Текст книги "Речной бог"

Я с облегчением выслушал эти слова и теперь почувствовал уверенность в том, что смогу провести ее по дороге, которая ожидала впереди.

На рассвете следующего дня царская флотилия отплыла на юг из Карнака. Как и обещал фараон, госпожа Лостра и ее свита поместились на борту маленькой быстроходной ладьи южной военной флотилии.

Я сидел со своей госпожой на корме под навесом, сооруженным специально для нее по приказу кормчего. Мы смотрели на белые стены города, удаляющиеся от нас в оранжевых лучах восходящего солнца.

– Не могу себе представить, куда он подевался. – Лостра беспокоилась за Тана и уже двадцать раз с момента отплытия успела спросить о нем. – Ты везде искал его?

– Везде, – подтвердил я. – Я все утро обыскивал внутренний город и верфи. Он исчез. Но я оставил записку у Крата. Он наверняка доставит ее Тану.

– Пять лет без Тана! Кончатся ли они когда-нибудь?

Путешествие вверх по реке проходило довольно приятно. Дни неторопливо тянулись за днями, пока мы сидели на корме и разговаривали, я и моя госпожа. Мы успели подробно обсудить наше новое положение и весьма основательно изучили все, чего нам ожидать и на что нам надеяться в будущем.

Я описал госпоже все сложности придворной жизни, важность старшинства и соблюдения церемоний. Специально проследил для нее направление тайных путей власти и влияния и перечислил тех, кого в наших интересах следует заполучить в друзья, а кого мы спокойно можем не замечать. Объяснил ей важнейшие государственные дела и то, как фараон относится к каждому из них. Потом перешел к описанию настроений и чувств наших подданных.

Этим сведениям в большой степени я обязан моему другу Атону, царскому постельничему. По-моему, за последние десять лет каждый корабль, который приходил с острова Элефантина в Карнак, привозил письмо, и письмо это сообщало увлекательнейшие подробности придворной жизни, а отправляясь в обратный путь, тот же корабль увозил немного золота в знак благодарности моему другу Атону. Я твердо вознамерился скоро поместить себя и, разумеется, свою госпожу в самую середину придворной жизни, где перекрещиваются все нити власти. Я не зря обучал госпожу эти годы и не мог позволить, чтобы оружие, которым я ее снабдил, ржавело без дела в арсенале. Сумма всех ее дарований была невероятной, и я из года в год и изо дня в день увеличивал ее. У нее был острый и пытливый ум. Как только я помог ей отбросить мрачное настроение, грозившее погубить ее, она, как обычно, была готова впитывать то, чему я учил. И теперь при каждом удобном случае я разжигал ее честолюбие и подливал масла в огонь желания играть ту роль, которую я для нее задумал.

Я скоро обнаружил самый надежный и действенный способ привлечь ее внимание и заставить слушаться. Достаточно было сказать, что все это делается для блага Тана.

– Если у тебя будет влияние при дворе, ты сможешь лучше защитить его, – подчеркивал я. – Царь поставил перед ним почти невыполнимую задачу. Мы понадобимся Тану, если он захочет выполнить ее, а в противном случае нам будет легче спасти его от приговора, который вынес фараон.

– Что нужно сделать, чтобы помочь ему выполнить свою задачу? – Стоило мне упомянуть Тана, и она тут же начинала внимательно прислушиваться к каждому моему слову. – Скажи мне правду: сможет ли кто-нибудь когда-нибудь победить сорокопутов? Разве это не слишком тяжелое поручение даже для такого человека, как Тан?

Разбойники, которые наводили страх на Верхнее царство, называли себя сорокопутами, взяв себе имя этих жестоких убийц. Наш нильский сорокопут меньше горлинки. Это очень красивая птичка с белой грудкой и горлышком и черными головкой и спинкой. Она разоряет гнезда других птиц и устраивает отвратительный спектакль, вывешивая трупики своих жертв на колючках акации. Местные жители называют ее птицей-мясником.

Вначале разбойники пользовались загадочным именем, чтобы скрыть свои имена да и само свое существование. Но с тех пор они настолько обнаглели и стали так бесстрашны и сильны, что смело и открыто брали на себя преступления, совершенные под именем сорокопутов. И черно-белые перья сорокопутов – птиц-мясников – стали их знаком.

