Текст книги "Падение с небес"

Они сходились еще дважды, и каждый раз первым в атаку бросался коренастый Чака, но доберман уже старался избегать плотного контакта грудь в грудь. Чаке же инстинкт подсказывал, что именно так он и должен действовать. Однако он успел получить еще две глубокие, до самой кости, раны, так что очередная его атака закончилась тем, что он врезался в стенку. Оставив на ней большое ярко-красное пятно, он тут же развернулся и снова бросился на врага.

Из-за раны в животе доберман сгорбился, выгнул спину от боли, но тем не менее еще оставался проворным и быстрым. После своего глупого захвата зубами за холку он больше не пытался вцепиться в противника, ограничиваясь мощными и глубокими укусами, и, как опытный боксер, старался держать дистанцию.

Чака уже истекал кровью; в очередной раз развернувшись, он впервые за время боя высунул язык, с которого капала окрашенная кровью пенистая слюна. Дирк, видя эти явные, грозящие неминуемым крахом признаки слабости, выругался.

Теперь в атаку снова бросился крупный Кайзер: он нацелился было в горло, но неожиданно взял пониже и нанес быстрый как молния удар сбоку, глубоко вонзив в противника зубы, чтобы обессилить его. Чака тут же резко развернулся, опять вознамерившись вцепиться в его тощий живот, но попал ниже, и ему повезло: он поймал зубами торчащие из вскрытого живота внутренности.

Передние лапы терьера тут же словно одеревенели, он выгнул шею, опустив подбородок до самой груди, стремясь удержать захват. По инерции добермана пронесло дальше, и захват противника полностью выволок наружу его внутренности, которые в свете ламп выглядели длинной блестящей лентой. Не в силах сдержать восторга, женщины оглушительно завизжали, а мужчины взревели.

А Чака, продолжая сжимать в зубах внутренности врага, бросился на него сзади. Задние лапы добермана запутались в скользких и упругих розовых кишках, вылезших из брюшной полости, и он потерял равновесие. Терьер, сделал выпад, мощно ударил его грудью и подбросил в воздух; Кайзер, с визгом дрыгая лапами, упал на спину.

Дальнейшие действия Чаки были интуитивно естественны для его породы и быстры, как бросок гадюки. Хватка его оказалась смертельна: мощными челюстями он крепко вцепился противнику в горло, сопя и мотая головой на короткой выгнутой шее, а затем рванул вниз, и его длинные клыки сомкнулись на трахее добермана.

Дирк Кортни легко спрыгнул с парапета в яму и захохотал заливистым, ненатурально громким смехом; кровь бросилась ему в лицо, которое сразу приобрело багровый цвет. Хлыстом отогнав своего кобеля, он перевернул носком сапога труп добермана.

– Ну что скажешь? Чистая победа? – крикнул он, глядя на Чарльза и продолжая хохотать.

Тот кинул на него пасмурный взгляд, а затем, словно признавая поражение, пожал плечами и отвернулся.

Дики Лэнком сидел за столом, а перед ним лежал микрофон телефонного аппарата; к уху плечом прижимая наушник, он чистил ногти позолоченным перочинным ножичком.

– Ну что я могу сказать, голубушка. Мне и самому грустно, но тетушка Хортенс была богата, как тот парень, который все превращал в золото, да-да, Мидас, или как его… Крёз, что ли… В общем, я никак не могу пропустить ее похороны, понимаешь? Нет, не понимаешь?

Он театрально вздохнул и, отправив перочинный ножик обратно в карман жилетки, принялся листать адресную книгу, выискивая номер очередной девицы.

– Нет, милая, нет, как у тебя язык поворачивается говорить такое? Ты уверена? Да это моя сестра…

Стояло позднее субботнее утро, близкое к полудню; все помещения компании «Наталь моторс» находились в полном его распоряжении. Пока не закончился рабочий день и пока под рукой оставался служебный телефон, за звонки с которого заплатит фирма, Дики пытался придумать что-то насчет выходных и в который раз убеждался в справедливости слов о том, что лошадей на переправе не меняют.

От размышлений его отвлек стук шагов по мраморному полу торгового зала; развернув кресло, он бросил взгляд через раскрытую дверь кабинки.

