Текст книги "Тебя никто не найдет"

Эйра отняла руку.

– Тебе вовсе не обязательно сидеть здесь. Ты мог бы забрать обратно свое признание. Мы найдем хорошего адвоката и организуем пересмотр дела. Ты сможешь заявить…

– Перестань.

– Мама постоянно спрашивает о тебе. Каждый раз, когда я ее навещаю.

Теперь уже Магнус убрал свои руки, сцепил их в замок на затылке и откинулся на спинку стула, словно чтобы еще больше увеличить расстояние, разделявшее их в этой тесной комнатке.

– Я тебе объяснил, почему я так поступил, – произнес он суровым тоном. Стоило Эйре заслышать его, как ее каждый раз охватывало чувство тревоги, настолько глубоко это сидело в ней. – Мы договорились больше никогда не поднимать эту тему. Если будешь продолжать и дальше в этом духе, то можешь больше не приходить сюда.

«Это ты договорился, – подумала Эйра, – мое мнение в расчет никто не брал». Магнус рассказал ей, что́ на самом деле произошло в тот вечер, когда Лина Ставред пропала, и почему он взял на себя вину за убийство, которого не совершал. Он пригрозил признаться в куда более худших вещах, если она проболтается, и Эйра предпочла молчать. Несмотря на то что она была полицейской.

Ночи после этого разговора слились в один нескончаемый монолог в ее голове, мысли о том, что ей следовало в тот момент сказать или сделать, но то были лишь слова, которые никогда не будут произнесены вслух.

– К тому времени, когда ты, Магнус, выйдешь отсюда, мама может полностью впасть в беспамятство, и ты уже не сможешь до нее достучаться. Она забудет, кто ты есть.

– Я стараюсь вести себя примерно, – сказал он и провел своей пятерней по коротким волосам, отчего те немного встали дыбом, но зато так он стал больше похож на того Магнуса, которого она знала. – Скоро мне дадут краткосрочный отпуск. Я тогда обязательно к ней съезжу[5]5
  В шведской пенитенциарной системе допускается краткосрочный отпуск для осужденного.


[Закрыть].

– Хорошо.

А ведь еще у Магнуса были дети, двое мальчиков, которые жили вместе со своей мамой в Гётеборге. Эйра едва не упомянула про них, но вовремя прикусила себе язык, зная, что это его рассердит.

– Что ты изучаешь по философии? – вместо этого спросила она, после чего все оставшееся от отведенного им на свидание время он посвятил объяснению игры теней, которую мы все наблюдаем, думая, что смотрим на реальный мир.

Прежде чем покинуть Умео с первым вечерним поездом, Эйра успела пересечься с другом, с которым Хассе Рунне созванивался всего за несколько дней до своей смерти. Эйра встретилась с ним за тарелкой супа в жарком и уютном книжном кафе, которое тоже находилось в «Осте», в одном из симпатичных деревянных домов. Когда Эйра вошла, ее уже ждал мужчина по имени Гёран, старый коллега Рунне по актерскому ремеслу. Он листал последний дневник Ларса Нурена, но при виде Эйры тут же с порога начал говорить о том, каким одаренным был Хассе.

– Хотя порой он пасовал перед настоящими трудностями, болевыми точками, которые были в нем самом.

«А кто этого не делает», – подумалось Эйре, которой было трудно сосредоточиться на этом разговоре.

Лина Ставред не давала ей покоя. Она пропала больше двадцати лет назад, когда ей было шестнадцать, и все думали, что она погибла. По истечении достаточно долгого времени родители признали дочь умершей.

Эйра же выяснила, что она жива, но Магнус и слышать ничего не хотел. Также она пыталась обсудить это с ГГ, но дело закрыли. В той неразберихе она пыталась защитить своего брата и преступила границы.

Но кем она будет, если не защитит его?

