, которые часто сворачивают не туда или заканчиваются тупиками. Эйра пару раз сбилась с пути, прежде чем отыскала здание постройки шестидесятых годов, где располагался Центр судебной медицины. Прежде, работая патрульной, ей никогда не приходилось бывать здесь по делам, тем более таким, которые требовали от нее поездки дальностью в семнадцать миль. Разумеется, результаты вскрытия могли сообщить по телефону, но ГГ настоял на ее личном присутствии.

– Когда видишь перед собой живого человека, то задаешь ему совсем другие вопросы. И пока вы вместе пьете кофе, ты можешь уловить его смутные ощущения, почувствовать скрытые сомнения. – Временами у ГГ прорезывался лекторский тон, словно существовал некий тайный план, согласно которому ее случайное вмешательство могло к чему-то привести. – Никогда не недооценивай сомнения, Эйра.

Судебный медик оказалась примерно ее лет, около тридцати пяти, и представилась сразу по имени – Янина. Они уже списывались по электронной почте, ее фамилия была Люков. Эйру все чаще посещала мысль, что среди начальства начинает попадаться все больше ее ровесников.

– Как хорошо, что вы смогли приехать – нет, правда! И поезд пришел вовремя. Просто замечательно!

У нее были теплые объятия и воркующий тон, как за утренним кофе.

– Вы уже завтракали?

– Я взяла в поезде ржаную булочку со сливочным маслом. Две, если уж на то пошло.

– Тогда кофе?

Эйра уже пила кофе в кафетерии, куда она отправилась, чтобы отвязаться от докучливого орнитолога по прибытии в Вэстерботтен, но отказываться не стала.

Даже отломила половинку булочки, раз уж та все равно была куплена.

– Вот и славно, – сказала судебный медик, наблюдая за ней. – А то потом у вас, возможно, вообще всякий аппетит пропадет.

– Все в порядке, – заверила ее Эйра. – Я ко многому привычная.

– Ну да, я примерно так про вас и думала. – Янина улыбнулась и поставила свою чашку в посудомоечную машину. – Ну что, идем?

Уже в самом коридоре пахло чистотой и чем-то химическим. Мебель из стали, дезинфекция. У Эйры в памяти всплыло жутковатое ощущение, посещавшее ее во время учебы, когда они изучали следы ранений – жажда исследователя, просыпающаяся при виде разлагающихся внутренностей, в которых копошатся насекомые. Как ей приходилось одергивать себя, постоянно напоминая себе, что перед ней человек, а не груда мяса.

– Не знаю, хотите ли вы взглянуть на него?..

– А надо?

– В общем-то, не обязательно. Просто одни полицейские предпочитают видеть все воочию, а другие нет.

Эйре стало любопытно, к какой категории принадлежит ГГ. К тем, кто хочет видеть все воочию, подумала она, меньшим бы он не удовлетворился.

Янина Люков взяла стопку бумаг и положила связку ключей от своего кабинета. Потом взяла с подоконника стеклянную банку и поглядела сквозь нее на свет.

– Взгляните-ка на этого разбойника. Когда мы приступили к вскрытию, он все еще был жив.

Внутри вяло извивался червяк, скользил по стеклянным стенкам банки.

– Хотите сказать, что он находился в?..

– В животе, ага. Вероятно, покойный проглотил его целиком. Мы хотели отпустить его на волю, но я решила сначала дождаться сотрудника полиции.

– Не думаю, что он нам пригодится, – выдавила Эйра и сглотнула.

– Мы навели справки у одного энтомолога, сколько времени способен прожить дождевой червь в подобной среде. По его компетентному мнению, довольно долго. Ему требуется питание, влажность и кислород, а в теле человека, как и в рыхлой земле, этого предостаточно.

Эйра еще раз сглотнула.

– С другой стороны, он бы довольно быстро вышел наружу естественным путем, так что погибший съел его всего за день или два до своей кончины.

Также были найдены частицы мух и других насекомых. Кусочки жука.

Янина Люков включила компьютер и вывела снимок содержимого желудка на экран. Эйра глянула на кашеобразное месиво, в котором невозможно было ничего разобрать.