Нет, он не ошибся: через дверь, ведущую на улицу, действительно зашел человек высокого роста, широкоплечий и бородатый, с ярким блеском в темных орлиных глазах.

– Храни нас Господь, – прошептал Дики. Сердце его сжалось, будто от какой-то неведомой вины. – Генерал Кортни…

Уронив наушник телефонного аппарата, который повис, болтаясь на проводе, он бесшумно скользнул под стол. И там затаился, прижавшись подбородком к коленкам.

Дики прекрасно понимал, с какой целью явился сюда генерал Кортни. Он пришел, чтобы лично поговорить об оскорблении, которое здесь нанесли его дочери. Дики Лэнком, достаточно наслышанный о характере генерала, испытывал жгучее желание избежать дискуссии на эту тему.

Теперь он сидел и прислушивался к приближающимся шагам, как ночное животное чутко ловит звуки тихой поступи леопарда, и старался не дышать, чтобы не выдать своего убежища.

Наушник все еще покачивался на проводе, и теперь в нем звучал тоненький, искаженный расстоянием, возмущенный женский голосок. Не покидая потайного места, Дики протянул руку, чтобы как-нибудь заглушить наушник, но не дотянулся, и тот продолжал дразнить его, издевательски покачиваясь всего в каких-нибудь нескольких дюймах от его пальцев.

– Дики Лэнком, я знаю, что ты меня слышишь, – пронзительно пропищал дребезжащий голосок в наушнике, и Дик чуточку, всего лишь на дюйм, с вытянутой рукой подвинулся вперед.

Вдруг в поле зрения Дики появилась мужская рука размерами не меньше лапы самца гориллы, взяла наушник и вложила в его протянутую ладонь.

– Прошу вас, позвольте помочь вам, – раздался откуда-то сверху низкий рокочущий голос.

– Благодарю вас, сэр, – прошептал Дики.

Даже на этой стадии развития событий он старался не слишком привлекать к себе внимания. А чтобы хоть чем-нибудь занять себя, он тактично стал слушать, что ему вещает наушник.

– Не притворяйся, что ты меня не слышишь, ничего у тебя не выйдет, – пропищал женский голос. – Я все про тебя знаю и про эту твою потаскуху-блондинку…

– Мне кажется, вам понадобится еще и вот это, – прогудел голос сверху, и та же рука протянула ему в убежище микрофон телефонного аппарата.

– Благодарю вас, сэр, – снова прошептал Дики.

Он еще не вполне понимал, что сейчас ощущает сильнее: унижение или смятение. Дики откашлялся и заговорил в микрофон.

– Прости, дорогая, мне надо срочно работать, – прохрипел он. – Ко мне пришел очень важный клиент.

Он надеялся, что эта грубая лесть сможет хоть немного подсахарить грядущий разговор с генералом. Дал отбой и с крайней неохотой на четвереньках выполз из-под стола, затем отряхнулся и пригладил волосы.

– Генерал Кортни! – с широкой улыбкой воскликнул Дики, вновь обретая достоинство человека, который продает автомобили. – Какая честь для всех нас!

– Надеюсь, я не оторвал вас от важного дела? – озабоченно спросил генерал. Лишь сапфировая искорка в его глазах выдавала, что он веселится от всей души.

– Ни в коем случае! – заверил его Дики. – Я просто… – Он дико завертел головой в поисках вдохновляющей идеи. – Я просто в тишине обдумывал одну мысль.

– Ах вот оно что! – с пониманием кивнул Шон. – Тогда понятно.

– Чем могу служить, генерал? – торопливо спросил Дики.

– Я хотел расспросить вас о молодом человеке, который у вас тут работает, я имею в виду Марка Андерса.

Сердце Дики снова болезненно сжалось.

– Не беспокойтесь, генерал, я лично распорядился уволить его! – выпалил он. – И дал ему хорошенький нагоняй, так что не сомневайтесь.

Кустистые темные брови генерала сдвинулись, лоб прорезала глубокая складка, и он стал похож на песчаный пейзаж пустыни. Дики совсем перепугался.

– И в этом городе он работы не найдет, уверяю вас, генерал. Я везде о нем пустил слух… считайте, это черная метка… от него здесь все шарахаются как от прокаженного, да-да…

– О чем вы тут мне толкуете, черт бы меня подрал? – пророкотал генерал, словно готовый вот-вот взорваться вулкан.