– Хассе был такой же, как всегда, я бы заметил, если бы с ним было что-то не так, – продолжал между тем Гёран. – Он совсем не выглядел подавленным, наоборот, был очень оживлен. У него намечались съемки в Умео, и он спросил, нельзя ли ему будет у меня перекантоваться. Когда он не позвонил, я подумал, что это был обычный треп и никакой роли он не получил, такое сплошь и рядом случается, киноиндустрия – это настоящие джунгли, зазеваешься – сразу съедят.

Он взял со стола салфетку и высморкался.

– А он, выходит, уже был мертв. Вот черт.

Хассе Рунне, которому все невзгоды были как с гуся вода, который постоянно рвался куда-то вперед. Ларс и Хассе, как обычно, много шутили и смеялись по телефону. Хассе рассказал, что начал встречаться с женщинами, приятели делились воспоминаниями. У Хассе никогда не возникало проблем с женщинами, в том смысле, чтобы приманить их к себе. Вот удержать их было куда сложнее.

– В нем было что-то ускользающее. Думаю, он сам себя не сумел бы удержать на месте. Я толком не знаю, что было тому причиной, но в нем всегда жило ощущение какой-то брошенности, покинутости. Может, потому что он рос без отца.

– Какая-нибудь постоянная женщина у него была?

– Сомневаюсь. Хассе был романтиком. Если бы он влюбился, то стал бы на каждом углу выкрикивать ее имя.

Когда чуть позже Эйра сидела в поезде, следовавшем в южном направлении вдоль Норрландского побережья, и пыталась подвести итог последней встречи, из этого почти ничего не вышло.

Она закрыла текстовый редактор и достала список похищенных людей, а поезд тем временем мчался в окружении черно-синих сумерек.

«Нужно исходить из личности преступника, а не жертвы», – думала она. Ханс Рунне, – и она убеждалась в этом все больше, – пошатываясь, вышел из бара отеля и случайно наткнулся на плохого человека. В его жизни или чертах характера нет ничего, что указывало бы на обратное.

Если только он не был по-настоящему умелым актером.

Эйра прибыла в Крамфорс в десятом часу вечера, потому что к югу от Эрншельдсвика случилась авария на линии электропередачи.

Время было уже поздним, чтобы заскочить проведать маму, как она собиралась это сделать вначале. Придется ей до следующего дня мучиться угрызениями совести. Она переложила всю свою ответственность за родительницу на власти коммуны, это было необходимостью, но дело не только в этом, а еще в том облегчении, которое она испытала. Ушли те дни, когда у нее не оставалось времени на себя. При мысли об этом у Эйры заболел живот. Сесть в машину и отправиться в пустой обезлюдевший дом в Лунде было плохим вариантом. Сегодняшний день что-то сломал в ней – явное соприкосновение со смертью, неохватное одиночество, которое ей предшествовало.

Вид Магнуса, когда он направился обратно в камеру.

Ей страстно захотелось опрокинуть в себя бокал алкоголя, все равно какого. А лучше даже три или четыре. Уйти в основательный загул, поймать мгновения смеха и забвения.

Был только один человек, о котором она могла подумать.

«Пиво в „Крамме“?» – написала она.

«Лучше ты ко мне», – написал он ей в ответ.

Когда Август Энгельгардт в прошлый раз нес свою службу в Крамфорсе, то снимал одну из пустующих квартир, каких хватало в домах, выстроенных по программе «Миллион» на Хэлльгумсгатан. Теперь же его дела пошли в гору, констатировала она, шагая по своей родной округе вдоль железнодорожного полотна. Маленькие симпатичные виллы постройки тридцатых годов, где в садиках лежала облетевшая осенняя листва, собранная граблями в небольшие кучки.

Он молча, без всяких объяснений втянул ее в тамбур. Эйра почувствовала облегчение от того, что ей не нужно ничего говорить. Они оба знали, что на самом деле означает «пиво в „Крамме“», именно так когда-то все у них и завертелось. Август притормозил на пути в спальню, она запуталась с его завязками на спортивных штанах.

– У меня сауна есть, – сообщил он.

– Ты что, серьезно?

– Я как раз включил агрегат… и если ты… что скажешь?