– Кроме этого мы обнаружили фрагменты птицы, – судебный медик вела курсор мыши по экрану. – Анализ воздушных мешков показал, что речь идет о крупной птице, вроде грача. Здесь есть даже фрагменты перьев и костей. Кости, вероятно, трубчатые – их нетрудно узнать, они полые внутри, чтобы их мог заполнять воздух. Тело птицы идеально приспособлено для полетов, прежде я и не представляла, насколько мудро она устроена. – Янина Люков говорила с энтузиазмом, как человек, который только что узнал что-то новое и теперь жаждет этим поделиться. Эйра вспомнила про воронов, которые бродили вокруг дома и оказались запечатленными на снимках той женщины-фотографа, ведь это они сейчас о них говорят. Вонь, которая царила там перед смертью: вот почему ворон пробрался внутрь.

Падальщик.

Миновав двери с кодовым замком и шлюзовую камеру, судебный медик провела ее в более прохладное помещение. Блестящий шкаф, который скрывал в своих недрах тела тех, кто недавно скончался или был найден мертвым.

– Обезвоживание организма. Именно это стало причиной смерти. Обычно человек может протянуть без жидкости не более двух суток. Должно быть, ему удалось набрать дождевой воды, но надолго ее не хватило.

Они не сумели распрямить его тело, спина окоченела в скорченном состоянии. Только сейчас, увидев Ханса Рунне голым и при люминесцентном свете, Эйра осознала, насколько сильно он исхудал – кожа до кости.

– Если только он не смирился и не забрался в угол в ожидании конца.

– Как зверь, который забивается в нору в предчувствии смерти?

– Тут скорее дело в слабости, которую они чувствуют, и прячутся, чтобы другие звери их не нашли. У животных довольно ограниченное представление о смерти.

– Сколько времени он пролежал мертвым?

– Почти двое суток, не меньше тридцати шести часов.

Они сумели определить это по процентному содержанию калия в глазной жидкости. Сколько времени он находился взаперти, сказать было сложнее, но, судя по всему, полученные данные ни в чем не противоречили тому, что они уже и без того знали об исчезновении Ханса Рунне.

Около четырех недель, плюс-минус несколько дней.

Янина Люков руками в резиновых перчатках осторожно взяла левую руку покойника.

– Раны на пальцах и сломанные ногти. Вероятно, он пытался сломать дверь, повреждения видны на обеих руках. Насколько я понимаю, дверь оказалась слишком крепкой.

– Сработана в пятидесятые годы, как для бомбоубежища, – кивнула Эйра. – Думаю, тому, кто ее заказывал, она обошлась в кругленькую сумму.

Такое уж было время, правительство призывало народ готовиться к Третьей мировой войне. Эйра вновь представила себе то подвальное окошко-щель, куда проникал воздух и дождевая влага – едва ли оно могло защитить от атомной бомбы, но помешало Хансу Рунне выбраться наружу.

– В остальном никаких следов физического насилия, кроме тех, о которых вы уже знаете, – продолжала судебный медик. – Что не исключает, к примеру, что он мог быть подвергнут пыткам. Профессионал умеет делать свою работу, не оставляя явных следов на теле и спустя почти месяц…

Эйра была не в силах оторвать своего взгляда от левой руки мужчины. Раны на пальцах почернели. Отсутствовали безымянный и мизинец.

– Довольно необычная процедура, – и Янина погладила тыльную сторону руки, словно та еще обладала какой-то чувствительностью. – Сначала ему сломали мизинец, чтобы затем отделить кожу и мускулы режущим, но не слишком острым инструментом.

– Это могли быть садовые ножницы? – спросила Эйра.

Они нашли в том подвале похожий инструмент со следами крови, которая по результатам анализа оказалась кровью Ханса Рунне.

– Лезвия были плохо наточены, – сказала Янина Люков. – Да, возможно, что и ножницы.

Они еще сравнят результаты экспертизы и тогда уже смогут точно сказать, что это был за инструмент. Те найденные ножницы были совсем ржавыми и, должно быть, резали с трудом. Эйра видела их снимок. Прошлым летом ей самой пришлось воевать с сорняками, вооружившись маминым старым секатором, сделанным еще в шестидесятые годы.

Они ненадолго заглянули в комнату отдыха, быстро выпили по чашке кофе.