Вначале они просто оставляли перья на дверях ограбленных домов или трупах своих жертв. Но в те дни, о которых идет речь, они стали настолько дерзкими и хорошо организованными, что временами просто посылали перо своей будущей жертве в качестве предупреждения. В большинстве случаев этого было достаточно, чтобы жертва заплатила половину всего, что имела в этом мире. В противном же случае человек мог потерять все: жен, детей и дочерей насиловали и уводили в рабство, а хозяина и сыновей бросали связанными в горящие руины их собственных домов.

– Так ты считаешь это возможным при помощи соколиной печати фараона? Тан действительно сможет выполнить порученное задание? – повторяла моя госпожа. – Я слышала, что все шайки сорокопутов в Верхнем царстве подчиняются одному человеку, которого все зовут Ак Сет, брат Сета. Это правда, Таита?

Я задумался на некоторое время, прежде чем отвечать. Было преждевременно рассказывать ей все, что я знал о сорокопутах. Да если бы и рассказал, пришлось бы раскрыть источник сведений, то, каким образом я получил их. А сейчас это не даст ей никаких преимуществ, да и мне не поможет. Еще будет время приоткрыть тайну.

– Я тоже слышал об этом, – осторожно согласился я. – Мне кажется, что, если бы Тан смог найти и победить этого единственного человека, которого зовут Ак Сет, сорокопутов перебили бы со временем. Но Тану понадобится помощь, и только я один могу ему такую помощь оказать.

Лостра проницательно посмотрела на меня.

– Как ты можешь помочь ему? – спросила она строго. – Что ты обо всем этом знаешь?

Она очень быстро все схватывает, и обмануть ее трудно. Сразу почувствовала, что я что-то скрываю. Мне пришлось быстро отступить и снова сыграть на ее любви к Тану и доверии ко мне.

– Прошу тебя, госпожа, ради Тана, не задавай больше вопросов. Позволь мне только сделать все, что в моих силах, и помочь Тану выполнить поручение, данное ему фараоном.

– Да, разумеется, мы должны сделать все возможное. Скажи мне, как ты собираешься помочь ему?

– Я останусь при дворе на острове Элефантина в течение девяноста дней, но затем ты должна позволить мне отправиться к Тану…

– Нет-нет, – прервала она меня, – если ты можешь помочь ему, отправишься к нему немедленно.

– Нет, через девяносто дней, – упрямо повторил я. Именно такую отсрочку дал нам фараон. Хотя меня и разрывала на части любовь к двум дорогим мне людям, чувство долга перед госпожой было гораздо сильнее.

Я не мог оставить ее одну при дворе без друга и учителя. Кроме того, ей понадобится моя поддержка в тот последний день, когда царь пошлет за ней ночью.

– Я не могу покинуть тебя сейчас. Не беспокойся, я оставил у Крата записку для Тана. Они будут ждать меня. Я объяснил Крату, что нужно сделать до моего прибытия в Карнак. – Больше я ей ничего не говорил, и мало кто может сравниться со мной в тупости и уклончивости, если мне это нужно.

Флотилия плыла вверх по течению только днем. Ни мореходные навыки флотоводца Нембета, ни удобства царя и его двора не позволяли плыть ночью, поэтому каждый вечер мы приставали к берегу, где вырастал город разноцветных шатров. Царские старшины рулевых всегда выбирали самые приятные места для стоянки. Обычно это бывали пальмовые рощи или небольшие долины, укрытые со всех сторон холмами, а неподалеку стоял храм или деревушка, откуда можно было получить необходимые припасы.

Свита все еще находилась в праздничном настроении. Каждую высадку воспринимали как праздник. Многие танцевали и пировали в свете костров, а в тени пальм придворные плели интриги и флиртовали. Как много союзов, политических и плотских, было заключено в эти благоуханные ночи, пропитанные плодовыми ароматами орошаемых земель у реки и острым запахом ветра пустыни, доносившихся издалека!

Я пользовался каждым благоприятным моментом, чтобы улучшить свое положение и положение моей госпожи. Сейчас она стала одной из царских жен, но таковых было уже несколько сотен, и она считалась одной из младших. Вельможа Интеф предусмотрел изменение ее статуса в будущем. Но это случится только тогда, когда она родит фараону сына, а пока дело было за мной.