В результате они забылись и дотянули до того, что вопила уже каждая клеточка в теле. В связи с этим Эйра не рекомендовала бы для занятий сексом именно сауну, особенно если та разогрета почти до ста градусов. Был момент, когда она думала, что свалится прямо на раскаленные камни, но Август усилил хватку. Там, где были его руки, ощущалась особенная нежность. Страсть не желала отступать.

Потом они лежали на продавленном диване в гостиной, отделанной в деревенском стиле.

– Красивый дом, – сказала она.

– Мне удалось задешево снять его на зиму. Дети той женщины, что жила здесь, еще не решили, станут его продавать или нет.

Просто удивительно, до чего легко вернуться к старым привычкам. Вновь встретиться с потайными уголками его тела. Испытать ту простоту и легкость, которые ей запомнились.

– Ты когда-нибудь думаешь о чем-то еще? – спросила она.

– В смысле?

– В смысле, когда занимаешься сексом.

Она знала, что у него есть девушка и что они исповедуют свободную любовь, то есть могут спокойно спать с другими или влюбляться, если угораздит влюбиться.

– Ясное дело, думаю. Но если тебе интересно, то сейчас я думал только о тебе.

– Я имела в виду не конкретно сейчас, а вообще.

Он слегка пощекотал ее своими волосами.

– О чем же тогда думаешь ты, Эйра, когда не думаешь обо мне?

– Мне обязательно рассказывать?

– Нет, но если хочешь, расскажи.

Эйра выпуталась из его объятий и отправилась в душ, включила холодную воду. Должно быть, тесное помещение сауны пристроили к подвалу в семидесятые годы. Это было видно по пластиковому напольному покрытию и коричневым влагостойким обоям, которые отклеились по краям, обнажив древесностружечную плиту под ними.

Прежде чем закутаться в полотенце и выйти, она проверила, хорошо ли выключен старый агрегат. Они сели в кухне, взяв себе по пиву, и она поведала Августу о том, как прошел ее день, рассказала о вскрытии и о своих мыслях по поводу того, каково это – провести четыре недели в подвале. Излить наболевшее было приятно.

Сам Август был занят мелкой кражей в «Виллисе». Шесть банок безалкогольного пива.

– Еще один день в Крамфорсе.

И лишь когда они уже собрались лечь в кровать и Август потянулся за чем-то к ночному столику, Эйра заметила на его руке кольцо. Тонкий золотой ободок.

– Ты что, женился?

– Нет, пока только обручен.

– Ты и Юханна? – Эйре однажды довелось встретиться с девушкой Августа. Это было связано с тем расследованием, в котором она принимала участие. Юханна торговала косметической продукцией и пила зеленый смузи, была энергичной и дружелюбной, в такую нетрудно влюбиться. – Значит, вы не перестали?..

– Спать с другими, ты хочешь сказать?

Август покрутил кольцо на пальце. Странно, что она не заметила его раньше, еще на станции, или когда они вместе ехали в одной патрульной машине. Наверное, он снимал его на работе, так же, как снял его теперь. Он сделал это, чтобы оно не расплавилось в сауне или потому что она пришла?

– Это все равно не меняет наши взгляды на любовь, – добавил он. – Каждый из нас продолжает делать то, что хочет. Кольцо означает лишь, что мы решили крепко держаться друг за друга. Я почувствовал, что уже пора. Обрести точку опоры, то, что не меняется со временем.

– Поздравляю тебя, – вяло откликнулась Эйра.

Когда он уснул, она еще долго лежала без сна.

Два раза в своей жизни она думала, что вот она, настоящая любовь, пусть не навсегда, но на ближайшее необозримое будущее уж точно.

Первый раз это была ее глупая детская влюбленность в Рикена, приятеля ее брата. Пожалуй, он смог бы удержать ее в своем доме в Стринне на всю оставшуюся жизнь, в окружении ржавых остовов покореженных тачек, если бы сам не положил конец их отношениям.