– Хватило одного вашего слова, сэр…

Ладони Дики похолодели и стали скользкими от пота.

– Моего слова? – рокот вулкана грозил превратиться в рев; Дики смотрел на него с ужасом: наверное, так некогда чувствовал себя римский селянин, когда, задрав голову, со страхом глядел на вершину Везувия. – А я-то здесь при чем?

– Ну, это касается вашей дочери, – задыхаясь, пролепетал Дики. – После того как он поступил с вашей дочерью…

– Моей дочерью? – теперь рев понизился почти до шепота, но в шепоте этом слышался такой лютый холод, что это выглядело, пожалуй, пострашнее давешнего Везувия. – Он что, приставал к моей дочери?

– О боже, нет, конечно, генерал, – слабеньким голоском простонал Дики. – Ни один наш работник не посмеет даже взглянуть так на мисс Сторму.

– Так что же случилось? Говорите яснее.

– Он вел себя дерзко по отношению к вашей дочери… я думал, вы знаете…

– Дерзко? Что значит «дерзко»? Что он сказал ей?

– Сказал, что ваша дочь ведет себя не как настоящая леди. Разве она вам не сообщила?

Дики судорожно сглотнул.

А зловещее выражение лица генерала сразу смягчилось. Казалось, он сам ошеломлен и озадачен.

– Черт побери! Он сказал это Сторме? А что еще он сказал?

– Попросил, чтобы она говорила «пожалуйста», когда требует что-то исполнить, – ответил Дики и, страшась встретиться с генералом взглядом, опустил голову. – Простите, сэр.

Генерал вдруг сдавленно зарычал, и Дики на всякий случай сделал шаг назад, готовый защищаться. Далеко не сразу до него дошло, что генерал пытается подавить веселый смех, уже клокочущий у него в горле и сотрясающий грудь. Но смех оказался сильнее, и Шон Кортни наконец расхохотался, запрокинув голову и широко раскрывая рот.

Ослабевший сначала от страха, а потом от резкой перемены в настроении генерала, Дики попытался подыграть ему и осторожно, сдержанно хихикнул.

– А ты-то чего смеешься, дурак? – взревел Шон Кортни, и лицо Дики мгновенно приняло хмурое выражение. – Виноват-то ты, очень виноват. Как ты мог осудить человека, повинуясь капризу взбалмошной девчонки?

Дики понадобилось мгновение, чтобы понять, что взбалмошная девчонка, о которой идет речь, – это великолепная и своевольная любимица натальского общества.

– Я так понял, что таково было ваше распоряжение, – заикаясь, пролепетал Дики.

– Мое распоряжение! – заорал генерал, резко прекратив смех. – Неужели ты думал, что я способен размазать человека по стенке только за то, что он мужчина и может дать отпор детской истерике моей дочери? Ты так обо мне подумал?

– Да, – с несчастным видом ответил Дики, но тут же быстро исправился: – Нет! Но я же не знал, сэр, – обреченно закончил он.

Шон достал из внутреннего кармана конверт и задумчиво посмотрел на него.

– Андерс тоже считал, как и ты, что его уволили из-за меня? – спросил Шон, пристально глядя на Дики.

– Да, сэр. Он тоже так думал.

– Ты можешь как-нибудь с ним связаться? Можешь его разыскать?

Дики колебался, но потом собрался с духом.

– Я обещал ему работу в конце месяца, – признался он, тяжело вздохнув, – когда все уляжется, сэр. Я, как и вы, тоже считаю, что его проступок не заслуживает такого наказания.

Шон Кортни смотрел на него уже совсем другими глазами; брови его приподнялись, на губах играла легкая улыбка.

– Значит, так: когда снова встретишься с Марком Андерсом, расскажи ему о нашем разговоре и передай вот этот конверт.

Дики взял конверт, и генерал повернулся уходить.

– А теперь поговорим с мадемуазель Стормой, – донеслось до ушей Дики его мрачное бормотание.

И Дики Лэнком от всей души, чисто по-товарищески посочувствовал юной даме.

Стояло субботнее утро, почти полдень; Рональд Пай неподвижно и чопорно, как владелец похоронного бюро в своем катафалке, с мрачным лицом сидел на заднем сиденье лимузина. На нем был темно-серый костюм-тройка, высокий и жесткий стоячий воротничок, на тонком птичьем носу поблескивали очки в золотой оправе.