Почти каждый день, когда мы высаживались на берег, фараон посылал за мной. Считалось, что я должен следить за лечением лишая. На самом же деле наблюдал за приготовлениями к рождению наследника двойной короны. С большим интересом он смотрел, как я готовил лекарство для укрепления мужской силы из толченого рога носорога и корня мандрагоры, которые смешивал с теплым молоком и медом. После того как он принимал лекарство, я осматривал царственный член и, к большой своей радости, обнаруживал, что он совсем не обладал длиной и толщиной, приписываемыми богу. С моей точки зрения, госпожа моя, несмотря на девственность, без особого труда справилась бы с предметом столь скромных размеров. Разумеется, я сделаю все, что возможно, чтобы избавить ее от страха и боли. Если мне и не удастся полностью избежать этого ужасного момента, я облегчу для нее потерю девственности.

Обнаружив, что царь здоров, хотя и не так уж крепок в этой области, я порекомендовал ему припарки из пшеничной муки, смешанной с оливковым маслом и медом, которые он должен был прикладывать к царственному члену на ночь. А затем принимался за лечение лишая. К великой радости царя, мое средство действительно вылечило чесотку за три дня, и моя репутация врача, и без того высокая, возвысилась еще больше. Царь похвалил мои способности перед своими министрами, и через несколько дней спрос на мои услуги при дворе стал огромен. Позже, когда разнесся слух, что я не только лекарь, но и астролог, с которым совещается сам фараон, моя популярность стала безграничной.

Каждый вечер к нашим палаткам начиналось шествие посланников, несущих дорогие дары для моей госпожи от какого-нибудь знатного господина или знатной госпожи, которые умоляли ее позволить мне посетить их и дать совет. Мы уступали только просьбам тех, с кем хотели познакомиться поближе. Как только я оказывался в шатре могущественного и знатного вельможи, а он поднимал подол, чтобы я осмотрел его геморрой, было очень удобно восхвалять госпожу и привлекать внимание этого господина к ее добродетелям.

Остальные жены царя очень скоро обнаружили, что мы с госпожой Лострой прекрасно поем дуэтом, можем сочинять самые занимательнейшие загадки и рассказывать интереснейшие истории. Нас приглашали повсюду, и особенно часто звали к детям. Мне это доставляло особое удовольствие, так как больше всего я люблю маленьких детей и только после них – животных.

Фараону, который, собственно, и был причиной нашей популярности при дворе, скоро доложили о всеобщем внимании к нам. Это еще более усилило его интерес к моей госпоже, а он и так был достаточно велик. По утрам во время отплытия ее часто вызывали на борт царской барки, и она проводила в обществе царя большую часть дня, а по вечерам обедала за его столом и веселила присутствующих своим остроумием и детской грацией. Разумеется, я всегда скромно прислуживал ей. Царь не пытался вызывать ее на ночь, чтобы насильно заставить выполнять те ужасные действия, о которых она имела весьма смутное представление. Ее чувства по отношению к нему стали смягчаться.

Несмотря на мрачную внешность, фараон Мамос был добрым и порядочным человеком. Госпожа Лостра скоро поняла это и, как и я, привязалась к нему. Еще до прибытия на остров Элефантина она обращалась с ним как с любимым дядей и довольно часто безыскусно сиживала у него на коленях, рассказывая какую-нибудь историю, или играла с ним в биту на палубе царской барки. Оба они, разрумянившись, смеялись, как дети. Атон признался мне, что никогда еще не видел царя таким веселым.

Свита заметила это, и очень скоро в моей госпоже признали любимицу царя. По вечерам в наших шатрах появлялись другие посетители. Они приносили просьбы или прошения и умоляли мою госпожу привлечь внимание царя к их заботам. Дары, которые они предлагали, стоили намного дороже, чем те, которые доставались мне за мои услуги.

Госпожа моя отказалась от прощального дара отца ради одного-единственного раба, поэтому отправилась в путешествие на юг нищей и зависела только от моих скромных сбережений. Однако еще до окончания нашего путешествия она собрала приличное состояние, не говоря уже о длинном списке богатых и влиятельных друзей, каждый из которых был ей чем-то обязан. Я вел тщательный учет всего нашего имущества.

Я не настолько самодоволен, чтобы делать вид, будто госпожа Лостра не смогла бы добиться признания без моей помощи. Ее красота, ум и мягкий, добрый характер сделали бы ее любимицей двора при любых обстоятельствах. Я только хочу сказать, что немного приблизил этот момент. Благодаря мне путь к нему стал короче и надежнее.