Второй раз это был мужчина, с которым она познакомилась в ресторане, сразу после выпуска, когда жила в Стокгольме. Уже после их третьей совместно проведенной ночи, которая превзошла почти все остальные, когда Эйра обнаружила, что он смотрит на нее и ему нравится то, что он видит, она принялась фантазировать об их будущем. Тот факт, что он снова захотел с ней увидеться, был как бы намеком на то, что он испытывает к ней то же самое, их ощущения от секса не были бы такими потрясающими, если бы их чувства были неразделенными. Когда же он переносил встречу или не звонил, она каждый раз находила этому объяснение. Он боится, что его бросят, не уверен в своих собственных чувствах, значит, она должна стать более искренней в проявлениях своей любви, ободрить его. Наверное, ему трудно свыкнуться с мыслью, что она полицейская, значит, ей следует быть мягче и показать себя перед ним ранимой. Когда же он сказал, что прямо сейчас не может вступить с ней в отношения, она подумала, что «прямо сейчас» понятие относительное и что оно на самом деле означает? Неделю, месяц, полгода? Она могла бы подождать, никаких проблем, она же из Норрланда, славного края, где терпение у людей в крови.

В конце концов он признался, что она ему нравится, что она красивая девушка, но их отношения зашли слишком далеко. С его стороны вопрос о любви никогда не стоял.

В тот момент мир померк перед ее глазами, чернота сомкнулась вокруг нее. Она словно провалилась в дыру без дна и света. Как это глупо – воображать себе, что мужчина в тебя влюблен. Эйра стала более осторожна в своих чувствах – они научили ее видеть то, чего не было. И позже, вступая в очередные отношения с мужчиной, она уже не любила его по-настоящему.

Она прижалась к телу Августа, погружаясь в его сонное размеренное дыхание. Он женится, и это хорошо. С ним она ничем не рискует.

В полицейском участке Крамфорса Эйру не ждали ни сообщения, ни какие-либо особенные задания на это утро. Лишь на почте висело разосланное сразу целой группе лиц письмо от ГГ о том, что позже им надо будет провести совещание, но еще неясно когда.

Эйра присела у свободного компьютера и продолжила заниматься тем же, что и накануне. Тело побаливало после ночи, проведенной с Августом, плюс слегка болела голова от недостатка сна.

Список дел о похищенных людях оказался длиннее, чем она ожидала. Стажер из Сундсвалля, которому было поручено его составить, тщательно собрал и расположил в хронологическом порядке все похожие случаи, произошедшие за последний год по всей стране, включая те, по которым было возбуждено уголовное дело, и те, которые были закрыты за неимением улик.

Эйра проглядела сводки и отобрала нужное.

Похищение людей – преступление, которое появилось в шведском криминальном мире лишь в последние годы. Похищают с целью заставить кого-то о чем-то молчать или выбить денег из родственников жертвы за невыплаченный долг. Порой происходят чисто садистские нападения, зачастую совершаемые молодыми преступниками – заснятые на смартфоны сцены унижения и насилия, которые выкладываются в соцсетях. Но чаще всего похищают, чтобы ограбить – надо же ворам как-то приспосабливаться к нынешним временам, когда народ уже не разгуливает с пачками денег в карманах. Существуют банды, которые систематически похищают людей, катают их в багажниках машин или закрывают в хранилищах для велосипедов, избивают и угрожают, пока жертва не назовет код от кредитной карточки или не переведет деньги на указанный счет. Бывали случаи, когда беднягу вынуждали самолично отправиться в банк и снять всю сумму со счета.

Ничего не скажешь, довольно неприятное развитие событий, но едва ли сопоставимое с данным случаем, поскольку ни единой попытки опустошить и без того тощий счет Ханса Рунне предпринято не было.

Хотя, конечно, имелись также сексуальные мотивы. Эйра пропустила похищенную девочку и обнаруженный на частной квартире бордель, где кражи людей были лишь одним из многих видов правонарушений, но в случае с Хансом Рунне не было никаких следов сексуального насилия.

Она начала с самых свежих преступлений и изучила дела за целый год, когда один нестандартный случай, произошедший в Норрботтене, привлек ее внимание. Сорокатрехлетний мужчина был найден запертым в подвале, истощенным и сильно повредившимся в уме.