Шофер свернул с главной ледибургской дороги на длинную и прямую как стрела аллею, ведущую к сверкающим белизной зданиям усадьбы Грейт-Лонгвуд, расположившимся на нижних склонах нагорья. По обеим сторонам аллеи росли саговники, возраст каждого растения составлял не менее двухсот лет; они походили на пальмы с короткими толстыми стволами размером с большую бочку и с золотистыми плодами, которые напоминали чудовищно огромные сосновые шишки, угнездившиеся в центре кроны и окруженные изящными пальмовыми листьями. Садовники Дирка Кортни прочесали всю округу на сотню миль в поисках этого растения; выкапывали, перевозили и аккуратно, подбирая по размеру, высаживали здесь вдоль аллеи.

Подъездная дорога к дому имела гладкую поверхность, которую поливали водой, чтобы не поднималась пыль; перед домом стояло двадцать-тридцать дорогих автомобилей.

– Подожди меня здесь, – сказал Рональд Пай. – Я недолго.

Он вышел и оглядел элегантный фасад. Дом представлял собой точную копию до сих пор сохранившегося исторического здания в Констанции, где некогда жил Симон ван дер Стел, первый губернатор мыса Доброй Надежды. Дирк Кортни заставил своих архитекторов замерить и с точностью до миллиметра воспроизвести каждую комнату, каждую арку и фронтон. Должно быть, постройка дома влетела ему в копеечку.

Войдя в прихожую, Ронни Пай остановился и нетерпеливо огляделся: никто его не встречал, хотя он как раз на сегодня был приглашен – или, лучше сказать, вызван – к двенадцати часам дня.

А в доме кипела жизнь: из его недр доносились женские голоса, колокольчиками звенел смех, а совсем близко звучали мужские басы, прерываемые взрывами хохота; громкие голоса, взвинченные алкоголем, звучали бесшабашно и пронзительно.

В доме пахло духами, сигарным дымом и алкогольным перегаром; на поистине бесценном столике розового дерева, полированная поверхность которого была заляпана влажными кружочками, стояли пустые, кем-то беспечно оставленные хрустальные бокалы. На ручке двери, ведущей в гостиную, соблазнительно висела жемчужно-розовая шелковая дамская комбинация с панталонами.

Пока он стоял, не зная, что делать, дверь с той стороны отворилась и в прихожую вышла молодая женщина. С заторможенным, отрешенным видом сомнамбулы она молча скользила по комнате. Ронни Пай увидел, что она еще совсем девочка, почти ребенок, хотя лицо ее покрывал толстый слой косметики, которая местами поплыла и размазалась. Темные круги туши придавали ей какой-то загнанный, чахоточный вид, губная помада была намазана так, что рот ее напоминал расплющенную, отцветающую розу.

Если не считать аккуратных туфелек на ногах, она была абсолютно голая, с еще незрелыми, нежными грудями и бледными, аморфными сосками; всклокоченные и спутанные светлые волосы свисали до плеч.

Все теми же медленными, пьяными движениями она сняла с ручки двери панталоны и принялась надевать. Натянув их до пояса, она заметила стоящего у парадных дверей Ронни Пая и улыбнулась ему кривой, порочной улыбкой блудницы на воспаленных, измазанных помадой губах.

– Еще один? Ладно, давай уж, лапочка.

Она шагнула к нему, но вдруг покачнулась и, чтобы не упасть, схватилась рукой за столик; ее раскрашенное кукольное лицо неожиданно побелело, сделалось матовым, как алебастр; она медленно согнулась пополам, и ее вырвало прямо на толстый персидский ковер.

С возгласом отвращения Ронни Пай отвернулся и направился к двери, ведущей в гостиную.

Когда он вошел, никто не обратил на него внимания, хотя в комнате находилось человек двадцать, а то и больше. Все сгрудились вокруг большого круглого игорного стола эбенового дерева, украшенного инкрустацией из слоновой кости и мозаикой. Он был усеян фишками для игры в покер, шашками из слоновой кости. За столом сидели четверо мужчин, каждый из них прижимал к груди карточный веер; все смотрели на человека, сидящего во главе стола. Напряжение в комнате стояло такое, что казалось, еще секунда – и воздух затрещит статическим электричеством.