Наш успех при дворе принес нам и кое-какие неприятности. Как обычно, нам завидовали те, кто считал себя обделенным благосклонностью фараона, да и плотское влечение фараона к моей госпоже стало расти. Последнее усугублялось полным воздержанием, которого я от него требовал.

Однажды вечером в царском шатре, после того как я дал фараону питье из толченого рога носорога, он признался мне:

– Таита, твое средство действительно великолепно. Я не чувствовал себя столь мужественным, пожалуй, с ранней молодости, с того времени, когда еще не был царем и богом. Когда я проснулся этим утром, то почувствовал, сколь приятно окреп мой член, и даже послал за Атоном, чтобы тот посмотрел на него. Он был поражен и хотел тут же привести твою госпожу.

Меня очень встревожило такое известие. Я придал своему лицу строгое выражение и зацокал языком в знак неодобрения.

– Я благодарен вашему величеству за то, что здравый смысл не дал вам согласиться с Атоном. Вы могли с легкостью разрушить столькими трудами построенное здание. Если вам нужен сын, вы должны строго следовать моим указаниям.

Это еще раз напомнило мне, как быстро течет время и как скоро девяносто дней отсрочки подойдут к концу. Я стал готовить мою госпожу к брачной ночи, которой скоро потребует фараон.

В первую очередь мне нужно было подготовить ее сознание. И я начал с того, что указал на неизбежность этого. Если она хотела пережить царя и в конце концов уйти к Тану, ей нужно было подчиниться его воле. Лостра всегда была разумной девочкой.

– Тогда ты должен объяснить мне, чего он будет от меня ожидать, – со вздохом сказала она.

Однако я далеко не лучший проводник в этой области. Мой личный опыт был слишком эфемерным. Я смог объяснить ей лишь самое основное и сделал свой рассказ настолько обыденным, что ни капельки не встревожил ее.

– Мне будет больно? – поинтересовалась она, и я поспешил разуверить:

– Царь – добрый человек, у него большой опыт в обращении с молоденькими девушками. Я уверен, он будет нежен с тобой. А я приготовлю мазь, которая сделает все очень легким и безболезненным. Мы будем втирать эту мазь на ночь перед сном. Она откроет ворота. Думай про себя, что однажды Тан пройдет через эти двери и ты только открываешь ему дорогу.

Я пытался относиться к этому отрешенно, как подобает врачу, и не извлекать из происходящего чувственные удовольствия. Да простят меня боги, но это мне не удалось. Ее женские части были настолько совершенны, что затмевали самые прекрасные цветы, когда-либо выраставшие в моем саду. Никакая роза пустыни не могла похвастаться такими изящными лепестками. Когда я наносил мазь, они покрывались собственной росой, столь мягкой и шелковистой на ощупь, что она не шла ни в какое сравнение с лекарством, сделанным моими руками.

Щеки ее розовели, голос звучал сипло, когда она шептала:

– До сих пор я думала, что та часть моего тела предназначена только для одной цели. Почему же, Таита, когда ты делаешь это, я так невыносимо тоскую по Тану?

Она полностью доверяла мне и так мало разбиралась в незнакомых ощущениях, что мне приходилось постоянно напоминать себе о врачебной этике, и лишь огромные усилия воли помогали удержать мое влечение, чтобы оно не зашло слишком далеко – за границы необходимого. Всю ночь потом я спал плохо. Меня тревожили сны о невозможном.

Мы плыли на юг вверх по реке, и пояса зеленой растительности на берегах начали сужаться. Пустыня сжимала реку в своих объятиях. Местами мрачные утесы черного гранита наступали на зеленые поля и выходили к самой реке, нависая над бурными водами Нила.

Самое чудовищное из подобных ущелий называлось Ворота Хапи. Воды в нем своевольно бились в пене между высоких скал.

Мы прошли через Ворота Хапи и достигли наконец Элефантины, крупнейшего из большой цепочки островов, протянувшейся посредине Нила там, где высокие крутые холмы обступили с обеих сторон его русло и сжали реку в узком ущелье.

Остров Элефантина напоминал чудовищных размеров акулу, преследующую стайку мелких рыбок-островков выше по течению. По обоим берегам пустыня отличалась и по цвету, и по характеру. На западном берегу барханы Сахары были оранжевыми и дикими, как и бедуины – единственные из смертных, способные жить среди них. На востоке простиралась Аравийская пустыня с ее грязно-серой землей, усеянной кое-где черными холмами, которые плясали в горячем воздухе, словно во сне. Объединяло пустыни одно: обе губили людей.