Эйра как раз собиралась выяснить подробности этого дела, когда в дверях возникла Анья Ларионова, местный следователь.

– Ты случаем не знаешь, где сейчас наш Джордж Клуни?

– Кто?

– Тот красавчик из Сундсвалля, твой новый шеф.

– Разве они похожи?

– Мне кажется, я кое-что для вас нашла.

По всеобщему мнению, Анья Ларионова обладала самым острым умом в местном полицейском округе Крамфорса, и сама бы уже давно стала шефом, если бы не ее столь явное равнодушие к собственной карьере. Это было ее личным выбором – посвятить себя расследованию мелких уголовных преступлений. Как она любила говорить – «именно с похищения бабушкиного сервиза и начинается деградация общества».

Взяв себе по чашке кофе, они прошли в ее кабинет. Анья сообщила, что сейчас пока затишье – приближаются холода, и мелкий криминальный элемент потянулся на зимовку в приюты и реабилитационные центры. За целую неделю ни одного дачного ограбления.

– Так что я предложила твоему начальству немного повозиться вот с этим, – и с этими словами Анья Ларионова выложила на стол бумагу из отдела землеустройства. Ее длинный ноготь указал на название – «Хай Вудз Холдинг», компания, которая приобрела в Оффе тот самый дом, чьи хозяева умерли четыре года назад. – Исходя из названия, можно подумать, что их интересует лес.

– Да, едва ли этот домик был кому-то нужен. В нем больше десяти лет никто не жил, с тех пор как старая чета Баклундов скончалась.

– Одновременно?

– С разницей в три месяца. Сперва его не стало, потом ее.

– Многим не удается справиться с одиночеством.

– Или же она жила, пока был кто-то, кому она была нужна.

Эйре вспомнились деревья возле заброшенного дома, как тесно они росли, почти переплетясь друг с другом. Она слышала, что они действительно сообщаются через общую корневую систему, могут делить воду и питательные вещества, предпочитая близость к свету.

– После этого прошло целых шесть лет, прежде чем дети продали дом, – продолжила Анья Ларионова, – наверное, все никак не могли поделить наследство. Если бы братья и сестры предприняли хоть небольшое усилие и сумели договориться, то сейчас мы были бы избавлены от сомнительного удовольствия смотреть на то, как эти лачуги повсюду приходят в упадок.

– Но вот для чего кто-то ее купил… – Эйра заглянула в бумагу, – …за девяносто две тысячи крон, если никто не собирается ни переезжать туда, ни заниматься рубкой леса?

– Я бы сказала, что это очень хорошая цена за адрес, по которому можно зарегистрировать фирму, которая в свою очередь сдается пятнадцати другим фирмам.

Эйра пролистала страницы. Это были распечатки статей и выписки из различных реестров. Взгляд зацепился за слова «русская организованная преступность», «криминальные авторитеты», «подставные лица».

– Это вообще о чем?

Анья Ларионова вернулась к двери кабинета и плотно ее прикрыла. Немного постояла, не убирая пальцев с дверной ручки. Эйра терпеливо выжидала. Ее бабушка, очевидно, сказала бы, что через комнату пролетел ангел или даже целый сонм ангелов.

– Знаешь, почему моя фамилия Ларионова? – спросила Анья.

– Я слышала, что ты была замужем за русским, – откликнулась Эйра. – И даже, кажется, самолично его прикончила.

– Если он снова здесь объявится, то точно прикончу.

Анья наклонилась над подоконником. Утреннее солнце низко висело над землей, с трудом пробиваясь сквозь слои выхлопных газов и пыли, осевших на стеклах.

– Мы познакомились в отеле «Стура» в Умео, я была там на конференции. Знаю, это был идиотский поступок, я вообще в то время вела себя как идиотка, сдуру отдала все свои пенсионные накопления шайке мошенников.

Эйра рассмеялась.

– Так ты же полицейская?