Узнав в одном из сидящих собственного зятя, Ронни нисколько не удивился. Он давно догадывался, что Деннис Петерсен регулярно посещает вечеринки в Грейт-Лонгвуде; в голове банкира мелькнула мысль: а знает ли об этом его слабохарактерная, во всем покорная мужу сестрица?

«Этот человек всех нас втянул в грязное болото, – с горечью подумал Ронни, глядя на Денниса, на его мутные, лихорадочно горящие глаза, искаженное от напряжения белое лицо. – Слава богу, хоть я устоял, ведь это уже полное и омерзительное падение. В какие бы злодеяния он меня ни втягивал, я все-таки сумел сохранить хоть частицу собственного достоинства».

– Итак, джентльмены, боюсь, у меня для вас не совсем приятные новости, – вежливо улыбаясь, проговорил Дирк Кортни. – У меня все дамы.

Он развернул перед собой четыре карты на зеленом сукне. С каждой из них действительно смотрела с деревянным выражением лица дама в причудливой одежде. Остальные игроки секунду таращились на них, а потом с раздражением стали сбрасывать карты на стол.

Ошеломленный Деннис Петерсен признал поражение последним. Со звуком, похожим на всхлип, он выпустил карты из дрожащих рук, и те, порхая, рассыпались по столу, а он отодвинул стул и побрел к двери.

Но полпути Деннис вдруг остановился как вкопанный, узнав стоящую на пороге грозную худощавую фигуру своего шурина. Долгое мгновение вглядывался в него с дрожащими губами, изумленно моргая налитыми кровью глазами, словно не веря, что здесь, прямо перед ним, стоит его родственник.

– Ты? Здесь? – промямлил Деннис.

– Ах да! – крикнул от стола Дирк, собирая фишки и складывая их в стопки. – Я что, забыл сказать, что пригласил Рональда? Простите меня, – обратился он к остальным игрокам, – я на минутку выйду, скоро вернусь.

Он встал, отмахнулся от цепких рук какой-то женщины и подошел к Рональду Паю и его зятю. Дружески взяв обоих под локотки, по длинному, вымощенному плитами коридору повел в свой кабинет.

Даже в полдень здесь стоял полумрак и царила прохлада. Интерьер составляли толстые каменные стены, тяжелые бархатные портьеры, панели из темного дерева, толстые персидские и иные восточные ковры, мрачные, словно закопченные, картины маслом на стенах, две из которых Рональд Пай узнал: одна принадлежала кисти Рейнольдса, другая – Тёрнера. Дополняла впечатление тяжелая массивная мебель, обитая кожей шоколадного цвета. Так выглядела эта комната, в которой Рональд Пай всегда чувствовал себя угнетенно. И всегда представлял ее центром паутины, в которой постепенно запутываются и он, и все его родственники.

Деннис Петерсен плюхнулся в одно из кожаных кресел, а Рональд Пай, секунду поколебавшись, чопорно, с недовольным видом сел в другое.

Дирк Кортни плеснул виски по стаканам, стоящим на серебряном подносе в углу стола красного дерева, и молча кивнул Рональду Паю, приглашая выпить. Банкир чинно отказался.

Подумав, он подвинул стакан с янтарной жидкостью Деннису, и тот трясущимися пальцами принял его и сделал добрый глоток.

– Зачем ты это сделал, а, Дирк? – заплетающимся языком выпалил он. – Ты же обещал, что никто не будет знать, что я здесь, а ты вот взял и пригласил…

Он бросил быстрый взгляд на сидящего с суровым видом шурина.

– Я всегда выполняю свои обещания – пока мне это выгодно, – осклабился Дирк и поднял стакан. – Но между нами тремя не должно оставаться никаких секретов. Давайте за это выпьем.

– Зачем ты позвал меня сюда? – угрюмо спросил Рональд Пай, когда Дирк поставил стакан.

– У нас с вами есть целый ряд вопросов, которые требуют обсуждения, и первый из них касается нашего дорогого Денниса. Как игроку в покер ему почему-то всегда не везет.

– Сколько? – тихо спросил Рональд Пай.

– Скажи ему, Деннис, – переадресовал вопрос Дирк, и они замолчали, ожидая, что скажет Деннис, изучающий остатки напитка в стакане.