Окруженный безжизненными просторами остров радовал глаз, сверкая, как изумруд, в серебряной оправе реки. Название свое он получил от огромных гладких камней, лежащих на берегу, как стадо слонов. Возможно также, что имя ему дала процветающая торговля слоновой костью, которую уже тысячу лет привозили на остров из далеких земель Куша за порогами Нила.

Дворец фараона занимал большую часть острова, и злые языки поговаривали, будто фараон специально выбрал этот остров как самую южную точку царства, чтобы находиться как можно дальше от красного лжефараона Севера. Широкие протоки, омывающие остров с обеих сторон, защищали его и дворец фараона от нападения врага, а расположившиеся по обоим берегам реки западное и восточное поселения Элефантины образовали второй по величине и по населению город в Верхнем царстве – достойный соперник Мемфиса, столицы красного фараона Нижнего царства.

Остров Элефантина покрывали деревья, как ни одно другое место в Египте. Половодье приносило их семена в течение тысяч лет, и они укоренялись в плодородных наносных почвах, также оставленных бурными водами Нила. Во время моей последней поездки в Элефантину, когда я наблюдал за изменением уровня воды в реке от имени вельможи Интефа, Стража вод, я провел много месяцев на этом острове. С помощью старшего садовника я составил список названий и описания всех растений дворцовых садов и теперь рассказывал о них своей госпоже. Там росли фикусы, деревья, которые нельзя встретить ни в каком ином месте Египта. Их плоды зреют не на ветвях, как на других деревьях, а на стволе, а корни извиваются и переплетаются, как совокупляющиеся питоны. Были там также деревья-драконы, чья кора, если ее порезать, пускала струйку ярко-красного сока. Были там смоковницы Куша и сотни других деревьев, простиравших тенистый шатер над зеленым островком.

Царский дворец был построен на прочном материковом граните, который лежал под плодородной почвой острова, образуя его каркас. Я часто поражался тому, что все цари, все фараоны пятидесяти династий, уходящих корнями более чем на тысячу лет в глубину нашей истории, тратили столько жизненных сил и сокровищ на строительство обширных вечных гробниц из гранита и мрамора, а жизнь проводили в дворцах с глинобитными стенами и соломенными крышами. По сравнению с великолепным погребальным храмом фараона Мамоса в Карнаке его дворец на острове был весьма скромным строением, и ему явно не хватало правильности линий и симметрии, что оскорбляло мои чувства математика и архитектора. Хотя это столпотворение зданий из красной глины и покосившихся крыш и не было лишено определенного деревенского очарования, но у меня руки сами тянулись к линейке и отвесу, когда я смотрел на них.

Как только мы сошли на берег и были доставлены в покои, отведенные Лостре на женской половине, истинная прелесть Элефантины открылась нам. Мы, конечно, поселились в окруженном стеной гареме на северной части острова. Размеры и обстановка нашего жилища подтверждали наше привилегированное положение как при царе, так и при постельничем. Атон отвел нам эти помещения, а он, как и большинство придворных, оказался совершенно беззащитным против природных чар моей госпожи и превратился в самого страстного ее обожателя.

Он предоставил в наше распоряжение около дюжины просторных комнат со своим двориком и своими кухнями. Боковая калитка в главной стене гарема вела прямо к реке и каменной пристани. В первый же день я приобрел плоскодонную лодочку, на которой можно было охотиться на водяную дичь и ловить рыбу. Я держал ее у каменной пристани.

Что касается остального, каким бы удобным ни казалось наше жилище, оно не удовлетворило ни меня, ни мою госпожу, и мы немедленно занялись его обустройством и украшением. При содействии моего старого друга, главного садовника, я разбил во дворике собственный садик и построил в нем беседку с соломенной крышей, где мы проводили время в нестерпимую жару и где я держал своих соколов-сапсанов.

Около пристани я установил журавль, который постоянно качал воду. Вода эта по керамическим трубам проходила в пруды в нашем саду, где росли лилии и плавали рыбки. Излишки воды из этих прудов вытекали в узкую сточную канавку. Я провел ее через стену в комнате моей госпожи. Она пересекала комнату в дальнем конце и уходила в другую стену, за которой впадала прямо в реку. Из ароматной древесины кедра я сделал небольшую табуреточку: вместо сиденья там была дырка. Я поставил табуреточку над канавкой, и все, что падало через эту дырку, уносилось прочь потоком воды. Госпожа моя была в восторге от этого нововведения и стала проводить на моем стуле гораздо больше времени, чем было необходимо, чтобы справить нужду, для которой он был предназначен.