– Когда я дома, то забываю про свою профессию. И когда влюбляюсь – тоже, только ты никому об этом не говори. – Кривая улыбка, мимолетная грусть во взгляде. – Он был таким сногсшибательно красивым. И ему требовалось срочно на ком-нибудь жениться, чтобы получить гражданство. Он ведь вырос в бывшем Советском Союзе и знал, как быстро могут меняться границы и законы. Мы с ним поженились втайне ото всех, даже мои родители ничего не знали.

Анья чувствовала, что что-то было не так, но предпочитала игнорировать свои ощущения – верить в любовь было куда приятнее. Он много путешествовал, «делал дела», как он говорил – валюта, инвестиции и прочие подозрительные махинации, при виде которых ей следовало бы насторожиться и облачиться в униформу, но, как уже было сказано, любовь…

– На третий день после свадьбы он пропал окончательно.

– То есть когда стал шведским гражданином.

– Ему нужны были только бумаги. Документы, с которыми он переставал быть тем, кем был, и становился кем-то другим.

– А кем он был?

– Во всяком случае, Ларионовым он точно не был. Когда я поняла, что фамилия фальшивая, то решила ее оставить. Зачем быть Андерссон, если можно зваться Ларионовой? Как русский хоккеист, помнишь, из легендарной советской пятерки?

Эйра попыталась припомнить, что она знала о хоккее тех времен, когда сама еще лежала в колыбели, и попутно удивилась, насколько далеко они отошли от темы.

– Я рада, что ты мне все это рассказала, но не совсем понимаю, какое это имеет отношение к делу.

– Внешность и иллюзия, – проговорила Анья Ларионова. Она поправила цветущее растение в горшке на подоконнике и вернулась к письменному столу. – В мире, где никто никого не знает, законные документы – твердая валюта, а шведские документы имеют большой вес. Они дают тебе право считать себя честным, порядочным гражданином.

– Как в случае с твоим бывшим, – подсказала Эйра.

– Я рада, что ты не называешь его по имени. К этому делу он не имеет никакого отношения, я просто вспомнила про него.

– Кто же тогда имеет?

Анья улыбнулась.

– Подобно тому, как ты-знаешь-о-ком-я кадрил девушек в баре отеля, чтобы получить шведские документы, – бог его знает, для чего они были ему нужны, – так и международная преступность, особенно та, чьи корни уходят в Россию, начала скупать недвижимость в Норрланде несколько лет тому назад, а мы ведь знаем, где находятся дешевые дома.

– И никто туда не въезжает.

– Ты слышала о криминальных авторитетах в Эзе?

– До сегодняшнего дня – ни разу, – ответила Эйра, это было в тех материалах, которые лежали сейчас у нее на столе.

Анья Ларионова подчеркнула, что она далеко не эксперт по части русской мафии, «за исключением моего глубоко личного опыта, ха-ха!», но тем не менее предприняла кое-какие изыскания, и одно название привело ее к другим.

От «Хай Вудз Холдинг» она добралась до Санкт-Петербурга и человека, который ранее был судим за крупные мошенничества с финансовыми пирамидами. Кроме дома в Оффе он владел компанией на Сейшелах. В Сети есть сайт, где «Хай Вудз Холдинг» акцентирует внимание на том, что благодаря им предприятия могут избежать уплаты налогов. Вы можете с максимально доступной степенью конфиденциальности оказать материальную поддержку людям без возможности отследить отправителя.

– Весь смысл именно в том, чтобы было непонятно, чем они занимаются, – сказала Анья и описала, как «Хай Вудз Холдинг» создал видимость компании, чтобы укрывать деньги, которые затем шли дальше. На снимке был изображен мужчина, позировавший возле спортивной машины перед казино в Монако. Некоторые из замешанных в этом деле лиц имели дома на французской Ривьере, отсюда и коммуна Эз, что находится между Ниццей и Каннами.

– Отмывание денег, другими словами.

Эйра подумала о выкрашенной в синюю краску кухонной скамье, кружевных занавесках, широких половицах из норрландской сосны, которая медленно росла сотню, а, может, даже и больше лет.

– А пока они обстряпывают свои грязные делишки, дом ветшает и может совсем обрушиться.