– Ну? – прервал наконец молчание Рональд Пай.

– Не стесняйся, Деннис, мой дерзкий друг, бриллиант ты мой бесценный, – подбодрил его Дирк.

Не поднимая головы, Деннис пробурчал цифру.

Рональд Пай поерзал в кресле. Губы его задрожали.

– Это карточный долг. Мы не собираемся оплачивать карточные долги.

– А хотите, я попрошу парочку юных дам, которые сейчас у меня в гостях, заглянуть к вам домой и из первых уст рассказать твоей сестре, Ронни, про некоторые штучки, которые Деннис с ними проделывал? Тебе известно, что Деннис обожает ставить их собачкой?

– Не надо, Дирк, – проблеял Деннис. – Ты не сделаешь этого…

Он уронил лицо в ладони.

– Ты получишь чек завтра, – тихо проговорил Ронни Пай.

– Спасибо тебе, Ронни, иметь дело с тобой – истинное удовольствие.

– Это все?

– О нет, – улыбнулся ему Дирк. – Никоим образом.

Он поднес хрустальный графинчик к стакану Денниса и снова наполнил его.

– У нас есть еще одна денежная проблема, которую обязательно надо обсудить.

Дирк налил и себе, поднял стакан и посмотрел сквозь него на свет.

– Это касается банка, – сказал он.

Ронни Пай быстро перебил его:

– Я думаю, тебе прекрасно известно, что из банка я увольняюсь. Мне поступило предложение по поводу моих оставшихся акций, и я веду переговоры насчет покупки виноградной плантации в Кейпе. Я покидаю Ледибург вместе со всей семьей.

– Ну нет, – с легкой улыбочкой покачал головой Дирк. – Мы с тобой повязаны навсегда. Наши узы нерасторжимы. Я хочу, чтобы ты всегда был со мной: мне нужен человек, которому я могу доверять; и ты, наверно, единственный такой человек в мире. Мы с тобой старые друзья, у нас много общих секретов. Включая, кстати, убийства.

Оба застыли, услышав это слово, и кровь медленно отхлынула от лица Рональда Пая.

– Я говорю о Джоне Андерсе и его мальчишке, – напомнил им Дирк.

Оба заговорили – сразу и одновременно:

– Мальчишка куда-то удрал…

– Он еще жив.

– Не долго ему осталось, – заверил их Дирк. – Мой человек сейчас направляется прямиком к нему. И на этот раз все уладится, неприятностей от него больше не будет.

– Этого делать нельзя! – горячо заявил Деннис Петерсен.

– Во имя всего святого, зачем это нужно? Пусть все остается как есть. – Рональд Пай уже умолял, вся чопорность слетела с него как шелуха. – Оставьте мальчишку в покое, нам и так уже хватит…

– Нет. Он сам не хочет оставлять нас в покое, – рассудительно пояснил Дирк. – Он активно собирает информацию обо всех нас и обо всех наших действиях. Мне повезло, я случайно узнал, где он сейчас находится, он сейчас один и в таком месте, где нет ни единой живой души.

Теперь они молчали. Ожидая, пока они все обдумают, Дирк швырнул окурок сигары в камин и закурил еще одну.

– Чего еще ты от нас хочешь? – нарушил тишину Рональд.

– Ну наконец-то теперь можно по-деловому обсудить наши проблемы, так?

Дирк уселся на край стола, взял старинный дуэльный пистолет, который использовал как пресс-папье, и принялся вертеть его на пальце.

– Пять лет назад я затеял программу расширения, и теперь у меня не хватает на нее ликвидных средств. Цены на сахар упали, сократился поток банковских инвестиций… впрочем, что я говорю, вы это и сами знаете.

Рональд Пай настороженно кивнул.

– Но мы уже согласились сократить объем закупок земельных участков на наличные деньги, – сказал он. – По крайней мере, на следующие несколько лет. Надо набраться терпения.

– А я человек нетерпеливый, Ронни.

– В следующие три года нам будет недоставать двухсот тысяч в год. Мы согласились сократить расходы, – продолжал Рональд Пай.

Но Дирк не слушал его. Он повертел пистолет еще, потом прицелился в глаз человеку на портрете, висящем над камином, и щелкнул курком.