Стены нашего жилища были из красной глины, и их ничто не украшало. Мы набросали эскизы фресок для каждой комнаты. Я обвел контуры и перевел на стены, а затем моя госпожа и ее служанки раскрасили их. На фресках изображались сцены из жизни богов и чудесные пейзажи, населенные удивительными животными и птицами. Разумеется, для Исиды позировала сама госпожа Лостра, и не было ничего удивительного, что в центре каждой картины находился Гор и что у Гора, по настоянию госпожи, всегда были золотистые рыжеватые кудри и он всегда напоминал одного нашего знакомого.

Эти фрески взволновали всю женскую половину, и каждая из царских жен посетила нас. Они приходили, пили шербет и осматривали картины на стенах. Мы стали законодателями моды, и от меня стали требовать совета, как украсить комнаты гарема, за подходящий гонорар разумеется. В результате мы получили множество новых друзей среди царских жен и значительно увеличили наше состояние.

Скоро царь услышал о наших фресках и лично пришел осмотреть их. Лостра провела его по своим комнатам. Фараон заметил табуретку над канавкой, и госпожа моя гордо, без тени сомнения согласилась показать царю, как она ею пользуется, и с хихиканьем пустила звонкую струйку.

Она была еще столь невинна, что не поняла, как эта сценка подействовала на ее мужа. Я понял по выражению его лица, что любая попытка увеличить период воздержания будет сопряжена с большими трудностями.

Потом фараон посидел немного в беседке и выпил чашу вина, громко смеясь над выходками моей госпожи.

– Таита, ты должен построить для меня такой же сад с прудами и беседку, только большего размера, и, пока ты будешь заниматься этим, сделай мне такой же водяной стул.

Уходя, он приказал мне пройтись с ним немного, для виду собираясь обсудить новый сад, но я понимал, что дело в другом. Не успели мы выйти с женской половины, как он горячо заговорил:

– Прошлой ночью мне снилась твоя госпожа. Когда я проснулся, обнаружил, что семя мое выплеснулось на простыни. Со мной не случалось такого с тех пор, как я был мальчишкой. Эта маленькая быстрая девчушка не выходит у меня из головы ни во сне, ни наяву. Я наверняка смогу родить с ней сына и не думаю, что следует откладывать это надолго. Как ты думаешь, лекарь, я уже готов для попытки?

– Я советую вам строго выдержать девяносто дней, ваше величество. Если мы сделаем попытку раньше, это будет серьезной ошибкой. – Называть желание царя ошибкой было опасно, но я отчаянно пытался сохранить отсрочку. – Было бы крайне неумно испортить наши шансы на успех, когда ждать осталось так недолго.

В конце концов я настоял на своем, и он ушел от меня с очень мрачным видом.

Когда я вернулся на женскую половину, то предупредил госпожу о намерении царя, и она почти не расстроилась – так хорошо я подготовил ее к этому неизбежному событию. К этому времени она уже привыкла к роли любимицы царя, а обещание скорого и неизбежного конца ее заключению на острове Элефантина облегчало страдания. Говоря по справедливости, наше пребывание на острове нельзя было назвать пленом. Мы, египтяне, самые цивилизованные люди на земле. Мы хорошо обращаемся с нашими женами. Я слышал, что другие народы – кушиты, хурриты и ливийцы, например, – с чрезвычайной, противоестественной жестокостью обращаются с женами и дочерьми.

Ливийцы превращают гарем в тюрьму, где женщины проводят всю свою жизнь и где они не смеют видеть мужчин, не считая евнухов и детей. Говорят, что даже собаки и кошки мужского пола не допускаются в их гаремы, – настолько велико чувство собственности!

Хурриты же обращаются со своими женщинами еще хуже. Они не только заставляют женщин оставаться дома и не разрешают им выходить, но и заставляют скрывать тела от ступней до кистей рук и носить маску на лице даже в стенах гарема. Только муж женщины видит ее лицо.