Когда Эйра вошла в комнату, Черстин Шьёдин стояла на стуле и тянулась к висевшей на стене картине. На полу вокруг валялись разбросанные книги.

– Что ты делаешь, мама?! – Эйра ухватила Черстин за руки и попыталась спустить ее со стула. Она подумала о сломанной шейке бедра, о том, как быстро можно оказаться в лежачем положении, прикованным к больничной койке.

– Как хорошо, что ты пришла, – пропыхтела Черстин и, ухватившись за картину, дернула ее с такой силой, что сорвала крюк, на которой та висела. – Эта вещь не моя. Ей здесь не место.

– Но, мама, она же все эти годы висела у нас в гостиной! Я думала, она тебе нравится.

– Она никогда мне не нравилась. Она принадлежит ему, вот пусть он ее и забирает.

Наконец Черстин спустилась на пол, крепко сжимая в руках гравюру, ту самую, на которой была изображена река и флотилия из бревен.

– Может, спустишься вниз, попьем кофе? – Эйра достала пирожные «Принцесса», которые она купила в «Виллисе». – Если хочешь повесить на ее место другую картину, я тебе помогу. Сейчас я не успеваю, но мы можем как-нибудь в другой день заехать вместе домой и забрать ту, которая тебе больше нравится.

Черстин перевернула картину.

– Вот, видишь, о чем я толкую? Здесь стоит его имя, так что не вздумай говорить, будто я ошибаюсь.

«Вейне Шьёдин» значилось на обратной стороне картины, где красовалась приклеенная бумажка с напечатанными на ней буквами. Отец любил клеить такие вот бумажки на все, что только можно: на книги, контейнеры для продуктов, даже на голенища сапог. В тех краях, откуда он был родом, понятие собственности считалось весьма условным и верить, что ты имеешь на что-то право, было ошибкой, что он и пытался вдолбить в головы своим детям, когда те удивлялись, что кто-то может позариться на его старые вещи.

– Папа умер, ты же знаешь. Уже больше десяти лет прошло, как его не стало. Не думаю, что ему есть дело до этой картины.

– Тогда пусть ее заберет она, – не желала сдаваться Черстин. – Это же она все унаследовала. Отняла у нас все, и мы остались ни с чем.

– Забудь, мама. Это уже не важно.

«Забыть» – последнее, о чем ей стоило бы говорить матери. Совсем скоро все и без того забудется: воспоминания, настоящее – все пропадет, исчезнет. И все же, с тех пор как Черстин переехала в приют для престарелых, казалось, ее сознание пребывает в чуть более ясном состоянии. Ей уже не требовалось прикладывать столько усилий, чтобы следить за порядком, блуждать по большому дому, забывая, куда она шла. Ее мир сжался до размеров одной комнаты и общей столовой.

– И, кстати, эти книги тоже не мои, так что можешь их забрать, когда будешь уходить.

Эйра принялась подбирать с пола разбросанные томики – красивые издания, классики вроде Вильгельма Муберга и детективы Шеваля и Валё. Даже не заглядывая внутрь, она знала, что там тоже везде есть бумажки с именем.

– При этом я недосчиталась нескольких книг, которые принадлежат лично мне, – пожаловалась Черстин, – и это хуже всего. Я подозреваю, что кто-то заходил в комнату в мое отсутствие и похитил их.

– У тебя еще уйма книг осталась дома, – успокоила ее Эйра. – В следующий раз мы составим с тобой список тех, которые ты хочешь прочесть.

«Тренировка памяти – полезная штука», – подумала она. Вещи, о которых можно говорить, когда иссякнет беседа. Большая часть их разговоров касалась каждодневной рутины, повседневных домашних дел и воспоминаний, того, что необходимо сделать, и того, что делается постоянно.

– Они шастают здесь повсюду, где им вздумается. С несколькими женщинами я знакома, но остальные – понятия не имею, кто они такие.

– Перестань, мама, никто не брал твоих книг. – Эйра мысленно сделала себе пометку уточнить у врача насчет паранойи, вписывается ли та в общую картину болезни и не является ли следствием окончательного угасания разума, потому что раньше ее мама такой не была.