– Двести тысяч в год – это за три года выходит шестьсот тысяч фунтов стерлингов, – вслух подсчитал Дирк и опустил пистолет. – И случайно оказалось, что это как раз та сумма, которую я выплатил вам за ваши акции где-то лет десять назад.

– Нет, – сказал Рональд Пай, и в голосе его послышалось смятение. – Эти деньги принадлежат мне, мой личный капитал, который никакого отношения к банку не имеет.

– И ты очень хорошо им распорядился, – похвалил его Дирк. – Акции компании «Краун дип» делают тебе честь, превосходная покупочка. По моим последним подсчетам, твой личный капитал в чистом виде составляет чуть меньше восьмисот тысяч.

– Эти деньги для моей семьи, для моей дочери и внуков, – уже на грани отчаяния проговорил Ронни.

– А сейчас эти деньги нужны мне, и немедленно, – рассудительно заметил Дирк.

– А как насчет твоих собственных личных средств? – в отчаянии спросил Рональд Пай.

– Растянуты до предела, мой дорогой Рональд, все вложены в землю и в сахар.

– Но ты мог бы взять в долг под…

– О да, но зачем мне брать в долг у каких-то чужих людей, когда дорогой и верный друг может предоставить Ледибургскому сельскохозяйственному банку заем? Что может быть лучше гарантий, которые дает это достойное учреждение? Заем, дорогой Рональд, всего лишь заем.

– Нет, – сказал Рональд и встал. – Это не мои деньги. Это деньги моей семьи. – Он повернулся к своему зятю. – Пошли отсюда. Я довезу тебя до дому.

Изобразив на лице обаятельную, искрящуюся радостью улыбку, Дирк направил дуэльный пистолет Деннису Петерсону между глаз.

– Оставайся на месте, Деннис, – сказал он и снова щелкнул курком.

– Все нормально, – сказал Деннису Рональд Пай. – Мы можем покончить с этим немедленно. Если будешь держаться меня.

Рональд слегка задыхался и потел, как пробежавший дистанцию бегун.

– Если он повесит на нас убийство, мы молчать не будем. Мы сможем доказать, что организаторами были не мы, а он – и приказы отдавал он. Он просто блефует. И это наш шанс порвать с ним навсегда.

Он повернулся к Дирку, глаза его сверкали холодным вызовом.

– Шанс избавиться от этого чудовища. Пускай творит свои делишки без нас, пускай губит себя и дальше, как он погубил нас.

– Отлично сказано! – радостно рассмеялся Дирк. – Но ей-богу, дурачок, ты сам не знаешь, что говоришь.

– Пошли, Деннис. Пускай творит тут все, что хочет, только без нас.

Не глядя на обоих, Рональд Пай направился к двери.

– А какую из внучек ты любишь больше, Ронни: Натали или Викторию? – спросил Дирк, продолжая смеяться. – Или этого мальчугана, как там его? Черт! Я должен помнить, как зовут этого сорванца, я же его крестный. – Он снова усмехнулся, потом вспомнил и щелкнул пальцами: – Будь я проклят! Конечно, Рональдом, как и его дедушку. Да-да, малыш Ронни.

Рональд Пай, стоя у двери, обернулся и посмотрел на Дирка. Тот улыбался, словно только что удачно пошутил.

– Малыш Ронни, – ухмыльнулся он и прицелился в воображаемую фигуру, стоящую посередине ковра, еще совсем маленькую, не выше мужского колена.

– Прощай, малыш Ронни, – пробормотал он и щелкнул курком. – Прощай, маленькая Натали, – он перевел ствол на другую невидимую фигуру и снова нажал на курок. – Прощай, малышка Виктория, – пистолет снова щелкнул; в тишине кабинета эти щелчки казались ужасно громкими.

– Ты не посмеешь… – сдавленным голосом пролепетал Деннис, – ты не посмеешь…

– Мне очень нужны деньги, – сказал Дирк.

– Но ты не посмеешь…

– Вот ты все время твердишь мне, что я не посмею. С каких это пор ты так хорошо разбираешься в том, что я смею, а что нет?

– Но ведь они дети…

– Мне уже приходилось делать нечто подобное, – напомнил Дирк.

– Да, но не детей же, они совсем маленькие…

Рональд Пай все еще стоял у двери. Казалось, за несколько секунд он постарел лет на десять: плечи поникли, лицо посерело, морщины обозначились еще глубже, кожа вокруг глаз обвисла складками.