Первобытные племена Куша ведут себя хуже всех остальных. Когда женщины достигают зрелого возраста, они обрезают их самым жестоким образом: вырезают клитор и внутренние губы влагалища, удаляя источник полового возбуждения, чтобы женщина не испытывала соблазна уйти от своего мужа.

Это может показаться чудовищным, почти невероятным, но я сам видел результаты подобных хирургических операций. Три рабыни моей госпожи были пойманы работорговцами после того, как достигли зрелости, и собственный отец ножом сделал им обрезание. Когда я осматривал зияющие дыры, оставленные его рукой, меня тошнило при виде грубых шрамов, и мои чувства лекаря были глубоко оскорблены таким намеренным нанесением ущерба человеческому телу, этому шедевру богов. По моим наблюдениям, обрезание не достигает намеченной цели, так как лишает жертву наиболее приятных женских черт характера и делает ее холодной, расчетливой и жестокой. Женщина превращается в бесполое чудовище.

Мы же, египтяне, в отличие от многих народов, чтим наших женщин и обращаемся с ними с большим уважением, хотя и не считаем их равными мужчине. Ни один муж не имеет права бить жену, не обратившись за разрешением к властям, по закону он обязан одевать, кормить и содержать свою супругу в соответствии со своим положением в обществе. Жена царя или знатного египтянина не обязана проводить все время на женской половине и может в сопровождении соответствующей свиты свободно ходить по городу или за его стенами. Ее не заставляют скрывать свои прелести, но в соответствии с модой или по собственному капризу она может сидеть за столом мужа во время приема пищи, не скрывая лица и грудей, и развлекать его товарищей разговорами и песнями.

По закону она может иметь собственных рабов, землю и собственное состояние, отдельное от состояния мужа, хотя дети, которых она рожает, принадлежат только ему. Может охотиться с соколами, ловить рыбу и даже стрелять из лука, хотя такие мужские занятия, как борьба и фехтование на мечах, женщинам запрещаются. Они по справедливости не могут заниматься определенными видами деятельности, такими, например, как законодательство или архитектура, но женщина высокого рождения или жена высокородного человека – особа влиятельная и обладает законными правами и достоинством. Естественно, это не распространяется на блудниц или жен простых людей. Они имеют те же права, что и рабочий скот – быки и ослы.

Таким образом, я и моя госпожа были свободны и могли спокойно осматривать оба города на берегах Нила и то, что было за их стенами. На улицах Элефантины госпожа Лостра скоро стала любимицей народа, простые люди собирались вокруг нее, чтобы получить благословение или воспользоваться щедростью. Они восхваляли ее изящество и красоту так же, как и жители родных Фив. По ее указанию я всегда носил большую сумку с пирожными и сладостями, которыми она набивала рты всех оборванцев, какие только встречались у нас на пути и кого, по ее мнению, следовало накормить. Где бы мы ни находились, нас всегда окружала кричащая и пляшущая стайка детей.

Госпожа моя рада была посидеть на пороге бедной хижины с женой хозяина дома или под деревом на крестьянском поле и послушать рассказ простой женщины о ее заботах и невзгодах. При первой же возможности она вступалась за бедняков перед фараоном. Часто он снисходительно улыбался и соглашался исправить несправедливости, о которых она говорила. Так возникла ее слава защитницы простых людей. Даже проходя по самым мрачным и бедным улицам города, Лостра оставляла после себя улыбки и радостный смех.

Иногда мы целыми днями ловили рыбу с маленькой лодки в спокойных водах лагун, остающихся после разлива Нила, или расставляли приманки для диких уток. Я сделал маленький лук, который соответствовал силе моей госпожи. Разумеется, ему было далеко до огромного лука Ланаты, который я изготовил для Тана, но он вполне подходил для охоты на водяную дичь. Госпожа Лостра стреляла из лука намного лучше большинства воинов, которые постоянно бьют по мишеням, и, если она пускала стрелу, очень редко мне не приходилось прыгать в воду за подбитой уткой или гусем.

Всякий раз, когда царь отправлялся на соколиную охоту, он приглашал мою госпожу. Я шел вместе с ней по краю зарослей папируса с соколом на руке. Как только цапля взлетала со скрытого в глубине камышей водного пространства и, тяжело ударяя крыльями, поднималась над тростниками, Лостра стаскивала за веревочку капюшон с головы сокола, целовала его и говорила:

– Лети быстро и точно к цели, красавец мой! – И великолепный маленький убийца взмывал в небо, сверкнув желтыми глазами.