– А что, кроме нас, больше никого не будет? – Черстин оглядела чашки на столе и блюдца с надкусанными марципанами. – Разве Магнус не придет?

– Ну, мама, ты же знаешь, что он не может.

– Это он сам так сказал?

Привычные терзания. Следует ли Эйре напоминать матери, что Магнус, ее любимый сын, сидит в тюрьме в Умео и, судя по всему, не скоро выйдет оттуда? Должна ли она повторять это всякий раз, тем самым расстраивая ее? Ведь забвение может быть также и благом. С другой стороны, удерживать мать на связи с реальностью было обязанностью Эйры. Теперь это лежало на ее плечах. Однако зачастую это заканчивалась тем, что Черстин принималась рыдать, называя себя плохой матерью и оплакивая все совершенные ею ошибки.

«Но взгляни на меня, – хотелось сказать Эйре в такие моменты, – из нас двоих один все же не так уж и плох», – но она никогда так не говорила, потому что знала, что это делу не поможет. Магнус всегда был и оставался самым любимым и желанным ребенком.

Но прежде, чем она успела решить, какой вариант предпочесть на этот раз, тишину нарушили звуки бравурного марша. Эйра специально поставила такой сигнал на телефон, чтобы не пропускать звонков от ГГ.

– Я должна ответить.

Она вышла в коридор, чтобы спокойно поговорить, что оказалось не самой лучшей идеей, если ты находишься в приюте для больных деменцией. Старухи бродили туда-сюда по коридору, шаркая тапочками, одна сидела, раскачиваясь в кресле-качалке, кто-то звал на помощь, и из всех углов доносилось невнятное бормотание в пустоту.

– Прости, что ты сказал?

– Служба разведки Главного полицейского управления, – повторил ГГ. – Они приняли в разработку русский след, а отдел по борьбе с экономическими преступлениями занялся отмыванием денег. С нашей стороны мы мало чем можем им посодействовать.

– Чем же мы тогда займемся?

У входной двери отделения стояла маленькая старушка в дождевике и дергала дверную ручку, крича, что она хочет домой. Эйра вернулась обратно к маме в комнату и вышла на крохотный балкончик.

– …Ждем, когда нам дадут разрешение допросить одного парня в Сальтвике… у него связи в криминальном мире, но сомневаюсь, что нам удастся его разговорить.

Кажется, ее мама уснула прямо в кресле. Эйра поплотнее прикрыла за собой дверь. Также, по словам ГГ, поступили кое-какие сведения от населения, которые стоили того, чтобы их проверить.

– Кое-кто видел его в отеле «Штадт» в тот вечер. У них там вышла небольшая перебранка из-за стула. Рунне утверждал, что это его стул.

– Наконец-то, – обрадовалась Эйра.

Когда в прессе появились имя и фотография жертвы и полиция обратилась к населению с просьбой о помощи, их буквально засыпали различными сведениями той или иной степени правдоподобия. Еще бы, битком набитый вечерний ресторан – было бы странно, если бы его никто не заметил. Всегда найдется тот, кто что-нибудь да видел, – человек не может исчезнуть без следа, испариться, как дым.

– И еще звонила та женщина, – сообщил ГГ.

– Какая женщина?

– Та, которой он, по всей видимости, назначил там свидание.

– Это правда?

– Я завтра допрошу ее.

В трубке стало тихо. Эйра выждала несколько секунд, но больше ничего не последовало. Какой-то отдаленный шум в трубке, очевидно, он тоже находился вне дома.

– Хочешь, чтобы я приехала в Хэрнёсанд? – спросила она.

– Нет, не нужно. Я сам разберусь.

Его слова прозвучали отрывисто, и внезапно она ощутила неуверенность. Осенний холод сковал ее, вдалеке она увидела стоящий на причале парусник «Одален III».

– Как насчет того, чтобы я съездила в Норрботтен?

– Что ты говоришь?

– В Норрботтен, – повторила Эйра. – Точнее, в Мальмберг.