– А во втором случае был использован тот же самый инструмент? В смысле, тот же, что и с мизинцем?

– Насколько я вижу, да.

– Если взялся кого-то пытать, то почему бы не запастись более подходящим для такого случая инструментом?

Янина Люков проглотила свой двойной эспрессо и улыбнулась.

– А уж это я оставляю вам.

Ее окружили черные птицы. Одна, с распростертыми крыльями, была запечатлена в момент приземления, другая пристально глядела на нее своим угольно-черным глазом-бусиной. Фасад дома позади них вырисовывался всеми своими оттенками, бесчисленными нюансами серого, древесными волокнами и фрагментами отслоившейся краски, которая, очевидно, когда-то была ярко-алой.

Кое-какие детали она узнала. Сгнивший мостик. Рваная занавеска в окне. На веревках для сушки белья, пересекавших комнату вдоль и поперек, висели увеличенные снимки. Это было красиво, мрачно и тягостно.

– Самое сложное – это выбрать, – проговорила фотограф по имени Туне Эльвин, женщина около тридцати лет, от природы наделенная неравномерной красотой, из-за которой ее рот был слишком велик по сравнению с остальным лицом, а один голубой глаз светлее другого. – Все равно что вырвать главу из книги, если вы понимаете, о чем я. Все является частью одной истории.

Довольно незатейливое фотоателье Туне находилось в подвале обычного жилого дома в той части города, которую местные прозвали «Ост». По дороге туда Эйра заприметила новые вегетарианские рестораны и кафе, которые старались изо всех сил, чтобы выглядеть уютными; там расположились студенты, полулежащие в креслах с ноутбуками на коленях. В Умео ее всегда охватывало чувство, что здесь она ближе к будущему, чем к прошлому.

В Одалене же все наоборот.

Туне Эльвин извинилась за царящий на тесной кухоньке беспорядок и толкнула дверь, ведущую в комнату в глубине. Эйра успела заметить незаправленную постель, брошенную на пол сумку, чуть затхлый воздух с примесью химреактивов, используемых в процессе проявки.

– Я здесь не живу, – быстро проговорила девушка, – но я часто работаю до глубокой ночи, надо же где-то прилечь. И потом, это обостряет ощущения.

– Что вы собирались делать с этими фотографиями?

– Я вела переговоры с одной галереей, и, наверное, они бы выставили их уже в январе. – Ее глаза заблестели, руки запорхали вокруг и выбрали копии снимков меньшего размера. Рядом лежало несколько распечаток, наброски рекламной афиши. «Заброшенные» – так она назвала свою фотовыставку, «работы Туне Эльвин».

Эйра ощутила внезапное головокружение, то ли из-за большого количества выпитого кофе, то ли из-за близости к смерти, испытанной ею только что в Центре судебной медицины и теперь проявившей себя снова при виде этих фотографий. Она оперлась о столешницу возле мойки, всю испещренную цветными пятнами.

– Вы в курсе, что у него есть дочь? – выдавила она.

– Ну да…

– И вы собирались отправить ей приглашение на эту вашу выставку?

– А что, хорошая идея. Знаете, я, наверное, так и поступлю.

Бесконечно медленно Эйра набрала стакан воды из-под крана и выпила.

– Его звали Ханс Рунне, – проговорила она.

– Знаю. Я ведь читала о нем в газетах.

– Тогда вам, наверное, известно, сколько времени он находился запертым в подвале этого дома, который вы фотографировали. Я только что была в Центре судебной медицины. Чтобы выжить, он ел пауков и червей, но в конце концов скончался от обезвоживания.

– По-вашему, я сама об этом не размышляла? – Туне была готова расплакаться. – Я почти перестала спать по ночам, потому что постоянно об этом думаю. Что я могла спасти его, если бы только поняла, в чем дело.

Эйра несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. Всегда есть опасность зайти слишком далеко, особенно если находишься со свидетелем наедине – это, кстати, одна из причин, почему допросы лучше проводить вдвоем. Эйра не знала, почему именно сегодня ГГ решил наплевать на дела. С другой стороны, именно этот визит запланирован не был. Это было целиком и полностью ее инициативой – разыскать фотографа, раз уж она все равно оказалась в Умео.