– Перед тем как ты уйдешь, Ронни, позволь рассказать тебе историю, которую ты двадцать лет отчаянно хотел услышать. Я знаю, что ты потратил много времени и денег, чтобы все разнюхать. Прошу тебя, вернись в свое кресло. И послушай, что я тебе расскажу, а потом можешь идти на все четыре стороны… если, конечно, захочешь.

Рональд Пай выпустил ручку двери, шаркающей походкой вернулся к столу и рухнул в кресло, словно ноги больше не держали его.

Дирк налил в чистый стакан виски и поставил его на широкий подлокотник рядом с ним. Ронни не протестовал.

– Это история о том, как девятнадцатилетний мальчишка заработал миллион фунтов наличными и на эти деньги купил себе банк. Как дослушаешь, я хочу, чтобы ты задал себе вопрос: есть ли на свете что-нибудь такое, чего не посмел бы сделать этот мальчишка?

Дирк встал и принялся расхаживать взад-вперед между креслами, как большая дикая кошка, гибкая и грациозная, но в то же время страшно опасная и жестокая. Он начал говорить мягким мурлыкающим голосом, который плел вокруг них гипнотическую паутину, и головы их поворачивались вслед за его размеренным шагом.

– Назовем этого мальчишку Дирком – это хорошее имя, самое подходящее имя для парня, которого выгнал из дому отец-самодур, и он отправился куда глаза глядят, чтобы жить так, как он хочет. Парень быстро учился и ничего на свете не боялся. И вот к девятнадцати годам он уже стал первым помощником капитана старого, видавшего виды грузового парохода, развозящего весьма подозрительные грузы по нехорошим точкам Востока. Парнишка в одиночку мог управлять кораблем и, пока капитан заливал глотку джином у себя в кубрике, с помощью толстой веревки вышколил команду так, что она стала у него как шелковая.

Дирк остановился у стола, снова наполнил стакан и обратился к слушателям с вопросом:

– Ну как история, цепляет или нет еще?

– Ты пьян, – проговорил Рональд Пай.

– Я никогда не бываю пьян, – возразил Дирк.

Он снова принялся шагать.

– Назовем этот пароход «L’Oiseau de Nuit» – что по-нашему «Ночная птица», хотя, по правде говоря, это не совсем подходящее имя для старой вонючей калоши. Капитана звали Ле Дю – «сладенький» в переводе, опять же слишком безобидное имя для этого человека. – Дирк усмехнулся, вспоминая прошлое, и отхлебнул из стакана. – Ну так вот, в конце лета девятого года наша развеселая команда разгрузила пароход на Желтой реке и на следующий день зашла в порт Лянсу, чтобы взять на борт более, так сказать, легитимный обратный груз в виде чая и шелка.

Мы стояли на рейде и видели, что окрестности города охвачены пламенем, там шла отчаянная пальба. Кроме нас, в бухте не было почти никаких других кораблей, не считая нескольких небольших китайских суденышек и парочки джонок, а обезумевшее от страха население города толпилось на причале, и все они вопили в голос, умоляя нас взять их на борт. Сотни людей бросались в воду и плыли к нашей «Ночной птичке». И парнишка, помощник капитана, позволил двоим из них вскарабкаться на борт, а когда узнал, что происходит, на остальных направил мощные струи воды из брандспойтов.

Дирк помолчал, вспоминая, как эти струи топили людей в грязной желтоватой воде бухты, как голосили остальные, пытаясь плыть обратно. Потом криво усмехнулся и, встрепенувшись, отбросил воспоминание.

– А происходило вот что: порт захватили коммунистические банды во главе со своим предводителем по имени Хань Ван, который пообещал богатым торговцам, что все они погибнут весьма занятной смертью – в бамбуковых клетках. Теперь помощник капитана знал, насколько богаты купцы города Лянсу. Поговорив с капитаном, он подвел судно к причалу, струями горячего пара из шлангов и несколькими пистолетными выстрелами очистил его от всякой швали и во главе отряда ласкаров – матросов-индийцев – двинулся в город к зданию купеческой гильдии, где собрались парализованные страхом богатые торговцы чаем, уже смирившиеся со своей участью. Еще виски, Ронни?