– Ну, раз вы об этом думали, то не припомнили ли вы еще что-нибудь? – спросила Эйра, на этот раз более мягким тоном. – Какой-нибудь звук, что-то, что показалось вам необычным, привлекло ваше внимание?

Туне уставилась в пол, потом отошла в сторону.

– Меня охватило мерзкое чувство, – сказала она. – Я не была уверена, что действительно услышала какой-то звук. Подумала, что это дом. Старые дома часто издают какие-нибудь звуки.

– Нам стало известно, что преступник возвращался к дому примерно в то самое время, когда вы там были.

У девушки в глазах промелькнул дикий испуг.

– Это правда? То есть он мог быть там в тот момент? Он мог увидеть меня?!

– А вы заметили что-нибудь похожее? Какую-нибудь машину, тень, все что угодно?

– Нет. Ничего. Клянусь вам, я ничего не видела и не слышала. Во всяком случае, ничего похожего на присутствие человека. Зачем мне об этом врать?

«Возможно, затем, чтобы твоя вина не стала совсем уж невыносимой, – подумала Эйра, – если ты что-то заметила, но все равно ушла оттуда». Она решила больше не давить на свидетельницу и вместо этого сказала:

– Я посмотрю остальные снимки, а то в материалах по делу есть только один из них.

– Конечно, смотрите, – Туне слегка просветлела лицом. – Разумеется, у вас есть на это полное право. Они, конечно, еще далеки от готовых работ, но вам ведь только посмотреть.

– Я в том смысле, что я хотела бы их забрать.

– Как, прямо сейчас?

– Чтобы можно было смотреть их на компьютере. Увеличивать отдельные фрагменты, если понадобится. Вы же наверняка понимаете, что они представляют собой улики по делу об убийстве.

– Но у меня нет копий всех снимков, и, кроме того, часть из них получилась не очень удачно, такие меньше всего хочется показывать…

– Тогда я заберу негативы и сама отдам их в проявку.

– Но я никак не могу отдать вам негативы. Я сдаю в аренду свою квартиру, чтобы иметь средства заниматься фотографией. Я не могу просто так…

Эйра покинула фотоателье с чувством гадливости к собственному поведению, потребовав перед этим, чтобы снимки были готовы к следующему дню.

Интересно, что она станет с ними делать?

Изучать древесные волокна на деревянных панелях и позы ворон?

Потребовать негативы было чистой воды выдумкой, по правде сказать, у нее и прав-то никаких на это не было. Она просто обозлилась на эту дурынду, а это плохо. Эйра понадеялась, что фотограф не станет строчить об этом посты и размещать их в тринадцати различных соцсетях.

А еще она понадеялась, что та не станет гуглить в Сети фамилию Шьёдин и не узнает, отчего Эйре пришлось продлить свое пребывание в Умео еще на несколько часов.

В старину тюрьмы часто располагались в центре города, очевидно, с целью устрашения подданных, чтобы те не вздумали преступать закон. Одна такая темница в Умео превратилась в отель, который так и назывался «Старая тюрьма».

Новое же тюремное учреждение находилась на самой окраине города – бетонный бункер за высоким забором, в сторону которого без необходимости старались не смотреть.

Магнус подстригся – это было первое, на что она обратила внимание, когда его ввели в комнату для свиданий. Торчащие ёжиком волосы придавали ему более суровый и даже какой-то благовоспитанный вид – она не смогла толком решить.

Но в любом случае делали его чужим.

– Как ты? – спросила Эйра, когда конвоир скрылся за дверью.

Брат пожал плечами. Те стали шире, да и сам он выглядел бодрым, накачанным. Эйра почему-то смутилась.

– Нормально, – отрубил брат. – Жрачка хорошая. Я работаю в столярной мастерской, стулья стругаю. И еще начал изучать философию.

– Как хорошо, я слышала, что на рынке труда как раз не хватает философов.

– Именно то, что требуется Крамфорсу.

Мимолетная улыбка.

– Мама переехала жить в дом для престарелых, – сообщила Эйра.

Магнус взял ее за руку. От этого прикосновения ей захотелось расплакаться.

– Спасибо, что за всем приглядываешь, – сказал он. – За то, что ты там ради нее.